Звягинцев Александр. Сармат. Кофе на крови

   — Дерьмо! — скалит зубы американец.
   — Сармат, привести его в чувство, что ли? — спрашивает Бурлак. — Сколько эту вонь терпеть?!
   — Отставить! — останавливает его Сарматов и прислушивается.
   По ущелью катится нарастающий грохот.
   — Вертушки ребят морозят, — со странным равнодушием произносит Силин.
   Чем дольше Сарматов вслушивается в грохот, тем заметнее светлеет его лицо.
   — Оторвались наши мужики, Сашок! — кричит он, хлопая Силина по плечу. — Ты вслушайся... Как тогда в Анголе, неприцельно лупят — по площадям.
   — Похоже на то! — подтверждает Бурлак.
   Силин равнодушно кивает, продолжая пялиться невидящими глазами в какую-то одному ему известную точку.

* * *

   Полуденное солнце наполняет ущелье влажным зноем. По самому краю берега вьется еле заметная тропка. Американец, прикованный наручником к Сарматову, пытается идти сам, но ноги его не держат. Оступившись, он с размаху падает в воду, увлекая за собой ненавистного майора.
   — Воздух! — вдруг кричит Алан.
   И опять все замирают, упав на острые камни и стараясь как можно плотнее слиться с ними.
   Три черных вертолета несутся над ущельем в сторону пакистанской границы, а навстречу им в сторону «зеленки» торопятся еще три. Опять по ущелью катится грохот близких взрывов. Сарматов, чуть приподнявшись над землей, дергает американца за здоровую руку.
   — Мистер, как вас там, эта громкая музыка не наводит вас на некоторые раздумья?.. — Он показывает на часы. — Пятый час молотят...
   — Дерьмо!.. Ублюдок! — шипит тот и, отвернувшись, здоровой рукой раскрывает «молнию» на брюках. Сарматов тут же хватает флягу и подставляет ее под струю мочи:
   — Сюда, мистер, сюда... Да не стесняйся — здесь педиков и баб нет!
   Происходящее вызывает общий интерес, даже отрешенно молчащий Силин оживляется.
   — Зачем тебе его анализ? — удивленно спрашивает он. — В гости к богу можно и так...
   — А это чтоб в приемной у апостола Павла в очереди не торчать, — отвечает Сарматов и сует флягу под нос американцу.
   — Пей, полковник!.. Пей, выхода у тебя нет!..
   Американец отшатывается, смотрит на майора с такой яростью, что, если бы взглядом можно было убивать, Сарматов уже давно бы умер в муках.
   — Командир, ты что это? — ошалело спрашивает Алан. — Мы так не договаривались!
   — Молчать, старлей! — обрывает его Сарматов.
   — Вонючий садист! — выкрикивает американец и заходится в рвотных судорогах. — Ты не русский офицер! Ты есть мразь!
   — Не пускай пузыри, полковник! — устало отмахивается Сарматов. — Мне они начинают действовать на нервы. Я тебе, между прочим, предлагаю за неимением лучшего древний казачий способ спасения от гангрены. Поверь, в чем, в чем, а в ранах, колотых и стреляных, мои предки толк знали!
   — Казачий способ? — на ломаном русском недоверчиво переспрашивает американец. — Ты есть казакус?..
   — Дед был «казакус», отец был сын казачий, а я — хрен собачий! — усмехнувшись, отвечает Сарматов, протягивая флягу. — Пей, полковник, и не ломайся, как целка!
   Тот тянется к фляге, но, едва поднеся ее ко рту, снова заходится в рвотных спазмах и беспомощно смотрит на Сарматова.
   Сарматов кивает Алану. Тот подходит и, запрокинув американцу голову, держит ее. Часть содержимого фляги Сарматов выливает полковнику в рот, а остатками поливает окровавленный бинт на его предплечье. Американец брезгливо морщится.
   — Что поделаешь, полковник! — глядя на него с пониманием, говорит Сарматов. — Война красива в ваших голливудских боевиках, а в жизни она всегда пахнет дерьмом, мочой и блевотиной, не так ли?
   — Йес! — выдавливает полковник.
   — Похоже, мы начинаем понимать друг друга! — усмехается Сарматов, взваливая раненого на плечи. — В путь, мужики!
   И снова тяжелое дыхание, хрип усталых людей, стоны американца, а из «зеленки» — громыхание взрывов и клекот боевых вертолетов, методично прочесывающих территорию.
   Идти трудно. Тяжелые армейские ботинки периодически оскальзываются на мокрых от росы камнях. Влажный жаркий воздух забивает легкие, и дышать почти невозможно. Над головой вьются тучи каких-то мелких, больно жалящих мошек. Качается в такт шагам опрокинутый над хребтом узкий серп месяца. Где-то совсем рядом надрываются в истеричном вое шакалы. Их желто-зеленые глаза церковными свечами блуждают среди каменных завалов.
   — Вот твари! — ежится Силин. — Верняк — наведут «духов»!
   — Не психуй! — хрипит Сарматов, склонившийся под тяжестью здорового, как племенной бык, американца. — «Духи» пошли за нами всего с час назад.
   — Свежо предание!.. — огрызается Силин.
   — По шариату они должны до наступления темноты похоронить покойников, а наморозил их Савелов не один десяток... — пускается в объяснения Сарматов. — Потом еще вечерний намаз...
   — Может, и так! — кивает Силин и со злостью пихает в бок висящего на плече Сарматова американца. — Но на рандеву с вертушкой из-за этого пидора мы уже не успеваем.
   — Что предлагаешь?.. — осведомляется майор.
   — Выйти на связь и назначить рандеву с вертушкой на завтра, а пока отлежаться в этой мышеловке, — отвечает тот.
   Сарматов вздыхает и отрицательно качает головой, насколько это позволяет ему туша американца.
   — Выход в эфир тут же засекут... Вертушку гробанут без вопросов. Мышеловку захлопнут.
   — Кто не рискует, тот не пьет шампанского... — лихо отвечает Силин.
