— И я тоже не понимаю. Это закон наших предков, — ответил он и протянул Ерожину руку:
— В грузинском языке есть страшное слово «шедобит». Оно означает «прощай». Но это не простое прощание. Этим словом люди прощаются навсегда.
— Не обессудьте, Карло Вахтангович, но руки я вам не подам.
— Это ваше право. — Грузин поднял со скамейки свою газету и медленно пошел из сада.
42
— В грузинском языке есть страшное слово «шедобит». Оно означает «прощай». Но это не простое прощание. Этим словом люди прощаются навсегда.
— Не обессудьте, Карло Вахтангович, но руки я вам не подам.
— Это ваше право. — Грузин поднял со скамейки свою газету и медленно пошел из сада.
42
Надя улыбнулась от чего-то светлого и ароматного. Она открыла глаза и увидела на своей тумбочке прекрасные белые розы. Они стояли в простой литровой стеклянной банке и от этого несоответствия казались еще прекраснее.
— Петя, — прошептала она и вдруг поняла, что тоска, сжимающая ей последние три дня сердце, отпустила. И еще поняла, что ужасно хочет есть. Большую часть из мешка с деликатесами, что принес Ерожин, смели соседки по палате. Но кое-что все же осталось.
Надя вынула бумажный стаканчик с икрой.
Его соседки не тронули. Дорогой икрой женщины угощаться постеснялись. Надя взяла ложку и быстро с икрой расправилась. Потом съела два банана и захотела пить. Картонный пакетик с соком никак не хотел протыкаться пластиковой соломинкой. Наконец она его проткнула, и несколько капель брызнули на простыню. Она быстро высосала сок и достала из тумбочки второй пакетик.
Рядом с ее койкой стояла койка Лиды. Сегодня здесь было пусто. Лиду забрал муж.
Надя знала, что супруг соседки работает водителем фуры. Лида сделала аборт, потому что уже имела четверых детей. Лида и склонилась над ней, когда Надю привезли в палату. Женщина, несмотря на грубые обороты речи и полное отсутствие стеснительности, имела доброе сердце и с состраданием опекала Надю.
В дверь заглянула незнакомая нянечка и, посмотрев на розы, улыбнулась:
— Твой с семи утра под окнами дежурил.
Вот от него я тебе цветочки принесла. Сказала ему, лучше бы курочку передал. Жди, наверное, притащит. Заботливый у тебя мужик. Это и понятно. Молоденьких все любят.
Потом Надю позвали в кабинет врача. Еще вчера ей было совершенно безразлично, что ее смотрит врач-мужчина. А сегодня Надя застеснялась и вошла в кабинет пунцовая.
— Цвет на щечках появился, — удовлетворенно заметил доктор, указывая ей на страшное кресло. — Ну что же, сегодня можно тебя выписывать. Когда принесут результаты анализов, можно собираться домой.
— Дмитрий Николаевич, а правда, что у меня может больше никогда не получиться? — спросила Надя, вставая.
— Чего не получиться? — не понял гинеколог.
— Забеременеть, — пояснила Надя.
— Это от твоего супруга зависит. Но полгодика я бы не советовал. Пусть маточка окрепнет. Успеешь, здесь ко мне пятидесятилетние на аборты бегают, а тебе куда спешить? — усмехнулся доктор, стягивая перчатки.
Надя вернулась в палату, сияя от удовольствия. Ответ доктора ее успокоил. Она уселась на свою койку и только тогда заметила, что рядом появилась новая соседка. Молодая темноволосая женщина была бы красавицей, если не чуть скошеный подбородок. Он лишал черты ее лица идеальных пропорций, но не портил. Женщина смотрела в потолок и при появлении Нади не пошевелилась.
— Вам больно? — участливо спросила Ерожина. — Может, дать поесть?
Надя помнила, как ее окружили в палате заботой, и хотела теперь сама быть полезной.
Соседка не ответила. Надя постеснялась быть назойливой и замолчала.
