Анисимов Андрей. Добрый убийца

   Приносил дочке гостинцы, играл с ней. Маша очень к нему привязалась.
   «Вот почему у нее были разочарованные глаза, когда она увидела в дверях не Отария, а другого мужика», — подумал Бобров.
   — Я тоже к нему привыкла. Отарий очень добрый человек, — сказала Галя, и в глазах у нее появилась нежность.
   «Добрый. И нож в спину Анвара воткнул по-доброму. Прямо в сердце, чтобы тот не мучился», — подумал Никита Васильевич, продолжая приветливым ободряющим взглядом смотреть на блондинку.
   — Я с ним вспомнила, что я женщина, а не рабочая лошадь. Все по дому делал, вставал в пять. Вечерами-то он учился, — сказала Галя.
   — Насчет учебы хотелось бы узнать поподробнее, — оживился полковник.
   — Отарий не хотел всю жизнь работать на рынке. У него был диплом горного инженера.
   Но теперь этого мало. Нужен компьютер. Отарий каждый вечер до десяти часов занимался на компьютерных курсах.
   — Какого числа он уехал? — словно между делом спросил Никита Васильевич.
   Галя число назвала. Это был день премьеры «Бала Сатаны» в Театре современной пьесы. Бобров задумался:
   — Тогда он тоже вернулся в десять?
   — Нет, он вернулся около полуночи, сказал, что дома у него неприятности и он должен срочно ехать. Сказал, что уже взял билет на ночной поезд.
   — Вы уверены, что он уехал поездом? — заинтересовался полковник.
   — Конечно, мы с Машей его проводили и в вагон посадили. Он нам из окошка помахал.
   Поезд «Москва — Пятигорск».
   — Он родом из Пятигорска?
   — Не знаю.
   — Отарий обещал за вами вернуться?
   — Нет. Он сказал, что в Россию больше не приедет. Просил меня приехать к нему. Обещал позвонить, когда мне выезжать. — На глазах Гали появились слезы:
   — Скажите честно, Отарий жив?!
   — Я этого не знаю. Но должен вас проинформировать, что Отарий подозревается в убийстве. Если он появится, а вы нам не сообщите, пойдете по статье как соучастница, — предупредил Бобров.
   Глаза Гали выразили изумление и испуг:
   — Отарий не мог убить. Он кошку обидеть не мог. Барсик сидел у него на голове. Вы мне говорите не правду.
   — Вину преступника доказывает суд. Я не судья, но следствие располагает фактами, что ваш друг в Театре современной пьесы зарезал человека.
   — Зарезал.. — прошептала Галя.
   — Да, зарезал, — жестко повторил Бобров.
   — Чем зарезал? — Галин голос резко изменился.
   — По заключению экспертизы это был очень острый, длинный нож или финка с узким, обоюдоострым лезвием.
   — Я этот нож видела, — растерянно прошептала подруга Отария.
   — Вы видели? При каких обстоятельствах? — Бобров ощутил былой азарт сыщика.
   — Маша… — так же тихо произнесла женщина.
   — Что Маша?
   — Маша открыла чемоданчик Отария, нашла там этот ножик и играла с ним. Он был такой красивый, с золотой рукояткой и похож на игрушечный меч. На его рукоятке было что-то написано. Отарчик очень испугался, что девочка поранится, — вспомнила Галя.
   — Он оставлял чемодан с ножом дома? — удивился Бобров.
   — Никогда. Он всегда уходил со своим чемоданчиком. Маша открыла его утром, пока Отарий стоял под душем.
   Ничего большего Никита Васильевич от встречи с Галей не ждал. Сомнений в том, что Отарий Ахалшвили зарезал Нодара Местия, у полковника больше не оставалось. На прощание Никита Васильевич еще раз напомнил Анциферовой об ответственности.
   — Можете меня убивать, но если Отарчик позвонит и позовет, побегу к нему хоть на Северный полюс, — ответила Галя и заплакала.
   Никита Васильевич спустился с пятого этажа, быстрым шагом добрался до автомобильной стоянки у рынка и, усевшись в машину, сказал водителю:.
