Тогда я рассказал ему о том, что и почему приключилось с Валежниковым.
– И что же вы собираетесь делать теперь, милостивый государь? – сурово поинтересовался Кутузов. – Насколько я понимаю, вы потеряли последнюю ниточку…
– Нет, – возразил я ему. – Еще не все потеряно! Я должен встретиться с самим Нессельроде! Письмо наверняка уже в министерстве, и если оно обнаружится…
– То не сносить головы ни министру, ни Балашову, ни вам и не мне! Разразится скандал! Император окажется в затруднительном положении… – закончил за меня Иван Сергеевич. – А Аракчеев станет первым лицом в государстве!
– Фактически он и так первое лицо в государстве, – развел я руками.
– Ну, это вы преувеличиваете, Яков Андреевич, – усмехнулся Кутузов. – Впрочем, не станем терять драгоценного времени! Дорога каждая минута! Я постараюсь устроить вам встречу с министром, – добавился Иван Сергеевич, надевая блестящий цилиндр на голову. – Я извещу вас завтра же утром!
– Зачем он приходил? – хмуро спросила Мира, свернувшись, словно котенок, клубочком на оттоманке. – Что будет, если ты не найдешь это проклятое письмо?
– Я бы предпочел об этом не думать, – ответил я немного уклончиво. Мне и в самом деле не хотелось допускать даже мысли о том, что случиться в том случае, если письмо будет обнаружено в министерстве и это дело получит огласку.
На пороге появился мой Золотой дракон. Он обвел внимательным взглядом гостиную.
– Что здесь произошло? – поинтересовался японец. – Я слышал разговоры в людской…
– И о чем же говорят мои люди? – осведомился я с искренним интересом.
– О том, что важный господин приходил, и что госпожа, – Юкио кивнул на Миру, – выбежала в слезах из гостиной. – Неужели Кутузов приезжал?! – догадался он.
– С каких это пор ты у нас ясновидящий? – отозвался я.
В ответ на мои слова Мира хмыкнула, а потом залилась серебряным смехом.
– Что там? – со страхом осведомилась Мира. – О чем он пишет? – Она отложила в сторону сколок для кружев.
«Милостивый государь! – прочитал я вслух. – Господин, о котором мы говорили, наотрез отказался от встречи с вами! Он на все закрывает глаза и не верит ни единому вашему слову… Я не в силах ничего изменить! Так что теперь, Яков Андреевич, вы можете полагаться исключительно на себя!»
Я перестал читать, и письмо Кутузова выпало у меня из рук. Говоря откровенно, в этот момент я потерял почву у себя под ногами.
– И что же теперь? – спросила Мира дрогнувшим голосом.
– Теперь остается мне самому обыскать в министерстве кабинет Нессельроде, – ответил я, стараясь сохранить хоть каплю самообладания.
– Только как это сделать? – спросил Кинрю, неожиданно появившийся в комнате. – У вас есть какие-то идеи на этот счет?
– Да, – я кивнул. – У Эраста Ларина в этом министерстве, кажется, служит брат…
– И вы полагаете, что он согласится оказать вам помощь в столь деликатном предприятии? – засомневался японец. – Мне думается…
– Да, ты, разумеется, прав, Кинрю, – перебил я его. – Нам придется нелегко, – в этот момент мне вспомнилось лицо Алексея Андреевича Аракчеева из моего сна, его мутные кантовские глаза и зловещий смех, – но у меня не остается другого выхода! У меня не осталось ни одной ниточки, ни одного намека, ни одного помощника в этом деле…
– А мы? – в один голос отозвались индианка с японцем. – Или вы нам больше не доверяете? – поинтересовался мой ангел – хранитель.
– Увы, дорогой Кинрю, но не в твоей компетенции устроить мне встречу с графом Нессельроде, возглавляющем Министерство иностранных дел Российской империи!
– Зато в моей компетенции не позволить вам встретиться с вашей возлюбленной… – Кинрю имел в виду смерть, которую мне полагалось любить так же, как и всякому другому масону.
– Но что я скажу Георгию? – спросил он после затянувшейся паузы. – Вы ищите какое-то важное государственное письмо, но…
– Совсем не обязательно сообщать об этом вашему брату, – ответил я. – Попросите только его велеть привратнику впустить меня в воскресенье в правительственное здание. Причину можно придумать, – протянул я. – Ну, к примеру, скажите ему, что я забыл на приеме у министра какие-то документы…
– Привратника можно подкупить, – воспрял духом Эраст Андреевич. – Брат рассказывал, что он на руку не чист!
