Страница:
Возможно, Погребижская восприняла медицинский диагноз как глобальную несправедливость и стала мстить… Кому? Здоровым.
Сколько случаев, когда неизлечимо больные люди в ожидании скорого конца ведут себя именно так. Зараженные заражают сознательно здоровых — и так далее, и тому подобное…
И эта стала косить всех, кто попадется, направо и налево…
Но неужели все-таки настолько она изменилась?
Убить доктора Милованова?! Друга семьи, человека, которого она, наверное, знала с юности…
А мужа бывшего, этого безобидного Лешу Суконцева, который кормил котов?! Ведь божий человек… И все говорят, у него была с Погребижской тихая дружба.
Додружился…
Что делать… Болезнь меняет человека неузнаваемо.
Очевидно, это и имел виду экстрасенс, когда сказал: «Я никогда не бью женщин».
То есть, как бы: это уже не женщина, а чудовище!
Светлова вздохнула.
Итак, каков же теперь итог расследования? Болезнь, значит, меняет человека неузнаваемо… И это «не женщина, а чудовище». Таков, получается, печальный вывод. Собственно, о том же говорила и послушница Ефимия… «Эта женщина испугала меня», — сказала она тогда в монастыре Анне.
Если все происходило, как в видениях Ефимии, то…
Светлова попробовала представить, как это было…
Все случилось, очевидно, в той самой комнате где стоит письменный стол Погребиясской. Там где эркер и сосны за окном. Да, там, очевидно, все это с Селиверстовым и случилось… В той самой комнате, о которой говорила и Ефимия, и где послушница тоже побывала: посидела робко на краешке стула у знаменитого письменного стола, беседуя с писательницей.
Правда, Ефимии удалось все-таки ускользнуть из дома Погребижской… а журналисту — нет.
И Светлова попробовала — пока еще только в своем воображении — восстановить сцену преступления.
— Ну, что ж, спасибо… — Селиверстров выключил магнитофон. — Вы были удивительно откровенны! Вообще, это была потрясающая беседа. Признаться, для меня это настоящая журналистская удача.
— Не за что меня благодарить, молодой человек. Признаюсь, и мне было удивительно приятно беседовать с вами.
Собеседница Максима встала из-за письменного стола и легким шагом обошла его вокруг.
Теперь она стояла за спиной журналиста.
До Селиверстова донесся слабый запах каких-то потрясающих духов.
«Умеют же некоторые женщины выбирать запахи, которые делают их неотразимыми!» — почти восхищенно подумал он.
И тут же: надо это записать! Хорошая фраза для его будущей статьи: «Эта женщина умеет выбирать духи, которые делают ее неотразимой несмотря на возраст!» «Нет, про возраст не стоит, — тут же подумал он, — еще обидится!»
Женщина стояла сзади, за креслом Максима.
И вдруг он почувствовал, как ее рука почти неосязаемо прикасается к его шее…
"Ого! — Максим замер от изумления. — Вот это да! Что бы это значило?
Неужели я произвел на нее такое впечатление?"
Больше подумать Селиверстов ни о чем не успел.
В то же мгновение голова его резко запрокинулась…
«Да вы что?! — хотел крикнуть он. — Сума сошла, чертова баба?»
Но никакие звуки уже не могли вырваться из его булькающего кровью горла.
Этот вопрос остался невысказанным. Однако предсмертное изумление, испытанный Селиверстовым мгновенный ужас и недоумение навеки застыли в остекленевших зрачках погибшего.
Говорят, что предсмертный ужас, который испытывает живое существо, расставаясь с жизнью настолько сильная эмоция, что может осязаемо влиять на близких умершему людей.
И очевидно, недаром жене Максима Майе не давал успокоиться застывший в его остекленевших зрачках изумленный предсмертный вопрос.
Да, вот так оно, очевидно, все и случилось.
Правда, Светлова сурово укорила себя за некоторый художественный домысел. Слишком уж разыгралось у нее воображение — ну, про духи, «неотразимые запахи», застывшее в глазах изумление, «впечатление» и все такое…
Но основная канва события, если опустить художественные детали, очевидно, была именно такой.
— Ну что, Андрюша, потрудился?
— Да, Анюта, все о'кей… Время выкроил с трудом, но задание, товарищ начальник, выполнил.
— Ну, ты о моем времени не беспокоился, когда уговаривал меня за расследование дела Селиверстова взяться, так что давай — тоже трудись н результат.
— Вот я и потрудился! Сидел за компьютером как приклеенный…
— И есть результат?
— Представь!
Суть работы, о которой Светлова попросила Андрея, сводилась к следующему. Нужно было проанализировать все исчезновения журналистов за последние два года. Данные для такой работы Аня получила с помощью капитана Дубовикова. Основной отправной момент для анализа — последние задания, которые исчезнувшему журналисту поручали в редакции.
Поскольку последние два года Погребижская общалась практически только с журналистами, рассудила Светлова, то…
— В общем, знаешь, — заметил Кронрод, — направление поисков было совершенно правильным. Пару лет назад исчезла молоденькая журналистка.
— Вот как?
— Какое у нее было задание, как думаешь?
— Догадываюсь…
— Ага, верно… Интервью с Марией Погребижской!
— Что ж, вполне возможно…. — пробормотала Аня.
— Слушайте, Аня, может, они без должного Уважения говорили о ее даровании? Селиверстов и а девушка? И она их — того…
— Если бы литераторы мочили всех, кто пишет отрицательные рецензии, тут уже, знаешь, что бы было… Нет, тут другое! Кстати, и львенок этот ее Рик, ну, просто озверел в последних порциях «Приключений»… Косит всех налево и направо..
— Да что ты говоришь?
— Угу… Просто ужас! — подтвердила Светлова.
— А знаешь, я бы тебе мог посоветовать одного нужного человечка в помощь…
— Что еще за человечек?
— Знаешь, у нас материальчик был напечатан как-то, довольно занимательный, в газете… Один психолог занимается анализом литературных текстов.
— Да? .
— Понимаешь, очень любопытные, в итоге, получаются выводы.
— Как зовут психолога?
— Наташа Кошкина ее зовут.
— Телефон?
— Записывай.
— Времени у меня нет совершенно! — сразу же объявила она Светловой.
— Но… — начала было протестовать Анна.
— Хорошо, хорошо… — вздохнула Кошкина. — Ради Андрея.
