Страница:
– Как вы их: два удара – все лежат.
– Меня редко воспринимают всерьез, особенно в кабацкой драке. – Я пожал плечами как можно безразличнее. – Думают, наверное, что я буду лук составной доставать, собирать, тетиву натягивать…
– Часто деретесь? – Пристав посмотрел на меня внимательней, а я пожалел о ненужной откровенности. Просто не так часто встречаешь интеллигентного человека. И оказывается, что в его обязанности входит следить за твоими действиями. И пресекать, если что не по вкусу.
– Нет, что вы, сам никогда на рожон не лезу. И никого не провоцирую.
– Но задирают часто… – утвердительно произнес пристав и сделал маленький глоток из бокала.
Ничего не оставалось, как еще раз пожать плечами и последовать его примеру. Вино вполне себе ничего. Три года, похоже, как на этикетке. Белое, впрочем, трудно испортить.
– Как вино? – тотчас осведомился Иван Сергеевич.
– Я бы лучше чаю горячего хлебнул, – сказал я с извиняющейся улыбкой. – Зазнобило что-то…
Прокатило или нет? Или вопрос с алкоголем «на службе» не по поводу мандража? Или я все усложняю опять?
Приставу, впрочем, было не до меня.
– Прошу простить, бегу, Василь Васильич составит вам компанию, – довольно вежливо пробормотал полицейский, поймав взгляд одного из своих помощников, – и легкой рысью заскользил к выходу.
В том смысле, что побежал почти, а на рысь он не очень похож. У рыси кисточки на ушах. А пристав сейчас всех прочих поставит на уши. Что-то, похоже, не срастается у него.
Вот помощничек у пристава! Во попал так попал! И что дальше?
Видимо, этот вопрос отразился на моем лице, потому что агент заговорил, улыбаясь во все тридцать два зуба:
– Мне поручено провести расследование преступления, совершенного в этом городе вчера. – И прежде чем я успел издать протестующий возглас, продолжил: – Да-да, мне известно, что вы приехали дилижансом только сегодня. В рамках следственных мероприятий мне докладывают обо всех интересных приезжих… Не хотите узнать, что за преступление?
– Это вчера которое? – уточнил я и в ответ на насмешливый кивок очередной раз пожал плечами. – Расскажите, все равно ждать, пока протокол и все такое…
– Так вот, Петр Андреевич, вчера была похищена партия редких камней – красных изумрудов, наверняка слышали о таких… Очень редкие камни. И специалистов по ним очень мало… Камни похищены из мастерской ювелира Глоина Глаза, которому они были отданы на оценку и освидетельствование… Общая сумма ущерба достигает сорока семи тысяч золотом, что почти полмиллиона на ассигнации… Это формально. На деле найти такие камни за деньги не представляется реально исполнимым. Следов никаких, двое охранников, приставленных к камням, убиты…
Тут он сделал паузу, в которую я и вклинился незамедлительно, – еще бы, имя-то знакомое:
– Постойте, Глоин – имя гномское. Уж не?.. – Я оглянулся на храпящего во всю ивановскую гнома. Вряд ли здесь много гномов живет.
– Он самый, – солидно подтвердил агент. – Пьет вторые сутки, не останавливаясь, кричит, что позора хапнул по маковку. Разругался с представителями своей общины, городским головой, пристава, Ивана Сергеевича, послал по матушке, что уже ни в какие ворота. Еще немного – и он или на каторжные работы отправится, или станет изгоем. Похоже, сам к этому стремится, хотя никаких обвинений ему никто не предъявлял. Да, к слову, мы почти уверены, что камни из города не вывозили. Поэтому вполне вероятно, что вор или воры передали или передадут их кому-нибудь тоже в городе… Кому-нибудь, кто приедет позже и кого невозможно будет связать с преступлением.
– Я, выходит, один из главных подозреваемых, кому передадут… – насколько мог ядовито произнес я. – А скажите, господин особый агент, эти четверо – они городские или как?
– Или как, – засмеялся агент, пропустив мою подначку мимо ушей. – Вы же прекрасно слышали, что мы говорили насчет ворот. Какой смысл спрашивать про ворота, если это местные?..
– Да не слышал я ничего, – пошел я напропалую. Хрен докажут. – Так, значит, эта кодла братьев-доппельгангеров грабит гнома, мочит ваших агентов, берет брюлики, заходит в кабак похавать, а тут – раз! – гном. Но в хлам пьяный уже, ни хрена не соображает, никого не узнаёт. А они застремались все-таки, решили его вывести и по-тихому заколбасить, чтобы он не стуканул. Если бы, значит, не некто Корнеев…
– Да, примерно так мы все и увидели поначалу… – Агент морщился от моего способа изъясняться, как институтка от разговора с торговкой рыбьими потрохами, а ведь я, можно сказать, специально старался. И при этом агент был серьезен как могила, так что до меня не сразу доперло, что когда я ради красного словца назвал убитых охранников изумрудов агентами, то попал не в бровь, а в глаз. – Иван Сергеевич, я видел, готов был вам медаль выписать и премию вручить…
– А большая премия? – вновь перебил я своего собеседника.
Премия в таких делах первым делом назначается. Если все же клетчатые в кепках гнома грабанули, то мне некий процент положен. На половину премии наверняка могу рассчитывать. Вторая половина полиции останется. Кабатчик, интересно, позарится на процент? Может… Все-таки он полицию вызвал…
– Десять процентов, как всегда, плюс гномская община две тысячи золотых дает – о репутации печется, – отмахнулся агент.
Сколько, значит? Четыре семьсот пополам плюс тыща. Три триста пятьдесят золотом при таких раскладах. Неплохо. Или кукиш с мякишем. Это уже не от меня зависит. От подсчетов и дележа шкуры неубитого медведя меня отвлек голос старшего агента:
– При них изумрудов не обнаружено.
– Ну и что? – Азарт захлестнул меня незаметно. – Узнаете у захваченных, где у них нора, придете и под матрасом найдете…
Василий Васильевич посмотрел на меня с преувеличенным вниманием:
– Под матрасом, значит, и как мы не догадались? – Он покачал головой, сохраняя чрезвычайно глубокомысленный вид. – Обязательно отработаем эту версию… А вы бы оставили в гостиничном номере или где там еще изумруды на крупную сумму, да еще и кровью оплаченные? И пошли бы в кабак водку пьянствовать, когда вас все службы по всему княжеству ищут?