– Это нам только к стати, – ответил я. – Так вы согласны?
– Да, – поручик Ларин кивнул.
– Господа, только умоляю вас, не проговоритесь Карлу Васильевичу, – причитал он, отпирая двери. – Не дай бог прознает! Что тогда делать прикажете?
– Не беспокойтесь, – ответил я. – Никто ничего не узнает, а Карл Васильевич – в первую очередь! – В мои планы не входило оповещать Нессельроде о том, что я обыскал его кабинет.
– Мне ничего не остается, как полагаться на ваше слово, – старичок даже прослезился, подыскивая в своей связке ключи от нужной нам двери. – А я еще, как на грех, потерял перчатки! – жалился он. – А это ведь, говорят, к бесчестью!
Наконец мы с Кинрю оказались в кабинете Карла Васильевича. Это была просторная комната, большую часть которой занимал стол, покрытый синей скатертью с золотой бахромой. Чуть поодаль от окна стоял большой шкаф с ящиками, где, как я полагал, и хранились папки с важными документами.
– Ящики заперты на ключ, – сообщил мне Эраст Андреевич, который сегодня явился в штатском.
– Ничего, – отозвался я, – мне кажется, что для Кинрю это не составит большой проблемы!
Я сам видел, как мой японец прихватил с собой свое тайное оружие – заветное боевое кольцо со спицей.
– Это уж точно, – подтвердил Золотой дракон. Он прямиком отправился к ящикам.
Поручик Ларин нервно поглядывал на часы, золотая цепочка которых все время выглядывала у него из-под фрака.
– Если нас здесь застукают… – протянул он с невольным ужасом в голосе.
– Не застукают, – перебил я его.
Кинрю к этому времени удалось вскрыть первый ящик в шкафу. Он старался действовать филиграннее ювелира. Никто не должен был заметить потом, что мы здесь побывали. Однако ящик оказался почти пустым. Здесь лежала только пара бюваров с маловажными документами.
Остальные ящики тоже не оправдали наших надежд. Письма мы так и не обнаружили.
Неожиданно дверь распахнулась. На пороге стоял привратник, на лице которого застыло выражение ужаса.
– Карл Васильевич приехали, – задыхаясь выдавил он. – Карета уже у входа! Что делать? Что делать? – причитал старичок. Его лоб покрылся испариной, руки дрожали, а рот скривился. Казалось, что он вот-вот разрыдается.
Тем временем Кинрю открыл оконную раму, и мы все по очереди выскочили в окно. Благо кабинет министра располагался на первом этаже.
– Ну что ты будешь делать?! – сокрушался японец, когда мы уже были в относительной безопасности за углом одного из роскошных особняков. – И чего его сюда принесло? Какая нелегкая?
– Письма-то мы все равно не нашли, – сказал я невесело. – Осталось только лично Аракчеева обыскать, – добавил я.
– Ну, чем мог, я помог, – развел руками поручик в штатском. – А теперь уж не обессудьте! Пора мне, – он виновато улыбнулся.
– Конечно, – проговорил я в ответ. В принципе, Эраст Андреевич не имел ни малейшего касательства к нашему делу. Он даже в масонах не состоял!
Я вышел в гостиную только к обеду и то только потому, что полагал, что в одиночестве скоро сойду с ума, отданный на растерзание собственным мыслям.
В гостиную тенью скользнула Мира с чашкой успокоительного настоя в руках. Едва я увидел ее, как меня озарила идея. Насколько мне было известно, даже Алексей Андреевич Аракчеев был не чужд человеческих слабостей. В свете давно поговаривали, что у него была любовница, некая Настасья Минкина, его крепостная наложница. Но он ей купил собственный дом, обставил его с восточной роскошью и часто ночевал у нее. Мне невольно подумалось, что дом Минкиной мог стать прекрасным местом для тайника. Вот только как подобраться к этой крестьянской барыне?! Это был вопрос из вопросов. И вот тогда я вспомнил о Лизе, которую спас от Валежникова. Насколько мне было известно, ее батюшка был в чести у Аракчеева, и ей иногда приходилось терпеть и его сожительницу. Они были знакомы, а этого было довольно, чтобы княгиня Елизавета могла представить меня Настасье. Я полагал, что она не блистала умом…
– Яков Андреевич, – очень рада вас видеть, – улыбнулась княгиня, велев подать в маленькую гостиную столовый прибор на две персоны и бутылку шампанского. – Я вам жизнью обязана, – объяснила она свой душевный порыв.
