Алейхем Шолом. Менахем-Мендл

   - На что мне чужие узлы? - говорю я.
   - Не бойтесь! - отвечает она. - Это не деньги, - бумажки какие-то, листки...
   И действительно. Уже сидя в вагоне, я из любопытства развязал узел. Заглянул, - а там целый клад! Письма от сватов, списки родителей женихов и невест и всякие другие бумажки. Среди этих бумажек - длинный список женихов и невест на древнееврейском языке. Передаю тебе его слово в слово:
   Овруч. Хава, дочь богача реб Лейви Тонкиног... Знатное происхождение... Жена его, Мириам-Гитл... тоже из знатных... Высокого роста... Красавица... Четыре тысячи... Хочет "окончившего"...
   Балта. Файтл, сын богача реб Иосифа Гитлмахера... Просвещенец...* Сионист... Окончил бухгалтерию... От призыва свободен... Молится ежедневно... Хочет денег...
   Глухое. Ефим Балясный... Аптекарь... бритый... Расположен к евреям... Дает деньги в рост... Хочет брюнетку...
   Дубна. Лея, дочь богача реб Меера Коржик... Родовитость... Низенького роста... Рыжая... Говорит по-французски... Может дать деньги...
   Гайсин. Липе Браш... Шурин Ици Коймена... Советник на сахарном заводе реб Залмана Радомысльского... Единственный сын... Красавец... Хитрющие глаза... Хочет золотое дно...
   Винница. Хаим Гехт... Холостяк, играет на бирже... Разъезжает в фаэтоне... Крупно зарабатывает... Стоит десять тысяч...
   Житомир. Богач Шлойме-Залман Таратайка... Две девицы... Красавицы -прима... Младшая рябоватая... Рояль, немецкий, французский... Хотят образованного... Диплом не обязательно.
   Хмельник. Богачиха Бася Флекл... Вдова, ростовщица... Удивительная умница... Хочет талмудиста... Можно без денег...
   Тальное. Раввин реб Авремеле Файнцик... Вдовец... Хасид... Знаток библии... Ищет вдову с делом...
   Ямполь. Мойше-Нисл Кимбак... Богач-выскочка... Жена его, госпожа Бейля-Лея... До зарезу хотят просватать... Сколько бы другая сторона ни дала, обязуется дать в два раза больше. Вознаграждение свату немедленно при помолвке... Подарок свату экстра от мамаши...
   Касриловка. Реб Носон Корах... Богат как Крез... Ужасная свинья... Сын ученого Йосеф-Ицхока... Ученая голова... Тургенев и Дарвин... Тихий омут... Ищет бедную сиротку... Красавицу из красавиц... Не хвор выслать на расходы... Не подмажешь, не поедешь...
   Липовец. Сын богача Лейбуша Капоте... Заядлый хасид... Сдает экзамены за восемь классов... Живет в Одессе... Играет на скрипке и знает древнееврейский... Красавец...
   Межбиж. Реб Шимшон-Шепсл Шимелиш... Вдовец... Имеет двух дочерей и три тысячи... Но должен прежде сам жениться... Хочет также девицу...
   Немиров. Смицик Бернард Моисеевич... Из настоящих Смициков... Разведен... самостоятельный... Мастерски играет в преферанс... Вхож к начальству... Достоин девицы с пятью тысячами, либо разводки с десятью тысячами...
   Смела. Переле Дама... Разводка с десятью тысячами... Требуется просвещенный комиссионер...
   Игнатовка. Домовладелец реб Менде Лопата... Старик за семьдесят... Но держится крепко... Похоронил трех жен... Хочет девицу...
   Прилуки. Гимназист Фрайтик... Сын богача Михеля Фрайтика... Носит дома шапку...* Не пишет по субботам.... Хочет двадцать тысяч, ни копейки меньше.... Сам дает половину этой суммы...
   Царицын. Опись богача вдовца Фишера... Живет в Астрахани... Обещал два выигрышных билета первого займа... Кроме вознаграждения свату... Нужно написать еще раз... Просил выслать двадцать пять рублей на расходы... По крайней мере - марки...
   Кременчуг. Просвещенный и заклятый сионист... Сотни комиссий... "Умница... Шахматист... Талмуд - наизусть... Знаток... Говорун... Остряк... Прекрасный почерк... Слыхал, что он уже женился...
