Страница:
– Мы отвергли их продажных блудниц. Те китайские женщины – источник скверны и разврата! – прохрипел тот. – Как же я не заметил красных фонарей у дверей их домов, как не заметил?.. Мы должны обходить стороной все дома с красными фонарями. Запомни это!
Сарматов помог Юсуфу подняться на ноги. Они продолжили путь, но не успели пройти и десяти метров, как раздался нарастающий вой сирен. Три полицейских джипа на полной скорости вывернули из переулка и остановились рядом с ними.
– Кто эти люди? – встревожился Сарматов, когда из джипов, как горох, посыпались перетянутые белыми портупеями китайцы.
– Фараоны, – лязгая зубами, ответил Юсуф. – Они сейчас заберут нас в тюрьму.
– Что такое «в тюрьму»?
– Это… э… э… такая железная клетка.
– Я не хочу в клетку…
– Мы обязаны им подчиниться, иначе нас просто пристрелят.
Полицейские, не мешкая, защелкнули на руках Сарматова и Юсуфа металлические браслеты и грубо затолкали их в джипы.
– Все ясно, здесь парни из триады давно снюхались с полицией, – глядя вслед джипам, зло протянул китаец в бейсболке. – Я думаю, нашему шефу будет интересно узнать про это…
– Тебе-то какое дело, кто с кем снюхался! – раздраженно оборвал его напарник. – Нам было приказано установить контакты клиентов, а дела триады нас не касаются.
– Так не пойдет, сержант Сюй, – взялся за рацию первый китаец. – Ты, видно, забыл, что шеф приказал немедленно и напрямую докладывать ему о всех подозрительных контактах клиентов. Кроме того, сержант Сюй, я хочу содержать свою семью на сянганские доллары, честно заработанные в королевской полиции.
– Гражданин Пакистана Юсуф ибн Рахмон за дебош в общественном месте подлежит штрафу в пять тысяч английских фунтов.
– Разве в Гонконге наказание определяют полицейские, а не судьи? – вырвалось у Юсуфа.
– Гони деньги, мусульманская собака, и не гавкай, иначе никогда не увидишь своего грязного Пакистана! – прошипел офицер.
– В-в-вы н-н-не с-с-сме-ете! – побледнел Юсуф. – Я б-бежал из-з-з р-р-раб-бс-ства в с-с-свободную с-стр-рану!.. Я т-требую ад-д-двоката!..
– Это ваши проблемы, мистер Юсуф ибн Рахмон! – ощерился офицер и повернулся к Сарматову: – Мистер Джон Ли Карпентер, подданный ее величества королевы Англии, за дебош в общественном месте и причинение тяжких телесных повреждений пяти полицейским при исполнении ими служебных обязанностей подлежит штрафу в пять тысяч английских фунтов и заключению в тюрьму сроком на полгода. Благодарите судьбу, мистер Карпентер, если бы вы не были подданным ее величества королевы Англии, наказание могло быть более суровым.
– Кто такая королева Англии? – спросил Сарматов. Офицер поднял брови и покрутил пальцем у виска. – Почему вы не хотите мне ответить? – гневно шагнул к нему Сарматов.
Тот в страхе попятился, а заполнившие комнату полицейские с остервенением обрушили на Сарматова и Юсуфа резиновые дубинки.
– Вы не смеете этого делать, кяфыры! – вырываясь из рук полицейских, отчаянно орал Юсуф. – Мистер Карпентер болен!.. Я буду жаловаться английскому губернатору!..
– Жалуйся, бешеный пакистанский пес! – ощерился офицер и ударил его в пах носком ботинка.
Юсуф как подкошенный рухнул на пол. И опять будто пружина сорвалась внутри Сарматова. Зарычав, словно разъяренный зверь, он разорвал наручники и бросился к закатившему глаза Юсуфу. Офицер выхватил пистолет, но Сарматов ногой выбил оружие из его руки и в несколько секунд разметал повисших на нем полицейских.
– Что за шум? – гаркнул стремительно появившийся в распахнутой двери рослый офицер-англичанин с орденской колодкой на щегольском мундире. Увидев разбросанных по углам комнаты стонущих китайцев, он присвистнул и бросил появившемуся за его плечами здоровенному рыжему детине: – Сержант Бейли, кажется, мы появились как раз вовремя.
Тот положил тяжелую, в рыжих веснушках лапищу на плечо Сарматова.
– Неплохо ты их отделал, парень. Совсем, можно сказать, неплохо, но, думаю, это удовольствие тебе обойдется года в три тюряги!..
– Что такое тюряга, кто-нибудь мне ответит наконец? – сбросил его руку Сарматов. – Почему мне все время ею угрожают?
– Ха-ха-ха!.. У тебя все дома, парень?..
– Сахиб, у мистера Карпентера в самом деле не все дома! – отдышавшись, произнес Юсуф.
– Что вы натворили? – строго спросил офицер-англичанин. – Надеюсь, не ограбили какой-нибудь гонконгский банк?
– Клянусь, мы не сделали ничего плохого, сахиб! – вскинул руки Юсуф. – Мы не захотели иметь дела с блудницами из домов с красными фонарями, только и всего.
– Будьте любезны рассказать о себе подробнее.
– Я доктор Юсуф, гражданин Афганистана. Меня захватили в плен и сделали в Пакистане рабом, сахиб. Клянусь Аллахом Всевидящим и Милосердным, я бежал из рабства!
– Почему в Гонконг?
– Я должен помочь мистеру Карпентеру определиться на лечение к практикующему здесь профессору Осире.
– Так ты англичанин, парень? – спросил рыжий сержант Сарматова. – Откуда родом?..
– Меня зовут Джон Карпентер. Я англичанин, родившийся в Пакистане. Мой отец был офицером английской колониальной армии. Он погиб, охотясь на бенгальских тигров, – заученно ответил Сарматов.
– Мой отец тоже был офицером английской колониальной армии! Его звали Эдуард Корвилл, а я, стало быть, Ричард Корвилл, комиссар королевской полиции Гонконга. – Дружески хлопнув его по плечу, офицер поинтересовался: – Кстати, а что за проблемы с вашим чердаком?..
– Мистер Карпентер воевал с русскими в Афганистане и получил контузию головы во время налета их авиации, – коверкая от волнения английские слова, торопливо пояснил Юсуф. – Он полностью потерял память и не может отвечать за свои поступки, да продлит Аллах его дни, уважаемый сахиб!
– Так вы прилетели в Гонконг, чтобы мистер Карпентер, воевавший с комми в Афганистане, смог пройти курс лечения у известного профессора Осиры, я правильно понял твой дрянной английский? – переспросил комиссар.