Никогда прежде я и подумать не мог, что Лиза Нелидова бывает когда-нибудь такой любезной. Она словно светилась от счастья при виде меня.
– Вы излечились от своей болезненной страсти? – вкрадчиво поинтересовался я.
Елизавета вспыхнула, и я тут же пожалел о своих словах.
– Мне до сих пор больно об этом думать, – призналась она после затянувшегося молчания. – И уж тем более говорить…
Я понимающе кивнул ей в ответ, впредь запретив себе заводить с ней разговоры об этом.
– У вас ко мне какое-то дело? – догадалась Елизавета Артемьевна. Она плотнее укуталась в шаль. Несмотря на то, что в комнате жарко пылал огонь в камине, ей было холодно.
– Да, – я кивнул. – Вы весьма проницательны! Мне бы хотелось, чтобы вы меня правильно поняли… Моя просьба может вам показаться немного странной, но…
– Говорите же! – прервала меня Лиза. – Что вы хотите? Отбросьте свои сомнения! Это – пустая нерешительность.
– Вы взволнованы, – заметил я. – Впрочем… И в самом деле, довольно условностей! Я хотел бы, что бы вы представили меня Настасье Минкиной, – выпалил я.
– И впрямь странная просьба, – усмехнулась Елизавета Артемьева, блеснув заплаканными глазами. – Все дело в том письме, которое вы разыскиваете, – снова догадалась она. – Я не ошиблась?
– Нет, вы как всегда правы, – ответил я. – У меня есть к этой женщине пара вопросов.
– Тогда вам предоставляется прекрасный случай познакомиться с ней, – снова усмехнулась княгиня. – Минут через двадцать она придет меня навестить! Я объяснила ей, что страдаю мигренью…
– Так сразу? – я немного оторопел. Признаться, я не был готов к этой встрече. Что я скажу ей?! Я не продумал заранее свое поведение, и теперь мне пришлось бы импровизировать…
– Другого случая может и не представиться, – серьезно проговорила Елизавета Артемьевна. – Поговаривают, что Минкина собирается ехать на воды, поправлять пошатнувшееся здоровье! О времена, о нравы, – Княгиня Елизавета озорно рассмеялась. Правда потом закашлялась, нахмурилась и замолчала.
– Что же, – протянул я задумчиво, – мне не приходится выбирать!
На ней было светлое платье расшито золотом и, затканная восточным орнаментом кашмирская шаль. На голове у нее была подобранная со вкусом шляпа. Шарф она также, как и Мира, по новой моде носила на поясе.
Елизавета Артемьевна наблюдала за мной с нескрываемым интересом. Ее забавляло мое легкое удивление. Ведь я-то ожидал увидеть перед собою неотесанную крестьянку.
– Яков Андреевич Кольцов? – задумалась Настасья Ивановна. – Где-то я уже слышала это имя…
От ее слов у меня мороз пробежал по коже. От кого она его могла слышать, если только не от Аракчеева?!
Мне удалось добиться от нее подтверждения, что Валежников был человеком ее любовника. Действительно, ума она оказалась не блестящего! На мое счастье!
– Да, Алексей Андреевич в самом деле ко мне благоволит, – с важным видом заявила его любовница. – Он так мил, так предупредителен, так нежен… И во всем, ну прямо во всем мне доверяет, – добродушно улыбнулась она. – Советуется со мной во всех делах и всегда считается с моим мнением во всех вопросах, пусть даже и государственных.
Елизавете Артемьевне стоило огромного труда не рассмеяться прямо в присутствии Настасьи Минкиной.
– Как не считаться с женщиной такого ума?! – проговорил я с почтением. – Алексей Андреевич, как-никак, муж государственный! Понимает, в ком есть Божья искра! И тайнами, видно, тоже со своею любезной супругой делится?
Щеки Настасьи Ивановны порозовели от удовольствия. Ей польстило слово «супруга», и мой последний вопрос провокационным не показался.
