Страница:
Сильви никогда не говорила на эту тему, но она тоже знала, что ее болезнь незримо витает над их домом, по временам обретая несокрушимость каменной стены. Сильви испытывала страшное раздражение, когда Жакоб начинал изображать из себя беспристрастного психиатра. Она платила ему за это мстительно-садистскими выходками. Как-то раз ей удалось сорвать с него маску профессионализма, результат был поистине ужасен. Жакоб закатил ей бешеную сцену, а потом мучился чувством вины и раскаяния. Сильви лежала на постели беззащитным воробышком, тихо сотрясаясь от рыданий, но Жакобу показалось, что ее глаза светятся торжествующим блеском. Он поклялся себе, что никогда больше не потеряет самообладания.
Иногда ему казалось, что они с Сильви сцепились в бесконечном смертельном танце, который влечет их обоих неведомо куда. И вместе с тем Жакоба по-прежнему неудержимо тянуло к Сильви – он вожделел ее с поистине неиссякаемой страстью. Порой ему даже казалось, что у него самого тоже не все в порядке с психикой.
Вскоре после начала их совместной жизни Сильви стала выступать в ночных клубах – пела, играла на рояле. Жакоб был не против – он знал, как ей этого хочется. Поначалу он даже разделял ее энтузиазм и с удовольствием присутствовал на ее выступлениях. Выходя на сцену, Сильви оживала. Освещенная лучом прожектора, в облегающем платье, она совершенно преображалась: глаза горели огнем, волосы источали золотистое сияние – казалось, жадные взгляды толпы придавали ей особую силу.
Поздно ночью, когда Жакоб и Сильви возвращались домой, это возбуждение превращалось в неистовую любовную страсть. Рядом с подобным наслаждением все невзгоды блекли и забывались. Иногда Сильви до такой степени отдавалась страсти, что забывала предохраняться, хотя в обычных обстоятельствах строжайше соблюдала все меры предосторожности. Жакоба эта предусмотрительность, сохранившаяся даже теперь, когда они жили под одной крышей, очень печалила. Он понимал, что в основе иррационального страха материнства, присущего Сильви, лежит болезненный комплекс остаться брошенной. И это была не единственная проблема их интимной жизни. Доводы из области психиатрии не помогали Жакобу избавиться от ощущения своей несостоятельности. Сильви по-прежнему требовала, чтобы инициатива сексуальной близости всякий раз исходила от нее. Жардин поражался этой женщине, которая попеременно могла то обжигать неистовой страстью, то обдавать ледяным холодом.
В последние несколько месяцев ситуация еще более обострилась. Сильви уже мало было петь перед аудиторией, она взяла себе в привычку выделять кого-то одного из мужчин и отчаянно с ним кокетничать. Садилась к своему избраннику за столик, пила с ним вино, отчаянно флиртовала, а потом, как ни в чем не бывало, возвращалась к Жакобу. Жардин чувствовал себя каким-то альфонсом, сводником, и это очень его мучило. В конце концов он отказался сопровождать Сильви на ее выступления. В отместку она стала возвращаться домой все позже и позже. Именно в одну из таких ночей Жакоб и потерял самоконтроль. Он больно ударил ее. Жалобно плача, Сильви забилась в угол, похожая на обиженного ребенка.
Жакоб понятия не имел, заканчивался ли постелью флирт Сильви с ее случайными избранниками. Она нарочно томила его неведением. Будучи прекрасной актрисой, Сильви попеременно разжигала его ревность, а затем вдруг превращалась в невинное дитя. Когда же Жардин, нацепив маску профессионального хладнокровия, сообщил ей о своих подозрениях, Сильви невозмутимо заметила, что ее словам в данном вопросе ни в коем случае доверять нельзя – вне зависимости от того, подтвердит она его подозрения или же их опровергнет. Если Жакобу хочется, пусть считает, что она изменяет ему направо и налево. Если он залезает в нее, это еще не означает, что он стал ее собственником. Надо сказать, что в минуты ссор Сильви в выражениях не стеснялась.
Больше всего ее выводила из себя сдержанность Жакоба. Если он ни о чем ее не спрашивал, изображал безразличие, индифферентность, Сильви превращалась в разъяренную фурию. Она кричала, что ему нет до нее ни малейшего дела, что ему нравится быть жалким альфонсом, да еще и ленивым, который даже не пытается изобразить страсть. Сильви швыряла в него деньгами, заработанными за выступление в клубе, и отправлялась спать в другую комнату.
Допив свой пастис, Жакоб пожал плечами в ответ на собственные мысли. Он понятия не имел, чем все это закончится. Во всяком случае, теперь в его жизни появилось новое важное обстоятельство – его дочь. Набросив на плечи пальто, Жардин легким шагом отправился в свою консультацию. Ничего, сегодня он переночует там, а завтра поедет в Нейи и увидит Фиалку.
На рассвете Жакоба разбудили яростные трели дверного звонка. Сонно взглянув на часы, он кое-как натянул брюки и поспешил в прихожую. Очевидно, кому-то из его неуравновешенных пациентов немедленно понадобилась помощь психиатра. Нет, испугался Жакоб, наверное, что-то случилось с Сильви!
За дверью стояла она, глаза ее горели гневом. Не сказав ни слова, она оттолкнула Жакоба и бросилась осматривать все комнаты квартиры.
– Здесь никого, кроме меня, нет, – твердым голосом сказал Жакоб.
Она обернулась к нему, и лицо ее приняло по-детски беззащитное выражение.
– Знаешь, я все-таки решила провести выходные у принцессы.
Сильви показала ему маленький саквояж.
– Я очень рад.
Жакоб помог ей раздеться. Оказалось, что под пальто Сильви одета в одно из своих концертных платьев. Оно сидело на ней как-то странно, будто надетое с чужого плеча. На обнаженном плече Сильви он заметил несколько синяков, похожих на следы мужских пальцев. Нахмурившись, Жакоб спросил:
– Ты что, не ложилась спать?
Она покачала головой.
– Когда я увидела, что тебя нет дома, я сразу отправилась сюда.
На ее глазах выступили слезы. Жакоб увидел, что ее лицо исказилось от страха. Сильви бросилась к нему и спрятала лицо у него на груди. Ее руки обхватили его шею, и Жакоб осторожно погладил ее по спутанным волосам.
К собственному изумлению, Жакоб почувствовал, что эти объятия его возбуждают. Ласково подняв Сильви на руки, он отнес ее на диван.
– Тебе нужно отдохнуть, – мягко сказал он.
Сильви вопросительно посмотрела на него, а он расстегнул на ней платье и снял его, не уставая поражаться красоте ее обнаженного тела. Однако Жакоб удовольствовался тем, что слегка поцеловал ее в лоб и затем укутал в одеяло. Закрывая за собой дверь, он услышал ее тихий плач.
Сильви с интересом смотрела на принцессу Матильду, одновременно испытывая легкое раздражение.
– Не знаю, понимаете ли вы, как вам повезло, что рядом с вами такой человек, как Жакоб, – говорила принцесса, и в голосе ее не звучало ни малейшей горечи. – У меня не было возможности поговорить с вами откровенно раньше, но, поверьте мне, я очень надеюсь, что вы оба будете счастливы.
Сильви ничего не ответила, но у нее возникло странное чувство, будто принцесса произносит не обычные вежливые слова, а благословляет ее на что-то.
Они сидели на мраморной террасе загородного дома принцессы. Перед домом простиралась обширная, ухоженная лужайка, на которой происходило некое подобие футбольного матча. В игре принимали участие Жакоб Жардин, двое сыновей принцессы и Фиалка с ее няней. Маленькая девочка путалась у всех под ногами, пытаясь ухватить ускользающий мяч. Остальные смеялись и восторгались ее упорством.
Прочие гости после обильного воскресного обеда расползлись кто куда, и Сильви осталась наедине с принцессой. День выдался не по сезону теплый, и обе женщины устроились на террасе, ярко освещенной солнцем.
Накануне Сильви приехала в Нейи, настроенная к хозяйке весьма враждебно. Она была готова придраться к любой мелочи, но поневоле поддалась очарованию Матильды. Принцесса не произнесла ни единого слова, которое даже при особой мнительности можно было бы счесть обидным. Наоборот, Матильда представила Сильви остальным гостям как свою давнюю и очень хорошую знакомую, являющуюся к тому же талантливой певицей и пианисткой. Манера общения принцессы осталась совершенно такой же, как в прежние дни, когда Сильви издали восхищалась этой аристократичной дамой – разве что теперь Матильда разговаривала с подругой доктора Жардина на равных. Сильви не спускала глаз с Жакоба, чтобы не пропустить момент, когда он станет обмениваться с принцессой многозначительными взглядами, однако ни в чем подобном Жакоб замечен не был. Пожалуй, принцесса уделяла Сильви гораздо больше внимания, чем Жакобу. Сначала Сильви была этим озадачена, но постепенно оттаяла и окончательно решила, что, кроме старой дружбы, Матильду и Жакоба уже ничего не связывает.
С не меньшим подозрением Сильви взирала и на то, как Жакоб любовно возится с маленькой Фиалкой. Малютка была подозрительно похожа на Жардина, и эта мысль не давала Сильви покоя. Но Матильда рассеяла и это подозрение. После обеда Жакоб подбрасывал девочку в воздух, а та радостно верещала. Глядя на них, принцесса весело рассмеялась и громко сказала:
– Вы только посмотрите на эту парочку. Прямо папаша с дочкой! – Она обернулась к Сильви. – Пора бы и вам сделать Жакобу подобный подарок.
После этих слов Сильви решила, что ее догадки беспочвенны.
Сидя на террасе и глядя, как Жакоб бегает по лужайке за малюткой, Сильви ощутила смутное беспокойство. Возможно, принцесса права. Может быть, подарить Жакобу дочку – ведь дарила же она ему подарки в первые дни их знакомства? Сильви взглянула на кольцо с изумрудом. Она специально надела его перед поездкой в Нейи.
Принцесса украдкой взглянула на свою гостью и внутренне вздохнула с облегчением. Все это время у нее было чувство, словно она ходит по канату и может в любой момент сорваться. С того самого вечера, когда Жакоб в первый раз приехал в Нейи, чтобы увидеть свою маленькую дочь, Матильда поняла: если она хочет, чтобы Жакоб был частью их жизни, необходимо наладить отношения с Сильви.
Она и не думала, что интерес Жардина к Фиалке окажется так велик. Это одновременно радовало ее и тревожило. Жакоб не отходил от ребенка ни на минуту, выражение лица у него было самое восторженное. После того, как девочку уложили спать, Жардин потребовал, чтобы принцесса в мельчайших деталях рассказала ему о коротенькой жизни его дочери. Жардин собирался приехать в Нейи снова и завтра, и во все последующие дни.
– Но как же Сильви? – спросила тогда принцесса. – Она станет беспокоиться, ревновать.
Жакоб стиснул кулаки и пожал плечами.
– Ну ладно, завтра ты можешь приехать. Но после этого без Сильви тебе лучше здесь не появляться, – решила Матильда.
Она отлично знала по прежним встречам, что Сильви – существо непредсказуемое. Эгоистична, порывиста, вполне способна закатить шумный скандал, объявить перед всеми, что Жакоб и Матильда – любовники. Да и по лицу Жардина было видно, что его отношения с Сильви оставляют желать лучшего.
Кроме того, принцесса боялась проводить слишком много времени с Жакобом на стороне – ее бедное сердце все еще пребывало в смятении. Тогда Матильда решила добиться, чтобы Сильви стала ее близкой подругой. Другого способа избежать несчастья она не видела. И вот, кажется, задача выполнена – или почти выполнена. Оставалось сделать еще один, последний шаг.
Хотя намерения принцессы были вполне благородны, она составила план кампании с таким стратегическим искусством, что ему позавидовал бы сам Наполеон. Не случайно великий император был одним из предков Матильды. Выдержав паузу, принцесса сказала:
– Знаете, Сильви, у меня есть кое-что для вас. Пока остальные заняты своим футболом, давайте поднимемся ко мне в комнату.
Сильви последовала за принцессой, ступавшей величавой поступью. Весь дом был заставлен тяжелой позолоченной мебелью, и в этом окружении Сильви чувствовала себя жалкой, нескладной девчонкой. Она взяла себя в руки, лишь когда обе женщины поднялись по широкой, устланной синим ковром лестнице на второй этаж. Принцесса пригласила гостью в свой будуар. Там она открыла изящный инкрустированный сундучок и извлекла из него шкатулку, обтянутую красным бархатом.
– Я получила это после смерти отца, – сказала Матильда. – Как мне говорили, это герб рода вашей матери. Давно собиралась вам его подарить.
Сильви открыла шкатулку и увидела тяжелую золотую цепь с медалью, на которой был изображен герб: единорог и диковинная птица, похожая на феникса. Проведя по гербу пальцем, Сильви вспомнила, как мать в детстве рассказывала ей про очищение огнем и начало новой жизни. Дрожащими руками Сильви взяла в руки цепь и надела ее себе на шею. Груз оказался тяжелым, словно корабельный якорь.
– Спасибо вам, – тихо промолвила Сильви.
Принцесса взглянула на молодую женщину печальными глазами.
– Я знала вашу мать, Сильви. Вы немного похожи на нее – она тоже была необычайно хороша собой.
Сильви внутренне съежилась. Губы у нее задрожали, и она каким-то странным, обиженным голосом вдруг сказала:
– Она услала меня из дома. Не хотела, чтобы я с ней жила.
Принцесса помолчала, потом негромко заметила:
– Ваша мать родила вас в очень юном возрасте. Возможно, ей было не очень просто вас воспитывать, но я знаю, что она вас любила.
– Нет, она меня услала, – упрямо повторила Сильви. – Выгнала меня из дома, чтобы я не могла помириться с папой. Она нервно теребила пальцами висевший на шее герб. Этот жест напомнил ей давнее прошлое.
Тогда у нее на шее тоже висела цепочка, но не с гербом, а со старинным золотым крестиком. Сильви стояла у дверей родительской спальни в одной ночной рубашке, вцепившись в этот крестик пальцами. Мать давно уже уложила ее спать, но среди ночи девочке приснился кошмар, она прибежала к родителям, но мать велела ей отправляться обратно. И вот Сильви стояла за дверью, слушая, как сердитый баритон отца сливается с жалобным материнским контральто.
– Я не желаю, чтобы она бегала к нам в спальню из-за всякой ерунды! – гневно говорил отец.
Сильви еще крепче вцепилась в крестик.
– Но она твоя дочь. То, что с ней произошло – не ее вина. Сильви еще ребенок, – уговаривала его мать.
– Она все время трогает меня, все время тянется ко мне, жить без меня не может! Меня от нее тошнит! И потом, в твоем положении тебе не до нее. А это означает, что возиться с девчонкой придется мне.
Папуш перешел на крик. Ответом ему было молчание. Сильви застыла за дверью сама не своя.
Потом раздался усталый голос матери:
– Ладно, я пошлю ее в школу.
– И чем скорее, тем лучше, – недовольно хмыкнул отец. – Иначе наш позор обнаружится.
Девочка за дверью рванула цепочку, и крестик упал на пол.
– Может быть, цепь для вас слишком тяжела? – голос принцессы вернул ее в настоящее.
Сильви отрешенно покачала головой, безвольно уронив руки.
– Нет, подарок просто чудесный. Спасибо вам. Большое спасибо.
Принцесса смотрела на нее испытующим взглядом.
– Запомните, Сильви, – наши семьи знакомы и дружат уже много поколений. Если вам когда-либо понадобится помощь, можете рассчитывать на меня.
И это были не пустые слова.
На обратном пути из Нейи, сидя в «ситроене» рядом с Жакобом, Сильви погрузилась в воспоминания. Она чувствовала, что необходимо изменить свое отношение к прошлому, да и к себе самой. Мать предстала перед ней в новом свете – не лютого врага, а защитницы. Если бы только можно было поговорить с кем-нибудь из прошлого… Бабушка – вот кто мог бы рассказать ей правду о матери. После инцидента в лесу девочке так и не позволили встретиться с бабушкой. Старушка наверняка догадалась бы о том, что стряслось с ее питомицей, а родители хотели во что бы то ни стало замять некрасивую историю.
Усилием воли Сильви прогнала образы прошлого и посмотрела на Жакоба. В свете вечерних сумерек он казался сильным и несокрушимым, настоящим бастионом, который защищал ее от враждебного мира. Вид у Жакоба был сосредоточенный, отрешенный. В последнее время рядом с Сильви он всегда выглядел только таким.
Она коснулась его руки. От неожиданности Жакоб дернулся, и машина вильнула в сторону.
– Жакоб, давай не будем возвращаться в Париж. Поедем куда-нибудь на природу, куда угодно, только не в город.
Жакоб взглянул на молодую женщину, кутающуюся в леопардовое пальто, которое так шло к ее золотым волосам. Глаза Сильви светились каким-то странным, непривычным блеском. Жакоб сбросил скорость, развернулся и погнал машину в обратном направлении.
Темнело. Загородные особняки сменились густым придорожным лесом, в котором преобладали дубы и вязы. Рука Сильви легко опустилась на бедро Жакоба, коснувшись тонкой ткани брюк. В свете фар встречных автомобилей лицо Сильви казалось ослепительно белым. Жакоб поднес ее пальцы к своим губам, но она отдернула руку.
– Давай остановимся прямо здесь, среди леса. Ну пожалуйста!
Услышав в ее голосе нотку отчаяния, Жардин остановил машину на обочине. С кошачьей грацией Сильви выскочила из кабины и побежала среди голых деревьев. Жакоб, последовавший за ней, очень быстро потерял ее из виду. Потом впереди мелькнул силуэт, освещенный золотистым сиянием луны, раздался звук легких шагов по палой листве. Однако, когда Жакобу казалось, что он уже настиг Сильви, она вдруг исчезла вновь.
Вскоре он услышал за спиной дыхание, обернулся и увидел, что Сильви стоит, прислонившись спиной к стволу древнего вяза. В своем леопардовом наряде она казалась лесным зверем, которому гораздо вольготнее на природе, чем в городских джунглях. Сильви плавно заскользила вокруг ствола, словно вновь хотела убежать.
В Жакобе вспыхнуло желание. Он крепко обнял Сильви, яростно поцеловал ее; его руки обхватили ее талию. Ее пышный бюст прижался к его груди.
Сильви почувствовала, как к ее животу и бедрам приникает его крепкое тело; горячий язык Жакоба был у нее во рту. Она ощущала необычайную легкость и даже не замечала, как в спину впивается грубая кора. Да, именно сейчас и здесь, под звездами, думала Сильви. Нужно изгнать прошлое раз и навсегда. Рывком она задрала платье и дрожащими пальцами стала расстегивать пуговицы на его брюках.
Жакоб замер, ибо в такие моменты никогда не знал, что последует дальше – позволит она ему проникнуть в свое тело или же предпочтет действовать ртом. Но сегодня Сильви не колебалась – она направила его твердую плоть в свое лоно, и, воспрянув духом, Жакоб устремился к цели. Ее легкие стоны еще больше подстегивали его. Одним движением Жакоб оторвал ноги Сильви от земли, и любовники слились воедино. Миг наслаждения настал почти сразу же и обрушился на них обоих с такой неистовой силой, что ночная тишина, не выдержав, раскололась.
Сильви нежно поцеловала Жакоба. По ее щекам текли слезы. Он обнял ее, прижал к себе, и они опустились на ковер из листьев.
– Еще, прошу тебя – еще, – прошептала она. – Я хочу, чтобы ты был во мне.
Жакоб затрепетал. Он не верил своему счастью. Ему казалось, что он никогда не дождется от Сильви подобных слов, и теперь, когда это произошло, его захлестнула волна блаженства.
– Я люблю тебя, Сильви, – просто сказал он.
Потом они любили друг друга медленно, вдумчиво, не столько со страстью, сколько с нежностью. Чувствуя, как Жакоб движется внутри нее, Сильви словно переместилась в иное измерение. Ее тело зажило своей жизнью, всецело отдалось неповторимому ритму, сознание бесследно растворилось, и Сильви показалось, что она летит по воздуху. Откуда-то издали донесся голос отца. «Курва, курва», – по-польски цедил папуш, от него пахло лимоном. Еще дальше парил розовый господский дом и качалась фигурка машущего рукой мальчика. Эти образы смешивались, вытесняли друг друга. Потом исчезли вовсе, и вместо них Сильви увидела нечто совсем иное. Что это было? Она так и не разобрала, зато увидела прямо перед собой мужчину, который двигался с ней в едином ритме, был нежен и настойчив. Он вел Сильви за собой туда, где царили чистота и свежесть. Сильви ощутила себя только что родившимся младенцем.
Когда Сильви открыла глаза, ей показалось, что она очнулась от глубокого сна. Жакоб смотрел на нее, и его лицо, освещенное луной, было прекрасно. Тела все еще были соединены. Сильви улыбнулась.
Пройдут годы, и наступит время, когда Жакобу придется ночевать на холодном ложе из листьев не по собственному выбору, а из суровой необходимости. И всякий раз он будет вспоминать эту ночь с особым, щемящим чувством…
Через месяц после того, как принцесса и Фиалка вернулись в Данию, Сильви поднялась утром необычно рано. Жакоб, брившийся в ванной, с удивлением увидел, как в зеркале возникло ее отражение. Но главный сюрприз был впереди.
– У меня есть для тебя подарок, – таинственным тоном произнесла Сильви.
И в самом деле, руки она держала за спиной, словно что-то прятала. Спутанные со сна волосы рассыпались по плечам, едва прикрытым простой белой рубашкой, которую Сильви стала надевать на ночь в последнее время. Она опять сделалась похожа на девочку-школьницу, которую Жакоб впервые встретил у монастырских ворот.
– Я беременна. Скоро я подарю тебе маленькую девочку.
Жакоб недоверчиво воззрился на нее, потом стиснул в объятиях, забыв, что лицо у него намылено. Сильви засмеялась. Он отнес ее на руках в гостиную и долго кружил с нею по комнате, а потом, невзирая на вопли протеста, потащил в спальню.
В тот же день Жакоб занялся подготовкой к свадьбе. Через месяц их брак был зарегистрирован, и молодые устроили небольшой прием для близких друзей в одном из павильонов Булонского леса. Жакоб специально выбрал такой антураж – в память о волшебной ночи, проведенной в лесу.
В бело-розовом костюме, обшитом старинными кружевами, Сильви выглядела ослепительно – целомудрие ее свадебного наряда лишь подчеркивало соблазнительные линии тела. Мадам Жардин была счастлива, что ее ненаглядный сын наконец-то вступает в законный брак. Хоть она и не одобряла его выбор, но держалась с безукоризненной учтивостью. Зато Жардину-старшему невеста очень понравилась – уж он-то вполне был в состоянии оценить магию Сильви. Были среди приглашенных и Эзары, испытывавшие огромное облегчение по поводу того, что больше не должны чувствовать себя ответственными за выходки крестной дочери. Шафером был Жак Бреннер, как всегда элегантный и остроумный; роль подружки невесты взяла на себя заплаканная Каролин. Все гости обратили особое внимание на появление принцессы Матильды, которая выглядела особенно величественно и изящно в переливающемся синем платье. Принцесса приехала в Париж специально ради торжественного события, и молодые должным образом оценили этот знак внимания.
Матильда подошла к Жакобу, когда рядом никого не было, и чуть хрипловатым голосом сказала ему:
– Надеюсь, друг мой, ты будешь счастлив.
Он хотел обнять ее при всех, и лишь ее строгий взгляд удержал его от такого неподобающего поступка.
Сияли канделябры, благоухали букеты цветов, роскошные наряды женщин переливались всеми цветами радуги; грохот джаз-банда, специально приглашенного ради невесты, заглушался веселым гулом голосов. Праздник удался на славу, и парижская пресса не оставила его без внимания. Удивляться тут нечему – список друзей и коллег Жакоба был способен привести в восторг любого хроникера светской жизни.
Жакоб был счастлив, но к радостному оживлению примешивалось тревожное предчувствие. Глядя на своих друзей и родственников, он замечал в толпе приглашенных хмурые и встревоженные лица. Это были его коллеги из Германии, эмигранты из нацистского государства, где Гитлер решил искоренить всех единоплеменников Жакоба. Даже когда на эстраду поднялась Сильви и под аккомпанемент джаз-банда исполнила ритмичную, чувственную песню, лица беглецов остались такими же напряженными. Казалось, эти люди уже никогда не смогут вырваться из мира насилия и разрушения.
8
Иногда ему казалось, что они с Сильви сцепились в бесконечном смертельном танце, который влечет их обоих неведомо куда. И вместе с тем Жакоба по-прежнему неудержимо тянуло к Сильви – он вожделел ее с поистине неиссякаемой страстью. Порой ему даже казалось, что у него самого тоже не все в порядке с психикой.
Вскоре после начала их совместной жизни Сильви стала выступать в ночных клубах – пела, играла на рояле. Жакоб был не против – он знал, как ей этого хочется. Поначалу он даже разделял ее энтузиазм и с удовольствием присутствовал на ее выступлениях. Выходя на сцену, Сильви оживала. Освещенная лучом прожектора, в облегающем платье, она совершенно преображалась: глаза горели огнем, волосы источали золотистое сияние – казалось, жадные взгляды толпы придавали ей особую силу.
Поздно ночью, когда Жакоб и Сильви возвращались домой, это возбуждение превращалось в неистовую любовную страсть. Рядом с подобным наслаждением все невзгоды блекли и забывались. Иногда Сильви до такой степени отдавалась страсти, что забывала предохраняться, хотя в обычных обстоятельствах строжайше соблюдала все меры предосторожности. Жакоба эта предусмотрительность, сохранившаяся даже теперь, когда они жили под одной крышей, очень печалила. Он понимал, что в основе иррационального страха материнства, присущего Сильви, лежит болезненный комплекс остаться брошенной. И это была не единственная проблема их интимной жизни. Доводы из области психиатрии не помогали Жакобу избавиться от ощущения своей несостоятельности. Сильви по-прежнему требовала, чтобы инициатива сексуальной близости всякий раз исходила от нее. Жардин поражался этой женщине, которая попеременно могла то обжигать неистовой страстью, то обдавать ледяным холодом.
В последние несколько месяцев ситуация еще более обострилась. Сильви уже мало было петь перед аудиторией, она взяла себе в привычку выделять кого-то одного из мужчин и отчаянно с ним кокетничать. Садилась к своему избраннику за столик, пила с ним вино, отчаянно флиртовала, а потом, как ни в чем не бывало, возвращалась к Жакобу. Жардин чувствовал себя каким-то альфонсом, сводником, и это очень его мучило. В конце концов он отказался сопровождать Сильви на ее выступления. В отместку она стала возвращаться домой все позже и позже. Именно в одну из таких ночей Жакоб и потерял самоконтроль. Он больно ударил ее. Жалобно плача, Сильви забилась в угол, похожая на обиженного ребенка.
Жакоб понятия не имел, заканчивался ли постелью флирт Сильви с ее случайными избранниками. Она нарочно томила его неведением. Будучи прекрасной актрисой, Сильви попеременно разжигала его ревность, а затем вдруг превращалась в невинное дитя. Когда же Жардин, нацепив маску профессионального хладнокровия, сообщил ей о своих подозрениях, Сильви невозмутимо заметила, что ее словам в данном вопросе ни в коем случае доверять нельзя – вне зависимости от того, подтвердит она его подозрения или же их опровергнет. Если Жакобу хочется, пусть считает, что она изменяет ему направо и налево. Если он залезает в нее, это еще не означает, что он стал ее собственником. Надо сказать, что в минуты ссор Сильви в выражениях не стеснялась.
Больше всего ее выводила из себя сдержанность Жакоба. Если он ни о чем ее не спрашивал, изображал безразличие, индифферентность, Сильви превращалась в разъяренную фурию. Она кричала, что ему нет до нее ни малейшего дела, что ему нравится быть жалким альфонсом, да еще и ленивым, который даже не пытается изобразить страсть. Сильви швыряла в него деньгами, заработанными за выступление в клубе, и отправлялась спать в другую комнату.
Допив свой пастис, Жакоб пожал плечами в ответ на собственные мысли. Он понятия не имел, чем все это закончится. Во всяком случае, теперь в его жизни появилось новое важное обстоятельство – его дочь. Набросив на плечи пальто, Жардин легким шагом отправился в свою консультацию. Ничего, сегодня он переночует там, а завтра поедет в Нейи и увидит Фиалку.
На рассвете Жакоба разбудили яростные трели дверного звонка. Сонно взглянув на часы, он кое-как натянул брюки и поспешил в прихожую. Очевидно, кому-то из его неуравновешенных пациентов немедленно понадобилась помощь психиатра. Нет, испугался Жакоб, наверное, что-то случилось с Сильви!
За дверью стояла она, глаза ее горели гневом. Не сказав ни слова, она оттолкнула Жакоба и бросилась осматривать все комнаты квартиры.
– Здесь никого, кроме меня, нет, – твердым голосом сказал Жакоб.
Она обернулась к нему, и лицо ее приняло по-детски беззащитное выражение.
– Знаешь, я все-таки решила провести выходные у принцессы.
Сильви показала ему маленький саквояж.
– Я очень рад.
Жакоб помог ей раздеться. Оказалось, что под пальто Сильви одета в одно из своих концертных платьев. Оно сидело на ней как-то странно, будто надетое с чужого плеча. На обнаженном плече Сильви он заметил несколько синяков, похожих на следы мужских пальцев. Нахмурившись, Жакоб спросил:
– Ты что, не ложилась спать?
Она покачала головой.
– Когда я увидела, что тебя нет дома, я сразу отправилась сюда.
На ее глазах выступили слезы. Жакоб увидел, что ее лицо исказилось от страха. Сильви бросилась к нему и спрятала лицо у него на груди. Ее руки обхватили его шею, и Жакоб осторожно погладил ее по спутанным волосам.
К собственному изумлению, Жакоб почувствовал, что эти объятия его возбуждают. Ласково подняв Сильви на руки, он отнес ее на диван.
– Тебе нужно отдохнуть, – мягко сказал он.
Сильви вопросительно посмотрела на него, а он расстегнул на ней платье и снял его, не уставая поражаться красоте ее обнаженного тела. Однако Жакоб удовольствовался тем, что слегка поцеловал ее в лоб и затем укутал в одеяло. Закрывая за собой дверь, он услышал ее тихий плач.
Сильви с интересом смотрела на принцессу Матильду, одновременно испытывая легкое раздражение.
– Не знаю, понимаете ли вы, как вам повезло, что рядом с вами такой человек, как Жакоб, – говорила принцесса, и в голосе ее не звучало ни малейшей горечи. – У меня не было возможности поговорить с вами откровенно раньше, но, поверьте мне, я очень надеюсь, что вы оба будете счастливы.
Сильви ничего не ответила, но у нее возникло странное чувство, будто принцесса произносит не обычные вежливые слова, а благословляет ее на что-то.
Они сидели на мраморной террасе загородного дома принцессы. Перед домом простиралась обширная, ухоженная лужайка, на которой происходило некое подобие футбольного матча. В игре принимали участие Жакоб Жардин, двое сыновей принцессы и Фиалка с ее няней. Маленькая девочка путалась у всех под ногами, пытаясь ухватить ускользающий мяч. Остальные смеялись и восторгались ее упорством.
Прочие гости после обильного воскресного обеда расползлись кто куда, и Сильви осталась наедине с принцессой. День выдался не по сезону теплый, и обе женщины устроились на террасе, ярко освещенной солнцем.
Накануне Сильви приехала в Нейи, настроенная к хозяйке весьма враждебно. Она была готова придраться к любой мелочи, но поневоле поддалась очарованию Матильды. Принцесса не произнесла ни единого слова, которое даже при особой мнительности можно было бы счесть обидным. Наоборот, Матильда представила Сильви остальным гостям как свою давнюю и очень хорошую знакомую, являющуюся к тому же талантливой певицей и пианисткой. Манера общения принцессы осталась совершенно такой же, как в прежние дни, когда Сильви издали восхищалась этой аристократичной дамой – разве что теперь Матильда разговаривала с подругой доктора Жардина на равных. Сильви не спускала глаз с Жакоба, чтобы не пропустить момент, когда он станет обмениваться с принцессой многозначительными взглядами, однако ни в чем подобном Жакоб замечен не был. Пожалуй, принцесса уделяла Сильви гораздо больше внимания, чем Жакобу. Сначала Сильви была этим озадачена, но постепенно оттаяла и окончательно решила, что, кроме старой дружбы, Матильду и Жакоба уже ничего не связывает.
С не меньшим подозрением Сильви взирала и на то, как Жакоб любовно возится с маленькой Фиалкой. Малютка была подозрительно похожа на Жардина, и эта мысль не давала Сильви покоя. Но Матильда рассеяла и это подозрение. После обеда Жакоб подбрасывал девочку в воздух, а та радостно верещала. Глядя на них, принцесса весело рассмеялась и громко сказала:
– Вы только посмотрите на эту парочку. Прямо папаша с дочкой! – Она обернулась к Сильви. – Пора бы и вам сделать Жакобу подобный подарок.
После этих слов Сильви решила, что ее догадки беспочвенны.
Сидя на террасе и глядя, как Жакоб бегает по лужайке за малюткой, Сильви ощутила смутное беспокойство. Возможно, принцесса права. Может быть, подарить Жакобу дочку – ведь дарила же она ему подарки в первые дни их знакомства? Сильви взглянула на кольцо с изумрудом. Она специально надела его перед поездкой в Нейи.
Принцесса украдкой взглянула на свою гостью и внутренне вздохнула с облегчением. Все это время у нее было чувство, словно она ходит по канату и может в любой момент сорваться. С того самого вечера, когда Жакоб в первый раз приехал в Нейи, чтобы увидеть свою маленькую дочь, Матильда поняла: если она хочет, чтобы Жакоб был частью их жизни, необходимо наладить отношения с Сильви.
Она и не думала, что интерес Жардина к Фиалке окажется так велик. Это одновременно радовало ее и тревожило. Жакоб не отходил от ребенка ни на минуту, выражение лица у него было самое восторженное. После того, как девочку уложили спать, Жардин потребовал, чтобы принцесса в мельчайших деталях рассказала ему о коротенькой жизни его дочери. Жардин собирался приехать в Нейи снова и завтра, и во все последующие дни.
– Но как же Сильви? – спросила тогда принцесса. – Она станет беспокоиться, ревновать.
Жакоб стиснул кулаки и пожал плечами.
– Ну ладно, завтра ты можешь приехать. Но после этого без Сильви тебе лучше здесь не появляться, – решила Матильда.
Она отлично знала по прежним встречам, что Сильви – существо непредсказуемое. Эгоистична, порывиста, вполне способна закатить шумный скандал, объявить перед всеми, что Жакоб и Матильда – любовники. Да и по лицу Жардина было видно, что его отношения с Сильви оставляют желать лучшего.
Кроме того, принцесса боялась проводить слишком много времени с Жакобом на стороне – ее бедное сердце все еще пребывало в смятении. Тогда Матильда решила добиться, чтобы Сильви стала ее близкой подругой. Другого способа избежать несчастья она не видела. И вот, кажется, задача выполнена – или почти выполнена. Оставалось сделать еще один, последний шаг.
Хотя намерения принцессы были вполне благородны, она составила план кампании с таким стратегическим искусством, что ему позавидовал бы сам Наполеон. Не случайно великий император был одним из предков Матильды. Выдержав паузу, принцесса сказала:
– Знаете, Сильви, у меня есть кое-что для вас. Пока остальные заняты своим футболом, давайте поднимемся ко мне в комнату.
Сильви последовала за принцессой, ступавшей величавой поступью. Весь дом был заставлен тяжелой позолоченной мебелью, и в этом окружении Сильви чувствовала себя жалкой, нескладной девчонкой. Она взяла себя в руки, лишь когда обе женщины поднялись по широкой, устланной синим ковром лестнице на второй этаж. Принцесса пригласила гостью в свой будуар. Там она открыла изящный инкрустированный сундучок и извлекла из него шкатулку, обтянутую красным бархатом.
– Я получила это после смерти отца, – сказала Матильда. – Как мне говорили, это герб рода вашей матери. Давно собиралась вам его подарить.
Сильви открыла шкатулку и увидела тяжелую золотую цепь с медалью, на которой был изображен герб: единорог и диковинная птица, похожая на феникса. Проведя по гербу пальцем, Сильви вспомнила, как мать в детстве рассказывала ей про очищение огнем и начало новой жизни. Дрожащими руками Сильви взяла в руки цепь и надела ее себе на шею. Груз оказался тяжелым, словно корабельный якорь.
– Спасибо вам, – тихо промолвила Сильви.
Принцесса взглянула на молодую женщину печальными глазами.
– Я знала вашу мать, Сильви. Вы немного похожи на нее – она тоже была необычайно хороша собой.
Сильви внутренне съежилась. Губы у нее задрожали, и она каким-то странным, обиженным голосом вдруг сказала:
– Она услала меня из дома. Не хотела, чтобы я с ней жила.
Принцесса помолчала, потом негромко заметила:
– Ваша мать родила вас в очень юном возрасте. Возможно, ей было не очень просто вас воспитывать, но я знаю, что она вас любила.
– Нет, она меня услала, – упрямо повторила Сильви. – Выгнала меня из дома, чтобы я не могла помириться с папой. Она нервно теребила пальцами висевший на шее герб. Этот жест напомнил ей давнее прошлое.
Тогда у нее на шее тоже висела цепочка, но не с гербом, а со старинным золотым крестиком. Сильви стояла у дверей родительской спальни в одной ночной рубашке, вцепившись в этот крестик пальцами. Мать давно уже уложила ее спать, но среди ночи девочке приснился кошмар, она прибежала к родителям, но мать велела ей отправляться обратно. И вот Сильви стояла за дверью, слушая, как сердитый баритон отца сливается с жалобным материнским контральто.
– Я не желаю, чтобы она бегала к нам в спальню из-за всякой ерунды! – гневно говорил отец.
Сильви еще крепче вцепилась в крестик.
– Но она твоя дочь. То, что с ней произошло – не ее вина. Сильви еще ребенок, – уговаривала его мать.
– Она все время трогает меня, все время тянется ко мне, жить без меня не может! Меня от нее тошнит! И потом, в твоем положении тебе не до нее. А это означает, что возиться с девчонкой придется мне.
Папуш перешел на крик. Ответом ему было молчание. Сильви застыла за дверью сама не своя.
Потом раздался усталый голос матери:
– Ладно, я пошлю ее в школу.
– И чем скорее, тем лучше, – недовольно хмыкнул отец. – Иначе наш позор обнаружится.
Девочка за дверью рванула цепочку, и крестик упал на пол.
– Может быть, цепь для вас слишком тяжела? – голос принцессы вернул ее в настоящее.
Сильви отрешенно покачала головой, безвольно уронив руки.
– Нет, подарок просто чудесный. Спасибо вам. Большое спасибо.
Принцесса смотрела на нее испытующим взглядом.
– Запомните, Сильви, – наши семьи знакомы и дружат уже много поколений. Если вам когда-либо понадобится помощь, можете рассчитывать на меня.
И это были не пустые слова.
На обратном пути из Нейи, сидя в «ситроене» рядом с Жакобом, Сильви погрузилась в воспоминания. Она чувствовала, что необходимо изменить свое отношение к прошлому, да и к себе самой. Мать предстала перед ней в новом свете – не лютого врага, а защитницы. Если бы только можно было поговорить с кем-нибудь из прошлого… Бабушка – вот кто мог бы рассказать ей правду о матери. После инцидента в лесу девочке так и не позволили встретиться с бабушкой. Старушка наверняка догадалась бы о том, что стряслось с ее питомицей, а родители хотели во что бы то ни стало замять некрасивую историю.
Усилием воли Сильви прогнала образы прошлого и посмотрела на Жакоба. В свете вечерних сумерек он казался сильным и несокрушимым, настоящим бастионом, который защищал ее от враждебного мира. Вид у Жакоба был сосредоточенный, отрешенный. В последнее время рядом с Сильви он всегда выглядел только таким.
Она коснулась его руки. От неожиданности Жакоб дернулся, и машина вильнула в сторону.
– Жакоб, давай не будем возвращаться в Париж. Поедем куда-нибудь на природу, куда угодно, только не в город.
Жакоб взглянул на молодую женщину, кутающуюся в леопардовое пальто, которое так шло к ее золотым волосам. Глаза Сильви светились каким-то странным, непривычным блеском. Жакоб сбросил скорость, развернулся и погнал машину в обратном направлении.
Темнело. Загородные особняки сменились густым придорожным лесом, в котором преобладали дубы и вязы. Рука Сильви легко опустилась на бедро Жакоба, коснувшись тонкой ткани брюк. В свете фар встречных автомобилей лицо Сильви казалось ослепительно белым. Жакоб поднес ее пальцы к своим губам, но она отдернула руку.
– Давай остановимся прямо здесь, среди леса. Ну пожалуйста!
Услышав в ее голосе нотку отчаяния, Жардин остановил машину на обочине. С кошачьей грацией Сильви выскочила из кабины и побежала среди голых деревьев. Жакоб, последовавший за ней, очень быстро потерял ее из виду. Потом впереди мелькнул силуэт, освещенный золотистым сиянием луны, раздался звук легких шагов по палой листве. Однако, когда Жакобу казалось, что он уже настиг Сильви, она вдруг исчезла вновь.
Вскоре он услышал за спиной дыхание, обернулся и увидел, что Сильви стоит, прислонившись спиной к стволу древнего вяза. В своем леопардовом наряде она казалась лесным зверем, которому гораздо вольготнее на природе, чем в городских джунглях. Сильви плавно заскользила вокруг ствола, словно вновь хотела убежать.
В Жакобе вспыхнуло желание. Он крепко обнял Сильви, яростно поцеловал ее; его руки обхватили ее талию. Ее пышный бюст прижался к его груди.
Сильви почувствовала, как к ее животу и бедрам приникает его крепкое тело; горячий язык Жакоба был у нее во рту. Она ощущала необычайную легкость и даже не замечала, как в спину впивается грубая кора. Да, именно сейчас и здесь, под звездами, думала Сильви. Нужно изгнать прошлое раз и навсегда. Рывком она задрала платье и дрожащими пальцами стала расстегивать пуговицы на его брюках.
Жакоб замер, ибо в такие моменты никогда не знал, что последует дальше – позволит она ему проникнуть в свое тело или же предпочтет действовать ртом. Но сегодня Сильви не колебалась – она направила его твердую плоть в свое лоно, и, воспрянув духом, Жакоб устремился к цели. Ее легкие стоны еще больше подстегивали его. Одним движением Жакоб оторвал ноги Сильви от земли, и любовники слились воедино. Миг наслаждения настал почти сразу же и обрушился на них обоих с такой неистовой силой, что ночная тишина, не выдержав, раскололась.
Сильви нежно поцеловала Жакоба. По ее щекам текли слезы. Он обнял ее, прижал к себе, и они опустились на ковер из листьев.
– Еще, прошу тебя – еще, – прошептала она. – Я хочу, чтобы ты был во мне.
Жакоб затрепетал. Он не верил своему счастью. Ему казалось, что он никогда не дождется от Сильви подобных слов, и теперь, когда это произошло, его захлестнула волна блаженства.
– Я люблю тебя, Сильви, – просто сказал он.
Потом они любили друг друга медленно, вдумчиво, не столько со страстью, сколько с нежностью. Чувствуя, как Жакоб движется внутри нее, Сильви словно переместилась в иное измерение. Ее тело зажило своей жизнью, всецело отдалось неповторимому ритму, сознание бесследно растворилось, и Сильви показалось, что она летит по воздуху. Откуда-то издали донесся голос отца. «Курва, курва», – по-польски цедил папуш, от него пахло лимоном. Еще дальше парил розовый господский дом и качалась фигурка машущего рукой мальчика. Эти образы смешивались, вытесняли друг друга. Потом исчезли вовсе, и вместо них Сильви увидела нечто совсем иное. Что это было? Она так и не разобрала, зато увидела прямо перед собой мужчину, который двигался с ней в едином ритме, был нежен и настойчив. Он вел Сильви за собой туда, где царили чистота и свежесть. Сильви ощутила себя только что родившимся младенцем.
Когда Сильви открыла глаза, ей показалось, что она очнулась от глубокого сна. Жакоб смотрел на нее, и его лицо, освещенное луной, было прекрасно. Тела все еще были соединены. Сильви улыбнулась.
Пройдут годы, и наступит время, когда Жакобу придется ночевать на холодном ложе из листьев не по собственному выбору, а из суровой необходимости. И всякий раз он будет вспоминать эту ночь с особым, щемящим чувством…
Через месяц после того, как принцесса и Фиалка вернулись в Данию, Сильви поднялась утром необычно рано. Жакоб, брившийся в ванной, с удивлением увидел, как в зеркале возникло ее отражение. Но главный сюрприз был впереди.
– У меня есть для тебя подарок, – таинственным тоном произнесла Сильви.
И в самом деле, руки она держала за спиной, словно что-то прятала. Спутанные со сна волосы рассыпались по плечам, едва прикрытым простой белой рубашкой, которую Сильви стала надевать на ночь в последнее время. Она опять сделалась похожа на девочку-школьницу, которую Жакоб впервые встретил у монастырских ворот.
– Я беременна. Скоро я подарю тебе маленькую девочку.
Жакоб недоверчиво воззрился на нее, потом стиснул в объятиях, забыв, что лицо у него намылено. Сильви засмеялась. Он отнес ее на руках в гостиную и долго кружил с нею по комнате, а потом, невзирая на вопли протеста, потащил в спальню.
В тот же день Жакоб занялся подготовкой к свадьбе. Через месяц их брак был зарегистрирован, и молодые устроили небольшой прием для близких друзей в одном из павильонов Булонского леса. Жакоб специально выбрал такой антураж – в память о волшебной ночи, проведенной в лесу.
В бело-розовом костюме, обшитом старинными кружевами, Сильви выглядела ослепительно – целомудрие ее свадебного наряда лишь подчеркивало соблазнительные линии тела. Мадам Жардин была счастлива, что ее ненаглядный сын наконец-то вступает в законный брак. Хоть она и не одобряла его выбор, но держалась с безукоризненной учтивостью. Зато Жардину-старшему невеста очень понравилась – уж он-то вполне был в состоянии оценить магию Сильви. Были среди приглашенных и Эзары, испытывавшие огромное облегчение по поводу того, что больше не должны чувствовать себя ответственными за выходки крестной дочери. Шафером был Жак Бреннер, как всегда элегантный и остроумный; роль подружки невесты взяла на себя заплаканная Каролин. Все гости обратили особое внимание на появление принцессы Матильды, которая выглядела особенно величественно и изящно в переливающемся синем платье. Принцесса приехала в Париж специально ради торжественного события, и молодые должным образом оценили этот знак внимания.
Матильда подошла к Жакобу, когда рядом никого не было, и чуть хрипловатым голосом сказала ему:
– Надеюсь, друг мой, ты будешь счастлив.
Он хотел обнять ее при всех, и лишь ее строгий взгляд удержал его от такого неподобающего поступка.
Сияли канделябры, благоухали букеты цветов, роскошные наряды женщин переливались всеми цветами радуги; грохот джаз-банда, специально приглашенного ради невесты, заглушался веселым гулом голосов. Праздник удался на славу, и парижская пресса не оставила его без внимания. Удивляться тут нечему – список друзей и коллег Жакоба был способен привести в восторг любого хроникера светской жизни.
Жакоб был счастлив, но к радостному оживлению примешивалось тревожное предчувствие. Глядя на своих друзей и родственников, он замечал в толпе приглашенных хмурые и встревоженные лица. Это были его коллеги из Германии, эмигранты из нацистского государства, где Гитлер решил искоренить всех единоплеменников Жакоба. Даже когда на эстраду поднялась Сильви и под аккомпанемент джаз-банда исполнила ритмичную, чувственную песню, лица беглецов остались такими же напряженными. Казалось, эти люди уже никогда не смогут вырваться из мира насилия и разрушения.
8
Есть женщины, которые с началом беременности расцветают – новая жизнь, зародившаяся в глубинах тела, придает им дополнительное очарование. Но Сильви Ковальская – а жена Жакоба продолжала называть себя девичьей фамилией – к этому разряду представительниц слабого пола не относилась. По мере того, как ее тело разбухало, Сильви проникалась к нему все большим и большим отвращением. Она с омерзением смотрела в зеркало на свои отвисшие, покрывшиеся сеткой вен гру?ди, на раздутый живот. С каждым днем признаки беременности были все очевиднее, и Сильви часами напролет разглядывала свое изменившееся тело с ужасом и гадливостью. Некрасивое, обрюзгшее животное, в которое она превратилась, не имело никакого отношения к прежней Сильви! Если на улице кто-то обращал на нее свой взгляд, Сильви вжимала голову в плечи и старалась побыстрее пройти мимо, уверенная, что ее вид способен вызывать лишь отвращение. Сильви пряталась от людских глаз в темных кинозалах. Как зачарованная, она смотрела на серебристый экран, на котором жили своей волшебной жизнью сказочно грациозные кинокоролевы.
Особенно болезненно действовало на нее общество Жакоба. Стоило мужу коснуться ее или произнести какое-то ласковое слово, и на Сильви накатывал приступ тошноты. Человек, который любил Сильви Ковальскую, не мог испытывать нежные чувства к мерзкой, раздутой уродине.
Особенно болезненно действовало на нее общество Жакоба. Стоило мужу коснуться ее или произнести какое-то ласковое слово, и на Сильви накатывал приступ тошноты. Человек, который любил Сильви Ковальскую, не мог испытывать нежные чувства к мерзкой, раздутой уродине.