– Больше мистеру Карпентеру не на кого надеяться, сахиб. Тяжелая форма ретроградной амнезии…
Полицейские-китайцы со страхом и любопытством уставились на Сарматова.
– Ты сказал про это косоглазым? – кивнул на них Бейли.
– Сказал. Кроме того, в отобранных у нас документах есть история болезни мистера Карпентера. – Юсуф с трудом сглотнул комок в горле. – Но прочитав ее, нечестивые кяфыры почему-то долго смеялись, а потом стали бить мистера Карпентера дубинками по голове.
Полицейский комиссар смерил съежившегося офицера-китайца тяжелым взглядом и кивнул рыжему сержанту. Тот всей своей огромной тушей наклонился над офицером и прорычал, наливаясь яростью:
– Значит, ты, расфуфыренная обезьяна, приказал своим косоглазым ублюдкам избить больного англичанина, или я что-то не так понял? Ну, давай, Чен, вынимай язык из задницы!
– Но, мистер Бейли, они приставали к китаянкам. – Чен ткнул пальцем в Сарматова. – А этот горилла переломал ребра вступившимся за их честь пятерым юношам-китайцам!
– Где это произошло? – рыжий Бейли повернулся к Юсуфу.
– Там, где у каждого дома висят красные фонари, – пролепетал тот.
– Ха-ха-ха! – вдруг зашелся в хохоте комиссар Корвилл. – Это для меня что-то новое, мистер Чен.
– Что вы имеете в виду, сэр?
– Защиту чести гонконгских проституток…
– Для полиции не имеет значения род занятий подданных ее королевского…
– Сукин сын! – взорвался Корвилл. – Я лично позабочусь, чтобы ты сам сменил род занятий!
– Я действовал по инструкции…
– Да хоть бы мистер Карпентер переломал ребра всем проституткам Гонконга и их сутенерам из триады, ты, косоглазая обезьяна, пальцем не можешь дотронуться до подданных ее величества! – прорычал рыжий Бейли и вжал офицера в кресло. – Запомни, ублюдок, через семь лет, когда мы уйдем отсюда, будут ваши порядки, а пока они наши – колониальные…
– Я подам жалобу в Управление королевской колониальной полиции на ваши действия! – взвизгнул китаец.
– Сидеть, коли обделался, мерзавец! – рявкнул сержант, когда возмущенный Чен попытался освободиться от его лапищи.
– А ну-ка и вы, господа, потрудитесь объяснить, как все произошло? – официальным тоном обратился комиссар Корвилл к струхнувшим полицейским.
Но те лишь таращили глаза, демонстрируя, что не понимают вопроса. Бейли снова обратился к Юсуфу:
– Придется тебе, парень, объяснить, что к чему.
– У дома с красным фонарем к нам привязались две нечестивые китайские женщины, – заторопился Юсуф. – Согласно закону моей религии я отказался от их услуг, но из дома выбежали злые молодые люди и стали драться… Потом приехали эти кяфыры и…
– Вас вызвали сутенеры из бардака, не так ли? – Рыжий Бейли грозно завис над молодым китайцем-полицейским. – Ты тоже намерен держать язык в заднице, маленький Чжан?
– Нет, сэр, – смешался тот под его грозным взглядом.
– Сколько они вам заплатили?
– Они платят господину Чену в конце каждой недели, – пролепетал Чжан и по-собачьи заглянул рыжему Бейли в глаза. – Пожалуйста, сэр, не увольняйте меня со службы. На моих руках два младших брата. Они не смогут закончить колледж, если у меня не будет работы, мистер Бейли!
– Пожалуй, из этого гадюшника я тебя заберу в свою группу, Чжан, ты всегда казался мне толковым малым.
– Вы очень добры, сэр! – Раскосые глаза молодого полицейского сверкнули радостью.
– Мистер Чен, вам что, неизвестно, что королевская полиция не находится на содержании у китайской триады, контролирующей бордели Гонконга? – поинтересовался Корвилл у красного как рак офицера.
– Известно, сэр, – ответил тот.
– Сомневаюсь, мистер Чен. Я не только вынужден поставить вопрос о вашем соответствии занимаемой должности, но и непременно начну служебное расследование о ваших связях с преступным сообществом Гонконга.
– Как вы это докажете? – озлобился Чен.
– Легкомысленное заявление, – усмехнулся Корвилл. – Вы совершили слишком серьезные проступки, мистер Чен, чтобы они остались без последствий.
– Что такое проступки? – спросил Сарматов.
– Это когда косоглазые и черномазые много себе позволяют, – вполголоса проворчал рыжий Бейли.
– Кстати, вы до сих пор не принесли извинения и не вернули им документы, – напомнил Чену комиссар Корвилл. – А заодно, мистер Чен, сейчас же, при мне, уберите из компьютера их данные как полученные незаконным путем.
– Разрешите это сделать мне? – вызвался маленький Чжан и, получив разрешение Корвилла, стер с монитора данные на Юсуфа и Сарматова, за что удостоился презрительного взгляда Чена.
– Уважаемые господа, произошло досадное недоразумение. – Через силу улыбаясь, Чен протянул Юсуфу документы. – От имени королевской полиции Гонконга приношу вам извинения. Вы свободны, господа!
– О Всемогущий Аллах, ты услышал просьбу своего недостойного раба! – воскликнул Юсуф и припал губами к веснушчатой руке смутившегося Бейли.
– Слышал, ты свободен, парень! – подтолкнул тот Сарматова к выходу. – Да помогут тебе господь и старый японец Осира навести порядок на своем чердаке!
– Я надеюсь на них, сэр.
– У меня есть приятель Майкл Харви, американец, больше известный под прозвищем Крутой Крек, – задумчиво произнес комиссар Корвилл. – Так вот, под Данангом осколок вьетконговской мины здорово разворотил ему голову и вчистую отшиб память… Семь лет старина Майк был полным идиотом, но старый японец Осира снова сделал из него Крутого Крека…
– Сэр, вы хотите сказать, что память вернулась к вашему другу? – вскинулся Юсуф.
– И память ожила, и то, что между ног болтается! – захохотал рыжий Бейли. – С тех пор старина Майк, не пожелавший покинуть Гонконг, трахает смазливых китаянок по сотне в месяц.
– Что такое трахает?
– Да ты, смотрю, совсем плох, парень! – согнал с лица улыбку сержант Бейли.
– В знак братства тех, кто нюхал порох в боях с коммунистами, я как-нибудь навещу вас, Джон, – пожимая руку Сарматова, сказал на прощание комиссар Корвилл и склонился к его уху: – К тому же меня просили по возможности помогать вам с проблемами…
– Кто просил?
– Наш общий друг Джордж Метлоу.
– Вы знакомы с Джорджем? – обрадовался Сарматов.