– Да, – кивнула она. – Только вы, Яков Андреевич, никому не говорите, – проговорила Минкина заговорщическим шепотом. – Алексей Андреевич устроил в моем доме за шкафом с платьями какой-то тайник, – ее глаза весело заблестели. – Не правда ли, очень забавно?
– Очень, – я из вежливости кивнул, но слова этой женщины заставили мое сердце забиться немного чаще.
– Ну ладно, мне пора, – проговорила Настасья, вставая. – Я сегодня погостить уезжаю к одной приятельнице на Васильевский остров! Алексей Андреевич-то все в делах, – замахала она руками. – И днюет и ночует у Государя!
Тогда я первым осмелился заговорить с моим японцем.
– Юкио, – позвал я его.
– Да, – он, кажется, очнулся от охватившего его оцепенения.
– Ты понимаешь, что это последний шанс? – Осведомился я. Если бы нас слышала Мира, она бы сказала, что мой вопрос прозвучал инфернально.
– Чего ж тут не понимать? – вздохнул Кинрю. – Но в этот раз Фортуна просто обязана нам улыбнуться!
Я велел форейтору остановить карету прямо напротив особняка Настасьи Минкиной. К моему удовольствию ни в одном из окон этого дома не видно было не единой зажженной свечи.
– Кажется, она и правда уехала, – заметил я, выходя из кареты. – Вот это удача, так удача! Никогда бы не подумал, что до царского письма к Веллингтону рукой подать!
– Да, – отозвался Кинрю, – мне кажется, что бурю в Па-де Кале вы, Яков Андреевич, не забудете никогда в своей жизни.
– Это уж точно, – промолвил я. Ни Ольгу, ни человека в маске, ни бушующие океанские волны, ни капитана Рональда мне не забыть вовеки! В моей жизни еще не было случая, чтобы женщина так ловко обвела меня вокруг пальца…
Мы постучались в дверь. Лакей никак не хотел нас впускать. Но нам удалось-таки уговорить его высунуть нос на улицу, где он и получил от Кинрю удар по голове в ночном колпаке. Он медленно начал сползать по стенке и рухнул к моим ногам. Японец затащил его в комнату.
– Пусть отдохнет немного, – промолвил он. Мы сразу же начали поиски спальни. Будуар Настасьи Минкиной оказалось найти не так-то легко среди множества комнат.
Наконец мы обнаружили любовное гнездышко грозного господина Аракчеева, того самого Алексея Андреевича, которого побаивались даже самые значимые люди в Санкт-Петербурге.
Я первым делом устремился к заветному шкафу из карельской березы с дамскими платьями. Кинрю тем временем зажег несколько пузатый свечей в канделябрах.
– Милое местечко, – заметил он, устраиваясь в бархатном кресле. – Гардины штофные, стены в шелках, фарфоровые вазы с амурами… Любо-дорого посмотреть! – усмехнулся он, оглядываясь по сторонам.
Я же, не теряя ни секунды, изучал шкаф. Мне пришлось вытряхнуть из него все платья. На пол посыпались тафта, шелк, атлас, бархат, муслин, флер и газ.
Наконец, мне удалось обнаружить пружину, которая позволяла отодвинуть одну из стенок этого шкафа. Когда я все-таки обнаружил тайник в стене, настало время Кинрю. С его помощью я смог проникнуть в святая святых аракчеевских пухлых бюваров…
– Кинрю, смотри! – взволнованно воскликнул я. – Глазам своим не верю!
В одной из папок среди других важных бумаг лежало вожделенное письмо Государя к герцогу Веллингтону. Я узнал бы этот конверт среди тысячи!
– Письмо?! – изумился японец. – Ну, наконец-то! Берите его скорее, и прочь отсюда! Пока не очухался этот болван в передней!
Я дрогнувшими руками распечатал конверт, чтобы убедиться, что послание Его Императорского Величества действительно здесь, на месте…
– Ну? – напряженно спросил японец. Я чувствовал, что ему передавалось мое беспокойство, словно мы были связаны с ним какой-то незримой нитью.
– Это почерк Его Величества, – облегченно ответил я, засовывая письмо за пазуху. Я ощущал себя вором, которого вот-вот могли застукать на месте преступления прямо с поличным.
– Возблагодарите своего Бога, Яков Андреевич, – отозвался мой Золотой дракон.
И тогда мы, не сговариваясь, бросились вон из этого дома.
