Амаду Жоржи. Подполье свободы

   Писатель показывает нам героев романа в пылу борьбы и в мирном труде, в кругу семьи и в тюремных застенках, где палачи тщетно пытаются сломить их непреклонную волю. Но где бы ни находились эти люди, их никогда не покидает стремление добиться свободы для своего народа, горячая любовь к своей родной партии и к оплоту мира – Советскому Союзу.
   Эти чувства как нельзя лучше переданы автором в одном из эпизодов романа, когда Мариана Азеведо, стойкая коммунистка и прекрасный человек, размышляет о своей партии: «О, ее партия – партия, за которую отдал жизнь отец, из-за которой столько людей отказываются от домашнего уюта, подвергают себя опасности, лишают себя дневного света и права свободно ходить по улицам! Как любит она эту партию, бесстрашную и гонимую, которая бодрствует в предрассветный час для того, чтобы зажечь грядущую зарю человечества! Чувство великой гордости наполняет сердце Марианы всякий раз, как она, незаметная работница из Сан-Пауло, думает о своей партии. С чем можно сравнить ее партию, состоящую из людей, живущих под чужими именами, неизвестно где, людей, чьи ночи бессонны и чьи тела отмечены следами полицейских пыток? Эта партия напоминает ей море, бескрайнее синее море… Словно море, словно океан, не имеет границ ее партий: она простерлась по всему необъятному миру, победила в Советском Союзе, сражается в Испании, развернула суровую борьбу в других странах – подземное море, которое в один прекрасный день прорвется на поверхность и гигантскими волнами смоет гниль и несправедливость с лица земли».
 
   Светлому миру высоких мыслей и чувств, самоотверженному героизму простых людей Бразилии, руководимых компартией, противостоит в «Подполье свободы» насквозь прогнивший мир алчности, наживы, насилия, разврата.
   Центральной фигурой в стане врагов бразильского народа является в романе Жозе Коста-Вале – владелец огромного состояния, банков, заводов, обширных поместий, железных дорог, газет, влиятельный лидер консерваторов. Несмотря на преклонный возраст и болезни, он полон неукротимой энергии. Им владеет единственная страсть – «делать деньги». На протяжении романа мы видим, как он старается завладеть выгодным для него предприятием – залежами марганцевой руды в долине реки Салгадо. Вернувшись из поездки в Европу, где он встречался с гитлеровскими финансистами, стремившимися перехватить у американцев концессии на марганец, Коста-Вале собирается решить для себя вопрос, кого ему выгоднее привлечь в компаньоны – фашистскую Германию или США. Интересы его родины – Бразилии, будущее бразильского народа нисколько не трогают банкира. Он смотрит на страну как на свое родовое имение – фазенду, распоряжаться которой он вправе, как сочтет для себя наиболее удобным. Он не останавливается перед тем, чтобы согнать с обжитой ими земли коренных жителей и заселить ее японскими колонистами. В полном согласии с этой тайной политикой национального предательства и поступает Коста-Вале, останавливая свой выбор на американских капиталистах – злейших врагах латиноамериканских трудящихся. Местным коста-вале обязаны представители иностранного капитала своим вторжением в экономическую жизнь страны, захватом концессий стратегического значения.
   Откровенным пропагандистом подобной же рабовладельческой идеологии является экс-сенатор Венансио Флоривал – крупнейший плантатор, воля которого является законом для населения огромных земельных пространств. Исключительное невежество, грубость, практикуемые им на своих фазендах убийства и насилия не мешают ему занимать почетное место в правящей клике.
   Вокруг этих ловких и предприимчивых дельцов группируется целый ряд хищников более мелкого калибра. Они составляют «изворотливый и властный мир бизнеса, банков, предприятий, фабрик, торговых фирм и компаний, огромных фазенд – мир, в центре которого находились ловкие и предприимчивые люди.., державшие в руках политиков, журналистов, служащих, полицейских, адвокатов… мир, подавляющий людей своей силой…». Такова фабрикантша-миллионерша да Toppe, вышедшая из среды социальных отбросов, покупающая себе титул, положение, знатное родство. Таков экс-депутат, а затем министр юстиции, выходец из старинной аристократии Артур Карнейро-Маседо-да-Роша, утративший свои прежние привилегии и ставший послушной марионеткой в руках банкира Коста-Вале. Таков сын министра – великосветский шалопай и дегенерат Пауло, приносящий в жертву своей дипломатической карьере и богатству любовь талантливой молодой девушки. Таков беспринципный честолюбец Лукас Пуччини, превращающийся из жалкого приказчика в одного из самых богатых и влиятельных лиц в стране.
   Растленный мир реакционной науки и искусства представлен в романе отвратительными «лакеями мысли и пера» – поэтом Сезаром Гильерме Шопелом, «социологом» Эрмесом Резенде, врачом Алсебиадесом де Мораисом и другими.
   Звериное лицо бразильской реакции, таким образом, показано в романе Амаду с исчерпывающей полнотой и чрезвычайно ярко. Не менее колоритно обрисованы писателем американские агрессоры. Из них наиболее типичны представитель американских монополистов Джон Б. Карлтон и атташе по вопросам культуры, тайный агент Федерального бюро расследований Теодор Грант. Несмотря на то, что внешне Карлтон – грубый, невежественный, в прямом и переносном смысле оплевывающий всех и вся – совершенно не похож на учтивого «ценителя культуры» Тео Гранта, писатель искусно показывает их внутреннее единство. Оба они охвачены стремлением захватить естественные богатства чужой страны, боязнью, чтобы они не достались их немецко-фашистским соперникам, и презрением к судьбе самой Бразилии и ее народа. Кровавая расправа с жителями, согнанными с захваченных американцами земель, показывает подлинное лицо этих агрессоров.
   Верно показана в романе и та стратегическая роль, которую уже в те годы американские империалисты отводили Бразилии как возможному плацдарму США в будущей войне за мировое господство. Строя аэродром на марганцевых приисках в долине реки Салгадо, американские инженеры не скрывают от своих бразильских приказчиков, что этот аэродром в случае войны будет иметь огромное стратегическое значение.
   Таким образом, анализируя историческую обстановку, сложившуюся в Бразилии в конце тридцатых годов XX столетия, Жоржи Амаду подходит к своей задаче как писатель, глубоко осмысливший огромный политический опыт последних лет. Это придает его анализу особую остроту. Показывая исключительно богатую галерею деятелей бразильской и американской реакции, последовательных и убежденных врагов бразильского народа, Амаду, пожалуй, первый из писателей Латинской Америки с такой полнотой вскрывает связь реакционеров южноамериканского континента с силами мировой реакции. Если во многих романах прогрессивных латиноамериканских писателей фигуры реакционеров носят чисто местный характер, то в «Подполье свободы» бразильские промышленники и помещики показаны как сознательные враги прогресса, как один из мощных отрядов мировой реакции. Политическая действительность Латинской Америки наших дней и особенно последние события в Гватемале и в самой Бразилии после самоубийства президента Варгаса вполне подтверждают эту оценку писателя.
   И все же автор, а за ним и читатель горячо верят в окончательную победу бразильского народа над силами империализма и внутренней реакции, в победу дела мира и национального освобождения. Несмотря на тяжелые потери и временные неудачи, Коммунистическая партия Бразилии благодаря героизму своих членов и всего бразильского народа выходит победительницей из суровой и неравной борьбы.
   Яркое подтверждение первых побед бразильского народа, борющегося за национальную независимость Бразилии, мы находим в успешном завершении забастовок рабочих. Достаточно указать, что большинство этих забастовок – а за период с июня 1952 года по сентябрь 1953 года в Бразилии бастовало 1200 тысяч человек – закончилось победой бразильских трудящихся. О размере забастовок свидетельствует тот факт, что в забастовке в Сан-Пауло и во всебразильской забастовке моряков участвовало до 100 тысяч человек. Подтверждением крупных побед бразильского народа является также успешная деятельность «Совета по защите нефтяных ресурсов и национальной экономики», объединившего тысячи патриотов, среди которых немало крупных общественных деятелей, в том числе представителей передовой бразильской интеллигенции, выступающей в защиту национальной культуры. В стране все шире развертывается кампания за установление торговых отношений с Советским Союзом и странами народной демократии. Не менее ярким показателем подлинных настроений бразильского народа явилась состоявшаяся в Рио-де-Жанейро в начале апреля 1954 года конференция «За национальное освобождение Бразилии», поддержанная всеми прогрессивными силами страны. На конференции были обсуждены острейшие проблемы, возникшие в связи с защитой национальной экономики и естественных богатств Бразилии от посягательств на них иностранных монополий, а также вопросы, связанные с защитой демократических свобод и с борьбой за национальное освобождение. Прямым результатом решений, принятых конференцией, явился проект создания «Союза борьбы за национальное освобождение» – массовой организации, ставящей своей задачей создание широкого народного фронта и объединение всех бразильских патриотов, борющихся против американского хозяйничанья в стране, против чудовищного ограбления ее американскими хищниками. Все эти победы бразильского народа стали возможными лишь благодаря той героической борьбе, которую ведут под руководством коммунистической партии уже много лет трудящиеся Бразилии, – борьбе, об одном из исключительно важных этапов которой рассказывает нам «Подполье свободы».
 
   Читатель, познакомившийся с романом Жоржи Амаду, не может не отметить то замечательное мастерство, с каким автор рисует разнообразнейшие человеческие образы – героических борцов за свободу бразильского народа, с одной стороны, и его врагов – с другой, ту художественную проникновенность, с какой он воссоздает события 1937–1940 годов – эпохи, весьма важной в истории Бразилии.
   В романе «Подполье свободы» Амаду снова проявил себя как взыскательный художник и выдающийся представитель прогрессивной литературы Латинской Америки.
   Ф. Кельин.
 
   Зелии и Джеймсу,
   Диоженесу Арруде,
   Лорану Казанова,
   Анне Зегерс и
   Майклу Голду
   дружески посвящаю
 
 

 
   ОДНУ ЛИШЬ ПРАВДУ РАССКАЗАТЬ ХОЧУ Я, –
   ЕЕ МНЕ ОПЫТ ЖИЗНИ ПОДСКАЗАЛ.
   ОТ СЕРДЦА РЕЧЬ ВЕДУ И НЕ СОЛГУ Я.
   Л. Камоэнс. Сонеты
 
   «Подполье свободы» – первый роман трилогии под общим заглавием «Каменная стена», в которой автор намерен дать картину борьбы бразильского народа за мир и свободу под руководством рабочего класса за время начиная с государственного переворота 1937 года и до наших дней. Первый роман охватывает период с ноября 1937 года по ноябрь 1940 года. Время действия второго романа, «Народ на площади», 1941–1945 годы. Третий том, «Агония ночи», будет посвящен борьбе бразильского народа в наши дни.

КНИГА ПЕРВАЯ. СУРОВЫЕ ВРЕМЕНА

   Я УТРА СТРАСТНО ЖДАЛ,
   НО УТРО НЕ НАСТАЛО…

Ф. Гарсиа-Лорка

Глава первая

 

1

   То был месяц дурных известий. Депутат Артур Карнейро-Маседо-да-Роша, отпрыск древнего паулистского рода^[1], с радостью подумал о том, что еще несколько часов, и придет конец этому зловещему месяцу – октябрю 1937 года. Может быть, ноябрь начнется под более счастливой звездой.
   Он заехал домой переодеться и, очищая карманы снятого пиджака, нашел телеграмму от Пауло. Еще раз прочел ее и с раздражением бросил на кровать. Когда тот приедет? И чего ради застрял в Буэнос-Айресе? Телеграмма ничего не уточняла, Пауло мог прилететь в любую минуту и, конечно, здесь его подстерегут столь падкие на сенсацию репортеры. Он старался не думать о предстоящем прибытии сына и связанном с ним скандале.
   Прежде чем выйти, он еще раз взглянул на себя в зеркало и нашел, что в этом хорошо сшитом смокинге выглядит элегантно и еще интересен, несмотря на свои пятьдесят лет. Кто бы дал ему столько? Он сумел хорошо сохраниться, а седеющие виски только придавали ему известное достоинство, присущее политическим деятелям его масштаба. Он поправил галстук и вспомнил о Мариэте Вале.
   На улице шофер слегка поклонился, распахивая перед ним дверцу большого черного автомобиля. Артур распорядился:
   – В дом Коста-Вале.
   В начале вечера, прошел дождь, и автомобиль, несясь по молчаливым улицам фешенебельных кварталов, пересекал омытый дождем полупустынный город. Сквозь стекла автомобиля Артур видел электрические фонари, бросавшие блики света на мокрую мостовую, где, подобно драгоценным камням, блестели капли дождя. По мере приближения к центру движение усиливалось, и автомобиль замедлил ход. Длинная вереница машин, направлявшихся к муниципальному театру, заполнила виадук Аньянга-бау. Ожидая, пока освободится путь, Артур сквозь забрызганные дождем стекла автомобиля прочел чуть не по слогам надпись, нанесенную неизвестной рукой на солидных стенах монументального здания американской энергетической монополии «Лайт энд пауэр»^[2]:
   «Долой империализм янки! Да здравствует Коммунистическая партия Бразилии!»
   Он опять предался своим невеселым размышлениям об октябре. Машина тронулась, однако Артур еще различал крамольную надпись на стене. Она напоминала ему беседу с одним из коммунистических лидеров. В памяти снова возникли слова этого молодого человека: он предлагал установить на предстоящих выборах единство демократических сил и рисовал мрачную перспективу в том случае, если демократические деятели продолжат свою политику «зажмуренных глаз». Странное смешение чувств при воспоминании об этой встрече овладело Артуром: явная досада на то, что этот молодой, плохо одетый человек, вышедший несомненно из рабочей среды, захотел учить его политике, и явное восхищение личностью революционного деятеля.
   Он вспомнил о другой встрече, которая состоялась в этом месяце, – о встрече с министром иностранных дел, толстым и слащавым дипломатом; Артуру пришлось посетить министра в связи с делом Пауло. Эта беседа была также неприятна, ничего хорошего в его памяти она не оставила. И все же разговор был иным: хозяином положения все время оставался Артур, направляя и развивая ход беседы так, как ему было угодно. Но несмотря на это, воспоминание о встрече было ему неприятно.
   Лучше припомнить что-нибудь более веселое, оторваться от досадных воспоминаний об этом октябре. Почему бы не вспомнить о Мариэте Вале, которую он скоро увидит после долгих месяцев отсутствия? Жемчужное ожерелье будет снова блистать на ее стройной шее – ярче, чем капли воды, пронизанные электрическим светом… Почему не вспомнить о ее глазах и улыбке – он их увидит уже через какие-то мгновения! Зачем огорчаться из-за всяких политических слухов, из-за телеграммы, извещающей о скором прибытии Пауло, из-за скандала, связанного с его попойкой, из-за встречи с министром, из-за недавней беседы с коммунистическим руководителем? И вместе с тем у него все еще звучали в ушах последние слова, почти торжественно произнесенные этим коммунистом:
   – Вина полностью падет на вас, господа. Что же касается нас, мы будем знать, что делать…
   Глядя на мокрую мостовую, он старался представить себе в этом тусклом свете электрических фонарей смуглое, томное лицо Мариэты, столько лет безнадежно желанное для него. Однако перед глазами снова возникало худое, изможденное лицо молодого человека, которого Сисеро д'Алмейда представил ему просто как «Жоана». Крупная голова с начинающими редеть волосами, глубоко запавшие пытливые глаза, нервные руки и неожиданно спокойный низкий голос, неторопливый и размеренный, как у профессора. После беседы Артуру стало ясно, что его пресловутая политическая изворотливость («хитер, как кот», – отзывался о нем лидер большинства в палате) нисколько не помогла ему в разговоре с коммунистом.
   А тот знал, чего хотел, и высказал это спокойно, не ища вежливых слов, без всяких обиняков, в прямой и ясной форме, непривычной для Артура. А когда Артур попытался пустить в ход свои уловки, коммунист только улыбнулся и предоставил ему возможность говорить, а затем, перечислив конкретные факты, вернулся к своим точным выводам, к предложению о единстве всех демократических сил против Жетулио Варгаса^[3] и интегралистов^[4]. Ни на миг за всю полуторачасовую беседу Артур не почувствовал себя хозяином положения.
   Да, октябрь был месяцем дурных известий, неприятных событий. В воздухе чувствовалась тягостная неопределенность, людьми овладела тревога, переходящая в необъяснимое чувство страха: вот-вот произойдет что-то непредвиденное, чего невозможно избежать. Никто не знал точно, что случится, но – чорт его знает почему – никто не верил и в то, что выборы состоятся. Откуда же такая почти абсолютная уверенность в неизбежности чего-то непредвиденного, что нарушит нормальный ход избирательной кампании, чего-то такого, что, казалось, известно всем, хотя на самом деле никто ничего определенного не знал и не было на этот счет никаких конкретных доказательств? И все же атмосфера тревоги и ожидания была настолько сильна, что Артур, беседуя со своими коллегами в кулуарах палаты депутатов или встречаясь со своими единомышленниками в провинции, чувствовал страх, как нечто почти осязаемое. В конце концов, несмотря на большой политический опыт депутата, выдвинувший Артура в число самых искусных членов парламента и антижетулистских^[5] лидеров с наибольшим престижем, тревога овладела и им.
   Правда, что коммунист «Жоан» («Как же все-таки его зовут на самом деле? – спрашивал себя Артур. – Конечно, его имя не Жоан…») только уточнил то, что носилось в воздухе: он без обиняков говорил о государственном перевороте, подготовлявшемся Жетулио Варгасом в союзе с интегралистами. Вопреки всем другим политикам он утверждал от имени своей партии, этой таинственной и грозной партии, которая никогда не фигурировала в списке легальных политических группировок страны, что переворота можно избежать и выборы могут состояться, если силы, поддерживающие обоих кандидатов на пост президента республики, пожелают объединиться и заключить на период избирательной кампании перемирие, чтобы воспрепятствовать махинациям Варгаса и фашистов. Достаточно публичного заявления, подписанного обоими кандидатами и поддерживающими их губернаторами – хозяевами положения в самых важных штатах, – чтобы обратить внимание общественного мнения на подготовляемый переворот и предотвратить его. Коммунист проявил отличное знакомство с положением.
   – Я не имею в виду губернатора штата Минас-Жераис, – сказал он. – Это человек, целиком преданный Жетулио. Я говорю о штатах, оказывающих реальную поддержку обоим кандидатам: Сан-Пауло, Рио-Гранде-до-Сул и Пернамбуко.
   Да, коммунист говорил о конкретных вещах: о поездке агента Варгаса, самолет которого останавливался в столице каждого штата для консультации (или, вернее, как он выразился, для предупреждения) губернаторов о предстоящем перевороте, дата которого уже намечена. Один юрист из штата Минас-Жераис уже составил, по его словам, фашистскую конституцию, получившую одобрение интегралистов; военным комендантом Рио-де-Жанейро якобы будет назначен фашиствующий генерал. Это были не просто слухи – коммунист оказался отлично информированным. Артур и раньше имел сведения о поездке посланца Жетулио Варгаса, но «Жоан» сообщил ему новые подробности, не оставляющие никаких сомнений в том, что переворот действительно подготавливается и что с избирательной кампанией скоро будет покончено. Тогда наступит конец и самым заветным мечтам депутата Артура Карнейро-Маседо-да-Роша, назначение которого на пост министра юстиции, в случае если Армандо Салес^[6] будет избран президентом республики, считалось делом решенным.
   Даже скандал, вызванный попойкой Пауло, не поколебал шансов Артура на получение министерского портфеля. Правда, враждебная печать использовала этот инцидент самым возмутительным образом. Кричащие газетные сообщения, крупные «шапки» и заголовки, редакционные статьи, трубящие о «чести Бразилии, втоптанной в грязь», о «пьянице, нарушившем благородные традиции бразильской дипломатии», – все это связывалось в глазах читателей не столько с именем Пауло, сколько с именем его отца – депутата Маседо-да-Роша, руководителя пропаганды в пользу кандидатуры Армандо Салеса и одного из самых влиятельных лидеров его партии. Дело изображалось так, будто этот юноша – второй секретарь посольства, которому до смерти надоела пошлая скука жизни в Боготе и который просто, выпив лишнего, сказал несколько грубых слов в разгар дипломатического приема, – был каким-то чудовищем о семи головах. Даже допуская, что газеты писали правду (Артур знал, что это правда, ибо Пауло терял всякий контроль над собой, когда напивался), даже если Пауло действительно пытался – как рассказывали, смакуя подробности, телеграммы на первых полосах газет – раздеть во время танцев посреди переполненного зала жену дона Антонио Рейеса и вступил в драку с теми, кто пытался удержать его от этой затеи, – даже если и так, история при нормальных обстоятельствах никогда бы не вышла за рамки простого инцидента, не имеющего серьезных последствий. Этот инцидент только вызвал бы перешептывания в коридорах Итамарати^[7] и в худшем случае привел бы к назначению Пауло в одну из европейских столиц, где попойки секретарей южноамериканских посольств считаются обычным делом.
   На этот раз, однако, история имела более серьезные последствия: газеты посвятили ей напечатанные жирным шрифтом передовые и редакционные статьи, журналы поместили карикатуры, а один из театров Рио-де-Жанейро даже включил в свое обозрение посвященную этому событию юмористическую сценку, имевшую большой успех у публики. Словом, возникла отвратительная шумиха. Получилось так, будто из-за мальчика создалась опасность войны между Бразилией и Колумбией, будто его выпивка («обычнейшее явление среди наших дипломатов», – как сказал Маседо-да-Роша министру) обесчестила родину и оскорбила патриотические чувства колумбийской нации.
   Но это же обычная политическая спекуляция! Попытка втянуть в скандал не только его, Артура, но и всю представляемую им политическую группировку, все аристократические паулистские семьи, владеющие огромными пространствами земли и миллионами кофейных деревьев. Их изображали как символ вырождения расы, как людей, скатывающихся к пьянству и распутству, не способных поэтому руководить общественной жизнью страны. Жетулистские газеты, используя в качестве предлога скандал с Пауло, подвергли нападкам всю избирательную кампанию, а интегралисты заговорили о необходимости «влить свежую кровь в Итамарати». И все они в один голос требовали «примерного наказания для папенькиного сынка, запятнавшего в цивилизованной столице соседней республики высокую репутацию, которую завоевал для нашей родины Рио-Бранко^[8], возглавляя министерство иностранных дел».