Хотелось мне сказать, чтобы не делал умного вида – все равно плохо получается, но сдержался. Не свой брат. Мог и вообще ничего не рассказывать, а посадить в предвариловку до выяснения. Да и премии хочется, аж ладони зудят.
– А может, изумруды сдали, деньги ляжку жгут – пошли отметить?
– Денег при них тоже не обнаружено.
Но я его уже не слушал:
– Четвертый! Четвертый же утек! Потому и утек, что при нем или деньги, или камешки!
– Да, – сказал Василий Васильевич, поглядывая на меня, как побежденный учитель на победителя-ученика. – Мы тоже так думаем. Потому этот четвертый и не вступил в схватку, а бежал. Если это так, то мы его быстро поймаем. В конце концов, его сообщники вряд ли захотят висеть без него. У бандитов, даже родных братьев, родственные чувства вкупе с чувством самопожертвования несколько притуплены… Но если и при нем ничего не обнаружится, то…
Агент сделал такую паузу, что мне пришлось говорить. Ну не молчать же.
– А чего тогда бежал?
Вопрос показался мне оптимальным способом прервать это молчание: ты, Василий Васильич, не делай паузы, а говори, говори, пожалуйста.
– Ну конечно, он понял, что не сможет победить грозного Петра Корнеева, и объявил ретираду по всем фронтам.
Вот зараза, шутки он шутит. Вот кто только не проезжался по поводу моего роста и комплекции. А особенно гномы, хоть они все еще ниже!
– А если серьезно, Петр Андреевич, – улыбаясь, продолжил агент, – мы хотим исключить все варианты. Поэтому всех, кто контактировал с предполагаемыми преступниками, мы попросим все выложить из карманов.
Вот уж дудки! Однако я не успел выразить своего негодования по поводу такого решения: к нашему столу направился второй штатский, которого я уже видел сегодня. Вид у него был не слишком веселый.
– Василий Васильевич, там… – начал он, и старший агент вскочил как подброшенный.
– Не здесь, – бросил он напарнику и, повернувшись ко мне, произнес: – Не прощаемся, Петр Андреевич.
После чего взял с места неплохой старт.
Что же случилось у Вась-Васи из контрразведки и Ивана Сергеевича, местного начальника?
Урядники с каменными лицами со мной разговаривали на «вы», но чувствовалось, что дается им это с трудом. Не привыкли. Просто видели, наверное, что пристав с агентом «выкали» да вино со мной лакали.
Обыск провели быстро и довольно профессионально.
– Оружие и патронташ на этот стол… Карманы… Сапоги…
– Извиняюсь за запашок от носочков: давно в дороге… – Даже не улыбнулись…
– Поясной ремень… Сумка дорожная, материал – брезент, зеленая. Откройте. В сумке второе дно есть? Нет? Проверим… Чехол откройте… можете убирать, можете одеваться, читайте протокол, в трех местах распишитесь. Что ознакомлены, что согласны, что обратно получили…
По идее должны были еще заставить рот открыть, с лампочкой осмотреть, потом заставить нагнуться… и тоже с лампочкой осмотреть – не прячу ли чего в заднице. Не догадались или решили, что если с эльфом будешь так себя вести, потом от подозрений в нетрадиционной ориентации не отделаешься.
Интересно, кстати, почему многие люди считают, что эльфы предпочитают однополую любовь? Подумаешь, эльфы-воины ходят за ручки держась? А посмотрите на людей-людоедов с Пестейских островов в Южном океане. Эти ужасные мужчины, раскрашенные то как зебры – в полосочку, то как леопарды – в пятнышки, голые и с костями животных в носу – тоже ходят под ручку, а то и в обнимку, но их почему-то считают жестокими воинами, а мужеложцами никто не объявляет. Насколько я понимаю, среди эльфов извращенцев не больше, чем среди людей. Есть, правда, неприятная особенность таких эльфов – все они лезут во власть.
Нормальный, обыкновенный эльф и власть, то есть бюрократическая структура, – две вещи несовместные, как гений и злодейство. Индивидуализм, погруженность в себя, мечтательность, умение не замечать никого и ничего вокруг, да еще какая-то странная вера в предопределенность – вот обычная и справедливая характеристика эльфа.
В начальники у эльфов поэтому попадают уроды, которые никакое нормальное дело в эльфийских пущах освоить не могут. Даже древесную беседу. Зато став архонтами по попустительству своих одноплеменников, резко наглеют и переходят всякие границы. И в борьбе за власть вперед вылезают именно извращенцы. Так вот эльфы и живут, бедолаги. С другой стороны, чего их жалеть? Дали бы окорот таким начальничкам – сразу бы и жить лучше стали, и уважения бы к ним прибавилось. Всякий народ потому что неотделим от своей власти, если, конечно, она не оккупационная. В общем, мозгов нет – считай, калеки…
Я засовывал патроны в патронташ, радуясь, что его не стали распарывать, – просто прощупали. Патронташ – плевать, а вот пока пояс прощупывали – несколько не по себе было. Хотя у меня там ничего запрещенного нет. Подумаешь, вдетая стальная струна с кольцами на концах. Может, для прочности. Но если бы вопросы задавать стали – не знаю, что бы ответил.
Рядом сопел гном, перешнуровывая ботинки. Вот ведь интересно: мог нормально в подсобке ресторанной зашнуровать, где обыскивали, – после того, естественно, как обыск закончился. Но, похоже, штаны с рубахой надел, ноги кое-как в башмаки втиснул, остальную справу подхватил – и деру. Вот и я так же. А потому что неприятно, когда обыскивают. И одежду собственную, по швам чужими руками прощупанную, после этого хоть выбрасывай…
Гном явно маялся с похмелья и недосыпу, но, похоже, порывался что-то сказать. Или он выскочил так скоро, потому что ищет повод пообщаться? Проверим…
– Петр Корнеев. Временно безработный, – протягивая ладонь, сказал я максимально дружелюбно.
Я решил сам познакомиться с гномом, причем не удержался и представился прямо по гномьему этикету. Гномы обычно представляются по имени и профессии. А безработных гномов не бывает. Как и гномов-лентяев. Так что ему со мной после такого представления ручкаться – как с болотным импом целоваться.
Гном закуксился, подумал-подумал, подумал-подумал, решительно схватил мою руку своей лопатообразной лапищей, сжал как кузнечными клещами, дернул так, что чуть плечо из суставной сумки не выбил, открыл пасть и захохотал. Я старался не морщиться. И руке больновато, и перегаром от него несет ужасно…
Гном наконец отсмеялся. Смахнув слезу с уголка глаза, он тоже представился – вежливый какой!
