- Серьезно? - удивился Карасев. - А на вид такая безобидная женщина.
- На вид-то они все безобидные. Только работать ни черта не могут. Все им дай да отстегни! Перевозку организовать не могут, разгрузку организовать не могут, рекламу организовать тоже не могут! Они ничего не могут, кроме как выцыганивать деньги с приезжих. Все оплачивать приходится мне. Рабочим плати, телевизионщикам плати, сторожам плати! А музею только отстегивай проценты.
- А сторожам-то зачем платить? - удивился Карасев.
- Чтобы охраняли от посторонних.
- Посторонние ночью в музее? Разве такое бывает?
Смирнов наклонился к следователю и полушепотом произнес:
- Здесь бывает все! Поэтому сохранность фигур - дело рук самих фигур.
Следователь открыл было рот, но не произнес ни звука, сообразив, что этот тоже его дурачит. Потом раздраженно затряс головой:
- Ничего не понимаю! О чем вообще идет речь?
- А я, думаете, понимаю? - развел руками администратор. - Я тоже ни черта не понимаю. Да, фигуры несколько подвижные, не спорю, но не до такой же степени, чтобы взять и слесарным ключом - бац! - по башке...
- Стоп-стоп! - поднял палец Карасев. - Что значит "несколько подвижные"?
- Ну, подвижные - это подвижные. Есть фигуры - как влитые, а есть вот такие, как эти. Всякие есть. За пятнадцать лет я столько на них насмотрелся, что они мне даже снятся. Да, я каждую фигуру насквозь вижу. Знаете, взгляну в глаза фигуре - и безошибочно определяю характер мастера. Каков мастер, такие и фигуры. Вот Жора, который их ваял, так он по характеру очень шебутной. Фигуры - все в него.
- Так-так, - поморщился Карасев, подозревая, что музейные работники сумасшедшие особого рода. - Давайте по порядку. Что вы имели в виду, сказав, что за охрану восковых фигур ночным сторожам нужно платить дополнительно?
- А то и значит, что прихожу я как-то утром, а платье княжны Марии залито вином, а Петр Первый стоит без сюртука, в одной рубашке. А Берия без шляпы и очков. Потом сюртук и шляпа нашлись. А очки так и канули. Пришлось заказывать новые...
- И где же потом нашлись сюртук и шляпа? - сощурил глаза Карасев.
- На стороже Коробкове...
9
Едва открыв дверь квартиры и не успев еще переступить порог, Карасев услышал, что в его спальне надрывается телефон. Скинув одну кроссовку, Тарас в носке доскакал до аппарата и снял трубку. Звонил шеф, Леонид Григорьевич.
- Ты дома? Прекрасно! Быстрее включай телевизор - показывают твои восковые фигуры.
Карасев нажал на пульт, и, кажется, вовремя. Сюжет про гастролирующие восковые фигуры из Санкт-Петербурга только что начался. Местная телевизионная звезда Евгений Городецкий, бывший одноклассник Карасева, улыбался во весь экран, вальяжно расположившись на фоне восковой семьи Николая Второго, и сообщал новость о приезде в город уникальной исторической экспозиции в лице восковых царей, их жен и известных государственных деятелей.
Карасев поморщился. Какая же это новость, если выставка работает уже третий месяц. "Что-то в последнее время ты стал загибать не в ту степь, дорогой товарищ Городецкий", - покачал головой Карасев, поскольку всегда ревностно наблюдал за творчеством Женьки. Как-никак, они с шестого класса были юнкорами детской газеты "Слеза младенца", которую в то время возглавлял совсем еще молодой журналист Леонид Берестов. Теперь Берестов в Москве, а здесь из всей той команды юнкоров, ходивших тогда в газету, в качестве журналиста прославился только один Женька.
Городецкий свой репортаж начал издалека: он перечислил на память все выставки восковых фигур, которые бывали в городе, отметив, что все они были московские да рязанские, а это питерская - в Ульяновске впервые. "Все ясно, - усмехнулся Карасев, - рекламный сюжет. Но что поделать? Журналистам тоже нужно жить. Хотя непонятно, во имя чего?"
Далее Городецкий совершенно ни к селу ни к городу начал рассказывать о том, откуда пошла такая странная традиция лепить из воска знаменитых государственных деятелей. Кто был первым мастером, и кто - последним. Сколько они заработали на этом и сколько приобрели врагов. Также Городецкий перечислил по памяти все знаменитые мировые салоны восковых фигур, не забыв привести в цифрах (опять-таки из башки), какие у них доходы и расходы, какова их посещаемость и сколько налогов салоны восковых фигур отчисляют в местные бюджеты. "Ну и память же у Городецкого, боже мой! Как у идиота! вздохнул неодобрительно Карасев. - Она у него всегда была такой".
Словом, в какие-то пять минут Городецкий объял необъятное, и, наконец, началась демонстрация фигур. Из сопровождающего рассказа вытекало, что эти фигуры уступают мировым только в одном - в плохой посещаемости. Если лондонский музей мадам Тюссо в год посещают более двух миллионов человек, то ульяновский музей - не более двух тысяч. Художественный же аспект восковых фигур, гастролирующих в нашем городе, ничем не уступает мировому. Из чего следует, что посетить эту выставку жителям Ульяновска не только стоит, но и жизненно необходимо, чтобы потом не сожалеть о бездарно прожитых днях. Любой иностранец за просмотр такой выставки отвалил бы состояние, да еще выстоял бы позорную очередь длиной с мавзолейную, а счастливым волжанам представляется возможность поглазеть на восковых царей за чисто символическую плату, и притом без всякой очереди...
Карасев поморщился: очень грубая реклама! При встрече он Женьке об этом скажет.
Тут надо отметить, что операторские съемки были весьма эффектными. Фигуры демонстрировались с разных сторон, с накатом и отъездом, крупным и общим планом, и параллельно все это остроумно комментировал Городецкий. Но самым любопытным в сюжете были вставки, снятые питерскими телевизионщиками. Это было нечто! Благодаря движению камеры и играющему свету, создавалась иллюзия, что фигуры действительно оживают. Тарас трижды протирал глаза и качал головой: то ему казалось, что Иван Грозный хищно улыбнулся одной половинкой рта, то Елизавета повела бровью и насмешливо взглянула в камеру, то дочь Николая княжна Мария хлопнула ресницами и пошевелила пальчиками. "Вот это классно, - восхитился Тарас. - Наши так снимать не могут..."
Даже Петр Первый, который выглядел типичной куклой, и тот на экране получился живее всех живых.