— Как же я хотела ребенка. — Надя взглянула на соседку: та продолжала лежать в той же позе и смотреть в потолок. Надя даже подумала, что это сказал кто-то другой. Но толстушку Лину увели на осмотр, а на койке у окна спала Ольга Фанеева и похрапывала.
— У вас тоже кровотечение и выкидыш? — участливо спросила Надя, поняв, что слова все же принадлежали соседке.
— Почему? Я здорова как лошадь и могу рожать каждый год, — ответила соседка и первый раз взглянула Наде в глаза. — Ты спрашивала, больно ли мне? Ерунда. Больно, что я не могу позволить себе ребенка.
— Почему не можете позволить, если вы здоровы? — удивилась Надя.
— Прокормить не могу. Вот почему, — отрезала соседка и снова стала глядеть в потолок.
— Как прокормить? У вас проблемы с грудью? — Надя никак не могла додуматься, о чем говорит женщина.
— Не понимаешь? У меня проблема с деньгами.
— А… Нет мужа, — решила Надя.
— Господи, да есть у меня муж. Толку-то что? Мы вместе зарабатываем две тысячи. На них можно купить только три таких букетика, что стоит у тебя на тумбочке.
— А почему же ваш муж не работает? — Наде в голову не приходило, что работающий мужчина не в состоянии прокормить ребенка.
— Он работает. Научный сотрудник. И я вкалываю в школе. У него восемьсот «чистыми», а у меня тысяча двести. Я каждый день ломаю голову, чем его накормить. Какой уж тут ребенок.
Надя не знала, что сказать соседке в утешение. Легла и задумалась. Она помнила, что у отца тоже были проблемы с деньгами. Он три месяца не мог выплатить зарплату сотрудникам. Но папа пил. Может быть, и у этой молодой женщины муж — пьяница. И словно отвечая на ее мысли, соседка горестно добавила:
— Мужик не пьет, ни курит. Я хожу в одном костюмчике три года. А денег нет. А ребенок — очень дорогое удовольствие. Мы считали, прикидывали. Ничего не получается. Вот и не решилась.
В палату вошла нянечка и положила на тумбочку соседке небольшой пакет:
— Вам передачка.
Женщина приподнялась, слабо застонала и, придерживая низ живота рукой, взяла пакет, откуда достала бутылку кефира и пластиковую коробочку от маргарина «Рама». Открыла коробочку, вынула из нее куриную ножку и стала сосредоточенно есть.
Надя посмотрела на свой стаканчик от икры, быстро спрятала его в тумбочку и отвернулась. Ей стало стыдно. Через несколько минут она украдкой посмотрела на соседку. Та лежала с книжкой. Надя взглянула на обложку и прочла название «Уроки труда для умственно отсталых детей». Надя закрыла глаза и стала представлять себе, как выглядит муж этой красивой женщины, который получает восемьсот «чистыми». У нее ничего не получилось, и она уснула. Проснулась от того, что на нее смотрят. Дмитрий Николаевич стоял возле постели с журналом в руке.
— Анализы у тебя нормальные, можно идти домой. Внизу тебя ждут.
— Кто ждет? — спросила Надя и приподнялась на подушку.
— Много женщин. И муж среди них, — усмехнулся доктор и подошел к соседке:
— У вас, Овсеева, здоровье железное. Анализы — как будто операции и не было. До вечера отдохните, и если температуры не будет, отправляйтесь домой.
— Что я здесь до вечера буду торчать? Мне мужа надо кормить. Он в семь с работы приходит, — ответила Овсеева и снова уткнулась в книжку.
Надя спустилась вниз, получила свои вещи, переоделась и вышла в холл.
— Надька, ура! — бросились к ней сестры и Елена Николаевна. Надя обнялась с родными и огляделась. Подполковник стоял у дверей и улыбался. Он держал в руках огромный пакет. Надя подошла к мужу. Петр положил пакет на стул, обнял жену и прижал к себе.
— Как хорошо, что все уже позади, — сказал он, вынул из пакета огромную рыжую шубу, встряхнул ее и подал жене.
