Страница:
рог или лай гончих, вздрагивает, изменяется в лице, весь превращается в
слух, тогда как другие остаются равнодушны, это будущий псовый охотник.
Один, услыхав близкий ружейный выстрел, бросается на него, как горячая
легавая собака, оставляя и бабки, и свайку, и своих товарищей это будущий
стрелок. Один кладет приваду из мякины, ставит волосяные силья или
настораживает корыто и караулит воробьев, лежа где-нибудь за углом, босой, в
одной рубашонке, дрожа от дождя и холода, это будущий птицелов и зверолов.
Других мальчиков не заставишь и за пряники это делать. Чем объяснить такие
противоположные явления, как не врожденным влечением к охоте? Обратив
внимание на зрелый возраст крестьян, мы увидим то же. Положим, что между
людьми, живущими в праздности и довольстве, ребячьи фантазии и склонности,
часто порождаемые желанием подражать большим людям, могут впоследствии
развиться, могут обратиться в страсть к охоте в года зрелого возраста; но мы
найдем между крестьянами и, всего чаще, между небогатыми, которым некогда
фантазировать, некому подражать,- страстных, безумных охотников: я знавал их
много на своем веку. Кто заставляет в осенние дождь и слякость таскаться с
ружьем (иногда очень немолодого человека) по лесным чащам и оврагам, чтоб
застрелить какого-нибудь побелевшего зайца? Охота. Кто поднимает с теплого
ночлега этого хворого старика и заставляет его на утренней заре, в тумане и
сырости, сидеть на мокром берегу реки, чтоб поймать какого-нибудь язя или
головля? Охота. Кто заставляет этого молодого человека, отлагая только на
время неизбежную работу или пользуясь полдневным отдыхом, в палящий жар,
искусанного в кровь летним оводом, таскающего на себе застреленных уток и
все охотничьи припасы, бродить по топкому болоту, уставая до обморока?
Охота, без сомнения одна охота. Вы произносите это волшебное слово и все
становится понятно.
Оттенки охотников весьма разнообразны, как и сама природа человеческая.
Некоторые охотники, будучи страстно привязаны предпочтительно к одной охоте,
любят, однако, хотя не так горячо, и прочие роды охот. Другие охотники,
переходя с детских лет постепенно от одной охоты к другой, предпочитают
всегда последнюю всем предыдущим; но совершенно оставляя прежние охоты, они
сохраняют теплое и благодарное воспоминание о них, в свое время доставлявших
им много наслаждений. Есть, напротив, третий разряд охотников
исключительных: они с детства до конца дней, постоянно и страстно, любят
какую-нибудь одну охоту и не только равнодушны к другим, но даже питают к
ним отвращение и какую-то ненависть. Наконец, есть охотники четвертого
разбора: охотники до всех охот без исключения, готовые заниматься всеми ими
вдруг, в один и тот же день и час. Такие охотники в настоящем, строгом
смысле слова ни до чего не охотники; ни мастерами, ни знатоками дела они
не бывают. По большей части они делаются добрыми товарищами других
охотников.
Не разбирая преимуществ одного рода охотников перед другими, я скажу
только, что принадлежу ко второму разряду охотников. В ребячестве начал я с
ловли воробьев и голубей на их ночевках. Несмотря на всю ничтожность такой
детской забавы, воспоминание о ней так живо в моей памяти, что, признаюсь, и
на шестьдесят четвертом году моей жизни не могу равнодушно слышать
особенного, торопливого чиликанья воробья, когда он, при захождении солнца,
скачет взад и вперед, перепархивает около места своего ночлега, как будто
прощаясь с божьим днем и светом, как будто перекликаясь с товарищами, и
вдруг нырнет под застреху или желоб, в щель соломенной крыши или в дупло
старого дерева. От ловли воробьев на ночевках перешел я к ловле других
мелких птичек волосяными сильями, натыканными в лубок, к ловле конопляными
необмолоченными снопами, опутанными веревочкой с сильями, и, наконец, к
ловле разными лучками из сетки. Потом пристрастился я к травле перепелок
ястребами и к ловле перепелов сетью на дудки. Все это на некоторое время
заменила удочка; но в свою очередь и она была совершенно заменена ружьем.
Единовластное владычество ружья продолжалось половину моего века, тридцать
лет; потом снова появилась на сцене удочка, и, наконец, старость, а более
слабость зрения, хворость и леность окончательно сделали из меня
исключительного рыбака. Но я сохраняю живое, благодарное воспоминание обо
всех прежних моих охотах, и мои статьи о них служат тому доказательством.
Все охоты, о которых я упоминал: с ружьем, с борзыми собаками, с
ястребами и соколами, с тенетами и капканами за зверями, с сетьми, острогою
и удочкой за рыбою и даже с поставушками за мелкими зверьками, имеют своим
основанием ловлю, добычу; но есть охоты, так сказать, бескорыстные, которые
вознаграждаются только удовольствием: слушать и видеть, кормить и разводить
известные породы птиц и даже животных; такова, например, охота до певчих
птиц и до голубей. Первые по крайней мере веселят слух охотников пением, но
вторые и этого удовольствия доставить не могут: иногда только услышишь их
голос, то есть глухое воркованье. Но я знавал страстных охотников до голубей
всех возможных пород: бормотунов, двухохлых, турманов мохноногих горлиц и
египетских голубей. Эти охотники проводили целые Дни на голубятне, особенно
любуясь на голубей мохноногих, у которых мохры, то есть перья, выросшие из
ног, до трех вершков длиною, торчали со всех сторон и даже мешали им ходить.
Теперь редко встретишь охотников до этих сортов голубей, но в городах и
столицах еще водятся охотники до голубей чистых или гонных, особенно до
турманов, гоньба которых имеет свою красоту. Быстро носясь кругами в высоте,
стая гонных, или чистых, голубей то блестит на солнце яркой белизной, то
мелькает темными пятнами, когда залетит за облако, застеняющее стаю от
солнечных лучей. Турманы имеют особенное свойство посреди быстрого полета
вдруг свертывать свои крылья и падать вниз, перевертываясь беспрестанно, как
птица, застреленная высоко на лету: кувыркаясь таким образом, может быть,
сажен десять, турман мгновенно расправляет свои легкие крылья и быстро
поднимается на ту же высоту, на которой кружится вся стая. Такие проделки
очень живописны, всякий посмотрит несколько минут с удовольствием на эту
живую картину; но охотники с увлеченьем смотрят на нее по нескольку часов
сряду, не давая садиться усталым голубям на родимую крышу их голубятни.