   Радомысль. Внук реб Нафтоли Радомысльского... Приверженец Садагоры...* Сахарный завод... Золотое дно... Наполовину хасид, наполовину немец* короткие пейсы* и длинный сюртук... Знаток языков и раввинской учености... Имеет дядю миллионера и зачетную квитанцию*. Ищет красавицу из хорошей семьи, двести тысяч, рояль, порядочность, французский язык, парик, умение танцевать, набожность, барышню без кавалеров...
   Шпола. Богач и мудрец Эля Чернобыльский... Живет в Егупце.. Маклер по сахару и имениям... Компаньон знаменитого богача Бабишке... Единственная дочь... Хочет звездочку с неба.. Знатока большего, чем доктор... Свободного от призыва... Красивого, как Иосиф-прекрасный, умного, как Соломон-мудрый...* Певца и музыканта на всех инструментах... Семью без пятнышка... Денег без счету... Все качества... Чуть ли не Бродского... Телеграфировал в Радомысль...
   Томашполь. Пять девиц... Три красавицы и две - образины... И каждой - либо доктора с кабинетом и обстановкой, либо адвоката с практикой в Егупце... Писал много раз...
   И вот сижу я в вагоне с узлом этого Лебельского, читаю еще и еще раз список женихов и невест и думаю: "Господи боже мой! Сколько профессий создал всевышний для своих евреев! Вот, к примеру, сватовство это самое. Что, казалось бы, может быть солиднее, приличнее, лучше и легче этого? Работы почти никакой! Нужно иметь только клепку в голове, уметь прикидывать, кто кому под стать. Например: Овруч имеет девицу-красавицу с четырьмя тысячами, желающую окончившего, а в Балте живет сионист, ученый, который окончил бухгалтерию и ищет в браке деньги, - чем не пара? Или, скажем, в Тальном сидит вдовец, который ищет вдову с торговлей. Отчего бы ему не потрудиться съездить в Хмельник к вдове Басе Флекл, которая ищет вдовца, хотя бы без денег, но обязательно ученого? Словом, дорогая моя, нужно только уметь строить комбинации. Если бы я родился сватом, я поставил бы это дело совсем по-другому. Я бы списался со всеми сватами на свете, собрал бы все их списки и засел бы сочетать, - предварительно, конечно, на бумаге, - этого жениха с этой невестой, ту невесту с тем женихом... А в каждом городе у меня был бы компаньон, - сколько городов, столько и компаньонов. А заработки делил бы по справедливости: половина - мне, половина - тебе. Возможно, что имело бы смысл открыть контору в Егупце или в Одессе, содержать людей, которые сидели бы, писали письма и посылали телеграммы, - а я сам ничего не делаю, сижу, составляю пары и строю комбинации".
   Такого рода мысли и фантазии мелькают у меня в голове. Между тем приносит нелегкая в вагон какого-то пассажира, заросшего с головы до пят; тащит за собой мешок, сопит, как гусь, и обращается ко мне по-особому вежливо, совсем не так, как водится:
   - Молодой человек! - говорит он. - Не будете ли вы так любезны потревожить свою особу и чуть потесниться, дабы такой человек, как я, к примеру, мог иметь честь примоститься на минутку рядышком с вами?
   - Почему же нет? Пожалуйста! С удовольствием! - отвечаю я, освобождаю для него место и спрашиваю больше приличия ради: - Из каких будете мест?
   - Откуда явился, то есть? Из Кореца, - отвечает он. - Имя мое Ошер, а зовут меня реб Ошер-сват. Я уже, - говорит, - потихоньку да полегоньку, с божьей помощью, почти сорок лет этим делом занимаюсь.
   - Вот как? - говорю я. - Значит, вы тоже сват?
   - Итак, - отвечает он, - я должен толковать ваши слова в том смысле, что уж вы-то наверное сват. Значит, свой брат. В таком случае вам по закону полагается приветствие.
   Так заявляет этот самый сват, сует мне огромную, мягкую, волосатую руку и спрашивает, тоже, очевидно, из вежливости:
   - Ваше имя?
   - Менахем-Мендл...
   - Знакомое имя, - говорит он, - слыхал как-то, не помню где. Послушайте, продолжает он, - реб Менахем-Мендл, что я вам скажу. Уж ежели стряслась такая беда, то есть, я хочу сказать, - уж ежели господь бог по мудрости своей великой так судил, чтобы мы, два свата, столкнулись в одном месте, то, может быть, возможно, чтобы мы тут же, сидя с вами в вагоне, что-нибудь наладили?
   - А именно? - спрашиваю я. - Что бы мы могли наладить?
   - Может быть, - говорит он, - у вас найдется охотник на хорошее вино в скверной посудине?
   - А именно? Что вы называете хорошим вином в скверной посудине?
   - Разрешите, - отвечает он. - Сейчас объясню, и тогда вам все станет ясно. Но... Вы должны вникнуть в это дело. У меня имеется в Ярмолинце товарец... Отборный, прямо-таки редкость... Зовут его реб Ицикл Ташрац. Что касается происхождения, то об этом и говорить не приходится. Дальше некуда! Мало того что он сам знатного рода, - она, жена его, еще более родовита, чем он. Беда только в том, что за свою родовитость этот Ташрац хочет получить наличными. Сколько бы он ни дал, ему хочется, чтобы другая сторона дала в два раза больше...
   - Позвольте, - говорю я, - мне кажется, есть как раз то, что вам требуется.
   Хватаюсь за свой узел, достаю памятную книжку Лейбе Лебельского, отыскиваю Ямполь и показываю:
   - Вот он тот, кого вы ищете! Прочтите - увидите: "Мойше-Нисл Кимбак... Богач-выскочка... До зарезу хотят просватать... Сколько бы другая сторона ни дала, обязуется дать в два раза больше..." Как раз то, что вам нужно!
   Услыхав такие речи и узнав, что этот Мойше-Нисл Кимбак вдобавок обещает вознаграждение сватам сразу же при помолвке и, кроме того, еще специальный подарок от мамаши, - мой реб Отер вскочил с места, схватил меня за руку и говорит:
   - Поздравляю вас, реб Менахем-Мендл! Мы сделали дело! Я заметил у вас в корзинке, если не ошибаюсь, яичные коржики, чай, сахар и прочую дребедень, может быть, не мешало бы нам пока что перекусить, а когда мы, с божьей помощью, доберемся благополучно до Фастова, вы потрудитесь сбегать за кипятком, - я видел, у вас есть чайник, - выпьем по стаканчику чаю, а на станции, надо полагать, и винца достанем, пятидесятисемиградусной, тогда выпьем заодно за здоровье моего ярмолинецкого аристократа и вашего ямпольского богача, которому так не терпится просватать, и пускай будет в добрый и счастливый час!
   - Аминь! - отвечаю. - Вашими устами да мед пить! - Но не так скоро дело делается, как сказка сказывается...
   - Разрешите, - перебивает он меня, - вы не знаете, реб Менахем-Мендл, с кем дело имеете. Я не мальчик! Вы изволите разговаривать с мировым сватом по имени реб Ошер, у которого волос на голове меньше, чем устроенных им браков. Дай бог нам обоим столько сотен, сколько пар у меня уже развелись, снова поженились и снова развелись... Стоит мне только заглянуть в список, я сразу нащупаю, пойдет дело или не пойдет. Ваш Мойше-Нисл, насколько я понимаю, не без изъяна. В самом деле, давайте разберем, отчего ему так приспичило? И по какому случаю так горячится мамаша и даже обещает подарок свату от себя? Видимо, где-то копошится червячок. То есть яблочко, очевидно, с червоточиной...
   - Каков же, - говорю, - будет ваш совет?
   - Совет, - отвечает он, - самый простой: мы оба должны немедленно разъехаться в разные стороны. Я в Ярмолинец - к моему знатному Ицику Ташрацу, а вы - в Ямполь, к вашему Мойше-Нислу Кимбаку. Но... работать нам придется изо всех сил. Вы, с вашей стороны, должны будете настаивать, чтобы ваше червивое яблочко дало как можно больше, а я, со своей стороны, конечно, постараюсь, чтобы мой Ташрац дал действительно половину, как обещал... Потому что мало ли что взбредет в голову человеку, торгующему своим происхождением?
   Как видишь, дорогая моя, началось как будто с пустяков, с шутки, а кончилось настоящим делом. Пока то да се, мы приехали в Фастов. По приезде в Фастов мы прежде всего напились чаю, закусили честь-честью и стали серьезно обсуждать наше дело. Сначала, по правде сказать, мне от всей этой истории было не по себе: какой я сват? И какое отношение я имею к чужим спискам? Ведь это же, если хочешь, - прямой грабеж! Человек, скажем, уронил кошелек с деньгами, а я поднял... Но, с другой стороны, что особенного случилось? Одно из двух: если выгорит, - поделимся! Ведь я же не разбойник с большой дороги, - мне чужого не надо. Словом, выходит, что никакой несправедливости во всем этом нет, и мы порешили двинуться в путь - он в Ярмолинец, я - в Ямполь. Сговорились мы так: сразу же по приезде на место я прежде всего должен выведать, в чем тут дело, почему этому Мойше-Нислу Кимбаку так не терпится просватать. А когда я осмотрю дом и самый "предмет" мне понравится, я должен дать телеграмму реб Ошеру в Ярмолинец: "Так, мол, и так", а он мне ответит телеграммой: "Так, мол, и так", - и тогда мы съедемся, вероятно, в Жмеринке на смотрины, и, если пара подходящая, сватовство состоится. "Главное, - говорит он мне, - вы, реб Менахем-Мендл, должны не жалеть расходов, давать депеши, потому что при сватовстве депеша - самое важное... Родителей жениха и невесты, - говорит он, - при виде депеши черт за душу хватает..."
   Когда дело дошло до расставания и надо было покупать билеты, оказалось, что моему мировому свату реб Ошеру не хватает на дорогу. Он, говорит, израсходовался до последней копейки на депеши и телеграммы. "Дай вам бог, говорит он, - зарабатывать ежемесячно столько, во сколько мне в неделю обходятся депеши и телеграммы!" Понимаешь? Вот она, какая профессия! Словом, поезд дожидаться не станет, пришлось мне выложить несколько рублей, - не расстраивать же дела из-за расходов! Мы обменялись адресами, очень тепло распрощались и разъехались - он в Ярмолинец, а я - в Ямполь.
   Приехал в Ямполь и перво-наперво стал выведывать:
   - Кто такой Мойше-Нисл Кимбак?
   - Дай бог всем евреям жить не хуже! - отвечают мне.
   - Много у него детей?
   - Много детей бывает у нищих... А богач имеет одно только дитя.
   - Какое дитя?
   - Дочь, - говорят.
   - Какова она из себя?
   - Из нее можно сделать двух..
   - А приданого он много дает?
   - Сколько бы ни давал, - отвечают, - он не хвор дать в два раза больше.
   Хочу нащупать, в чем дело? Но щупай тут, щупай там - ничего не нащупаешь. Тогда я надел субботний кафтан и отправился прямо к этому Кимбаку.
   Ну, описать тебе дом я просто не в состоянии. Богатый дом, полная чаша, а люди - брильянты! Когда я сказал, кто я такой и зачем приехал, меня приняли по-царски, угостили сладким чаем с печеньем и лимонным вареньем, поставили на стол бутылку хорошей вишневки. Он Мойше-Нисл то есть, мне ужасно понравился: приветливый такой, душевный человек, можно сказать, без желчи. Да и она, Бейля-Лея то есть, понравилась мне с первого взгляда. Дородная женщина, с двойным подбородком, тихая, скромная. Оба они стали выпытывать у меня, кто другая сторона, хорош ли у них сын и что он умеет? Что мне было сказать, когда я и сам не знаю? Но человек с головой на плечах находит выход из положения.
   - Давайте, - говорю я им, - покончим сначала с одной стороной, а потом будем толковать о другой. Во-первых, я хотел бы знать точно, сколько вы приданого даете? А во-вторых, я хотел бы повидать вашу дочь.
   Услыхав такие речи, он, Мойше-Нисл то есть, обращается к жене, Бейле-Лее то есть:
   - Где ж это Сонечка? Позови-ка ее.
   - Сонечка одевается, - отвечает ему жена, подымается с места и уходит в соседнюю комнату, а мы с ним, с Мойше-Нислом то есть, остаемся одни. Выпили по рюмочке вишневки, закусили лимонным вареньем и беседуем. О чем? Я и сам не знаю, - так, вообще, о всякой всячине.