«Пожалуй, — решила про себя Светлова, — надо будет, если новое дело подвернется, Кронродф в напарники брать. Бесценный человек, оказывается. Если кто что в Москве и делает, то только ради него».
— А что вы можете? — поинтересовалась она у психолога Наташи.
— Ну, в общем, далеко не все, — довольно сухо объяснила предупрежденная об Аниной просьбе психолог Кошкина.
— Вот как?
— Да. И даже, в общем, не слишком много, — Жаль…
— Не хотелось бы вас излишне обнадеживать! Но, в принципе, можно по каким-то особенностям текста определить, например, что автор не любит детей или любит лошадей… И тому подобные черты характера, — сменила гнев на милость Кошкина.
— Это неплохо, — заметила Аня.
— Вы меня непременно и более ранними выпусками этих «Приключений львенка Рика» снабдите… — предупредила ее напоследок Наташа.
— Зачем?
— Ну, может быть, можно будет проследить, происходили ли какие-то серьезные заметные изменения в характере и психике автора с течением времени.
Невероятно обрадованная таким обещанием, Светлова снабдила психолога Наташу и "Новыми «Приключениями Рика», и совершенно новыми, и старыми, а также совсем старыми.
И, в общем, то, что ей удалось узнать при встрече с ней, многое объяснило в хорватских приключениях Светловой.
Оказывается, сотрудница турфирмы посчитала своим долгом предупредить писательницу Погребижскую, что некая молодая женщина ею интересуется и может быть назойливой.
А если, как выяснила Аня у Сафоновой, Погребижская знала о том, что Светлова отправляется за ними в Дубровник еще в Москве, то становится ясным — ну можно это предположить! — что ее трюки в Дубровнике не были экспромтом, она к ним подготовилась заранее.
У Погребижской, очевидно, феноменальная память на лица, думала Аня.
Память, обостренная постоянной подозрительностью…
Лишь однажды увидев Светлову рядом со своей дачей с помощью камер слежения, Мария Иннокентьевна ее уже не забыла. Поэтому и случайную встречу с Анной в Дубровнике госпожа писательница случайностью не посчитала.
По-видимому, и то, как Светлова покупала билеты, вслед за ними на концерт симфонического оркестра, тоже незамеченным не осталось.
А дальше началось преследование. Наверняка Погребижская была в курсе, что Анна отправляется с Дорис на катере в гроты. Что это за поездки, знали все туристы. А для того чтобы оказаться в курсе: когда? — госпоже писательнице достаточно было оказаться поблизости в коридоре, когда Светлова говорила по телефону.
Скорее всего, когда пассажиры Дорис путешествовали по гротам, Погребижская была на арендованной лодке где-то поблизости, следила издалека, выжидая удобный момент… И он настал — Светлова оправилась в тот злополучный грот в одиночку, а Погребижская выступила в роли южного ветра.
Она уже не первый раз была в Дубровнике, хорошо знала эти места. К тому же наверняка воспользовалась монашеским платьем.
Благодаря нелепому стечению случайностей и недоразумений — профессор Хензен, боясь ожечься о воду, дул на молоко! — все списали на его несчастного пациента. Этот парень, который, как теперь стало ясно Ане, наверное, и вправду, был молодцом: шел на поправку и никого убивать не собирался. Словом, никакого отношения к покушениям на Светлову не имел.
А успех, который Светлова приписывала своей ловкости, был на самом деле мнимым. Дамы пошли на знакомство с ней, преследуя одну цель: Погребижская хотела узнать, что Анна хочет от них.
— Ой.
Светлова-то думала, что сама ведет игру, а вела ее Погребижская. Она разыгрывала эту партию не Светлова.
— Приезжайте в гости, — пригласила она к себе Светлову.
— Ой, как здорово, — обрадовалась Аня.
— Только попозже… Часов в десять вечера — я поздно возвращаюсь с работы.
Уходила Светлова из дома Кошкиной, когда город уже затих и на небе загорелись яркие звезды.
Разговор с психологом оказался крайне интересным, но опять прояснил немного…
— А можно ли говорить о тяжелом заболевании автора этих текстов? О потере рассудка? — спросила Светлова.
— Не думаю, — разочаровала Аню Кошкина. — Более того, я уверена: автор в полном рассудке. Причем соображает отлично. Никакого сумасшествия там и в помине нет. Но я бы сказала, что у главного героя приключений — этого львенка Рика — в последних книгах явно прослеживается комплекс человека, которым пренебрегли. Прежде были Другие особенности.
— Пренебрегли?
— Да.. Знаете, мальчики, которыми пренебрегли, иногда всю жизнь доказывают что-то.
— Он не мальчик, он львенок… — пробормотала Анна.
"Значит, львенком пренебрегли… Кто-то… — невесело размышляла Анна.
— И он таки просто озверел в последних порциях приключений… Косит, так же, как сама Погребижская, всех налево и направо. Уже скоро будет не «Звездная страна», а звездное кладбище…"
Светлова подняла голову: небо было таким звездным сегодня… Прямо над ее головой горела яркая-яркая звезда.
Вот все-таки не вмещает разум человека всю сложность мира, все его чудеса… — подумала Светлова.
Вот эта звезда, возможно, погасла давно, а свет все добирается до Земли…
То есть, ты видишь то, чего нет. Видишь то, чего на самом деле уже нет.
Разве так может быть? Нет, не может! А вот получается, что так оно и есть.
Глава 22
Глава 23
Сколько случаев, когда неизлечимо больные люди в ожидании скорого конца ведут себя именно так. Зараженные заражают сознательно здоровых — и так далее, и тому подобное…
И эта стала косить всех, кто попадется, направо и налево…
Но неужели все-таки настолько она изменилась?
Убить доктора Милованова?! Друга семьи, человека, которого она, наверное, знала с юности…
А мужа бывшего, этого безобидного Лешу Суконцева, который кормил котов?! Ведь божий человек… И все говорят, у него была с Погребижской тихая дружба.
Додружился…
Что делать… Болезнь меняет человека неузнаваемо.
Очевидно, это и имел виду экстрасенс, когда сказал: «Я никогда не бью женщин».
То есть, как бы: это уже не женщина, а чудовище!
Светлова вздохнула.
Итак, каков же теперь итог расследования? Болезнь, значит, меняет человека неузнаваемо… И это «не женщина, а чудовище». Таков, получается, печальный вывод. Собственно, о том же говорила и послушница Ефимия… «Эта женщина испугала меня», — сказала она тогда в монастыре Анне.