Содержание непевчих птиц и даже некоторых из пород дичи в больших
клетках или садках имеет уже особого роду прелесть, которая может быть
понятна только людям, имеющим склонность к наблюдениям над живыми творениями
природы: это уже любознательность.
Несмотря на увлечение, с которым я всегда предавался разного рода
охотам, склонность к наблюдению нравов птиц, зверей и рыб никогда меня не
оставляла и даже принуждала иногда, для удовлетворения любопытства,
жертвовать добычею, что для горячего охотника не шутка.
Воспоминание обо всем этом доставляет мне теперь живейшее наслаждение,
и поделиться моими воспоминаниями с охотниками всех родов сделалось моим
постоянным желанием. Может быть, мой пример возбудит и в других такое же
желание. Сколько есть опытных охотников на Руси, круг действия которых был
несравненно обширнее моего! Сколько любопытных сведений и наблюдений могли
бы сообщать они! Кроме того, что издание таких сведений и наблюдений
составило бы утешительное, отрадное чтение для охотников, оно было бы
полезно для естественных наук. Только из специальных знаний людей,
практически изучивших свое дело, могут быть заимствованы живые подробности,
недоступные для кабинетного ученого.
Одно из любимых удовольствий русского народа смотреть на разлив полой
воды. Река тронулась... передается из уст в уста, и все село, от мала до
велика, выхлынет на берег, какова бы ни была погода, и долго, долго стоят
пестрые, кое-как одетые толпы, смотрят, любуются, сопровождая каждое
движение льда своими предположениями или веселыми возгласами. Даже в
городах, например, в Москве, когда тронется мелководная Москва-река, все ее
берега и мосты бывают усыпаны народом; одни сменяются другими, и целый день
толпы зрителей, перевесившись через перилы мостов, через решетки набережной,
глядят не наглядятся на свою пополневшую Москву-реку, которая в водополь
действительно похожа на порядочную реку. В самом деле, вид большой
тронувшейся реки представляет, в это время года, не только величественное,
но странное и поразительпое зрелище. Около полугода река как будто не
существовала: она была продолжением снежных сугробов и дорог, проложенных по
их поверхности. По реке ходили, ездили и скакали, как по сухому месту, и
почти забыли про ее существованье, и вдруг широкая полоса этого твердого,
неподвижного, снежного пространства пошевелилась, откололась и пошла...
пошла со всем, что на ней находилось в то время, с обледеневшими прорубями,
навозными кучами, вехами и почерневшими дорогами, со скотом, который
случайно бродил по ней, а иногда и с людьми! Спокойно и стройно, сначала
сопровождаясь глухим, по грозным и зловещим шумом и скрыпом, плывет снежная,
ледяная, бесконечная, громадная змея. Скоро начинает она трескаться и
ломаться, и выпираемые синие ледяные глыбы встают на дыбы, как будто
сражаясь одна с другою, треща, и сокрушаясь, и продолжая плыть. Потом льдины
становятся мельче, реже, исчезают совсем... река прошла!.. Освобожденная из
полугодового плена мутная вода, постепенно прибывая, переходит края берегов
и разливается по лугам. Такое зрелище представляет река большая; но мелкие
реки, очищаясь от льда исподволь, проходят незаметно; только в полном своем
разливе, обогащенные водою соседних оврагов и лесов, затопив низменные
окрестности, образовав острова и протоки там, где их никогда не бывало,
веселят они несколько времени взоры деревенских жителей. Зато мельничные
проточные пруды и спуск полой воды в вешники, представляя искусственные
водопады, вознаграждают быстротой, шумом и пеной падающих вод скудность их
объема.
Вскрытие реки, разлив воды, спуск пруда, заимка это события в
деревенской жизни, о которых не имеют понятия городские жители. В столицах,
где лед на улицах еще в марте сколот и свезен, мостовые высохли и облака
пыли, при нескольких градусах мороза, отвратительно носятся северным ветром,
многие узнают загородную весну только потому, что в клубах появятся за
обедом сморчки, которых еще не умудрились выращивать в теплицах... но это
статья особая и до нас не касается.
В продолжение водополья рыболовство, по небольшим рекам, производится
особенным образом, о котором я и намерен говорить. Как скоро река прошла, но
еще не выступала из берегов, сейчас начинается первая ловля рыбы наметкой ,
которая есть не что иное, как всем известный глубокий сак с мотней, то есть
мешок, похожий на вытянутый колпак из частой сетки, но не круглый и пришитый
к деревянной, треугольной раме, крепко утвержденной на длинном шесте.
Известно, что во время прибывающей полой воды рыба идет вверх. Покуда река
не разлилась она держится около берегов, а когда вода разольется по
поймам, рыба также разбредется по полоям. Итак, береговой лов наметкою
продолжается весною только до тех пор, покуда река не вышла из берегов, и
повторяется тогда, когда начнет вода вбираться в берега. Этот лов
повторяется всякий раз, когда река от проливных дождей прибудет и сровняется
с берегами; чем мутнее, грязнее вода, тем лучше. Наметки бывают одиночные
(поменьше) и двойные (побольше); с одиночною может управляться один сильный
человек, а с двойною непременно двое. Быстрое течение затрудняет ход рыбы,
сносит ее вниз, а потому она жмется предпочтительно к тем местам берега, где
вода идет тише: на этом основан лов наметкой. Рыбак, стоя на берегу,
закидывает наметку (сетка которой сейчас надувается водою) как можно дальше,
опускает бережно на дно, легонько подводит к берегу и, прижимая к нему
плотно, но не задевая за неровности, вытаскивает наметку отвесно, против
себя, перехватывая шест обеими руками чем ближе к сетке, тем проворнее.