   — Вези меня домой, что-то я сегодня не хочу больше работать.
   — Вы торопитесь? — на всякий случай спросил водитель.
   — Нет. Вези, как вез, — проворчал полковник и откинулся на спинку сиденья. Он ехал, поглядывая на отражавшие низкое солнце окна московских домов, и философски размышлял, что за каждым из этих окон своя комедия, драма или, как у Гали, трагедия. И еще полковник почувствовал, что Отарий Ахалшвили не обманывал женщину. С ним, видимо, и впрямь не все в порядке. Полковник достал из кармана мобильный телефон и позвонил Ерожину. Рассказ Боброва Петра Григорьевича вовсе не удивил.
   — Я что-то в этом роде и предполагал, — ответил сыщик. — Дело за малым. Поймать убийцу.
   — Если он еще жив, — ответил Никита Васильевич и спрятал трубку в карман.

26

   Дорога, упираясь в избу престарелой девушки Агриппины, врезалась в центр деревни Кресты под прямым углом.
   — Куда сворачивать? — поинтересовался Михеев у Веры Никитиной и ее дочери, притормаживая у перекрестка.
   — К нам направо, — ответила Вера.
   Ерожин заметил свежий след трактора.
   Трактор повернул налево. Глеб крутанул руль вправо и через минуту встал у забора последней избы. Ни света в окошках или других признаков жизни пассажиры «Сааба» не обнаружили. А выйдя из салона, оглядели темные очертания никитинской крыши с трубой, искрящийся под лунным светом нетронутый снег и ощутили звенящую тишину.
   — Ой, не нравится мне все это… — запричитала Вера, направляясь с Валей к крыльцу.
   Петр Григорьевич и Глеб остались возле автомобиля. Пассажирки уже успели рассказать сыщикам об удивительной телеграмме, которой Дарья Ивановна Никитина приглашала дочь и внучку.
   — Для свадьбы тут слишком тихо, — пробурчал себе под нос Ерожин.
   — Да, вообще-то все это странно. Бабке около шестидесяти. В этом возрасте о кладбище надо думать, а она замуж собралась, — вслух размышлял Михеев.
   — Молод ты еще, Глеб. Вот Чак Норис, ровесник бабульки Никитиной, женился в этом году на двадцатилетней девке. Никто и не пискнул.
   — Так то Чак Норис! — ответил Глеб, удивляясь сравнению шефа.
   — Чем наша бабушка хуже? Тем, что не американка? — усмехнулся Петр Григорьевич. Глеб хотел что-то возразить, но Вера с дочкой вернулись, и он замолчал.
   — Я уж не знаю, что и думать. В доме тишина. Дверь на замке. Ключа в потайном месте нет, — не на шутку разволновавшись, сообщила Вера. Непонятная телеграмма матери и ее отсутствие в доме женщину пугали.
   — Если гости и прибыли на эту свадьбу, то свернули они в другую сторону. Давайте прогуляемся, — предложил Ерожин.
   — Идите, Петр Григорьевич. А я за вами потихоньку поползу. Не хочу машину здесь оставлять. Уж очень место дикое, — сказал Глеб, садясь за руль.
   "В диком месте куда безопаснее, чем на.
   Тверской", — про себя подумал подполковник, но мысль свою не озвучил, а взял под руки Веру и Валю, и они зашагали по деревне. Внезапно вдалеке хлопнула дверь, и путники явственно услышали музыку. Через минуту дверь хлопнула еще раз и музыка исчезла.
   — Гуляют на другом конце деревни, — обрадовался Петр. — Кто там у вас обитает?
   — Там дедушка Халит живет, — сказала Валя и при мысли о своем заступнике улыбнулась.
   Вера внезапно остановилась:
   — Неужто мать за чучмека надумала…
   — Что надумала? — переспросил Ерожин.
   — Замуж за чурку выходить. Вот чего, — пояснила Вера, и голос ее стал злым и жестким.
   — Никак вы, Вера Михайловна, расистка? — удивился Ерожин. — Вот уж не думал.
   — Что, русских мало? — не унималась Вера.
