Страница:
Тарахтящий «полевичок», аккуратно проскользнув в ворота, медленно, по кругу, подъехал к крыльцу полицейской части, и ухмыляющийся водитель, бибикнув, заглушил мотор. На крыльце возле неизменно дежуривших там пулеметчиков обретались Иван Сергеевич при полном параде и какой-то усатый унтер в полевой камуфляжной форме, приданный, вероятно, от военных, на усиление. Рядом же с крыльцом, напротив «виллисов» с ПКБ стояли, переминаясь с ноги на ногу, с десяток примечательных личностей: где-то человек восемь блондинистых норлингов, половина из которых была в кольчугах, и трое друэгаров, черноволосых и чернобородых, сразу начавших усиленно перемигиваться с нашим водителем. Все вооружены крайне разнообразно, – один из норлингов вообще держит на плече двуручник, грозно хмурясь из-под рогатого шлема. Кобура с «Молотом Тора», впрочем, не смотрелась на нем как-то чужеродно. Серьезный воин. Шлем-то откуда достал, из какого дедушкина сундука со сказками? А друэгары все как один с двустволками. Унтер, кстати, СВД-С баюкает, ствол гномской работы – похоже, матчевый, хороший такой ствол, прицел оптический тоже уважение вызывает. Эх, из такой винтовки пострелять бы…
Как и было запланировано, горделивой позы я не сменил. Принарядившаяся ради «выхода» Ардалья выскочила из машины, распахнула передо мной дверцу, и я выпал прямо в ее заботливо подставленные руки. Иван Сергеевич приподнял бровь, но больше никак не отреагировал на такое эффектное появление, а вот унтер начал медленно, но неотвратимо багроветь. Норлинги и друэгары зашевелились и оживленно зашушукались. Подхватив меня под мышки, Ардалья почти что доволокла меня до крыльца с начальством, возле которого я решительным жестом отстранил ее, подтолкнув обратно к машине, и принял сравнительно прямое положение. Намек на положение «смирно» – еще большее безобразие, чем если бы я, скажем, откровенно пошатывался. Аромат сивухи распространялся вокруг меня удушливой волной, веки я держал полуприкрытыми, чтобы не было заметно, что я трезв как стекло.
– Корнеев, прибыл… – Хрипотцы в голос, но тут чем меньше слов, тем больше шанс, что не раскусят. Застывший соляным столпом унтер со снайперской винтовкой был уже цветом с вареную свеклу, так что я начал опасаться, как бы его кондратий не хватил.
– Ну что, Парфенов, придется тебе самому со снайперкой управляться… Эльф, видишь, пьян, как свинья. Нельзя ему оружие доверять. А остальные вряд ли смогут… – совершенно спокойным голосом произнес Иван Сергеевич, обращаясь к унтеру, а сам унтер наконец-то начал подавать признаки жизни.
– Эльфа на гауптвахту? – жадным голосом набредшего на колодец бедуина спросил он, вцепившись в снайперку своими ручищами, как утопающий в спасательный круг.
– Ничего, не надо гауптвахты, – усмехнулся Иван Сергеевич, – пусть теперь перед отрядом приманкой идет, только патроны у него отберем, чтоб никого из своих не пострелял…
Вот так. Значит, изначально Иван Сергеевич снайперку мне хотел дать? А кто же подсадной уточкой должен был быть?
– Сваарсон, – продолжил пристав как ни в чем не бывало, глядя на норлинга в шлеме, – вперед эльф пойдет, зря только железо нацепил. Можешь разоблачаться…
Точно! Этот рогатый должен был первым идти. Потому и шлем с кольчугой на нем.
Вот спроси Петра Корнеева – есть у него враги? Есть! И самый страшный из них, самый беспощадный и ужасный – это Петр Корнеев.
– Отлично, Иван Сергеевич. – К унтеру постепенно возвращался его нормальный цвет лица. – А то пули серебряные, тут контроль нужен…
Еще и пули серебряные – вот это да! На оборотня идем, как взрослые, с серебряными пулями. А я мог бы под шумок заныкать патрон-другой… Вообще облом…
– Ладно, приступайте… – Иван Сергеевич чуть не мурлыкал – настойчиво зрело ощущение, что пристав как нельзя больше доволен сложившимся положением, и даже мои шуточки ему по вкусу – настолько он наслаждался. Повернулся и зашел в дверь полицейской части, покинув крыльцо и оставив меня наедине с норлингами, друэгарами и унтером, смотревшим на меня как сфинкс на глуповатых и недалеких путников, попавшихся ему на дороге.
– Налево шагом марш, – скомандовал унтер и досадливо сморщился, когда мы все, ополченцы «по найму», выполнили команду через пень-колоду. В строевом шаге, как мне всегда казалось, нет ничего сложного, но как выяснилось, и ему надо учиться. Впрочем, унтер по мере нашего движения только морщился, но никак не комментировал потуги «особой» группы городского ополчения. Сдерживается… Какой молодец. Норлинги топали как умели, друэгары вообще молодцами, ну и я старался – все-таки виноват я перед унтером: мой спектакль на Ивана Сергеевича был рассчитан, а правильную реакцию дал не он, а безвинный фельдфебель, если я правильно разобрался в нашивках этого, как его… Парфенова. И чего это пристав такой довольный?
Фельдфебель оказался вовсе не фельдфебелем, а жандармским вахмистром, но от этого мы не слишком пострадали – гонял он нас строевым шагом недолго. До первого поворота направо, еще раз направо, и мы оказались на заднем дворе полицейской части – пустынном, поросшем веселенькой такой зеленой травкой: не успела еще запылиться, да и косить ее еще не косили. В тени куста лежала дворняга, зевая и порываясь почесать задней лапой загривок. Как бы мне ей не позавидовать вскорости – день обещает быть солнечным…
– Становись! – зычно крикнул вахмистр, явно обрадованный тем, что на заднем дворе мы никому не видны и его достоинство не пострадает от того, что мы такие неумехи. – Оружие разрядить и приготовить к досмотру!
Ладно, это мы можем. А появится на заднем дворике чешуйчатая – так ее наблюдающий из «виллиса» военный патруль покрошит из пулемета.
Ко мне вахмистр направился в первую очередь. Выщелкав патроны из «тарана», я откинул барабан у «чекана» и подхватил ладонью вытолкнутые экстрактором патроны. Подкинув их на ладони, я с негромким стуком ссыпал все в карман. Вахмистр с удивлением посмотрел на меня, наткнулся на мой «расплывающийся» взгляд, тщательно проверил «таран», потом подобревшим взглядом осмотрел пустые каморы «чекана», заглянув в канал ствола. А «таран»-то и револьвер вычищены! Ай да я!