   — Как думаешь, почему эти уроды вот уже семь часов перепахивают «зеленку» вдоль и поперек? — устало спрашивает Сармат.
   — Зло срывают... — неуверенно предположил Силин.
   — Если бы!.. Им во что бы то ни стало нужно отправить на тот свет нас, что в общем-то само собой разумеется, но главное — этого полковника.
   — На американцев что-то не очень похоже — они своих людей берегут.
   — То-то и оно! Отсюда делаем вывод, что он знает что-то такое, чего контора дяди Никанора знать не должна, — уверенно заявил Сарматов. — И рисковать этим «чем-то» мы не имеет права. Иначе нам с вами грош цена в базарный день!
   — Так, может, вытряхнуть из американца это «что-то», пока он не изобразил жмура? И никаких проблем! — предложил Силин, кровожадно поглядывая на полковника.
   — Москва запретила нам задавать ему «лишние» вопросы, какая бы ситуация ни сложилась, — объяснил Сарматов.
   Силин от удивления даже остановился:
   — Круто!.. Вот так фитиль цэрэушникам!..
   — Угу Они б за него, живого или мертвого, никаких денег не пожалели бы!..
   — А я-то подумал, что он опять для обмена на какого-нибудь Корвалана!..
   — Потом, может, и обменяли бы.
   Внезапно впереди заметались шакальи глаза-свечи, и как по команде стих их надсадный вой.
   — К бою! — кричит Сарматов, заваливая американца за ближайший валун.
   В окулярах бинокля ночного видения видна тропа, извивающаяся среди нагромождения камней, колючие кустарники, кремнистый склон осыпи, по которому ползут два здоровенных паука-каракурта, и опять камни. На одно мгновение на фоне неба, за травой, возникают несколько неясных силуэтов и вновь скрываются за кустами. Из кустов выпархивает какая-то птица и заполошным криком сминает ночную тишину.
   Сарматов откатывается в сторону и, укрывшись за камнями, ухает по-совиному.
   Сквозь стрекот цикад со стороны кустов доносится чирканье кулара — горной индейки. Сарматов чиркает по-куларьи, в ответ — четкий посвист удода и следом уханье совы.
   — Японский бог, наши! — поднимаясь в полный рост, кричит Силин. — Наши-и!
   Силуэты вновь появляются из кустов. Уже не прячась, приближаются к кремнистому склону.
   Далее следуют крепкие объятия, перемежающиеся радостными возгласами, и ритуальный «парашют» — полтора десятка мужчин упираются лбами друг в друга изображая купол парашюта.
   — Товарищ майор, группа прикрытия поставленную задачу выполнила! — рапортует капитан Савелов. В его голосе слышна плохо сдерживаемая радость. — В доме всех заморозили, товарищ майор, а потом оставшихся на джип вывели.
   — Потери есть, капитан?
   — Двое!
   — Кто?
   — Лейтенант Гайнуллин, прикрывая отход группы, был ранен или контужен... К нему на помощь бросился военврач Марушкин и...
   — И?.. — переспрашивает Сарматов.
   — С пакистанской вертушки их обоих — прямое попадание, — мрачнеет капитан. — Игорь, я не посылал Марушкина, он сам!.. И вообще странное что-то происходило... Почему-то бомбили напалмом! Ты не представляешь этот ад, там даже камни плавились!..
   — Рюкзак с аптекой цел?
   — Был у военврача! — виновато произносит Савелов. — Пепла не осталось...
   — В Рязани у военврача — двое детей, — устало качает головой Сарматов и опускается на камень. — Двое... Мальчик и девочка...
   — Когда вертушки навалились, мы уже в камнях сидели, — рассказывает коренастый крепыш старший лейтенант Прохоров. — Вертушки сверху, а с фронта «духи» к реке прижимают, думали — кранты, а тут на них с тыла, как черт из бутылки, лейтенант Шальнов!
   — Если бы не Андрюха Шальнов, не было бы у нас этой беседы, — подтверждает капитан Морозов и поворачивается к Сарматову. — Командир, Андрюха молодой еще — ему лишняя цацка не помешает, будешь рапорт писать, не забудь про него.
   — Не в моих привычках забывать, Дим Димыч, — бросает Сарматов и жестом подзывает все еще одетого в униформу «зеленого берета» Шальнова.
   — Ну а ты что скажешь, Андрей? Как сам-то?
   — Нормально, командир, — улыбается Шальнов так безмятежно, словно только что вернулся не из кровавого боя, а с прогулки по городскому парку.
   — Говорят, устроил у «духов» шмон?..
   — Это я с перепугу, командир! — продолжает лыбиться Шальнов.
   — А чего не переодеваешься?
   — Одежка моя была у Гайнуллина... Мы ведь с Асхатом в одном дворе выросли, в один детсад и в один класс ходили и на срочную вместе ушли... — Улыбка соскальзывает с лица Андрея. — Все подбираю слова, какие говорить дяде Равилю — отцу и тете Зине — его матери... Они в Ясеневе, в нашем жэке, дворниками работают...
   — Не смотри на меня так, сержант. У меня этих слов тоже нет, — глухо роняет Сарматов. — Не говорить же им, что их сын погиб смертью героя на бессмысленной, бездарной войне!
   За камнем громко стонет американец, и Сарматов, поднявшись с валуна, подходит к нему.
   — Плохие новости для тебя, полковник, — говорит он. — Наш врач погиб там, в кишлаке. С ним сгорела аптека. Американец молчит, только глаза его подернуты мутной пеленой боли.
   — Пакистанские вертолеты бомбили «зеленку» напалмом, почему?.. — спрашивает полковника Сарматов.
   — Потому что война пахнет дерьмом, мочой, блевотиной и... подлостью, — отвечает американец и отворачивается.
   — Кажется, мы еще лучше стали понимать друг друга, полковник, — усмехается Сарматов и командует: — Кончай отдыхать, мужики! Пора в путь!..

* * *

   И опять бесшумно скользят во мраке афганской ночи люди-тени, петляют, кружатся в диком, бессмысленном танце вокруг них огоньки шакальих глаз, похожие на пламя церковных свечей, рвется к перевернутому узкому месяцу, вспарывая ночную тишину, опостылевший шакалий вой.
   Когда из-за хребта снова появляется диск солнца, каменное нагромождение заканчивается и начинается отлогая осыпь, упирающаяся в покрытую чахлой растительностью равнину, изрезанную оврагами, на дне которых журчат мелкие мутные ручейки.
   Группа спускается на равнину окольными путями, в обход осыпи, чтобы не оставлять следов.
   Здесь, на ровном месте, американец вдруг начинает мычать и дергаться.
   — Понял, полковник, молодец! — говорит Сарматов, расстегивая на его брюках «молнию» и подставляя флягу...
   С удивлением наблюдают мужики из группы Савелова за происходящим. Сам Савелов не может скрыть отвращения, глядя, как американец пьет мочу.
   — Не нравится, капитан? — спрашивает его Бурлак.
   — Фу, блин, лучше подохнуть, чем это! — сдерживая рвотные позывы, отвечает тот и смотрит на часы. — Впрочем, это не мое дело. Уже завтра закатимся с тестем в Сандуны...
   — Не гуторь гоп, пока коня не взнуздаешь! — замечает Сарматов, поливая мочой забинтованное предплечье американца.
   — Думаешь, вертушка не прилетит? — с тревогой спрашивает Савелов.
   — Пусть слон думает — у него голова большая, — со злостью бросает Сарматов.
   Оставляя в розовом рассветном небе четкий инверсионный след, со стороны пакистанской границы появляются два «Фантома». Сверкнув на вираже крыльями, они скрываются за отрогами, и скоро с той стороны громыхают взрывы, а через несколько секунд «Фантомы» ложатся на обратный курс и скрываются за хребтом.
   — Ты думаешь?.. — Савелов хватает Сарматова за рукав. В голосе его неприкрытая тревога.
   — Сказал же: слон пусть думает!..
   — Но это... это бандитизм!.. Международный разбой!.. — взрывается Савелов.
   — Эх, Савелов!... Чья бы корова мычала, а уж нашей-то лучше молчать!.. Но тем не менее яйца отрывать рано...
   — Какие яйца? — непонимающе таращит глаза капитан.
   — Шутка, капитан, — усмехается Сарматов и кричит: — Мужики, американца будем нести по очереди. А теперь ноги в руки — и полный вперед. Может, успеем, может, кто живой еще!..
   — Есть, командир!.. — отвечает Алан и, взвалив на плечи американца, трусцой пускается в бег. За ним срывается вся группа.
   Забыв о маскировке, бегом бойцы торопятся к тому месту, откуда должна была забрать их вертушка. Бежать тяжело, но они в считанные минуты пересекают долину, преодолевают каменные завалы и выскакивают на плато, на котором, застилая небо черным дымом, догорает камуфлированный вертолет.