– Глоин Глаз, ювелир, в скором времени безработный навсегда…
Такой вот гном неожиданный попался. С юмором. Что-то меня все собеседники сегодня – как котенка, одной левой делают.
– А почему Глазом прозвали – зрение хорошее? – Поинтересоваться гномьим прозвищем надо было опять из соображений этикета.
– На зрение не жалуюсь, – солидно ответил гном, – но прозвали так потому, что стоит мне на камень посмотреть – сразу и вижу, что с ним так, а что не так. И размер скажу без всяких замеров до тысячной карата, и как обработать – тоже вижу, и где смотреться будет – в кулоне али на перстне, а то и на колье пойдет… Но главное – на глаз определяю, можно его для магических нужд использовать или нет. Талант такой у меня.
Откровенно. Да и талант из редких. Считается, что все драгоценные и большинство полудрагоценных камней можно использовать как аккумуляторы магической энергии или, как ее с большой буквы называют, Силы. Как бы не так. Понятно, почему изумруды к этому чудику попали.
– Выпьешь, Петя? – Гном решительно потянул меня к трактирной стойке. – Поблагодарить тебя хочу. Говорят, помог ты мне… – Гном с откровенным сомнением осмотрел мою фигуру, неодобрительно покрутил носом и попытался посмотреть на меня сверху вниз.
Я выпрямился и расправил плечи как мог широко. Ничего не забыл? Ага! Встал на цыпочки и щеки надул.
– Смешной ты, Петя… – пробухтел гном и потребовал у материализовавшегося трактирщика Николая пинту темного пива. – Пива не пьешь небось?
– Пью, кстати, темное уважаю… – разрушил я его представления об эльфах. – Но Николай мне вина нальет – вот какое мы с Иваном Сергеевичем пили.
Гном только кивнул – как это хорошо, когда все становится на свои места…
– Заметил, без амулетов обыскивали? – начал он, выпив пинту и заказав вторую. – Это потому что красные изумруды, или, если их правильно называть, кровавые смарагды, магией не засечешь. Вот ты – знаешь ли ты, почему они кровавыми называются?
А мне так уже и интересно стало.
– Цвет такой, видимо, – осторожно ответил я. – Хотя, как я слышал, изумруды зелеными должны быть. Ну в крайнем случае – желтоватыми. И по прозрачности там какая-то градация…
Гном замахал руками как ветряная мельница. Вся его коренастая фигура выражала превосходство над дилетантом и готовность поучать.
– Кровавые – не от цвета. Самое главное – что если их в свою кровь обмакнуть, то камень никого, кроме тебя, слушаться не будет… Я ведь ювелир не из последних, – гном приканчивал уже вторую пинту, – а всех свойств этих камней не знаю. Вижу только, что в них не только можно Силу заливать. В них можно и сливать.
– Что значит – сливать? – осторожно спросил я у Глоина. И чуть ехидно продолжил: – У кого-то Сила через край – сливать приходится?
– Сливать можно не Силу, а заклятия и проклятия. Как вроде улавливать. Если на тебя какое дурное заклятие действовать начало, то смарагд, поддерживающий связь с твоей энергетикой через твою же кровь, его откачивает. А когда заклятия и проклятия накапливаются, то их можно использовать в обратную сторону… Как-то не так я объясняю… ну, ты понял – против того, кто на тебя накладывал.
– Только против того, кто использовал магию против тебя, или против кого угодно?
– Не-э, тут закон отражения – только против источника заклятия. Ну и заливать в камни можно. И не только Силу, но и готовые заклятия, даже очень мощные. И не по одному, а по несколько одновременно. Даже портальные заклинания.
Вот это да! Порталы требуют много Силы. И умений нерядовых. И камни, которые могут портальное заклинание впитать, не так часто встречаются. А если есть «маяк», и если предположить, что портальное заклинание было закачано хоть в один из камней, то похититель или похитители уже далеко. И премия моя накрылась.
– А самое главное, – продолжал гном, увлекшись, – использовать кровавый смарагд можно многократно. Раза два подряд точно.
Вот так камешки! Имея даже один, можно считать, что у тебя личный колдун имеется. Который не предаст, платы не потребует, не откажет, не запьет, не устанет, не заснет, не закапризничает, пить-есть опять же не просит, места много не занимает.
Да за такое любой правитель любого из Старых княжеств себе левую руку отрежет. Ничего не пожалеет. Жизнь одного полуэльфа на таких весах пушинку не перевесит.
Что я вру? Такой камешек стоит целого штата магов, включая мага-телохранителя, мага-целителя, боевого мага, мага-невидимку, да они и все – невидимки, потому что не излучают, и… даже представить себе не могу, кого еще. Какие сорок семь тысяч? Что за бред? Тут миллионы…
Видимо, выражение лица у меня было обалдевшее, потому что гном гнусно захихикал.
– Чего смеешься? Припрятал камешки – теперь на ярославский престол метишь?
Не успел я захихикать в свою очередь, как ручища гнома схватила меня за грудки рубахи. Широкое лицо с бешеными глазами приблизилось на минимальное расстояние, в нос шибануло перегаром, потом и яростью, но затем рука разжалась, лицо отодвинулось, а сам гном издал громкий и протяжный вздох:
– Уши бы тебе оборвать за такие шуточки…
Оправившись и пошевелив сохраненными ушами, я с достоинством произнес:
– Руки коротки! Прямо уж пошутить нельзя. Неужели так достали?
Гном только покачал головой:
– Ты не представляешь, как достали… Со всеми разругался, хорошо хоть не прибил никого – профессия ювелира учит терпеливости…
– Выпьем! – тут уж поспешил я продолжить разговор на занимающую меня тему. – Выпьем за то, чтобы все быстрее закончилось, а ты рассказывай теперь, сколько камней было, да чего не так с этими камнями. – Хихиканье гнома наводило на мысль, что в этой бочке меда есть немаленькая ложка дегтя. С половник ведерный, не меньше. Недаром цена за камешки такая небольшая объявлена.