Если все происходило, как в видениях Ефимии, то…
Светлова попробовала представить, как это было…
Все случилось, очевидно, в той самой комнате где стоит письменный стол Погребиясской. Там где эркер и сосны за окном. Да, там, очевидно, все это с Селиверстовым и случилось… В той самой комнате, о которой говорила и Ефимия, и где послушница тоже побывала: посидела робко на краешке стула у знаменитого письменного стола, беседуя с писательницей.
Правда, Ефимии удалось все-таки ускользнуть из дома Погребижской… а журналисту — нет.
И Светлова попробовала — пока еще только в своем воображении — восстановить сцену преступления.
— Ну, что ж, спасибо… — Селиверстров выключил магнитофон. — Вы были удивительно откровенны! Вообще, это была потрясающая беседа. Признаться, для меня это настоящая журналистская удача.
— Не за что меня благодарить, молодой человек. Признаюсь, и мне было удивительно приятно беседовать с вами.
Собеседница Максима встала из-за письменного стола и легким шагом обошла его вокруг.
Теперь она стояла за спиной журналиста.
До Селиверстова донесся слабый запах каких-то потрясающих духов.
«Умеют же некоторые женщины выбирать запахи, которые делают их неотразимыми!» — почти восхищенно подумал он.
И тут же: надо это записать! Хорошая фраза для его будущей статьи: «Эта женщина умеет выбирать духи, которые делают ее неотразимой несмотря на возраст!» «Нет, про возраст не стоит, — тут же подумал он, — еще обидится!»
Женщина стояла сзади, за креслом Максима.
И вдруг он почувствовал, как ее рука почти неосязаемо прикасается к его шее…
"Ого! — Максим замер от изумления. — Вот это да! Что бы это значило?
Неужели я произвел на нее такое впечатление?"
Больше подумать Селиверстов ни о чем не успел.
В то же мгновение голова его резко запрокинулась…
«Да вы что?! — хотел крикнуть он. — Сума сошла, чертова баба?»
Но никакие звуки уже не могли вырваться из его булькающего кровью горла.
Этот вопрос остался невысказанным. Однако предсмертное изумление, испытанный Селиверстовым мгновенный ужас и недоумение навеки застыли в остекленевших зрачках погибшего.
Говорят, что предсмертный ужас, который испытывает живое существо, расставаясь с жизнью настолько сильная эмоция, что может осязаемо влиять на близких умершему людей.
И очевидно, недаром жене Максима Майе не давал успокоиться застывший в его остекленевших зрачках изумленный предсмертный вопрос.
Да, вот так оно, очевидно, все и случилось.
Правда, Светлова сурово укорила себя за некоторый художественный домысел. Слишком уж разыгралось у нее воображение — ну, про духи, «неотразимые запахи», застывшее в глазах изумление, «впечатление» и все такое…
Но основная канва события, если опустить художественные детали, очевидно, была именно такой.
* * *
Светлова набрала телефонный номер Кронрода.— Ну что, Андрюша, потрудился?
— Да, Анюта, все о'кей… Время выкроил с трудом, но задание, товарищ начальник, выполнил.
— Ну, ты о моем времени не беспокоился, когда уговаривал меня за расследование дела Селиверстова взяться, так что давай — тоже трудись н результат.
— Вот я и потрудился! Сидел за компьютером как приклеенный…
— И есть результат?
— Представь!
Суть работы, о которой Светлова попросила Андрея, сводилась к следующему. Нужно было проанализировать все исчезновения журналистов за последние два года. Данные для такой работы Аня получила с помощью капитана Дубовикова. Основной отправной момент для анализа — последние задания, которые исчезнувшему журналисту поручали в редакции.
Поскольку последние два года Погребижская общалась практически только с журналистами, рассудила Светлова, то…
— В общем, знаешь, — заметил Кронрод, — направление поисков было совершенно правильным. Пару лет назад исчезла молоденькая журналистка.
— Вот как?
— Какое у нее было задание, как думаешь?
— Догадываюсь…
— Ага, верно… Интервью с Марией Погребижской!
— Что ж, вполне возможно…. — пробормотала Аня.
— Слушайте, Аня, может, они без должного Уважения говорили о ее даровании? Селиверстов и а девушка? И она их — того…
— Если бы литераторы мочили всех, кто пишет отрицательные рецензии, тут уже, знаешь, что бы было… Нет, тут другое! Кстати, и львенок этот ее Рик, ну, просто озверел в последних порциях «Приключений»… Косит всех налево и направо..
— Да что ты говоришь?
— Угу… Просто ужас! — подтвердила Светлова.
— А знаешь, я бы тебе мог посоветовать одного нужного человечка в помощь…
— Что еще за человечек?
— Знаешь, у нас материальчик был напечатан как-то, довольно занимательный, в газете… Один психолог занимается анализом литературных текстов.
— Да? .
— Понимаешь, очень любопытные, в итоге, получаются выводы.
— Как зовут психолога?
— Наташа Кошкина ее зовут.
— Телефон?
— Записывай.
* * *
Психолог Наташа Кошкина оказалась не слишком оригинальной.— Времени у меня нет совершенно! — сразу же объявила она Светловой.
— Но… — начала было протестовать Анна.
— Хорошо, хорошо… — вздохнула Кошкина. — Ради Андрея.
«Пожалуй, — решила про себя Светлова, — надо будет, если новое дело подвернется, Кронродф в напарники брать. Бесценный человек, оказывается. Если кто что в Москве и делает, то только ради него».
— А что вы можете? — поинтересовалась она у психолога Наташи.
— Ну, в общем, далеко не все, — довольно сухо объяснила предупрежденная об Аниной просьбе психолог Кошкина.
— Вот как?
— Да. И даже, в общем, не слишком много, — Жаль…
— Не хотелось бы вас излишне обнадеживать! Но, в принципе, можно по каким-то особенностям текста определить, например, что автор не любит детей или любит лошадей… И тому подобные черты характера, — сменила гнев на милость Кошкина.
— Это неплохо, — заметила Аня.
— Вы меня непременно и более ранними выпусками этих «Приключений львенка Рика» снабдите… — предупредила ее напоследок Наташа.
— Зачем?
— Ну, может быть, можно будет проследить, происходили ли какие-то серьезные заметные изменения в характере и психике автора с течением времени.
Невероятно обрадованная таким обещанием, Светлова снабдила психолога Наташу и "Новыми «Приключениями Рика», и совершенно новыми, и старыми, а также совсем старыми.