Очевидно, что тут, кроме ловкости, надо много силы: быстрое течение сносит
наметку вниз, для чего иногда нужно конец шеста положить на плечо, чтоб на
упоре легче было прямо погрузить наметку в воду: ибо наметка должна идти
прямо поперек реки и разом всеми тремя сторонами рамы прикоснуться к стенам
берега, чтоб захватить стоящую возле него рыбу. Если как-нибудь течением
воды наметку заворотит и она боком или краем ударится в берег, рыба от
берега бросится в противную сторону, испугает и увлечет за собою всю другую
рыбу, около стоявшую, хотя бы она и не видала, отчего происходит тревога,
и в таком случае здесь поймать уже нельзя ничего. Мутность воды мешает рыбе
видеть приближение рыболовной спасти, и наметка загребает, так сказать, в
свой кошель всякую рыбу, которая стояла у берега на этом месте. Обыкновенно
попадаются щучки, окуни, ерши, плотва, по большей части мелкая, но иногда
захватываются другие породы рыб, довольно крупные. В реках и речках,
изобильных рыбою, крутоберегих, узких, особенно в верховьях больших прудов,
в эту пору года можно и наметкой наловить множество рыбы. Весело вытряхивать
на снег или на оттаявший берег тяжелую наметку, нагруженную в мотне рыбою,
разнообразие которой особенно приятно. Тут и щука голубое перо, и
полосатый окунь, и пестрый ерш, до того уродливо полный икрою, что точно
брюшко и бока его набиты угловатыми камешками. Тут и многие другие,
золотистые, серебристые, проворные, красивые, давно не виданные охотником
жители водяного царства!
Но вот летняя теплая туча засинела на юго-западном крае горизонта,
брызнули дождевые капли... гром... и полился дождь... Пора обмыть землю,
выходящую из-под снега, опутанную тенетниками, или паутинами, пора растопить
и согнать последние снежные, обледенелые сугробы! Тронулись большие овраги,
подошла лесная вода, бегут потоки, журчат ручьи со всех сторон в реку и
река выходит из берегов, затопляет низменные места, и рыба, оставляя
бесполезные берега, бросается в полой. Наметка уже не годится: пришла пора
употреблять другие рыболовные снасти. Эти снасти: морды, или верши, вятели
(* Или вентели, которые в Можайском уезде называются жохами), хвостуши.
Морда (нерот, или нарот по-московски, или верша по-тульски) есть не что
иное, как плетенный из ивовых прутьев круглый, продолговатый мешок или
бочонок, похожий фигурою на растопыренный колпак; задняя часть его
кругловата и крепко связана, к самому хвосту прикреплен камень, а передняя
раскрыта широко, четвероугольною квадратною рамою, в аршин и даже в аршин с
четвертью в квадрате (* Около Москвы плетут нерота круглые, но это неудобно:
они неплотно ложатся на дно и вставляются в язы, и дыры надо затыкать
лапником, то есть ветвями ели). Внутри этой отверстой стороны выплетено, из
прутьев же, горло в виде воронки, для того чтобы рыбе войти было удобно, а
назад выйти нельзя.
Для ставленья морд в полую воду приготовляются места заранее в межень,
как говорится. Известно, по каким низменностям будет разливаться вода, а
потому на ложбинках, небольших долочках и в неглубоких овражках, всегда на
ходу рыбы, набиваются колья и заплетаются плетнем, шириною от одной сажени
до двух и более, смотря по местности, поверх которого и сквозь который вода
проходит, но рыба, кроме малявки, то есть самой мелкой, сквозь пройти не
может. В середине этого плетня оставляются одни, иногда двое ворот, или
дверей (в аршин или аршин с четвертью шириною), в которые вставляются морды,
прикрепленные к шестам; два хода, или отверстия, оставляются иногда для
того, чтобы можно было ставить одну морду по течению, а другую против
течения воды: рыба идет сначала вверх, а потом, дойдя до края разлива,
возвращается назад и будет попадать в морды в обоих случаях. Когда же вода
пойдет на убыль, то все морды и другие снасти в этом роде ставятся против
ската воды, то есть против течения. Места в полоях между кустами, устья
ручейков, суходолов и вообще всякое углубление земли, сравнительно с прочею
местностью, считаются самыми выгодными местами. В такие морды с загородками
попадает всякая рыба без исключения не только крупная, но и мелкая, потому
что сквозь плетеный нерот не может пролезть и плотичка. Морды, или нероты,
ставят и без плетней, даже без шестов, на одних веревках, но это уже не
весенний лов.
Вятель, вентель, или крылена, как зовут его в низовых губерниях,
фигурою совершенно длинная морда, только вместо прутьев на основании
деревянных обручей обтянута частой сеткой и, сверх того, по обоим бокам
раскрытой передней части имеет крылья, или стенки, из такой же сетки,
пришитые концами к кольям; задняя часть или хвост вятеля также привязан к
колу, и на этих-то трех главных кольях, втыкаемых плотно в землю, крылена
растягивается во всю свою ширину и длину. Ее ставят по залитым водою местам,
предпочтительно тихим, имеющим ровное дно. Название крылена очень
выразительно, потому что боковые ее стенки из сети, заменяющие плетень около
морды, имеют вид растянутых крыльев: общая фигура снасти представляет
разогнутую широко подкову. Крылены имеют ту выгоду, что для них не нужно
приготовлять мест заранее, набивать колья и заплетать плетни, что их можно
ставить везде и переносить с места на место всякий день: ибо если рыба в
продолжение суток не попадает, то это значит, что тут нет ей хода; но зато
па местах, где вода течет глубоко и быстро, вятель, или крылену, нельзя
ставить, потому что ее может снести сильным течением и может прорвать, если
по воде плывут какие-нибудь коряги, большие сучья или вымытые из берега
корни дерев. Морду можно поставить на узком и на довольно глубоком месте
(заранее приготовленном), потому что рыба идет по дну; но крылена становится
не глубже полутора аршина, а иногда и гораздо мельче, притом на местах
пологих и широких, где бы могли растянуться ее крылья. И морду и крылену
можно ставить с лодки, хотя это и не так ловко; но русские люди не боятся
простуды (за что нередко дорого расплачиваются) и обыкновенно, бродя в воде,
иногда по горло, становят свои рыболовные спасти. Морда утверждена, то есть
крепко привязана, в двух местах снаружи к шесту, который проходит посередине
отверстой стороны и, будучи длиннее вершка на три нижнего края морды, плотно
втыкается в дно. Крылена привязана к трем главным кольям и еще к двум, так
сказать, вспомогательным, находящимся посредине крыльев, имеющих в длину
каждое до двух и более аршин; два вспомогательные колышка, поменьше главных,
служат крыльям для лучшего растягиванья и сопротивленья течению воды. Все
пять кольев крепко втыкаются в мягкое дно. В крылены попадается, так же
как в морды, всякая рыба, иногда в таком количестве и такая крупная, что
сетка разрывается или даже выскакивают колья, на которых утверждена крылена.