– Выпьем, – согласился гном. И, чокнувшись глиняной кружкой с моим бокалом, залил в себя остатки пива. – Камней всего три штуки. Самый большой – четырнадцать карат, самый маленький – девять с половиной. А скажи – ты природный изумруд размером больше двух карат видел? Да где тебе… Так вот, он же весь в трещинах. Большого природного изумруда, смарагда то есть, без трещин не бывает. А ты знаешь, что такое трещины или дефекты для камней, пригодных для магических действий?
Это ребенок знает. Если камень дефектный, заклинание не пройдет. Или пройдет так, что рад не будешь. Закачал, к примеру, огненный дождь, применяешь, а вместо огня на врага просто дождик польет. Тепленький. Грибной, можно сказать.
Так я гному и ответил.
– Во-во, – согласился гном. – С кровавым смарагдом то же самое. Как ни извертись, а против природы не попрешь.
– Все равно вещь ценная… – протянул я. – Хоть в крепости где установить – заклятия улавливать. Ну хоть какие. – Это я про трещинки вспомнил.
– Крепости нынче не магией берутся, – весомо заметил гном, опрокидывая в пасть третью, кажется, пинту пива. – На это четырехдюймовки есть.
– Да не было, конечно, я с рудокопами ругаться побежал… – Гном скривился, ему явно не хотелось распространяться на эту тему. – Сначала по телефону ругался полчаса, потом еще и побежал – доругиваться. Веришь – нет, терпеть не могу отношения выяснять, а приходится…
Я ему, конечно, посочувствовал, тем более что гномы ругаются обычно не от вредности, а от привычных этому племени въедливости и стремления все сделать наилучшим образом.
Допивая вино, я посматривал на выход, где все так же стоял крепкий урядник, опираясь спиной на стойку, но не присаживаясь на стоящий рядом высокий стул, выполненный из темного лакированного дерева и снабженный чрезмерно маленькой спинкой, а заодно и неудобным упором для ног. Краем глаза он контролировал зал ресторанчика, но смотрел вроде бы не на посетителей, а на дверь. И короткий помповик, равно как и рукоятку пистолета в открытой кобуре, наглаживал кончиками пальцев. Что-то у доблестной полиции действительно идет из рук вон… Интересно, нам отсюда можно уже уходить или лучше не рыпаться? Все остальные, смотрю, сидят на местах и имеют вид унылый и тревожный одновременно.
Неожиданно начавшаяся где-то рядом стрельба резанула по нервам так, что, выхватив револьвер из кобуры, я чуть было не сбил прыгнувшего к окну Глоина, в руках которого появился странный агрегат, больше похожий на обрез двуствольной вертикалки, чем на пистолет. Гном даже покачнулся. Я, правда, отлетел метра на два.
– Назад, назад! – Бешенству урядника не было предела, но он не стал выбегать из кабака – приказа, видимо, такого не было. – От окон! От окон все отошли! – И прибавил пару непечатных выражений для понятности.
Ну и ладно, ну и отойдем, раз полиция о нашем здоровье так беспокоится. А стрельба-то приближается – это ежу понятно, даже армирцы хмурятся, хотя этот народ славится своим легкомыслием. Кабатчик Николай достал откуда-то из-под стойки что-то древнее – системы Бердана, кажется, с длиннющим стволом и деревянным прикладом. Надо проследить, чтобы на меня не направлял, – неизвестно, как на него паника подействует. Стрельба усилилась, чуть затихла, стала удаляться – кажется, в сторону пристани.
Я подошел к окну – Глоин как стоял возле него, так и стоял, – разве что на шаг, не больше, отошел.
– Что там?
– Да не видно ничего, заборы же кругом… Ага, Иван Сергеевич поспешает. Сейчас новости узнаем.
В наступившей тишине мы особенно отчетливо услышали тяжелые шаги большой компании людей на крыльце ресторана, и вскоре в кабак ввалилась целая толпа полицейских, все с длинностволом, а один так вообще с «льюисом». Ого! Ото всех входящих воняло сгоревшим порохом, злобой, недоумением и страхом.
– Видел? – Иван Сергеевич и не собирался беседовать с «гражданскими». Его вопрос был обращен исключительно к уряднику, стоявшему у входа. – Тут все в порядке? – Пристав обвел колючим взглядом помещение ресторана, но вроде не заметил никакого особого беспорядка.
– Откуда? Заборы сплошняком… – Полицейский почти дословно повторил слова Глоина.
– Те трое, которых здесь взяли, в камере обратились в каких-то тварей. Очень сильных. Слились в одну, стенку проломили… проломила. Тварь быстрая, чешуйчатая. Быстро бегает, прыгает. Сначала сюда поскакала, потом, после обстрела, ушла в сторону пристани – и в воду… Обстрел видимого успеха не принес.
– Что?
– Повторить? Подробности потом. Остаешься с Ярославом, – тут пристав кинул на пулеметчика. – Никого не выпускать. Мы ввели чрезвычайное положение…
Слова пристава прервал свистящий звук: гарнизонная пушка выпустила свистелку – снаряд, издающий пронзительный свист, из-за того, кажется, что болванка, которой стреляют, прорезана какими-то загогулистыми дырками. Впрочем, может, и не дырками, но свистит так, что зубы ломит. И сразу после этого в небо взвились две красных ракеты. Вот, значит, как в Сеславине чрезвычайное положение вводят…
Наконец зазвонил телефон, и урядник, взявший трубку, скомандовал на выход – под контролем патруля из военных, весьма недовольных тем, что им приходится выступать в качестве эскорта, да еще на казенном транспорте. Приказ им был, как я понял, проводить или довезти каждого до дверей дома. Посетителей стали выпускать, но не успел я, подхватив дорожную сумку, подойти к дверям, как полицейский остановил меня простым в общем-то вопросом:
– Меня редко воспринимают всерьез, особенно в кабацкой драке. – Я пожал плечами как можно безразличнее. – Думают, наверное, что я буду лук составной доставать, собирать, тетиву натягивать…
– Часто деретесь? – Пристав посмотрел на меня внимательней, а я пожалел о ненужной откровенности. Просто не так часто встречаешь интеллигентного человека. И оказывается, что в его обязанности входит следить за твоими действиями. И пресекать, если что не по вкусу.
– Нет, что вы, сам никогда на рожон не лезу. И никого не провоцирую.
– Но задирают часто… – утвердительно произнес пристав и сделал маленький глоток из бокала.
Ничего не оставалось, как еще раз пожать плечами и последовать его примеру. Вино вполне себе ничего. Три года, похоже, как на этикетке. Белое, впрочем, трудно испортить.