– Еще со времен войны с Вьетконгом. Джордж был командиром роты болотных командос и, уверяю тебя, хорошим парнем. Ну а у меня там тоже были кое-какие дела… Однако сегодня вам здорово повезло, что мы успели вовремя.
– Но как вы узнали, что мы попали в лапы к кяфырам? – удивился Юсуф.
– Моя профессия, доктор Юсуф, своевременно узнавать обо всем, – усмехнулся Корвилл и повернулся к Сарматову: – Кстати, Джон, по просьбе Метлоу я уже связался с профессором Осирой. Он готов познакомиться с вами уже сегодня.
У доктора Юсуфа от удивления открылся рот.
– Старик Осира практикует за городом, в синтоистском монастыре, – подал голос сержант Бейли. – Чтобы вы снова не влипли в какую-нибудь историю, парни, рыжий Бейли – надеюсь, вы не против – прямо сейчас подбросит вас туда…
Покружив по крутым пригородным автострадам, полицейский «Форд» остановился перед металлическим забором, за которым среди цветущего сада проглядывали несколько строений в старом японском стиле, окруженных резными деревянными колоудтоннами, поддерживающими вздернутые углы темных черепичных крыш. От созерцания монастыря, будто сошедшего с картины средневекового японского художника, Сарматова оторвал рокочущий бас:
– Мистер Карпентер, сержант Патрик Бейли, по прозвищу Бешеный Патрик, будет рад когда-нибудь увидеть тебя в полном здравии. А если у тебя возникнут проблемы, спроси обо мне или о мистере Корвилле в любом китайском борделе или портовом притоне, и там всегда подскажут, где нас найти.
– Что такое притон?
– Это то место, где тусуются наркоманы, карточные шулера, проститутки, гомики, убийцы, воры и прочая пакость, мистер Карпентер.
– Я не помню, что означают эти слова, но, наверное, что-то очень нехорошее…
– Упаси тебя бог, парень, вляпаться в такую компанию, как когда-то вляпался в это дерьмо друг комиссара Корвилла по прозвищу Крутой Крек!.. – сжав веснушчатой лапой руку Сарматова, пробасил полицейский.
Выслушав от Юсуфа историю злоключений Сарматова, старик вздохнул и отвернулся к окну, за которым опадали с отцветающей сакуры нежно-розовые лепестки.
– «Печальный, печальный мир! Даже когда расцветают вишни… Даже тогда…» – с грустью процитировал он средневекового японского поэта и, выдержав долгую паузу, добавил: – За долгие годы жизни бродячий самурай Осира сделал лишь один правильный вывод: нам не дано изменить мир, но мы можем ценой жертвенного служения долгу изменить себя, и тогда, возможно, в мире будет меньше горя и слез.
– Истинно так, – поспешил согласиться Юсуф.
– Нет сомнений, уважаемый коллега, – повернулся старик к нему, – ваш друг обладает очень сильным характером и твердой волей. Его лицо напоминает мне маску… Маску мицухире – японского героя-воина. В его жизни, вероятно, были страдания и проблемы при исполнении долга, но я вижу, что они не ожесточили его душу. Смирение, с каким он переносит выпавшие на его долю испытания, вызывает у старого Осиры восхищение, ведь смирение и покорность судьбе – отличительная черта моих соплеменников, коллега. Я рад убедиться, что эти качества свойственны и лучшим представителям других народов.
– Уважаемый сенсей, да продлит Аллах ваши дни, у моего друга есть надежда, что память когда-нибудь вернется к нему?
– Старый Осира не может пока ответить положительно на этот вопрос. Сознание пациента все еще полностью разъято с его подсознательной основой.
– Значит, ответ сенсея – отрицательный?
– Старый Осира не может дать и отрицательного ответа. – Бросив на Юсуфа короткий взгляд, японец скупо улыбнулся.
Не по-стариковски легко поднявшись с циновки, он кивком головы пригласил Юсуфа следовать за ним в ухоженный японский дворик. Углубившись в созерцание такономе, Сарматов не заметил их ухода и остался сидеть на циновке.
– «Печальный, печальный мир! Даже когда расцветают вишни… Даже тогда…» – глядя на деревце сакуры, повторил во дворике Осира-сан. – Ваш друг лишен памяти и вследствие этого – национальности, образования, тепла близких людей. Но главное, он лишен собственного «я». Он чистый лист бумаги, на котором теперь любой может написать иероглифы добра и, увы, иероглифы зла…
– Мне нечего возразить, – отозвался Юсуф. – Я лишь осмеливаюсь просить уважаемого сенсея начертать хотя бы несколько иероглифов добра на белом листе души несчастного, чтобы в последующей его жизни было меньше иероглифов зла…
– Вы угадываете извилистый путь моих мыслей! – улыбнулся Осира. – Однако осознать свое «я» он должен сам. Я могу лишь направить его по верному пути и предостеречь от соблазнов и ошибок, но только в том случае, если больной полностью доверится мне…
– Что вы имеете в виду, уважаемый Осира-сан?
– В моей клинике я помогаю пациентам постигать сущность бытия и избавляться от психических недугов при помощи древнего искусства японцев дзен в традициях школы Риндзай по методике коанов. Тренировки по этой системе и по методике дзадзен способствуют самососредоточению, наблюдательности, бдительности путем выключения рационального сознания. В процессе медитации и интенсивных тренировок больной может воссоединить свое сознание с подсознательной основой, но при условии полного доверия к своему учителю.
– Осмелюсь спросить, профессор, что такое методика коанов?
– Коаны – это задачи, решая которые в процессе медитации человек переходит к другому виду мышления, дающему возможность познавать тайны бытия и по-новому видеть события своей жизни. Решение коана сопровождается вспышками психической энергии в виде импульсов, высветляющих память, и приливами сверхчувствительности, которые можно назвать озарением. Японцы называют это состояние сатори. При сатори к человеку приходит понимание подлинной сути вещей и событий, а через это – осознание своего «я» в окружающем его мире. В процессе достижения сатори излечиваются многие хронические недуги и нарушения в центральной нервной системе, что ведет к общему улучшению памяти.
– Сколько времени займет такое лечение, уважаемый профессор? – скрывая тревогу, спросил Юсуф.
– На овладение искусством дзен европейцу требуются многие годы, а иногда и вся жизнь. Тренировки пациента проходят под руководством учителя и опытных наставников по борьбе карате, по стрельбе из лука кюдо, по фехтованию кендо и многому другому, – пояснил тот и, кинув на Юсуфа взгляд, усмехнулся. – Насколько я понимаю, коллегу интересует плата за лечение его друга?..