   — Значит, мало, раз вы себе не нашли. Зачем же мать оговаривать, — улыбнулся Петр Григорьевич. — И потом гадать осталось недолго. Сейчас все и узнаем.
   Вера прикусила губу и замолчала. В последней избушке во всех окнах весело мерцали огоньки, а когда они подошли поближе, то услышали и звуки музыки. У забора стоял трактор с прицепными санями. Петр Григорьевич этот трактор помнил. «Кировец» вытащил «Сааб» из лужи в лесочке, когда он осенью с Татьяной Назаровой предпринял первую неудачную попытку посетить деревню Кресты. Михеев подогнал к калитке «Сааб» и вышел из машины:
   — Вы, Петр Григорьевич, опять попали в десятку. Я тоже заметил след этого трактора, но мысль, что он привез гостей, мне в голову не пришла.
   — Дочка! Внучка! Все-таки приехали! — бросилась к двери Дарья Ивановна, увидев Веру и Валю на пороге.
   Предположение дочери оказалось верным.
   — Знакомьтесь, Халит. Теперь мой муженек, — представила Никитина гостям мусульманина. Петра Григорьевича и Глеба усадили за стол. Халит им сразу налил по граненому стаканчику самогона и положил холодца.
   — Моя рад хорошим людям. Согревать с дороги надо, — улыбнулся азиат, вовсе утопив зрачки в щелочках век.
   По лицам присутствующих Ерожин без труда догадался, что праздновать они начали давно. Он огляделся. За столом сидел однозубый мужичок, знакомый Ерожину по осеннему приключению с машиной. Тракторист Гена восседал и блаженно улыбался рядом с суровой крупной бабой. Потом Ерожин выяснил, что бабу зовут Прасковьей и она является супругой веселого тракториста. Однозубый, которого Дарья Ивановна представила как соседа Колю, тоже сидел с женой. Маленькая и худенькая Зина, в отличие от мрачной супружницы тракториста, не переставала смеяться ни на минуту. Ее веселые маленькие глазки перепрыгивали с одного лица на другое, и трудно было не развеселиться от этого смешливого взгляда. В углу одиноко притулился непьющий Санек. При виде Веры он заметно оживился. Трезвенник учился с Верой Никитиной в одном классе начальной деревенской школы и таил к ней давнюю симпатию. Ошарашенная неожиданным поворотом в судьбе матери, женщина сидела, насупившись, и оживления Санька не замечала. Подполковник этот нюанс взял на заметку.
   Но не гости поразили Петра Григорьевича.
   Его удивила сама горница. Изба, в которой они оказались, внутри вовсе не походила на деревенскую обитель россиян средней полосы. Чучела птиц, шкурки зверей на стенах, пучки трав, свисающие с потолка и наполнявшие помещение слабым дурманящим запахом, — все было необычно и таинственно. Таким Петр Григорьевич с детства представлял себе жилище лесного колдуна. Сам хозяин, несмотря на улыбчивую маску внешнего добродушия, посматривал на Ерожина и Михеева из своих щелочек глаз настороженно. Петр Григорьевич это быстро отметил и наблюдал за Халитом пристально. Его отношение к московским гостям резко изменилось после того, как внучка Дарьи Ивановны о чем-то с азиатом пошепталась. Валя глазами указала Халиту на Глеба, и Ерожин понял, что разговор идет о них.
   — Давай, моя твоя по одной пить будем, — предложил Халит, подсаживаясь к сыщикам.
   — Мне за руль садиться, — отказался Глеб.
   — Зачем за руль. Время ночь. Гулять будем, потом спать будем, — весело возразил Халит.
   — Не смотрите, что тут место мало. У меня целый дом пустует. Муж приказал к нему переехать. Я не хотела, да против хозяина не попрешь, — улыбнулась Дарья Ивановна, поддерживая приглашение Халита заночевать в Крестах.
   — Глеб, раз нас оставляют, давай вдарим по самогону. Давненько я первачка не пробовал, — легко согласился Петр Григорьевич. Он чокнулся с Халитом и залпом осушил граненый стаканчик. Когда Халит отошел к другим гостям, Ерожин тихо сказал Глебу:
   — Заставить русскую бабу переехать из своего дома, да еще в одной деревне, не так-то легко. Надо понять, в чем тут секретик. Пить по-настоящему умеешь?