— Что это, Петя? — удивилась Ерожина.
— Это тебе, чтобы не мерзла, — ответил Петр Григорьевич и как ребенка впихнул Надю в мягкий пушистый мех.
У подъезда стояли три машины. «Мерседес» Кроткина с незнакомым водителем, «Волга» Аксенова с Петровичем за рулем и старенький жигуленок Михеева.
Надя вышла и не понимала, куда ей садиться. Машины Ерожина она не увидела.
— А где «Сааб»? — спросила Надя.
— Махнулся с Глебом не глядя, — улыбнулся Петр Григорьевич и распахнул дверцу «Жигулей». — Поедешь со мной или выберешь транспорт покомфортабельнее?
Надя засмеялась, уселась в «Жигули» и прижалась к мужу. Автоколонна медленно двинулась от больницы.
— Господи, какое счастье, что я на свободе, — сказала Надя и погладила мех на рукаве. — Эта шубка стоит кучу денег. В больнице со мной лежала женщина. Она сделала аборт, потому что им с мужем не на что кормить ребенка. Представляешь?
— Люди живут по-разному. В большом городе, как в лесу. Выживают те, кто посильнее.
Это не обязательно те, кто лучше… — философски заметил Ерожин.
— Ты разбогател?
— Я вернул твои деньги — разве ты не посмотрела, что положил Глеб на антресоли?
— Нет, а зачем?
— Хотя бы для того, чтобы не занимать у родителей на билет в Самару.
— Как ты догадался про Самару? Я не говорила…
— Увидел Шуркино письмо и вычислил.
Ты забыла? Муж у тебя сыщик.
— Я испугалась, что ты полетел в Самару драться с Алексеем.
— Что-то вроде этого я и подумал.
— Ты ее видел?
— Кого?
— Шуру.
— Ты ее тоже скоро увидишь, — усмехнулся Ерожин. — Тебе предстоит узнать много нового. Готовься к сюрпризам. Мы с тобой через несколько дней большой компанией едем в Самару.
— Ой как хорошо. А кто в компании?
— Я нашел Алешиного друга. Его с женой Глеб привезет в Москву, и мы вместе двинем на Волгу. Он привезет и Веру с дочкой. Те получат свою часть кадковского наследства и вернутся в Питер. А мы с Халитом, Дарьей и Алексеем поедем в Самару.
— Тебе Алеша понравился? — Надя ждала ответа, затаив дыхание.
— Я же тебе в больнице рассказал, что мы так обнимались, что перевернули машину.
— Я думала, ты просто дурачишься, чтобы меня развеселить.
— Нет. Я сказал правду, — заверил Ерожин и опустил руку в карман. Его мобильный телефон пропел свою мелодию.
— Петр, говорит Суворов.
— Слушаю, Витя.
— Ты не знаешь" что происходит с Таней Назаровой?
— Нет. А что случилось?
— Она появилась на работе сразу после приезда из Москвы, написала заявление об уходе и отправилась в Питер к родителям.
Я думал, ты в курсе, почему она так поступила. Гриша очень расстроен. Таня сказала ему, что больше не вернется, и отказалась выходить за него замуж.
— Нет, Витя. Мы с ней об этом не говорили..
— Ну тогда извини.
Ерожин убрал телефон в карман и несколько минут рулил молча.
— Что-нибудь случилось? — с тревогой спросила жена.
— Нет, милая', все в порядке.
Надя заметила, что они свернули на Фрунзенскую набережную, но поворот к дому Аксенова проехали.
— Петя, ты за разговором проскочил. Нам же направо.
— Не волнуйся, я все вижу. — Ерожин свернул в следующий переулок и остановился у дома, как две капли воды похожего на аксеновский. С удовлетворением оглядев грузовик с надписью «Доставка мебели», он вышел и открыл жене дверцу.
— Петя, мы куда? — заволновалась Надя.
Она не понимала, зачем ее сюда привезли.
— Домой, Наденька, — мы теперь тут живем.
Надя замолчала и, удивленно поглядывая вокруг, пошла за мужем. «Волга» и «Мерседес» подкатили следом, и вся компания двинулась к подъезду. Лифт остановился на пятом этаже. Петр достал из кармана ключи, но дверь в квартиру оказалась открытой.
— Что вы, диван не можете в угол нормально загнать? — услышала Надя баритон Кроткина.
— Шкаф задвиньте до стены. Так, теперь вправо, — это уже звучал бас Грыжина.
— На себя прими, потом вправо и чуть назад. — Надя остановилась у порога. Третий голос был до боли знаком.
Надя вошла и увидела Алексея. Ростоцкий без рубашки и босиком орудовал с рабочими.
— Алеша, — прошептала Надя. — Как я рада, что ты тут. Видишь, я тебе все наврала, и ты не сможешь стать крестным отцом нашего ребеночка.
— Он бы и так не смог им стать, — сказал Ерожин и, обняв Алексея, подвел его к жене.
— Почему ты так говоришь, Петя?
— Потому что Алексей Гаврилович Ростоцкий и есть твой родной отец, — сказал Ерожин и достал из портмоне фотографию.
Надя поглядела на карточку и увидела на ней молодого Алексея и улыбающуюся Райхон.
— Вот почему ко мне приходила мама! Спасибо тебе, Петя.
— Семейный заказ я выполнил, и на те деньги, что ты мне заплатила за работу, купил нам новую квартирку. — Он хотел еще что-то добавить, но в его кармане снова зазвонил мобильный.
— Ерожин, ты меня слышишь?
— Слышу, Никита, — ответил Петр Григорьевич, без труда узнав голос полковника Боброва.
— Со мной только что связались из посольства Грузии. Полчаса назад Карло Вахтангович Ахалшвили покончил жизнь самоубийством.
— Значит, он так и не смог себе объяснить этого… — немного помолчав, ответил подполковник.
— Ты о чем, Петр?
— Долго рассказывать. Я припомнил наш разговор с убийцей.
— Ты хотел знать перевод слова, написанного на рукоятке ножа, — напомнил Никита Васильевич. — Это слово «шедобит». Оно переводится как «прощай». Но это не обычное слово. Этим словом грузины прощаются навсегда.
Ерожин поблагодарил, спрятал телефон и посмотрел на жену. Надя сидела на диване с Алексеем Ростоцким и держала в руках маленького лопоухого щенка. Ее темные, прекрасные глаза светились от счастья.
— Петя, — прошептала она и вдруг поняла, что тоска, сжимающая ей последние три дня сердце, отпустила. И еще поняла, что ужасно хочет есть. Большую часть из мешка с деликатесами, что принес Ерожин, смели соседки по палате. Но кое-что все же осталось.
Надя вынула бумажный стаканчик с икрой.
Его соседки не тронули. Дорогой икрой женщины угощаться постеснялись. Надя взяла ложку и быстро с икрой расправилась. Потом съела два банана и захотела пить. Картонный пакетик с соком никак не хотел протыкаться пластиковой соломинкой. Наконец она его проткнула, и несколько капель брызнули на простыню. Она быстро высосала сок и достала из тумбочки второй пакетик.
Рядом с ее койкой стояла койка Лиды. Сегодня здесь было пусто. Лиду забрал муж.
Надя знала, что супруг соседки работает водителем фуры. Лида сделала аборт, потому что уже имела четверых детей. Лида и склонилась над ней, когда Надю привезли в палату. Женщина, несмотря на грубые обороты речи и полное отсутствие стеснительности, имела доброе сердце и с состраданием опекала Надю.
В дверь заглянула незнакомая нянечка и, посмотрев на розы, улыбнулась:
— Твой с семи утра под окнами дежурил.
Вот от него я тебе цветочки принесла. Сказала ему, лучше бы курочку передал. Жди, наверное, притащит. Заботливый у тебя мужик. Это и понятно. Молоденьких все любят.
Потом Надю позвали в кабинет врача. Еще вчера ей было совершенно безразлично, что ее смотрит врач-мужчина. А сегодня Надя застеснялась и вошла в кабинет пунцовая.
— Цвет на щечках появился, — удовлетворенно заметил доктор, указывая ей на страшное кресло. — Ну что же, сегодня можно тебя выписывать. Когда принесут результаты анализов, можно собираться домой.
— Дмитрий Николаевич, а правда, что у меня может больше никогда не получиться? — спросила Надя, вставая.
— Чего не получиться? — не понял гинеколог.
— Забеременеть, — пояснила Надя.
— Это от твоего супруга зависит. Но полгодика я бы не советовал. Пусть маточка окрепнет. Успеешь, здесь ко мне пятидесятилетние на аборты бегают, а тебе куда спешить? — усмехнулся доктор, стягивая перчатки.
Надя вернулась в палату, сияя от удовольствия. Ответ доктора ее успокоил. Она уселась на свою койку и только тогда заметила, что рядом появилась новая соседка. Молодая темноволосая женщина была бы красавицей, если не чуть скошеный подбородок. Он лишал черты ее лица идеальных пропорций, но не портил. Женщина смотрела в потолок и при появлении Нади не пошевелилась.
— Вам больно? — участливо спросила Ерожина. — Может, дать поесть?
Надя помнила, как ее окружили в палате заботой, и хотела теперь сама быть полезной.
Соседка не ответила. Надя постеснялась быть назойливой и замолчала.
— Как же я хотела ребенка. — Надя взглянула на соседку: та продолжала лежать в той же позе и смотреть в потолок. Надя даже подумала, что это сказал кто-то другой. Но толстушку Лину увели на осмотр, а на койке у окна спала Ольга Фанеева и похрапывала.
— У вас тоже кровотечение и выкидыш? — участливо спросила Надя, поняв, что слова все же принадлежали соседке.
— Почему? Я здорова как лошадь и могу рожать каждый год, — ответила соседка и первый раз взглянула Наде в глаза. — Ты спрашивала, больно ли мне? Ерунда. Больно, что я не могу позволить себе ребенка.
— Почему не можете позволить, если вы здоровы? — удивилась Надя.
— Прокормить не могу. Вот почему, — отрезала соседка и снова стала глядеть в потолок.
— Как прокормить? У вас проблемы с грудью? — Надя никак не могла додуматься, о чем говорит женщина.
— Не понимаешь? У меня проблема с деньгами.
— А… Нет мужа, — решила Надя.
— Господи, да есть у меня муж. Толку-то что? Мы вместе зарабатываем две тысячи. На них можно купить только три таких букетика, что стоит у тебя на тумбочке.
— А почему же ваш муж не работает? — Наде в голову не приходило, что работающий мужчина не в состоянии прокормить ребенка.
— Он работает. Научный сотрудник. И я вкалываю в школе. У него восемьсот «чистыми», а у меня тысяча двести. Я каждый день ломаю голову, чем его накормить. Какой уж тут ребенок.
Надя не знала, что сказать соседке в утешение. Легла и задумалась. Она помнила, что у отца тоже были проблемы с деньгами. Он три месяца не мог выплатить зарплату сотрудникам. Но папа пил. Может быть, и у этой молодой женщины муж — пьяница. И словно отвечая на ее мысли, соседка горестно добавила:
— Мужик не пьет, ни курит. Я хожу в одном костюмчике три года. А денег нет. А ребенок — очень дорогое удовольствие. Мы считали, прикидывали. Ничего не получается. Вот и не решилась.
В палату вошла нянечка и положила на тумбочку соседке небольшой пакет:
— Вам передачка.
Женщина приподнялась, слабо застонала и, придерживая низ живота рукой, взяла пакет, откуда достала бутылку кефира и пластиковую коробочку от маргарина «Рама». Открыла коробочку, вынула из нее куриную ножку и стала сосредоточенно есть.
Надя посмотрела на свой стаканчик от икры, быстро спрятала его в тумбочку и отвернулась. Ей стало стыдно. Через несколько минут она украдкой посмотрела на соседку. Та лежала с книжкой. Надя взглянула на обложку и прочла название «Уроки труда для умственно отсталых детей». Надя закрыла глаза и стала представлять себе, как выглядит муж этой красивой женщины, который получает восемьсот «чистыми». У нее ничего не получилось, и она уснула. Проснулась от того, что на нее смотрят. Дмитрий Николаевич стоял возле постели с журналом в руке.
— Анализы у тебя нормальные, можно идти домой. Внизу тебя ждут.
— Кто ждет? — спросила Надя и приподнялась на подушку.
— Много женщин. И муж среди них, — усмехнулся доктор и подошел к соседке:
— У вас, Овсеева, здоровье железное. Анализы — как будто операции и не было. До вечера отдохните, и если температуры не будет, отправляйтесь домой.
— Что я здесь до вечера буду торчать? Мне мужа надо кормить. Он в семь с работы приходит, — ответила Овсеева и снова уткнулась в книжку.
Надя спустилась вниз, получила свои вещи, переоделась и вышла в холл.
— Надька, ура! — бросились к ней сестры и Елена Николаевна. Надя обнялась с родными и огляделась. Подполковник стоял у дверей и улыбался. Он держал в руках огромный пакет. Надя подошла к мужу. Петр положил пакет на стул, обнял жену и прижал к себе.
— Как хорошо, что все уже позади, — сказал он, вынул из пакета огромную рыжую шубу, встряхнул ее и подал жене.
— Что это, Петя? — удивилась Ерожина.
— Это тебе, чтобы не мерзла, — ответил Петр Григорьевич и как ребенка впихнул Надю в мягкий пушистый мех.
У подъезда стояли три машины. «Мерседес» Кроткина с незнакомым водителем, «Волга» Аксенова с Петровичем за рулем и старенький жигуленок Михеева.
Надя вышла и не понимала, куда ей садиться. Машины Ерожина она не увидела.
— А где «Сааб»? — спросила Надя.
— Махнулся с Глебом не глядя, — улыбнулся Петр Григорьевич и распахнул дверцу «Жигулей». — Поедешь со мной или выберешь транспорт покомфортабельнее?
Надя засмеялась, уселась в «Жигули» и прижалась к мужу. Автоколонна медленно двинулась от больницы.
— Господи, какое счастье, что я на свободе, — сказала Надя и погладила мех на рукаве. — Эта шубка стоит кучу денег. В больнице со мной лежала женщина. Она сделала аборт, потому что им с мужем не на что кормить ребенка. Представляешь?
— Люди живут по-разному. В большом городе, как в лесу. Выживают те, кто посильнее.
Это не обязательно те, кто лучше… — философски заметил Ерожин.
— Ты разбогател?
— Я вернул твои деньги — разве ты не посмотрела, что положил Глеб на антресоли?
— Нет, а зачем?
— Хотя бы для того, чтобы не занимать у родителей на билет в Самару.
— Как ты догадался про Самару? Я не говорила…
— Увидел Шуркино письмо и вычислил.
Ты забыла? Муж у тебя сыщик.
— Я испугалась, что ты полетел в Самару драться с Алексеем.
— Что-то вроде этого я и подумал.
— Ты ее видел?
— Кого?
— Шуру.
— Ты ее тоже скоро увидишь, — усмехнулся Ерожин. — Тебе предстоит узнать много нового. Готовься к сюрпризам. Мы с тобой через несколько дней большой компанией едем в Самару.
— Ой как хорошо. А кто в компании?
— Я нашел Алешиного друга. Его с женой Глеб привезет в Москву, и мы вместе двинем на Волгу. Он привезет и Веру с дочкой. Те получат свою часть кадковского наследства и вернутся в Питер. А мы с Халитом, Дарьей и Алексеем поедем в Самару.
— Тебе Алеша понравился? — Надя ждала ответа, затаив дыхание.