Японца я отправил спать в свою комнату. В конце-концов, он ведь тоже имел право на отдых. Кинрю неохотно, но согласился. Мира к тому времени, как ни странно, спала. Переживания последних дней окончательно измучили мою индианку. Но я был рад тому, что пока не надо было ей ничего объяснять.
Не успел я убрать письмо в свой тайник, как мне почудилось, что коричневый гобелен на стене зашевелился. Я бросился к двери и в ту же секунду услышал выстрел за стенкой.
– Что происходит? – громко воскликнул я, схватил пистолеты и бросился к потайной двери. Не успел я отодвинуть гобелен со стены, как дверь распахнулась.
– Кинрю?! – изумился я. – Что случилось? Кто стрелял? И вообще, почему ты здесь?!
– Скажите спасибо, что я вас не послушался, Яков Андреевич, – ответил мой самурай. – Два незнакомца взломали дверь, ведущую с улицы…
– Так ты не спал? – проговорил я взволнованно.
– Я не мог оставить вас наедине с этим проклятым письмом, – сказал японец в ответ. – Или вы забыли, что я ваш ангел-хранитель?! – он усмехнулся.
– И что же случилось потом? – поинтересовался я, все еще сжимая в руках два пистолета от Кухенрейтера.
– Я их окликнул, и один из них бросил в меня свой нож, – Японец, пожимая плечами, продемонстрировал мне свой трофей. – Но я, разумеется, увернулся. И тогда мне пришлось стрелять…
– Ты убил кого-нибудь?! – ужаснулся я.
– Нет, только ранил, – разочарованно проговорил Кинрю.
– Это был Фогель, – услышал я голос Кутузова, который вошел в ту же дверь.
– Иван Сергеевич… – изумился я, наконец, убрав пистолеты в предназначенный для них ящик. – А вы-то какими судьбами? А я собирался к вам утром человека послать. Фогель? – Эту фамилию я уже как-то слышал. – А он-то здесь при чем?
– Фогель, – главный доносчик в Петербурге, – усмехнулся Кутузов. – Он выследил вас!
– Что-то я совсем ничего не понимаю! Объяснитесь же, наконец! Зачем я ему понадобился? – я зажег несколько свечей на столе, чтобы стало светлее.
– Фогель – правая рука графа Милорадовича, – ответил Иван Сергеевич с каким-то задорным, несвойственным ему блеском в глазах.
– А при чем здесь генерал-губернатор Санкт-Петербурга? – удивился я еще больше.
– Он дружен с Аракчеевым, – отозвался Иван Сергеевич.
– Ах, вот оно что, – теперь все встало на свое место.
– Алексей Андреевич давно вас подозревает, – серьезно сказал Кутузов. – Вы слишком открыто вели расследование! К тому же смерть его человека… Он ведь знал о том, что Валежников был близок с Елизаветой Данилиной. А вы несколько раз проявляли к этой особе пристальный интерес! Да и об обыске у Карла Васильевича ему стало известно. Вот он и решил теперь, что больше медлить нельзя! А о Фогеле и о том, что он замышляет, я у Балашова узнал, – признался Иван Сергеевич. – Вот хотел вас предупредить, Яков Андреевич, да не успел! Не обессудьте…
– Слава Богу, все обошлось, – отозвался я. Потом я отпер свой сейф и передал императорское письмо Кутузову. Мой Кинрю отправился его сопровождать. Мало ли что могло приключиться в дороге!
Через два дня я получил положенное мне от Кутузова вознаграждение и первым делом купил Мире перстень с большим сапфиром и новые сережки с брильянтами. Я все-таки отдал ей вторую пару своих белых перчаток.
Письмо вернулось к Александру Благословенному, а еще спустя несколько дней я узнал, что Россия прервала все дипломатические отношения с Турцией…
Этнограф тщательнейшим образом упаковал все потрепанные тетради в бархатных разноцветных обложках, испещренных разными символами. Сундук Гурама с масонскими тайнами он намеревался доставить в Санкт-Петербург непременно в целости и сохранности!
– И что же вы собираетесь делать теперь, милостивый государь? – сурово поинтересовался Кутузов. – Насколько я понимаю, вы потеряли последнюю ниточку…
– Нет, – возразил я ему. – Еще не все потеряно! Я должен встретиться с самим Нессельроде! Письмо наверняка уже в министерстве, и если оно обнаружится…
– То не сносить головы ни министру, ни Балашову, ни вам и не мне! Разразится скандал! Император окажется в затруднительном положении… – закончил за меня Иван Сергеевич. – А Аракчеев станет первым лицом в государстве!