   — Как по-настоящему? — переспросил Глеб.
   — По-настоящему — это значит жрать водку как свинья и при этом оставаться джентльменом и все соображать, — пояснил подполковник.
   — Друзья по морю не жаловались, — улыбнулся Михеев. Он и впрямь мог выпить ведро и внешне не хмелеть.
   — Тогда вперед, — ободрил подполковник Глеба, обвел глазами присутствующих и гаркнул:
   — За молодых!
   Тракторист Гена и однозубый Коля москвича радостно поддержали. Супруга тракториста, суровая Прасковья, еще больше насупилась, но стаканчик подняла. Улыбчивая Зина охотно поддержала тост. Валечка налила себе клюквенного морсу, и только Вера продолжала сидеть безучастно.
   — Ты, Вера, почему такая кислая? Ты маму не отпеваешь, а замуж выдаешь. И выдаешь за хорошего человека. Ну-ка, давай поднимай свою чарку, — обратился Ерожин к дочери невесты.
   Та подумала, хотела что-то возразить, но молча подняла стаканчик с самогоном.
   — И не страдай. Я в Узбекистане хороших людей не меньше, чем в России, видел. Видел и дерьмо, так его и у нас хватает. Верно я говорю, Халит? — продолжал подполковник воспитательную работу с унылой Верой.
   Неловкость, возникшая в избе после появления незнакомых большинству присутствующих москвичей, исчезла. Санек тихо выбрался из своего угла, поставил на допотопный проигрыватель пластинку и подошел к Вере:
   — Потанцуем, соседка?
   Вера, порозовевшая после самогона, осмотрела бывшего однокашника оценивающим женским взглядом и, усмехнувшись, поднялась из-за стола. Потянул свою мрачную супругу в круг и тракторист Гена. Прасковья вышла и по-мужски повела подвыпившего мужа. Смешливая Зина сама подскочила к Глебу и, не обращая внимания на ворчание однозубого Коли, пригласила Михеева. Огромный Глеб неловко топтался посередине горницы, стараясь не задеть головой лампочку. Дарья, с удовольствием оглядев танцующих гостей, взялась за самовар. Валя, раскрасневшаяся и довольная, вскочила помогать бабушке-невесте. Она в душе очень одобряла поступок Дарьи Ивановны и даже на время забыла о своих женских проблемах.
   — Твоя хорошие слова сказал. Моя в Узбекистане всю жизнь жил. Горя знал, но и радость видел. Люди хорошие везде много. — Халит подсел к Ерожину и наполнил ему стаканчик. — Рыбу кушай. Моя сам рыба ловил.
   Это зайчик печеный. В городе не найдешь. Халит сам стрелял, сам готовил. Угощайся.
   Петр Григорьевич закусывал с удовольствием. Еда на столе была на редкость вкусная и для горожанина диковинная. Не было только свинины.
   — Ты Халит, давно в России живешь? — спросил Ерожин, отламывая заячью лапку.
   — Скоро пять лет живу. В Ферганской долине родился, думала, умирать буду. Семья земля лежит, а моя жив. Дом горел, моя бежал.
   Хотел в России друга находить, не находил.
   Тут остался, новый жена нашел. Трудно один на свете жить. Халит для себя жить не умеет.
   — Почему своего друга найти не смог? — поинтересовался Ерожин.
   — Друг уезжал. Сам не знала куда. Обещала письмо писать. Может, и писала, но Халит не дождался. Бежал Халит. От друга только фотка есть. Адреса нет, — пояснил хозяин.
   — Выпьем, Халит, чтобы ты здесь новый дом завел и новое счастье, — предложил Петр Григорьевич, поднимая стаканчик. Халит выпил половину, поставил остаток на стол. — Хочешь, моя твоя фотка друга покажет. Твоя в большом городе живет. Разный люди много видит, — предложил Халит.