– Как вино? – тотчас осведомился Иван Сергеевич.
– Я бы лучше чаю горячего хлебнул, – сказал я с извиняющейся улыбкой. – Зазнобило что-то…
Прокатило или нет? Или вопрос с алкоголем «на службе» не по поводу мандража? Или я все усложняю опять?
Приставу, впрочем, было не до меня.
– Прошу простить, бегу, Василь Васильич составит вам компанию, – довольно вежливо пробормотал полицейский, поймав взгляд одного из своих помощников, – и легкой рысью заскользил к выходу.
В том смысле, что побежал почти, а на рысь он не очень похож. У рыси кисточки на ушах. А пристав сейчас всех прочих поставит на уши. Что-то, похоже, не срастается у него.
* * *
– Василий Васильевич Каменецкий, – представился молодой пришлый в приличном сером костюме аж с жилетом и в фиолетовом галстуке-бабочке в мелкий, почти незаметный белый горошек. – Старший агент сыскного отдела Департамента безопасности.Вот помощничек у пристава! Во попал так попал! И что дальше?
Видимо, этот вопрос отразился на моем лице, потому что агент заговорил, улыбаясь во все тридцать два зуба:
– Мне поручено провести расследование преступления, совершенного в этом городе вчера. – И прежде чем я успел издать протестующий возглас, продолжил: – Да-да, мне известно, что вы приехали дилижансом только сегодня. В рамках следственных мероприятий мне докладывают обо всех интересных приезжих… Не хотите узнать, что за преступление?
– Это вчера которое? – уточнил я и в ответ на насмешливый кивок очередной раз пожал плечами. – Расскажите, все равно ждать, пока протокол и все такое…
– Так вот, Петр Андреевич, вчера была похищена партия редких камней – красных изумрудов, наверняка слышали о таких… Очень редкие камни. И специалистов по ним очень мало… Камни похищены из мастерской ювелира Глоина Глаза, которому они были отданы на оценку и освидетельствование… Общая сумма ущерба достигает сорока семи тысяч золотом, что почти полмиллиона на ассигнации… Это формально. На деле найти такие камни за деньги не представляется реально исполнимым. Следов никаких, двое охранников, приставленных к камням, убиты…
Тут он сделал паузу, в которую я и вклинился незамедлительно, – еще бы, имя-то знакомое:
– Постойте, Глоин – имя гномское. Уж не?.. – Я оглянулся на храпящего во всю ивановскую гнома. Вряд ли здесь много гномов живет.
– Он самый, – солидно подтвердил агент. – Пьет вторые сутки, не останавливаясь, кричит, что позора хапнул по маковку. Разругался с представителями своей общины, городским головой, пристава, Ивана Сергеевича, послал по матушке, что уже ни в какие ворота. Еще немного – и он или на каторжные работы отправится, или станет изгоем. Похоже, сам к этому стремится, хотя никаких обвинений ему никто не предъявлял. Да, к слову, мы почти уверены, что камни из города не вывозили. Поэтому вполне вероятно, что вор или воры передали или передадут их кому-нибудь тоже в городе… Кому-нибудь, кто приедет позже и кого невозможно будет связать с преступлением.
– Я, выходит, один из главных подозреваемых, кому передадут… – насколько мог ядовито произнес я. – А скажите, господин особый агент, эти четверо – они городские или как?
– Или как, – засмеялся агент, пропустив мою подначку мимо ушей. – Вы же прекрасно слышали, что мы говорили насчет ворот. Какой смысл спрашивать про ворота, если это местные?..
– Да не слышал я ничего, – пошел я напропалую. Хрен докажут. – Так, значит, эта кодла братьев-доппельгангеров грабит гнома, мочит ваших агентов, берет брюлики, заходит в кабак похавать, а тут – раз! – гном. Но в хлам пьяный уже, ни хрена не соображает, никого не узнаёт. А они застремались все-таки, решили его вывести и по-тихому заколбасить, чтобы он не стуканул. Если бы, значит, не некто Корнеев…
– Да, примерно так мы все и увидели поначалу… – Агент морщился от моего способа изъясняться, как институтка от разговора с торговкой рыбьими потрохами, а ведь я, можно сказать, специально старался. И при этом агент был серьезен как могила, так что до меня не сразу доперло, что когда я ради красного словца назвал убитых охранников изумрудов агентами, то попал не в бровь, а в глаз. – Иван Сергеевич, я видел, готов был вам медаль выписать и премию вручить…
– А большая премия? – вновь перебил я своего собеседника.
Премия в таких делах первым делом назначается. Если все же клетчатые в кепках гнома грабанули, то мне некий процент положен. На половину премии наверняка могу рассчитывать. Вторая половина полиции останется. Кабатчик, интересно, позарится на процент? Может… Все-таки он полицию вызвал…
– Десять процентов, как всегда, плюс гномская община две тысячи золотых дает – о репутации печется, – отмахнулся агент.
Сколько, значит? Четыре семьсот пополам плюс тыща. Три триста пятьдесят золотом при таких раскладах. Неплохо. Или кукиш с мякишем. Это уже не от меня зависит. От подсчетов и дележа шкуры неубитого медведя меня отвлек голос старшего агента:
– При них изумрудов не обнаружено.
– Ну и что? – Азарт захлестнул меня незаметно. – Узнаете у захваченных, где у них нора, придете и под матрасом найдете…
Василий Васильевич посмотрел на меня с преувеличенным вниманием:
– Под матрасом, значит, и как мы не догадались? – Он покачал головой, сохраняя чрезвычайно глубокомысленный вид. – Обязательно отработаем эту версию… А вы бы оставили в гостиничном номере или где там еще изумруды на крупную сумму, да еще и кровью оплаченные? И пошли бы в кабак водку пьянствовать, когда вас все службы по всему княжеству ищут?
Хотелось мне сказать, чтобы не делал умного вида – все равно плохо получается, но сдержался. Не свой брат. Мог и вообще ничего не рассказывать, а посадить в предвариловку до выяснения. Да и премии хочется, аж ладони зудят.
– А может, изумруды сдали, деньги ляжку жгут – пошли отметить?
– Денег при них тоже не обнаружено.
Но я его уже не слушал:
– Четвертый! Четвертый же утек! Потому и утек, что при нем или деньги, или камешки!