* * *
После некоторых размышлений Светлова наметила еще один прежде не запланированный визит. Она решила опять повидать приятную девушку Галину Сафонову из турфирмы «Сан-вояж».И, в общем, то, что ей удалось узнать при встрече с ней, многое объяснило в хорватских приключениях Светловой.
Оказывается, сотрудница турфирмы посчитала своим долгом предупредить писательницу Погребижскую, что некая молодая женщина ею интересуется и может быть назойливой.
А если, как выяснила Аня у Сафоновой, Погребижская знала о том, что Светлова отправляется за ними в Дубровник еще в Москве, то становится ясным — ну можно это предположить! — что ее трюки в Дубровнике не были экспромтом, она к ним подготовилась заранее.
У Погребижской, очевидно, феноменальная память на лица, думала Аня.
Память, обостренная постоянной подозрительностью…
Лишь однажды увидев Светлову рядом со своей дачей с помощью камер слежения, Мария Иннокентьевна ее уже не забыла. Поэтому и случайную встречу с Анной в Дубровнике госпожа писательница случайностью не посчитала.
По-видимому, и то, как Светлова покупала билеты, вслед за ними на концерт симфонического оркестра, тоже незамеченным не осталось.
А дальше началось преследование. Наверняка Погребижская была в курсе, что Анна отправляется с Дорис на катере в гроты. Что это за поездки, знали все туристы. А для того чтобы оказаться в курсе: когда? — госпоже писательнице достаточно было оказаться поблизости в коридоре, когда Светлова говорила по телефону.
Скорее всего, когда пассажиры Дорис путешествовали по гротам, Погребижская была на арендованной лодке где-то поблизости, следила издалека, выжидая удобный момент… И он настал — Светлова оправилась в тот злополучный грот в одиночку, а Погребижская выступила в роли южного ветра.
Она уже не первый раз была в Дубровнике, хорошо знала эти места. К тому же наверняка воспользовалась монашеским платьем.
Благодаря нелепому стечению случайностей и недоразумений — профессор Хензен, боясь ожечься о воду, дул на молоко! — все списали на его несчастного пациента. Этот парень, который, как теперь стало ясно Ане, наверное, и вправду, был молодцом: шел на поправку и никого убивать не собирался. Словом, никакого отношения к покушениям на Светлову не имел.
А успех, который Светлова приписывала своей ловкости, был на самом деле мнимым. Дамы пошли на знакомство с ней, преследуя одну цель: Погребижская хотела узнать, что Анна хочет от них.
— Ой.
Светлова-то думала, что сама ведет игру, а вела ее Погребижская. Она разыгрывала эту партию не Светлова.
* * *
Наконец позвонила Наташа Кошкина.— Приезжайте в гости, — пригласила она к себе Светлову.
— Ой, как здорово, — обрадовалась Аня.
— Только попозже… Часов в десять вечера — я поздно возвращаюсь с работы.
Уходила Светлова из дома Кошкиной, когда город уже затих и на небе загорелись яркие звезды.
Разговор с психологом оказался крайне интересным, но опять прояснил немного…
— А можно ли говорить о тяжелом заболевании автора этих текстов? О потере рассудка? — спросила Светлова.
— Не думаю, — разочаровала Аню Кошкина. — Более того, я уверена: автор в полном рассудке. Причем соображает отлично. Никакого сумасшествия там и в помине нет. Но я бы сказала, что у главного героя приключений — этого львенка Рика — в последних книгах явно прослеживается комплекс человека, которым пренебрегли. Прежде были Другие особенности.
— Пренебрегли?
— Да.. Знаете, мальчики, которыми пренебрегли, иногда всю жизнь доказывают что-то.
— Он не мальчик, он львенок… — пробормотала Анна.
* * *
Светлова возвращалась от психолога Наташи Кошкиной по бульварам. Под ногами похрустывал едок. Прохожих уже почти не было видно."Значит, львенком пренебрегли… Кто-то… — невесело размышляла Анна.
— И он таки просто озверел в последних порциях приключений… Косит, так же, как сама Погребижская, всех налево и направо. Уже скоро будет не «Звездная страна», а звездное кладбище…"
Светлова подняла голову: небо было таким звездным сегодня… Прямо над ее головой горела яркая-яркая звезда.
Вот все-таки не вмещает разум человека всю сложность мира, все его чудеса… — подумала Светлова.
Вот эта звезда, возможно, погасла давно, а свет все добирается до Земли…
То есть, ты видишь то, чего нет. Видишь то, чего на самом деле уже нет.
Разве так может быть? Нет, не может! А вот получается, что так оно и есть.
Глава 22
Светлова вдруг вспомнила «неувязочку», которая ее уже давно мучила.
Ну, ладно, на людей взъелась… А собаки, которых Погребижская всегда вроде бы обожала, чем ей помешали?
Всему с трудом, но можно все-таки найти объяснение. Селиверстова убили, эту журналистку Ну, хорошо. То есть не хорошо, конечно, но объяснимо — чужие люди!
На саму Светлову покушения — понятно Страх разоблачения.
Пусть и доктора убила. Ладно, допустим. Такие больные часто воспринимают врача как врага, который может, например, лишить их свободы.
Даже отравление Леши Суконцева можно объяснить. Ополчилась на вес мир!
На все человечество. На человечество…
А собаки?
Почему она избавилась от собак?
Какая муха ее укусила? Точней сказать, может, собака ее и укусила?
В общем, столь существенные изменения в характере в состоянии заметить только близкие люди, рассудила Анна…
И потом… Никогда не надо думать, что узнал от свидетеля всю подноготную, выпотрошил подчистую. Никогда «просто разговор» не бывает лишним, что-то да выплывет еще. Просто, когда неспешно беседуешь, и вот так — слово за слово…
В расчете на это Светлова и отправилась снова в гости. На этот раз к золовке Погребижской.
И не прогадала — ее радушно угостили чаем «Ахмад» и даже домашним печеньем.
— Елизавета Львовна, вы не припомните, может, были в характере у Марии Иннокентьевны и даже какие-то странные черты? — «Откушав чаю», как сказал бы помещик Федуев, поинтересовалась Светлова. — Ну, точнее сказать… не странные а… шокирующие? Может, жестокость какая-то проскальзывала в поведении? Почему она теперь вдруг даже от своих собак избавилась?
— Да нет, ничего такого я не замечала, — удивленно пожала плечами Елизавета Львовна. — Никаких «странных черт», как вы изволили выразиться.
Насчет собак — сама поражаюсь. Она ведь, честно сказать, не могла прежде без своих мосек и дня прожить.
— Но неужели ее отношения с бывшим мужем, например, были такими уж безоблачными? — настаивала Аня.
— Ну, не безоблачные… конечно. Ничего безоблачного в этом мире не бывает. Даже на самые лучшие отношения наползают тучи.
— Вот именно!
— Но…
— Но что — но?
— Оба они были очень славными, очень хорошими людьми.
— Н-да… — вздохнула Светлова. «Насчет Леши спорить не буду, — подумала она. — А вот что касается его бывшей жены…»
Анна вспомнила синий взор Погребижской, сжал в ее руке, уголки губ в беспощадной усмешке… И длинный список, который она, Света уже составила: жертвы!
— Судя по вашему лицу, я вас не убедила? догадалась Елизавета Львовна.
Золовка подошла к книжному шкафу и достала альбом.
— Это наш семейный альбом, — объяснила она. — Фотографии.
— Да?
— Вот, вы только посмотрите… Посмотрите на эти славные лица!
Елизавета Львовна открыла альбом.
Светлова посмотрела. Точней, взглянула без особого интереса.
На морском берегу сидела парочка — щека к щеке — девушка и парень.
Девушка — явно молодая Погребижская.
И, правда… Славные милые улыбки…
— Ну, на пляже у всех хорошее настроение, — буркнула Светлова.
— А вот еще… Правда, замечательная фотография?
Светлова взглянула… Мария Иннокентьевна целует какую-то моську!
Елизавета Львовна листала альбом…
— А вот еще есть одна интересная фотография.. Ну, просто совершенно замечательный снимок, — бормотала она, отыскивая нужное фото.
— Кто это? — вдруг остановила ее Светлова, задержав руку золовки на переворачиваемой странице альбома. — Это что за мальчик?
— А-а… Это Стасик…
— Кто?!
— Стасик… Лидочкин сын!
— У нее есть сын?
— Ну, в общем…
— Как это «в общем»? Есть или нет?
— Есть, но там… В общем, это неинтересно посторонним.
— Нет, ну почему же?! Очень интересно! Светлова запнулась, заметив, как недовольно нахмурилась ее собеседница.
— Нет, неинтересно! — повторила Елизавета Львовна. — Я, знаете, очень не люблю сплетен.
— Как он похож на Марию Иннокентьевну… — не отставала Светлова.
— Скорей он похож на своего отца, — заметила нехотя Елизавета Львовна.
— Вот как?
— Ох, эти странные запутанные семейные отношения, — вздохнула пожилая женщина. — Непонятные и — говорю же вам! — совершенно неинтересные посторонним.
— Нет, ну почему же… Отнюдь! Очень даже интересные! — принялась с жаром разуверять ее Светлова.
— Нет, нет, это очень личное. Вам будет скучно, — Елизавета Львовна поторопилась перевернуть страницу альбома.
— А все-таки! — настойчиво и не давая ей перевернуть страницу с портретом молодого человека, попросила Светлова. — Не могли бы рассказать поподробнее?
— Ну, в общем… Даже не знаю, как все это объяснить! Видите ли… У Лидочки был в юности с Костей роман.
— У Лидочки?
— Ну да, у Лидии Евгеньевны…
— У Лидии Евгеньевны, секретаря Погребижской?
— Ну да, да. — нетерпеливо всплеснула ладошками Елизавета Львовна. — Для вас она Лидия Евгеньевна и секретарь, а для меня Лидочка! Я ведь помню ее такой, какой она была много лет назад. Как бы вам сказать… Ведь период моего общения с семейством датируется именно тем временем. Позже, когда Маша и мой брат развелись, я с ними почти не виделась. Так иногда случайно пересекались…
Так вот… У Лидочки был в юности с Костей роман.
— С Костей?
— О-о… Я же вам объясняю: со старшим братом Маши, Константином Иннокентьевичем Погребижским!
— Поняла, поняла… — успокоила ее Светлова. — Продолжайте же, ради бога!
— Ну, вот… У Лидочки был в юности с Костей роман, — в третий уже раз, почти гневно взглянув на Светлову, повторила Анина собеседница. — А Костя… Ну как вам сказать, прирожденный холостяк. Милый, славный, интеллигентный…
Прелесть был, а не мужчина… Но как только чуть-чуть веяло перспективой брака… семьей, детьми, узами и прочим… тут же впадал не то что в панику — в стоящую истерику!
— Да-да… Этот тип мужчин встречается довольно часто…
— А Лидочка, представьте, возьми да и роди! Костя был просто в шоке тогда, а Лидочка — само смирение… Ну, не хочешь, Костик, не женись. И как-то они так устроились, что все осталось по-прежнему. Костя холостой, Лидочка не замужем, а Лидочкин сын, Стасик, как бы от непорочного зачатия, вроде как Костя тут и ни при чем. Хотя все, Конечно, отлично знали, что Лидочка от него родила.
И жили, заметьте, очень дружно. Только мальчику не следовало знать, что Погребижский его отец. Он всегда называл его Константином Иннокентьевичем.
— А как ко всему этому относилась Мария Иннокентьевна?
— Ну, как она могла относиться? Не вмешивалась. Как идет, так и идет…
Только всегда очень заботилась о Стасике, проявляла к нему всегда какую-то особенную предупредительность, внимание и доброту. Словно хотела загладить вину за то, что мальчик оказался в таком странном положении. Живет рядом с отцом.
Ситуация, над которой никто всерьез не задумывался, — жили, как получалось! И всех все вроде бы устраивало… И Костю, на холостяцкий статус которого никто не посягал. Марию, которую, кроме ее книжечек, ничего больше не интересовало… И, в общем-то, Лидочку. Ведь она имела то, что хотела. Видите ли, есть такой сорт женщин, для которых главное — служение любимому человеку — это основное занятие в жизни.
— А Стасика? — прервала ее Аня.
— Что — Стасика?
— Стасика такое положение вещей устраивало?
— Стасика? — Елизавета Львовна задумалась. — Даже не знаю, милочка…
Честно говоря, отчего-то никогда не приходило в голову этим поинтересоваться…
Помню только, Стасик вышивал хорошо. У него это получалось. Да и врачи советовали — мальчик, мол, нервный, а такое занятие, говорят, успокаивает. Но кажется, он всем вроде тоже был доволен, как и его мама.
«Н-да… странный нервный мальчик… слова против никому не скажет, всем доволен, как и мама, сидит, вышивает…»
— А с собаками он как?
— С собаками? — удивилась золовка Елизавета Львовна. — Право, не припоминаю.
Светлова подумала, что было бы неплохо задать этот вопрос самому Стасику.
Словно угадав ее мысли и отвечая на это невысказанное пожелание, Елизавета Львовна заметила:
— Вообще-то он уехал. Года два назад.
— Далеко?
— В Аргентину. Там, говорят, какая-то работа для него нашлась — на пастбищах, кажется… — В Аргентину? Далеко! — вздохнула Светлова.
— Очень! — согласилась золовка.
"Вот оно как бывает, — думала Светлова, попивая столь хорошо заваренный золовкой чай «Ахмад». — Забудут в семье про какого-нибудь старого знакомого, друга, бедного родственника…. Не вспоминают и не вспоминают! А вот когда смотришь эти старые снимки, пачки фотографий, залежавшиеся в сундуках, и альбомы, давно не открывавшиеся, вдруг и мелькнет где-то на заднем плане некто пожелтевший от времени… забытый…
А ведь «Лидочка» производила впечатление человека, у которого нет своей жизни. Но она у нее, оказывается, есть, эта своя жизнь. Есть сын. Правда, сын этот уехал.
Все, что угодно… Но предположить, что всего два года назад Лидия Евгеньевна пережила такое расставание? — изумлялась Светлова. — Ведь это должно было выбить ее из привычной жизненной колеи, уничтожить, расстроить во всяком случае… Пять лет — срок, который нужен человеку, чтобы немного оправиться после потери близкого. Так считают психологи. Ну, допустим это, конечно, не смертельно — отъезд в Аргентину, но все-таки… Человек уехал на другой край света, навсегда и, в общем, без шансов, что мать и сын еще когда-нибудь увидятся. А Лидия Евгеньевна, судя по довольному виду, цветет и пахнет…
Но может, это вообще все ради него? Ради того, чтобы его вернуть домой?
Что уж там, на этих пастбищах… несладко ведь. Она ведь, конечно, хочет сына увидеть… А для этого нужны деньги. Вот она и доит Погребижскую. Потакает ее сумасшествию Потому как, может, писательница и сумасшедшая и с ножиком бегает, особенно за журналистами а книжки выходят! Поэтому Лидия Евгеньевна и читает с такой радостью ее новые произведения. Новые сказки — новые бабки…"
— А у вас нет еще фотографий Стасика? — поинтересовалась Анна с надеждой в голосе у золовки. — Других? Где он уже взрослый?
— Кажется, есть, — Елизавета Львовна достала еще один альбом. — Ага…
Вот… Взгляните! Вот тут он уже взрослый.
Светлова взглянула на фотографию — и ахнула…
Ну, ладно, на людей взъелась… А собаки, которых Погребижская всегда вроде бы обожала, чем ей помешали?
Всему с трудом, но можно все-таки найти объяснение. Селиверстова убили, эту журналистку Ну, хорошо. То есть не хорошо, конечно, но объяснимо — чужие люди!
На саму Светлову покушения — понятно Страх разоблачения.
Пусть и доктора убила. Ладно, допустим. Такие больные часто воспринимают врача как врага, который может, например, лишить их свободы.
Даже отравление Леши Суконцева можно объяснить. Ополчилась на вес мир!
На все человечество. На человечество…
А собаки?
Почему она избавилась от собак?
Какая муха ее укусила? Точней сказать, может, собака ее и укусила?
В общем, столь существенные изменения в характере в состоянии заметить только близкие люди, рассудила Анна…
И потом… Никогда не надо думать, что узнал от свидетеля всю подноготную, выпотрошил подчистую. Никогда «просто разговор» не бывает лишним, что-то да выплывет еще. Просто, когда неспешно беседуешь, и вот так — слово за слово…
В расчете на это Светлова и отправилась снова в гости. На этот раз к золовке Погребижской.
И не прогадала — ее радушно угостили чаем «Ахмад» и даже домашним печеньем.
— Елизавета Львовна, вы не припомните, может, были в характере у Марии Иннокентьевны и даже какие-то странные черты? — «Откушав чаю», как сказал бы помещик Федуев, поинтересовалась Светлова. — Ну, точнее сказать… не странные а… шокирующие? Может, жестокость какая-то проскальзывала в поведении? Почему она теперь вдруг даже от своих собак избавилась?
— Да нет, ничего такого я не замечала, — удивленно пожала плечами Елизавета Львовна. — Никаких «странных черт», как вы изволили выразиться.
Насчет собак — сама поражаюсь. Она ведь, честно сказать, не могла прежде без своих мосек и дня прожить.
— Но неужели ее отношения с бывшим мужем, например, были такими уж безоблачными? — настаивала Аня.
— Ну, не безоблачные… конечно. Ничего безоблачного в этом мире не бывает. Даже на самые лучшие отношения наползают тучи.
— Вот именно!
— Но…
— Но что — но?
— Оба они были очень славными, очень хорошими людьми.
— Н-да… — вздохнула Светлова. «Насчет Леши спорить не буду, — подумала она. — А вот что касается его бывшей жены…»
Анна вспомнила синий взор Погребижской, сжал в ее руке, уголки губ в беспощадной усмешке… И длинный список, который она, Света уже составила: жертвы!
— Судя по вашему лицу, я вас не убедила? догадалась Елизавета Львовна.
Золовка подошла к книжному шкафу и достала альбом.
— Это наш семейный альбом, — объяснила она. — Фотографии.
— Да?
— Вот, вы только посмотрите… Посмотрите на эти славные лица!
Елизавета Львовна открыла альбом.
Светлова посмотрела. Точней, взглянула без особого интереса.
На морском берегу сидела парочка — щека к щеке — девушка и парень.
Девушка — явно молодая Погребижская.
И, правда… Славные милые улыбки…
— Ну, на пляже у всех хорошее настроение, — буркнула Светлова.
— А вот еще… Правда, замечательная фотография?
Светлова взглянула… Мария Иннокентьевна целует какую-то моську!
Елизавета Львовна листала альбом…
— А вот еще есть одна интересная фотография.. Ну, просто совершенно замечательный снимок, — бормотала она, отыскивая нужное фото.
— Кто это? — вдруг остановила ее Светлова, задержав руку золовки на переворачиваемой странице альбома. — Это что за мальчик?
— А-а… Это Стасик…
— Кто?!
— Стасик… Лидочкин сын!
— У нее есть сын?
— Ну, в общем…
— Как это «в общем»? Есть или нет?
— Есть, но там… В общем, это неинтересно посторонним.
— Нет, ну почему же?! Очень интересно! Светлова запнулась, заметив, как недовольно нахмурилась ее собеседница.
— Нет, неинтересно! — повторила Елизавета Львовна. — Я, знаете, очень не люблю сплетен.
— Как он похож на Марию Иннокентьевну… — не отставала Светлова.
— Скорей он похож на своего отца, — заметила нехотя Елизавета Львовна.
— Вот как?
— Ох, эти странные запутанные семейные отношения, — вздохнула пожилая женщина. — Непонятные и — говорю же вам! — совершенно неинтересные посторонним.
— Нет, ну почему же… Отнюдь! Очень даже интересные! — принялась с жаром разуверять ее Светлова.
— Нет, нет, это очень личное. Вам будет скучно, — Елизавета Львовна поторопилась перевернуть страницу альбома.
— А все-таки! — настойчиво и не давая ей перевернуть страницу с портретом молодого человека, попросила Светлова. — Не могли бы рассказать поподробнее?
— Ну, в общем… Даже не знаю, как все это объяснить! Видите ли… У Лидочки был в юности с Костей роман.
— У Лидочки?
— Ну да, у Лидии Евгеньевны…
— У Лидии Евгеньевны, секретаря Погребижской?
— Ну да, да. — нетерпеливо всплеснула ладошками Елизавета Львовна. — Для вас она Лидия Евгеньевна и секретарь, а для меня Лидочка! Я ведь помню ее такой, какой она была много лет назад. Как бы вам сказать… Ведь период моего общения с семейством датируется именно тем временем. Позже, когда Маша и мой брат развелись, я с ними почти не виделась. Так иногда случайно пересекались…
Так вот… У Лидочки был в юности с Костей роман.
— С Костей?
— О-о… Я же вам объясняю: со старшим братом Маши, Константином Иннокентьевичем Погребижским!
— Поняла, поняла… — успокоила ее Светлова. — Продолжайте же, ради бога!
— Ну, вот… У Лидочки был в юности с Костей роман, — в третий уже раз, почти гневно взглянув на Светлову, повторила Анина собеседница. — А Костя… Ну как вам сказать, прирожденный холостяк. Милый, славный, интеллигентный…
Прелесть был, а не мужчина… Но как только чуть-чуть веяло перспективой брака… семьей, детьми, узами и прочим… тут же впадал не то что в панику — в стоящую истерику!
— Да-да… Этот тип мужчин встречается довольно часто…
— А Лидочка, представьте, возьми да и роди! Костя был просто в шоке тогда, а Лидочка — само смирение… Ну, не хочешь, Костик, не женись. И как-то они так устроились, что все осталось по-прежнему. Костя холостой, Лидочка не замужем, а Лидочкин сын, Стасик, как бы от непорочного зачатия, вроде как Костя тут и ни при чем. Хотя все, Конечно, отлично знали, что Лидочка от него родила.
И жили, заметьте, очень дружно. Только мальчику не следовало знать, что Погребижский его отец. Он всегда называл его Константином Иннокентьевичем.
— А как ко всему этому относилась Мария Иннокентьевна?
— Ну, как она могла относиться? Не вмешивалась. Как идет, так и идет…
Только всегда очень заботилась о Стасике, проявляла к нему всегда какую-то особенную предупредительность, внимание и доброту. Словно хотела загладить вину за то, что мальчик оказался в таком странном положении. Живет рядом с отцом.
Ситуация, над которой никто всерьез не задумывался, — жили, как получалось! И всех все вроде бы устраивало… И Костю, на холостяцкий статус которого никто не посягал. Марию, которую, кроме ее книжечек, ничего больше не интересовало… И, в общем-то, Лидочку. Ведь она имела то, что хотела. Видите ли, есть такой сорт женщин, для которых главное — служение любимому человеку — это основное занятие в жизни.
— А Стасика? — прервала ее Аня.
— Что — Стасика?
— Стасика такое положение вещей устраивало?
— Стасика? — Елизавета Львовна задумалась. — Даже не знаю, милочка…
Честно говоря, отчего-то никогда не приходило в голову этим поинтересоваться…
Помню только, Стасик вышивал хорошо. У него это получалось. Да и врачи советовали — мальчик, мол, нервный, а такое занятие, говорят, успокаивает. Но кажется, он всем вроде тоже был доволен, как и его мама.
«Н-да… странный нервный мальчик… слова против никому не скажет, всем доволен, как и мама, сидит, вышивает…»
— А с собаками он как?
— С собаками? — удивилась золовка Елизавета Львовна. — Право, не припоминаю.
Светлова подумала, что было бы неплохо задать этот вопрос самому Стасику.
Словно угадав ее мысли и отвечая на это невысказанное пожелание, Елизавета Львовна заметила:
— Вообще-то он уехал. Года два назад.
— Далеко?
— В Аргентину. Там, говорят, какая-то работа для него нашлась — на пастбищах, кажется… — В Аргентину? Далеко! — вздохнула Светлова.
— Очень! — согласилась золовка.
"Вот оно как бывает, — думала Светлова, попивая столь хорошо заваренный золовкой чай «Ахмад». — Забудут в семье про какого-нибудь старого знакомого, друга, бедного родственника…. Не вспоминают и не вспоминают! А вот когда смотришь эти старые снимки, пачки фотографий, залежавшиеся в сундуках, и альбомы, давно не открывавшиеся, вдруг и мелькнет где-то на заднем плане некто пожелтевший от времени… забытый…
А ведь «Лидочка» производила впечатление человека, у которого нет своей жизни. Но она у нее, оказывается, есть, эта своя жизнь. Есть сын. Правда, сын этот уехал.
Все, что угодно… Но предположить, что всего два года назад Лидия Евгеньевна пережила такое расставание? — изумлялась Светлова. — Ведь это должно было выбить ее из привычной жизненной колеи, уничтожить, расстроить во всяком случае… Пять лет — срок, который нужен человеку, чтобы немного оправиться после потери близкого. Так считают психологи. Ну, допустим это, конечно, не смертельно — отъезд в Аргентину, но все-таки… Человек уехал на другой край света, навсегда и, в общем, без шансов, что мать и сын еще когда-нибудь увидятся. А Лидия Евгеньевна, судя по довольному виду, цветет и пахнет…
Но может, это вообще все ради него? Ради того, чтобы его вернуть домой?