– Вы читаете мои мысли, уважаемый Осира-сан, – смутился Юсуф. – Мы располагаем некоторой суммой, но хватит ли ее на долгие годы пребывания мистера Карпентера в вашем монастыре?..
– К несчастью, финансовое положение моей клиники оставляет желать лучшего. Но давайте договоримся, что эту тему мы с вами обсудим через год, когда будут видны первые результаты лечения, – прервал Юсуфа старик и внимательно посмотрел в его черные глаза. – Однако есть более деликатный вопрос, коллега…
– Недостойный Юсуф весь внимание, уважаемый профессор!
– По неписаным правилам человек добровольно посвящает себя искусству дзен, но ваш друг недееспособен, и нам придется решать за него. Старый Осира спрашивает себя: имеет ли он на это право?..
– Да сделает Аллах счастливым каждый ваш день, Осира-сан! – с жаром воскликнул Юсуф. – Но если мы оставим его один на один с жестоким миром, зло может заполнить одними черными иероглифами белый лист его души!
– Почему вы принимаете такое участие в судьбе этого человека? – внимательно посмотрел на него старик.
– Я поклялся на древнем Коране, привезенном из Мекки, что не оставлю этого человека до часа его выздоровления или… или смерти! – несколько смутившись от его взгляда, ответил тот. – Юсуф не может нарушить клятвы, уважаемый Осира-сан.
– Поистине: «Бог живет в честном сердце», – улыбнулся старый японец. – Лечение вашего друга будет происходить в филиале моей клиники – уединенном монастыре «Перелетных диких гусей». Это недалеко от города, на берегу моря. Там ваш друг под присмотром наставников – монахов, в совершенстве владеющих методикой дзен-тренировок, – обретет покой и душевное равновесие.
– Да продлит ваши дни Аллах! – вскинул руки Юсуф. – Я могу изредка навещать моего друга?
– Старый Осира просит коллегу об этом, – поклонился старик и, подумав, добавил: – В монастыре по ускоренной методике овладевают искусством дзен богатые европейские и американские бездельники… Коллега может оказывать им медицинскую помощь по европейским стандартам.
– О Аллах Всемогущий! – закатил глаза к небу Юсуф. – Значит, я смогу увидеть на практике то, о чем еще студентом читал у Юнга и Фромма!
Скупая улыбка тронула губы старика.
– Карл Юнг и Эрих Фромм большие путаники, но они кое-что сделали для сближения восточной и европейской медицины.
– Мне кажется, что я был там! – показал он на картину с изображением дерева, вцепившегося корнями в нависающую над рекой скалу. – Но никак не могу вспомнить, где это и когда я там был…
– Значит, этот пейзаж живет в твоей отзывчивой на красоту душе. Но душа твоя больна, потому ты и не можешь вспомнить, откуда он тебе знаком, – садясь напротив него на татами, мягко сказал Осира. – Согласен ли ты поехать в монастырь «Перелетных диких гусей», чтобы лечить там свою душу?
– Чтобы вылечиться, я согласен ехать куда угодно.
– Согласен ли ты, чтобы на трудном пути выздоровления у тебя был сенсей?
– Сенсей, кажется, это – учитель? – наморщил лоб Сарматов.
– Скорее, поводырь для тела и души воина. Согласен ли ты, Джон Ли Карпентер, чтобы твоим сенсеем стал старый японский самурай Осира, сидящий сейчас перед тобой?
– Согласен. Я буду во всем подчиняться требованиям моего сенсея.
– Чтобы скрасить твое одиночество в монастыре, магометанин Юсуф будет часто навещать тебя.
– Аригато дзондзимас, сенсей! – вытянув вперед руки и касаясь лбом циновки, благодарно воскликнул Сарматов.
– Что он сказал? – с удивлением спросил Юсуф.
– Он поблагодарил меня на старом японском языке! – ответил не менее удивленный Осира и пристально посмотрел на Сарматова. – Откуда ты знаешь эти слова?
– Не помню, сенсей.
– Странно! – задумчиво протянул старик. – Похоже, на листе его жизни кем-то уже написаны несколько красивых иероглифов дзен, древнего искусства самураев… Защищайся! – легко поднявшись с татами, вдруг отрывисто крикнул он и сделал выпад ногой в стоящего на коленях Сарматова.
Тот уклонился и, вскочив на ноги, встал в позу защиты. Последовал новый стремительный выпад старого самурая, и снова Сарматов ловко ушел в сторону. Следующая атака старика сопровождалась характерным для карате криком на выдохе. Сарматов и на сей раз удачно нейтрализовал ее, и сам с таким же криком неожиданно перешел в наступление, от которого не ожидавшему такого отпора японцу пришлось бы плохо, не перейди он к глухой обороне.
– Глаза не обманули Осиру, разглядевшего маску героя-воина мицухире на лице вашего друга, коллега! – удовлетворенно сказал японец, возвращаясь на циновку. – Когда-то он постигал искусство дзен по правилам школы Риндзай и достиг невероятных для европейца высот… Душа забыла о том, но его мышцы и тело все помнят. Старый самурай Осира не может гарантировать ему возврат памяти, но он может помочь его душе снова вернуться на путь воина – бусидо!
– Разве может быть воин без памяти?
– Память для воина – обоюдоострый самурайский меч, – задумчиво сказал старик. – Память о прожитой жизни может укрепить его дух в сражении, но может и смутить его, сделать нетвердой руку… Для лейтенанта Императорской армии Осиры такое когда-то закончилось шестью годами русского плена…
– Осира-сан хочет сказать, что воину не нужна память? – недоверчиво переспросил Юсуф.
– Я хочу сказать, что в бою память надо прятать как можно глубже, – склонил седую голову Осира. – В сорок пятом году на Сахалине на мою пулеметную роту обрушились русские парашютисты. В конце боя я не ко времени вспомнил, как в родном Нагасаки меня провожала на войну жена с двумя моими сыновьями на руках. Моя рука дрогнула от воспоминаний о близких и не успела выхватить самурайский меч, чтобы сделать харакири…
– Стали ли сыновья утешением вашей жизни? – осмелился спросить Юсуф.
– В Нагасаки по ним каждый день звонит колокол, – тихо ответил Осира и отвернулся, чтобы скрыть увлажнившиеся глаза. Вспоминая унесенную американским ядерным смерчем семью и свой горький плен на ледяных сибирских просторах, старик надолго замолчал. – Кто помогает больному, тот долго живет! – наконец решительно произнес он. – Оставляйте его на мое попечительство, коллега, и возвращайтесь к своим делам.
Сарматов помог Юсуфу подняться на ноги. Они продолжили путь, но не успели пройти и десяти метров, как раздался нарастающий вой сирен. Три полицейских джипа на полной скорости вывернули из переулка и остановились рядом с ними.
