Он еще молод, Хасан сын Ибадага из Амузги. Привлекательное лицо. Волевой подбородок без ямочки чуть выдается вперед. Высокий лоб, как утес, нависает над глубоко посаженными живыми, черными глазами. Чуть скуласт, щеки впалые. Усы подстрижены щеточкой. Из-под белой чалмы выбиваются смоляные кудри. И эта голова, посаженная на твердую жилистую шею с заметно выступающим кадыком, покоится на могучих плечах высокого статного человека.
Хасан из Амузги с ветерком скачет на своем белом коне по медвежьей тропе в ущелье Цалипан навстречу неизвестности и надежде. Во всем случившемся он винит только себя: взял в попутчики человека, который был обязан ему жизнью, поверил, хотя всегда помнил, что чужая душа – темный лес, и потому обычно бывал начеку. Уж очень хотелось знать, о чем он думал, какая мысль грызет ему душу, и вот что из этого получилось.
В расщелине высоких скал Хасан вдруг увидел родник, а над ним, чуть выше, человека, занятого каким-то странным делом.
На первый взгляд, тот вроде бы молится. Чуть поодаль пасется черный конь с уздечкой на луке седла. Выходит, всадник недавно здесь.
Хасан подстегнул своего скакуна. Человек у родника услышал гулкий, эхом отдающийся по ущелью цокот конских копыт, схватился левой рукой за винтовку и встал. До этого он был занят тем, что пытался перевязать рану на правом плече.
Это был Саид Хелли-Пенжи. Мрачный и злой, как тысячи шайтанов, он без устали слал проклятья в адрес Исмаила и корил себя за то, что обратился к эдакому дьяволу с просьбой прочитать надписи на коране. Но кто мог думать, что этот мерзавец выкинет такое. А ведь, конечно, ясно, что только он мог подослать подлых убийц. «Ну погоди ты у меня, неуклюжий кабан, вместе с языком я вырву все твои потроха. Не так-то легко обвести лисьим хвостом Саида Хелли-Пенжи. Я явлюсь к тебе в самый нежеланный для тебя час и спрошу все, что мне следует…»
При таких-то своих раздумьях и услышал Саид Хелли-Пенжи конский топот. Он насторожился: что, если это опять люди Исмаила преследуют его. Не думал Саид о том, что ждет его куда более худшее – встреча с Хасаном из Амузги.
Поравнявшись с родником, Хасан натянул поводья, и конь его встал на дыбы, заржал, будто приветствуя встречу.
– Ассаламу-алейкум, Саид Хелли-Пенжи.
Все, что угодно, мог ожидать Саид, но не этой встречи. Он побледнел, будто всю кровь вобрало в себя сердце. Брови взметнулись, в глазах сверкнул суеверный страх и великое удивление. Так можно поразить человека неожиданным ударом в затылок рукояткою пистолета или тем, что из-под земли вдруг перед ним встанет мертвец…
– Это я, Хасан из Амузги, приветствую тебя, недостойный сын матери-горянки.
– Ты? Нет, нет! – вскрикнул Саид Хелли-Пенжи.
– Представь, это я! – Конь под Хасаном неспокойно кружился, словно бы гнев хозяина передался и ему.
– Но я же тебя убил?! Там, в Большом ореховом лесу!..
Как говорят, у страха глаза велики. В банде Саида, когда он промышлял в Большом ореховом лесу, был один трус по имени Абдул-Азиз из Катагни. Послали его как-то за кислым молоком в Башлыкент. Воротился он ни с чем. А дело было зимой. И начал он рассказывать задыхаясь, что встретил, мол, на дороге сорок снежных барсов.
– Не перехватил ли ты? Ведь известно, что барсы вообще стадами не ходят, – возразили ему.
– Ну если не сорок, так двадцать.
– И по стольку они не ходят.
– Допустим, их было восемь.
– И по восемь их никто никогда не встречал.
– Не восемь, я хотел сказать – четыре…
– И четыре не могло быть.
– Ну два?
– И двух не было.
– Один был барс.
– Нисколько не могло быть! Потому что всем известно, барсы обитают в горах, а не в этом лесу.
– Но следы-то были?
– Откуда им было взяться, следам, когда барсов в ореховом лесу не бывает?
Тогда Абдул-Азиз, ничего больше не найдя в свое оправдание, воскликнул:
– Но кусты-то ведь шевелились!..
Саид Хелли-Пенжи тоже оказался не лишенным страха и суеверия, он был поражен, как это мог остаться в живых человек, в которого разрядили наган.
– Не веришь, Саид? Говоришь, убил ты меня? Не знаешь, похоже, моей способности воскресать? Ха-ха-ха, ну и вид у тебя сейчас, будто ты надел на себя саван!
– Но я же разрядил в тебя весь наган?!
– Значит, это ты стрелял? Я и правда слыхал во сне какие-то выстрелы.
– Ты не человек, ты дьявол! Страшнее дьявола! Сгинь! Я не хочу тебя видеть.
– Ну нет уж. Я очень рад нашей встрече. А ты, я вижу, ранен и кто-то перебил тебе правую руку?..
– Но левая еще цела, Хасан из Амузги! – Саид вмиг вскинул винтовку, хотел выстрелить, но Хасан опередил его – в мгновение ока у него в руках оказался наган и… раздался выстрел. Винтовка вылетела из рук Саида Хелли-Пенжи…
Наган у Хасана из Амузги был особенный, испытанный – образца семнадцатого года. Изготовлен в кузне его отца Ибадага, единственный и неповторимый.
– Все еще не веришь, что предательская пуля меня не берет? Не знаешь разве, что я ношу кольчужную рубаху, кованную моим отцом? Э-эх, Саид Хелли-Пенжи, а ты ведь клялся быть мне братом!
– Безбожник и дьявол не может быть мне братом! – крикнул Саид.
– Ты хочешь сказать, что твой аллах посоветовал тебе предать меня? Тогда почему же он не вложил пули в холостые патроны в твоем нагане?
– Ах вот оно что? Значит, ты зарядил мой наган холостыми патронами?! – карие навыкате глаза Саида загорелись злостью.
– Да, и потому, как видишь, я цел.
– Выходит, ты не доверял мне?..
– С тех самых пор, как я узнал, что ты подслушал мой разговор с комиссаром, Саид Хелли-Пенжи. К сожалению, подлый убийца, ты опередил меня, назвался сыну Али-Шейха моим братом!
– Я никого не убивал!..
– Ты убил ни в чем не повинного, уважаемого старика Абу-Супьяна. Не двигайся с места, если не хочешь, чтобы я продырявил твой паршивый мозг! А моя пуля, ты знаешь, бьет без промаха…
– Как не знать. Рука у меня ранена, это ты…
– Должно быть, всего царапина?
– Позволь мне перевязать ее.
– Перевязывай. Я даже готов помочь тебе, хотя ты трижды достоин смерти. Не из жалости, просто ты мне еще нужен. Не ожидал я так скоро тебя встретить.