– Фактически он и так первое лицо в государстве, – развел я руками.
– Ну, это вы преувеличиваете, Яков Андреевич, – усмехнулся Кутузов. – Впрочем, не станем терять драгоценного времени! Дорога каждая минута! Я постараюсь устроить вам встречу с министром, – добавился Иван Сергеевич, надевая блестящий цилиндр на голову. – Я извещу вас завтра же утром!
– Зачем он приходил? – хмуро спросила Мира, свернувшись, словно котенок, клубочком на оттоманке. – Что будет, если ты не найдешь это проклятое письмо?
– Я бы предпочел об этом не думать, – ответил я немного уклончиво. Мне и в самом деле не хотелось допускать даже мысли о том, что случиться в том случае, если письмо будет обнаружено в министерстве и это дело получит огласку.
На пороге появился мой Золотой дракон. Он обвел внимательным взглядом гостиную.
– Что здесь произошло? – поинтересовался японец. – Я слышал разговоры в людской…
– И о чем же говорят мои люди? – осведомился я с искренним интересом.
– О том, что важный господин приходил, и что госпожа, – Юкио кивнул на Миру, – выбежала в слезах из гостиной. – Неужели Кутузов приезжал?! – догадался он.
– С каких это пор ты у нас ясновидящий? – отозвался я.
В ответ на мои слова Мира хмыкнула, а потом залилась серебряным смехом.
* * *
На следующее утро посыльный принес письмо от Кутузова. Я с трепетом распечатал конверт и пробежал по листу бумаги глазами. Буквы поплыли передо мной.– Что там? – со страхом осведомилась Мира. – О чем он пишет? – Она отложила в сторону сколок для кружев.
«Милостивый государь! – прочитал я вслух. – Господин, о котором мы говорили, наотрез отказался от встречи с вами! Он на все закрывает глаза и не верит ни единому вашему слову… Я не в силах ничего изменить! Так что теперь, Яков Андреевич, вы можете полагаться исключительно на себя!»
Я перестал читать, и письмо Кутузова выпало у меня из рук. Говоря откровенно, в этот момент я потерял почву у себя под ногами.
– И что же теперь? – спросила Мира дрогнувшим голосом.
– Теперь остается мне самому обыскать в министерстве кабинет Нессельроде, – ответил я, стараясь сохранить хоть каплю самообладания.
– Только как это сделать? – спросил Кинрю, неожиданно появившийся в комнате. – У вас есть какие-то идеи на этот счет?
– Да, – я кивнул. – У Эраста Ларина в этом министерстве, кажется, служит брат…
– И вы полагаете, что он согласится оказать вам помощь в столь деликатном предприятии? – засомневался японец. – Мне думается…
– Да, ты, разумеется, прав, Кинрю, – перебил я его. – Нам придется нелегко, – в этот момент мне вспомнилось лицо Алексея Андреевича Аракчеева из моего сна, его мутные кантовские глаза и зловещий смех, – но у меня не остается другого выхода! У меня не осталось ни одной ниточки, ни одного намека, ни одного помощника в этом деле…
– А мы? – в один голос отозвались индианка с японцем. – Или вы нам больше не доверяете? – поинтересовался мой ангел – хранитель.
– Увы, дорогой Кинрю, но не в твоей компетенции устроить мне встречу с графом Нессельроде, возглавляющем Министерство иностранных дел Российской империи!
– Зато в моей компетенции не позволить вам встретиться с вашей возлюбленной… – Кинрю имел в виду смерть, которую мне полагалось любить так же, как и всякому другому масону.
* * *
Эраста Андреевича моя идея не особенно вдохновила. Однако он обещал подумать над ней. Поручик Ларин господина Аракчеева почему-то терпеть не мог, и это обстоятельство играло мне на руку.– Но что я скажу Георгию? – спросил он после затянувшейся паузы. – Вы ищите какое-то важное государственное письмо, но…
– Совсем не обязательно сообщать об этом вашему брату, – ответил я. – Попросите только его велеть привратнику впустить меня в воскресенье в правительственное здание. Причину можно придумать, – протянул я. – Ну, к примеру, скажите ему, что я забыл на приеме у министра какие-то документы…
– Привратника можно подкупить, – воспрял духом Эраст Андреевич. – Брат рассказывал, что он на руку не чист!