– Кто эти люди? – встревожился Сарматов, когда из джипов, как горох, посыпались перетянутые белыми портупеями китайцы.
– Фараоны, – лязгая зубами, ответил Юсуф. – Они сейчас заберут нас в тюрьму.
– Что такое «в тюрьму»?
– Это… э… э… такая железная клетка.
– Я не хочу в клетку…
– Мы обязаны им подчиниться, иначе нас просто пристрелят.
Полицейские, не мешкая, защелкнули на руках Сарматова и Юсуфа металлические браслеты и грубо затолкали их в джипы.
– Все ясно, здесь парни из триады давно снюхались с полицией, – глядя вслед джипам, зло протянул китаец в бейсболке. – Я думаю, нашему шефу будет интересно узнать про это…
– Тебе-то какое дело, кто с кем снюхался! – раздраженно оборвал его напарник. – Нам было приказано установить контакты клиентов, а дела триады нас не касаются.
– Так не пойдет, сержант Сюй, – взялся за рацию первый китаец. – Ты, видно, забыл, что шеф приказал немедленно и напрямую докладывать ему о всех подозрительных контактах клиентов. Кроме того, сержант Сюй, я хочу содержать свою семью на сянганские доллары, честно заработанные в королевской полиции.
* * *
В полиции офицер-китаец внес фамилии Юсуфа и Сарматова в компьютер и торжественно, будто о монаршей милости, объявил по-английски:– Гражданин Пакистана Юсуф ибн Рахмон за дебош в общественном месте подлежит штрафу в пять тысяч английских фунтов.
– Разве в Гонконге наказание определяют полицейские, а не судьи? – вырвалось у Юсуфа.
– Гони деньги, мусульманская собака, и не гавкай, иначе никогда не увидишь своего грязного Пакистана! – прошипел офицер.
– В-в-вы н-н-не с-с-сме-ете! – побледнел Юсуф. – Я б-бежал из-з-з р-р-раб-бс-ства в с-с-свободную с-стр-рану!.. Я т-требую ад-д-двоката!..
– Это ваши проблемы, мистер Юсуф ибн Рахмон! – ощерился офицер и повернулся к Сарматову: – Мистер Джон Ли Карпентер, подданный ее величества королевы Англии, за дебош в общественном месте и причинение тяжких телесных повреждений пяти полицейским при исполнении ими служебных обязанностей подлежит штрафу в пять тысяч английских фунтов и заключению в тюрьму сроком на полгода. Благодарите судьбу, мистер Карпентер, если бы вы не были подданным ее величества королевы Англии, наказание могло быть более суровым.
– Кто такая королева Англии? – спросил Сарматов. Офицер поднял брови и покрутил пальцем у виска. – Почему вы не хотите мне ответить? – гневно шагнул к нему Сарматов.
Тот в страхе попятился, а заполнившие комнату полицейские с остервенением обрушили на Сарматова и Юсуфа резиновые дубинки.
– Вы не смеете этого делать, кяфыры! – вырываясь из рук полицейских, отчаянно орал Юсуф. – Мистер Карпентер болен!.. Я буду жаловаться английскому губернатору!..
– Жалуйся, бешеный пакистанский пес! – ощерился офицер и ударил его в пах носком ботинка.
Юсуф как подкошенный рухнул на пол. И опять будто пружина сорвалась внутри Сарматова. Зарычав, словно разъяренный зверь, он разорвал наручники и бросился к закатившему глаза Юсуфу. Офицер выхватил пистолет, но Сарматов ногой выбил оружие из его руки и в несколько секунд разметал повисших на нем полицейских.
– Что за шум? – гаркнул стремительно появившийся в распахнутой двери рослый офицер-англичанин с орденской колодкой на щегольском мундире. Увидев разбросанных по углам комнаты стонущих китайцев, он присвистнул и бросил появившемуся за его плечами здоровенному рыжему детине: – Сержант Бейли, кажется, мы появились как раз вовремя.
Тот положил тяжелую, в рыжих веснушках лапищу на плечо Сарматова.
– Неплохо ты их отделал, парень. Совсем, можно сказать, неплохо, но, думаю, это удовольствие тебе обойдется года в три тюряги!..
– Что такое тюряга, кто-нибудь мне ответит наконец? – сбросил его руку Сарматов. – Почему мне все время ею угрожают?
– Ха-ха-ха!.. У тебя все дома, парень?..
– Сахиб, у мистера Карпентера в самом деле не все дома! – отдышавшись, произнес Юсуф.
– Что вы натворили? – строго спросил офицер-англичанин. – Надеюсь, не ограбили какой-нибудь гонконгский банк?
– Клянусь, мы не сделали ничего плохого, сахиб! – вскинул руки Юсуф. – Мы не захотели иметь дела с блудницами из домов с красными фонарями, только и всего.
– Будьте любезны рассказать о себе подробнее.
– Я доктор Юсуф, гражданин Афганистана. Меня захватили в плен и сделали в Пакистане рабом, сахиб. Клянусь Аллахом Всевидящим и Милосердным, я бежал из рабства!
– Почему в Гонконг?
– Я должен помочь мистеру Карпентеру определиться на лечение к практикующему здесь профессору Осире.
– Так ты англичанин, парень? – спросил рыжий сержант Сарматова. – Откуда родом?..
– Меня зовут Джон Карпентер. Я англичанин, родившийся в Пакистане. Мой отец был офицером английской колониальной армии. Он погиб, охотясь на бенгальских тигров, – заученно ответил Сарматов.
– Мой отец тоже был офицером английской колониальной армии! Его звали Эдуард Корвилл, а я, стало быть, Ричард Корвилл, комиссар королевской полиции Гонконга. – Дружески хлопнув его по плечу, офицер поинтересовался: – Кстати, а что за проблемы с вашим чердаком?..
– Мистер Карпентер воевал с русскими в Афганистане и получил контузию головы во время налета их авиации, – коверкая от волнения английские слова, торопливо пояснил Юсуф. – Он полностью потерял память и не может отвечать за свои поступки, да продлит Аллах его дни, уважаемый сахиб!
– Так вы прилетели в Гонконг, чтобы мистер Карпентер, воевавший с комми в Афганистане, смог пройти курс лечения у известного профессора Осиры, я правильно понял твой дрянной английский? – переспросил комиссар.
– Больше мистеру Карпентеру не на кого надеяться, сахиб. Тяжелая форма ретроградной амнезии…
Полицейские-китайцы со страхом и любопытством уставились на Сарматова.
– Ты сказал про это косоглазым? – кивнул на них Бейли.
– Сказал. Кроме того, в отобранных у нас документах есть история болезни мистера Карпентера. – Юсуф с трудом сглотнул комок в горле. – Но прочитав ее, нечестивые кяфыры почему-то долго смеялись, а потом стали бить мистера Карпентера дубинками по голове.
Полицейский комиссар смерил съежившегося офицера-китайца тяжелым взглядом и кивнул рыжему сержанту. Тот всей своей огромной тушей наклонился над офицером и прорычал, наливаясь яростью:
– Значит, ты, расфуфыренная обезьяна, приказал своим косоглазым ублюдкам избить больного англичанина, или я что-то не так понял? Ну, давай, Чен, вынимай язык из задницы!
– Но, мистер Бейли, они приставали к китаянкам. – Чен ткнул пальцем в Сарматова. – А этот горилла переломал ребра вступившимся за их честь пятерым юношам-китайцам!
– Где это произошло? – рыжий Бейли повернулся к Юсуфу.
– Там, где у каждого дома висят красные фонари, – пролепетал тот.
– Ха-ха-ха! – вдруг зашелся в хохоте комиссар Корвилл. – Это для меня что-то новое, мистер Чен.
– Что вы имеете в виду, сэр?
– Защиту чести гонконгских проституток…
– Для полиции не имеет значения род занятий подданных ее королевского…
– Сукин сын! – взорвался Корвилл. – Я лично позабочусь, чтобы ты сам сменил род занятий!
– Я действовал по инструкции…
– Да хоть бы мистер Карпентер переломал ребра всем проституткам Гонконга и их сутенерам из триады, ты, косоглазая обезьяна, пальцем не можешь дотронуться до подданных ее величества! – прорычал рыжий Бейли и вжал офицера в кресло. – Запомни, ублюдок, через семь лет, когда мы уйдем отсюда, будут ваши порядки, а пока они наши – колониальные…
– Я подам жалобу в Управление королевской колониальной полиции на ваши действия! – взвизгнул китаец.
– Сидеть, коли обделался, мерзавец! – рявкнул сержант, когда возмущенный Чен попытался освободиться от его лапищи.
– А ну-ка и вы, господа, потрудитесь объяснить, как все произошло? – официальным тоном обратился комиссар Корвилл к струхнувшим полицейским.
Но те лишь таращили глаза, демонстрируя, что не понимают вопроса. Бейли снова обратился к Юсуфу:
– Придется тебе, парень, объяснить, что к чему.
– У дома с красным фонарем к нам привязались две нечестивые китайские женщины, – заторопился Юсуф. – Согласно закону моей религии я отказался от их услуг, но из дома выбежали злые молодые люди и стали драться… Потом приехали эти кяфыры и…
– Вас вызвали сутенеры из бардака, не так ли? – Рыжий Бейли грозно завис над молодым китайцем-полицейским. – Ты тоже намерен держать язык в заднице, маленький Чжан?
– Нет, сэр, – смешался тот под его грозным взглядом.
– Сколько они вам заплатили?
– Они платят господину Чену в конце каждой недели, – пролепетал Чжан и по-собачьи заглянул рыжему Бейли в глаза. – Пожалуйста, сэр, не увольняйте меня со службы. На моих руках два младших брата. Они не смогут закончить колледж, если у меня не будет работы, мистер Бейли!
– Пожалуй, из этого гадюшника я тебя заберу в свою группу, Чжан, ты всегда казался мне толковым малым.
– Вы очень добры, сэр! – Раскосые глаза молодого полицейского сверкнули радостью.
– Мистер Чен, вам что, неизвестно, что королевская полиция не находится на содержании у китайской триады, контролирующей бордели Гонконга? – поинтересовался Корвилл у красного как рак офицера.
– Известно, сэр, – ответил тот.
– Сомневаюсь, мистер Чен. Я не только вынужден поставить вопрос о вашем соответствии занимаемой должности, но и непременно начну служебное расследование о ваших связях с преступным сообществом Гонконга.
– Как вы это докажете? – озлобился Чен.
– Легкомысленное заявление, – усмехнулся Корвилл. – Вы совершили слишком серьезные проступки, мистер Чен, чтобы они остались без последствий.
– Что такое проступки? – спросил Сарматов.
– Это когда косоглазые и черномазые много себе позволяют, – вполголоса проворчал рыжий Бейли.
– Кстати, вы до сих пор не принесли извинения и не вернули им документы, – напомнил Чену комиссар Корвилл. – А заодно, мистер Чен, сейчас же, при мне, уберите из компьютера их данные как полученные незаконным путем.
– Разрешите это сделать мне? – вызвался маленький Чжан и, получив разрешение Корвилла, стер с монитора данные на Юсуфа и Сарматова, за что удостоился презрительного взгляда Чена.
– Уважаемые господа, произошло досадное недоразумение. – Через силу улыбаясь, Чен протянул Юсуфу документы. – От имени королевской полиции Гонконга приношу вам извинения. Вы свободны, господа!
– О Всемогущий Аллах, ты услышал просьбу своего недостойного раба! – воскликнул Юсуф и припал губами к веснушчатой руке смутившегося Бейли.
– Слышал, ты свободен, парень! – подтолкнул тот Сарматова к выходу. – Да помогут тебе господь и старый японец Осира навести порядок на своем чердаке!
– Я надеюсь на них, сэр.
– У меня есть приятель Майкл Харви, американец, больше известный под прозвищем Крутой Крек, – задумчиво произнес комиссар Корвилл. – Так вот, под Данангом осколок вьетконговской мины здорово разворотил ему голову и вчистую отшиб память… Семь лет старина Майк был полным идиотом, но старый японец Осира снова сделал из него Крутого Крека…
– Сэр, вы хотите сказать, что память вернулась к вашему другу? – вскинулся Юсуф.
– И память ожила, и то, что между ног болтается! – захохотал рыжий Бейли. – С тех пор старина Майк, не пожелавший покинуть Гонконг, трахает смазливых китаянок по сотне в месяц.
– Что такое трахает?
– Да ты, смотрю, совсем плох, парень! – согнал с лица улыбку сержант Бейли.
– В знак братства тех, кто нюхал порох в боях с коммунистами, я как-нибудь навещу вас, Джон, – пожимая руку Сарматова, сказал на прощание комиссар Корвилл и склонился к его уху: – К тому же меня просили по возможности помогать вам с проблемами…
– Кто просил?
– Наш общий друг Джордж Метлоу.
– Вы знакомы с Джорджем? – обрадовался Сарматов.
– Еще со времен войны с Вьетконгом. Джордж был командиром роты болотных командос и, уверяю тебя, хорошим парнем. Ну а у меня там тоже были кое-какие дела… Однако сегодня вам здорово повезло, что мы успели вовремя.
– Но как вы узнали, что мы попали в лапы к кяфырам? – удивился Юсуф.