Потом показали питерского мастера, сотворившего весь этот ужас. Он был угрюм и несловоохотлив, смотрел исподлобья и едва шевелил губами. Однако и художник поведал телезрителям, что, когда работал над этой композицией, у него в мастерской происходили странные вещи. Например, голову Елизаветы он каждое утро находил у порога в весьма помятом виде. А однажды на ее щеке была вмятина от кирзового сапога сорок пятого размера. Так было ежедневно, пока ее царская голова не воссоединилась со своим не менее царским телом. Но и тогда Елизавета не успокоилась. В одно прекрасное утро восковых дел мастер обнаружил у ее ног вдребезги разбитую вазу.
Но если бы только Елизавета вытворяла подобные штучки. У царевича Алексея на голове трижды оказывалась вмятина весьма внушительных размеров, причем явно от железного предмета, возможно от арматуры. Но в том-то и дело, что в мастерской художника никогда не было арматуры. Только это цветочки. Екатерина Вторая от всей этой катавасии просто потеряла голову. Причем в прямом смысле. Однажды после выходных, придя в мастерскую, мастер нашел царицу без головы. Впоследствии голова так и не отыскалась и пришлось лепить новую.
Дальше шли комментарии начальника петербургского отдела вневедомственной охраны. Он объяснил, что мастерская художника охранялась двумя рубежами сигнализации. Второй рубеж, который реагирует на малейшее движение в мастерской, срабатывал за ночь по несколько раз. Но никаких воров при вскрытии мастерской не обнаруживали, да и не могли обнаружить, поскольку первый рубеж стоял железно. В конечном итоге от второго рубежа пришлось отказаться.
После милиционера рассказывали живущие под мастерской соседи. Они выкатывали глаза и жаловались, что с полуночи до рассвета в мастерской начиналась какая-то своя непонятная жизнь: без конца слышались возня, шарканье сапог, цоканье каблуков, а иной раз сверху явно доносились голоса певцов и фортепьянные звуки вальса.
Однако после того как фигуры были завершены и вывезены из мастерской, безобразие, наконец, прекратилось, но вновь началось в выставочных залах. Происходили странные случаи и в ульяновском музее.
Тут на экране появилась вахтерша Анна Владимировна с шальными глазами. Вахтерша интимно поведала ульяновским телезрителям о том, как однажды утром она застала императрицу Анну в вестибюле за разглядыванием музейных экспонатов. При виде дежурной императрица замерла и в ту же минуту превратилась в куклу. Одни словом, прикинулась шлангом.
Тарас улыбнулся. А когда о странных случаях в музее стала рассказывать смотрительница Вера Александровна, Карасев просто покатился со смеху. По ее словам, Берия весьма не равнодушен к дочери Николая Второго княжне Марии. Она четыре раза собственноручно (тут Вера Александровна перекрестилась) оттаскивала его от царской семьи и ставила на место...
"Если бы все эти факты были дополнены убитым сторожем и кровью на пальцах Берии, то был бы эффект разорвавшейся бомбы", - подумал Карасев. А так - надуманная дребедень, в которой явно делался упор на привлечение зрителей. Однако все равно на Карасева передача произвела впечатление. Когда она закончилась, снова позвонил шеф.
- Что ты по этому поводу думаешь, Тарас? - спросил он.
- Лабуда чистой воды, Леонид Григорьевич.
- Лабуда-то лабудой, а сторожа убили. Какие-нибудь зацепки есть?
- Пока никаких, - вздохнул Тарас. - Результаты экспертизы будут готовы завтра. А пока совершенно не за что зацепиться. Самое главное, что я никак не могу просечь мотив. Убивать сторожа, Леонид Григорьевич, ну абсолютно не за что. По предварительным опросам, он был безобидней червяка.
- Безобидных людей не бывает! Запомни, Тарас, - отрезал Леонид Григорьевич. - Ну, ладно, отдыхай. Может, завтра что-то проклюнется.
Шеф положил трубку, и Карасеву снова стало не по себе. Вот уже прошел день, а он по-прежнему не знал, в каком направлении развивать следствие.
Тарас поставил чайник и открыл холодильник. Он оказался сиротски пустым. В хлебнице не нашлось ни единой крошки хлеба. Хозяйство было явно запущено. К тому же из крана капало, в ванной текло и плита была заляпана. "Жениться, что ли?" - пришла внезапная мысль, и Тарас отметил, что на голодный желудок вечно возникают какие-то декадентские мысли. Он влез в ботинки и отправился на улицу. "С женитьбой подождать всегда можно, с голодным желудком много не прождешь", - возник в голове афоризм.
10
От этого звонка Катя всегда вздрагивала. Междугородка звонила более резко и как-то тоскливо протяжно. Она уже знала, что такие звонки исходят от ульяновского следователя Алексея Борисовича. Обычно мама сразу же кидалась к телефону и, после приглушенного "алло", разматывала провод и уходила с ним в спальню, плотно прикрыв за собой дверь.
О чем они говорили, Катя не слышала, однако было не трудно догадаться, что разговор шел о том, что маньяк еще не пойман, но уже есть подозреваемый. Следователь просил, чтобы Катя вспомнила еще какую-нибудь пусть незначительную, но характерную деталь из одежды или обуви того ужасного мужика, но мама была категорически против. Она требовала, чтобы ее дочь оставили в покое, что Катюша еще не отошла от всего этого ужаса и что ей надо поскорее забыть о той страшной ночи и вернуться к полноценной жизни, а следователь своими бессмысленными звонками вновь и вновь напоминает ей об этом.
Но Катя уже никогда не забудет этого грубого, страшного мужлана с жесткими паучьими руками. Он всегда будет с ней и всегда будет преследовать и находиться сзади, где бы и с кем бы она ни была. И хотя она не видела его, но мысленно представляла, как он мог выглядеть. Это коренастый жилистый мужик, с грубыми чертами лица, со скрюченными клещеобразными руками, жидкими черными волосами и маленькими свинячьими глазками. Это полная противоположность Александру Федоровичу, красивому, тонкому, деликатному, в глазах которого одухотворенная доброта и всеобъемлющее понимание мира. Тот мужик - его антипод.
Катя бросилась на кровать лицом в подушку и заткнула уши. Несмотря на то что мама заперлась в спальне и говорила приглушенным голосом, было слышно все, до мельчайшего звука.
- Что? Уже третья? - ужасалась мама. - И никаких следов? Это ужасно! Боже мой. Арестуйте, наконец, подозреваемого! Что? Нет-нет! Ни в коем случае! Повторяю вам, она не видела ни одежды, ни рук. Только ботинки. Ее лучше не трогать. Она еще не отошла от травмы. Еще раз говорю - нет! Ну какое лицо? Она сразу отключилась...
Перед глазами Кати возникли потертые кирзовые ботинки с блестящими клепками, вокруг которых выцарапаны кривые волны в виде ромашек, засаленное крыльцо церквушки и черный ноготь большого пальца, упирающийся в ее ресницы...
Девушку передернуло. Она накрыла голову подушкой и притихла. Сейчас зайдет мама и приласкает. У нее всегда после разговора со следователем прилив ласки. Так оно и случилось. Мама вплыла в комнату, убрала с Катиной головы подушку и стала гладить ее волосы.
- Ну что ты? Устала? Отдохни, коли так, только не молчи...
Катя неожиданно увидела Александра Федоровича и улыбнулась. Он стоял на городской стене в своем ослепительно алом плаще на фоне заката, и за ним простиралось море.
- Боги только создают ситуации, а как вести себя в них - уже людям решать... - произнес он своим великолепным баритоном.
- Люди не хотят зла ни себе, ни другим, - ответила она. - Они поступают худо оттого, что им неведомо будущее. Они не знают последствий своих собственных поступков.
- Не знают и знать не хотят, - улыбнулся Александр Федорович, хотя, впрочем, уже не Александр Федорович, а сияющий бог Аполлон, и она - уже не просто девочка Катя, а дочь царя священного Илиона, вещая Кассандра.
Она вспомнила, что Парис уже два года живет во дворце и отец с матерью в нем души не чают. Приам и слышать не хочет о том, чтобы изгнать Париса из Трои. Родителей словно околдовали. Они будто забыли о древних пророчествах, в которых говорилось, что их первый сын погубит не только отца с матерью, но и все их великое царство. А мать все никак не может налюбоваться на неземную красоту своего первенца и без конца повторяет, будто помешанная: "Он весь в меня. Узнаю себя в молодости..."
Любовь царей к Парису передалась и простым троянцам. "Парис красив, умен и мудр", - восторженно говорили они. И только Кассандра видела, что он не умен и не мудр, а напротив - упрям и туп. К тому же самолюбив и коварен. Его коварство она разглядела на состязаниях. Он всегда старался ударить исподтишка, откуда-то снизу или сбоку. Он бил лежачего и топтал обессилевшего. Сострадания в нем не была ни крупицы. А народ ликовал и захлебывался от восторга.
Аполлон услышал невеселые мысли Кассандры и промолвил:
- Ничто так не портит смертного, как любовь толпы. С каждым днем этой любви ему требуется все больше и больше. В конце концов, одной любви ему становится мало и у него просыпается желание обладать. Парис уже снаряжает корабли, чтобы плыть в Грецию за самой красивой из смертных.
Кассандра вгляделась в осколок горного хрусталя и увидела Париса. Прикрывшись чужим плащом, он под покровом ночи вел, точно вор, какими-то каменными закоулками на свой корабль жену спартанского царя Менелая. За ним шли его рабы и воины, тащившие на плечах прихваченные из дворца сокровища человека, так тепло принявшего его.
- Это в благодарность за его гостеприимство! - весело рассмеялся Парис, когда они подошли к кораблю.
Вслед за ним грубо захохотала вся его свита. Друзья троянского принца начали на чем свет поносить Менелая, так доверчиво принявшего заморских путешественников за друзей и так не вовремя отбывшего по делам. Его простоту поносила даже Елена. И даже служанка. А кормчий с корабля воскликнул:
- Ветер попутный! Боги нам благоволят!
Увидев все это, Кассандра с отчаянием воскликнула:
- Сделайте хоть что-нибудь, всесильные боги! Парис не должен доплыть до берегов Греции! Пусть морская пучина проглотит его корабль. Ведь если он доберется до Спарты, Трою уже не спасти!
- Трою погубят не боги, а смертные, - покачал головой Аполлон. - Разве боги заставляют плыть Париса в Спарту? Его гонят туда честолюбие и жажда славы. Слава толпы! К тому же бывший пастух искренне считает, что из всех смертных он единственный достоин обладать самой красивой женщиной на земле.
- Но он не знает, чем это грозит его родному городу.
- Разве ты его не предостерегала? - поднял брови Аполлон.
- Я много раз пыталась с ним поговорить. Но он слишком горд, чтобы слушать меня, и слишком высокомерен, чтобы считаться со мной. Он сказал: "Какое мне дело до какой-то Трои и до жизней каких-то троянцев, если прекрасную Елену мне обещали сами боги. А если они обещали, никто из смертных не сможет воспрепятствовать тому, чтобы я ею обладал".
- Ну так время еще есть, - улыбнулся Аполлон. - Возможно, он одумается в пути и наконец начнет считаться с себе подобными. Возможно, его к этому подтолкнет гостеприимство Менелая.
- О нет, никогда Парис не будет считаться с себе подобными, потому что себя он считает выше всех!
- Но, может быть, Елена захочет сохранить свою благочестивость и верность мужу и откажется бежать с чужеземцем?
- Разве у тех, чья слава простирается от земли до неба, бывает благочестивость? О нет, на верность Елены надеяться нельзя.
- Но, может быть, Менелай проглотит обиду, и великодушно простит гостя, и даже (чем Гермес не шутит!) поблагодарит Париса за то, что он помог распознать лисью натуру жены?
- О нет! Ярость Менелая куда сильней великодушия. Он будет помнить свои обиды даже в царстве Аида.
- Но, может быть, в его старшем брате Агамемноне проявится мудрость и ему удастся убедить брата, что его задетое самолюбие не стоит жертв стольких невинных людей, которых он собирается втянуть в войну?
- Не верю! В Агамемноне нет никакой мудрости! А самолюбия в нем больше, чем в Менелае.
- Но, может быть, ахейские цари откажутся участвовать в войне, сославшись на незначительность причины?
- Никогда! Они только и мечтают награбить на войне добычи.
- Но, может быть, первые неудачи под стенами Трои отрезвят воинствующий пыл греков?
- Не отрезвят. Ибо упрямства в них значительно больше, чем истинного героизма.
- Но, может быть, Парис при виде жертв своих горожан раскается и вернет Елену и сокровища Менелаю?
- Никогда он не раскается! И никогда не вернет, потому что жаден, потому что слишком презирает смертных и потому что город ему не родной.
- Но, может быть, раскается Елена и сама вернется к своему мужу?
- И она никогда не раскается, потому что слишком себя любит. Только вы, бессмертные боги, можете спасти Трою, если разыграете на море бурю и потопите корабли Париса.
Аполлон тонко улыбнулся и едва заметно покачал головой:
- Если вы, смертные, не верите в себя, как же нам, бессмертным, прикажете верить в вас? Только в страданиях обретается обоюдная вера. Если же мы предотвратим страдания от этой войны, как люди поймут, что все беды исходят не от богов, а от презрения к себе подобным? Людей могут спасти только сами люди.
- Я спасу людей! - воскликнула Кассандра. - Я открою им истину о Парисе.
Аполлон грустно покачал головой.
- Разве люди стремятся к истине? Люди стремятся к удовольствиям.
Не дослушав Аполлона, Кассандра сбежала с троянской стены и понеслась на берег. Туда высыпал весь город, чтобы проводить блистательного Париса. Корабли уже были спущены на воду и нетерпеливо покачивались на красных от заката волнах. На лицах отплывающих троянцев сверкали гордые улыбки. Глаза горожан выражали восторг и восхищение сыном Приама.
- Да благоволят вам боги, - произнес отец, великий царь Трои, поднимая над головой руки.
- Боги уже благоволят, - улыбнулась мать, не сводя влюбленных глаз с Париса. - Они дали нашему сыну попутный ветер.
Парис стоял перед родителями с высоко поднятой головой и наслаждался хвалебными возгласами окружившей его толпы. Он был великолепен: сияющий взор, развивающиеся кудри, сверкающий на солнце шлем с павлиньими перьями и красивый пурпуровый плащ на одном плече.
Именно в эту минуту, в самый разгар восхищения троянским принцем к Приаму подошла Кассандра. Глаза ее были безумны, волосы взлохмачены, щеки бледны, голубая туника в дорожной пыли. Она посмотрела Парису в глаза и указала на него пальцем. Троянцы притихли.
Кассандра воздела руки к небу и хотела воскликнуть: "О горе, горе великой Трое и всем нам! Вижу я: объят пламенем священный Илион, в крови лежат его сыновья и в рабство ведут чужеземцы плачущих троянских дев!" Но вместо этого у нее получилось:
- О-о-о... г-го-ре... н-н-нам... в-ве-ликой Т-т-трое...
Она с ужасом ощутила, что язык от волнения онемел и перестал подчиняться ей голос. Сейчас она справится с этим и донесет до людей истину.
- В-вижу г-горящий Иль-иль-лион...
Она увидела, как троянцы давят улыбки, и голос жрицы осип. Парис рассмеялся, и вслед за ним рассмеялись все - от царей до простолюдинов. Любимец толпы красиво развернулся на пятке и направился к кораблю. За ним двинулся весь народ, громко хохоча и умоляя его вернуться со славой. Кассандра опустилась на колени и закрыла лицо руками. Но в ту же минуту она на своих плечах ощутила горячие руки матери Гекубы.
- Встань, Кассандра! Не пристало царской дочери стоять на коленях, как безродной пастушке.
- Они не дослушали, мама! А я хотела открыть им истину.
- Никому не нужна твоя истина, Кассандра! Истина на земле одна: люди готовы умирать за тех, кто и без того величественен, богат и великолепен. Не предсказывай больше! Молчи! Ради всех богов, молчи! Ты все-таки царская дочь. Ты не должна быть посмешищем простолюдинов.
11
Было около восьми вечера, когда Карасев с разбухшей головой плелся по центральной улице города в сторону молодежного кафе. "Черт возьми, целый день провел в музее и не прояснил ничего, - думал он, угрюмо глядя себе под ноги. - Абсолютно ничего. Это позор!"
Ведь если действительно отбросить весь этот бред с фигурами, то сторожа убивать было практически не за что. Классическое для этого захолустья убийство с бодуна отпадало сразу. С бодуна его могли грохнуть только хозяева этого ключа, то есть сантехники. Но у них стопроцентное алиби. В десять они оба были дома и с половины одиннадцатого до половины первого смотрели футбол.
Убийство ради кражи отпадало сразу. Из музея ничего не пропало, да и не могло пропасть, потому что в нем не было ничего такого, что представляло бы хоть какую-нибудь ценность. Убийство из мести было еще более абсурдным. Неужели администратор восковых фигур может проломить череп сторожу только за то, что тот плюнул в физиономию восковой фигуры. Хотя в этом захолустье возможно все, но у администратора тоже алиби. В то время, когда убивали сторожа, он предавался кутежу в ресторане гостиницы "Советская", после чего отправился в номер с одной известной местной куртизанкой, Эллочкой Людоедкой.
Осталась последняя версия убийства: из-за долга. Как рассказала жена Локридского, десять лет назад, когда еще Александр Яковлевич работал на телефонной станции электромонтером, к нему домой чуть ли не ежедневно наведывался один неизвестный тип, который грозился убить телефонщика, если тот не возвратит деньги за установку левого телефона. Чем все это закончилось, жена не знает, но уже лет десять того типа не видно и не слышно. Видимо, разобрались.
А может, и не разобрались. Может, тот тип затаил обиду и десять лет вынашивал план мести? Такое тоже бывает, особенно в таких глухих глубинках, как эта, где могут зарезать не моргнув глазом за ведро картошки. Типа-то, разумеется, разыскать можно, но это тоже, скорее всего, не то, чувствовал Карасев и никак не хотел смириться с тем, что это дело непростое. Сложные дела бывают только у сложных людей в больших городах. А тут - простота на простоте.
"Неужели правда - сторожа убила восковая фигура? Да хоть режь меня на части, но в эту галиматью я верить отказываюсь!.."
Именно на этом мысленном возгласе Карасев увидел Берестова, бодро шедшего навстречу.
- Леня, ты, что ли? Привет! - кинулся к нему Карасев. - Каким ветром ты в наших краях?
- Тарас, здорово! Я тебя не узнал. Богатым будешь!
Друзья обменялись рукопожатиями и, после некоторых раздумий, потопали в кафе отметить встречу.
- Ты в отпуске? - поинтересовался Тарас.
- Вроде того! Жена с сыном в Англии. На юг ехать лень. Вот я здесь и оказался. Заодно родителей повидать. А ты как? Учишься на юридическом?
- Уже закончил, два года как. Сейчас я следователь по особо важным делам.
Берестов уважительно присвистнул.
- Звучит солидно. А стоящие дела есть?
Тарас подумал, подумал, да и рассказал Леониду о таинственном убийстве сторожа в местном музее, о восковых фигурах, оживающих по ночам, и, главное, о пятнах крови на восковых пальцах Берии. Берестов отнесся к рассказу серьезно.
- И чья же это кровь у него на пальцах? - спросил Берестов.
- Еще не известно. Заключение экспертизы будет завтра. Но я чувствую, что это кровь Локридского. Потому что было обнаружено еще несколько капель на ковре по пути к трупу.
- На вид-то они все безобидные. Только работать ни черта не могут. Все им дай да отстегни! Перевозку организовать не могут, разгрузку организовать не могут, рекламу организовать тоже не могут! Они ничего не могут, кроме как выцыганивать деньги с приезжих. Все оплачивать приходится мне. Рабочим плати, телевизионщикам плати, сторожам плати! А музею только отстегивай проценты.
- А сторожам-то зачем платить? - удивился Карасев.
- Чтобы охраняли от посторонних.
- Посторонние ночью в музее? Разве такое бывает?
Смирнов наклонился к следователю и полушепотом произнес:
- Здесь бывает все! Поэтому сохранность фигур - дело рук самих фигур.
Следователь открыл было рот, но не произнес ни звука, сообразив, что этот тоже его дурачит. Потом раздраженно затряс головой:
- Ничего не понимаю! О чем вообще идет речь?
- А я, думаете, понимаю? - развел руками администратор. - Я тоже ни черта не понимаю. Да, фигуры несколько подвижные, не спорю, но не до такой же степени, чтобы взять и слесарным ключом - бац! - по башке...
- Стоп-стоп! - поднял палец Карасев. - Что значит "несколько подвижные"?
- Ну, подвижные - это подвижные. Есть фигуры - как влитые, а есть вот такие, как эти. Всякие есть. За пятнадцать лет я столько на них насмотрелся, что они мне даже снятся. Да, я каждую фигуру насквозь вижу. Знаете, взгляну в глаза фигуре - и безошибочно определяю характер мастера. Каков мастер, такие и фигуры. Вот Жора, который их ваял, так он по характеру очень шебутной. Фигуры - все в него.
- Так-так, - поморщился Карасев, подозревая, что музейные работники сумасшедшие особого рода. - Давайте по порядку. Что вы имели в виду, сказав, что за охрану восковых фигур ночным сторожам нужно платить дополнительно?
- А то и значит, что прихожу я как-то утром, а платье княжны Марии залито вином, а Петр Первый стоит без сюртука, в одной рубашке. А Берия без шляпы и очков. Потом сюртук и шляпа нашлись. А очки так и канули. Пришлось заказывать новые...
- И где же потом нашлись сюртук и шляпа? - сощурил глаза Карасев.
- На стороже Коробкове...
9
Едва открыв дверь квартиры и не успев еще переступить порог, Карасев услышал, что в его спальне надрывается телефон. Скинув одну кроссовку, Тарас в носке доскакал до аппарата и снял трубку. Звонил шеф, Леонид Григорьевич.
- Ты дома? Прекрасно! Быстрее включай телевизор - показывают твои восковые фигуры.
Карасев нажал на пульт, и, кажется, вовремя. Сюжет про гастролирующие восковые фигуры из Санкт-Петербурга только что начался. Местная телевизионная звезда Евгений Городецкий, бывший одноклассник Карасева, улыбался во весь экран, вальяжно расположившись на фоне восковой семьи Николая Второго, и сообщал новость о приезде в город уникальной исторической экспозиции в лице восковых царей, их жен и известных государственных деятелей.
Карасев поморщился. Какая же это новость, если выставка работает уже третий месяц. "Что-то в последнее время ты стал загибать не в ту степь, дорогой товарищ Городецкий", - покачал головой Карасев, поскольку всегда ревностно наблюдал за творчеством Женьки. Как-никак, они с шестого класса были юнкорами детской газеты "Слеза младенца", которую в то время возглавлял совсем еще молодой журналист Леонид Берестов. Теперь Берестов в Москве, а здесь из всей той команды юнкоров, ходивших тогда в газету, в качестве журналиста прославился только один Женька.
Городецкий свой репортаж начал издалека: он перечислил на память все выставки восковых фигур, которые бывали в городе, отметив, что все они были московские да рязанские, а это питерская - в Ульяновске впервые. "Все ясно, - усмехнулся Карасев, - рекламный сюжет. Но что поделать? Журналистам тоже нужно жить. Хотя непонятно, во имя чего?"
Далее Городецкий совершенно ни к селу ни к городу начал рассказывать о том, откуда пошла такая странная традиция лепить из воска знаменитых государственных деятелей. Кто был первым мастером, и кто - последним. Сколько они заработали на этом и сколько приобрели врагов. Также Городецкий перечислил по памяти все знаменитые мировые салоны восковых фигур, не забыв привести в цифрах (опять-таки из башки), какие у них доходы и расходы, какова их посещаемость и сколько налогов салоны восковых фигур отчисляют в местные бюджеты. "Ну и память же у Городецкого, боже мой! Как у идиота! вздохнул неодобрительно Карасев. - Она у него всегда была такой".
Словом, в какие-то пять минут Городецкий объял необъятное, и, наконец, началась демонстрация фигур. Из сопровождающего рассказа вытекало, что эти фигуры уступают мировым только в одном - в плохой посещаемости. Если лондонский музей мадам Тюссо в год посещают более двух миллионов человек, то ульяновский музей - не более двух тысяч. Художественный же аспект восковых фигур, гастролирующих в нашем городе, ничем не уступает мировому. Из чего следует, что посетить эту выставку жителям Ульяновска не только стоит, но и жизненно необходимо, чтобы потом не сожалеть о бездарно прожитых днях. Любой иностранец за просмотр такой выставки отвалил бы состояние, да еще выстоял бы позорную очередь длиной с мавзолейную, а счастливым волжанам представляется возможность поглазеть на восковых царей за чисто символическую плату, и притом без всякой очереди...
Карасев поморщился: очень грубая реклама! При встрече он Женьке об этом скажет.
Тут надо отметить, что операторские съемки были весьма эффектными. Фигуры демонстрировались с разных сторон, с накатом и отъездом, крупным и общим планом, и параллельно все это остроумно комментировал Городецкий. Но самым любопытным в сюжете были вставки, снятые питерскими телевизионщиками. Это было нечто! Благодаря движению камеры и играющему свету, создавалась иллюзия, что фигуры действительно оживают. Тарас трижды протирал глаза и качал головой: то ему казалось, что Иван Грозный хищно улыбнулся одной половинкой рта, то Елизавета повела бровью и насмешливо взглянула в камеру, то дочь Николая княжна Мария хлопнула ресницами и пошевелила пальчиками. "Вот это классно, - восхитился Тарас. - Наши так снимать не могут..."
Даже Петр Первый, который выглядел типичной куклой, и тот на экране получился живее всех живых.
Потом показали питерского мастера, сотворившего весь этот ужас. Он был угрюм и несловоохотлив, смотрел исподлобья и едва шевелил губами. Однако и художник поведал телезрителям, что, когда работал над этой композицией, у него в мастерской происходили странные вещи. Например, голову Елизаветы он каждое утро находил у порога в весьма помятом виде. А однажды на ее щеке была вмятина от кирзового сапога сорок пятого размера. Так было ежедневно, пока ее царская голова не воссоединилась со своим не менее царским телом. Но и тогда Елизавета не успокоилась. В одно прекрасное утро восковых дел мастер обнаружил у ее ног вдребезги разбитую вазу.
Но если бы только Елизавета вытворяла подобные штучки. У царевича Алексея на голове трижды оказывалась вмятина весьма внушительных размеров, причем явно от железного предмета, возможно от арматуры. Но в том-то и дело, что в мастерской художника никогда не было арматуры. Только это цветочки. Екатерина Вторая от всей этой катавасии просто потеряла голову. Причем в прямом смысле. Однажды после выходных, придя в мастерскую, мастер нашел царицу без головы. Впоследствии голова так и не отыскалась и пришлось лепить новую.
Дальше шли комментарии начальника петербургского отдела вневедомственной охраны. Он объяснил, что мастерская художника охранялась двумя рубежами сигнализации. Второй рубеж, который реагирует на малейшее движение в мастерской, срабатывал за ночь по несколько раз. Но никаких воров при вскрытии мастерской не обнаруживали, да и не могли обнаружить, поскольку первый рубеж стоял железно. В конечном итоге от второго рубежа пришлось отказаться.
После милиционера рассказывали живущие под мастерской соседи. Они выкатывали глаза и жаловались, что с полуночи до рассвета в мастерской начиналась какая-то своя непонятная жизнь: без конца слышались возня, шарканье сапог, цоканье каблуков, а иной раз сверху явно доносились голоса певцов и фортепьянные звуки вальса.
Однако после того как фигуры были завершены и вывезены из мастерской, безобразие, наконец, прекратилось, но вновь началось в выставочных залах. Происходили странные случаи и в ульяновском музее.
Тут на экране появилась вахтерша Анна Владимировна с шальными глазами. Вахтерша интимно поведала ульяновским телезрителям о том, как однажды утром она застала императрицу Анну в вестибюле за разглядыванием музейных экспонатов. При виде дежурной императрица замерла и в ту же минуту превратилась в куклу. Одни словом, прикинулась шлангом.
Тарас улыбнулся. А когда о странных случаях в музее стала рассказывать смотрительница Вера Александровна, Карасев просто покатился со смеху. По ее словам, Берия весьма не равнодушен к дочери Николая Второго княжне Марии. Она четыре раза собственноручно (тут Вера Александровна перекрестилась) оттаскивала его от царской семьи и ставила на место...
"Если бы все эти факты были дополнены убитым сторожем и кровью на пальцах Берии, то был бы эффект разорвавшейся бомбы", - подумал Карасев. А так - надуманная дребедень, в которой явно делался упор на привлечение зрителей. Однако все равно на Карасева передача произвела впечатление. Когда она закончилась, снова позвонил шеф.
- Что ты по этому поводу думаешь, Тарас? - спросил он.
- Лабуда чистой воды, Леонид Григорьевич.
- Лабуда-то лабудой, а сторожа убили. Какие-нибудь зацепки есть?
- Пока никаких, - вздохнул Тарас. - Результаты экспертизы будут готовы завтра. А пока совершенно не за что зацепиться. Самое главное, что я никак не могу просечь мотив. Убивать сторожа, Леонид Григорьевич, ну абсолютно не за что. По предварительным опросам, он был безобидней червяка.
- Безобидных людей не бывает! Запомни, Тарас, - отрезал Леонид Григорьевич. - Ну, ладно, отдыхай. Может, завтра что-то проклюнется.
Шеф положил трубку, и Карасеву снова стало не по себе. Вот уже прошел день, а он по-прежнему не знал, в каком направлении развивать следствие.
Тарас поставил чайник и открыл холодильник. Он оказался сиротски пустым. В хлебнице не нашлось ни единой крошки хлеба. Хозяйство было явно запущено. К тому же из крана капало, в ванной текло и плита была заляпана. "Жениться, что ли?" - пришла внезапная мысль, и Тарас отметил, что на голодный желудок вечно возникают какие-то декадентские мысли. Он влез в ботинки и отправился на улицу. "С женитьбой подождать всегда можно, с голодным желудком много не прождешь", - возник в голове афоризм.
10
От этого звонка Катя всегда вздрагивала. Междугородка звонила более резко и как-то тоскливо протяжно. Она уже знала, что такие звонки исходят от ульяновского следователя Алексея Борисовича. Обычно мама сразу же кидалась к телефону и, после приглушенного "алло", разматывала провод и уходила с ним в спальню, плотно прикрыв за собой дверь.
О чем они говорили, Катя не слышала, однако было не трудно догадаться, что разговор шел о том, что маньяк еще не пойман, но уже есть подозреваемый. Следователь просил, чтобы Катя вспомнила еще какую-нибудь пусть незначительную, но характерную деталь из одежды или обуви того ужасного мужика, но мама была категорически против. Она требовала, чтобы ее дочь оставили в покое, что Катюша еще не отошла от всего этого ужаса и что ей надо поскорее забыть о той страшной ночи и вернуться к полноценной жизни, а следователь своими бессмысленными звонками вновь и вновь напоминает ей об этом.
Но Катя уже никогда не забудет этого грубого, страшного мужлана с жесткими паучьими руками. Он всегда будет с ней и всегда будет преследовать и находиться сзади, где бы и с кем бы она ни была. И хотя она не видела его, но мысленно представляла, как он мог выглядеть. Это коренастый жилистый мужик, с грубыми чертами лица, со скрюченными клещеобразными руками, жидкими черными волосами и маленькими свинячьими глазками. Это полная противоположность Александру Федоровичу, красивому, тонкому, деликатному, в глазах которого одухотворенная доброта и всеобъемлющее понимание мира. Тот мужик - его антипод.
Катя бросилась на кровать лицом в подушку и заткнула уши. Несмотря на то что мама заперлась в спальне и говорила приглушенным голосом, было слышно все, до мельчайшего звука.
- Что? Уже третья? - ужасалась мама. - И никаких следов? Это ужасно! Боже мой. Арестуйте, наконец, подозреваемого! Что? Нет-нет! Ни в коем случае! Повторяю вам, она не видела ни одежды, ни рук. Только ботинки. Ее лучше не трогать. Она еще не отошла от травмы. Еще раз говорю - нет! Ну какое лицо? Она сразу отключилась...
Перед глазами Кати возникли потертые кирзовые ботинки с блестящими клепками, вокруг которых выцарапаны кривые волны в виде ромашек, засаленное крыльцо церквушки и черный ноготь большого пальца, упирающийся в ее ресницы...
Девушку передернуло. Она накрыла голову подушкой и притихла. Сейчас зайдет мама и приласкает. У нее всегда после разговора со следователем прилив ласки. Так оно и случилось. Мама вплыла в комнату, убрала с Катиной головы подушку и стала гладить ее волосы.
- Ну что ты? Устала? Отдохни, коли так, только не молчи...
Катя неожиданно увидела Александра Федоровича и улыбнулась. Он стоял на городской стене в своем ослепительно алом плаще на фоне заката, и за ним простиралось море.
- Боги только создают ситуации, а как вести себя в них - уже людям решать... - произнес он своим великолепным баритоном.
- Люди не хотят зла ни себе, ни другим, - ответила она. - Они поступают худо оттого, что им неведомо будущее. Они не знают последствий своих собственных поступков.
- Не знают и знать не хотят, - улыбнулся Александр Федорович, хотя, впрочем, уже не Александр Федорович, а сияющий бог Аполлон, и она - уже не просто девочка Катя, а дочь царя священного Илиона, вещая Кассандра.
Она вспомнила, что Парис уже два года живет во дворце и отец с матерью в нем души не чают. Приам и слышать не хочет о том, чтобы изгнать Париса из Трои. Родителей словно околдовали. Они будто забыли о древних пророчествах, в которых говорилось, что их первый сын погубит не только отца с матерью, но и все их великое царство. А мать все никак не может налюбоваться на неземную красоту своего первенца и без конца повторяет, будто помешанная: "Он весь в меня. Узнаю себя в молодости..."
Любовь царей к Парису передалась и простым троянцам. "Парис красив, умен и мудр", - восторженно говорили они. И только Кассандра видела, что он не умен и не мудр, а напротив - упрям и туп. К тому же самолюбив и коварен. Его коварство она разглядела на состязаниях. Он всегда старался ударить исподтишка, откуда-то снизу или сбоку. Он бил лежачего и топтал обессилевшего. Сострадания в нем не была ни крупицы. А народ ликовал и захлебывался от восторга.
Аполлон услышал невеселые мысли Кассандры и промолвил:
- Ничто так не портит смертного, как любовь толпы. С каждым днем этой любви ему требуется все больше и больше. В конце концов, одной любви ему становится мало и у него просыпается желание обладать. Парис уже снаряжает корабли, чтобы плыть в Грецию за самой красивой из смертных.
Кассандра вгляделась в осколок горного хрусталя и увидела Париса. Прикрывшись чужим плащом, он под покровом ночи вел, точно вор, какими-то каменными закоулками на свой корабль жену спартанского царя Менелая. За ним шли его рабы и воины, тащившие на плечах прихваченные из дворца сокровища человека, так тепло принявшего его.
- Это в благодарность за его гостеприимство! - весело рассмеялся Парис, когда они подошли к кораблю.
Вслед за ним грубо захохотала вся его свита. Друзья троянского принца начали на чем свет поносить Менелая, так доверчиво принявшего заморских путешественников за друзей и так не вовремя отбывшего по делам. Его простоту поносила даже Елена. И даже служанка. А кормчий с корабля воскликнул:
- Ветер попутный! Боги нам благоволят!
Увидев все это, Кассандра с отчаянием воскликнула:
- Сделайте хоть что-нибудь, всесильные боги! Парис не должен доплыть до берегов Греции! Пусть морская пучина проглотит его корабль. Ведь если он доберется до Спарты, Трою уже не спасти!
- Трою погубят не боги, а смертные, - покачал головой Аполлон. - Разве боги заставляют плыть Париса в Спарту? Его гонят туда честолюбие и жажда славы. Слава толпы! К тому же бывший пастух искренне считает, что из всех смертных он единственный достоин обладать самой красивой женщиной на земле.
- Но он не знает, чем это грозит его родному городу.
- Разве ты его не предостерегала? - поднял брови Аполлон.
- Я много раз пыталась с ним поговорить. Но он слишком горд, чтобы слушать меня, и слишком высокомерен, чтобы считаться со мной. Он сказал: "Какое мне дело до какой-то Трои и до жизней каких-то троянцев, если прекрасную Елену мне обещали сами боги. А если они обещали, никто из смертных не сможет воспрепятствовать тому, чтобы я ею обладал".
- Ну так время еще есть, - улыбнулся Аполлон. - Возможно, он одумается в пути и наконец начнет считаться с себе подобными. Возможно, его к этому подтолкнет гостеприимство Менелая.
- О нет, никогда Парис не будет считаться с себе подобными, потому что себя он считает выше всех!
- Но, может быть, Елена захочет сохранить свою благочестивость и верность мужу и откажется бежать с чужеземцем?
- Разве у тех, чья слава простирается от земли до неба, бывает благочестивость? О нет, на верность Елены надеяться нельзя.
- Но, может быть, Менелай проглотит обиду, и великодушно простит гостя, и даже (чем Гермес не шутит!) поблагодарит Париса за то, что он помог распознать лисью натуру жены?
- О нет! Ярость Менелая куда сильней великодушия. Он будет помнить свои обиды даже в царстве Аида.
- Но, может быть, в его старшем брате Агамемноне проявится мудрость и ему удастся убедить брата, что его задетое самолюбие не стоит жертв стольких невинных людей, которых он собирается втянуть в войну?
- Не верю! В Агамемноне нет никакой мудрости! А самолюбия в нем больше, чем в Менелае.
- Но, может быть, ахейские цари откажутся участвовать в войне, сославшись на незначительность причины?
- Никогда! Они только и мечтают награбить на войне добычи.
- Но, может быть, первые неудачи под стенами Трои отрезвят воинствующий пыл греков?
- Не отрезвят. Ибо упрямства в них значительно больше, чем истинного героизма.
- Но, может быть, Парис при виде жертв своих горожан раскается и вернет Елену и сокровища Менелаю?
- Никогда он не раскается! И никогда не вернет, потому что жаден, потому что слишком презирает смертных и потому что город ему не родной.
- Но, может быть, раскается Елена и сама вернется к своему мужу?
- И она никогда не раскается, потому что слишком себя любит. Только вы, бессмертные боги, можете спасти Трою, если разыграете на море бурю и потопите корабли Париса.