В водополь очень ловко перебивать несколькими вятелями какой-нибудь
значительный залив воды в узком его месте. Крылены ставят одну возле другой
плотно, крыло с крылом, наблюдая, чтоб одна крылена стояла по течению, или
ходу, воды, а другая напротив, очевидно с тою целью, чтобы рыба вперед
ли, назад ли идет она попадала в расставленные снасти.
Хвостуша уже названием своим показывает, что должна иметь длинный
хвост. Это род морды; она также сплетена из прутьев, только не похожа
фигурой своей на бочонок, имеющий в середине более ширины, на который похожа
морда. Хвостуша от самого переднего отверстия, которое делается и круглым, и
овальным, и четвероугольным, все идет к хвосту уже и связывается внизу там,
где оканчиваются прутья, кончики которых не обрубают; бока хвостуши в трех
или четырех местах, смотря по ее длине, переплетаются вокруг поперечными
поясами из таких же гибких прутьев, для того чтоб вдоль лежащие прутья
связать плотнее и чтоб рыба не могла раздвинуть их и уйти. Хвостуша всегда
бывает длиннее морды, и прутья, для нее употребляемые, потолще; к хвосту ее,
и также к двум концам нижней стороны привязываются довольно тяжелые камни
для погружения и плотного лежанья хвостуши на дне, ибо она ничем другим на
нем не утверждается; к тому же ставится всегда на самом быстром течении,
или, лучше сказать, падении, воды, потому что только оно может захлестать,
забить рыбу в узкую часть, в хвост этой простой снасти, где, по тесноте,
рыбе нельзя поворотиться и выплыть назад, да и быстрина воды мешает ей
сделать поворот. Мне случалось видеть хвостуши, До того полные рыбами, что
задние или последние к выходу не умещались и до половины были наружи. Самое
выгодное место для ставленья хвостуш крутой скат воды, и самое выгодное
время спуск мельничных прудов, когда они переполнятся вешнею водою,
особенно если русло, по которому стремится спертый поток, покато. Я живо
помню эту ловлю в моем детстве: рыбы в реке, па которой я жил, было такое
множество, что теперь оно кажется даже самому мне невероятным; вешняка с
затворами не было еще устроено, в котором можно поднимать один запор за
другим и таким образом спускать постепенно накопляющуюся воду. Вешняк
запружали наглухо, когда сливала полая вода, а весной, когда пруд наливался
как полная чаша и грозил затопить плотину и прорвать, раскапывали заваленный
вешняк. Вода устремлялась с яростью и размывала прошлогоднюю запрудку до
самого дна, до материка. Сильная покатость местоположения умножала водную
быстрину, и я видал тут такую ловлю рыбы хвостушами, какой никогда и нигде
не видывал после. Во всю ширину течения, в разных местах, вколачивали
заранее крепкие колья; к каждому, на довольно длинной веревке, привязывалась
хвостуш а так, чтобы ее можно было вытаскивать на берег не отвязывая.
Впрочем, иногда веревка оканчивалась глухой петлей и надевалась на кол.
Рыба, которая шла сначала вверх, доходя до крутого падения воды, отбивалась
стремлением ее назад, а равно и та, которая скатывалась из пруда вниз по
течению (что всегда бывает по большей части ночью), попадала в хвостуши,
которые хотя не сплошным рядом, но почти перегораживали весь поток. Рыбы
вваливалось невероятное множество и так скоро, что люди, закинув снасти, не
уходили прочь, а стояли на берегу и от времени до времени, через полчаса или
много через час, входили по пояс в воду, вытаскивали до половины набитые
хвостуши разной рыбой, вытряхивали ее на берег и вновь закидывали свои
простые снасти. На берегу была настоящая ярмарка: крик, шум, разговоры и
беготня; куча баб, стариков и мальчишек таскали домой лукошками, мешками и
подолами всякую рыбу; разумеется, немало было и простых зрителей, которые
советовали, помогали и шумели гораздо более настоящих рыбаков. Все это
довершалось ревом падающей воды, с шумом, пеной и брызгами разбивающейся о
крепкое дно и колья с привязанными хвостушами. Много попадалось очень
крупных голавлей, язей, окуней, линей (фунтов по семи) и особенно больших
щук. Я сам видел, как крестьянин, с помощию товарища, вытащил хвостушу, из
которой торчал хвост щуки: весу в ней было один пуд пять фунтов. Не могу
понять, как такая огромная и сильная рыба не выкинулась назад? Должно
предположить, что стремление воды забило ее голову в узкий конец хвостуши,
где она ущемилась между связанными прутьями и где ее захлестало водой; сверх
того, натискавшаяся по бокам щуки другая рыба лишала ее возможности
поворотиться. Хвостуши, оставляемые на ночь, то есть часов на шесть,
набивались рыбою только на четверть не вровень с краями, но сверху
обыкновенно была мелкая плотва: вероятно, крупная рыба выскакивала.
Во время самого разлива полой воды щуки мечут икру и выпускают молоки;
в продолжение этой операции они ходят поверху одна за другою, иногда по
нескольку штук. Заметив места, около которых они трутся всегда в траве или
кустах по полоям, охотник входит тихо в воду и стоит неподвижно сбоку
рыбьего хода с готовою острогою, и, когда щуки подплывут к нему близко, бьет
их своим нептуновским трезубцем, который имеет, однако, не три, а пять и
более зубцов, или игл с зазубринами. В это же время стреляют щук из ружей
крупной дробью, потому что щуки ходят высоко и не только спинное перо, но и
часть спины видна на поверхности. И острогой и ружьем добывают иногда таких
огромных щук, какие редко попадаются рыбакам в обыкновенные рыболовные
снасти и если попадаются, то снасти не выдерживают.
Будите охочи, забавляйтеся, утешайтеся сею доброю потехою, зело
потешно, и угодно, и весело, да не одолеют вас кручины и печали всякие.
Избирайте дни, ездите часто, напускайте, добывайте не лениво и бесскучно, да
не забудут птицы премудрую и красную свою добычу.
О славные мои советники и достоверные и премудрые охотники! Радуйтеся и
веселитеся, утешайтеся и наслаждайтесь сердцами своими добрым и веселым сим
утешением в предыдущие лета!
(Древ. росс. Вивлиофика, ч. Ill, книга Урядник сокольничья пути .)
Хотя содержание сей статьи положительно объясняется ее названием, но я
хочу предварительно сказать несколько слов о ястребах вообще. Все хищные
птицы высшего, среднего и даже низшего разряда могут быть разделены на две
слух, тогда как другие остаются равнодушны, это будущий псовый охотник.