– Орел! – Вахмистр Парфенов отошел вполне успокоенный, но снайперку и не подумал отдать. Я от такой военной косточки и не ждал, что он приказа не исполнит, хотя что-то сомневаюсь, что Иван Сергеевич имеет полное право ему приказывать.
А дальше началось нечто довольно интересное для всех, кроме меня. По команде Парфенова все разделились на три группы, почему-то по цветам. Красные, синие, желтые.
– Красные, вперед! Желтые – прикрывают! Синие – готовятся!
– Синие – вперед, желтые – готовятся, красные – прикрывают!
И так до бесконечности. Друэгары, желтые, оказались понятливы и дисциплинированны, норлинги, несмотря на свой нордический темперамент, увлекались и забывали о секторах стрельбы, которые им нарезал Парфенов. Главный их Сваарсон, тот самый, в рогатом шлеме, вначале пытался дублировать команды вахмистра, но был немедленно поставлен на место самым грубым способом, с упоминанием всей его родословной во всей падежной парадигме. В других условиях Сваарсон уже дрался бы с вахмистром, но здесь он, кажется, признал свою неправоту и только злобно сопел, услышав в очередной раз замечания Парфенова.
А я скучал. Всего-то делов – идти вперед, поворачиваться, идти назад, и так многократно. Я – подсадная утка. Я иду вперед, и меня не касается, согласованно или не очень двигаются норлинги с друэгарами. И это повод посматривать свысока на тех и других. Я всего лишь улыбался, даже не ржал, пальцем тоже не показывал, но норлинги смотрели подозрительно, и похоже, у Сваарсона будет шанс оторваться – за вахмистра. И еще я этому викингу дорожку перебежал в том смысле, что он, как самый храбрый, вперед рвался, а впереди-то я пойду. И не объяснишь ведь, что это первое место я бы с удовольствием ему уступил, даже доплатил бы.
А вот вопрос – кто еще в «платную» группу ополчения пойдет? Понятно, те, кто себя ценит повыше прочих. И быть просто грузчиками в торговых точках или там докерами, паромщиками и вышибалами в городе пришлых им не очень весело. На родине-то они воины…
Перерывчик наступил примерно через два часа учений. Унтер убежал докладывать по начальству, что группа, выпущенная на улицы Сеславина, с вероятностью в восемьдесят процентов друг друга не перестреляет. А мне бы лучше в сторонке постоять. Вот в тенечке и постою. Солнышко трудится не отлынивая… Норлинги собрались кучкой, что-то коротко переговорили, и почти сразу от них отделился невысокий, но широкоплечий малый с бесхитростным широким лицом и косичками на висках. Бородка у него едва пробивалась, такими тоненькими романтическими кудряшками. Но кольчуга из мелких колец сидела на нем так, как на мне, наверное, никогда сидеть не будет – для этого плечи бы мне отрастить надо. Северяне разобраться решили, кто тут круче.
Норлинг быстро пересек двор и подошел ко мне с утверждением, высказанным хотя отрывисто и злобно, но по-великореченски, то есть по-русски:
– Ты с нами не пойдешь, эльф!
– Конечно, я пойду впереди!
Вот тут он сел. Впрочем, пока я лью воду на его мельницу.
Оглянувшись на хмурую группу норлингов, даже не на них, а на угол здания, из-за которого мог в любую секунду выскочить вахмистр и где уже маячил на стреме дозорный, зачинщик выложил свой главный козырь:
– Мы не пойдем за эльфом!
– Ваше право – сами с Парфеновым разбирайтесь!
Опять он сел. Сейчас пойдет последний довод. И точно:
– Мы таких, как ты… камнями забиваем.
– Хоть вешайте, я не из таких.
– Все эльфы не мужчины.
– Врешь. Такие же мужики, как и вы.
Уперся, понимаешь, как баран. Можно, конечно, было по-другому. Спросить, откуда он так хорошо разбирается, кто такой, а кто нет. Подозрительно это! Может, он сам… не такой?
Или просто объяснить учительским тоном, что если бы эльфы все «такие» были – как народ бы сохранился?
Но я тоже опасался, что вахмистр сейчас вернется, и решил не затягивать переговоров. И, кстати, машут уже норлингу, идет Парфенов.
– Отвечаешь? – быстро спросил норлинг.
– На кистенях? – так же быстро, по-деловому, спросил я.
На кистенях норлинги дерутся. И неплохо. Но бой этот особый, ритуально-обрядовый. На рождение сына такие бои устраивают или на праздник какой – на солнцестояние, например. Так вот и дерутся между собой, а после такого боя победитель имеет право на зуб побежденного, хотя примерно в девяноста процентах случаев обрядовые бои не заканчиваются смертью противников. Но выбивают зуб как у мертвого – и в косичку вплетают. У молодца, стоящего передо мной, в косе три человеческих зуба и клыков каких-то чудищ штук пять. И свои зубы вроде бы все целы. А сколько у него среди «человеческих» трофеев – «ритуальных»? Если много – мне не повезло: в таком случае мастер-рукопашник передо мной.
Норлинг поморщился. Еще бы, я ведь обрядовый бой затребовал, а отказаться от такого боя ему нельзя. И быстро не спроворишь – надо круг собирать да по обряду все проводить. Не только до прихода вахмистра не успеть – после смены задерживаться придется. Вот и славно. Пусть адреналинчик у него «перегорит». Тут главное – самому не перегореть.
А вот и Парфенов. Вывернув из-за угла, вахмистр призывно замахал рукой, и вся наша группа скорым шагом направилась к нему.
– Становись!
И выстроились кое-как.
– Заряжай!
Ну и зарядили оружие – уже не кое-как, а «с чувством, толком, расстановкой». Тут никто халтурить не стал.
Все такой же нестройной толпой мы подошли к крыльцу, на котором нас терпеливо дожидался наш командир Иван свет-Сергеевич.
– Вы заступили на дежурство в восемь, – просветил нас пристав. – Сейчас пол-одиннадцатого. Вы идете на обход, в половине первого возвращаетесь сюда. Отсюда – в трактир, на обед. После обеда – разбор ошибок и отработка тактики. Потом – до восьми вечера – боевое дежурство на стене.
Вот такой план. Про обед пристав сказал явно для поднятия боевого духа. Дадут чашку перловки, кружку кипятку и полчаса времени, не больше. А как же завтрак, второй завтрак, ланч, полдник, хай-ти, он же пятичасовой, диннэр и… нет, кстати, диннэр-то как раз в восемь. Можно и без диннэра.