– Да, – сказал Василий Васильевич, поглядывая на меня, как побежденный учитель на победителя-ученика. – Мы тоже так думаем. Потому этот четвертый и не вступил в схватку, а бежал. Если это так, то мы его быстро поймаем. В конце концов, его сообщники вряд ли захотят висеть без него. У бандитов, даже родных братьев, родственные чувства вкупе с чувством самопожертвования несколько притуплены… Но если и при нем ничего не обнаружится, то…
Агент сделал такую паузу, что мне пришлось говорить. Ну не молчать же.
– А чего тогда бежал?
Вопрос показался мне оптимальным способом прервать это молчание: ты, Василий Васильич, не делай паузы, а говори, говори, пожалуйста.
– Ну конечно, он понял, что не сможет победить грозного Петра Корнеева, и объявил ретираду по всем фронтам.
Вот зараза, шутки он шутит. Вот кто только не проезжался по поводу моего роста и комплекции. А особенно гномы, хоть они все еще ниже!
– А если серьезно, Петр Андреевич, – улыбаясь, продолжил агент, – мы хотим исключить все варианты. Поэтому всех, кто контактировал с предполагаемыми преступниками, мы попросим все выложить из карманов.
Вот уж дудки! Однако я не успел выразить своего негодования по поводу такого решения: к нашему столу направился второй штатский, которого я уже видел сегодня. Вид у него был не слишком веселый.
– Василий Васильевич, там… – начал он, и старший агент вскочил как подброшенный.
– Не здесь, – бросил он напарнику и, повернувшись ко мне, произнес: – Не прощаемся, Петр Андреевич.
После чего взял с места неплохой старт.
* * *
Если с агентом я мог спорить, то с набежавшими дуболомами-урядниками не мог. У них приказ, и они его выполняют со зверским усердием. Недовыполнят – им по усам. А перевыполнят – почетная грамота. Одного я не понял: что, в полиции поисковых амулетов нет, – обязательно заголяться? Провели бы жезлом с амулетиком вдоль фигуры, и все бы ясно стало.Что же случилось у Вась-Васи из контрразведки и Ивана Сергеевича, местного начальника?
Урядники с каменными лицами со мной разговаривали на «вы», но чувствовалось, что дается им это с трудом. Не привыкли. Просто видели, наверное, что пристав с агентом «выкали» да вино со мной лакали.
Обыск провели быстро и довольно профессионально.
– Оружие и патронташ на этот стол… Карманы… Сапоги…
– Извиняюсь за запашок от носочков: давно в дороге… – Даже не улыбнулись…
– Поясной ремень… Сумка дорожная, материал – брезент, зеленая. Откройте. В сумке второе дно есть? Нет? Проверим… Чехол откройте… можете убирать, можете одеваться, читайте протокол, в трех местах распишитесь. Что ознакомлены, что согласны, что обратно получили…
По идее должны были еще заставить рот открыть, с лампочкой осмотреть, потом заставить нагнуться… и тоже с лампочкой осмотреть – не прячу ли чего в заднице. Не догадались или решили, что если с эльфом будешь так себя вести, потом от подозрений в нетрадиционной ориентации не отделаешься.
Интересно, кстати, почему многие люди считают, что эльфы предпочитают однополую любовь? Подумаешь, эльфы-воины ходят за ручки держась? А посмотрите на людей-людоедов с Пестейских островов в Южном океане. Эти ужасные мужчины, раскрашенные то как зебры – в полосочку, то как леопарды – в пятнышки, голые и с костями животных в носу – тоже ходят под ручку, а то и в обнимку, но их почему-то считают жестокими воинами, а мужеложцами никто не объявляет. Насколько я понимаю, среди эльфов извращенцев не больше, чем среди людей. Есть, правда, неприятная особенность таких эльфов – все они лезут во власть.
Нормальный, обыкновенный эльф и власть, то есть бюрократическая структура, – две вещи несовместные, как гений и злодейство. Индивидуализм, погруженность в себя, мечтательность, умение не замечать никого и ничего вокруг, да еще какая-то странная вера в предопределенность – вот обычная и справедливая характеристика эльфа.
В начальники у эльфов поэтому попадают уроды, которые никакое нормальное дело в эльфийских пущах освоить не могут. Даже древесную беседу. Зато став архонтами по попустительству своих одноплеменников, резко наглеют и переходят всякие границы. И в борьбе за власть вперед вылезают именно извращенцы. Так вот эльфы и живут, бедолаги. С другой стороны, чего их жалеть? Дали бы окорот таким начальничкам – сразу бы и жить лучше стали, и уважения бы к ним прибавилось. Всякий народ потому что неотделим от своей власти, если, конечно, она не оккупационная. В общем, мозгов нет – считай, калеки…
* * *
Гном оказался в очереди на личный досмотр рядом со мной – понятно, по протоколу мы с ним на пару проходим: по графе «нелюдь». И осматривают нас отдельно от людей, с привлечением дополнительных сил. Если, например, гном заартачится, то, чтобы его успокоить, трех дополнительных урядников надо привлечь. Ну, еще один за мной присмотрит. Одним глазом.Я засовывал патроны в патронташ, радуясь, что его не стали распарывать, – просто прощупали. Патронташ – плевать, а вот пока пояс прощупывали – несколько не по себе было. Хотя у меня там ничего запрещенного нет. Подумаешь, вдетая стальная струна с кольцами на концах. Может, для прочности. Но если бы вопросы задавать стали – не знаю, что бы ответил.
Рядом сопел гном, перешнуровывая ботинки. Вот ведь интересно: мог нормально в подсобке ресторанной зашнуровать, где обыскивали, – после того, естественно, как обыск закончился. Но, похоже, штаны с рубахой надел, ноги кое-как в башмаки втиснул, остальную справу подхватил – и деру. Вот и я так же. А потому что неприятно, когда обыскивают. И одежду собственную, по швам чужими руками прощупанную, после этого хоть выбрасывай…
Гном явно маялся с похмелья и недосыпу, но, похоже, порывался что-то сказать. Или он выскочил так скоро, потому что ищет повод пообщаться? Проверим…
– Петр Корнеев. Временно безработный, – протягивая ладонь, сказал я максимально дружелюбно.
Я решил сам познакомиться с гномом, причем не удержался и представился прямо по гномьему этикету. Гномы обычно представляются по имени и профессии. А безработных гномов не бывает. Как и гномов-лентяев. Так что ему со мной после такого представления ручкаться – как с болотным импом целоваться.
