Ира плакала.
Жизнерадостная, сильная, смелая и независимая Ирина Лубенченко вообще-то плакала крайне редко и очень быстро приходила в себя после любых потрясений.
После жесточайшего избиения и изнасилования она восстановилась за двое суток. Причем восстановилась настолько, что могла расслабиться и получить удовольствие, поневоле отдаваясь Олегу Томилину или его напарнику Сергею.
И сегодня после утреннего наказания она плакала совсем недолго. Вскоре после порки Ирина уже улыбалась и подбадривала других девушек.
Но буквально перед самым уроком покорности ее отвели в камеру со змеями.
Там были кобры. Их не подпустили к девушке, но эти ядовитые твари испугали ее больше, чем все пистолеты, цепи, плети и бичи.
Она впервые поняла, по-настоящему почувствовала, что может умереть здесь, если не покорится.
— А еще у нас есть собаки и крысы, — сказали ей после знакомства со змеями.
Тогда она заплакала. Она ревела и не могла остановиться. Слезы текли по лицу, а Ира даже не могла их вытереть — руки были связаны за спиной.
Потом она немного успокоилась. Но когда учитель ударил ее плетью и напомнил о ежедневном наказании, заплакала снова.
— Оникс, подойди к преступнице и вытри ей слезы, — приказал учитель.
Вероника Сиверцева, которой ее хозяин господин Христофор дал имя Оникс, удивленно подняла голову и, пошевелив соединенными за спиной руками, спросила:
— Как?
— Языком, — ответил учитель, словно изумляясь непонятливости рабыни. — Языком, губами, щеками, волосами. Выполняй приказ, а не раздумывай.
Вероника на коленях подползла к Ире и прикоснулась губами к ее глазам.
Всхлипнув, Ира попыталась унять слезы. Она ведь всегда гордилась умением владеть собой.
— Теперь вернись на свое место, — приказал учитель Веронике, когда Ира перестала плакать.
Когда движение прекратилось, учитель включил диапроектор и произнес:
— Эта рабыня совершила очень серьезные проступки. Однако ее слова не вышли за пределы этих стен. Поэтому хозяева решили пока не применять к ней наказание, положенное за предательство.
И он стал показывать слайды, рассказывая попутно о том, как одна рабыня в Америке сбежала от своего хозяина и выдала его властям. Ей предоставили охрану, ее хозяина арестовали и стали готовить судебный процесс. А потом девушка исчезла.
Слайды изображали забрызганные кровью комнаты конспиративной квартиры ФБР и трупы фэбээровцев. Затем пошли кадры, на которых люди в черных одеяниях и спецназовских масках связывали девушку и по кусочком срезали с нее боевыми ножами одежду, оставляя на коже кровоточащие царапины.
Но самое страшное началось потом. Эту девушку не просто убили — ее посадили на кол. И все подробности этой казни были добросовестно засняты на пленку и перенесены на слайды.
Многих девушек, которых теперь заставляли смотреть на это, рвало. У некоторых началась истерика. Учитель покорности приводил их в чувство ударами плетки и продолжал сеанс.
Сцена растворения тела убитой девушки в кислоте окончательно повергла начинающих рабынь в шок — но это было еще не все. Учитель стал показывать других отступниц и расправу над ними — их сжигали заживо, забивали насмерть кнутом, травили собаками, закапывали живыми в землю.
Учитель покорности сообщил, что некоторые казни засняты на видео, и обещал показать эти фильмы в следующий раз. А пока, в очередной раз успокоив самых нервных и приведя в чувство упавших в обморок, собрался приступить к рассказу о рабыне, с которой заживо содрали кожу. Однако ему помешали. Примчался ординарец Командора с требованием срочно отправить девушек на разгрузку фуры.
Перед посадкой в «рафик» рабынь окатили холодной водой из шланга и завязали им глаза. Руки их освободили только на прогулочном дворике, перед тем как вести в склад.
Ира Лубенченко подумала о том, что им совершенно напрасно завязывают глаза при перемещении по территории лагеря. Даже если забыть, что она, например, точно знает, где находится — факт остается фактом: любая из девушек в будущем сможет опознать хотя бы этот склад и «загон» для прогулок.
Но тут же в ее сознании включился новый условный рефлекс. Она вспомнила, что любую девушку, которая, выбравшись из плена, расскажет хоть кому-нибудь о том, что с ней происходило, ждет мучительная смерть. И даже если база Платонова будет разгромлена, это ничего не изменит. Организация, которая похищает девушек и обращает их в рабство, очень сильна. «Плутон» — лишь небольшая ее частица.
Ира не хотела умирать. Только здесь, только теперь она в полной мере почувствовала, как ей хочется жить.
А ведь тех, кто предает хозяев, ждет не просто смерть, а мучительная казнь — и от палачей никуда не скрыться.
Конечно, слайды могли быть подделкой. Но Ира чувствовала, что это не так. Она поняла наконец, что люди, похитившие ее, способны на все.
Думая об этом, она таскала коробки с консервами, расчищая путь к шести ящикам в самом дальнем конце фургона.
Эти ящики вынесли последними, предварительно отключив от трубопровода.
Рабыни — по четыре на один контейнер — под крики охранников: «Осторожно! Не уроните!» — вытащили их на прогулочный дворик, и там стражники сняли крышки.
В контейнерах лежали девушки. Обнаженные и прикованные так, чтобы обеспечить почти полную неподвижность, они лежали на мягкой обивке с встроенным судном для естественных надобностей. На лице у каждой была маска, похожая на те, что надевают пилоты реактивных истребителей. Маски соединялись с трубопроводом, по которому поступал воздух. Помимо этого маски служили для звукоизоляции наряду с внутренней обивкой контейнеров: кричи не кричи — никто не услышит.
Девушки были в сознании, только очень измучены долгой дорогой без воды и пищи. Они не могли говорить, и только одна с трудом прошептала пересохшими губами:
— Пить.
Их всех сразу окатили водой из шланга, чтобы смыть пот и грязь и немножко взбодрить. Потом дали напиться — тоже прямо из шланга.
Многие рабыни, помогавшие этим девушкам выбраться из ящиков на свет, сами прибыли в «Бригантину» в точно такой же таре. Они знали: чтобы прийти в себя после такой поездки, требуется несколько дней. Даже мучители понимают это, и в первые дни почти не трогают новоприбывших.
Их обучение покорности начнется немного позже.
Урок боевого искусства
Выкуп
Письмо
Жизнерадостная, сильная, смелая и независимая Ирина Лубенченко вообще-то плакала крайне редко и очень быстро приходила в себя после любых потрясений.
После жесточайшего избиения и изнасилования она восстановилась за двое суток. Причем восстановилась настолько, что могла расслабиться и получить удовольствие, поневоле отдаваясь Олегу Томилину или его напарнику Сергею.
И сегодня после утреннего наказания она плакала совсем недолго. Вскоре после порки Ирина уже улыбалась и подбадривала других девушек.
Но буквально перед самым уроком покорности ее отвели в камеру со змеями.
Там были кобры. Их не подпустили к девушке, но эти ядовитые твари испугали ее больше, чем все пистолеты, цепи, плети и бичи.
Она впервые поняла, по-настоящему почувствовала, что может умереть здесь, если не покорится.
— А еще у нас есть собаки и крысы, — сказали ей после знакомства со змеями.
Тогда она заплакала. Она ревела и не могла остановиться. Слезы текли по лицу, а Ира даже не могла их вытереть — руки были связаны за спиной.
Потом она немного успокоилась. Но когда учитель ударил ее плетью и напомнил о ежедневном наказании, заплакала снова.
— Оникс, подойди к преступнице и вытри ей слезы, — приказал учитель.
Вероника Сиверцева, которой ее хозяин господин Христофор дал имя Оникс, удивленно подняла голову и, пошевелив соединенными за спиной руками, спросила:
— Как?
— Языком, — ответил учитель, словно изумляясь непонятливости рабыни. — Языком, губами, щеками, волосами. Выполняй приказ, а не раздумывай.
Вероника на коленях подползла к Ире и прикоснулась губами к ее глазам.
Всхлипнув, Ира попыталась унять слезы. Она ведь всегда гордилась умением владеть собой.
— Теперь вернись на свое место, — приказал учитель Веронике, когда Ира перестала плакать.
Когда движение прекратилось, учитель включил диапроектор и произнес:
— Эта рабыня совершила очень серьезные проступки. Однако ее слова не вышли за пределы этих стен. Поэтому хозяева решили пока не применять к ней наказание, положенное за предательство.
И он стал показывать слайды, рассказывая попутно о том, как одна рабыня в Америке сбежала от своего хозяина и выдала его властям. Ей предоставили охрану, ее хозяина арестовали и стали готовить судебный процесс. А потом девушка исчезла.
Слайды изображали забрызганные кровью комнаты конспиративной квартиры ФБР и трупы фэбээровцев. Затем пошли кадры, на которых люди в черных одеяниях и спецназовских масках связывали девушку и по кусочком срезали с нее боевыми ножами одежду, оставляя на коже кровоточащие царапины.
Но самое страшное началось потом. Эту девушку не просто убили — ее посадили на кол. И все подробности этой казни были добросовестно засняты на пленку и перенесены на слайды.
Многих девушек, которых теперь заставляли смотреть на это, рвало. У некоторых началась истерика. Учитель покорности приводил их в чувство ударами плетки и продолжал сеанс.
Сцена растворения тела убитой девушки в кислоте окончательно повергла начинающих рабынь в шок — но это было еще не все. Учитель стал показывать других отступниц и расправу над ними — их сжигали заживо, забивали насмерть кнутом, травили собаками, закапывали живыми в землю.
Учитель покорности сообщил, что некоторые казни засняты на видео, и обещал показать эти фильмы в следующий раз. А пока, в очередной раз успокоив самых нервных и приведя в чувство упавших в обморок, собрался приступить к рассказу о рабыне, с которой заживо содрали кожу. Однако ему помешали. Примчался ординарец Командора с требованием срочно отправить девушек на разгрузку фуры.
Перед посадкой в «рафик» рабынь окатили холодной водой из шланга и завязали им глаза. Руки их освободили только на прогулочном дворике, перед тем как вести в склад.
Ира Лубенченко подумала о том, что им совершенно напрасно завязывают глаза при перемещении по территории лагеря. Даже если забыть, что она, например, точно знает, где находится — факт остается фактом: любая из девушек в будущем сможет опознать хотя бы этот склад и «загон» для прогулок.
Но тут же в ее сознании включился новый условный рефлекс. Она вспомнила, что любую девушку, которая, выбравшись из плена, расскажет хоть кому-нибудь о том, что с ней происходило, ждет мучительная смерть. И даже если база Платонова будет разгромлена, это ничего не изменит. Организация, которая похищает девушек и обращает их в рабство, очень сильна. «Плутон» — лишь небольшая ее частица.
Ира не хотела умирать. Только здесь, только теперь она в полной мере почувствовала, как ей хочется жить.
А ведь тех, кто предает хозяев, ждет не просто смерть, а мучительная казнь — и от палачей никуда не скрыться.
Конечно, слайды могли быть подделкой. Но Ира чувствовала, что это не так. Она поняла наконец, что люди, похитившие ее, способны на все.
Думая об этом, она таскала коробки с консервами, расчищая путь к шести ящикам в самом дальнем конце фургона.
Эти ящики вынесли последними, предварительно отключив от трубопровода.
Рабыни — по четыре на один контейнер — под крики охранников: «Осторожно! Не уроните!» — вытащили их на прогулочный дворик, и там стражники сняли крышки.
В контейнерах лежали девушки. Обнаженные и прикованные так, чтобы обеспечить почти полную неподвижность, они лежали на мягкой обивке с встроенным судном для естественных надобностей. На лице у каждой была маска, похожая на те, что надевают пилоты реактивных истребителей. Маски соединялись с трубопроводом, по которому поступал воздух. Помимо этого маски служили для звукоизоляции наряду с внутренней обивкой контейнеров: кричи не кричи — никто не услышит.
Девушки были в сознании, только очень измучены долгой дорогой без воды и пищи. Они не могли говорить, и только одна с трудом прошептала пересохшими губами:
— Пить.
Их всех сразу окатили водой из шланга, чтобы смыть пот и грязь и немножко взбодрить. Потом дали напиться — тоже прямо из шланга.