Эх, надул меня Иван Сергеевич, сильно надул… Теперь вот на голодный желудок с норлингом биться. Другое дело, что я и не думал, будто как-то по-мирному выйдет. Не получается у меня по-мирному, хотя я со всей душой.
О-па! Откуда ты, прелестное созданье?
На крыльцо к приставу вспорхнула, кокетливо помахав ручкой двум урядникам, очевидно, и привезшим ее на служебном «виллисе», девушка лет двадцати двух-трех. В самом, что называется, расцвете красоты. И откуда, спрашивается, весной у нее такой восхитительный загар? Как-то все мы – норлинги, друэгары, да и я сам – засмотрелись на эту идеальную осанку вкупе с упругой, достаточно спортивной походкой. На девушке была недлинная юбка-карандаш и черный кардиган, небрежно застегнутый на две верхние пуговицы и почти не скрывающий обтянутой водолазкой высокой груди.
Многим блондинкам идет черное. Но чтобы кардиган выглядел так, как на иных вечернее платье, – на это талант нужен. Многие девушки в двадцать два симпатичны. И, наоборот, многие старухи в шестьдесят два – не очень. Но глядя на эту девушку, отчетливо понимаешь, что и в тридцать, и в сорок, а может, и в шестьдесят она будет вызывать у всех мужчин непроизвольную остановку дыхания. Вот как мы сейчас – задохнулись единогласно.
Один Иван Сергеевич скривился, будто ему праздник испортили. И скоро мы поняли почему.
– Привет, па! – несколько интимно приветствовала эта нимфа пристава. – А где эльф? А, вот он! – И она уставилась на меня огромными темно-синими глазами совершенно бесцеремонно.
А я простил. И любой простил бы. Уверен: ей всегда все прощают. А я еще и Ивана Сергеевича за его подставу прощу – за то, что он такому чуду папой является. Ага! Буду отныне звать его папой! А как еще будущего тестя называть?
– Все, идите уже. – Иван Сергеевич не оправдывал надежд. Не оставил меня с красавицей-дочкой. А она же хотела со мной познакомиться! Ладно, тестюшка, припомним!
Появление красавицы не прошло бесследно. Из приглушенных шушуканий друэгаров удалось кое-что выяснить – в частности, что девицу зовут Наташей, что она единственная дочка Ивана Сергеевича и что разговорчики отставить – это уже Парфенов вмешался, не шепотом, понятное дело. Плетусь, короче, вслед за вахмистром – настроение даже приподнятое, как бы подавленное, короче, слегка обалдел я, даже норлинги кажутся милыми и вежливыми. А они вроде бы на меня с каким-то иррациональным уважением стали поглядывать. Кстати, собраться надо. Если сейчас чешуйчатый «три в одном» или же чешуйчатые по отдельности появиться вздумают – нам хана. А что? Появится сейчас, норлингов порвет, с которыми драться придется, – как тот патруль порвала, который шуточки шутил… Должна же тварюшка ко мне симпатию чувствовать? Или антипатию: я же убить ее подрядился… Пока я размышлял, норлинги с друэгарами перебегали от стенки к стенке, прячась за заборами и прижимаясь к бревенчатым стенам домов. Стволы их винтовок и ружей заботливо обегали все направления, особенно внимательно смотрели бойцы на скаты крыш и печные трубы. Город как вымер. Пару раз нам задавали направление стоящие на перекрестках «виллисы» с пулеметами и группами ополченцев. Уже нормальных ополченцев, не «по найму». Все было понятно: тварь ночью ушла под воду, как и в прошлый раз, а полицейские катера не могут помочь делу, хотя и вооружены довольно серьезно. Но не сбрасывать же им глубинные бомбы по всей акватории. И ждут славные сеславинцы тварь обратно тоже ночью, когда, скорее всего, «платный» отряд ополченцев, мы то есть, с боевого дежурства сменится отрядами нормально и единообразно вооруженных горожан, давно слаженных в серьезные боевые группы.
Это, как я уже говорил, понятно. Неясно другое: почему Иван Сергеевич такой веселый был? Или он, включая меня в группу, хотел именно скандала и драки? А зачем? Так прошло положенное время, и вахмистр, с комфортом ехавший сзади все на том же военной раскраски «виллисе», который «прикрывал» наши учения, приказал возвращаться. Он четко отрапортовал Ивану Сергеевичу, вышедшему на крыльцо уже без дочки, и приказал всем идти к едальному заведению Михайлы Собакина – трактиру для аборигенов и прочих личностей, не обремененных гастрономическими пристрастиями и нежными желудками. Короче, всех, для кого количество важнее качества. На входе каждому из бойцов бдительный половой выдал тарелку размером со щит норлинга и направил всех к заставленному кастрюлями столу. Рядом со столом, впрочем, стояли бочки, и на фоне кастрюль они не выглядели слишком уж большими. Каждый мог наполнить тарелку только раз, зато и навалить в тарелку можно было именно того, что пришлось по вкусу, в каких угодно пропорциях – селедку ли с крупными кольцами лука, картошку ли вареную с укропом, капусту квашеную с клюквой, грибы соленые, яблоки моченые, какое-то порезанное на куски заливное, где среди необъятного царства желатина одиноко белел маленький кусочек рыбки, а в углу солнышком на детском рисунке сиял оранжевым светом кружок морковки. Из рыбы были еще какие-то неровные пирамиды беловатого цвета, что называется «в кляре», а из солений – вялые огурцы с расползающимися помидорами и черемша, которую я, конечно, люблю, но в таких заведениях опасаюсь.
Хлеба можно было брать сколько угодно, и был он неплох – явно пек его мастер, и мука с водицей не подкачали. Мяса не было вообще, то есть, вероятно, в трактире его и можно было заказать, но за свой счет, а вот по поводу заказа алкоголесодержащих напитков вахмистр нам еще перед входом все объяснил кратко и доступно. За что уважаю военных – за силу речевых оборотов. Когда многое – немногими словами. Так что клюквенный морсик из бочки – или уж колодезная водица.
Я наложил себе картохи, выловил какой-то прилично выглядящий огурец, кинул на блюдо пару спинок селедки. Ломоть хлеба – без хлеба вся еда у меня плохо идет, такая вот привычка. Чайку бы…
Сел за стол, конечно, в одиночестве – и не сомневался, что так будет. Ого, Сваарсон идет. Норлинг решительно выставил на доски стола свой рогатый шлем: лет пятьдесят доспеху примерно, старше самого бойца в два раза, аккуратно поставил тарелку, почти полностью заваленную селедкой, и сел, старательно заглядывая мне в лицо. Забавно. Прямо подвиг совершил, сев рядом с эльфом. Ладно, воин, познакомимся…
– Vart du heilur, – поприветствовал я его традиционным пожеланием воинов остаться целым, что, собственно, и является аналогом «драс-сьте» у норлингов.