Гном закуксился, подумал-подумал, подумал-подумал, решительно схватил мою руку своей лопатообразной лапищей, сжал как кузнечными клещами, дернул так, что чуть плечо из суставной сумки не выбил, открыл пасть и захохотал. Я старался не морщиться. И руке больновато, и перегаром от него несет ужасно…
Гном наконец отсмеялся. Смахнув слезу с уголка глаза, он тоже представился – вежливый какой!
– Глоин Глаз, ювелир, в скором времени безработный навсегда…
Такой вот гном неожиданный попался. С юмором. Что-то меня все собеседники сегодня – как котенка, одной левой делают.
– А почему Глазом прозвали – зрение хорошее? – Поинтересоваться гномьим прозвищем надо было опять из соображений этикета.
– На зрение не жалуюсь, – солидно ответил гном, – но прозвали так потому, что стоит мне на камень посмотреть – сразу и вижу, что с ним так, а что не так. И размер скажу без всяких замеров до тысячной карата, и как обработать – тоже вижу, и где смотреться будет – в кулоне али на перстне, а то и на колье пойдет… Но главное – на глаз определяю, можно его для магических нужд использовать или нет. Талант такой у меня.
Откровенно. Да и талант из редких. Считается, что все драгоценные и большинство полудрагоценных камней можно использовать как аккумуляторы магической энергии или, как ее с большой буквы называют, Силы. Как бы не так. Понятно, почему изумруды к этому чудику попали.
– Выпьешь, Петя? – Гном решительно потянул меня к трактирной стойке. – Поблагодарить тебя хочу. Говорят, помог ты мне… – Гном с откровенным сомнением осмотрел мою фигуру, неодобрительно покрутил носом и попытался посмотреть на меня сверху вниз.
Я выпрямился и расправил плечи как мог широко. Ничего не забыл? Ага! Встал на цыпочки и щеки надул.
– Смешной ты, Петя… – пробухтел гном и потребовал у материализовавшегося трактирщика Николая пинту темного пива. – Пива не пьешь небось?
– Пью, кстати, темное уважаю… – разрушил я его представления об эльфах. – Но Николай мне вина нальет – вот какое мы с Иваном Сергеевичем пили.
Гном только кивнул – как это хорошо, когда все становится на свои места…
* * *
Подлечившегося гнома потянуло на поговорить.– Заметил, без амулетов обыскивали? – начал он, выпив пинту и заказав вторую. – Это потому что красные изумруды, или, если их правильно называть, кровавые смарагды, магией не засечешь. Вот ты – знаешь ли ты, почему они кровавыми называются?
А мне так уже и интересно стало.
– Цвет такой, видимо, – осторожно ответил я. – Хотя, как я слышал, изумруды зелеными должны быть. Ну в крайнем случае – желтоватыми. И по прозрачности там какая-то градация…
Гном замахал руками как ветряная мельница. Вся его коренастая фигура выражала превосходство над дилетантом и готовность поучать.
– Кровавые – не от цвета. Самое главное – что если их в свою кровь обмакнуть, то камень никого, кроме тебя, слушаться не будет… Я ведь ювелир не из последних, – гном приканчивал уже вторую пинту, – а всех свойств этих камней не знаю. Вижу только, что в них не только можно Силу заливать. В них можно и сливать.
– Что значит – сливать? – осторожно спросил я у Глоина. И чуть ехидно продолжил: – У кого-то Сила через край – сливать приходится?
– Сливать можно не Силу, а заклятия и проклятия. Как вроде улавливать. Если на тебя какое дурное заклятие действовать начало, то смарагд, поддерживающий связь с твоей энергетикой через твою же кровь, его откачивает. А когда заклятия и проклятия накапливаются, то их можно использовать в обратную сторону… Как-то не так я объясняю… ну, ты понял – против того, кто на тебя накладывал.
– Только против того, кто использовал магию против тебя, или против кого угодно?
– Не-э, тут закон отражения – только против источника заклятия. Ну и заливать в камни можно. И не только Силу, но и готовые заклятия, даже очень мощные. И не по одному, а по несколько одновременно. Даже портальные заклинания.
Вот это да! Порталы требуют много Силы. И умений нерядовых. И камни, которые могут портальное заклинание впитать, не так часто встречаются. А если есть «маяк», и если предположить, что портальное заклинание было закачано хоть в один из камней, то похититель или похитители уже далеко. И премия моя накрылась.
– А самое главное, – продолжал гном, увлекшись, – использовать кровавый смарагд можно многократно. Раза два подряд точно.
Вот так камешки! Имея даже один, можно считать, что у тебя личный колдун имеется. Который не предаст, платы не потребует, не откажет, не запьет, не устанет, не заснет, не закапризничает, пить-есть опять же не просит, места много не занимает.
Да за такое любой правитель любого из Старых княжеств себе левую руку отрежет. Ничего не пожалеет. Жизнь одного полуэльфа на таких весах пушинку не перевесит.
Что я вру? Такой камешек стоит целого штата магов, включая мага-телохранителя, мага-целителя, боевого мага, мага-невидимку, да они и все – невидимки, потому что не излучают, и… даже представить себе не могу, кого еще. Какие сорок семь тысяч? Что за бред? Тут миллионы…
Видимо, выражение лица у меня было обалдевшее, потому что гном гнусно захихикал.
– Чего смеешься? Припрятал камешки – теперь на ярославский престол метишь?
Не успел я захихикать в свою очередь, как ручища гнома схватила меня за грудки рубахи. Широкое лицо с бешеными глазами приблизилось на минимальное расстояние, в нос шибануло перегаром, потом и яростью, но затем рука разжалась, лицо отодвинулось, а сам гном издал громкий и протяжный вздох:
– Уши бы тебе оборвать за такие шуточки…
Оправившись и пошевелив сохраненными ушами, я с достоинством произнес:
– Руки коротки! Прямо уж пошутить нельзя. Неужели так достали?
Гном только покачал головой:
– Ты не представляешь, как достали… Со всеми разругался, хорошо хоть не прибил никого – профессия ювелира учит терпеливости…
– Выпьем! – тут уж поспешил я продолжить разговор на занимающую меня тему. – Выпьем за то, чтобы все быстрее закончилось, а ты рассказывай теперь, сколько камней было, да чего не так с этими камнями. – Хихиканье гнома наводило на мысль, что в этой бочке меда есть немаленькая ложка дегтя. С половник ведерный, не меньше. Недаром цена за камешки такая небольшая объявлена.