Что уж там, на этих пастбищах… несладко ведь. Она ведь, конечно, хочет сына увидеть… А для этого нужны деньги. Вот она и доит Погребижскую. Потакает ее сумасшествию Потому как, может, писательница и сумасшедшая и с ножиком бегает, особенно за журналистами а книжки выходят! Поэтому Лидия Евгеньевна и читает с такой радостью ее новые произведения. Новые сказки — новые бабки…"
— А у вас нет еще фотографий Стасика? — поинтересовалась Анна с надеждой в голосе у золовки. — Других? Где он уже взрослый?
— Кажется, есть, — Елизавета Львовна достала еще один альбом. — Ага…
Вот… Взгляните! Вот тут он уже взрослый.
Светлова взглянула на фотографию — и ахнула…
Глава 23
Объявление приглашало тех, кто «хочет поработать в Аргентине».
В маленькой конурке в старом здании с запутанными бесконечными коридорами — никого, кроме парочки молодых людей со скользкими взглядами.
Турфирма «Августин».
— Неужели правда работа на высокогорном ранчо? — поинтересовалась Анна у одного из «Августинов».
— О, да, на высокогорном ранчо! — убежденно воскликнул молодой человек.
— Правда-правда, на высокогорном? Молодой человек еще более убежденно кивнул:
— Ну, конечно!!.
Светлова не стала далее углубляться в тему. Из этой комнатки на Кузнецком мосту трудно убедиться, правда ли, что это ранчо высокогорное. Да и вообще где ты, в конце концов, с помощью этих «Августинов» со скользкими взглядами окажешься.
— А вот как быть, — продолжала Анна, — если один человек очень хотел бы поработать там, в Аргентине, на этих пастбищах, но у него проблемы?
— Какие именно проблемы? — ответил вопросом на вопрос «Августин». — Что за человек?
— Человек — мой брат. Ну и он, что называется, невыездной. У него такие проблемы, что он даже паспорт заграничный не может получить. И вообще…
Далее Анна и молодой понятливый человек некоторое время кивали, обсуждая сумму… Ибо в. итоге оказалось, что «проблемы» этого самого мифического невыездного Аниного брата можно решить.
«А если наоборот? — подвела итог своему визиту Светлова, выходя из турфирмы. — Скажем, человек не хочет уезжать. Но очень хочет, чтобы все подумали, что он уехал?»
Аня представила некоего бомжа без документов, который хочет пасти лам на высокогорном ранчо в Аргентине, где дуют холодные пронзительные ветры… И вот ему вдруг предлагают документы на имя Станислава Константиновича Зотова…
У Стасика, сына Лидии Евгеньевны, ведь фамилия матери.
И в итоге получатся, что такого-то числа, два года назад, некто Станислав Константинович Зотов с помощью, скажем, тех же «Августинов» покинул страну и уехал в Аргентину.
Вот, оказывается, какое еще событие связано было с этим странным сроком — два года.
Вот ведь оно как… Два года назад уехал в Аргентину — или не уехал в Аргентину, дело темное, но что-то там с ним приключилось! — племянник Погребижской.
Можно даже найти еще более подозрительное, в смысле дат, совпадение.
Уехал-то он именно в апреле, этот племянник — Дубовиков узнавал в ОВИРе.
В апреле. Что это может означать? Совпадение удивительное! Ведь в апреле, буквально несколькими днями раньше, был убит и доктор Милованов.
Правда, по словам золовки, Лидия Евгеньевна, как только речь заходит об отъезде сына, замыкается в себе, отмалчивается.
В маленькой конурке в старом здании с запутанными бесконечными коридорами — никого, кроме парочки молодых людей со скользкими взглядами.
Турфирма «Августин».
— Неужели правда работа на высокогорном ранчо? — поинтересовалась Анна у одного из «Августинов».
— О, да, на высокогорном ранчо! — убежденно воскликнул молодой человек.
— Правда-правда, на высокогорном? Молодой человек еще более убежденно кивнул:
— Ну, конечно!!.
Светлова не стала далее углубляться в тему. Из этой комнатки на Кузнецком мосту трудно убедиться, правда ли, что это ранчо высокогорное. Да и вообще где ты, в конце концов, с помощью этих «Августинов» со скользкими взглядами окажешься.
— А вот как быть, — продолжала Анна, — если один человек очень хотел бы поработать там, в Аргентине, на этих пастбищах, но у него проблемы?
— Какие именно проблемы? — ответил вопросом на вопрос «Августин». — Что за человек?
— Человек — мой брат. Ну и он, что называется, невыездной. У него такие проблемы, что он даже паспорт заграничный не может получить. И вообще…
Далее Анна и молодой понятливый человек некоторое время кивали, обсуждая сумму… Ибо в. итоге оказалось, что «проблемы» этого самого мифического невыездного Аниного брата можно решить.
«А если наоборот? — подвела итог своему визиту Светлова, выходя из турфирмы. — Скажем, человек не хочет уезжать. Но очень хочет, чтобы все подумали, что он уехал?»
Аня представила некоего бомжа без документов, который хочет пасти лам на высокогорном ранчо в Аргентине, где дуют холодные пронзительные ветры… И вот ему вдруг предлагают документы на имя Станислава Константиновича Зотова…
У Стасика, сына Лидии Евгеньевны, ведь фамилия матери.
И в итоге получатся, что такого-то числа, два года назад, некто Станислав Константинович Зотов с помощью, скажем, тех же «Августинов» покинул страну и уехал в Аргентину.
Вот, оказывается, какое еще событие связано было с этим странным сроком — два года.
Вот ведь оно как… Два года назад уехал в Аргентину — или не уехал в Аргентину, дело темное, но что-то там с ним приключилось! — племянник Погребижской.
Можно даже найти еще более подозрительное, в смысле дат, совпадение.
Уехал-то он именно в апреле, этот племянник — Дубовиков узнавал в ОВИРе.
В апреле. Что это может означать? Совпадение удивительное! Ведь в апреле, буквально несколькими днями раньше, был убит и доктор Милованов.
* * *
«Спросить у нее, что ли, про Аргентину?» — размышляла Светлова.Правда, по словам золовки, Лидия Евгеньевна, как только речь заходит об отъезде сына, замыкается в себе, отмалчивается.