– Моя профессия, доктор Юсуф, своевременно узнавать обо всем, – усмехнулся Корвилл и повернулся к Сарматову: – Кстати, Джон, по просьбе Метлоу я уже связался с профессором Осирой. Он готов познакомиться с вами уже сегодня.
У доктора Юсуфа от удивления открылся рот.
– Старик Осира практикует за городом, в синтоистском монастыре, – подал голос сержант Бейли. – Чтобы вы снова не влипли в какую-нибудь историю, парни, рыжий Бейли – надеюсь, вы не против – прямо сейчас подбросит вас туда…
Покружив по крутым пригородным автострадам, полицейский «Форд» остановился перед металлическим забором, за которым среди цветущего сада проглядывали несколько строений в старом японском стиле, окруженных резными деревянными колоудтоннами, поддерживающими вздернутые углы темных черепичных крыш. От созерцания монастыря, будто сошедшего с картины средневекового японского художника, Сарматова оторвал рокочущий бас:
– Мистер Карпентер, сержант Патрик Бейли, по прозвищу Бешеный Патрик, будет рад когда-нибудь увидеть тебя в полном здравии. А если у тебя возникнут проблемы, спроси обо мне или о мистере Корвилле в любом китайском борделе или портовом притоне, и там всегда подскажут, где нас найти.
– Что такое притон?
– Это то место, где тусуются наркоманы, карточные шулера, проститутки, гомики, убийцы, воры и прочая пакость, мистер Карпентер.
– Я не помню, что означают эти слова, но, наверное, что-то очень нехорошее…
– Упаси тебя бог, парень, вляпаться в такую компанию, как когда-то вляпался в это дерьмо друг комиссара Корвилла по прозвищу Крутой Крек!.. – сжав веснушчатой лапой руку Сарматова, пробасил полицейский.
* * *
По лицу седого старика-японца, сидящего на циновке, блуждала загадочная, доброжелательная улыбка. Временами он бросал на сидящих напротив Сарматова и Юсуфа цепкие взгляды и тут же отводил раскосые глаза в сторону. Сарматов участия в разговоре не принимал. Он внимательно изучал такономе – нишу с икебаной, имеющуюся в каждом японском доме, и какомоно – картину с традиционным японским пейзажем.Выслушав от Юсуфа историю злоключений Сарматова, старик вздохнул и отвернулся к окну, за которым опадали с отцветающей сакуры нежно-розовые лепестки.
– «Печальный, печальный мир! Даже когда расцветают вишни… Даже тогда…» – с грустью процитировал он средневекового японского поэта и, выдержав долгую паузу, добавил: – За долгие годы жизни бродячий самурай Осира сделал лишь один правильный вывод: нам не дано изменить мир, но мы можем ценой жертвенного служения долгу изменить себя, и тогда, возможно, в мире будет меньше горя и слез.
– Истинно так, – поспешил согласиться Юсуф.
– Нет сомнений, уважаемый коллега, – повернулся старик к нему, – ваш друг обладает очень сильным характером и твердой волей. Его лицо напоминает мне маску… Маску мицухире – японского героя-воина. В его жизни, вероятно, были страдания и проблемы при исполнении долга, но я вижу, что они не ожесточили его душу. Смирение, с каким он переносит выпавшие на его долю испытания, вызывает у старого Осиры восхищение, ведь смирение и покорность судьбе – отличительная черта моих соплеменников, коллега. Я рад убедиться, что эти качества свойственны и лучшим представителям других народов.
– Уважаемый сенсей, да продлит Аллах ваши дни, у моего друга есть надежда, что память когда-нибудь вернется к нему?
– Старый Осира не может пока ответить положительно на этот вопрос. Сознание пациента все еще полностью разъято с его подсознательной основой.
– Значит, ответ сенсея – отрицательный?
– Старый Осира не может дать и отрицательного ответа. – Бросив на Юсуфа короткий взгляд, японец скупо улыбнулся.
Не по-стариковски легко поднявшись с циновки, он кивком головы пригласил Юсуфа следовать за ним в ухоженный японский дворик. Углубившись в созерцание такономе, Сарматов не заметил их ухода и остался сидеть на циновке.
– «Печальный, печальный мир! Даже когда расцветают вишни… Даже тогда…» – глядя на деревце сакуры, повторил во дворике Осира-сан. – Ваш друг лишен памяти и вследствие этого – национальности, образования, тепла близких людей. Но главное, он лишен собственного «я». Он чистый лист бумаги, на котором теперь любой может написать иероглифы добра и, увы, иероглифы зла…
– Мне нечего возразить, – отозвался Юсуф. – Я лишь осмеливаюсь просить уважаемого сенсея начертать хотя бы несколько иероглифов добра на белом листе души несчастного, чтобы в последующей его жизни было меньше иероглифов зла…
– Вы угадываете извилистый путь моих мыслей! – улыбнулся Осира. – Однако осознать свое «я» он должен сам. Я могу лишь направить его по верному пути и предостеречь от соблазнов и ошибок, но только в том случае, если больной полностью доверится мне…
– Что вы имеете в виду, уважаемый Осира-сан?
– В моей клинике я помогаю пациентам постигать сущность бытия и избавляться от психических недугов при помощи древнего искусства японцев дзен в традициях школы Риндзай по методике коанов. Тренировки по этой системе и по методике дзадзен способствуют самососредоточению, наблюдательности, бдительности путем выключения рационального сознания. В процессе медитации и интенсивных тренировок больной может воссоединить свое сознание с подсознательной основой, но при условии полного доверия к своему учителю.
– Осмелюсь спросить, профессор, что такое методика коанов?
– Коаны – это задачи, решая которые в процессе медитации человек переходит к другому виду мышления, дающему возможность познавать тайны бытия и по-новому видеть события своей жизни. Решение коана сопровождается вспышками психической энергии в виде импульсов, высветляющих память, и приливами сверхчувствительности, которые можно назвать озарением. Японцы называют это состояние сатори. При сатори к человеку приходит понимание подлинной сути вещей и событий, а через это – осознание своего «я» в окружающем его мире. В процессе достижения сатори излечиваются многие хронические недуги и нарушения в центральной нервной системе, что ведет к общему улучшению памяти.
– Сколько времени займет такое лечение, уважаемый профессор? – скрывая тревогу, спросил Юсуф.
– На овладение искусством дзен европейцу требуются многие годы, а иногда и вся жизнь. Тренировки пациента проходят под руководством учителя и опытных наставников по борьбе карате, по стрельбе из лука кюдо, по фехтованию кендо и многому другому, – пояснил тот и, кинув на Юсуфа взгляд, усмехнулся. – Насколько я понимаю, коллегу интересует плата за лечение его друга?..