   — Покажи. Почему не посмотреть, — с удовольствием согласился Ерожин. Подполковник решил поближе познакомиться с мужем Никитиной, и совместный просмотр фотографий его устраивал. Халит жестом пригласил москвича в маленькую светелку, дверь в которую вела из горницы. В комнатушке, отделенной от остальной избы перегородкой не до потолка, музыка и голоса гостей слышались так же громко, как и за столом, но здесь мужчины чувствовали себя уединенно. Халит открыл крышку кованого сундука, порылся там и достал сумку-планшет. С такими сумками ходили офицеры еще в немецкую войну.
   — Тут моя все бумаги сохраняет, — пояснил азиат, добывая из планшетки конверт с фотографиями. Он бережно вынул снимки из конверта черной бумаги и по одной протягивал Ерожину.
   — Моя сынок Бакир со своей Туриндой. Их с детьми Аллах забрал. Вот, моя с женой Барчин. Тоже Аллах взял. А вот моя русский друг.
   Ерожин увидел рядом с Халитом и его супругой белобрысого парня лет тридцати. Снимок был сделан на фоне гигантской железной птицы. Эту птицу, главную достопримечательность Андижана, подполковник хорошо знал.
   Он даже помнил, что птицу по своей инициативе соорудил после войны плененный немец. йод ее крыльями расположилось кафе-мороженое. Андижанцы рассказывали про железного орла легенду, будто ночью птица летайэт в Ташкент, а к утру возвращается.
   — Так ты родом из Андижана? — изумился Петр Григорьевич очередному совпадению в его азиатской биографии.
   — Моя в Андижане родился. В Оши жил.
   На Памир ходил, там маленький домик был.
   Халит мумие собирал, растения для лекарств собирал. В Андижан моя возил на пункт. Сдавал травку, сдавал мумие. Деньги брал, назад в Оши ехала. Русский друг со мной не один годик жила. Мне как сын стала. Тоже мумие собирал, змей ловил, иногда домой ехала в Россия;
   Ерожин пытался рассмотреть лицо русского парня на фотографии. Но фотография пожелтела, и мелкий снимок не давал возможности четко разглядеть черты человека.
   — Нет ли у тебя другой фотографии друга? — поинтересовался Ерожин. Халит перебрал снимки в своем конверте и протянул Петру Григорьевичу:
   — Моя не хотел этот фотка показывать.
   Тут моя друг с женщиной. Плохой она женщин. Приемный пункт работал. Там Алешка с ним знакомил. Много горя этот женщин другу принес.
   Петр Григорьевич взглянул на снимок и ощутил, как по его спине поползли струйки холодного пота. С фотографии на него смотрела Райхон. Рядом с узбечкой улыбался красивый молодой блондин.
   Петру Григорьевичу сразу вспомнился душный азиатский вечер. Квартира Вахида Ибрагимова в микрорайоне Андижана, сросшиеся брови Райхон, ее темные соски, бритый низ живота.
   Подполковник, покраснел от жгучего стыда. В тот вечер он напоил друга и переспал с его женой.
   — Алешка этот женщин сильно любил, — покачал головой Халит, не замечая замешательства москвича.
   — Дай мне эту карточку. Не обещаю твоего друга найти, но чем черт не шутит, — попросил Ерожин.
   — Бери. Но твоя моя не совсем дает, — без особого удовольствия разрешил Халит.
   — Почему же ты своего Алешку через справочное бюро не искал? — спросил Ерожин, не выпуская снимок из рук.
   — Моя имя знал, фамилию знал, а у вас еще имя отца надо. Моя думала, отчество как и у нас, по фамилии отца, у русских не так.
   Петр Григорьевич еще раз внимательно взглянул на снимок. В голове зазвучали слова узбечки, как будто разговор происходил вчера.
   — У тебя нет русского брата? — спросила Райхон, прижимаясь к нему в танце.
   — Нет. А почему ты спрашиваешь? — удивился Петр.
   — У меня был русский парень, сильно на тебя похож, — ответила тогда Райхон. Теперь Ерожин смотрел на фотографию этого парня. — Самовар поспевает. Ты, муженек, куда пропал? — крикнула Дарья Ивановна, заметив отсутствие Халита.