   - Давно вы уже занимаетесь своим делом? - спрашивает он и наливает мне рюмку вишневки.
   - С самой женитьбы, - отвечаю я. - Мой тесть - сват, и отец у меня был сватом, и все мои братья занимаются тем же, чуть ли не вся наша семья, говорю, - состоит из сватов...
   Лгу на чем свет стоит, даже не поморщившись, и чувствую только, что лицо у меня пылает. Сам не знаю, откуда что взялось! Но что же мне было делать? Как твоя мать говорит: "Влез в болото, - полезай дальше..." Решил я про себя, как я уже говорил тебе, что если всевышний окажет мне милость и я обломаю это дело, - свою часть заработка, с божьей помощью, без всяких отговорок, поделить пополам с тем сватом, Лейбе Лебельским, который оставил в заезжем доме свой узелок с бумагами. Чем он виноват? Ведь, если судить по справедливости, то, может быть, все мое вознаграждение принадлежит ему, Лейбе Лебельскому то есть? Но - с другой стороны, а я с чем же останусь? Ведь я же, собственно говоря, во всей этой истории главный зачинщик. А труды мои совсем ничего не стоят?! И врать без зазрения совести ради другого я тоже как будто не нанимался. Да и кто знает, может быть, бог так судил, чтобы тот потерял, а я чтобы нашел и чтобы благодаря мне три человека заработали деньги?
   Размышляю я таким образом, а в это время отворяются двери и входит мамаша, Бейля-Лея то есть, а следом за ней Сонечка, невеста то есть. Красивая, высокая, полная и солидная такая, вроде мамаши. "Ну, и рост и объем, не сглазить бы! - думаю я. - Не Сонечка, а целый "сонечник"!" Одета она, невеста, как-то странно: в длинный капот, пестрый такой, и выглядит она скорее замужней женщиной - не потому, что она стара на вид, а потому что уж очень широка! Надо было бы с ней кое о чем побеседовать, посмотреть, что за зверь такой, но он, отец то есть, слова сказать не дает. Говорит без остановки, так и сыплет. О чем, думаешь, говорит? О Ямполе. Что это за город! Город сплетников, завистников, клеветников, готовы человека в ложке утопить... Пустые разговоры.
   Спасибо, мамаша, Бейля-Лея то есть, перебила и обратилась к мужу:
   - Мойше-Нисл, может быть, хватит уже разговаривать? Пускай лучше Сонечка сыграет им на "ферчипьяне"!
   - Я ничего против не имею! - ответил ей Мойше-Нисл и подмигнул дочери.
   Подходит она к "фертипьяну", усаживается, раскрывает большую книгу и начинает почем зря молотить пальцами. Тогда мамаша говорит ей:
   - Сонечка, к чему тебе "тюды"?1 Сыграй им лучше "Ехал козак за Дунаем", что-нибудь из "Колдуньи" или "Субботнюю песню"...
   - Пожалуйста, не мешай! - отвечает Сонечка и продолжает барабанить так быстро, что даже глаз не поспевает за пальцами, а мать смотрит на нее не отрываясь, будто хочет сказать: "Видали, какие пальцы?"
   В самый разгар игры отец с матерью незаметно выскользнули из комнаты, и мы с невестой, с Сонечкой то есть, остались с глазу на глаз.
   "Теперь, думаю, самое время потолковать с ней, узнать хотя бы, умеет ли она говорить". Но с чего начать? Хоть убей, не знаю! Поднимаюсь с места, подхожу, становлюсь у нее за спиной и говорю:
   - Извините, Сонечка, что перебиваю вас посреди игры. Я хотел вас кое о чем спросить...
   Она поворачивает ко мне лицо, смотрит сердито и спрашивает по-русски:
   - Например?
   - Например, - говорю, - я хотел спросить у вас, каковы ваши требования? То есть какого, к примеру, жениха вы хотели бы, чтобы вам дали?
   - Видите, - отвечает она уже немного мягче и опустив глаза, - собственно, я хотела бы "окончившего", но я знаю, что это понапрасну. Поэтому я хотела бы по крайней мере, чтобы он был образованный, потому что, хотя наш Ямполь считается фанатическим городом, мы все же получили русское образование. И хотя мы не посещаем учебных заведений, вы все же не найдете у нас ни одной барышни, которая не была бы знакома с Эмилем Золя, с Пушкиным и даже с Горьким...
   Разговорилась моя красавица, Сонечка то есть, и пошла молоть наполовину по-еврейски, наполовину по-русски, то есть больше по-русски, чем по-еврейски. В это время входит мамаша и отзывает невесту, словно хочет сказать: "Все хорошо в меру!" Входит отец, и мы снова усаживаемся с ним вдвоем и начинаем обсуждать: сколько он дает приданого, где бы съехаться на смотрины, когда справлять свадьбу и тому подобные подробности дела. Потом подымаюсь и хочу идти на станцию - дать телеграмму, но Мойше-Нисл берет меня за руку и говорит:
   - Вы не пойдете, реб Менахем-Мендл! Вы прежде пообедаете с нами, вы, наверное, голодны.
   Пошли руки мыть, сели за стол, выпили по рюмочке вишневки, а у него, у отца то есть, все время рот не закрывается: Ямполь, Ямполь и Ямполь...
   - Вы не знаете, - говорит он, - что это за город! Город бездельников и сплетников! Если бы вы меня послушали, вы держались бы от них в стороне, не говорили бы с ними ни слова. Ничего не рассказывайте им - кто вы, откуда, что вы тут делаете... А моего имени даже не упоминайте, как будто вы меня и не знаете. Понимаете, реб Менахем-Мендл? Вы меня совсем не знаете!
   Так он мне наказывает раз десять подряд. Я ухожу и даю телеграмму моему компаньону в Ярмолинец, как мы и сговорились. А пишу я ему очень ясно следующее:
   "Товар осмотрел. Первый сорт. Шесть тысяч. Телеграфируйте, сколько напротив. Где съехаемся..."
   На другой день от моего компаньона прибывает какой-то странный ответ:
   "Упирался десять. Напротив половина шесть. Работайте набавке. Согласен Жмеринке. Товар прима. Телеграмируйте".
   Бегу к своему Мойше-Нислу, показываю ему депешу и прошу разъяснить мне ее, потому что я ни слова не понимаю. Он прочитал депешу и говорит:
   - Чудак! Чего вы тут не понимаете? Ведь это же яснее ясного. Он, понимаете ли, хочет, чтобы я дал десять, тогда он мне даст половину шести, то есть три тысячи. Напишите же ему, что он чересчур умен. Короче говоря: сколько бы он ни дал, даю в два раза больше. И еще пишите, чтоб не медлил, потому что найдется другой.
   Я послушал его и дал компаньону такую депешу:
   "Коротки слово. Сколько дает, кладу напротив два раза более. Не медливать. Подхватится другой".
   В ответ получаю снова непонятную телеграмму:
   "Согласен два раза менее выговором тысяча назад. Товар находка".
   Снова бегу с депешей к моему Кимбаку. А он опять:
   - Все ясно. Ваш компаньон говорит, что согласен дать ровно половину, но с условием, что получит тысячу обратно. Это значит: если я, к примеру, дам десять, то он должен был бы дать пять; но ему хочется оттянуть одну тысячу. Получится, значит, что я даю десять, а он - только четыре. Неглуп, что и говорить! Он хочет меня обдурить с головы до пят. Но я, знаете ли, купец и в делах кое-что понимаю. Я лучше дам ему вдвое больше того, что дает он, да еще накину тысячу. Иначе говоря, если он даст три - дам семь, даст четыре - дам девять, даст пять - дам одиннадцать. Раскусили? Так вот, - говорит, - идите сейчас же и дайте ему "строчную", чтоб он не тянул и пусть тоже ответит вам "строчной" о встрече, и дело с концом!
   Бегу, даю своему Ошеру "строчную" депешу:
   "Даст три - кладет семь. Даст четыре - кладет девять, даст пять - кладет одиннадцать. Не тянуть длинную скамейку. Строчите выехаем".
   В ответ получаю "строчную" депешу - всего два слова:
   "Выехаем. Выехайте".
   Когда прибывает такая важная депеша? Конечно, ночью. И ты сама должна понять, что спать в эту ночь я уже больше не мог. Стал рассчитывать, сколько, примерно, наберется на мою долю, если, скажем, всевышний поможет, и я сосватаю весь список, который Лейбе Лебельский потерял? Что тут, в сущности, невозможного, если бог захочет? Я твердо решил: как только, с божьей помощью, проведу это дело, заключить с Ошером постоянный союз. Человек он, судя по всему, предприимчивый, да и везет ему здорово. И, разумеется, Лейбе Лебельский тоже не будет обойден. Что я могу иметь против него? Он тоже бедняк, обремененный семьей...
   Еле дождался утра, помолился и пошел к моим Кимбакам - депешу показывать. Те сразу велели подать кофе со сдобными булочками, и было решено, что в тот же день мы вчетвером выезжаем в Жмеринку. Но для того чтобы Ямполю не показалось подозрительным, чего это мы едем вчетвером, мы устроили так: я выезжаю с поездом, который уходит раньше, а они - позже. А до их приезда я в Жмеринке присмотрю для них гостиницу получше и закажу приличный ужин.
   Так оно и было. Приехал я в Жмеринку раньше всех, остановился в лучшей гостинице, собственно единственной в Жмеринке, под названием "Одесская гостиница". Познакомился первым долгом с хозяйкой, - очень славная женщина, гостеприимная такая. Спрашиваю:
   - Что у вас можно покушать?
   - А чего бы вы хотели?
   - Рыба у вас есть?
   - Можно купить.
   - Ну, а бульон?
   - Можно и бульон сварить.
   - С чем? С лапшой или с рисом?
   - Хотя бы с клецками.
   - Ну, а скажем, к примеру, жареные утки?
   - За деньги, - говорит, - можно и уток достать..
   - Ну, а пить? - спрашиваю.
   - А что вы пьете?
   - Пиво есть?
   - Почему нет?
   - А вино?
   - Были бы денежки!
   - Так вот, - говорю я, - потрудитесь, дорогая моя, готовьте ужин не больше, не меньше, как на восемь персон.
   - Откуда взялось восемь персон? - отвечает она. - Ведь вы только один?
   - Странная женщина! - говорю я. - Какое вам дело? Вам говорят восемь, значит, - восемь.
   Во время нашего разговора входит мой компаньон, реб Ошер то есть, бросается ко мне на шею и начинает целовать меня и обнимать, как родной отец:
   - Чуяло мое сердце, - говорит он, - что найду вас здесь, в "Одесской гостинице"! Тут есть что перекусить?
   - Только что, - отвечаю, - я заказал хозяйке ужин на восемь персон.
   - При чем тут ужин? - говорит он. - Ужин - ужином, но пока обе стороны выберутся и приедут, мы вовсе не обязаны поститься. Вы тут, я вижу, свой человек. Прикажите накрывать на стол, пусть нам подадут водочки и чего-нибудь мясного на закуску. Кушать хочется, - говорит, - до полусмерти!
   И, не ожидая долго, реб Ошер направляется на кухню руки мыть, знакомится с хозяйкой, велит подавать, что можно, и мы садимся честь-честью за стол, а реб Ошер, закусывая, рассказывает чудеса, как он стену пробивал, в лепешку расшибался, пока, наконец, ему удалось уломать своего аристократа дать эти три тысячи.
   - Как это, - говорю я, - три тысячи? Ведь речь шла о четырех и не меньше?
   - Разрешите, - отвечает он, - реб Менахем-Мендл! Я знаю, что делаю. Меня зовут реб Ошер! Надо вам знать, - говорит он, - что мой Ташрац вовсе ничего давать не хотел, потому что он знатного происхождения, а жена еще больше родовита. Он, говорит, если бы хотел породниться с кем попало, так ему бы еще доплатили. Словом, я достаточно потрудился, горы ворочал, и еле-еле с грехом пополам уговорил его дать по крайней мере две тысячи.
   - Что значит, - говорю, - две тысячи? Ведь вы же только что говорили - три тысячи!
   - Разрешите! - снова отвечает он. - Реб-Менахем-Мендл, я сват более опытный, чем вы, и зовут меня реб Ошер! Пускай стороны съедутся, пускай жених с невестой свидятся, тогда все будет в порядке. Из-за какой-нибудь несчастной тысячи у меня сватовство не расстраивается! Меня, понимаете ли, зовут реб Ошер! Есть, правда, одна заковыка, которая меня тревожит...