Многие рабыни, помогавшие этим девушкам выбраться из ящиков на свет, сами прибыли в «Бригантину» в точно такой же таре. Они знали: чтобы прийти в себя после такой поездки, требуется несколько дней. Даже мучители понимают это, и в первые дни почти не трогают новоприбывших.
Их обучение покорности начнется немного позже.
Урок боевого искусства
— Не думай! Чувствуй опасность. Реагируй на опасность.
Введенский проводил первый урок тентай-де.
По большому счету он не имел на это права. Учителями тентай-де могут быть только посвященные тентаи, а никак не вечные ученики шестнадцатой ступени.
Но Введенскому было очень нужно уберечь Серафима хотя бы от прямой и непосредственной опасности.
— Я практически уверен, что этот шофер — посторонний, — сказал он Серафиму, когда привел его домой к Светлане Корольковой. — Но ты должен быть готов к любым сюрпризам.
В другой ситуации Серафим бы струсил. Но сейчас его невроз гнал эмоции в другое русло. Введенский был первым человеком, который построил общение с Серафимом, опираясь на принцип: «Я верю в тебя».
Еще никто никогда не говорил Серафиму таких слов. Впрочем, Введенский так прямо в лоб, тоже их не говорил — он обходился без патетики и банальных фраз. Однако Серафим чувствовал, что в него верят, и это вселяло в него уверенность в собственных силах.
— Спокойно. Не напрягайся. Не думай. Чувствуй.
Они сидели на диване рядом друг с другом, точно так, как водитель и пассажир в кабине грузовика. Введенский занимал место водителя и заговаривал Серафиму зубы. В дополнение к этому в квартире присутствовал внешний раздражитель, а именно — Светлана Королькова, которая все это время ходила в расстегнутом халатике, надетом на голое тело, и полы его как бы невзначай то и дело расходились в стороны, открывая взгляду Серафима то, что он раньше видел только на картинках и в фильмах, которые показывают по общедоступным телевизионным каналам (в таких фильмах обнаженное женское тело обычно появляется в кадре не больше чем на две-три секунды, но блюстители нравственности в эти секунды все равно задыхаются от возмущения).
Засмотревшись на Свету, Серафим вдруг получает несильный удар чем-то твердым по затылку.
— Я мог тебя оглушить, а мог застрелить. Что ты выбираешь? — говорит Введенский.
В руке у него газовый пистолет. Серафим начисто прозевал момент, когда детектив достал его из кармана.
— Повторяю порядок действий, — сказал Борис. — Он лезет в карман. Это опасность. Ты замечаешь и готовишься к отражению. Но внешне — никакой реакции. Если он полез за сигаретами, то твоя реакция будет выглядеть нелепо.
Каким-то совершенно неуловимым движением Введенский достал сигареты. Серафим непроизвольно дернулся.
— Неправильно! — резко осадил его детектив. — Рано реагируешь. Если он не профессионал высочайшего класса, то все будет происходить гораздо медленнее.
Он вернул сигареты обратно в карман и снова достал их — на этот раз обычным ленивым жестом.
— А это может быть профессионал высочайшего класса? — слегка испуганно спросил Серафим.
— Нет, — мгновенно ответил Введенский. — Но запомни правило: противника нельзя недооценивать. Кто бы он ни был, ты должен относиться к нему, как к профессионалу. Если он таковым не окажется — тем легче тебе будет его победить.
Следует быстрое, но не сверхъестественно быстрое движение. Серафим реагирует, когда черный зрачок пистолета уже смотрит ему в живот, а его неловкий отбивающий удар достигает цели еще позже, когда ствол оказывается на уровне лица.
— Минимум три выстрела, — констатирует Введенский. — Но уже лучше. Запомни. Ты сидишь справа. Если он не левша, то ты увидишь ствол или нож, как только он покажется из кармана. Бей в локоть и перехватывай оружие. Хватай за кисть и дави вот сюда, — он показал точку на тыльной стороне кисти и нажал на нее, заставив Серафима вскрикнуть.
— Дальше удар левым локтем в диафрагму и ногой на правую педаль. Машина резко останавливается, он стукается мордой об руль — и все. Инициатива в твоих руках.
Настоящий урок тентай-де занимает семь часов. Чарующая музыка чередуется с адским шумом, обнаженных танцовщиц сменяют дерущиеся мужчины, а ученик, оказавшись в центре безумного боя с применением всех видов холодного оружия, должен сохранять полную неподвижность, пока опасность не угрожает лично ему.
Первый урок тентай-де учит, как отличать настоящую опасность от кажущейся или надуманной. Первый урок — это искусство сохранять неподвижность и уклоняться от прямого удара.
Введенский отступил от канона, обучая Серафима ответным ударам. Но ведь он и не собирался делать мальчика тентаем — он просто хотел подготовить его к отражению реальной опасности.
— Машина остановилась — открываешь дверь и бежишь, куда глаза глядят. Если на шоссе — то в лес, если в городе — то в переулок. Делай как можно больше поворотов и все время следи — ты должен удаляться от машины. Когда доберешься до телефона — позвони Светлане.
Сказав это, Введенский стал повторять вопросы, которые Серафим должен задать шоферу.
— Запомни: это не допрос и ты не следователь. Болтай о всякой ерунде. Как бы невзначай вспомни про пионерлагерь. Ты был там четыре года назад. Теперь решил заглянуть — не работают ли там еще знакомые вожатые. А тебя шуганула охрана. Ты удивлен и обижен. И вполне естественно, тебя интересует, что за контора там обосновалась и почему такие строгости на входе. Уж не строят ли там новый космодром?
Левая рука Введенского в это время живет самостоятельной жизнью, как бы отдельно от практически неподвижного тела. Прикрытая туловищем от глаз Серафима, она вдруг появляется прямо перед ним. Пальцы сжимают выкидной нож, и лезвие с металлическим щелчком выскакивает почти рядом с шеей Серафима. Тот опять реагирует с большим опозданием.
— Неудовлетворительно, — говорит Введенский, отводя нож. А вдруг он левша.
— У меня ничего не получится, — обреченно произносит Серафим.
— Ничего подобного. Даже совершенно небоеспособный человек после однодневной подготовки способен вывести непрофессионала из строя на несколько минут — вполне достаточно, чтобы убежать. А у нас есть целых два дня.
Слушая это, Серафим старался не смотреть на голую Светлану, которая, сбросив халат в одном конце комнаты, продефилировала в костюме Евы в другой ее конец и теперь стояла перед шкафом, якобы выбирая, что бы ей надеть. Зеркало на внутренней стороне дверцы отражало ее во весь рост — 166 сантиметров. Королевский рост, королевские пропорции, да еще и натуральная блондинка — мечта любого мужчины.
Трудно отвести взгляд.
А тут еще Введенский незаметно для Серафима подал Светлане условный знак, и она повернулась к дивану лицом, забросив руки за голову, потянулась, привстав на цыпочки и разведя локти в стороны, причем проделала это с таким невинным выражением лица, что Введенский невольно улыбнулся. И тут же достал пистолет.
Серафим потом не мог сказать, каким образом он почувствовал опасность. Взгляд его был прикован к обнаженной девушке, слух его убаюкивала журчащая речь Бориса, а осязание и обоняние ничем не могли ему помочь.
Но он начал реагировать раньше, чем пистолет оказался направлен в его сторону.
Удар по локтю не получился, но перехват кисти оказался удачным. Серафим надавил на болевую точку, и пальцы Введенского разжались. Пистолет с глухим стуком упал на палас.
На самом деле Введенский подыграл Серафиму. Во-первых, демонстрация красоты нагого женского тела была слишком откровенной, чтобы оказаться случайной. А во-вторых, Введенский сделал несколько лишних движений, от которых заскрипел и чуть дрогнул диван.
Однако удачно проведенный прием вернул Серафиму веру в свои силы, а ради этого можно было пойти на небольшую хитрость.
Введенский проводил первый урок тентай-де.
По большому счету он не имел на это права. Учителями тентай-де могут быть только посвященные тентаи, а никак не вечные ученики шестнадцатой ступени.
Но Введенскому было очень нужно уберечь Серафима хотя бы от прямой и непосредственной опасности.
— Я практически уверен, что этот шофер — посторонний, — сказал он Серафиму, когда привел его домой к Светлане Корольковой. — Но ты должен быть готов к любым сюрпризам.
В другой ситуации Серафим бы струсил. Но сейчас его невроз гнал эмоции в другое русло. Введенский был первым человеком, который построил общение с Серафимом, опираясь на принцип: «Я верю в тебя».
Еще никто никогда не говорил Серафиму таких слов. Впрочем, Введенский так прямо в лоб, тоже их не говорил — он обходился без патетики и банальных фраз. Однако Серафим чувствовал, что в него верят, и это вселяло в него уверенность в собственных силах.
— Спокойно. Не напрягайся. Не думай. Чувствуй.
Они сидели на диване рядом друг с другом, точно так, как водитель и пассажир в кабине грузовика. Введенский занимал место водителя и заговаривал Серафиму зубы. В дополнение к этому в квартире присутствовал внешний раздражитель, а именно — Светлана Королькова, которая все это время ходила в расстегнутом халатике, надетом на голое тело, и полы его как бы невзначай то и дело расходились в стороны, открывая взгляду Серафима то, что он раньше видел только на картинках и в фильмах, которые показывают по общедоступным телевизионным каналам (в таких фильмах обнаженное женское тело обычно появляется в кадре не больше чем на две-три секунды, но блюстители нравственности в эти секунды все равно задыхаются от возмущения).
Засмотревшись на Свету, Серафим вдруг получает несильный удар чем-то твердым по затылку.
— Я мог тебя оглушить, а мог застрелить. Что ты выбираешь? — говорит Введенский.
В руке у него газовый пистолет. Серафим начисто прозевал момент, когда детектив достал его из кармана.
— Повторяю порядок действий, — сказал Борис. — Он лезет в карман. Это опасность. Ты замечаешь и готовишься к отражению. Но внешне — никакой реакции. Если он полез за сигаретами, то твоя реакция будет выглядеть нелепо.
Каким-то совершенно неуловимым движением Введенский достал сигареты. Серафим непроизвольно дернулся.
— Неправильно! — резко осадил его детектив. — Рано реагируешь. Если он не профессионал высочайшего класса, то все будет происходить гораздо медленнее.
Он вернул сигареты обратно в карман и снова достал их — на этот раз обычным ленивым жестом.
— А это может быть профессионал высочайшего класса? — слегка испуганно спросил Серафим.
— Нет, — мгновенно ответил Введенский. — Но запомни правило: противника нельзя недооценивать. Кто бы он ни был, ты должен относиться к нему, как к профессионалу. Если он таковым не окажется — тем легче тебе будет его победить.
Следует быстрое, но не сверхъестественно быстрое движение. Серафим реагирует, когда черный зрачок пистолета уже смотрит ему в живот, а его неловкий отбивающий удар достигает цели еще позже, когда ствол оказывается на уровне лица.
— Минимум три выстрела, — констатирует Введенский. — Но уже лучше. Запомни. Ты сидишь справа. Если он не левша, то ты увидишь ствол или нож, как только он покажется из кармана. Бей в локоть и перехватывай оружие. Хватай за кисть и дави вот сюда, — он показал точку на тыльной стороне кисти и нажал на нее, заставив Серафима вскрикнуть.
— Дальше удар левым локтем в диафрагму и ногой на правую педаль. Машина резко останавливается, он стукается мордой об руль — и все. Инициатива в твоих руках.
Настоящий урок тентай-де занимает семь часов. Чарующая музыка чередуется с адским шумом, обнаженных танцовщиц сменяют дерущиеся мужчины, а ученик, оказавшись в центре безумного боя с применением всех видов холодного оружия, должен сохранять полную неподвижность, пока опасность не угрожает лично ему.
Первый урок тентай-де учит, как отличать настоящую опасность от кажущейся или надуманной. Первый урок — это искусство сохранять неподвижность и уклоняться от прямого удара.
Введенский отступил от канона, обучая Серафима ответным ударам. Но ведь он и не собирался делать мальчика тентаем — он просто хотел подготовить его к отражению реальной опасности.
— Машина остановилась — открываешь дверь и бежишь, куда глаза глядят. Если на шоссе — то в лес, если в городе — то в переулок. Делай как можно больше поворотов и все время следи — ты должен удаляться от машины. Когда доберешься до телефона — позвони Светлане.
Сказав это, Введенский стал повторять вопросы, которые Серафим должен задать шоферу.
— Запомни: это не допрос и ты не следователь. Болтай о всякой ерунде. Как бы невзначай вспомни про пионерлагерь. Ты был там четыре года назад. Теперь решил заглянуть — не работают ли там еще знакомые вожатые. А тебя шуганула охрана. Ты удивлен и обижен. И вполне естественно, тебя интересует, что за контора там обосновалась и почему такие строгости на входе. Уж не строят ли там новый космодром?
Левая рука Введенского в это время живет самостоятельной жизнью, как бы отдельно от практически неподвижного тела. Прикрытая туловищем от глаз Серафима, она вдруг появляется прямо перед ним. Пальцы сжимают выкидной нож, и лезвие с металлическим щелчком выскакивает почти рядом с шеей Серафима. Тот опять реагирует с большим опозданием.
— Неудовлетворительно, — говорит Введенский, отводя нож. А вдруг он левша.
— У меня ничего не получится, — обреченно произносит Серафим.
— Ничего подобного. Даже совершенно небоеспособный человек после однодневной подготовки способен вывести непрофессионала из строя на несколько минут — вполне достаточно, чтобы убежать. А у нас есть целых два дня.
Слушая это, Серафим старался не смотреть на голую Светлану, которая, сбросив халат в одном конце комнаты, продефилировала в костюме Евы в другой ее конец и теперь стояла перед шкафом, якобы выбирая, что бы ей надеть. Зеркало на внутренней стороне дверцы отражало ее во весь рост — 166 сантиметров. Королевский рост, королевские пропорции, да еще и натуральная блондинка — мечта любого мужчины.
Трудно отвести взгляд.
А тут еще Введенский незаметно для Серафима подал Светлане условный знак, и она повернулась к дивану лицом, забросив руки за голову, потянулась, привстав на цыпочки и разведя локти в стороны, причем проделала это с таким невинным выражением лица, что Введенский невольно улыбнулся. И тут же достал пистолет.
Серафим потом не мог сказать, каким образом он почувствовал опасность. Взгляд его был прикован к обнаженной девушке, слух его убаюкивала журчащая речь Бориса, а осязание и обоняние ничем не могли ему помочь.
Но он начал реагировать раньше, чем пистолет оказался направлен в его сторону.
Удар по локтю не получился, но перехват кисти оказался удачным. Серафим надавил на болевую точку, и пальцы Введенского разжались. Пистолет с глухим стуком упал на палас.
На самом деле Введенский подыграл Серафиму. Во-первых, демонстрация красоты нагого женского тела была слишком откровенной, чтобы оказаться случайной. А во-вторых, Введенский сделал несколько лишних движений, от которых заскрипел и чуть дрогнул диван.
Однако удачно проведенный прием вернул Серафиму веру в свои силы, а ради этого можно было пойти на небольшую хитрость.
Выкуп
По поводу выкупа за Марину, дочь Варяга, с агентством «Рюрик» по телефону говорил подросток. Всегда один и тот же, всегда из автомата и старательно маскируя голос. Он то старался басить по-мужски, то притворялся женщиной, однако манера речи выдавала его.
У звонившего было не только желание получить деньги за Марину. У него имелись доказательства того, что дочь Варяга действительно находится в его руках. Несколько раз он прокручивал по телефону короткие, секунд по десять-пятнадцать, реплики Марины, записанные на магнитофон. Варяг узнал голос дочери.
Сначала паренек потребовал миллион долларов. После этого с ним побеседовал лично Варяг, который сказал, между прочим, следующее:
— Ты, ублюдок, хоть знаешь, что такое миллион долларов? Да если я заплачу лимон баксов своим людям, они тебя из-под земли достанут и сотрут в такой порошок, что на Страшном суде костей не соберут. Вся страна на ушах стоять будет, пока тебя не приведут ко мне. Ты понял, урод?
После такого разговора паренек снизил сумму выкупа до ста тысяч, и тогда Варяг решил его проверить.
— Десять тысяч и ни копейки больше, — сказал он, выслушав очередной поток угроз убить Марину немедленно, если деньги не будут приготовлены к завтрашнему дню.
— Пятнадцать, — мгновенно среагировал пацан, но тут же поправился, сообразив, что можно поторговаться еще: — Не, лучше двадцать пять.
— Мы что с тобой, в бирюльки играем? Если я говорю пятнадцать — значит, пятнадцать, и больше никаких разговоров.
— Двадцать, — отрезал пацан и повесил трубку.
Этот разговор укрепил уверенность Варяга в том, что предположения, будто к похищению Марины имеет отношение Платонов или конкуренты из других мафиозных кланов — это чистая туфта.
После неудачного налета РУОП на платоновскую базу горячие головы из числа приближенных Варяга рекомендовали ему устроить свой налет и разнести бывшую «Бригантину» в клочья, до самого фундамента. Но Варяг не хотел большой войны и не верил, что Платонов может быть настолько глуп, чтобы похитить дочь сильнейшего из городских криминальных авторитетов.
Варяг всегда считал Платонова обыкновенным крупным бизнесменом, не имеющим отношения к организованной преступности. Естественно, с поправкой на российскую действительность, в которой некоторая связь бизнеса с преступностью практически неизбежна.
До Варяга доходили слухи, что некоторые убийства предпринимателей средней руки могли быть заказаны Платоновым — но это в нашей стране в наше время вполне обычное явление. А чтобы похитить дочь главаря мафии, надо быть сумасшедшим. Платонов же в безумных поступках вроде бы не замечен.
Правда, черный БМВ х315АР связывают именно с его фирмой. Но как-то странно связывают. Будто бы информацию об этой машине и о том, что она имеет отношение к «Плутону», исходит от журналистки Ирины Лубенченко, которая внезапно исчезла без следа.
Между тем, источники в милиции сообщают, что Ирина интересовалась этой машиной в связи с расследованием о превращении бывших пионерлагерей в публичные дома. Об этом недвусмысленно сообщил в приватном разговоре с сослуживцами (среди которых был и информатор Варяга) старший оперуполномоченный угрозыска ГУВД Сорокин.
Пионерлагерь, превращенный в публичный дом, на всю округу был один и принадлежал он отнюдь не Платонову, а группировке Варяга. Именно люди Варяга в свое время предупреждали редактора «Молодого Петербурга» Веру Попову, что с ее детьми могут случиться неприятности, если она не прекратит расследование Ирины Лубенченко о судьбе «Факела».
«Бригантиной» и «Плутоном» Ирина занялась позже.
Может, БМВ х315АР действительно имел отношение к «Факелу», а не к «Бригантине»? Может, Томилин был посетителем публичного дома, и Ирина засекла его там? Может, Томилин имеет что-то лично против Варяга, и потому интересовался его пригородным борделем, а потом похитил его дочь? Может, в «Факеле» среди девочек, оказывающих интим-услуги, оказалась какая-то родственница или любимая женщина Томилина, и похищение Марины — это его месть? И очень может быть, что для похищения Томилин нанял каких-то безбашенных подростков, для которых авторитет — пустой звук. Никто, кроме малолетних отморозков, не согласился бы на такое предприятие — а этим хоть бы что: они еще не знают, что такое смерть.
Варяг запросил сведения о Томилине и нашел в них крайне интересную информацию. Оказывается, Томилин год назад арестовывался по делу о попытке вымогательства в компании с неким Павианом — Павлом Бурцевым. А этот Бурцев числился, между прочим, членом группировки Варяга. Варяг разрешал своим людям проворачивать мелкие дела по их собственной инициативе — главное, чтобы это не наносило ущерба интересам всей группировки в целом. На таком мелком деле и попался Павиан, а при нем еще двое — Томилин и Дерюгин. Но что самое интересное, Павиан по этому делу сел на пять лет, а оба его подельника отделались условным наказанием за незаконное ношение оружия. Их участие в рэкете на следствии доказано не было.
Или их кто-то отмазал. Но точно не Варяг и не его люди. Ведь Павиана группировка отмазывать не стала.
Но может быть, именно из-за Павиана и всей той истории у Томилина зуб на Варяга? Тогда он вполне мог нанять малолеток для похищения его дочери.
А для отмороженного молодняка, промышляющего ограблением пьяниц и угонами машин с последующей продажей за бесценок, сумма в двадцать пять тысяч долларов вполне может казаться астрономической.
Вот только в последние дни пацан, который звонит по телефону, начал валять Ваньку — откладывать обмен денег на девушку, выдвигать какие-то новые условия, менять планы и отменять их без предупреждения.
Уже дважды боевики Варяга поднимались по тревоге — шантажисты назначали время и место обмена, и Варяг готовился перехватить их при отходе. Но оба раза все было напрасно.
То ли эти ребята не были такими лохами, какими представлял их Варяг, то ли они поняли, что двадцать пять тысяч — слишком маленькая сумма для такого дела, то ли ловушки, которые готовили люди Варяга, были слишком грубо сработаны, но только с обменом ничего не получалось.
В последний раз парень нес полную околесицу. Похоже, он обкурился до абсолютной невменяемости, его пробивало на беспричинный смех и тянуло на сексуальные темы, а суть очередного сообщения заключалась в том, что похитители передумали брать за Марину деньги, потому что она гораздо лучше подходит для другого дела.
— Дедуля, я даже скажу тебе, для какого. Только на ушко, чтобы никто не слышал, — заплетающимся языком повторял пацан и очень живо и красочно описывал, для какого именно дела наиболее пригодна Марина.
Правда, пару раз он назвал девушку Машей, но Варяг не обратил на это внимания. Марина в своих безумных похождениях называла себя и Марией, и Маргаритой, и Малгожатой, и Майей и даже Ариной Родионовной.
Если бы не убитые охранники, то Варяг охотно поверил бы, что Марина сама организовала все это. В то, что она могла включить в инсценировку похищения всамделишное убийство, он, однако, верить не хотел.
У звонившего было не только желание получить деньги за Марину. У него имелись доказательства того, что дочь Варяга действительно находится в его руках. Несколько раз он прокручивал по телефону короткие, секунд по десять-пятнадцать, реплики Марины, записанные на магнитофон. Варяг узнал голос дочери.
Сначала паренек потребовал миллион долларов. После этого с ним побеседовал лично Варяг, который сказал, между прочим, следующее:
— Ты, ублюдок, хоть знаешь, что такое миллион долларов? Да если я заплачу лимон баксов своим людям, они тебя из-под земли достанут и сотрут в такой порошок, что на Страшном суде костей не соберут. Вся страна на ушах стоять будет, пока тебя не приведут ко мне. Ты понял, урод?
После такого разговора паренек снизил сумму выкупа до ста тысяч, и тогда Варяг решил его проверить.
— Десять тысяч и ни копейки больше, — сказал он, выслушав очередной поток угроз убить Марину немедленно, если деньги не будут приготовлены к завтрашнему дню.
— Пятнадцать, — мгновенно среагировал пацан, но тут же поправился, сообразив, что можно поторговаться еще: — Не, лучше двадцать пять.
— Мы что с тобой, в бирюльки играем? Если я говорю пятнадцать — значит, пятнадцать, и больше никаких разговоров.
— Двадцать, — отрезал пацан и повесил трубку.
Этот разговор укрепил уверенность Варяга в том, что предположения, будто к похищению Марины имеет отношение Платонов или конкуренты из других мафиозных кланов — это чистая туфта.
После неудачного налета РУОП на платоновскую базу горячие головы из числа приближенных Варяга рекомендовали ему устроить свой налет и разнести бывшую «Бригантину» в клочья, до самого фундамента. Но Варяг не хотел большой войны и не верил, что Платонов может быть настолько глуп, чтобы похитить дочь сильнейшего из городских криминальных авторитетов.
Варяг всегда считал Платонова обыкновенным крупным бизнесменом, не имеющим отношения к организованной преступности. Естественно, с поправкой на российскую действительность, в которой некоторая связь бизнеса с преступностью практически неизбежна.
До Варяга доходили слухи, что некоторые убийства предпринимателей средней руки могли быть заказаны Платоновым — но это в нашей стране в наше время вполне обычное явление. А чтобы похитить дочь главаря мафии, надо быть сумасшедшим. Платонов же в безумных поступках вроде бы не замечен.
Правда, черный БМВ х315АР связывают именно с его фирмой. Но как-то странно связывают. Будто бы информацию об этой машине и о том, что она имеет отношение к «Плутону», исходит от журналистки Ирины Лубенченко, которая внезапно исчезла без следа.
Между тем, источники в милиции сообщают, что Ирина интересовалась этой машиной в связи с расследованием о превращении бывших пионерлагерей в публичные дома. Об этом недвусмысленно сообщил в приватном разговоре с сослуживцами (среди которых был и информатор Варяга) старший оперуполномоченный угрозыска ГУВД Сорокин.
Пионерлагерь, превращенный в публичный дом, на всю округу был один и принадлежал он отнюдь не Платонову, а группировке Варяга. Именно люди Варяга в свое время предупреждали редактора «Молодого Петербурга» Веру Попову, что с ее детьми могут случиться неприятности, если она не прекратит расследование Ирины Лубенченко о судьбе «Факела».
«Бригантиной» и «Плутоном» Ирина занялась позже.
Может, БМВ х315АР действительно имел отношение к «Факелу», а не к «Бригантине»? Может, Томилин был посетителем публичного дома, и Ирина засекла его там? Может, Томилин имеет что-то лично против Варяга, и потому интересовался его пригородным борделем, а потом похитил его дочь? Может, в «Факеле» среди девочек, оказывающих интим-услуги, оказалась какая-то родственница или любимая женщина Томилина, и похищение Марины — это его месть? И очень может быть, что для похищения Томилин нанял каких-то безбашенных подростков, для которых авторитет — пустой звук. Никто, кроме малолетних отморозков, не согласился бы на такое предприятие — а этим хоть бы что: они еще не знают, что такое смерть.
Варяг запросил сведения о Томилине и нашел в них крайне интересную информацию. Оказывается, Томилин год назад арестовывался по делу о попытке вымогательства в компании с неким Павианом — Павлом Бурцевым. А этот Бурцев числился, между прочим, членом группировки Варяга. Варяг разрешал своим людям проворачивать мелкие дела по их собственной инициативе — главное, чтобы это не наносило ущерба интересам всей группировки в целом. На таком мелком деле и попался Павиан, а при нем еще двое — Томилин и Дерюгин. Но что самое интересное, Павиан по этому делу сел на пять лет, а оба его подельника отделались условным наказанием за незаконное ношение оружия. Их участие в рэкете на следствии доказано не было.
Или их кто-то отмазал. Но точно не Варяг и не его люди. Ведь Павиана группировка отмазывать не стала.
Но может быть, именно из-за Павиана и всей той истории у Томилина зуб на Варяга? Тогда он вполне мог нанять малолеток для похищения его дочери.
А для отмороженного молодняка, промышляющего ограблением пьяниц и угонами машин с последующей продажей за бесценок, сумма в двадцать пять тысяч долларов вполне может казаться астрономической.
Вот только в последние дни пацан, который звонит по телефону, начал валять Ваньку — откладывать обмен денег на девушку, выдвигать какие-то новые условия, менять планы и отменять их без предупреждения.
Уже дважды боевики Варяга поднимались по тревоге — шантажисты назначали время и место обмена, и Варяг готовился перехватить их при отходе. Но оба раза все было напрасно.
То ли эти ребята не были такими лохами, какими представлял их Варяг, то ли они поняли, что двадцать пять тысяч — слишком маленькая сумма для такого дела, то ли ловушки, которые готовили люди Варяга, были слишком грубо сработаны, но только с обменом ничего не получалось.
В последний раз парень нес полную околесицу. Похоже, он обкурился до абсолютной невменяемости, его пробивало на беспричинный смех и тянуло на сексуальные темы, а суть очередного сообщения заключалась в том, что похитители передумали брать за Марину деньги, потому что она гораздо лучше подходит для другого дела.
— Дедуля, я даже скажу тебе, для какого. Только на ушко, чтобы никто не слышал, — заплетающимся языком повторял пацан и очень живо и красочно описывал, для какого именно дела наиболее пригодна Марина.
Правда, пару раз он назвал девушку Машей, но Варяг не обратил на это внимания. Марина в своих безумных похождениях называла себя и Марией, и Маргаритой, и Малгожатой, и Майей и даже Ариной Родионовной.
Если бы не убитые охранники, то Варяг охотно поверил бы, что Марина сама организовала все это. В то, что она могла включить в инсценировку похищения всамделишное убийство, он, однако, верить не хотел.
Письмо
Письмо, которое главный редактор «Молодого Петербурга» Вера Попова получила по электронной почте, было кратким и состояло из двух частей.
Первая часть была написана в дружеском тоне и гласила буквально следующее:
«Вера Петровна!
Знаю, что вы беспокоитесь обо мне, но это зря. Прошу прощения, что уехала без предупреждения, но так было нужно, чтобы сбить со следа тех, кто охотится за мной. А еще я встретила человека, который мне очень помог и с которым я смогу немного отдохнуть от работы. Не хочу, чтобы кто-то узнал, где я, поэтому и шлю письмо через Интернет. Так нужно, чтобы запутать врагов».
Вторая часть представляла собой составленное по всей форме заявление об уходе с работы по собственному желанию.
Выглядело все это довольно правдоподобно — особенно стиль. «И это зря» и «чтобы запутать врагов» — это были любимые выражения Ирины, которые она употребляла к месту и не к месту и в устной речи, и в газетных материалах.
Но имелись в этом письме и некоторые несуразности. Во-первых, Ирина называла редактора по имени-отчеству только в минуты сильного раздражения. А во-вторых, заявление об уходе — не такой документ, который можно в обезличенной форме передавать по электронной почте. Без собственноручной подписи Ирины редактор все равно не имела права предпринимать какие-либо действия по этому заявлению.
Впрочем, теперь Вера Петровна не имеет права также уволить Ирину за прогулы — ведь существует заявление об уходе по собственному желанию, пусть и не вполне правильно оформленное. Может, Ирина прислала это заявление именно с такой целью?
Однако передавая копию письма следователю, ведущему дело об исчезновении Ирины, вера Петровна решительно сказала:
— Я не верю, что это от нее. Во-первых, Ирина не могла так поступить, а во-вторых, она не могла так написать.
— Что именно вам не нравится в этом письме? — поинтересовался следователь.
— Прежде всего обращение. Между нами всего двенадцать лет разницы, и она всегда звала меня просто Верой. По имени-отчеству Ира обращалась ко мне только когда злилась или была не в духе.
— Это несерьезно, Вера Петровна. Она когда-нибудь раньше писала вам письма?
— Нет. Разве что записки.
— Ну вот. Вполне возможно, что в столь важном письме она предпочла более официальную форму. Обращения. Для солидности. Не мне вас учить, что письменная речь радикальным образом отличается от устной.
— А заявление?
— Что — заявление?
— Заявление об уходе без личной подписи — не документ. И Ирина прекрасно об этом знает. Если ей приспичило воспользоваться электронной почтой, почему бы не написать заявление от руки, а затем отсканировать и переслать в графическом файле? И вообще, почему бы ей не позвонить в конце концов?
— Ну откуда же я знаю, — пожал плечами следователь. — У нее могла быть тысяча причин. Для меня очевидно одно — Ирина Лубенченко больше не может считаться пропавшей без вести. У меня есть все основания полагать, что это письмо пришло непосредственно от нее, а у вас нет доказательств обратного.
Выслушав это, Вера Петровна поняла, что совершила ошибку, показав письмо следователю.
А следователь прекрасно понимал, что в словах редактора «Молодого Петербурга» есть резон — однако установка, данная сверху, требовала спустить это дело на тормозах — а с появлением письма за подписью Ирины появились реальные основания закрыть дело и забыть о нем, как о глупом недоразумении.
Чтобы отвязаться от Веры Петровны, следователь даже назначил филологическую экспертизу, заранее зная, что текст слишком мал, чтобы по нему можно было дать однозначный ответ.
Напрасно Вера Петровна настаивала на том, что эта экспертиза ничего не докажет.
— Даже если она сама набирала текст на компьютере, это ничего не значит. Есть много способов заставить человека сделать что-то против его воли, — говорила она. — Гипноз, пытки, угроза убийством — да мало ли что.
— Совершенно согласен с вами, — отвечал на это следователь. — И именно поэтому предполагаемым злоумышленникам незачем было прибегать к электронной почте. Они могли заставить ее просто позвонить.
Первая часть была написана в дружеском тоне и гласила буквально следующее:
«Вера Петровна!
Знаю, что вы беспокоитесь обо мне, но это зря. Прошу прощения, что уехала без предупреждения, но так было нужно, чтобы сбить со следа тех, кто охотится за мной. А еще я встретила человека, который мне очень помог и с которым я смогу немного отдохнуть от работы. Не хочу, чтобы кто-то узнал, где я, поэтому и шлю письмо через Интернет. Так нужно, чтобы запутать врагов».
Вторая часть представляла собой составленное по всей форме заявление об уходе с работы по собственному желанию.
Выглядело все это довольно правдоподобно — особенно стиль. «И это зря» и «чтобы запутать врагов» — это были любимые выражения Ирины, которые она употребляла к месту и не к месту и в устной речи, и в газетных материалах.
Но имелись в этом письме и некоторые несуразности. Во-первых, Ирина называла редактора по имени-отчеству только в минуты сильного раздражения. А во-вторых, заявление об уходе — не такой документ, который можно в обезличенной форме передавать по электронной почте. Без собственноручной подписи Ирины редактор все равно не имела права предпринимать какие-либо действия по этому заявлению.
Впрочем, теперь Вера Петровна не имеет права также уволить Ирину за прогулы — ведь существует заявление об уходе по собственному желанию, пусть и не вполне правильно оформленное. Может, Ирина прислала это заявление именно с такой целью?
Однако передавая копию письма следователю, ведущему дело об исчезновении Ирины, вера Петровна решительно сказала:
— Я не верю, что это от нее. Во-первых, Ирина не могла так поступить, а во-вторых, она не могла так написать.
— Что именно вам не нравится в этом письме? — поинтересовался следователь.
— Прежде всего обращение. Между нами всего двенадцать лет разницы, и она всегда звала меня просто Верой. По имени-отчеству Ира обращалась ко мне только когда злилась или была не в духе.
— Это несерьезно, Вера Петровна. Она когда-нибудь раньше писала вам письма?
— Нет. Разве что записки.
— Ну вот. Вполне возможно, что в столь важном письме она предпочла более официальную форму. Обращения. Для солидности. Не мне вас учить, что письменная речь радикальным образом отличается от устной.
— А заявление?
— Что — заявление?
— Заявление об уходе без личной подписи — не документ. И Ирина прекрасно об этом знает. Если ей приспичило воспользоваться электронной почтой, почему бы не написать заявление от руки, а затем отсканировать и переслать в графическом файле? И вообще, почему бы ей не позвонить в конце концов?
— Ну откуда же я знаю, — пожал плечами следователь. — У нее могла быть тысяча причин. Для меня очевидно одно — Ирина Лубенченко больше не может считаться пропавшей без вести. У меня есть все основания полагать, что это письмо пришло непосредственно от нее, а у вас нет доказательств обратного.
Выслушав это, Вера Петровна поняла, что совершила ошибку, показав письмо следователю.
А следователь прекрасно понимал, что в словах редактора «Молодого Петербурга» есть резон — однако установка, данная сверху, требовала спустить это дело на тормозах — а с появлением письма за подписью Ирины появились реальные основания закрыть дело и забыть о нем, как о глупом недоразумении.
Чтобы отвязаться от Веры Петровны, следователь даже назначил филологическую экспертизу, заранее зная, что текст слишком мал, чтобы по нему можно было дать однозначный ответ.
Напрасно Вера Петровна настаивала на том, что эта экспертиза ничего не докажет.
— Даже если она сама набирала текст на компьютере, это ничего не значит. Есть много способов заставить человека сделать что-то против его воли, — говорила она. — Гипноз, пытки, угроза убийством — да мало ли что.
— Совершенно согласен с вами, — отвечал на это следователь. — И именно поэтому предполагаемым злоумышленникам незачем было прибегать к электронной почте. Они могли заставить ее просто позвонить.