Один, услыхав близкий ружейный выстрел, бросается на него, как горячая
легавая собака, оставляя и бабки, и свайку, и своих товарищей это будущий
стрелок. Один кладет приваду из мякины, ставит волосяные силья или
настораживает корыто и караулит воробьев, лежа где-нибудь за углом, босой, в
одной рубашонке, дрожа от дождя и холода, это будущий птицелов и зверолов.
Других мальчиков не заставишь и за пряники это делать. Чем объяснить такие
противоположные явления, как не врожденным влечением к охоте? Обратив
внимание на зрелый возраст крестьян, мы увидим то же. Положим, что между
людьми, живущими в праздности и довольстве, ребячьи фантазии и склонности,
часто порождаемые желанием подражать большим людям, могут впоследствии
развиться, могут обратиться в страсть к охоте в года зрелого возраста; но мы
найдем между крестьянами и, всего чаще, между небогатыми, которым некогда
фантазировать, некому подражать,- страстных, безумных охотников: я знавал их
много на своем веку. Кто заставляет в осенние дождь и слякость таскаться с
ружьем (иногда очень немолодого человека) по лесным чащам и оврагам, чтоб
застрелить какого-нибудь побелевшего зайца? Охота. Кто поднимает с теплого
ночлега этого хворого старика и заставляет его на утренней заре, в тумане и
сырости, сидеть на мокром берегу реки, чтоб поймать какого-нибудь язя или
головля? Охота. Кто заставляет этого молодого человека, отлагая только на
время неизбежную работу или пользуясь полдневным отдыхом, в палящий жар,
искусанного в кровь летним оводом, таскающего на себе застреленных уток и
все охотничьи припасы, бродить по топкому болоту, уставая до обморока?
Охота, без сомнения одна охота. Вы произносите это волшебное слово и все
становится понятно.
Оттенки охотников весьма разнообразны, как и сама природа человеческая.
Некоторые охотники, будучи страстно привязаны предпочтительно к одной охоте,
любят, однако, хотя не так горячо, и прочие роды охот. Другие охотники,
переходя с детских лет постепенно от одной охоты к другой, предпочитают
всегда последнюю всем предыдущим; но совершенно оставляя прежние охоты, они
сохраняют теплое и благодарное воспоминание о них, в свое время доставлявших
им много наслаждений. Есть, напротив, третий разряд охотников
исключительных: они с детства до конца дней, постоянно и страстно, любят
какую-нибудь одну охоту и не только равнодушны к другим, но даже питают к
ним отвращение и какую-то ненависть. Наконец, есть охотники четвертого
разбора: охотники до всех охот без исключения, готовые заниматься всеми ими
вдруг, в один и тот же день и час. Такие охотники в настоящем, строгом
смысле слова ни до чего не охотники; ни мастерами, ни знатоками дела они
не бывают. По большей части они делаются добрыми товарищами других
охотников.
Не разбирая преимуществ одного рода охотников перед другими, я скажу
только, что принадлежу ко второму разряду охотников. В ребячестве начал я с
ловли воробьев и голубей на их ночевках. Несмотря на всю ничтожность такой
детской забавы, воспоминание о ней так живо в моей памяти, что, признаюсь, и
на шестьдесят четвертом году моей жизни не могу равнодушно слышать
особенного, торопливого чиликанья воробья, когда он, при захождении солнца,
скачет взад и вперед, перепархивает около места своего ночлега, как будто
прощаясь с божьим днем и светом, как будто перекликаясь с товарищами, и
вдруг нырнет под застреху или желоб, в щель соломенной крыши или в дупло
старого дерева. От ловли воробьев на ночевках перешел я к ловле других
мелких птичек волосяными сильями, натыканными в лубок, к ловле конопляными
необмолоченными снопами, опутанными веревочкой с сильями, и, наконец, к
ловле разными лучками из сетки. Потом пристрастился я к травле перепелок
ястребами и к ловле перепелов сетью на дудки. Все это на некоторое время
заменила удочка; но в свою очередь и она была совершенно заменена ружьем.
Единовластное владычество ружья продолжалось половину моего века, тридцать
лет; потом снова появилась на сцене удочка, и, наконец, старость, а более
слабость зрения, хворость и леность окончательно сделали из меня
исключительного рыбака. Но я сохраняю живое, благодарное воспоминание обо
всех прежних моих охотах, и мои статьи о них служат тому доказательством.
Все охоты, о которых я упоминал: с ружьем, с борзыми собаками, с
ястребами и соколами, с тенетами и капканами за зверями, с сетьми, острогою
и удочкой за рыбою и даже с поставушками за мелкими зверьками, имеют своим
основанием ловлю, добычу; но есть охоты, так сказать, бескорыстные, которые
вознаграждаются только удовольствием: слушать и видеть, кормить и разводить
известные породы птиц и даже животных; такова, например, охота до певчих
птиц и до голубей. Первые по крайней мере веселят слух охотников пением, но
вторые и этого удовольствия доставить не могут: иногда только услышишь их
голос, то есть глухое воркованье. Но я знавал страстных охотников до голубей
всех возможных пород: бормотунов, двухохлых, турманов мохноногих горлиц и
египетских голубей. Эти охотники проводили целые Дни на голубятне, особенно
любуясь на голубей мохноногих, у которых мохры, то есть перья, выросшие из
ног, до трех вершков длиною, торчали со всех сторон и даже мешали им ходить.
Теперь редко встретишь охотников до этих сортов голубей, но в городах и
столицах еще водятся охотники до голубей чистых или гонных, особенно до
турманов, гоньба которых имеет свою красоту. Быстро носясь кругами в высоте,
стая гонных, или чистых, голубей то блестит на солнце яркой белизной, то
мелькает темными пятнами, когда залетит за облако, застеняющее стаю от
солнечных лучей. Турманы имеют особенное свойство посреди быстрого полета
вдруг свертывать свои крылья и падать вниз, перевертываясь беспрестанно, как
птица, застреленная высоко на лету: кувыркаясь таким образом, может быть,
сажен десять, турман мгновенно расправляет свои легкие крылья и быстро
поднимается на ту же высоту, на которой кружится вся стая. Такие проделки
очень живописны, всякий посмотрит несколько минут с удовольствием на эту
живую картину; но охотники с увлеченьем смотрят на нее по нескольку часов
сряду, не давая садиться усталым голубям на родимую крышу их голубятни.
Содержание непевчих птиц и даже некоторых из пород дичи в больших
клетках или садках имеет уже особого роду прелесть, которая может быть
понятна только людям, имеющим склонность к наблюдениям над живыми творениями
природы: это уже любознательность.
Несмотря на увлечение, с которым я всегда предавался разного рода
охотам, склонность к наблюдению нравов птиц, зверей и рыб никогда меня не
оставляла и даже принуждала иногда, для удовлетворения любопытства,
жертвовать добычею, что для горячего охотника не шутка.
Воспоминание обо всем этом доставляет мне теперь живейшее наслаждение,
и поделиться моими воспоминаниями с охотниками всех родов сделалось моим
постоянным желанием. Может быть, мой пример возбудит и в других такое же
желание. Сколько есть опытных охотников на Руси, круг действия которых был
несравненно обширнее моего! Сколько любопытных сведений и наблюдений могли
бы сообщать они! Кроме того, что издание таких сведений и наблюдений
составило бы утешительное, отрадное чтение для охотников, оно было бы
полезно для естественных наук. Только из специальных знаний людей,
практически изучивших свое дело, могут быть заимствованы живые подробности,
недоступные для кабинетного ученого.
Одно из любимых удовольствий русского народа смотреть на разлив полой
воды. Река тронулась... передается из уст в уста, и все село, от мала до
велика, выхлынет на берег, какова бы ни была погода, и долго, долго стоят
пестрые, кое-как одетые толпы, смотрят, любуются, сопровождая каждое
движение льда своими предположениями или веселыми возгласами. Даже в
городах, например, в Москве, когда тронется мелководная Москва-река, все ее
берега и мосты бывают усыпаны народом; одни сменяются другими, и целый день
толпы зрителей, перевесившись через перилы мостов, через решетки набережной,
глядят не наглядятся на свою пополневшую Москву-реку, которая в водополь
действительно похожа на порядочную реку. В самом деле, вид большой
тронувшейся реки представляет, в это время года, не только величественное,
но странное и поразительпое зрелище. Около полугода река как будто не
существовала: она была продолжением снежных сугробов и дорог, проложенных по
их поверхности. По реке ходили, ездили и скакали, как по сухому месту, и
почти забыли про ее существованье, и вдруг широкая полоса этого твердого,
неподвижного, снежного пространства пошевелилась, откололась и пошла...
пошла со всем, что на ней находилось в то время, с обледеневшими прорубями,
навозными кучами, вехами и почерневшими дорогами, со скотом, который
случайно бродил по ней, а иногда и с людьми! Спокойно и стройно, сначала
сопровождаясь глухим, по грозным и зловещим шумом и скрыпом, плывет снежная,
ледяная, бесконечная, громадная змея. Скоро начинает она трескаться и
ломаться, и выпираемые синие ледяные глыбы встают на дыбы, как будто
сражаясь одна с другою, треща, и сокрушаясь, и продолжая плыть. Потом льдины
становятся мельче, реже, исчезают совсем... река прошла!.. Освобожденная из
полугодового плена мутная вода, постепенно прибывая, переходит края берегов
и разливается по лугам. Такое зрелище представляет река большая; но мелкие
реки, очищаясь от льда исподволь, проходят незаметно; только в полном своем
разливе, обогащенные водою соседних оврагов и лесов, затопив низменные
окрестности, образовав острова и протоки там, где их никогда не бывало,
веселят они несколько времени взоры деревенских жителей. Зато мельничные
проточные пруды и спуск полой воды в вешники, представляя искусственные
водопады, вознаграждают быстротой, шумом и пеной падающих вод скудность их
объема.
Вскрытие реки, разлив воды, спуск пруда, заимка это события в
деревенской жизни, о которых не имеют понятия городские жители. В столицах,
где лед на улицах еще в марте сколот и свезен, мостовые высохли и облака
пыли, при нескольких градусах мороза, отвратительно носятся северным ветром,
многие узнают загородную весну только потому, что в клубах появятся за
обедом сморчки, которых еще не умудрились выращивать в теплицах... но это
статья особая и до нас не касается.
В продолжение водополья рыболовство, по небольшим рекам, производится
особенным образом, о котором я и намерен говорить. Как скоро река прошла, но
еще не выступала из берегов, сейчас начинается первая ловля рыбы наметкой ,
которая есть не что иное, как всем известный глубокий сак с мотней, то есть
мешок, похожий на вытянутый колпак из частой сетки, но не круглый и пришитый
к деревянной, треугольной раме, крепко утвержденной на длинном шесте.
Известно, что во время прибывающей полой воды рыба идет вверх. Покуда река
не разлилась она держится около берегов, а когда вода разольется по
поймам, рыба также разбредется по полоям. Итак, береговой лов наметкою
продолжается весною только до тех пор, покуда река не вышла из берегов, и
повторяется тогда, когда начнет вода вбираться в берега. Этот лов
повторяется всякий раз, когда река от проливных дождей прибудет и сровняется
с берегами; чем мутнее, грязнее вода, тем лучше. Наметки бывают одиночные
(поменьше) и двойные (побольше); с одиночною может управляться один сильный
человек, а с двойною непременно двое. Быстрое течение затрудняет ход рыбы,
сносит ее вниз, а потому она жмется предпочтительно к тем местам берега, где
вода идет тише: на этом основан лов наметкой. Рыбак, стоя на берегу,
закидывает наметку (сетка которой сейчас надувается водою) как можно дальше,
опускает бережно на дно, легонько подводит к берегу и, прижимая к нему
плотно, но не задевая за неровности, вытаскивает наметку отвесно, против
себя, перехватывая шест обеими руками чем ближе к сетке, тем проворнее.
Очевидно, что тут, кроме ловкости, надо много силы: быстрое течение сносит
наметку вниз, для чего иногда нужно конец шеста положить на плечо, чтоб на
упоре легче было прямо погрузить наметку в воду: ибо наметка должна идти
прямо поперек реки и разом всеми тремя сторонами рамы прикоснуться к стенам
берега, чтоб захватить стоящую возле него рыбу. Если как-нибудь течением
воды наметку заворотит и она боком или краем ударится в берег, рыба от
берега бросится в противную сторону, испугает и увлечет за собою всю другую
рыбу, около стоявшую, хотя бы она и не видала, отчего происходит тревога,
и в таком случае здесь поймать уже нельзя ничего. Мутность воды мешает рыбе
видеть приближение рыболовной спасти, и наметка загребает, так сказать, в
свой кошель всякую рыбу, которая стояла у берега на этом месте. Обыкновенно
попадаются щучки, окуни, ерши, плотва, по большей части мелкая, но иногда
захватываются другие породы рыб, довольно крупные. В реках и речках,
изобильных рыбою, крутоберегих, узких, особенно в верховьях больших прудов,
в эту пору года можно и наметкой наловить множество рыбы. Весело вытряхивать
на снег или на оттаявший берег тяжелую наметку, нагруженную в мотне рыбою,
разнообразие которой особенно приятно. Тут и щука голубое перо, и
полосатый окунь, и пестрый ерш, до того уродливо полный икрою, что точно
брюшко и бока его набиты угловатыми камешками. Тут и многие другие,
золотистые, серебристые, проворные, красивые, давно не виданные охотником
жители водяного царства!
Но вот летняя теплая туча засинела на юго-западном крае горизонта,
брызнули дождевые капли... гром... и полился дождь... Пора обмыть землю,
выходящую из-под снега, опутанную тенетниками, или паутинами, пора растопить
и согнать последние снежные, обледенелые сугробы! Тронулись большие овраги,
подошла лесная вода, бегут потоки, журчат ручьи со всех сторон в реку и
река выходит из берегов, затопляет низменные места, и рыба, оставляя
бесполезные берега, бросается в полой. Наметка уже не годится: пришла пора
употреблять другие рыболовные снасти. Эти снасти: морды, или верши, вятели
(* Или вентели, которые в Можайском уезде называются жохами), хвостуши.
Морда (нерот, или нарот по-московски, или верша по-тульски) есть не что
иное, как плетенный из ивовых прутьев круглый, продолговатый мешок или
бочонок, похожий фигурою на растопыренный колпак; задняя часть его
кругловата и крепко связана, к самому хвосту прикреплен камень, а передняя
раскрыта широко, четвероугольною квадратною рамою, в аршин и даже в аршин с
четвертью в квадрате (* Около Москвы плетут нерота круглые, но это неудобно:
они неплотно ложатся на дно и вставляются в язы, и дыры надо затыкать
лапником, то есть ветвями ели). Внутри этой отверстой стороны выплетено, из
прутьев же, горло в виде воронки, для того чтобы рыбе войти было удобно, а
назад выйти нельзя.
Для ставленья морд в полую воду приготовляются места заранее в межень,
как говорится. Известно, по каким низменностям будет разливаться вода, а
потому на ложбинках, небольших долочках и в неглубоких овражках, всегда на
ходу рыбы, набиваются колья и заплетаются плетнем, шириною от одной сажени
до двух и более, смотря по местности, поверх которого и сквозь который вода
проходит, но рыба, кроме малявки, то есть самой мелкой, сквозь пройти не
может. В середине этого плетня оставляются одни, иногда двое ворот, или
дверей (в аршин или аршин с четвертью шириною), в которые вставляются морды,
прикрепленные к шестам; два хода, или отверстия, оставляются иногда для
того, чтобы можно было ставить одну морду по течению, а другую против
течения воды: рыба идет сначала вверх, а потом, дойдя до края разлива,
возвращается назад и будет попадать в морды в обоих случаях. Когда же вода
пойдет на убыль, то все морды и другие снасти в этом роде ставятся против
ската воды, то есть против течения. Места в полоях между кустами, устья
ручейков, суходолов и вообще всякое углубление земли, сравнительно с прочею
местностью, считаются самыми выгодными местами. В такие морды с загородками
попадает всякая рыба без исключения не только крупная, но и мелкая, потому
что сквозь плетеный нерот не может пролезть и плотичка. Морды, или нероты,
ставят и без плетней, даже без шестов, на одних веревках, но это уже не
весенний лов.
Вятель, вентель, или крылена, как зовут его в низовых губерниях,
фигурою совершенно длинная морда, только вместо прутьев на основании
деревянных обручей обтянута частой сеткой и, сверх того, по обоим бокам
раскрытой передней части имеет крылья, или стенки, из такой же сетки,
пришитые концами к кольям; задняя часть или хвост вятеля также привязан к
колу, и на этих-то трех главных кольях, втыкаемых плотно в землю, крылена
растягивается во всю свою ширину и длину. Ее ставят по залитым водою местам,
предпочтительно тихим, имеющим ровное дно. Название крылена очень
выразительно, потому что боковые ее стенки из сети, заменяющие плетень около
морды, имеют вид растянутых крыльев: общая фигура снасти представляет
разогнутую широко подкову. Крылены имеют ту выгоду, что для них не нужно
приготовлять мест заранее, набивать колья и заплетать плетни, что их можно
ставить везде и переносить с места на место всякий день: ибо если рыба в
продолжение суток не попадает, то это значит, что тут нет ей хода; но зато
па местах, где вода течет глубоко и быстро, вятель, или крылену, нельзя
ставить, потому что ее может снести сильным течением и может прорвать, если
по воде плывут какие-нибудь коряги, большие сучья или вымытые из берега
корни дерев. Морду можно поставить на узком и на довольно глубоком месте
(заранее приготовленном), потому что рыба идет по дну; но крылена становится
не глубже полутора аршина, а иногда и гораздо мельче, притом на местах
пологих и широких, где бы могли растянуться ее крылья. И морду и крылену
можно ставить с лодки, хотя это и не так ловко; но русские люди не боятся
простуды (за что нередко дорого расплачиваются) и обыкновенно, бродя в воде,
иногда по горло, становят свои рыболовные спасти. Морда утверждена, то есть
крепко привязана, в двух местах снаружи к шесту, который проходит посередине
отверстой стороны и, будучи длиннее вершка на три нижнего края морды, плотно
втыкается в дно. Крылена привязана к трем главным кольям и еще к двум, так
сказать, вспомогательным, находящимся посредине крыльев, имеющих в длину
каждое до двух и более аршин; два вспомогательные колышка, поменьше главных,
служат крыльям для лучшего растягиванья и сопротивленья течению воды. Все
пять кольев крепко втыкаются в мягкое дно. В крылены попадается, так же
как в морды, всякая рыба, иногда в таком количестве и такая крупная, что
сетка разрывается или даже выскакивают колья, на которых утверждена крылена.