— Я же тебе в больнице рассказал, что мы так обнимались, что перевернули машину.
— Я думала, ты просто дурачишься, чтобы меня развеселить.
— Нет. Я сказал правду, — заверил Ерожин и опустил руку в карман. Его мобильный телефон пропел свою мелодию.
— Петр, говорит Суворов.
— Слушаю, Витя.
— Ты не знаешь" что происходит с Таней Назаровой?
— Нет. А что случилось?
— Она появилась на работе сразу после приезда из Москвы, написала заявление об уходе и отправилась в Питер к родителям.
Я думал, ты в курсе, почему она так поступила. Гриша очень расстроен. Таня сказала ему, что больше не вернется, и отказалась выходить за него замуж.
— Нет, Витя. Мы с ней об этом не говорили..
— Ну тогда извини.
Ерожин убрал телефон в карман и несколько минут рулил молча.
— Что-нибудь случилось? — с тревогой спросила жена.
— Нет, милая', все в порядке.
Надя заметила, что они свернули на Фрунзенскую набережную, но поворот к дому Аксенова проехали.
— Петя, ты за разговором проскочил. Нам же направо.
— Не волнуйся, я все вижу. — Ерожин свернул в следующий переулок и остановился у дома, как две капли воды похожего на аксеновский. С удовлетворением оглядев грузовик с надписью «Доставка мебели», он вышел и открыл жене дверцу.
— Петя, мы куда? — заволновалась Надя.
Она не понимала, зачем ее сюда привезли.
— Домой, Наденька, — мы теперь тут живем.
Надя замолчала и, удивленно поглядывая вокруг, пошла за мужем. «Волга» и «Мерседес» подкатили следом, и вся компания двинулась к подъезду. Лифт остановился на пятом этаже. Петр достал из кармана ключи, но дверь в квартиру оказалась открытой.
— Что вы, диван не можете в угол нормально загнать? — услышала Надя баритон Кроткина.
— Шкаф задвиньте до стены. Так, теперь вправо, — это уже звучал бас Грыжина.
— На себя прими, потом вправо и чуть назад. — Надя остановилась у порога. Третий голос был до боли знаком.
Надя вошла и увидела Алексея. Ростоцкий без рубашки и босиком орудовал с рабочими.
— Алеша, — прошептала Надя. — Как я рада, что ты тут. Видишь, я тебе все наврала, и ты не сможешь стать крестным отцом нашего ребеночка.
— Он бы и так не смог им стать, — сказал Ерожин и, обняв Алексея, подвел его к жене.
— Почему ты так говоришь, Петя?
— Потому что Алексей Гаврилович Ростоцкий и есть твой родной отец, — сказал Ерожин и достал из портмоне фотографию.
Надя поглядела на карточку и увидела на ней молодого Алексея и улыбающуюся Райхон.
— Вот почему ко мне приходила мама! Спасибо тебе, Петя.
— Семейный заказ я выполнил, и на те деньги, что ты мне заплатила за работу, купил нам новую квартирку. — Он хотел еще что-то добавить, но в его кармане снова зазвонил мобильный.
— Ерожин, ты меня слышишь?
— Слышу, Никита, — ответил Петр Григорьевич, без труда узнав голос полковника Боброва.
— Со мной только что связались из посольства Грузии. Полчаса назад Карло Вахтангович Ахалшвили покончил жизнь самоубийством.
— Значит, он так и не смог себе объяснить этого… — немного помолчав, ответил подполковник.
— Ты о чем, Петр?
— Долго рассказывать. Я припомнил наш разговор с убийцей.
— Ты хотел знать перевод слова, написанного на рукоятке ножа, — напомнил Никита Васильевич. — Это слово «шедобит». Оно переводится как «прощай». Но это не обычное слово. Этим словом грузины прощаются навсегда.
Ерожин поблагодарил, спрятал телефон и посмотрел на жену. Надя сидела на диване с Алексеем Ростоцким и держала в руках маленького лопоухого щенка. Ее темные, прекрасные глаза светились от счастья.