Аполлон тонко улыбнулся и едва заметно покачал головой:
- Если вы, смертные, не верите в себя, как же нам, бессмертным, прикажете верить в вас? Только в страданиях обретается обоюдная вера. Если же мы предотвратим страдания от этой войны, как люди поймут, что все беды исходят не от богов, а от презрения к себе подобным? Людей могут спасти только сами люди.
- Я спасу людей! - воскликнула Кассандра. - Я открою им истину о Парисе.
Аполлон грустно покачал головой.
- Разве люди стремятся к истине? Люди стремятся к удовольствиям.
Не дослушав Аполлона, Кассандра сбежала с троянской стены и понеслась на берег. Туда высыпал весь город, чтобы проводить блистательного Париса. Корабли уже были спущены на воду и нетерпеливо покачивались на красных от заката волнах. На лицах отплывающих троянцев сверкали гордые улыбки. Глаза горожан выражали восторг и восхищение сыном Приама.
- Да благоволят вам боги, - произнес отец, великий царь Трои, поднимая над головой руки.
- Боги уже благоволят, - улыбнулась мать, не сводя влюбленных глаз с Париса. - Они дали нашему сыну попутный ветер.
Парис стоял перед родителями с высоко поднятой головой и наслаждался хвалебными возгласами окружившей его толпы. Он был великолепен: сияющий взор, развивающиеся кудри, сверкающий на солнце шлем с павлиньими перьями и красивый пурпуровый плащ на одном плече.
Именно в эту минуту, в самый разгар восхищения троянским принцем к Приаму подошла Кассандра. Глаза ее были безумны, волосы взлохмачены, щеки бледны, голубая туника в дорожной пыли. Она посмотрела Парису в глаза и указала на него пальцем. Троянцы притихли.
Кассандра воздела руки к небу и хотела воскликнуть: "О горе, горе великой Трое и всем нам! Вижу я: объят пламенем священный Илион, в крови лежат его сыновья и в рабство ведут чужеземцы плачущих троянских дев!" Но вместо этого у нее получилось:
- О-о-о... г-го-ре... н-н-нам... в-ве-ликой Т-т-трое...
Она с ужасом ощутила, что язык от волнения онемел и перестал подчиняться ей голос. Сейчас она справится с этим и донесет до людей истину.
- В-вижу г-горящий Иль-иль-лион...
Она увидела, как троянцы давят улыбки, и голос жрицы осип. Парис рассмеялся, и вслед за ним рассмеялись все - от царей до простолюдинов. Любимец толпы красиво развернулся на пятке и направился к кораблю. За ним двинулся весь народ, громко хохоча и умоляя его вернуться со славой. Кассандра опустилась на колени и закрыла лицо руками. Но в ту же минуту она на своих плечах ощутила горячие руки матери Гекубы.
- Встань, Кассандра! Не пристало царской дочери стоять на коленях, как безродной пастушке.
- Они не дослушали, мама! А я хотела открыть им истину.
- Никому не нужна твоя истина, Кассандра! Истина на земле одна: люди готовы умирать за тех, кто и без того величественен, богат и великолепен. Не предсказывай больше! Молчи! Ради всех богов, молчи! Ты все-таки царская дочь. Ты не должна быть посмешищем простолюдинов.
11
Было около восьми вечера, когда Карасев с разбухшей головой плелся по центральной улице города в сторону молодежного кафе. "Черт возьми, целый день провел в музее и не прояснил ничего, - думал он, угрюмо глядя себе под ноги. - Абсолютно ничего. Это позор!"
Ведь если действительно отбросить весь этот бред с фигурами, то сторожа убивать было практически не за что. Классическое для этого захолустья убийство с бодуна отпадало сразу. С бодуна его могли грохнуть только хозяева этого ключа, то есть сантехники. Но у них стопроцентное алиби. В десять они оба были дома и с половины одиннадцатого до половины первого смотрели футбол.
Убийство ради кражи отпадало сразу. Из музея ничего не пропало, да и не могло пропасть, потому что в нем не было ничего такого, что представляло бы хоть какую-нибудь ценность. Убийство из мести было еще более абсурдным. Неужели администратор восковых фигур может проломить череп сторожу только за то, что тот плюнул в физиономию восковой фигуры. Хотя в этом захолустье возможно все, но у администратора тоже алиби. В то время, когда убивали сторожа, он предавался кутежу в ресторане гостиницы "Советская", после чего отправился в номер с одной известной местной куртизанкой, Эллочкой Людоедкой.
Осталась последняя версия убийства: из-за долга. Как рассказала жена Локридского, десять лет назад, когда еще Александр Яковлевич работал на телефонной станции электромонтером, к нему домой чуть ли не ежедневно наведывался один неизвестный тип, который грозился убить телефонщика, если тот не возвратит деньги за установку левого телефона. Чем все это закончилось, жена не знает, но уже лет десять того типа не видно и не слышно. Видимо, разобрались.
А может, и не разобрались. Может, тот тип затаил обиду и десять лет вынашивал план мести? Такое тоже бывает, особенно в таких глухих глубинках, как эта, где могут зарезать не моргнув глазом за ведро картошки. Типа-то, разумеется, разыскать можно, но это тоже, скорее всего, не то, чувствовал Карасев и никак не хотел смириться с тем, что это дело непростое. Сложные дела бывают только у сложных людей в больших городах. А тут - простота на простоте.
"Неужели правда - сторожа убила восковая фигура? Да хоть режь меня на части, но в эту галиматью я верить отказываюсь!.."
Именно на этом мысленном возгласе Карасев увидел Берестова, бодро шедшего навстречу.
- Леня, ты, что ли? Привет! - кинулся к нему Карасев. - Каким ветром ты в наших краях?
- Тарас, здорово! Я тебя не узнал. Богатым будешь!
Друзья обменялись рукопожатиями и, после некоторых раздумий, потопали в кафе отметить встречу.
- Ты в отпуске? - поинтересовался Тарас.
- Вроде того! Жена с сыном в Англии. На юг ехать лень. Вот я здесь и оказался. Заодно родителей повидать. А ты как? Учишься на юридическом?
- Уже закончил, два года как. Сейчас я следователь по особо важным делам.
Берестов уважительно присвистнул.
- Звучит солидно. А стоящие дела есть?
Тарас подумал, подумал, да и рассказал Леониду о таинственном убийстве сторожа в местном музее, о восковых фигурах, оживающих по ночам, и, главное, о пятнах крови на восковых пальцах Берии. Берестов отнесся к рассказу серьезно.
- И чья же это кровь у него на пальцах? - спросил Берестов.
- Еще не известно. Заключение экспертизы будет завтра. Но я чувствую, что это кровь Локридского. Потому что было обнаружено еще несколько капель на ковре по пути к трупу.