   — Пойдем моя твоя чай пить. Нехорошо жена обижать, — вставая, предложил Халит гостю.
   — Ты иди, а я немного посижу и приду.
   Хочу еще на фотографии твои посмотреть.
   Мне они молодость напомнили, — попросил Петр Григорьевич.
   — Еще насмотришься. Моя твоя чай пьем, фотка не убежит, — сказал Халит, но вышел, не дожидаясь гостя.
   Ерожин поднес фотоснимок к тусклой лампочке. В улыбке белобрысого парня проскальзывало что-то до боли Ерожину знакомое.
   «Господи, так иногда улыбалась Надя, — понял Ерожин, — Алеша?» Неужели он нашел отца своей жены?
   Петр Григорьевич вернулся за стол, поднял свой стаканчик, снова наполненный Халитом, и предложил тост:
   — Выпьем за наших друзей. Выпьем, Халит, за твоего русского друга Алешку. Как его фамилия? Помнишь?
   — Как забыть друга? Моя помнит. Ростоский его фамилия.
   — Алексей Ростоцкий! — Петр залпом глотнул самогон. В сознание всплывало множество деталей. Припомнились слова Шуры, когда она говорила о своем муже: "Вы с ним похожи. Такой же поджарый и белобрысый.
   Солидности не нажил. Что ты, что он — мальчишки". Петр Григорьевич подошел к азиату, обнял его и пообещал:
   — Халит, я найду твоего русского друга.
   — Твоя шутит? — не поверил Халит.
   — Я никогда так серьезно не говорил, — улыбнулся Ерожин.
   — Что у вас за секреты? — строго спросила Дарья Ивановна, не поняв, о нем ее муж беседует с московским сыщиком.
   — Так, вспомнили наши общие азиатские дела, — ответил Ерожин и пошел приглашать хозяйку. Дарья Ивановна оказалась мастерица танцевать. Петр Григорьевич вел женщину в такт старого танго и оглядывал стол.
   Тракториста Гену совсем развезло, его супруга беспощадно подняла мужа со стула и, подпихивая, повела в сени.
   — Прощай, Дарья. Счастье тебе с твоим басурманином. Он, не в пример нашим мужикам, норму понимает. Спасибо за хлеб-соль, но пора и честь знать. Мой еще выпьет — на трактор не залезет, — бросила Прасковья на прощание и вытолкнула Гену за дверь. За ними потянулся и однозубый Коля со своей смешливой Зиной.
   — Верка, пойдем прогуляемся до околицы? — набрался смелости трезвенник Санек, когда часть гостей рассосалась и рев трактора за окном поутих. Вера не противилась. Ее мрачное настроение понемногу отступило, да и крепкий самогон свое дело сделал.
   — Халит, иди истопи печь в моей избе.
   Пока москвичи чая попьют, изба согреется, — вернувшись после танца на свое хозяйское место, наказала Дарья Ивановна мужу.
   — Мы с Глебом тоже бы прошлись. После вашего застолья надо живот протрясти, — "попросил Ерожин.
   — Только не долго. Вернетесь, самовар опять закипит, — согласилась Дарья Ивановна.
   — Туда схожу, обратно схожу, — пообещал Халит.
   — Сколько звезд! — восхитился Глеб, вдыхая чистый морозный воздух.
   — Да, в городе мы небо редко видим, — признался Ерожин и спросил Халита:
   — Не мерзнешь? Русская зима морозная.
   — Халит мороз привык. Памир тоже мороз.
   Мороз и ветер с ним. Так дунет, что Халита до кишка достанет, — улыбнулся мусульманин.
   Они пересекали деревню. Забитые накрест окна в пустеющих домах выглядели печально.
   Вокруг мерцал серебристый снег от лунного света и стояла звенящая тишина.
   — Тихо у вас, — сказал Глеб, поднимая воротник куртки.
   — Даже собак не слышно, — удивился Петр Григорьевич.
   — Собак нет. Был собак у Дарьи. Хороший собак. Дошем звать. Теперь нет. — Халит сообщил это совсем другим тоном, чем говорил раньше.