Ответив чисто на автомате, норлинг оказался в затруднительном положении. Теперь представляться по имени надо и руку пожимать придется.
– Петр Корнеев, полуэльф, – представился я максимально понятно.
– Гуннар Сваарсон, ярл Чаячьего острова, – представился норлинг и протянул-таки руку. Хорошо, что на мне едва ли каждый новый знакомый тренируется в крепости рукопожатия. Вот Глоин, например. Рукопожатие норлинга, правда, отставало по крепости. Но ненамного.
Сваарсон подсел по делу. Оказывается, он имел намерение отговорить меня от драки на кистенях. Дескать, на кулаках прекрасно можно подраться. И никто не привлечет его племянника к уголовной ответственности за преднамеренное убийство эльфа. За которое, кстати, виселица, как и за убийство любого другого разумного. А мордобоя и вообще могут не заметить. А если я соглашусь, то меня побьют аккуратно и совсем не больно. Наивный какой ярл. Надо было лучше время выбирать, когда молодого выделываться посылали. На фиг, на фиг. Нам такого счастья не надо. Сваарсон, конечно, сам не может со мной биться – не по чину ему, все-таки на родине он ярл, но что-то мне подсказывает, что если бы переговоры вел сам ярл Заячьего, тьфу ты, Чаячьего острова, то результат был бы такой же. И еще я бы карту потребовал, посмотрел бы на его остров. Рупь за сто даю – нет такого масштаба карты, чтобы его остров нарисовали. Не то не обретался бы он тут, в городе Сеславине, в группе «по найму». Ладно, не буду требовать карты – вижу, волнуется человек за своего родича, как бы тому биографию убийство эльфа не испортило. Сейчас мы настроение этому Гуннару поднимем:
– Не волнуйся, ярл Сваарсон, я не убью твоего племянника. Побью слегка, но ты же знаешь нашу русскую поговорку: «За одного битого двух небитых дают»!
Чего все на меня так смотрят, как будто я сказал, что солнце квадратное? Вот ни с кем в этом городе серьезно поговорить нельзя! Иван Сергеевич один нормальный человек. Так родня не считается! Ну и Глоин еще, если из нелюди…
Сваарсон осторожно отбежал – и вернулся уже с племяшом, оказавшимся Сигурдом. Какие у них всех имена героические! Оценка кистеней. Дело, достойное ярла. Цилиндрическое, с верхушкой под конус, тело кистеня Сигурда было отлито из какого-то свинцового сплава, украшено сложной чеканкой и начищено до зеркального блеска. По вычеканенному рисунку, как я понимаю, можно было узнать, к какому роду принадлежит Сигурд Сваарсон и в чем его личные заслуги. Красивые узорчики на биографии, что тут скажешь. Начищают кистени, конечно, именно для этого – чтобы всем было понятно, кто с кем бьется. Мой кистень был поменьше в длину – так в кармане носить удобно – и приближался по форме к еловой шишке, даже кое-где чешуйки были сымитированы. Эти чешуйки, похоже, и привлекли внимание Ивана Сергеевича в нашу первую встречу, когда он подхватил мой кистень прямо с пола – так заинтересовался. А чешуйки-то ничего не значат, для красоты делали. Ну и если вскользь по морде прошкрябают – приятного мало. И сам кистень довольно топорно выкован из стали – чего тут мудрить-то. Я милостиво покивал на замечание ярла Сваарсона о том, что вес и длина моего кистеня уступают кистеню Сигурда Сваарсона, отметил, что по этому поводу претензий не имею, выслушал замечание о том, что иметь острые выступы на кистене как-то некрасиво и вообще по-свински, на что ответил в том духе, что мы, эльфы, – жители лесов, поэтому кистень под шишку сделан – в традиции. С этим они согласились. Слово «традиция» на норлингов вообще успокаивающе действует. Что угодно можно им оправдать. Даже то, что эльфы никогда кистенями не баловались.
Подумав, я добавил, что, если Сигурд готов взять свои слова обратно, я его прощу. Напрасная надежда. И ярл насупился – по их понятиям я, наверное, что-то неприличное сказал. Это в ответ на то, что они ко мне со всей душой – как к человеку. Ладно, их дело. Главное, чтобы не оказалось, что, побив одного из них, я должен буду биться с каждым из общины.
Никакой злобы к Сваарсону – что к дяде, что к племяннику – я не испытывал, подумалось разве, что надо было настаивать на дуэли на револьверах. Но тогда бы меня точно – за ушко и на солнышко, на виселицу то есть.
Дело шло к восьми, но солнце еще светило вовсю, когда спокойную речную гладь прорезал черный движущийся треугольник. Двигался он быстро – катер за таким не угнался бы. Пара секунд – и треугольник вполне можно стало рассмотреть: башка крокодилья, заужена только сильно. Хвост твари работал не хуже винта, даже волна пошла. Я заорал, подавая голосовой сигнал, почти тут же закричал другой наблюдатель, расположившийся всего в десятке шагов от меня по стене, грохнул выстрел, завыла сирена.
Воздух наполнился грохотом крепостного пулемета, выбивающего фонтаны брызг из поверхности воды. Пулеметная очередь прочертила линию из невысоких фонтанчиков прямо перед носом твари, но она не замедлила хода. Вообще, что ли, инстинктов нет?
Мгновенно заскочив в мертвую зону для пулеметов, уже на берегу, тварь оперлась на хвост и спружинила, совершив такой прыжок в высоту, что ей позавидовал бы каучуковый мячик – любимая игрушка детворы и в Старых и в Новых княжествах. Она оказалась прямо на бревенчатой стене, прилипнув к ней: наверное, вцепилась когтями. И вот она уже вне зоны огня почти всех часовых, кроме разве тех, кто рискнул бы пролезть между зубцами и забралом и, свесившись со стены, так и стрелял бы. Идиотов таких или храбрецов, это как посмотреть, не было. Быстро перебирая конечностями – их было четыре, да и вообще тварь была почти что гуманоидного типа, – она забралась по стене к ее вершине, но не стала протискиваться между зубцами, а одним прыжком оказалась на дощатой крыше забрала.
Кто-то, дико крича, стрелял по крокодилу почти в упор – чуть ли не через ту бойницу, которую он оставил под хвостом. Огонь велся теперь из всего, что стреляло. Норлинги с горящими взорами приникали к бойницам и палили в белый свет как в копеечку. Многие пытались стрелять на звук шагов твари прямо в крышу, которая больше напоминала теперь перечницу. Вот, если дождик пойдет, часовым весело будет. Звук выстрелов, кстати, начисто перебивал звук этих самых шагов или прыжков – не знаю уж, как там тварюшка двигалась. Я, например, не сделал ни одного выстрела. Патроны-то не казенные, а попасть – не попаду.
Как и было запланировано, горделивой позы я не сменил. Принарядившаяся ради «выхода» Ардалья выскочила из машины, распахнула передо мной дверцу, и я выпал прямо в ее заботливо подставленные руки. Иван Сергеевич приподнял бровь, но больше никак не отреагировал на такое эффектное появление, а вот унтер начал медленно, но неотвратимо багроветь. Норлинги и друэгары зашевелились и оживленно зашушукались. Подхватив меня под мышки, Ардалья почти что доволокла меня до крыльца с начальством, возле которого я решительным жестом отстранил ее, подтолкнув обратно к машине, и принял сравнительно прямое положение. Намек на положение «смирно» – еще большее безобразие, чем если бы я, скажем, откровенно пошатывался. Аромат сивухи распространялся вокруг меня удушливой волной, веки я держал полуприкрытыми, чтобы не было заметно, что я трезв как стекло.
– Корнеев, прибыл… – Хрипотцы в голос, но тут чем меньше слов, тем больше шанс, что не раскусят. Застывший соляным столпом унтер со снайперской винтовкой был уже цветом с вареную свеклу, так что я начал опасаться, как бы его кондратий не хватил.
– Ну что, Парфенов, придется тебе самому со снайперкой управляться… Эльф, видишь, пьян, как свинья. Нельзя ему оружие доверять. А остальные вряд ли смогут… – совершенно спокойным голосом произнес Иван Сергеевич, обращаясь к унтеру, а сам унтер наконец-то начал подавать признаки жизни.
– Эльфа на гауптвахту? – жадным голосом набредшего на колодец бедуина спросил он, вцепившись в снайперку своими ручищами, как утопающий в спасательный круг.
– Ничего, не надо гауптвахты, – усмехнулся Иван Сергеевич, – пусть теперь перед отрядом приманкой идет, только патроны у него отберем, чтоб никого из своих не пострелял…
Вот так. Значит, изначально Иван Сергеевич снайперку мне хотел дать? А кто же подсадной уточкой должен был быть?
– Сваарсон, – продолжил пристав как ни в чем не бывало, глядя на норлинга в шлеме, – вперед эльф пойдет, зря только железо нацепил. Можешь разоблачаться…
Точно! Этот рогатый должен был первым идти. Потому и шлем с кольчугой на нем.
Вот спроси Петра Корнеева – есть у него враги? Есть! И самый страшный из них, самый беспощадный и ужасный – это Петр Корнеев.
– Отлично, Иван Сергеевич. – К унтеру постепенно возвращался его нормальный цвет лица. – А то пули серебряные, тут контроль нужен…
Еще и пули серебряные – вот это да! На оборотня идем, как взрослые, с серебряными пулями. А я мог бы под шумок заныкать патрон-другой… Вообще облом…
– Ладно, приступайте… – Иван Сергеевич чуть не мурлыкал – настойчиво зрело ощущение, что пристав как нельзя больше доволен сложившимся положением, и даже мои шуточки ему по вкусу – настолько он наслаждался. Повернулся и зашел в дверь полицейской части, покинув крыльцо и оставив меня наедине с норлингами, друэгарами и унтером, смотревшим на меня как сфинкс на глуповатых и недалеких путников, попавшихся ему на дороге.
– Налево шагом марш, – скомандовал унтер и досадливо сморщился, когда мы все, ополченцы «по найму», выполнили команду через пень-колоду. В строевом шаге, как мне всегда казалось, нет ничего сложного, но как выяснилось, и ему надо учиться. Впрочем, унтер по мере нашего движения только морщился, но никак не комментировал потуги «особой» группы городского ополчения. Сдерживается… Какой молодец. Норлинги топали как умели, друэгары вообще молодцами, ну и я старался – все-таки виноват я перед унтером: мой спектакль на Ивана Сергеевича был рассчитан, а правильную реакцию дал не он, а безвинный фельдфебель, если я правильно разобрался в нашивках этого, как его… Парфенова. И чего это пристав такой довольный?
Фельдфебель оказался вовсе не фельдфебелем, а жандармским вахмистром, но от этого мы не слишком пострадали – гонял он нас строевым шагом недолго. До первого поворота направо, еще раз направо, и мы оказались на заднем дворе полицейской части – пустынном, поросшем веселенькой такой зеленой травкой: не успела еще запылиться, да и косить ее еще не косили. В тени куста лежала дворняга, зевая и порываясь почесать задней лапой загривок. Как бы мне ей не позавидовать вскорости – день обещает быть солнечным…
– Становись! – зычно крикнул вахмистр, явно обрадованный тем, что на заднем дворе мы никому не видны и его достоинство не пострадает от того, что мы такие неумехи. – Оружие разрядить и приготовить к досмотру!
Ладно, это мы можем. А появится на заднем дворике чешуйчатая – так ее наблюдающий из «виллиса» военный патруль покрошит из пулемета.
Ко мне вахмистр направился в первую очередь. Выщелкав патроны из «тарана», я откинул барабан у «чекана» и подхватил ладонью вытолкнутые экстрактором патроны. Подкинув их на ладони, я с негромким стуком ссыпал все в карман. Вахмистр с удивлением посмотрел на меня, наткнулся на мой «расплывающийся» взгляд, тщательно проверил «таран», потом подобревшим взглядом осмотрел пустые каморы «чекана», заглянув в канал ствола. А «таран»-то и револьвер вычищены! Ай да я!
– Орел! – Вахмистр Парфенов отошел вполне успокоенный, но снайперку и не подумал отдать. Я от такой военной косточки и не ждал, что он приказа не исполнит, хотя что-то сомневаюсь, что Иван Сергеевич имеет полное право ему приказывать.
А дальше началось нечто довольно интересное для всех, кроме меня. По команде Парфенова все разделились на три группы, почему-то по цветам. Красные, синие, желтые.
– Красные, вперед! Желтые – прикрывают! Синие – готовятся!
– Синие – вперед, желтые – готовятся, красные – прикрывают!
И так до бесконечности. Друэгары, желтые, оказались понятливы и дисциплинированны, норлинги, несмотря на свой нордический темперамент, увлекались и забывали о секторах стрельбы, которые им нарезал Парфенов. Главный их Сваарсон, тот самый, в рогатом шлеме, вначале пытался дублировать команды вахмистра, но был немедленно поставлен на место самым грубым способом, с упоминанием всей его родословной во всей падежной парадигме. В других условиях Сваарсон уже дрался бы с вахмистром, но здесь он, кажется, признал свою неправоту и только злобно сопел, услышав в очередной раз замечания Парфенова.
А я скучал. Всего-то делов – идти вперед, поворачиваться, идти назад, и так многократно. Я – подсадная утка. Я иду вперед, и меня не касается, согласованно или не очень двигаются норлинги с друэгарами. И это повод посматривать свысока на тех и других. Я всего лишь улыбался, даже не ржал, пальцем тоже не показывал, но норлинги смотрели подозрительно, и похоже, у Сваарсона будет шанс оторваться – за вахмистра. И еще я этому викингу дорожку перебежал в том смысле, что он, как самый храбрый, вперед рвался, а впереди-то я пойду. И не объяснишь ведь, что это первое место я бы с удовольствием ему уступил, даже доплатил бы.
А вот вопрос – кто еще в «платную» группу ополчения пойдет? Понятно, те, кто себя ценит повыше прочих. И быть просто грузчиками в торговых точках или там докерами, паромщиками и вышибалами в городе пришлых им не очень весело. На родине-то они воины…
Перерывчик наступил примерно через два часа учений. Унтер убежал докладывать по начальству, что группа, выпущенная на улицы Сеславина, с вероятностью в восемьдесят процентов друг друга не перестреляет. А мне бы лучше в сторонке постоять. Вот в тенечке и постою. Солнышко трудится не отлынивая… Норлинги собрались кучкой, что-то коротко переговорили, и почти сразу от них отделился невысокий, но широкоплечий малый с бесхитростным широким лицом и косичками на висках. Бородка у него едва пробивалась, такими тоненькими романтическими кудряшками. Но кольчуга из мелких колец сидела на нем так, как на мне, наверное, никогда сидеть не будет – для этого плечи бы мне отрастить надо. Северяне разобраться решили, кто тут круче.
Норлинг быстро пересек двор и подошел ко мне с утверждением, высказанным хотя отрывисто и злобно, но по-великореченски, то есть по-русски:
– Ты с нами не пойдешь, эльф!
– Конечно, я пойду впереди!
Вот тут он сел. Впрочем, пока я лью воду на его мельницу.
Оглянувшись на хмурую группу норлингов, даже не на них, а на угол здания, из-за которого мог в любую секунду выскочить вахмистр и где уже маячил на стреме дозорный, зачинщик выложил свой главный козырь:
– Мы не пойдем за эльфом!
– Ваше право – сами с Парфеновым разбирайтесь!
Опять он сел. Сейчас пойдет последний довод. И точно:
– Мы таких, как ты… камнями забиваем.
– Хоть вешайте, я не из таких.
– Все эльфы не мужчины.
– Врешь. Такие же мужики, как и вы.
Уперся, понимаешь, как баран. Можно, конечно, было по-другому. Спросить, откуда он так хорошо разбирается, кто такой, а кто нет. Подозрительно это! Может, он сам… не такой?
Или просто объяснить учительским тоном, что если бы эльфы все «такие» были – как народ бы сохранился?
Но я тоже опасался, что вахмистр сейчас вернется, и решил не затягивать переговоров. И, кстати, машут уже норлингу, идет Парфенов.
– Отвечаешь? – быстро спросил норлинг.
– На кистенях? – так же быстро, по-деловому, спросил я.
На кистенях норлинги дерутся. И неплохо. Но бой этот особый, ритуально-обрядовый. На рождение сына такие бои устраивают или на праздник какой – на солнцестояние, например. Так вот и дерутся между собой, а после такого боя победитель имеет право на зуб побежденного, хотя примерно в девяноста процентах случаев обрядовые бои не заканчиваются смертью противников. Но выбивают зуб как у мертвого – и в косичку вплетают. У молодца, стоящего передо мной, в косе три человеческих зуба и клыков каких-то чудищ штук пять. И свои зубы вроде бы все целы. А сколько у него среди «человеческих» трофеев – «ритуальных»? Если много – мне не повезло: в таком случае мастер-рукопашник передо мной.
Норлинг поморщился. Еще бы, я ведь обрядовый бой затребовал, а отказаться от такого боя ему нельзя. И быстро не спроворишь – надо круг собирать да по обряду все проводить. Не только до прихода вахмистра не успеть – после смены задерживаться придется. Вот и славно. Пусть адреналинчик у него «перегорит». Тут главное – самому не перегореть.
А вот и Парфенов. Вывернув из-за угла, вахмистр призывно замахал рукой, и вся наша группа скорым шагом направилась к нему.
– Становись!
И выстроились кое-как.
– Заряжай!
Ну и зарядили оружие – уже не кое-как, а «с чувством, толком, расстановкой». Тут никто халтурить не стал.
Все такой же нестройной толпой мы подошли к крыльцу, на котором нас терпеливо дожидался наш командир Иван свет-Сергеевич.
– Вы заступили на дежурство в восемь, – просветил нас пристав. – Сейчас пол-одиннадцатого. Вы идете на обход, в половине первого возвращаетесь сюда. Отсюда – в трактир, на обед. После обеда – разбор ошибок и отработка тактики. Потом – до восьми вечера – боевое дежурство на стене.
Вот такой план. Про обед пристав сказал явно для поднятия боевого духа. Дадут чашку перловки, кружку кипятку и полчаса времени, не больше. А как же завтрак, второй завтрак, ланч, полдник, хай-ти, он же пятичасовой, диннэр и… нет, кстати, диннэр-то как раз в восемь. Можно и без диннэра.
Эх, надул меня Иван Сергеевич, сильно надул… Теперь вот на голодный желудок с норлингом биться. Другое дело, что я и не думал, будто как-то по-мирному выйдет. Не получается у меня по-мирному, хотя я со всей душой.
О-па! Откуда ты, прелестное созданье?
На крыльцо к приставу вспорхнула, кокетливо помахав ручкой двум урядникам, очевидно, и привезшим ее на служебном «виллисе», девушка лет двадцати двух-трех. В самом, что называется, расцвете красоты. И откуда, спрашивается, весной у нее такой восхитительный загар? Как-то все мы – норлинги, друэгары, да и я сам – засмотрелись на эту идеальную осанку вкупе с упругой, достаточно спортивной походкой. На девушке была недлинная юбка-карандаш и черный кардиган, небрежно застегнутый на две верхние пуговицы и почти не скрывающий обтянутой водолазкой высокой груди.
Многим блондинкам идет черное. Но чтобы кардиган выглядел так, как на иных вечернее платье, – на это талант нужен. Многие девушки в двадцать два симпатичны. И, наоборот, многие старухи в шестьдесят два – не очень. Но глядя на эту девушку, отчетливо понимаешь, что и в тридцать, и в сорок, а может, и в шестьдесят она будет вызывать у всех мужчин непроизвольную остановку дыхания. Вот как мы сейчас – задохнулись единогласно.
Один Иван Сергеевич скривился, будто ему праздник испортили. И скоро мы поняли почему.
– Привет, па! – несколько интимно приветствовала эта нимфа пристава. – А где эльф? А, вот он! – И она уставилась на меня огромными темно-синими глазами совершенно бесцеремонно.
А я простил. И любой простил бы. Уверен: ей всегда все прощают. А я еще и Ивана Сергеевича за его подставу прощу – за то, что он такому чуду папой является. Ага! Буду отныне звать его папой! А как еще будущего тестя называть?
– Все, идите уже. – Иван Сергеевич не оправдывал надежд. Не оставил меня с красавицей-дочкой. А она же хотела со мной познакомиться! Ладно, тестюшка, припомним!
Из песни слова не выкинешь, а мне надо срочно с тещей знакомиться. Буду звать мамой. Вот только один моментик: дочка Ивана Сергеевича на папу похожа, но и еще кого-то напоминает. И что-то в чертах ее аборигенское, и это ее только красит. Мы, полукровки, вообще красивы. Вот тифлинги, например, – тоже помесь. И красивы…
Мимо тестиного дома (то есть мимо полицейской части!)
Я без шуток не хожу…
То им что в окно засуну,
То им нечто покажу!
Появление красавицы не прошло бесследно. Из приглушенных шушуканий друэгаров удалось кое-что выяснить – в частности, что девицу зовут Наташей, что она единственная дочка Ивана Сергеевича и что разговорчики отставить – это уже Парфенов вмешался, не шепотом, понятное дело. Плетусь, короче, вслед за вахмистром – настроение даже приподнятое, как бы подавленное, короче, слегка обалдел я, даже норлинги кажутся милыми и вежливыми. А они вроде бы на меня с каким-то иррациональным уважением стали поглядывать. Кстати, собраться надо. Если сейчас чешуйчатый «три в одном» или же чешуйчатые по отдельности появиться вздумают – нам хана. А что? Появится сейчас, норлингов порвет, с которыми драться придется, – как тот патруль порвала, который шуточки шутил… Должна же тварюшка ко мне симпатию чувствовать? Или антипатию: я же убить ее подрядился… Пока я размышлял, норлинги с друэгарами перебегали от стенки к стенке, прячась за заборами и прижимаясь к бревенчатым стенам домов. Стволы их винтовок и ружей заботливо обегали все направления, особенно внимательно смотрели бойцы на скаты крыш и печные трубы. Город как вымер. Пару раз нам задавали направление стоящие на перекрестках «виллисы» с пулеметами и группами ополченцев. Уже нормальных ополченцев, не «по найму». Все было понятно: тварь ночью ушла под воду, как и в прошлый раз, а полицейские катера не могут помочь делу, хотя и вооружены довольно серьезно. Но не сбрасывать же им глубинные бомбы по всей акватории. И ждут славные сеславинцы тварь обратно тоже ночью, когда, скорее всего, «платный» отряд ополченцев, мы то есть, с боевого дежурства сменится отрядами нормально и единообразно вооруженных горожан, давно слаженных в серьезные боевые группы.
Это, как я уже говорил, понятно. Неясно другое: почему Иван Сергеевич такой веселый был? Или он, включая меня в группу, хотел именно скандала и драки? А зачем? Так прошло положенное время, и вахмистр, с комфортом ехавший сзади все на том же военной раскраски «виллисе», который «прикрывал» наши учения, приказал возвращаться. Он четко отрапортовал Ивану Сергеевичу, вышедшему на крыльцо уже без дочки, и приказал всем идти к едальному заведению Михайлы Собакина – трактиру для аборигенов и прочих личностей, не обремененных гастрономическими пристрастиями и нежными желудками. Короче, всех, для кого количество важнее качества. На входе каждому из бойцов бдительный половой выдал тарелку размером со щит норлинга и направил всех к заставленному кастрюлями столу. Рядом со столом, впрочем, стояли бочки, и на фоне кастрюль они не выглядели слишком уж большими. Каждый мог наполнить тарелку только раз, зато и навалить в тарелку можно было именно того, что пришлось по вкусу, в каких угодно пропорциях – селедку ли с крупными кольцами лука, картошку ли вареную с укропом, капусту квашеную с клюквой, грибы соленые, яблоки моченые, какое-то порезанное на куски заливное, где среди необъятного царства желатина одиноко белел маленький кусочек рыбки, а в углу солнышком на детском рисунке сиял оранжевым светом кружок морковки. Из рыбы были еще какие-то неровные пирамиды беловатого цвета, что называется «в кляре», а из солений – вялые огурцы с расползающимися помидорами и черемша, которую я, конечно, люблю, но в таких заведениях опасаюсь.
Хлеба можно было брать сколько угодно, и был он неплох – явно пек его мастер, и мука с водицей не подкачали. Мяса не было вообще, то есть, вероятно, в трактире его и можно было заказать, но за свой счет, а вот по поводу заказа алкоголесодержащих напитков вахмистр нам еще перед входом все объяснил кратко и доступно. За что уважаю военных – за силу речевых оборотов. Когда многое – немногими словами. Так что клюквенный морсик из бочки – или уж колодезная водица.
Я наложил себе картохи, выловил какой-то прилично выглядящий огурец, кинул на блюдо пару спинок селедки. Ломоть хлеба – без хлеба вся еда у меня плохо идет, такая вот привычка. Чайку бы…
Сел за стол, конечно, в одиночестве – и не сомневался, что так будет. Ого, Сваарсон идет. Норлинг решительно выставил на доски стола свой рогатый шлем: лет пятьдесят доспеху примерно, старше самого бойца в два раза, аккуратно поставил тарелку, почти полностью заваленную селедкой, и сел, старательно заглядывая мне в лицо. Забавно. Прямо подвиг совершил, сев рядом с эльфом. Ладно, воин, познакомимся…
– Vart du heilur, – поприветствовал я его традиционным пожеланием воинов остаться целым, что, собственно, и является аналогом «драс-сьте» у норлингов.
Ответив чисто на автомате, норлинг оказался в затруднительном положении. Теперь представляться по имени надо и руку пожимать придется.
– Петр Корнеев, полуэльф, – представился я максимально понятно.
– Гуннар Сваарсон, ярл Чаячьего острова, – представился норлинг и протянул-таки руку. Хорошо, что на мне едва ли каждый новый знакомый тренируется в крепости рукопожатия. Вот Глоин, например. Рукопожатие норлинга, правда, отставало по крепости. Но ненамного.
Сваарсон подсел по делу. Оказывается, он имел намерение отговорить меня от драки на кистенях. Дескать, на кулаках прекрасно можно подраться. И никто не привлечет его племянника к уголовной ответственности за преднамеренное убийство эльфа. За которое, кстати, виселица, как и за убийство любого другого разумного. А мордобоя и вообще могут не заметить. А если я соглашусь, то меня побьют аккуратно и совсем не больно. Наивный какой ярл. Надо было лучше время выбирать, когда молодого выделываться посылали. На фиг, на фиг. Нам такого счастья не надо. Сваарсон, конечно, сам не может со мной биться – не по чину ему, все-таки на родине он ярл, но что-то мне подсказывает, что если бы переговоры вел сам ярл Заячьего, тьфу ты, Чаячьего острова, то результат был бы такой же. И еще я бы карту потребовал, посмотрел бы на его остров. Рупь за сто даю – нет такого масштаба карты, чтобы его остров нарисовали. Не то не обретался бы он тут, в городе Сеславине, в группе «по найму». Ладно, не буду требовать карты – вижу, волнуется человек за своего родича, как бы тому биографию убийство эльфа не испортило. Сейчас мы настроение этому Гуннару поднимем:
– Не волнуйся, ярл Сваарсон, я не убью твоего племянника. Побью слегка, но ты же знаешь нашу русскую поговорку: «За одного битого двух небитых дают»!
Чего все на меня так смотрят, как будто я сказал, что солнце квадратное? Вот ни с кем в этом городе серьезно поговорить нельзя! Иван Сергеевич один нормальный человек. Так родня не считается! Ну и Глоин еще, если из нелюди…
Сваарсон осторожно отбежал – и вернулся уже с племяшом, оказавшимся Сигурдом. Какие у них всех имена героические! Оценка кистеней. Дело, достойное ярла. Цилиндрическое, с верхушкой под конус, тело кистеня Сигурда было отлито из какого-то свинцового сплава, украшено сложной чеканкой и начищено до зеркального блеска. По вычеканенному рисунку, как я понимаю, можно было узнать, к какому роду принадлежит Сигурд Сваарсон и в чем его личные заслуги. Красивые узорчики на биографии, что тут скажешь. Начищают кистени, конечно, именно для этого – чтобы всем было понятно, кто с кем бьется. Мой кистень был поменьше в длину – так в кармане носить удобно – и приближался по форме к еловой шишке, даже кое-где чешуйки были сымитированы. Эти чешуйки, похоже, и привлекли внимание Ивана Сергеевича в нашу первую встречу, когда он подхватил мой кистень прямо с пола – так заинтересовался. А чешуйки-то ничего не значат, для красоты делали. Ну и если вскользь по морде прошкрябают – приятного мало. И сам кистень довольно топорно выкован из стали – чего тут мудрить-то. Я милостиво покивал на замечание ярла Сваарсона о том, что вес и длина моего кистеня уступают кистеню Сигурда Сваарсона, отметил, что по этому поводу претензий не имею, выслушал замечание о том, что иметь острые выступы на кистене как-то некрасиво и вообще по-свински, на что ответил в том духе, что мы, эльфы, – жители лесов, поэтому кистень под шишку сделан – в традиции. С этим они согласились. Слово «традиция» на норлингов вообще успокаивающе действует. Что угодно можно им оправдать. Даже то, что эльфы никогда кистенями не баловались.
Подумав, я добавил, что, если Сигурд готов взять свои слова обратно, я его прощу. Напрасная надежда. И ярл насупился – по их понятиям я, наверное, что-то неприличное сказал. Это в ответ на то, что они ко мне со всей душой – как к человеку. Ладно, их дело. Главное, чтобы не оказалось, что, побив одного из них, я должен буду биться с каждым из общины.
Никакой злобы к Сваарсону – что к дяде, что к племяннику – я не испытывал, подумалось разве, что надо было настаивать на дуэли на револьверах. Но тогда бы меня точно – за ушко и на солнышко, на виселицу то есть.
* * *
Время дежурства на стене текло нестерпимо долго. Я уже насмотрелся на красоты Великой, широко разливающейся здесь, и на быструю Шакшу, впадающую в Великую, и на пейзаж за стенами Сеславина, состоящий из огородов и картофельных полей. Надоело… И размялся слегка, покрутив кистенем, пока никто не видит: «давненько не брал я в руки шашек»…Дело шло к восьми, но солнце еще светило вовсю, когда спокойную речную гладь прорезал черный движущийся треугольник. Двигался он быстро – катер за таким не угнался бы. Пара секунд – и треугольник вполне можно стало рассмотреть: башка крокодилья, заужена только сильно. Хвост твари работал не хуже винта, даже волна пошла. Я заорал, подавая голосовой сигнал, почти тут же закричал другой наблюдатель, расположившийся всего в десятке шагов от меня по стене, грохнул выстрел, завыла сирена.
Воздух наполнился грохотом крепостного пулемета, выбивающего фонтаны брызг из поверхности воды. Пулеметная очередь прочертила линию из невысоких фонтанчиков прямо перед носом твари, но она не замедлила хода. Вообще, что ли, инстинктов нет?
Мгновенно заскочив в мертвую зону для пулеметов, уже на берегу, тварь оперлась на хвост и спружинила, совершив такой прыжок в высоту, что ей позавидовал бы каучуковый мячик – любимая игрушка детворы и в Старых и в Новых княжествах. Она оказалась прямо на бревенчатой стене, прилипнув к ней: наверное, вцепилась когтями. И вот она уже вне зоны огня почти всех часовых, кроме разве тех, кто рискнул бы пролезть между зубцами и забралом и, свесившись со стены, так и стрелял бы. Идиотов таких или храбрецов, это как посмотреть, не было. Быстро перебирая конечностями – их было четыре, да и вообще тварь была почти что гуманоидного типа, – она забралась по стене к ее вершине, но не стала протискиваться между зубцами, а одним прыжком оказалась на дощатой крыше забрала.
Кто-то, дико крича, стрелял по крокодилу почти в упор – чуть ли не через ту бойницу, которую он оставил под хвостом. Огонь велся теперь из всего, что стреляло. Норлинги с горящими взорами приникали к бойницам и палили в белый свет как в копеечку. Многие пытались стрелять на звук шагов твари прямо в крышу, которая больше напоминала теперь перечницу. Вот, если дождик пойдет, часовым весело будет. Звук выстрелов, кстати, начисто перебивал звук этих самых шагов или прыжков – не знаю уж, как там тварюшка двигалась. Я, например, не сделал ни одного выстрела. Патроны-то не казенные, а попасть – не попаду.