– Вы читаете мои мысли, уважаемый Осира-сан, – смутился Юсуф. – Мы располагаем некоторой суммой, но хватит ли ее на долгие годы пребывания мистера Карпентера в вашем монастыре?..
– К несчастью, финансовое положение моей клиники оставляет желать лучшего. Но давайте договоримся, что эту тему мы с вами обсудим через год, когда будут видны первые результаты лечения, – прервал Юсуфа старик и внимательно посмотрел в его черные глаза. – Однако есть более деликатный вопрос, коллега…
– Недостойный Юсуф весь внимание, уважаемый профессор!
– По неписаным правилам человек добровольно посвящает себя искусству дзен, но ваш друг недееспособен, и нам придется решать за него. Старый Осира спрашивает себя: имеет ли он на это право?..
– Да сделает Аллах счастливым каждый ваш день, Осира-сан! – с жаром воскликнул Юсуф. – Но если мы оставим его один на один с жестоким миром, зло может заполнить одними черными иероглифами белый лист его души!
– Почему вы принимаете такое участие в судьбе этого человека? – внимательно посмотрел на него старик.
– Я поклялся на древнем Коране, привезенном из Мекки, что не оставлю этого человека до часа его выздоровления или… или смерти! – несколько смутившись от его взгляда, ответил тот. – Юсуф не может нарушить клятвы, уважаемый Осира-сан.
– Поистине: «Бог живет в честном сердце», – улыбнулся старый японец. – Лечение вашего друга будет происходить в филиале моей клиники – уединенном монастыре «Перелетных диких гусей». Это недалеко от города, на берегу моря. Там ваш друг под присмотром наставников – монахов, в совершенстве владеющих методикой дзен-тренировок, – обретет покой и душевное равновесие.
– Да продлит ваши дни Аллах! – вскинул руки Юсуф. – Я могу изредка навещать моего друга?
– Старый Осира просит коллегу об этом, – поклонился старик и, подумав, добавил: – В монастыре по ускоренной методике овладевают искусством дзен богатые европейские и американские бездельники… Коллега может оказывать им медицинскую помощь по европейским стандартам.
– О Аллах Всемогущий! – закатил глаза к небу Юсуф. – Значит, я смогу увидеть на практике то, о чем еще студентом читал у Юнга и Фромма!
Скупая улыбка тронула губы старика.
– Карл Юнг и Эрих Фромм большие путаники, но они кое-что сделали для сближения восточной и европейской медицины.
* * *
Когда Осира и Юсуф вернулись в дом, они застали Сарматова в той же расслабленной позе созерцающим такономе.– Мне кажется, что я был там! – показал он на картину с изображением дерева, вцепившегося корнями в нависающую над рекой скалу. – Но никак не могу вспомнить, где это и когда я там был…
– Значит, этот пейзаж живет в твоей отзывчивой на красоту душе. Но душа твоя больна, потому ты и не можешь вспомнить, откуда он тебе знаком, – садясь напротив него на татами, мягко сказал Осира. – Согласен ли ты поехать в монастырь «Перелетных диких гусей», чтобы лечить там свою душу?
– Чтобы вылечиться, я согласен ехать куда угодно.
– Согласен ли ты, чтобы на трудном пути выздоровления у тебя был сенсей?
– Сенсей, кажется, это – учитель? – наморщил лоб Сарматов.
– Скорее, поводырь для тела и души воина. Согласен ли ты, Джон Ли Карпентер, чтобы твоим сенсеем стал старый японский самурай Осира, сидящий сейчас перед тобой?
– Согласен. Я буду во всем подчиняться требованиям моего сенсея.
– Чтобы скрасить твое одиночество в монастыре, магометанин Юсуф будет часто навещать тебя.
– Аригато дзондзимас, сенсей! – вытянув вперед руки и касаясь лбом циновки, благодарно воскликнул Сарматов.
– Что он сказал? – с удивлением спросил Юсуф.
– Он поблагодарил меня на старом японском языке! – ответил не менее удивленный Осира и пристально посмотрел на Сарматова. – Откуда ты знаешь эти слова?
– Не помню, сенсей.
– Странно! – задумчиво протянул старик. – Похоже, на листе его жизни кем-то уже написаны несколько красивых иероглифов дзен, древнего искусства самураев… Защищайся! – легко поднявшись с татами, вдруг отрывисто крикнул он и сделал выпад ногой в стоящего на коленях Сарматова.
Тот уклонился и, вскочив на ноги, встал в позу защиты. Последовал новый стремительный выпад старого самурая, и снова Сарматов ловко ушел в сторону. Следующая атака старика сопровождалась характерным для карате криком на выдохе. Сарматов и на сей раз удачно нейтрализовал ее, и сам с таким же криком неожиданно перешел в наступление, от которого не ожидавшему такого отпора японцу пришлось бы плохо, не перейди он к глухой обороне.
– Глаза не обманули Осиру, разглядевшего маску героя-воина мицухире на лице вашего друга, коллега! – удовлетворенно сказал японец, возвращаясь на циновку. – Когда-то он постигал искусство дзен по правилам школы Риндзай и достиг невероятных для европейца высот… Душа забыла о том, но его мышцы и тело все помнят. Старый самурай Осира не может гарантировать ему возврат памяти, но он может помочь его душе снова вернуться на путь воина – бусидо!
– Разве может быть воин без памяти?
– Память для воина – обоюдоострый самурайский меч, – задумчиво сказал старик. – Память о прожитой жизни может укрепить его дух в сражении, но может и смутить его, сделать нетвердой руку… Для лейтенанта Императорской армии Осиры такое когда-то закончилось шестью годами русского плена…
– Осира-сан хочет сказать, что воину не нужна память? – недоверчиво переспросил Юсуф.
– Я хочу сказать, что в бою память надо прятать как можно глубже, – склонил седую голову Осира. – В сорок пятом году на Сахалине на мою пулеметную роту обрушились русские парашютисты. В конце боя я не ко времени вспомнил, как в родном Нагасаки меня провожала на войну жена с двумя моими сыновьями на руках. Моя рука дрогнула от воспоминаний о близких и не успела выхватить самурайский меч, чтобы сделать харакири…
– Стали ли сыновья утешением вашей жизни? – осмелился спросить Юсуф.
– В Нагасаки по ним каждый день звонит колокол, – тихо ответил Осира и отвернулся, чтобы скрыть увлажнившиеся глаза. Вспоминая унесенную американским ядерным смерчем семью и свой горький плен на ледяных сибирских просторах, старик надолго замолчал. – Кто помогает больному, тот долго живет! – наконец решительно произнес он. – Оставляйте его на мое попечительство, коллега, и возвращайтесь к своим делам.