– Выпьем, – согласился гном. И, чокнувшись глиняной кружкой с моим бокалом, залил в себя остатки пива. – Камней всего три штуки. Самый большой – четырнадцать карат, самый маленький – девять с половиной. А скажи – ты природный изумруд размером больше двух карат видел? Да где тебе… Так вот, он же весь в трещинах. Большого природного изумруда, смарагда то есть, без трещин не бывает. А ты знаешь, что такое трещины или дефекты для камней, пригодных для магических действий?
Это ребенок знает. Если камень дефектный, заклинание не пройдет. Или пройдет так, что рад не будешь. Закачал, к примеру, огненный дождь, применяешь, а вместо огня на врага просто дождик польет. Тепленький. Грибной, можно сказать.
Так я гному и ответил.
– Во-во, – согласился гном. – С кровавым смарагдом то же самое. Как ни извертись, а против природы не попрешь.
– Все равно вещь ценная… – протянул я. – Хоть в крепости где установить – заклятия улавливать. Ну хоть какие. – Это я про трещинки вспомнил.
– Крепости нынче не магией берутся, – весомо заметил гном, опрокидывая в пасть третью, кажется, пинту пива. – На это четырехдюймовки есть.
* * *
– Как же они вынесли камни – тебя что, в мастерской не было?– Да не было, конечно, я с рудокопами ругаться побежал… – Гном скривился, ему явно не хотелось распространяться на эту тему. – Сначала по телефону ругался полчаса, потом еще и побежал – доругиваться. Веришь – нет, терпеть не могу отношения выяснять, а приходится…
Я ему, конечно, посочувствовал, тем более что гномы ругаются обычно не от вредности, а от привычных этому племени въедливости и стремления все сделать наилучшим образом.
Допивая вино, я посматривал на выход, где все так же стоял крепкий урядник, опираясь спиной на стойку, но не присаживаясь на стоящий рядом высокий стул, выполненный из темного лакированного дерева и снабженный чрезмерно маленькой спинкой, а заодно и неудобным упором для ног. Краем глаза он контролировал зал ресторанчика, но смотрел вроде бы не на посетителей, а на дверь. И короткий помповик, равно как и рукоятку пистолета в открытой кобуре, наглаживал кончиками пальцев. Что-то у доблестной полиции действительно идет из рук вон… Интересно, нам отсюда можно уже уходить или лучше не рыпаться? Все остальные, смотрю, сидят на местах и имеют вид унылый и тревожный одновременно.
Неожиданно начавшаяся где-то рядом стрельба резанула по нервам так, что, выхватив револьвер из кобуры, я чуть было не сбил прыгнувшего к окну Глоина, в руках которого появился странный агрегат, больше похожий на обрез двуствольной вертикалки, чем на пистолет. Гном даже покачнулся. Я, правда, отлетел метра на два.
– Назад, назад! – Бешенству урядника не было предела, но он не стал выбегать из кабака – приказа, видимо, такого не было. – От окон! От окон все отошли! – И прибавил пару непечатных выражений для понятности.
Ну и ладно, ну и отойдем, раз полиция о нашем здоровье так беспокоится. А стрельба-то приближается – это ежу понятно, даже армирцы хмурятся, хотя этот народ славится своим легкомыслием. Кабатчик Николай достал откуда-то из-под стойки что-то древнее – системы Бердана, кажется, с длиннющим стволом и деревянным прикладом. Надо проследить, чтобы на меня не направлял, – неизвестно, как на него паника подействует. Стрельба усилилась, чуть затихла, стала удаляться – кажется, в сторону пристани.
Я подошел к окну – Глоин как стоял возле него, так и стоял, – разве что на шаг, не больше, отошел.
– Что там?
– Да не видно ничего, заборы же кругом… Ага, Иван Сергеевич поспешает. Сейчас новости узнаем.
В наступившей тишине мы особенно отчетливо услышали тяжелые шаги большой компании людей на крыльце ресторана, и вскоре в кабак ввалилась целая толпа полицейских, все с длинностволом, а один так вообще с «льюисом». Ого! Ото всех входящих воняло сгоревшим порохом, злобой, недоумением и страхом.
– Видел? – Иван Сергеевич и не собирался беседовать с «гражданскими». Его вопрос был обращен исключительно к уряднику, стоявшему у входа. – Тут все в порядке? – Пристав обвел колючим взглядом помещение ресторана, но вроде не заметил никакого особого беспорядка.
– Откуда? Заборы сплошняком… – Полицейский почти дословно повторил слова Глоина.
– Те трое, которых здесь взяли, в камере обратились в каких-то тварей. Очень сильных. Слились в одну, стенку проломили… проломила. Тварь быстрая, чешуйчатая. Быстро бегает, прыгает. Сначала сюда поскакала, потом, после обстрела, ушла в сторону пристани – и в воду… Обстрел видимого успеха не принес.
– Что?
– Повторить? Подробности потом. Остаешься с Ярославом, – тут пристав кинул на пулеметчика. – Никого не выпускать. Мы ввели чрезвычайное положение…
Слова пристава прервал свистящий звук: гарнизонная пушка выпустила свистелку – снаряд, издающий пронзительный свист, из-за того, кажется, что болванка, которой стреляют, прорезана какими-то загогулистыми дырками. Впрочем, может, и не дырками, но свистит так, что зубы ломит. И сразу после этого в небо взвились две красных ракеты. Вот, значит, как в Сеславине чрезвычайное положение вводят…
* * *
Иван Сергеевич с командой усвистали, а мы опять остались в кабаке. Пулеметчик занял позицию у окна, отогнав наконец Глоина, хотя в окно уже не было видно ничегошеньки, так что полагались мы исключительно на слух. Минут через пять заработала артиллерийская батарея гарнизона, но после четырех выстрелов замолчала. Попали? Не попали? Прошло еще два часа. Совсем стемнело. Хорошо, что лето на дворе, – хоть что-то видно, если к стеклу носом прилепиться. Все устали сидеть, в глотку ничего не лезло, даже Николай-трактирщик имел вид выцветший и недовольный.Наконец зазвонил телефон, и урядник, взявший трубку, скомандовал на выход – под контролем патруля из военных, весьма недовольных тем, что им приходится выступать в качестве эскорта, да еще на казенном транспорте. Приказ им был, как я понял, проводить или довезти каждого до дверей дома. Посетителей стали выпускать, но не успел я, подхватив дорожную сумку, подойти к дверям, как полицейский остановил меня простым в общем-то вопросом: