Страница:
– Пойдем.
Она повела его в спальню и тихо прикрыла дверь.
Теперь Жакоб поцеловал ее куда нетерпеливей, его действия стали более решительными, уверенными. Он обхватил ее тело руками, прикрыл ладонями ее груди. Потом быстро расстегнул платье, и шуршащий шелк соскользнул на пол. Минуту спустя оба они стояли обнаженные. Матильда затаила дыхание. Она никогда еще не видела обнаженного мужчину – античные скульптуры в счет не шли. Принцессу поразила красота мужского тела – сильная шея, рельефный торс, обтянутые упругой кожей мышцы. Ее взгляд проследовал ниже, и Матильда замерла от ужаса. Нет, у нее внутри слишком мало места! Она вспомнила острую, обжигающую боль, свое разочарование, бред отца, унизительные мысли.
Жакоб почувствовал ее внезапный страх, и от этого его возбуждение еще больше усилилось. Он жадно скользил пальцами по ее телу; его рука нежно коснулась ее лона, и Матильда удивленно вскрикнула. Ее поразительная неискушенность действовала на него опьяняюще. Неужели она настолько невинна? Эта мысль наполнила его трепетом. Жакоб нежно уложил принцессу на постель, подвел ее дрожащие пальцы к своему пенису. Прохладная рука коснулась разгоряченной плоти. Жакоб охнул, прильнул лицом к ее груди. Этот тихий стон, ощущение звериной силы, пульсирующей у нее в ладони, помогли Матильде избавиться от страха. В ней поднялось волной неведомое ощущение, тело само исторгло влагу. Изогнув спину, принцесса прошептала его имя. Внезапно ей захотелось, чтобы Жакоб проник в нее. Никогда в жизни она не испытывала столь сильного, непреодолимого желания.
Потом они лежали рядом, на смятых тонких простынях, учащенно дыша. Матильда изумленно гладила его тело, потом прижалась щекой к его мускулистой груди, посмотрела ему в глаза. Ее взгляд лучился.
– Я и представить себе не могла. Даже не подозревала… Жакоб ласково улыбнулся. Притянул ее к себе, стал целовать нос, губы, веки. Матильда почувствовала, что его пенис вновь набухает, и это поразило ее еще больше. Неужели возможно, чтобы такое произошло опять, и так скоро? Жакоб взял ее за бедра и усадил на себя. От невыразимого наслаждения принцесса вскрикнула.
Когда они, разъединившись, легли вновь, покрытые испариной, Жакоб иронически заметил:
– А об этом ты имела понятие?
Матильда села на постели и отвернулась.
– Ты не должен надо мной смеяться, – тихо сказала она со слезами на глазах. – Какой бы ты ни был умный, тебе этого не понять. Ты не представляешь, как мучительно думать, что ты – уродина, что ты обречена на вечное несчастье, испытывать унижение и беспомощность всякий раз, когда твоего тела касается мужчина.
И Матильда рассказала ему то, о чем никогда и ни с кем не говорила: о себе, о Фредерике, об отце. Ее рассказ был сбивчив и бессвязен – от одного мучительного воспоминания к другому. Жакоб нежно гладил ее, успокаивал пробудившуюся от сна маленькую девочку, живущую в душе принцессы. Ему хотелось хоть как-то возместить перенесенные ею страдания. Жакоб крепко обнял принцессу, дал ей выплакаться. Его голое плечо было мокрым от ее слез.
Потом они уснули. И Матильде снилось, что на нее навалился Фредерик; его массивная туша не дает ей вздохнуть. Она изо всех сил отталкивает мужа, но вдруг видит, что это не муж, а отец. Отец ругается последними словами, а она прижимается к нему и стонет: «Я тебя люблю». Принцесса проснулась в холодной испарине. Увидела, что лежит, обняв Жакоба. Он обернулся, поцеловал ее, и его любящий взгляд принес ей успокоение.
Шли недели. Жакоб и Матильда встречались так часто, как только было возможно. В перерывах между встречами оба витали в облаках, думая только друг о друге. Никогда еще Жакоб не встречал женщину, которая так волновала бы его и давала бы ему столько счастья. Принцесса же вообще впервые в жизни испытывала любовь, она была всецело поглощена этим чувством. Сбросив годы мучительных сомнений, сексуально раскрепостившись, она обнаружила в себе неизведанные глубины. Матильда стала еще остроумнее, еще великодушнее, еще ярче. Весь мир для нее и Жакоба сосредоточился в ее квартире. Именно там пульсировала концентрированная энергия их совместного существования. Занятия любовью перемежались оживленными беседами о сексе, психиатрии, политике, образовании и психоанализе, которым Жакоб интересовался все больше и больше. Кроме того, они с удовольствием сплетничали о друзьях и общих знакомых.
Как-то раз Жакоб поведал ей, как беспокоит его финансовая ситуация семьи Бреннеров. Крах на бирже подорвал благосостояние родителей Жака. Леди Леонора была близка к самоубийству, а ее супруг, погрузившись в отчаяние, совершенно утратил инициативу. Жак тоже был совершенно подавлен и лишь беспомощно наблюдал, как его мать топит горе в алкоголе.
Через несколько дней после этого разговора Жардину внезапно позвонил Жак и сказал, что произошло чудо. Какой-то неизвестный благодетель выступил поручителем по обязательствам компании Бреннера-старшего, тем самым помешав банкротству. Жак сказал, что уж он позаботится о том, чтобы эта благословенная передышка не оказалась бессмысленной.
Рассказывая об этом удивительном событии Матильде, Жакоб внимательно следил за выражением ее лица.
– Какая чудесная новость, – радостно улыбнулась она. – Я просто счастлива.
– Это твоих рук дело?
– Моих рук дело? – невинно воззрилась она на него. – С чего ты взял? – Матильда шаловливо провела рукой по его волосам. – Вообще-то, считай, что это твоих рук дело.
Обо всем догадавшись, Жакоб страстно ее поцеловал.
От его объятий принцесса становилась все смелее и смелее. Ей хотелось объявить всему миру о своем счастье, но взамен она была вынуждена довольствоваться радостями таинственности. Например, она заявлялась в салон или кафе, где часто бывал Жакоб, и делала вид, что едва знакома с доктором Жардином, задавала ему всякие бессмысленные, провокационные вопросы. Жакоб изображал холодность, подыгрывая ей и получая не меньшее удовольствие от этих маленьких спектаклей. Потом, уединившись в квартире на Елисейских полях, они весело хохотали над своими импровизациями.
Как-то раз им выпало редкое счастье провести ночь вдвоем. Жакоб приехал к принцессе, сгорая от радостного предвкушения. Его темные глаза сияли счастливым блеском. Как только слуги удалились, он подхватил принцессу на руки.
– Сегодня я приготовил для тебя сюрприз.
– Неужели? – она кокетливо прикрыла глаза густыми ресницами. – Надеюсь, не ужин в отеле «Ритц». Я надеялась, что мы проведем вечер и ночь вдвоем.
Ее длинные пальцы любовно провели по его лицу и скользнули под воротник рубашки.
Жакоб остановил ее руку:
– Бесстыдство августейших особ переходит все границы! – с шутливым возмущением покачал он головой.
По лицу Матильды пробежала тень. Она отвернулась и отошла в угол просторной комнаты. В задумчивости облокотилась о подоконник.
– Я кажусь тебе бесстыдной, Жакоб? Ты от меня устал?
Внезапно ей пришло в голову, что Жакоб, возможно, пресытился ею, что ему наскучило проводить время с ней наедине. Ведь это из-за нее они вынуждены скрываться от посторонних глаз. Принцесса виновата в том, что он не может показаться с ней на людях. С другой женщиной Жакоб был бы свободен, вел бы себя иначе. Иначе, но как? Матильда имела об этом весьма смутное представление. Может быть, даже занятия любовью, которые кажутся ей такими восхитительными, тоже начали ему приедаться?
Жакоб смотрел на нее. В длинном парчовом платье принцесса выглядела так, словно и в самом деле приготовилась провести вечер в роскошном ресторане. Или, точнее, на балу у какого-нибудь средневекового принца. Жакоб не понял, чем вызвана смена ее настроения, но почувствовал, что обидел ее.
Он нежно взял Матильду за руку.
– Я обожаю твое бесстыдство, – тихо сказал он.
Матильда заколебалась, и тогда он обнял ее, ласково поцеловал. Эта ее постоянная неуверенность необычайно его возбуждала.
– Смотри, как ты мне нравишься, – прошептал он ей на ухо, прижимаясь и кладя ее руку на свою затвердевшую плоть. Когда он начал гладить ее груди, Матильда тихо застонала, и, вдыхая мускусный аромат ее волос, Жакоб преисполнился еще большей страстью.
Обычно они не спешили кидаться в объятия друг другу, дожидаясь вечера – нужно было скинуть груз повседневных забот, абстрагироваться от той жизни, которую они вели независимо друг от друга. Лишь после этого магия соединения двух душ и тел завладевала ими полностью. Но сегодня Жакоб не смог терпеть – они занялись любовью прямо в салоне, на диване. Жардин почувствовал, что Матильда в этом нуждается, и страстно удовлетворил ее потребность.
Потом они со смехом смотрели на одежду, разбросанную по полу так, словно комната стала свидетельницей пылкого любовного свидания двух подростков.
– А теперь, ваше высочество, – сказал Жакоб, лаская ее обнаженное тело, – вернемся к сюрпризу, о котором я уже упоминал. Сейчас вы узнаете, в чем состоит истинное бесстыдство августейших особ.
Он зловеще улыбнулся, встал, поднял с пола свой пиджак и достал из внутреннего кармана небольшую книжку. Эффектно открыл первую страницу, стал читать: «В салоне некоей мадам Р. случилось странное происшествие…»
На лице Матильды вспыхнул румянец.
– Вот я и раскрыл вас, Ролан Дюби. – Жакоб страстно поцеловал ее. – Разве это не бесстыдство – писать такие книги под мужским псевдонимом? Никто, кроме тебя, на такое не осмелился бы.
– Тс-с, – поднесла палец к губам Матильда. – Тебя могут услышать читатели.
Но ей было приятно, что Жакоб раскрыл ее тайну.
Несколько недель спустя принцесса сообщила Жакобу, что ее сыновья уезжают к отцу. Это означало, что Матильда и Жакоб могут ненадолго поехать куда-нибудь вдвоем. Жардин сумел освободиться на целых пять дней – был канун Пасхи. Прохладным и солнечным утром они отправились в путь в белом «мерседесе» Жакоба. Открытый автомобиль мчался по обсаженному деревьями шоссе, длинный шарф Матильды развевался по ветру, а мимо неспешно проплывали мирные деревенские пейзажи. Принцесса то и дело поглядывала на профиль Жакоба, на это сильное, сосредоточенное лицо, всецело поглощенное движением. Рука принцессы сама собой опустилась на его бедро. Лицо Жардина озарилось короткой улыбкой.
– Чуть позже, – сказал он и вновь посерьезнел.
Жакоб обожал водить машину. Ему нравилось слушать, как гудит мощный мотор, а бесконечная лента шоссе приводила его в мечтательное состояние. Изредка он посматривал на Матильду. Она была необычайно хороша в небесно-голубом костюме, ее волосы и шарф трепетали на ветру. Сердце Жакоба сжималось от счастья. Он никак не мог поверить, что они наконец едут куда-то вдвоем.
Когда солнце поднялось высоко, они остановились на лугу под раскидистыми вязами и устроили пикник. Матильда захватила с собой всевозможные деликатесы: перепелиные яйца, черную икру, гусиный паштет, хрустящие круассаны, изысканные фрукты, белое вино, овощи. Раскладывая всю эту снедь на белоснежной скатерти, принцесса случайно задела Жакоба плечом. Он крепко стиснул ее руку, и у Матильды от блаженства закружилась голова. Она взглянула ему в глаза, увидела, что в них играют золотистые искры. Безоглядная, неудержимая страсть захлестнула все ее существо. Матильду не уставало поражать то, что желание заниматься с ним любовью со временем в ней не притуплялось, а, наоборот, усиливалось. По сжатым губам Жакоба, по веселому блеску в его глазах она поняла, что он испытывает то же самое.
– Давай прямо сейчас, – сказала она.
Жардин шутливо вскинул брови:
– Как, ваше высочество? Сейчас, прямо на траве?!
Матильда нервно улыбнулась и кивнула, расстегивая пуговицы у него на рубашке. Жакоб подхватил ее на руки, отнес в тень. Матильда прижалась к нему, потянулась рукой к его паху и убедилась, что Жакоб готов к любви. Дрожащими руками она расстегнула его брюки, высвободила пенис, лизнула его. Жакоб содрогнулся, опрокинул ее на землю, стянул белье и увидел, что кружево пропитано влагой. Они свирепо впились друг в друга и почти сразу же оба кончили.
Немного отдышавшись, Жакоб взглянул на ее разгоряченное лицо и покачал головой:
– Подумать только! Эта женщина считала себя фригидной!
Матильда хрипло рассмеялась.
– Просто мне нужен был опытный доктор, – поддразнила его она.
– Что ж, опытный доктор рекомендует вам немного подкрепиться. Мне бы не хотелось, чтобы о вашем высочестве говорили, будто вы морите своих любовников голодом.
– Любовников? – переспросила она. – Что означает множественное число? Или вы, сударь, намекаете, что один стоите двоих, троих, а то и четверых? Не будем преувеличивать.
Матильда вызывающе изогнулась.
– Ну уж нет, хватит! – Жакоб потянул ее за руку. – Давай поедим. Кроме того, употребила ли ты пищу духовную, которой я тебя снабдил в прошлый раз? Ты прочитала то, что Фрейд пишет о деле Доры?
Матильда кивнула:
– Да. И считаю, что твой обожаемый учитель ничего не смыслит в женщинах.
Жакоб хотел ответить, но в эту минуту она положила ему в рот кусок булки.
– Не спорь со мной, жалкий мужчина. Тебе еще предстоит многому научиться.
Так прошли четыре счастливых дня. Они съездили в Орлеан, побродили по прохладным нефам древнего собора, исследовали долину Луары. Правда, знаменитые замки они объезжали стороной, ибо их владельцы были знакомы с принцессой. Влюбленные останавливались в маленьких гостиницах под именем месье и мадам Жардин. По ночам скрипучие постели чуть не рассыпались под напором их страсти. Взявшись за руки, Жакоб и Матильда бродили по извилистым тропам, делая привалы в тех местах, где их заставал очередной приступ желания – в тенистой излучине реки, на склоне плавного холма. Они были счастливы до самозабвения. Но Матильду все время преследовала мысль, что никогда в жизни ей больше не испытать такого блаженства.
В последний вечер они сидели на террасе маленького ресторана, глядя на реку. Внезапно Матильда объявила:
– На следующей неделе я возвращаюсь в Данию.
У Жакоба вытянулось лицо.
– Но почему? Ты мне ничего об этом не говорила. Ни слова!
Он почувствовал себя обманутым, преданным и очень разозлился.
– Я не хотела портить нам радость. Я боялась…
Матильда опустила глаза и провела вилкой по тарелке.
Ей было трудно говорить. Она не хотела, чтобы счастливая пора закончилась, но выбора не было. Принцесса и так уже превысила допустимый срок пребывания в Париже.
– Но ведь ты говорила, что Фредерик ничего для тебя не значит! Ты остаешься его женой лишь из-за детей, из-за своего социального положения!
Жакоб вцепился руками в стол. Ему хотелось ударить Матильду. Она его обманывала! Никогда раньше она не говорила о том, что может уехать.
– Я думала, ты все понимаешь.
Матильда замолчала. Она взглянула ему в глаза, чтобы он смог прочесть ее мысли, но Жакоб угрюмо отвернулся.
– Он мой муж, – просто сказала Матильда. – В мире, где я живу, это слово означает многое. Мне приходится мириться с условностями. Ежегодно я обязана проводить с Фредериком определенный отрезок времени. По-своему Фредерик относится ко мне неплохо. Он заботлив, пытается меня понять. Он предоставил мне столько свободы, что его родня считает это недопустимым. Каждый год я приезжаю в Париж и живу здесь несколько месяцев. Таков уговор, и я не могу его нарушить. Не могу, – с нажимом повторила она. – Я должна вернуться.
Матильде казалось, что у нее от этих слов разобьется сердце.
Жакоб резко вскочил, чуть не перевернув стол. Порывисто выбежал с террасы. Матильда негромко крикнула что-то ему вслед, но он не обернулся. Сел в «мерседес», включил мотор, разогнался на полную скорость. Он бешено мчался по незнакомым дорогам, безрассудно давя на акселератор. Жакоб не знал, куда едет. Он думал только об одном: как она могла? И так неожиданно! Она относится к нему, как к какому-нибудь лакею, от которого можно избавиться одним небрежным словом!
На узком проселке фары высветили одинокого путника. Жакоб еле успел вывернуть руль. Громко заскрежетали тормоза. Сердце у Жардина колотилось, как бешеное, голова упала на руки. Он почувствовал, что щеки у него мокры от слез, хоть и сам не заметил, что плакал. В этой неподвижной позе Жакоб сидел долго. В конце концов он вернулся обратно в гостиницу. Была поздняя ночь. Чтобы не будить «мадам Жардин», он попросил у портье отдельную комнату. Мадам Жардин? Это словосочетание заставило его содрогнуться. Никогда Матильда не станет его женой. Как ему только в голову могла прийти подобная фантазия? Жакоб повалился на постель, не раздеваясь.
На рассвете его разбудила Матильда. Глаза ее были красны.
– Можно войти? – робко спросила она.
Жакоб посторонился, давая ей дорогу.
Принцесса молчала, глядя ему в глаза. Потом сделала шаг вперед, хотела припасть к его груди. Однако Жакоб стоял неподвижно.
– Я люблю тебя, – произнесла она тихо. – Люблю больше, чем кого-либо на свете. Всегда буду любить. Пожалуйста, верь мне. Мне очень жаль, что я не подготовила тебя заранее. Мне казалось, что так будет лучше.
Она беспомощно отвела глаза. Жакоб по-прежнему стоял молча.
– Я не могу нарушить условия, о которых договорилась с Фредериком. Мне невыносима мысль о том, что ни в чем не повинный человек, отец моих детей, будет страдать. Ведь он ничего о моей жизни не знает. – Ее голос звучал умоляюще. Выждав еще немного, Матильда отвернулась и с тихим достоинством сказала: – Хорошо. Я доберусь до Парижа сама.
Жакоб догнал ее у самой двери. Обнял, прижал к себе. Они долго стояли обнявшись.
– Жди меня, милый. Пожалуйста. – Матильда посмотрела в его искаженное мукой лицо. – Разлука будет недолгой. Я вырвусь к тебе как только сумею.
В ее голосе звучала неизъяснимая печаль. Жакоб кивнул. Потом улыбнулся и нежно поцеловал ее.
– Принцессам приходится повиноваться, – вздохнул он.
Жакоб знал, что не сможет поступить иначе. Не сейчас, когда их любовь переживает пору расцвета.
6
Она повела его в спальню и тихо прикрыла дверь.
Теперь Жакоб поцеловал ее куда нетерпеливей, его действия стали более решительными, уверенными. Он обхватил ее тело руками, прикрыл ладонями ее груди. Потом быстро расстегнул платье, и шуршащий шелк соскользнул на пол. Минуту спустя оба они стояли обнаженные. Матильда затаила дыхание. Она никогда еще не видела обнаженного мужчину – античные скульптуры в счет не шли. Принцессу поразила красота мужского тела – сильная шея, рельефный торс, обтянутые упругой кожей мышцы. Ее взгляд проследовал ниже, и Матильда замерла от ужаса. Нет, у нее внутри слишком мало места! Она вспомнила острую, обжигающую боль, свое разочарование, бред отца, унизительные мысли.
Жакоб почувствовал ее внезапный страх, и от этого его возбуждение еще больше усилилось. Он жадно скользил пальцами по ее телу; его рука нежно коснулась ее лона, и Матильда удивленно вскрикнула. Ее поразительная неискушенность действовала на него опьяняюще. Неужели она настолько невинна? Эта мысль наполнила его трепетом. Жакоб нежно уложил принцессу на постель, подвел ее дрожащие пальцы к своему пенису. Прохладная рука коснулась разгоряченной плоти. Жакоб охнул, прильнул лицом к ее груди. Этот тихий стон, ощущение звериной силы, пульсирующей у нее в ладони, помогли Матильде избавиться от страха. В ней поднялось волной неведомое ощущение, тело само исторгло влагу. Изогнув спину, принцесса прошептала его имя. Внезапно ей захотелось, чтобы Жакоб проник в нее. Никогда в жизни она не испытывала столь сильного, непреодолимого желания.
Потом они лежали рядом, на смятых тонких простынях, учащенно дыша. Матильда изумленно гладила его тело, потом прижалась щекой к его мускулистой груди, посмотрела ему в глаза. Ее взгляд лучился.
– Я и представить себе не могла. Даже не подозревала… Жакоб ласково улыбнулся. Притянул ее к себе, стал целовать нос, губы, веки. Матильда почувствовала, что его пенис вновь набухает, и это поразило ее еще больше. Неужели возможно, чтобы такое произошло опять, и так скоро? Жакоб взял ее за бедра и усадил на себя. От невыразимого наслаждения принцесса вскрикнула.
Когда они, разъединившись, легли вновь, покрытые испариной, Жакоб иронически заметил:
– А об этом ты имела понятие?
Матильда села на постели и отвернулась.
– Ты не должен надо мной смеяться, – тихо сказала она со слезами на глазах. – Какой бы ты ни был умный, тебе этого не понять. Ты не представляешь, как мучительно думать, что ты – уродина, что ты обречена на вечное несчастье, испытывать унижение и беспомощность всякий раз, когда твоего тела касается мужчина.
И Матильда рассказала ему то, о чем никогда и ни с кем не говорила: о себе, о Фредерике, об отце. Ее рассказ был сбивчив и бессвязен – от одного мучительного воспоминания к другому. Жакоб нежно гладил ее, успокаивал пробудившуюся от сна маленькую девочку, живущую в душе принцессы. Ему хотелось хоть как-то возместить перенесенные ею страдания. Жакоб крепко обнял принцессу, дал ей выплакаться. Его голое плечо было мокрым от ее слез.
Потом они уснули. И Матильде снилось, что на нее навалился Фредерик; его массивная туша не дает ей вздохнуть. Она изо всех сил отталкивает мужа, но вдруг видит, что это не муж, а отец. Отец ругается последними словами, а она прижимается к нему и стонет: «Я тебя люблю». Принцесса проснулась в холодной испарине. Увидела, что лежит, обняв Жакоба. Он обернулся, поцеловал ее, и его любящий взгляд принес ей успокоение.
Шли недели. Жакоб и Матильда встречались так часто, как только было возможно. В перерывах между встречами оба витали в облаках, думая только друг о друге. Никогда еще Жакоб не встречал женщину, которая так волновала бы его и давала бы ему столько счастья. Принцесса же вообще впервые в жизни испытывала любовь, она была всецело поглощена этим чувством. Сбросив годы мучительных сомнений, сексуально раскрепостившись, она обнаружила в себе неизведанные глубины. Матильда стала еще остроумнее, еще великодушнее, еще ярче. Весь мир для нее и Жакоба сосредоточился в ее квартире. Именно там пульсировала концентрированная энергия их совместного существования. Занятия любовью перемежались оживленными беседами о сексе, психиатрии, политике, образовании и психоанализе, которым Жакоб интересовался все больше и больше. Кроме того, они с удовольствием сплетничали о друзьях и общих знакомых.
Как-то раз Жакоб поведал ей, как беспокоит его финансовая ситуация семьи Бреннеров. Крах на бирже подорвал благосостояние родителей Жака. Леди Леонора была близка к самоубийству, а ее супруг, погрузившись в отчаяние, совершенно утратил инициативу. Жак тоже был совершенно подавлен и лишь беспомощно наблюдал, как его мать топит горе в алкоголе.
Через несколько дней после этого разговора Жардину внезапно позвонил Жак и сказал, что произошло чудо. Какой-то неизвестный благодетель выступил поручителем по обязательствам компании Бреннера-старшего, тем самым помешав банкротству. Жак сказал, что уж он позаботится о том, чтобы эта благословенная передышка не оказалась бессмысленной.
Рассказывая об этом удивительном событии Матильде, Жакоб внимательно следил за выражением ее лица.
– Какая чудесная новость, – радостно улыбнулась она. – Я просто счастлива.
– Это твоих рук дело?
– Моих рук дело? – невинно воззрилась она на него. – С чего ты взял? – Матильда шаловливо провела рукой по его волосам. – Вообще-то, считай, что это твоих рук дело.
Обо всем догадавшись, Жакоб страстно ее поцеловал.
От его объятий принцесса становилась все смелее и смелее. Ей хотелось объявить всему миру о своем счастье, но взамен она была вынуждена довольствоваться радостями таинственности. Например, она заявлялась в салон или кафе, где часто бывал Жакоб, и делала вид, что едва знакома с доктором Жардином, задавала ему всякие бессмысленные, провокационные вопросы. Жакоб изображал холодность, подыгрывая ей и получая не меньшее удовольствие от этих маленьких спектаклей. Потом, уединившись в квартире на Елисейских полях, они весело хохотали над своими импровизациями.
Как-то раз им выпало редкое счастье провести ночь вдвоем. Жакоб приехал к принцессе, сгорая от радостного предвкушения. Его темные глаза сияли счастливым блеском. Как только слуги удалились, он подхватил принцессу на руки.
– Сегодня я приготовил для тебя сюрприз.
– Неужели? – она кокетливо прикрыла глаза густыми ресницами. – Надеюсь, не ужин в отеле «Ритц». Я надеялась, что мы проведем вечер и ночь вдвоем.
Ее длинные пальцы любовно провели по его лицу и скользнули под воротник рубашки.
Жакоб остановил ее руку:
– Бесстыдство августейших особ переходит все границы! – с шутливым возмущением покачал он головой.
По лицу Матильды пробежала тень. Она отвернулась и отошла в угол просторной комнаты. В задумчивости облокотилась о подоконник.
– Я кажусь тебе бесстыдной, Жакоб? Ты от меня устал?
Внезапно ей пришло в голову, что Жакоб, возможно, пресытился ею, что ему наскучило проводить время с ней наедине. Ведь это из-за нее они вынуждены скрываться от посторонних глаз. Принцесса виновата в том, что он не может показаться с ней на людях. С другой женщиной Жакоб был бы свободен, вел бы себя иначе. Иначе, но как? Матильда имела об этом весьма смутное представление. Может быть, даже занятия любовью, которые кажутся ей такими восхитительными, тоже начали ему приедаться?
Жакоб смотрел на нее. В длинном парчовом платье принцесса выглядела так, словно и в самом деле приготовилась провести вечер в роскошном ресторане. Или, точнее, на балу у какого-нибудь средневекового принца. Жакоб не понял, чем вызвана смена ее настроения, но почувствовал, что обидел ее.
Он нежно взял Матильду за руку.
– Я обожаю твое бесстыдство, – тихо сказал он.
Матильда заколебалась, и тогда он обнял ее, ласково поцеловал. Эта ее постоянная неуверенность необычайно его возбуждала.
– Смотри, как ты мне нравишься, – прошептал он ей на ухо, прижимаясь и кладя ее руку на свою затвердевшую плоть. Когда он начал гладить ее груди, Матильда тихо застонала, и, вдыхая мускусный аромат ее волос, Жакоб преисполнился еще большей страстью.
Обычно они не спешили кидаться в объятия друг другу, дожидаясь вечера – нужно было скинуть груз повседневных забот, абстрагироваться от той жизни, которую они вели независимо друг от друга. Лишь после этого магия соединения двух душ и тел завладевала ими полностью. Но сегодня Жакоб не смог терпеть – они занялись любовью прямо в салоне, на диване. Жардин почувствовал, что Матильда в этом нуждается, и страстно удовлетворил ее потребность.
Потом они со смехом смотрели на одежду, разбросанную по полу так, словно комната стала свидетельницей пылкого любовного свидания двух подростков.
– А теперь, ваше высочество, – сказал Жакоб, лаская ее обнаженное тело, – вернемся к сюрпризу, о котором я уже упоминал. Сейчас вы узнаете, в чем состоит истинное бесстыдство августейших особ.
Он зловеще улыбнулся, встал, поднял с пола свой пиджак и достал из внутреннего кармана небольшую книжку. Эффектно открыл первую страницу, стал читать: «В салоне некоей мадам Р. случилось странное происшествие…»
На лице Матильды вспыхнул румянец.
– Вот я и раскрыл вас, Ролан Дюби. – Жакоб страстно поцеловал ее. – Разве это не бесстыдство – писать такие книги под мужским псевдонимом? Никто, кроме тебя, на такое не осмелился бы.
– Тс-с, – поднесла палец к губам Матильда. – Тебя могут услышать читатели.
Но ей было приятно, что Жакоб раскрыл ее тайну.
Несколько недель спустя принцесса сообщила Жакобу, что ее сыновья уезжают к отцу. Это означало, что Матильда и Жакоб могут ненадолго поехать куда-нибудь вдвоем. Жардин сумел освободиться на целых пять дней – был канун Пасхи. Прохладным и солнечным утром они отправились в путь в белом «мерседесе» Жакоба. Открытый автомобиль мчался по обсаженному деревьями шоссе, длинный шарф Матильды развевался по ветру, а мимо неспешно проплывали мирные деревенские пейзажи. Принцесса то и дело поглядывала на профиль Жакоба, на это сильное, сосредоточенное лицо, всецело поглощенное движением. Рука принцессы сама собой опустилась на его бедро. Лицо Жардина озарилось короткой улыбкой.
– Чуть позже, – сказал он и вновь посерьезнел.
Жакоб обожал водить машину. Ему нравилось слушать, как гудит мощный мотор, а бесконечная лента шоссе приводила его в мечтательное состояние. Изредка он посматривал на Матильду. Она была необычайно хороша в небесно-голубом костюме, ее волосы и шарф трепетали на ветру. Сердце Жакоба сжималось от счастья. Он никак не мог поверить, что они наконец едут куда-то вдвоем.
Когда солнце поднялось высоко, они остановились на лугу под раскидистыми вязами и устроили пикник. Матильда захватила с собой всевозможные деликатесы: перепелиные яйца, черную икру, гусиный паштет, хрустящие круассаны, изысканные фрукты, белое вино, овощи. Раскладывая всю эту снедь на белоснежной скатерти, принцесса случайно задела Жакоба плечом. Он крепко стиснул ее руку, и у Матильды от блаженства закружилась голова. Она взглянула ему в глаза, увидела, что в них играют золотистые искры. Безоглядная, неудержимая страсть захлестнула все ее существо. Матильду не уставало поражать то, что желание заниматься с ним любовью со временем в ней не притуплялось, а, наоборот, усиливалось. По сжатым губам Жакоба, по веселому блеску в его глазах она поняла, что он испытывает то же самое.
– Давай прямо сейчас, – сказала она.
Жардин шутливо вскинул брови:
– Как, ваше высочество? Сейчас, прямо на траве?!
Матильда нервно улыбнулась и кивнула, расстегивая пуговицы у него на рубашке. Жакоб подхватил ее на руки, отнес в тень. Матильда прижалась к нему, потянулась рукой к его паху и убедилась, что Жакоб готов к любви. Дрожащими руками она расстегнула его брюки, высвободила пенис, лизнула его. Жакоб содрогнулся, опрокинул ее на землю, стянул белье и увидел, что кружево пропитано влагой. Они свирепо впились друг в друга и почти сразу же оба кончили.
Немного отдышавшись, Жакоб взглянул на ее разгоряченное лицо и покачал головой:
– Подумать только! Эта женщина считала себя фригидной!
Матильда хрипло рассмеялась.
– Просто мне нужен был опытный доктор, – поддразнила его она.
– Что ж, опытный доктор рекомендует вам немного подкрепиться. Мне бы не хотелось, чтобы о вашем высочестве говорили, будто вы морите своих любовников голодом.
– Любовников? – переспросила она. – Что означает множественное число? Или вы, сударь, намекаете, что один стоите двоих, троих, а то и четверых? Не будем преувеличивать.
Матильда вызывающе изогнулась.
– Ну уж нет, хватит! – Жакоб потянул ее за руку. – Давай поедим. Кроме того, употребила ли ты пищу духовную, которой я тебя снабдил в прошлый раз? Ты прочитала то, что Фрейд пишет о деле Доры?
Матильда кивнула:
– Да. И считаю, что твой обожаемый учитель ничего не смыслит в женщинах.
Жакоб хотел ответить, но в эту минуту она положила ему в рот кусок булки.
– Не спорь со мной, жалкий мужчина. Тебе еще предстоит многому научиться.
Так прошли четыре счастливых дня. Они съездили в Орлеан, побродили по прохладным нефам древнего собора, исследовали долину Луары. Правда, знаменитые замки они объезжали стороной, ибо их владельцы были знакомы с принцессой. Влюбленные останавливались в маленьких гостиницах под именем месье и мадам Жардин. По ночам скрипучие постели чуть не рассыпались под напором их страсти. Взявшись за руки, Жакоб и Матильда бродили по извилистым тропам, делая привалы в тех местах, где их заставал очередной приступ желания – в тенистой излучине реки, на склоне плавного холма. Они были счастливы до самозабвения. Но Матильду все время преследовала мысль, что никогда в жизни ей больше не испытать такого блаженства.
В последний вечер они сидели на террасе маленького ресторана, глядя на реку. Внезапно Матильда объявила:
– На следующей неделе я возвращаюсь в Данию.
У Жакоба вытянулось лицо.
– Но почему? Ты мне ничего об этом не говорила. Ни слова!
Он почувствовал себя обманутым, преданным и очень разозлился.
– Я не хотела портить нам радость. Я боялась…
Матильда опустила глаза и провела вилкой по тарелке.
Ей было трудно говорить. Она не хотела, чтобы счастливая пора закончилась, но выбора не было. Принцесса и так уже превысила допустимый срок пребывания в Париже.
– Но ведь ты говорила, что Фредерик ничего для тебя не значит! Ты остаешься его женой лишь из-за детей, из-за своего социального положения!
Жакоб вцепился руками в стол. Ему хотелось ударить Матильду. Она его обманывала! Никогда раньше она не говорила о том, что может уехать.
– Я думала, ты все понимаешь.
Матильда замолчала. Она взглянула ему в глаза, чтобы он смог прочесть ее мысли, но Жакоб угрюмо отвернулся.
– Он мой муж, – просто сказала Матильда. – В мире, где я живу, это слово означает многое. Мне приходится мириться с условностями. Ежегодно я обязана проводить с Фредериком определенный отрезок времени. По-своему Фредерик относится ко мне неплохо. Он заботлив, пытается меня понять. Он предоставил мне столько свободы, что его родня считает это недопустимым. Каждый год я приезжаю в Париж и живу здесь несколько месяцев. Таков уговор, и я не могу его нарушить. Не могу, – с нажимом повторила она. – Я должна вернуться.
Матильде казалось, что у нее от этих слов разобьется сердце.
Жакоб резко вскочил, чуть не перевернув стол. Порывисто выбежал с террасы. Матильда негромко крикнула что-то ему вслед, но он не обернулся. Сел в «мерседес», включил мотор, разогнался на полную скорость. Он бешено мчался по незнакомым дорогам, безрассудно давя на акселератор. Жакоб не знал, куда едет. Он думал только об одном: как она могла? И так неожиданно! Она относится к нему, как к какому-нибудь лакею, от которого можно избавиться одним небрежным словом!
На узком проселке фары высветили одинокого путника. Жакоб еле успел вывернуть руль. Громко заскрежетали тормоза. Сердце у Жардина колотилось, как бешеное, голова упала на руки. Он почувствовал, что щеки у него мокры от слез, хоть и сам не заметил, что плакал. В этой неподвижной позе Жакоб сидел долго. В конце концов он вернулся обратно в гостиницу. Была поздняя ночь. Чтобы не будить «мадам Жардин», он попросил у портье отдельную комнату. Мадам Жардин? Это словосочетание заставило его содрогнуться. Никогда Матильда не станет его женой. Как ему только в голову могла прийти подобная фантазия? Жакоб повалился на постель, не раздеваясь.
На рассвете его разбудила Матильда. Глаза ее были красны.
– Можно войти? – робко спросила она.
Жакоб посторонился, давая ей дорогу.
Принцесса молчала, глядя ему в глаза. Потом сделала шаг вперед, хотела припасть к его груди. Однако Жакоб стоял неподвижно.
– Я люблю тебя, – произнесла она тихо. – Люблю больше, чем кого-либо на свете. Всегда буду любить. Пожалуйста, верь мне. Мне очень жаль, что я не подготовила тебя заранее. Мне казалось, что так будет лучше.
Она беспомощно отвела глаза. Жакоб по-прежнему стоял молча.
– Я не могу нарушить условия, о которых договорилась с Фредериком. Мне невыносима мысль о том, что ни в чем не повинный человек, отец моих детей, будет страдать. Ведь он ничего о моей жизни не знает. – Ее голос звучал умоляюще. Выждав еще немного, Матильда отвернулась и с тихим достоинством сказала: – Хорошо. Я доберусь до Парижа сама.
Жакоб догнал ее у самой двери. Обнял, прижал к себе. Они долго стояли обнявшись.
– Жди меня, милый. Пожалуйста. – Матильда посмотрела в его искаженное мукой лицо. – Разлука будет недолгой. Я вырвусь к тебе как только сумею.
В ее голосе звучала неизъяснимая печаль. Жакоб кивнул. Потом улыбнулся и нежно поцеловал ее.
– Принцессам приходится повиноваться, – вздохнул он.
Жакоб знал, что не сможет поступить иначе. Не сейчас, когда их любовь переживает пору расцвета.
6
Теннисный мяч звонко отлетел от ракетки Сильви Ковальской и приземлился именно в той точке корта, где следовало. Жерар бросился туда со всех ног, но поскользнулся и чуть не упал. Сильви жизнерадостно захохотала.
– 30:0! Еще один гейм, и сет мой. Давай-ка, просыпайся!
Игрок из Жерара был неважный, в остальном же этот юноша с милым щенячьим лицом ей очень нравился.
Стояло раннее лето 1935 года. Над загородным домом Поля и Жюли Эзаров в Фонтенбло сияло яркое солнце. Оно освещало теннисные корты, яркие газоны, тенистые рощи, согревало душу многочисленных гостей, съехавшихся сюда на выходные. Небо на горизонте клубилось грозовыми облаками, но никто не обращал на них внимания. Вокруг корта собралась небольшая компания. Там была ближайшая подруга Сильви Ковальской Каролин, отец Жерара, пузатый Эмиль Талейран, известный газетный магнат, хозяйка дома – Жюли Эзар и госпожа Талейран. Взрослые оживленно обсуждали намерение госпожи Эзар переделать сад по-новому. Один лишь Жакоб Жардин сидел чуть поодаль и молча наблюдал за игрой.
Сильви изготовилась к подаче, нанесла удар, отбила, выбежала к сетке, ударила еще раз. Короткая белая юбка обвевалась вокруг ее стройных ног, распущенные волосы золотистым нимбом светились над головой. Сильви чувствовала взгляд Жакоба, но избегала смотреть в ту сторону. За последние несколько недель она стала особенно чувствительна к этим взглядам, но продолжала проявлять непреклонность. Он сам во всем виноват. Ведь она просила его не знакомиться с Эзарами. Теперь ей приходится расплачиваться за его нетерпение. Не надеется же он, что она будет приходить к нему в комнату прямо в доме крестных родителей? С той самой ночи, когда Жакоб вручил ей кольцо с изумрудом, Сильви почти перестала у него появляться. Кольцо и в самом деле было великолепно. Она спрятала его в ящике секретера и время от времени любовалась сиянием изумруда. Однако носить кольцо отказывалась – оно лишало ее чувства свободы.
Сильви высоко подпрыгнула и резко ударила по мячу.
– Гейм проигран, – констатировал Жерар. – Мне никогда с тобой не справиться.
Сильви торжествующе оглянулась на Жакоба и увидела, что скамейка пуста. Она нахмурилась. Значит, поиграть с Жакобом не удастся. Хоть он всякий раз выигрывал, Сильви все равно любила состязаться с ним. Глядя, как ловко он движется по корту, как стремительно посылает мяч, она ощущала особую магнетическую близость, действовавшую на нее возбуждающе. Зачем он ушел?
– Где Жакоб? – спросила Сильви, подбегая к Каролин, которая загорала на траве. – Я хотела сыграть еще один гейм перед обедом.
Каролин показала в сторону. Размахивая ракеткой, Сильви быстро зашагала по тропинке, окутанной густым ароматом цветущего боярышника. Тропинка привела ее в небольшую рощицу, заросшую мхом, папоротником и лесными цветами. Ступая по мягкой земле, глядя на освещенные солнцем ветви, вдыхая пьянящий запах влажной зелени, Сильви вдруг вспомнила. Что же она вспомнила? Польшу, дом бабушки. Нахмурившись, Сильви с размаху ударила ракеткой по кустику папоротника и прогнала воспоминания прочь.
А вот и беседка. Из нее доносились голоса. Жакоб? Да, это его баритон. Жардин быстро что-то говорил. Сильви подкралась к незастекленному окну, намереваясь напугать Жакоба своим неожиданным появлением. Но в этот миг раздался еще один голос, женский. Сильви замерла. Принцесса Матильда! Тетя Жюли говорила, что принцесса должна сегодня приехать. Эта молодая женщина нравилась Сильви Ковальской гораздо больше, чем другие знакомые дамы. Принцесса была женщиной со стилем – гордая осанка, экстравагантные наряды. К тому же она никогда не говорила банальностей, как бесчисленные подруги крестной матери.
Сильви заглянула в окно и тут же отшатнулась, прижавшись к деревянной стене. Жакоб и принцесса стояли, взявшись за руки, и смотрели друг другу в глаза. Сильви затаила дыхание и прислушалась.
– Я и не знал, что ты вернулась в Париж.
– Да, несколько дней назад. Скоро уезжаю.
– Давно тебя не видел. Мне тебя не хватало.
Дальше Сильви слушать не стала. Она попятилась назад, взмахнула ракеткой и послала теннисный мяч прямо в принцессу. Потом, развернувшись, бросилась бежать. Она мчалась, не разбирая пути, через рощу. Задыхаясь, бросилась лицом в мягкий мох. Листья папоротника щекотали ее голые ноги. Сильви лежала и смотрела в землю. Она знала – здесь ее не найдут. Гости ходят только по тропинкам, в чащу не заглядывают. Когда-то бабушка говорила, что ее, несносную девчонку, невозможно найти, сколько ни ищи. Бывало, взрослые разыскивали ее и в лесу, и среди лугов, звали, кричали, но все тщетно. У маленькой Сильви было немало тайных убежищ.
Сильви так и не знала, действительно ли сердится на нее бабушка или только притворяется. Бабушка – так она называла свою старую няню – часто говорила вещи, понять которые было непросто. Старушка очень любила поболтать. Сильви обожала ее – особенно когда бабушка расчесывала ей волосы и рассказывала свои страшные сказки. Больше, чем бабушку, она любила, пожалуй, только Тадеуша. Мать, отец и гувернантки в счет не шли. Бабушка была уже совсем старенькая, в господский дом она приходила нечасто – лишь когда нужно было приготовить какое-нибудь особенное блюдо для гостей. Сильви помогала бабушке печь торты, лепить клецки. Бабушка выдавала ей в награду толстые куски хлеба, густо намазанного вишневым вареньем. Сильви и сейчас еще помнила этот необыкновенный вкус.
Девочкой она часто бегала через поле к бабушкиной избушке. Там пахло деревом, печной золой, капустой с изюмом. Они сидели на крыльце рядом – бабушка в кресле-качалке, Сильви на ступеньке. Старушка вязала и говорила, говорила, говорила. Особенно она любила сказку про пана, егеря и зайца.
– Мне нравятся егери, – однажды заявила Сильви.
– Ох уж эти мужчины, – вдохнула бабушка. – Всем им грош цена. Сначала они морочат нам голову сладкими словами, а потом растравят душу, наделают мальцов, и ищи-свищи. Больше всего они терпеть не могут сыновей.
– А папуш любит Тадеуша, – возразила Сильви.
– Твой папуш – дело другое. Он пан, не простой мужик.
Сильви стала спорить, и бабушка продолжила:
– У меня было пять ребятишек. Сначала девочка. Мой ничего, стерпел. А как пошли мальчики – четверо, один за другим, тут-то он и смылся. – Она воткнула длинную спицу в клубок шерсти. Двое мальчиков умерли. Представляешь, Сильвечка, двое моих сыночков?
Сильви заплакала.
Летний салон Эзаров был обставлен плетеной мебелью и китайскими безделушками – черными лакированными столиками с изображением цветов и птиц, шкафчиками эбенового дерева, тонкогорлыми вазами, мирно уживавшимися с ямайскими пальмами в кадках и тростниковыми креслами. Высокие окна выходили на террасу, где благоухала жимолость. Откуда-то доносились звуки сонаты Дебюсси, приковывая внимание собравшихся гостей.
Внезапно соната оборвалась. Шум голосов стал слышнее, потом, как по команде, затих. Принцесса Матильда и Жакоб, сидевшие в разных концах салона, обменялись взглядами.
– 30:0! Еще один гейм, и сет мой. Давай-ка, просыпайся!
Игрок из Жерара был неважный, в остальном же этот юноша с милым щенячьим лицом ей очень нравился.
Стояло раннее лето 1935 года. Над загородным домом Поля и Жюли Эзаров в Фонтенбло сияло яркое солнце. Оно освещало теннисные корты, яркие газоны, тенистые рощи, согревало душу многочисленных гостей, съехавшихся сюда на выходные. Небо на горизонте клубилось грозовыми облаками, но никто не обращал на них внимания. Вокруг корта собралась небольшая компания. Там была ближайшая подруга Сильви Ковальской Каролин, отец Жерара, пузатый Эмиль Талейран, известный газетный магнат, хозяйка дома – Жюли Эзар и госпожа Талейран. Взрослые оживленно обсуждали намерение госпожи Эзар переделать сад по-новому. Один лишь Жакоб Жардин сидел чуть поодаль и молча наблюдал за игрой.
Сильви изготовилась к подаче, нанесла удар, отбила, выбежала к сетке, ударила еще раз. Короткая белая юбка обвевалась вокруг ее стройных ног, распущенные волосы золотистым нимбом светились над головой. Сильви чувствовала взгляд Жакоба, но избегала смотреть в ту сторону. За последние несколько недель она стала особенно чувствительна к этим взглядам, но продолжала проявлять непреклонность. Он сам во всем виноват. Ведь она просила его не знакомиться с Эзарами. Теперь ей приходится расплачиваться за его нетерпение. Не надеется же он, что она будет приходить к нему в комнату прямо в доме крестных родителей? С той самой ночи, когда Жакоб вручил ей кольцо с изумрудом, Сильви почти перестала у него появляться. Кольцо и в самом деле было великолепно. Она спрятала его в ящике секретера и время от времени любовалась сиянием изумруда. Однако носить кольцо отказывалась – оно лишало ее чувства свободы.
Сильви высоко подпрыгнула и резко ударила по мячу.
– Гейм проигран, – констатировал Жерар. – Мне никогда с тобой не справиться.
Сильви торжествующе оглянулась на Жакоба и увидела, что скамейка пуста. Она нахмурилась. Значит, поиграть с Жакобом не удастся. Хоть он всякий раз выигрывал, Сильви все равно любила состязаться с ним. Глядя, как ловко он движется по корту, как стремительно посылает мяч, она ощущала особую магнетическую близость, действовавшую на нее возбуждающе. Зачем он ушел?
– Где Жакоб? – спросила Сильви, подбегая к Каролин, которая загорала на траве. – Я хотела сыграть еще один гейм перед обедом.
Каролин показала в сторону. Размахивая ракеткой, Сильви быстро зашагала по тропинке, окутанной густым ароматом цветущего боярышника. Тропинка привела ее в небольшую рощицу, заросшую мхом, папоротником и лесными цветами. Ступая по мягкой земле, глядя на освещенные солнцем ветви, вдыхая пьянящий запах влажной зелени, Сильви вдруг вспомнила. Что же она вспомнила? Польшу, дом бабушки. Нахмурившись, Сильви с размаху ударила ракеткой по кустику папоротника и прогнала воспоминания прочь.
А вот и беседка. Из нее доносились голоса. Жакоб? Да, это его баритон. Жардин быстро что-то говорил. Сильви подкралась к незастекленному окну, намереваясь напугать Жакоба своим неожиданным появлением. Но в этот миг раздался еще один голос, женский. Сильви замерла. Принцесса Матильда! Тетя Жюли говорила, что принцесса должна сегодня приехать. Эта молодая женщина нравилась Сильви Ковальской гораздо больше, чем другие знакомые дамы. Принцесса была женщиной со стилем – гордая осанка, экстравагантные наряды. К тому же она никогда не говорила банальностей, как бесчисленные подруги крестной матери.
Сильви заглянула в окно и тут же отшатнулась, прижавшись к деревянной стене. Жакоб и принцесса стояли, взявшись за руки, и смотрели друг другу в глаза. Сильви затаила дыхание и прислушалась.
– Я и не знал, что ты вернулась в Париж.
– Да, несколько дней назад. Скоро уезжаю.
– Давно тебя не видел. Мне тебя не хватало.
Дальше Сильви слушать не стала. Она попятилась назад, взмахнула ракеткой и послала теннисный мяч прямо в принцессу. Потом, развернувшись, бросилась бежать. Она мчалась, не разбирая пути, через рощу. Задыхаясь, бросилась лицом в мягкий мох. Листья папоротника щекотали ее голые ноги. Сильви лежала и смотрела в землю. Она знала – здесь ее не найдут. Гости ходят только по тропинкам, в чащу не заглядывают. Когда-то бабушка говорила, что ее, несносную девчонку, невозможно найти, сколько ни ищи. Бывало, взрослые разыскивали ее и в лесу, и среди лугов, звали, кричали, но все тщетно. У маленькой Сильви было немало тайных убежищ.
Сильви так и не знала, действительно ли сердится на нее бабушка или только притворяется. Бабушка – так она называла свою старую няню – часто говорила вещи, понять которые было непросто. Старушка очень любила поболтать. Сильви обожала ее – особенно когда бабушка расчесывала ей волосы и рассказывала свои страшные сказки. Больше, чем бабушку, она любила, пожалуй, только Тадеуша. Мать, отец и гувернантки в счет не шли. Бабушка была уже совсем старенькая, в господский дом она приходила нечасто – лишь когда нужно было приготовить какое-нибудь особенное блюдо для гостей. Сильви помогала бабушке печь торты, лепить клецки. Бабушка выдавала ей в награду толстые куски хлеба, густо намазанного вишневым вареньем. Сильви и сейчас еще помнила этот необыкновенный вкус.
Девочкой она часто бегала через поле к бабушкиной избушке. Там пахло деревом, печной золой, капустой с изюмом. Они сидели на крыльце рядом – бабушка в кресле-качалке, Сильви на ступеньке. Старушка вязала и говорила, говорила, говорила. Особенно она любила сказку про пана, егеря и зайца.
– Мне нравятся егери, – однажды заявила Сильви.
– Ох уж эти мужчины, – вдохнула бабушка. – Всем им грош цена. Сначала они морочат нам голову сладкими словами, а потом растравят душу, наделают мальцов, и ищи-свищи. Больше всего они терпеть не могут сыновей.
– А папуш любит Тадеуша, – возразила Сильви.
– Твой папуш – дело другое. Он пан, не простой мужик.
Сильви стала спорить, и бабушка продолжила:
– У меня было пять ребятишек. Сначала девочка. Мой ничего, стерпел. А как пошли мальчики – четверо, один за другим, тут-то он и смылся. – Она воткнула длинную спицу в клубок шерсти. Двое мальчиков умерли. Представляешь, Сильвечка, двое моих сыночков?
Сильви заплакала.
Летний салон Эзаров был обставлен плетеной мебелью и китайскими безделушками – черными лакированными столиками с изображением цветов и птиц, шкафчиками эбенового дерева, тонкогорлыми вазами, мирно уживавшимися с ямайскими пальмами в кадках и тростниковыми креслами. Высокие окна выходили на террасу, где благоухала жимолость. Откуда-то доносились звуки сонаты Дебюсси, приковывая внимание собравшихся гостей.
Внезапно соната оборвалась. Шум голосов стал слышнее, потом, как по команде, затих. Принцесса Матильда и Жакоб, сидевшие в разных концах салона, обменялись взглядами.