   — Куда же собака Дарьи подевалась? — спросил Ерожин.
   Халит не ответил. Он шагал впереди и молчал. Потом остановился:
   — Плохой человек у Дарьи был. Топор брал, убил Доша. Я говорил Дарья: не пускай плохой человек. Осенью опять пустил. Халита не слушал. Гостинцы брал у него. Баню топил.
   Теперь слыхал, он тюрма сидит. — Высказавшись, мусульманин двинулся дальше.
   — Что же, он осенью сюда париться приезжал? — остановился Петр Григорьевич.
   — Долго париться. Пять часов баня сидел.
   Никуда не ходил. Потом машина сидел, в город ехал, — ответил Халит, останавливаясь у последнего двора:
   — Вот Дарьин избушка. Заходи, гостем будешь.
   Халит, не снимая полушубка, присел возле печи. Быстро и ловко настругал лучин, столбиком уложил дрова и чиркнул спичкой. Через три минуты огонь набрал силу и уютно загудел в трубе.
   — Халит, я к вам по делу ехал. Не знал, что на свадьбу попаду. Потому без подарка заявился, — начал Ерожин.
   — Если твоя слово держит, Алешка найдешь — твоя мне как брат будет. Лучший подарка моя не надо, — ответил Халит, закрывая дверцу печи. — Моя и так довольна. Валечка рассказал, как Глеб его от беды спасла. Моя перед твоя, Глеб, Аллах видит, до гроба помнить.
   — Поможешь нам, если твоего Алешку найду? — не отставал Ерожин.
   — Моя сказал, как брат будешь. Халит не пьяный. Халит свое слово помнит.
   Ерожин поглядел на часы. Стрелки показывали половину двенадцатого ночи. Петр Григорьевич минуту подумал и достал мобильный телефон.
   — Ты, Халит, голос своего друга узнаешь? — спросил он азиата, набирая самарский номер.
   — Моя не только голос, моя его шаг за километр узнает, — заверил азиат Ерожина.
   Трубку долго не брали. Наконец Ерожин услышал заспанный голос Ростоцкого.
   — Алексей, прости, что разбудил. Я сейчас тебя соединю с одним человеком. Поговоришь, если вы друг друга узнаете, в обиде на поздний звонок не будешь. Передаю трубку.
   Халит и Михеев смотрели на Ерожина с большим удивлением. Глеб вообще не понимал, что происходит, а азиат, услышав имя друга, не мог от волнения прийти в себя. Петр передал Халиту трубку:
   — Говори. Там твой Алешка.
   Халит дрожащими руками взял мобильный аппарат и никак поначалу не мог приладить его к уху. Ерожин помог.
   — Алешка, ты моя слышишь? — вопрошал мусульманин. В трубке ответили. Какое-то время оба говорили несуразные вещи, наконец Ростоцкий узнал собеседника.
   — Алешка, моя твоя год искал. Барчин и Бакир нет. Туриндой нет. Внучков нет. Моя дом горел. Моя один бежала. Моя милиций брали.
   Моя туда-сюда гоняли. Моя давно Россия живет. Сегодня моя женился. — Халит перешел на узбекский. Но через минуту вернул трубку подполковнику. Больше говорить Халит не мог, его душили слезы. Ерожин взял мобильный телефон. По голосу Алексея он понял, что и тот сдерживается с трудом.
   — Алеша, я нашел твоего друга, и вы скоро увидитесь. Только обещай мне, что до нашей встречи ты Наде не скажешь ни слова.
   Переговорим — все поймешь, — попросил подполковник и убрал телефон в карман.
   Подождав, пока Халит успокоится, он взял его за плечи и, пристально взглянув в покрасневшие от слез щелочки глаз, спросил:
   — Халит, куда бандит Эдик спрятал свои вещи? Это ворованные вещи. Их надо вернуть людям.
   Халит ничего не ответил, смахнул рукавом слезу и сделал знак сыщикам, чтобы они шли за ним. Петр Григорьевич с Глебом вышли на улицу и увидели, как азиат отпирает дверь баньки.