В водополь очень ловко перебивать несколькими вятелями какой-нибудь
значительный залив воды в узком его месте. Крылены ставят одну возле другой
плотно, крыло с крылом, наблюдая, чтоб одна крылена стояла по течению, или
ходу, воды, а другая напротив, очевидно с тою целью, чтобы рыба вперед
ли, назад ли идет она попадала в расставленные снасти.
Хвостуша уже названием своим показывает, что должна иметь длинный
хвост. Это род морды; она также сплетена из прутьев, только не похожа
фигурой своей на бочонок, имеющий в середине более ширины, на который похожа
морда. Хвостуша от самого переднего отверстия, которое делается и круглым, и
овальным, и четвероугольным, все идет к хвосту уже и связывается внизу там,
где оканчиваются прутья, кончики которых не обрубают; бока хвостуши в трех
или четырех местах, смотря по ее длине, переплетаются вокруг поперечными
поясами из таких же гибких прутьев, для того чтоб вдоль лежащие прутья
связать плотнее и чтоб рыба не могла раздвинуть их и уйти. Хвостуша всегда
бывает длиннее морды, и прутья, для нее употребляемые, потолще; к хвосту ее,
и также к двум концам нижней стороны привязываются довольно тяжелые камни
для погружения и плотного лежанья хвостуши на дне, ибо она ничем другим на
нем не утверждается; к тому же ставится всегда на самом быстром течении,
или, лучше сказать, падении, воды, потому что только оно может захлестать,
забить рыбу в узкую часть, в хвост этой простой снасти, где, по тесноте,
рыбе нельзя поворотиться и выплыть назад, да и быстрина воды мешает ей
сделать поворот. Мне случалось видеть хвостуши, До того полные рыбами, что
задние или последние к выходу не умещались и до половины были наружи. Самое
выгодное место для ставленья хвостуш крутой скат воды, и самое выгодное
время спуск мельничных прудов, когда они переполнятся вешнею водою,
особенно если русло, по которому стремится спертый поток, покато. Я живо
помню эту ловлю в моем детстве: рыбы в реке, па которой я жил, было такое
множество, что теперь оно кажется даже самому мне невероятным; вешняка с
затворами не было еще устроено, в котором можно поднимать один запор за
другим и таким образом спускать постепенно накопляющуюся воду. Вешняк
запружали наглухо, когда сливала полая вода, а весной, когда пруд наливался
как полная чаша и грозил затопить плотину и прорвать, раскапывали заваленный
вешняк. Вода устремлялась с яростью и размывала прошлогоднюю запрудку до
самого дна, до материка. Сильная покатость местоположения умножала водную
быстрину, и я видал тут такую ловлю рыбы хвостушами, какой никогда и нигде
не видывал после. Во всю ширину течения, в разных местах, вколачивали
заранее крепкие колья; к каждому, на довольно длинной веревке, привязывалась
хвостуш а так, чтобы ее можно было вытаскивать на берег не отвязывая.
Впрочем, иногда веревка оканчивалась глухой петлей и надевалась на кол.
Рыба, которая шла сначала вверх, доходя до крутого падения воды, отбивалась
стремлением ее назад, а равно и та, которая скатывалась из пруда вниз по
течению (что всегда бывает по большей части ночью), попадала в хвостуши,
которые хотя не сплошным рядом, но почти перегораживали весь поток. Рыбы
вваливалось невероятное множество и так скоро, что люди, закинув снасти, не
уходили прочь, а стояли на берегу и от времени до времени, через полчаса или
много через час, входили по пояс в воду, вытаскивали до половины набитые
хвостуши разной рыбой, вытряхивали ее на берег и вновь закидывали свои
простые снасти. На берегу была настоящая ярмарка: крик, шум, разговоры и
беготня; куча баб, стариков и мальчишек таскали домой лукошками, мешками и
подолами всякую рыбу; разумеется, немало было и простых зрителей, которые
советовали, помогали и шумели гораздо более настоящих рыбаков. Все это
довершалось ревом падающей воды, с шумом, пеной и брызгами разбивающейся о
крепкое дно и колья с привязанными хвостушами. Много попадалось очень
крупных голавлей, язей, окуней, линей (фунтов по семи) и особенно больших
щук. Я сам видел, как крестьянин, с помощию товарища, вытащил хвостушу, из
которой торчал хвост щуки: весу в ней было один пуд пять фунтов. Не могу
понять, как такая огромная и сильная рыба не выкинулась назад? Должно
предположить, что стремление воды забило ее голову в узкий конец хвостуши,
где она ущемилась между связанными прутьями и где ее захлестало водой; сверх
того, натискавшаяся по бокам щуки другая рыба лишала ее возможности
поворотиться. Хвостуши, оставляемые на ночь, то есть часов на шесть,
набивались рыбою только на четверть не вровень с краями, но сверху
обыкновенно была мелкая плотва: вероятно, крупная рыба выскакивала.
Во время самого разлива полой воды щуки мечут икру и выпускают молоки;
в продолжение этой операции они ходят поверху одна за другою, иногда по
нескольку штук. Заметив места, около которых они трутся всегда в траве или
кустах по полоям, охотник входит тихо в воду и стоит неподвижно сбоку
рыбьего хода с готовою острогою, и, когда щуки подплывут к нему близко, бьет
их своим нептуновским трезубцем, который имеет, однако, не три, а пять и
более зубцов, или игл с зазубринами. В это же время стреляют щук из ружей
крупной дробью, потому что щуки ходят высоко и не только спинное перо, но и
часть спины видна на поверхности. И острогой и ружьем добывают иногда таких
огромных щук, какие редко попадаются рыбакам в обыкновенные рыболовные
снасти и если попадаются, то снасти не выдерживают.
Будите охочи, забавляйтеся, утешайтеся сею доброю потехою, зело
потешно, и угодно, и весело, да не одолеют вас кручины и печали всякие.
Избирайте дни, ездите часто, напускайте, добывайте не лениво и бесскучно, да
не забудут птицы премудрую и красную свою добычу.
О славные мои советники и достоверные и премудрые охотники! Радуйтеся и
веселитеся, утешайтеся и наслаждайтесь сердцами своими добрым и веселым сим
утешением в предыдущие лета!
(Древ. росс. Вивлиофика, ч. Ill, книга Урядник сокольничья пути .)
Хотя содержание сей статьи положительно объясняется ее названием, но я
хочу предварительно сказать несколько слов о ястребах вообще. Все хищные
птицы высшего, среднего и даже низшего разряда могут быть разделены на две