Хасан слез с коня, подошел к Саиду Хелли-Пенжи и помог ему перевязать руку.
– Похоже, я отвоевался, – проговорил Саид. – Куда теперь податься? Кроме тетки, никого у меня не осталось…
– У тебя еще есть родные. Вот не думал…
– Она глубокая старуха. Вырастила меня и выходила, когда оспой болел…
– Ну, поговорили, и хватит. А теперь ближе к делу: – признавайся, где коран с медной застежкой?
– Будь он трижды проклят, из-за него я теперь калека.
– У негодяев, говорят, как у собак, все быстро заживает. Так где коран?
– Не знаю.
– Я бы не советовал тебе понапрасну отнимать у меня время. К тому же, если ты хочешь, чтоб твоя старуха тетка еще раз тебя увидела, говори все, как было… Итак, ты убил Абу-Супьяна и завладел кораном?..
– Да не убивал я его, говорю же. Это один из двух моих спутников всадил в него кинжал. Ты же знаешь, что я с кинжалом дела не имею.
– Где коран?
– В ту самую минуту, когда мы у Куймурской башни извлекли из-под земли шкатулку, в нас кто-то стрелял. Спутники мои полегли там, а я – видно, так угодно аллаху – пока остался в живых. В момент, когда я бежал от преследователей, шкатулка выпала у меня из рук.
– Что в ней было?
– Я даже не успел открыть ее.
– А коран где?
– Остался там, у ямы.
– Кто мог в вас стрелять?
– Люди этого негодяя, Исмаила. Заплатит он мне, кровожадный клоп! Я доверился ему, попросил, чтобы прочитал надписи на полях корана, а он, проклятый… Ты можешь мне не верить, но это истинная правда. И если бы я сейчас просил тебя оставить мне жизнь, то лишь для того, чтобы разделаться с Исмаилом!
– Зачем мне-то на тебя пулю тратить? Сыновья Абу-Супьяна свершат над тобою свой суд.
– Возьми меня с собой, Хасан из Амузги, я пригожусь тебе!
– Нет уж! Дороги наши разошлись навсегда!
– Не веришь больше?
– А как ты думаешь?
– Я понимаю…
– При первом удобном случае снова предашь меня. Ты ведь не можешь иначе. Природа вложила в тебя дьявольскую душу.
– Я этого не сделаю. Но тебя, конечно, теперь не убедишь.
– Благодари и на этом. Молись за свою старую тетку и поезжай к ней, – может, она тебе скажет, как дальше жить. Прощай.
– А ты мне нравишься, Хасан из Амузги.
– Смотри не влюбись.
– Я говорю правду. И ловок же! Как тебе пришло в голову, что я могу оказаться в этом ущелье?
– Вот это как раз случайность, а может, я просто удачливее тебя и мне везет.
– Это верно, мне удачи никогда не сопутствовали, – пробормотал Саид, радуясь в душе, что вот, кажется, и на сей раз пронесло.
Его заботила только своя судьба.
Оба сели на лошадей: Саид Хелли-Пенжи повернул в сторону гор, а Хасан из Амузги направился на юг, к холмистым предгорьям легендарного Куймура.
Уллубий, соплеменник Али-Шейха, очень высоко ценил мудрого старца, его авторитет и уважение, каким тот пользовался среди большей части жителей гор и степей. Время было такое, что важно было вовлечь в свое дело всех авторитетных людей. Делать это следовало умело: не ущемляя личных интересов, упирая на чувство патриотизма, привести их к служению революции…
Хасан поднялся на пригорок, поближе к башне. В земле перед ним зияла яма. Камни вокруг обагрены кровью. Корана на месте событий не было… Надо думать, здесь уже побывали многие жители Куймура – по обычаю, поторопились похоронить убитых, – и если они что-то обнаружили, то конечно же забрали и унесли с собой. А может, люди Исмаила, которые стреляли в Саида Хелли-Пенжи, тогда же ночью завладели кораном? Это вероятнее всего.
Хасан из Амузги решил немедля повернуть коня в стан Исмаила. Если хитростью не удастся его победить, придется вступить в борьбу. Хасан понимал, какой в этом риск, но важность порученного дела не исключала и крайних мер.
Куймурцы давно совершили полдневные молитвы, отобедали и занялись привычными делами. Кто собирал в лесу орехи и дикие фрукты, кто молол зерно на току, а кто копал картошку…
Хасан из Амузги подъехал на своем белом коне к небольшой речке, что течет среди валунов. С противоположного склона к реке спускался лес, заросли орешника, колючки и боярышника… Аул отсюда не виден. Он скрыт горой.
В небе парил одинокий сокол, высматривая на земле очередную добычу. Вдруг он камнем понесся вниз. И в этот миг чуткое ухо Хасана уловило женский крик; мольбу о помощи. Зоркие, орлиные глаза джигита быстро обшарили местность, и он увидел девушку, бегущую по бездорожью, по замшелым камням. Двое на лошадях гнались за ней. Вот они быстро спешились, отпустили коней и бросились за девушкой. Она перешла реку и бежала в сторону, куда спускался Хасан из Амузги. Его в зарослях не было видно. Бедная девушка кричала: «Люди, помогите, люди, где же вы? Ой, помогите!»
Хасан спрыгнул с коня и, ловко перескакивая с камня на камень, пошел навстречу девушке. Она увидела его, еще больше испугалась и повернула в сторону, – видно, решила, что и он из преследователей. Но Хасан перерезал ей дорогу, схватил за руку и потянул за собой в укрытие…
– Отпустите меня, что вы хотите? – рыдала девушка. Лицо ее было искажено страхом.
– Успокойся, девушка, я не трону тебя! Наоборот, я хочу помочь тебе спастись от негодяев, – сказал Хасан из Амузги, завороженный робким очарованием девушки.
– Ты разве не с ними? – в глазах ее горели огоньки ненависти.
– Нет. А кто они?
– Не знаю… – сказала девушка. – Я пасла овец, а они вдруг появились и погнались за мной.
– Твое счастье, что я оказался рядом. Прячься за камни, они не допустят, чтобы добыча так легко от них ускользнула. – И, словно в подтверждение этих слов, раздался выстрел. – Вот видишь, из-за тебя сейчас чуть не продырявили мою драгоценную голову… – Хасан улыбнулся и поправил на голове белую папаху с красной перевязью.
– Ты не боишься их? – с удивлением спросила девушка.
– Боюсь… Боюсь, потому что мне нельзя умирать, у меня еще много дел на земле. Метко стреляют, ослом рожденные! А ты удивительно хороша! Знаешь, конечно, об этом? Удивляюсь, как это тебя до сих пор никто не умыкнул!.. У тебя необыкновенные глаза!
– Ну что вы? – смутилась девушка.
– И зубы – ровный ряд жемчугов… Где такие нашла?
– Да разве зубы находят? – с наивной непосредственностью удивилась она.
– И голос твой, да все в тебе – одна ласка и нежность.
Муумина, дочь слепого Ливинда, а это была она, опустила большие ясные глаза, такие горцы называют сунгай-улбе – ягоды терна, и, не зная куда себя девать от смущения, поправила на голове легкий белый платок – гилменды, из-под которого выбивались не заплетенные в косы вьющиеся волосы. В коротком, до колен, ситцевом платьице, с виднеющимися из-под него зелеными бархатными шароварами, босая, она была трогательно хороша.
– Как тебя зовут? – спросил Хасан.
– Муумина!
– Как ты думаешь, Муумина, что это за люди? Оставят они нас в покое или нет?
Хасан настороженно посмотрел туда, где скрылись преследователи девушки. «Может, отстанут», – думал он. Уж очень некстати для Хасана была бы перепалка со случайными людьми.
– Не знаю, кто они, но знаю, что это самые плохие и злые люди.
– Почему же? Может, и не такие плохие, просто ты им понравилась.
– Что ты говоришь! Они, как бешеные собаки, погнались за мной…
– Но это еще не говорит о том, что они достойны презрения. Увидев такую девушку, да одну в безлюдном месте, какой джигит не потеряет головы… Я бы и то…
– Выходит, и ты плохой… Если так, то я и от тебя убегу…
– Не надо, Муумина, я пошутил. Лучше спрячься. Они, по-моему, не собираются уходить… Вон даже подкрадываются… Будь осторожна.
– А почему ты не стреляешь?
– Я же не знаю, кто они и что за люди. Не хочется зря убивать.
– Тогда они убьют тебя и меня!
– Ну нет, тебя-то я им убить не дам!
Хасан из Амузги заметил, как из-за камня слева сначала показалось дуло винтовки, затем рука и голова… Этого мгновенья было достаточно для Хасана: он выстрелил из винтовки, что носил всегда на плече вниз стволом, и человек за камнем исчез.
– Ой, как страшно!.. Ты убил его?
– Думаю, нет. Я хотел выбить оружие из его рук. Скажешь, убей их – я убью. Можешь мне такое сказать? Ты слышишь меня, Муумина? Где ты?
– Я здесь.
– Не отходи далеко. Сдается мне, что их увлекла не твоя красота… Такие не пощадят…
– Тогда убей их!
– Они куймурцы?
– Нет, это чужие.
– Вот что, Муумина, подойди-ка поближе ко мне. Да не бойся, я не кусаюсь. Дело осложняется.
– Ну, подошла…
– Да ближе! Вот так. Ты стрелять умеешь?
– Разве девушки стреляют? – удивилась она.
– Что ж тут мудреного… – Он протянул ей наган и показал, как с ним следует обращаться.
– Зачем это мне?.. – Великое любопытство охватило девушку.
В душе Муумина удивлялась себе: как это она может довериться чужому человеку… Всегда настороженная и робкая, вдруг так разговорилась с незнакомцем, словно знает его всю жизнь…
– Боюсь, что сегодня тебе моя наука пригодится, – сказал Хасан.
– А куда я должна стрелять?
– На сей раз все равно. Иди на свое место и оттуда стреляй, только смотри в меня не попади…
– Зачем все это?
– Пусть они думают, что я не один, что ко мне подоспела подмога. Ну, стреляй!
– Ой, не могу… – Муумина закрыла глаза и, отвернувшись, нажала на курок. Грянул выстрел, за ним следом выстрелил и Хасан из Амузги.
Ему не хочется брать грех на душу – убивать этих людей. Он не знает, кто они и какие цели преследуют, но не защитить девушку Хасан не может…
– И ни чуточки не страшно, – проговорила тем временем Муумина.
– Только глаза не закрывай. Когда стреляешь, надо смотреть, куда целишься…
– А я в небо целилась… Ты мое имя знаешь, а своего мне не сказал…
– Скажу, скажу… Погоди. Мы, кажется, не испугали их. Они подбираются поближе. Ты смотри, не уходи никуда с этого места. Я сейчас поговорю с ними на другом языке.
Хасан из Амузги рывком бросился за ствол орехового дерева. Раздалось сразу два выстрела. Хасан выбежал из укрытия. Еще два выстрела, и он скатился с невысокого обрыва. Муумина вскрикнула от страха за него. Она, боясь шевельнуться, следила, что же будет дальше. Те двое подошли к лежащему ничком ее спасителю, и в этот самый миг произошло невероятное: он вдруг вскочил, ударом кулака отбросил одного, а другого подмял под себя, вырвал оружие и крикнул:
– Если сдвинетесь с места, пристрелю как куропаток, опьяненные ослиным молоком! Коли хотите, чтобы ваши матери не плакали, убирайтесь отсюда… Я не стану стрелять вам в спины…
– Ты ее брат? – с дрожью в голосе спросил один из них. Это был Аждар.
– Эх вы! Храбрецы! Нашли беззащитную девушку и обрадовались, негодяи! Кто вы и зачем здесь? Не пожалеть бы мне, что отпущу вас!..
– С твоей стороны это будет очень благородно. Мы уйдем… А кто мы? Просто приехали вчера сюда на базар… Собрались обратно уехать, да вот шайтан попутал…
– Ну, я вижу, правды от вас не жди. Так и быть, на сей раз прощаю. Идите своей дорогой и забирайте оружие…
Они не заставили повторять предложение и скрылись с глаз. Испуганная Муумина только после этого вышла из укрытия и подбежала к Хасану.
– Ой, как я испугалась! – воскликнула она.
– Чего же?
– Я подумала, они тебя убили.
– А ты не хотела бы, чтоб меня убили?
– Конечно! Ты не такой, как они, ты хороший. Я молилась за тебя, хотя ты даже имени своего мне не назвал…
– Меня зовут Хасан сын Ибадага из Амузги.
– Знаешь, Хасан, мне кажется, это они убили тех, что у башни… – высказала догадку Муумина и запнулась.
– Кого? Я тебя спрашиваю, Муумина! Ты сама их тогда видела?
– Нет, но в ауле все говорили, – поправилась она, вспомнив, что ведь отец не велел ей ничего рассказывать людям.
– Их похоронили?
– Да! Ой, как же я заговорилась и совсем позабыла об овцах! Где их теперь найти…
– А много у тебя овец, пастушка?
– Три барашка и один козел.
– Не богато, но мы их разыщем. А я позабыл о своем друге.
– Разве с тобой еще кто-нибудь был?
– Да, мой верный конь! – И Хасан, заложив пальцы в рот, протяжно свистнул, на что его лошадь тотчас ответила ржанием и примчалась к хозяину.
Добрый у Хасана из Амузги конь, и красавец. Хасан нашел его беспомощным жеребенком, отбившимся от табуна в Волчьем ущелье, и спас от волков, которые готовы были растерзать его, – одного волка кинжалом заколол, а другого руками задушил. Жеребенок был похож на белое облако. Хасан выходил его, и вот каким он теперь стал красавцем. Многие смотрели на коня с завистью, хвалили. Даже слепой, говорят, как-то воскликнул: «Вы посмотрите на его ноги, какие они стройные. А вглядитесь в глаза! Как они горят!..» – «Да, но ты же слепой, – ответили ему, – откуда все знаешь?» – «Разве надо видеть, чтобы знать, что у хорошего коня, как и у прекрасной девушки, глаза должны быть как звезды, а ноги стройными?»
Не однажды пытались угнать этого коня, но то он сам спасался от конокрадов, то Хасан из Амузги спасал его.
Одному отъявленному конокраду из аула Кадар как-то раз удалось увести коня. Хасан услышал топот копыт за воротами и понял, что произошла беда. Он в ярости вскочил: что делать? Попросил у соседа лошадь и помчался за конокрадом. И, конечно, он думать не думал, что сможет на соседской кляче догнать своего лихого скакуна. Не радость, скорее обида обожгла сердце Хасана, когда он почти поравнялся с вором.
– Ты что же это, олух, делаешь?! Позоришь моего коня! – с досадой вскричал Хасан. – Почеши его между ушами да похлопай ласково по шее, не видишь разве, на какой кляче я тебя догоняю!
Конокрад послушался совета хозяина, и конь под ним ускакал, как ветер в поле, а Хасан из Амузги гордо смотрел вслед. Но недолгой была радость конокрада. Конь услышал зов хозяина, остановился, поднялся на дыбы, сбросил седока и вернулся. Подъехал Хасан из Амузги к вору и сказал:
– Помни на будущее – орел мух не ловит.
– Ой, белый конь! Какой он красивый! – залюбовалась Муумина.
– Очень заметный, но ничего. Он меня не раз выручал, верный друг. Пошли теперь поищем твоих рогатых, и я провожу тебя домой. Кто твои родители?
– Мать давно умерла, а отец у меня слепой. Возможно, ты слышал о нем. Слепым Ливиндом его называют.
– К сожалению, не слыхал.
– Да, конечно. У бедного слава до порога.
– Больше никого у тебя нет?
– Нет.
Они надолго умолкли. Муумина все искала глазами овец.
А овцы спрятались в тени деревьев у опушки леса. Три барашка курдючной породы, козел со сверлообразными, скрещенными на макушке рогами и пятнистый, кудрявый ягненочек. Козел очень гордый, все норовит не подчиниться Муумине, будто хочет сказать: вот не было б тебя, я этих твоих овец отвел бы прямо в пасть волку.
Девушка погнала свою маленькую отару перед собой. Хасан из Амузги вспомнил некогда сказанные матерью слова: «Доброму и ветер приносит любовь».
– Правда, страшный козел? – спросила Муумина. И, не дожидаясь ответа, показала: – Вон наш дом! Видишь, тот с покосившейся крышей?
– Не хочешь, чтобы я проводил тебя? – Идти и говорить с девушкой доставляло Хасану большую радость.
– Ты на белом коне, поэтому лучше не надо…
– Чем тебя отпугивает белый конь?
– Сказка такая есть… Меня из-за нее с самого детства дразнят: будто джигит ко мне приедет, на белом коне…
– Ах вон что! Ты не хочешь, чтобы этим сказочным джигитом оказался именно я? – заглядывая ей в глаза, с улыбкой спросил Хасан из Амузги.
– Я этого не сказала… – зарделась Муумина.
– Так и быть, не стану тебя смущать. Сейчас я уеду, но, если с тобой случится беда, кликни: Хасан из Амузги! Договорились?
– И ты окажешься рядом?
– Тотчас же! – Хасан сказал это очень твердо и с нежностью посмотрел на нее. – Мне так хотелось бы подарить тебе что-нибудь на память, да жаль, нет со мной ничего… Вот, может, этот нож? – и он отвязал от ремня нож, вложенный в расписные кожаные ножны.
– Спасибо! Но… зачем он мне?
– Это не совсем простой нож, Муумина. Вот, смотри, – Хасан вскинул руку и метнул нож. Тот вонзился в ствол дерева, совсем рядом с девушкой.
– Ой, как ловко! – воскликнула Муумина, взяла нож и сама бросила, но неудачно… – У меня не получается, – с досадой проговорила она.
– А ты тренируйся, и обязательно получится. Это тебе не помешает в нашей суровой жизни.
– Я буду стараться!
– Ну, счастливо оставаться.
– В добрый час! – Муумина помолчала и тихо добавила: – Хасан из Амузги, я жду тебя.
Обдав лаской уже оказавшегося в седле всадника, она повернулась и пошла к аулу.
Хасан из Амузги глянул ей вслед и подстегнул коня, и тот рванул, будто и ему передалось счастье седока.
А за спиной всадника раздались голоса выскочивших из подворотен аульских ребятишек:
– Белый всадник! Белый всадник, Муумина, ты видишь?..
Но девушка ничего не слышала. Улыбаясь чему-то своему, она бежала домой. Вот и сбылось: объявился всадник мечты, белый всадник из сказки.
Ливинд был дома, у него сидели трое почетных стариков, среди которых был и Ника-Шапи, тот самый, что умел читать коран. Ливинд уже однажды воздал ему хвалу у мечети. Старики пришли с надеждой узнать еще что-нибудь мудрое из корана.
Для горца все книги, написанные по-арабски, едины, все они кораны, а значит, святые. Так уж заведено считать, что коран писался святыми. Потому-то горец, извечно относился к корану с особым почтением и трепетом. И брал он его в руки, славя аллаха, милостивого и милосердного…
Ника-Шапи взял коран, развернул его наугад и, приблизив к глазам, стал читать: «Жизнь – что мельница, вертится, как жернов, и дробится, как зерно».
И не успели слушатели уразуметь смысл услышанного, как до слуха слепою Ливинда долетели слова: «Белый всадник приехал к Муумине! Белый всадник!»
– Слышите? – встрепенулся Ливинд. – Про белого всадника говорят!
– Опять, наверное, поддразнивают Муумину.
– А вдруг правда, сбылась моя мечта! – слепой Ливинд поднялся и повел за собой гостей на балкон. – Вы не видите его?
– Кого?
– Как кого? Белого всадника!
– Успокойся, почтенный Ливинд. Никого нет. Только дети приплясывают и что то кричат.
– А где Муумина?
– Вот она, только что вошла во двор и пригнала овец.
– Муумина! – крикнул Ливинд.
– Я здесь, отец!
– Иди сюда, дочь моя, иди скорее.
Муумина как на крыльях взлетела по лестнице, поклонилась почтенным людям и, в счастливом своем возбуждении, прильнула к отцу.
Хасан из Амузги с ветерком скачет на своем белом коне по медвежьей тропе в ущелье Цалипан навстречу неизвестности и надежде. Во всем случившемся он винит только себя: взял в попутчики человека, который был обязан ему жизнью, поверил, хотя всегда помнил, что чужая душа – темный лес, и потому обычно бывал начеку. Уж очень хотелось знать, о чем он думал, какая мысль грызет ему душу, и вот что из этого получилось.
В расщелине высоких скал Хасан вдруг увидел родник, а над ним, чуть выше, человека, занятого каким-то странным делом.
На первый взгляд, тот вроде бы молится. Чуть поодаль пасется черный конь с уздечкой на луке седла. Выходит, всадник недавно здесь.
Хасан подстегнул своего скакуна. Человек у родника услышал гулкий, эхом отдающийся по ущелью цокот конских копыт, схватился левой рукой за винтовку и встал. До этого он был занят тем, что пытался перевязать рану на правом плече.
Это был Саид Хелли-Пенжи. Мрачный и злой, как тысячи шайтанов, он без устали слал проклятья в адрес Исмаила и корил себя за то, что обратился к эдакому дьяволу с просьбой прочитать надписи на коране. Но кто мог думать, что этот мерзавец выкинет такое. А ведь, конечно, ясно, что только он мог подослать подлых убийц. «Ну погоди ты у меня, неуклюжий кабан, вместе с языком я вырву все твои потроха. Не так-то легко обвести лисьим хвостом Саида Хелли-Пенжи. Я явлюсь к тебе в самый нежеланный для тебя час и спрошу все, что мне следует…»
При таких-то своих раздумьях и услышал Саид Хелли-Пенжи конский топот. Он насторожился: что, если это опять люди Исмаила преследуют его. Не думал Саид о том, что ждет его куда более худшее – встреча с Хасаном из Амузги.
Поравнявшись с родником, Хасан натянул поводья, и конь его встал на дыбы, заржал, будто приветствуя встречу.
– Ассаламу-алейкум, Саид Хелли-Пенжи.
Все, что угодно, мог ожидать Саид, но не этой встречи. Он побледнел, будто всю кровь вобрало в себя сердце. Брови взметнулись, в глазах сверкнул суеверный страх и великое удивление. Так можно поразить человека неожиданным ударом в затылок рукояткою пистолета или тем, что из-под земли вдруг перед ним встанет мертвец…
– Это я, Хасан из Амузги, приветствую тебя, недостойный сын матери-горянки.
– Ты? Нет, нет! – вскрикнул Саид Хелли-Пенжи.
– Представь, это я! – Конь под Хасаном неспокойно кружился, словно бы гнев хозяина передался и ему.
– Но я же тебя убил?! Там, в Большом ореховом лесу!..
Как говорят, у страха глаза велики. В банде Саида, когда он промышлял в Большом ореховом лесу, был один трус по имени Абдул-Азиз из Катагни. Послали его как-то за кислым молоком в Башлыкент. Воротился он ни с чем. А дело было зимой. И начал он рассказывать задыхаясь, что встретил, мол, на дороге сорок снежных барсов.
– Не перехватил ли ты? Ведь известно, что барсы вообще стадами не ходят, – возразили ему.
– Ну если не сорок, так двадцать.
– И по стольку они не ходят.
– Допустим, их было восемь.
– И по восемь их никто никогда не встречал.
– Не восемь, я хотел сказать – четыре…
– И четыре не могло быть.
– Ну два?
– И двух не было.
– Один был барс.
– Нисколько не могло быть! Потому что всем известно, барсы обитают в горах, а не в этом лесу.
– Но следы-то были?
– Откуда им было взяться, следам, когда барсов в ореховом лесу не бывает?
Тогда Абдул-Азиз, ничего больше не найдя в свое оправдание, воскликнул:
– Но кусты-то ведь шевелились!..
Саид Хелли-Пенжи тоже оказался не лишенным страха и суеверия, он был поражен, как это мог остаться в живых человек, в которого разрядили наган.
– Не веришь, Саид? Говоришь, убил ты меня? Не знаешь, похоже, моей способности воскресать? Ха-ха-ха, ну и вид у тебя сейчас, будто ты надел на себя саван!
– Но я же разрядил в тебя весь наган?!
– Значит, это ты стрелял? Я и правда слыхал во сне какие-то выстрелы.
– Ты не человек, ты дьявол! Страшнее дьявола! Сгинь! Я не хочу тебя видеть.
– Ну нет уж. Я очень рад нашей встрече. А ты, я вижу, ранен и кто-то перебил тебе правую руку?..
– Но левая еще цела, Хасан из Амузги! – Саид вмиг вскинул винтовку, хотел выстрелить, но Хасан опередил его – в мгновение ока у него в руках оказался наган и… раздался выстрел. Винтовка вылетела из рук Саида Хелли-Пенжи…
Наган у Хасана из Амузги был особенный, испытанный – образца семнадцатого года. Изготовлен в кузне его отца Ибадага, единственный и неповторимый.
– Все еще не веришь, что предательская пуля меня не берет? Не знаешь разве, что я ношу кольчужную рубаху, кованную моим отцом? Э-эх, Саид Хелли-Пенжи, а ты ведь клялся быть мне братом!
– Безбожник и дьявол не может быть мне братом! – крикнул Саид.
– Ты хочешь сказать, что твой аллах посоветовал тебе предать меня? Тогда почему же он не вложил пули в холостые патроны в твоем нагане?
– Ах вот оно что? Значит, ты зарядил мой наган холостыми патронами?! – карие навыкате глаза Саида загорелись злостью.
– Да, и потому, как видишь, я цел.
– Выходит, ты не доверял мне?..
– С тех самых пор, как я узнал, что ты подслушал мой разговор с комиссаром, Саид Хелли-Пенжи. К сожалению, подлый убийца, ты опередил меня, назвался сыну Али-Шейха моим братом!
– Я никого не убивал!..
– Ты убил ни в чем не повинного, уважаемого старика Абу-Супьяна. Не двигайся с места, если не хочешь, чтобы я продырявил твой паршивый мозг! А моя пуля, ты знаешь, бьет без промаха…
– Как не знать. Рука у меня ранена, это ты…
– Должно быть, всего царапина?
– Позволь мне перевязать ее.
– Перевязывай. Я даже готов помочь тебе, хотя ты трижды достоин смерти. Не из жалости, просто ты мне еще нужен. Не ожидал я так скоро тебя встретить.
Хасан слез с коня, подошел к Саиду Хелли-Пенжи и помог ему перевязать руку.
– Похоже, я отвоевался, – проговорил Саид. – Куда теперь податься? Кроме тетки, никого у меня не осталось…
– У тебя еще есть родные. Вот не думал…
– Она глубокая старуха. Вырастила меня и выходила, когда оспой болел…
– Ну, поговорили, и хватит. А теперь ближе к делу: – признавайся, где коран с медной застежкой?
– Будь он трижды проклят, из-за него я теперь калека.
– У негодяев, говорят, как у собак, все быстро заживает. Так где коран?
– Не знаю.
– Я бы не советовал тебе понапрасну отнимать у меня время. К тому же, если ты хочешь, чтоб твоя старуха тетка еще раз тебя увидела, говори все, как было… Итак, ты убил Абу-Супьяна и завладел кораном?..
– Да не убивал я его, говорю же. Это один из двух моих спутников всадил в него кинжал. Ты же знаешь, что я с кинжалом дела не имею.
– Где коран?
– В ту самую минуту, когда мы у Куймурской башни извлекли из-под земли шкатулку, в нас кто-то стрелял. Спутники мои полегли там, а я – видно, так угодно аллаху – пока остался в живых. В момент, когда я бежал от преследователей, шкатулка выпала у меня из рук.
– Что в ней было?
– Я даже не успел открыть ее.
– А коран где?
– Остался там, у ямы.
– Кто мог в вас стрелять?
– Люди этого негодяя, Исмаила. Заплатит он мне, кровожадный клоп! Я доверился ему, попросил, чтобы прочитал надписи на полях корана, а он, проклятый… Ты можешь мне не верить, но это истинная правда. И если бы я сейчас просил тебя оставить мне жизнь, то лишь для того, чтобы разделаться с Исмаилом!
– Зачем мне-то на тебя пулю тратить? Сыновья Абу-Супьяна свершат над тобою свой суд.
– Возьми меня с собой, Хасан из Амузги, я пригожусь тебе!
– Нет уж! Дороги наши разошлись навсегда!
– Не веришь больше?
– А как ты думаешь?
– Я понимаю…
– При первом удобном случае снова предашь меня. Ты ведь не можешь иначе. Природа вложила в тебя дьявольскую душу.
– Я этого не сделаю. Но тебя, конечно, теперь не убедишь.
– Благодари и на этом. Молись за свою старую тетку и поезжай к ней, – может, она тебе скажет, как дальше жить. Прощай.
– А ты мне нравишься, Хасан из Амузги.
– Смотри не влюбись.
– Я говорю правду. И ловок же! Как тебе пришло в голову, что я могу оказаться в этом ущелье?
– Вот это как раз случайность, а может, я просто удачливее тебя и мне везет.
– Это верно, мне удачи никогда не сопутствовали, – пробормотал Саид, радуясь в душе, что вот, кажется, и на сей раз пронесло.
Его заботила только своя судьба.
Оба сели на лошадей: Саид Хелли-Пенжи повернул в сторону гор, а Хасан из Амузги направился на юг, к холмистым предгорьям легендарного Куймура.
Первая встреча
Мало было надежд у Хасана сына Ибадага из Амузги на то, что он найдет коран с медной застежкой под старой Куймурской башней, где разыгралась описанная Саидом Хелли-Пенжи трагедия, но он поехал туда. Очень уж нужно разыскать эту книгу, с которой связано выполнение важного, благородного задания. Хасана заинтриговало и то, что в земле у развалин башни нашли какую-то шкатулку. Что в ней? Не та ли тайна, из-за которой он так неудачно приехал сюда? Как жаль, что Али-Шейха уже нет в живых. Сам старик, конечно, никому бы не передал этой книги. Он бы непременно дождался Хасана, которого кто-кто, а Али-Шейх прекрасно знал в лицо. Они встречались и в Порт-Петровске, на чрезвычайном заседании ревкома, созванном Уллубием Буйнакским.Уллубий, соплеменник Али-Шейха, очень высоко ценил мудрого старца, его авторитет и уважение, каким тот пользовался среди большей части жителей гор и степей. Время было такое, что важно было вовлечь в свое дело всех авторитетных людей. Делать это следовало умело: не ущемляя личных интересов, упирая на чувство патриотизма, привести их к служению революции…
Хасан поднялся на пригорок, поближе к башне. В земле перед ним зияла яма. Камни вокруг обагрены кровью. Корана на месте событий не было… Надо думать, здесь уже побывали многие жители Куймура – по обычаю, поторопились похоронить убитых, – и если они что-то обнаружили, то конечно же забрали и унесли с собой. А может, люди Исмаила, которые стреляли в Саида Хелли-Пенжи, тогда же ночью завладели кораном? Это вероятнее всего.
Хасан из Амузги решил немедля повернуть коня в стан Исмаила. Если хитростью не удастся его победить, придется вступить в борьбу. Хасан понимал, какой в этом риск, но важность порученного дела не исключала и крайних мер.
Куймурцы давно совершили полдневные молитвы, отобедали и занялись привычными делами. Кто собирал в лесу орехи и дикие фрукты, кто молол зерно на току, а кто копал картошку…
Хасан из Амузги подъехал на своем белом коне к небольшой речке, что течет среди валунов. С противоположного склона к реке спускался лес, заросли орешника, колючки и боярышника… Аул отсюда не виден. Он скрыт горой.
В небе парил одинокий сокол, высматривая на земле очередную добычу. Вдруг он камнем понесся вниз. И в этот миг чуткое ухо Хасана уловило женский крик; мольбу о помощи. Зоркие, орлиные глаза джигита быстро обшарили местность, и он увидел девушку, бегущую по бездорожью, по замшелым камням. Двое на лошадях гнались за ней. Вот они быстро спешились, отпустили коней и бросились за девушкой. Она перешла реку и бежала в сторону, куда спускался Хасан из Амузги. Его в зарослях не было видно. Бедная девушка кричала: «Люди, помогите, люди, где же вы? Ой, помогите!»
Хасан спрыгнул с коня и, ловко перескакивая с камня на камень, пошел навстречу девушке. Она увидела его, еще больше испугалась и повернула в сторону, – видно, решила, что и он из преследователей. Но Хасан перерезал ей дорогу, схватил за руку и потянул за собой в укрытие…
– Отпустите меня, что вы хотите? – рыдала девушка. Лицо ее было искажено страхом.
– Успокойся, девушка, я не трону тебя! Наоборот, я хочу помочь тебе спастись от негодяев, – сказал Хасан из Амузги, завороженный робким очарованием девушки.
– Ты разве не с ними? – в глазах ее горели огоньки ненависти.
– Нет. А кто они?
– Не знаю… – сказала девушка. – Я пасла овец, а они вдруг появились и погнались за мной.
– Твое счастье, что я оказался рядом. Прячься за камни, они не допустят, чтобы добыча так легко от них ускользнула. – И, словно в подтверждение этих слов, раздался выстрел. – Вот видишь, из-за тебя сейчас чуть не продырявили мою драгоценную голову… – Хасан улыбнулся и поправил на голове белую папаху с красной перевязью.
– Ты не боишься их? – с удивлением спросила девушка.
– Боюсь… Боюсь, потому что мне нельзя умирать, у меня еще много дел на земле. Метко стреляют, ослом рожденные! А ты удивительно хороша! Знаешь, конечно, об этом? Удивляюсь, как это тебя до сих пор никто не умыкнул!.. У тебя необыкновенные глаза!
– Ну что вы? – смутилась девушка.
– И зубы – ровный ряд жемчугов… Где такие нашла?
– Да разве зубы находят? – с наивной непосредственностью удивилась она.
– И голос твой, да все в тебе – одна ласка и нежность.
Муумина, дочь слепого Ливинда, а это была она, опустила большие ясные глаза, такие горцы называют сунгай-улбе – ягоды терна, и, не зная куда себя девать от смущения, поправила на голове легкий белый платок – гилменды, из-под которого выбивались не заплетенные в косы вьющиеся волосы. В коротком, до колен, ситцевом платьице, с виднеющимися из-под него зелеными бархатными шароварами, босая, она была трогательно хороша.
– Как тебя зовут? – спросил Хасан.
– Муумина!
– Как ты думаешь, Муумина, что это за люди? Оставят они нас в покое или нет?
Хасан настороженно посмотрел туда, где скрылись преследователи девушки. «Может, отстанут», – думал он. Уж очень некстати для Хасана была бы перепалка со случайными людьми.
– Не знаю, кто они, но знаю, что это самые плохие и злые люди.
– Почему же? Может, и не такие плохие, просто ты им понравилась.
– Что ты говоришь! Они, как бешеные собаки, погнались за мной…
– Но это еще не говорит о том, что они достойны презрения. Увидев такую девушку, да одну в безлюдном месте, какой джигит не потеряет головы… Я бы и то…
– Выходит, и ты плохой… Если так, то я и от тебя убегу…
– Не надо, Муумина, я пошутил. Лучше спрячься. Они, по-моему, не собираются уходить… Вон даже подкрадываются… Будь осторожна.
– А почему ты не стреляешь?
– Я же не знаю, кто они и что за люди. Не хочется зря убивать.
– Тогда они убьют тебя и меня!
– Ну нет, тебя-то я им убить не дам!
Хасан из Амузги заметил, как из-за камня слева сначала показалось дуло винтовки, затем рука и голова… Этого мгновенья было достаточно для Хасана: он выстрелил из винтовки, что носил всегда на плече вниз стволом, и человек за камнем исчез.
– Ой, как страшно!.. Ты убил его?
– Думаю, нет. Я хотел выбить оружие из его рук. Скажешь, убей их – я убью. Можешь мне такое сказать? Ты слышишь меня, Муумина? Где ты?
– Я здесь.
– Не отходи далеко. Сдается мне, что их увлекла не твоя красота… Такие не пощадят…
– Тогда убей их!
– Они куймурцы?
– Нет, это чужие.
– Вот что, Муумина, подойди-ка поближе ко мне. Да не бойся, я не кусаюсь. Дело осложняется.
– Ну, подошла…
– Да ближе! Вот так. Ты стрелять умеешь?
– Разве девушки стреляют? – удивилась она.
– Что ж тут мудреного… – Он протянул ей наган и показал, как с ним следует обращаться.
– Зачем это мне?.. – Великое любопытство охватило девушку.
В душе Муумина удивлялась себе: как это она может довериться чужому человеку… Всегда настороженная и робкая, вдруг так разговорилась с незнакомцем, словно знает его всю жизнь…
– Боюсь, что сегодня тебе моя наука пригодится, – сказал Хасан.
– А куда я должна стрелять?
– На сей раз все равно. Иди на свое место и оттуда стреляй, только смотри в меня не попади…
– Зачем все это?
– Пусть они думают, что я не один, что ко мне подоспела подмога. Ну, стреляй!
– Ой, не могу… – Муумина закрыла глаза и, отвернувшись, нажала на курок. Грянул выстрел, за ним следом выстрелил и Хасан из Амузги.
Ему не хочется брать грех на душу – убивать этих людей. Он не знает, кто они и какие цели преследуют, но не защитить девушку Хасан не может…
– И ни чуточки не страшно, – проговорила тем временем Муумина.
– Только глаза не закрывай. Когда стреляешь, надо смотреть, куда целишься…
– А я в небо целилась… Ты мое имя знаешь, а своего мне не сказал…
– Скажу, скажу… Погоди. Мы, кажется, не испугали их. Они подбираются поближе. Ты смотри, не уходи никуда с этого места. Я сейчас поговорю с ними на другом языке.
Хасан из Амузги рывком бросился за ствол орехового дерева. Раздалось сразу два выстрела. Хасан выбежал из укрытия. Еще два выстрела, и он скатился с невысокого обрыва. Муумина вскрикнула от страха за него. Она, боясь шевельнуться, следила, что же будет дальше. Те двое подошли к лежащему ничком ее спасителю, и в этот самый миг произошло невероятное: он вдруг вскочил, ударом кулака отбросил одного, а другого подмял под себя, вырвал оружие и крикнул:
– Если сдвинетесь с места, пристрелю как куропаток, опьяненные ослиным молоком! Коли хотите, чтобы ваши матери не плакали, убирайтесь отсюда… Я не стану стрелять вам в спины…
– Ты ее брат? – с дрожью в голосе спросил один из них. Это был Аждар.
– Эх вы! Храбрецы! Нашли беззащитную девушку и обрадовались, негодяи! Кто вы и зачем здесь? Не пожалеть бы мне, что отпущу вас!..
– С твоей стороны это будет очень благородно. Мы уйдем… А кто мы? Просто приехали вчера сюда на базар… Собрались обратно уехать, да вот шайтан попутал…
– Ну, я вижу, правды от вас не жди. Так и быть, на сей раз прощаю. Идите своей дорогой и забирайте оружие…
Они не заставили повторять предложение и скрылись с глаз. Испуганная Муумина только после этого вышла из укрытия и подбежала к Хасану.
– Ой, как я испугалась! – воскликнула она.
– Чего же?
– Я подумала, они тебя убили.
– А ты не хотела бы, чтоб меня убили?
– Конечно! Ты не такой, как они, ты хороший. Я молилась за тебя, хотя ты даже имени своего мне не назвал…
– Меня зовут Хасан сын Ибадага из Амузги.
– Знаешь, Хасан, мне кажется, это они убили тех, что у башни… – высказала догадку Муумина и запнулась.
– Кого? Я тебя спрашиваю, Муумина! Ты сама их тогда видела?
– Нет, но в ауле все говорили, – поправилась она, вспомнив, что ведь отец не велел ей ничего рассказывать людям.
– Их похоронили?
– Да! Ой, как же я заговорилась и совсем позабыла об овцах! Где их теперь найти…
– А много у тебя овец, пастушка?
– Три барашка и один козел.
– Не богато, но мы их разыщем. А я позабыл о своем друге.
– Разве с тобой еще кто-нибудь был?
– Да, мой верный конь! – И Хасан, заложив пальцы в рот, протяжно свистнул, на что его лошадь тотчас ответила ржанием и примчалась к хозяину.
Добрый у Хасана из Амузги конь, и красавец. Хасан нашел его беспомощным жеребенком, отбившимся от табуна в Волчьем ущелье, и спас от волков, которые готовы были растерзать его, – одного волка кинжалом заколол, а другого руками задушил. Жеребенок был похож на белое облако. Хасан выходил его, и вот каким он теперь стал красавцем. Многие смотрели на коня с завистью, хвалили. Даже слепой, говорят, как-то воскликнул: «Вы посмотрите на его ноги, какие они стройные. А вглядитесь в глаза! Как они горят!..» – «Да, но ты же слепой, – ответили ему, – откуда все знаешь?» – «Разве надо видеть, чтобы знать, что у хорошего коня, как и у прекрасной девушки, глаза должны быть как звезды, а ноги стройными?»
Не однажды пытались угнать этого коня, но то он сам спасался от конокрадов, то Хасан из Амузги спасал его.
Одному отъявленному конокраду из аула Кадар как-то раз удалось увести коня. Хасан услышал топот копыт за воротами и понял, что произошла беда. Он в ярости вскочил: что делать? Попросил у соседа лошадь и помчался за конокрадом. И, конечно, он думать не думал, что сможет на соседской кляче догнать своего лихого скакуна. Не радость, скорее обида обожгла сердце Хасана, когда он почти поравнялся с вором.
– Ты что же это, олух, делаешь?! Позоришь моего коня! – с досадой вскричал Хасан. – Почеши его между ушами да похлопай ласково по шее, не видишь разве, на какой кляче я тебя догоняю!
Конокрад послушался совета хозяина, и конь под ним ускакал, как ветер в поле, а Хасан из Амузги гордо смотрел вслед. Но недолгой была радость конокрада. Конь услышал зов хозяина, остановился, поднялся на дыбы, сбросил седока и вернулся. Подъехал Хасан из Амузги к вору и сказал:
– Помни на будущее – орел мух не ловит.
– Ой, белый конь! Какой он красивый! – залюбовалась Муумина.
– Очень заметный, но ничего. Он меня не раз выручал, верный друг. Пошли теперь поищем твоих рогатых, и я провожу тебя домой. Кто твои родители?
– Мать давно умерла, а отец у меня слепой. Возможно, ты слышал о нем. Слепым Ливиндом его называют.
– К сожалению, не слыхал.
– Да, конечно. У бедного слава до порога.
– Больше никого у тебя нет?
– Нет.
Они надолго умолкли. Муумина все искала глазами овец.
А овцы спрятались в тени деревьев у опушки леса. Три барашка курдючной породы, козел со сверлообразными, скрещенными на макушке рогами и пятнистый, кудрявый ягненочек. Козел очень гордый, все норовит не подчиниться Муумине, будто хочет сказать: вот не было б тебя, я этих твоих овец отвел бы прямо в пасть волку.
Девушка погнала свою маленькую отару перед собой. Хасан из Амузги вспомнил некогда сказанные матерью слова: «Доброму и ветер приносит любовь».
– Правда, страшный козел? – спросила Муумина. И, не дожидаясь ответа, показала: – Вон наш дом! Видишь, тот с покосившейся крышей?
– Не хочешь, чтобы я проводил тебя? – Идти и говорить с девушкой доставляло Хасану большую радость.
– Ты на белом коне, поэтому лучше не надо…
– Чем тебя отпугивает белый конь?
– Сказка такая есть… Меня из-за нее с самого детства дразнят: будто джигит ко мне приедет, на белом коне…
– Ах вон что! Ты не хочешь, чтобы этим сказочным джигитом оказался именно я? – заглядывая ей в глаза, с улыбкой спросил Хасан из Амузги.
– Я этого не сказала… – зарделась Муумина.
– Так и быть, не стану тебя смущать. Сейчас я уеду, но, если с тобой случится беда, кликни: Хасан из Амузги! Договорились?
– И ты окажешься рядом?
– Тотчас же! – Хасан сказал это очень твердо и с нежностью посмотрел на нее. – Мне так хотелось бы подарить тебе что-нибудь на память, да жаль, нет со мной ничего… Вот, может, этот нож? – и он отвязал от ремня нож, вложенный в расписные кожаные ножны.
– Спасибо! Но… зачем он мне?
– Это не совсем простой нож, Муумина. Вот, смотри, – Хасан вскинул руку и метнул нож. Тот вонзился в ствол дерева, совсем рядом с девушкой.
– Ой, как ловко! – воскликнула Муумина, взяла нож и сама бросила, но неудачно… – У меня не получается, – с досадой проговорила она.
– А ты тренируйся, и обязательно получится. Это тебе не помешает в нашей суровой жизни.
– Я буду стараться!
– Ну, счастливо оставаться.
– В добрый час! – Муумина помолчала и тихо добавила: – Хасан из Амузги, я жду тебя.
Обдав лаской уже оказавшегося в седле всадника, она повернулась и пошла к аулу.
Хасан из Амузги глянул ей вслед и подстегнул коня, и тот рванул, будто и ему передалось счастье седока.
А за спиной всадника раздались голоса выскочивших из подворотен аульских ребятишек:
– Белый всадник! Белый всадник, Муумина, ты видишь?..
Но девушка ничего не слышала. Улыбаясь чему-то своему, она бежала домой. Вот и сбылось: объявился всадник мечты, белый всадник из сказки.
Радость вьет гнездо
Весть о белом всаднике долетела до сакли слепого Ливинда раньше, чем успела вернуться его дочь Муумина.Ливинд был дома, у него сидели трое почетных стариков, среди которых был и Ника-Шапи, тот самый, что умел читать коран. Ливинд уже однажды воздал ему хвалу у мечети. Старики пришли с надеждой узнать еще что-нибудь мудрое из корана.
Для горца все книги, написанные по-арабски, едины, все они кораны, а значит, святые. Так уж заведено считать, что коран писался святыми. Потому-то горец, извечно относился к корану с особым почтением и трепетом. И брал он его в руки, славя аллаха, милостивого и милосердного…
Ника-Шапи взял коран, развернул его наугад и, приблизив к глазам, стал читать: «Жизнь – что мельница, вертится, как жернов, и дробится, как зерно».
И не успели слушатели уразуметь смысл услышанного, как до слуха слепою Ливинда долетели слова: «Белый всадник приехал к Муумине! Белый всадник!»
– Слышите? – встрепенулся Ливинд. – Про белого всадника говорят!
– Опять, наверное, поддразнивают Муумину.
– А вдруг правда, сбылась моя мечта! – слепой Ливинд поднялся и повел за собой гостей на балкон. – Вы не видите его?
– Кого?
– Как кого? Белого всадника!
– Успокойся, почтенный Ливинд. Никого нет. Только дети приплясывают и что то кричат.
– А где Муумина?
– Вот она, только что вошла во двор и пригнала овец.
– Муумина! – крикнул Ливинд.
– Я здесь, отец!
– Иди сюда, дочь моя, иди скорее.
Муумина как на крыльях взлетела по лестнице, поклонилась почтенным людям и, в счастливом своем возбуждении, прильнула к отцу.