– Это нам только к стати, – ответил я. – Так вы согласны?
– Да, – поручик Ларин кивнул.
* * *
Сначала все пошло на удивление гладко. Брат Эраста Андреевича согласился нам помогать. Он заплатил привратнику, и тот впустил нас.– Господа, только умоляю вас, не проговоритесь Карлу Васильевичу, – причитал он, отпирая двери. – Не дай бог прознает! Что тогда делать прикажете?
– Не беспокойтесь, – ответил я. – Никто ничего не узнает, а Карл Васильевич – в первую очередь! – В мои планы не входило оповещать Нессельроде о том, что я обыскал его кабинет.
– Мне ничего не остается, как полагаться на ваше слово, – старичок даже прослезился, подыскивая в своей связке ключи от нужной нам двери. – А я еще, как на грех, потерял перчатки! – жалился он. – А это ведь, говорят, к бесчестью!
Наконец мы с Кинрю оказались в кабинете Карла Васильевича. Это была просторная комната, большую часть которой занимал стол, покрытый синей скатертью с золотой бахромой. Чуть поодаль от окна стоял большой шкаф с ящиками, где, как я полагал, и хранились папки с важными документами.
– Ящики заперты на ключ, – сообщил мне Эраст Андреевич, который сегодня явился в штатском.
– Ничего, – отозвался я, – мне кажется, что для Кинрю это не составит большой проблемы!
Я сам видел, как мой японец прихватил с собой свое тайное оружие – заветное боевое кольцо со спицей.
– Это уж точно, – подтвердил Золотой дракон. Он прямиком отправился к ящикам.
Поручик Ларин нервно поглядывал на часы, золотая цепочка которых все время выглядывала у него из-под фрака.
– Если нас здесь застукают… – протянул он с невольным ужасом в голосе.
– Не застукают, – перебил я его.
Кинрю к этому времени удалось вскрыть первый ящик в шкафу. Он старался действовать филиграннее ювелира. Никто не должен был заметить потом, что мы здесь побывали. Однако ящик оказался почти пустым. Здесь лежала только пара бюваров с маловажными документами.
Остальные ящики тоже не оправдали наших надежд. Письма мы так и не обнаружили.
Неожиданно дверь распахнулась. На пороге стоял привратник, на лице которого застыло выражение ужаса.
– Карл Васильевич приехали, – задыхаясь выдавил он. – Карета уже у входа! Что делать? Что делать? – причитал старичок. Его лоб покрылся испариной, руки дрожали, а рот скривился. Казалось, что он вот-вот разрыдается.
Тем временем Кинрю открыл оконную раму, и мы все по очереди выскочили в окно. Благо кабинет министра располагался на первом этаже.
– Ну что ты будешь делать?! – сокрушался японец, когда мы уже были в относительной безопасности за углом одного из роскошных особняков. – И чего его сюда принесло? Какая нелегкая?
– Письма-то мы все равно не нашли, – сказал я невесело. – Осталось только лично Аракчеева обыскать, – добавил я.
– Ну, чем мог, я помог, – развел руками поручик в штатском. – А теперь уж не обессудьте! Пора мне, – он виновато улыбнулся.
– Конечно, – проговорил я в ответ. В принципе, Эраст Андреевич не имел ни малейшего касательства к нашему делу. Он даже в масонах не состоял!
* * *
Дома меня занимал единственный вопрос: как подобраться к Аракчееву! Но ни одной путной мысли мне в голову не приходило. Я мерил кабинет со сводчатым потолком размашистыми шагами и бросал нервные взгляды в окно.Я вышел в гостиную только к обеду и то только потому, что полагал, что в одиночестве скоро сойду с ума, отданный на растерзание собственным мыслям.
В гостиную тенью скользнула Мира с чашкой успокоительного настоя в руках. Едва я увидел ее, как меня озарила идея. Насколько мне было известно, даже Алексей Андреевич Аракчеев был не чужд человеческих слабостей. В свете давно поговаривали, что у него была любовница, некая Настасья Минкина, его крепостная наложница. Но он ей купил собственный дом, обставил его с восточной роскошью и часто ночевал у нее. Мне невольно подумалось, что дом Минкиной мог стать прекрасным местом для тайника. Вот только как подобраться к этой крестьянской барыне?! Это был вопрос из вопросов. И вот тогда я вспомнил о Лизе, которую спас от Валежникова. Насколько мне было известно, ее батюшка был в чести у Аракчеева, и ей иногда приходилось терпеть и его сожительницу. Они были знакомы, а этого было довольно, чтобы княгиня Елизавета могла представить меня Настасье. Я полагал, что она не блистала умом…
* * *
Вечером я был уже у Елизаветы Артемьевны, которая никого не принимала по причине своего нездоровия. Однако, когда лакей доложил обо мне, она велела меня впустить.– Яков Андреевич, – очень рада вас видеть, – улыбнулась княгиня, велев подать в маленькую гостиную столовый прибор на две персоны и бутылку шампанского. – Я вам жизнью обязана, – объяснила она свой душевный порыв.
Никогда прежде я и подумать не мог, что Лиза Нелидова бывает когда-нибудь такой любезной. Она словно светилась от счастья при виде меня.
– Вы излечились от своей болезненной страсти? – вкрадчиво поинтересовался я.
Елизавета вспыхнула, и я тут же пожалел о своих словах.
– Мне до сих пор больно об этом думать, – призналась она после затянувшегося молчания. – И уж тем более говорить…
Я понимающе кивнул ей в ответ, впредь запретив себе заводить с ней разговоры об этом.
– У вас ко мне какое-то дело? – догадалась Елизавета Артемьевна. Она плотнее укуталась в шаль. Несмотря на то, что в комнате жарко пылал огонь в камине, ей было холодно.
– Да, – я кивнул. – Вы весьма проницательны! Мне бы хотелось, чтобы вы меня правильно поняли… Моя просьба может вам показаться немного странной, но…
– Говорите же! – прервала меня Лиза. – Что вы хотите? Отбросьте свои сомнения! Это – пустая нерешительность.
– Вы взволнованы, – заметил я. – Впрочем… И в самом деле, довольно условностей! Я хотел бы, что бы вы представили меня Настасье Минкиной, – выпалил я.
– И впрямь странная просьба, – усмехнулась Елизавета Артемьева, блеснув заплаканными глазами. – Все дело в том письме, которое вы разыскиваете, – снова догадалась она. – Я не ошиблась?
– Нет, вы как всегда правы, – ответил я. – У меня есть к этой женщине пара вопросов.
– Тогда вам предоставляется прекрасный случай познакомиться с ней, – снова усмехнулась княгиня. – Минут через двадцать она придет меня навестить! Я объяснила ей, что страдаю мигренью…
– Так сразу? – я немного оторопел. Признаться, я не был готов к этой встрече. Что я скажу ей?! Я не продумал заранее свое поведение, и теперь мне пришлось бы импровизировать…
– Другого случая может и не представиться, – серьезно проговорила Елизавета Артемьевна. – Поговаривают, что Минкина собирается ехать на воды, поправлять пошатнувшееся здоровье! О времена, о нравы, – Княгиня Елизавета озорно рассмеялась. Правда потом закашлялась, нахмурилась и замолчала.
– Что же, – протянул я задумчиво, – мне не приходится выбирать!
* * *
Настасья Минкина к моему удивлению оказалась довольно привлекательной особой с чудесными волнистыми волосами цвета спелой пшеницы, ярко-голубыми глазами, каким-то волшебным, необыкновенно проникновенным взглядом и приятными чертами лица.На ней было светлое платье расшито золотом и, затканная восточным орнаментом кашмирская шаль. На голове у нее была подобранная со вкусом шляпа. Шарф она также, как и Мира, по новой моде носила на поясе.
Елизавета Артемьевна наблюдала за мной с нескрываемым интересом. Ее забавляло мое легкое удивление. Ведь я-то ожидал увидеть перед собою неотесанную крестьянку.
– Яков Андреевич Кольцов? – задумалась Настасья Ивановна. – Где-то я уже слышала это имя…
От ее слов у меня мороз пробежал по коже. От кого она его могла слышать, если только не от Аракчеева?!
Мне удалось добиться от нее подтверждения, что Валежников был человеком ее любовника. Действительно, ума она оказалась не блестящего! На мое счастье!
– Да, Алексей Андреевич в самом деле ко мне благоволит, – с важным видом заявила его любовница. – Он так мил, так предупредителен, так нежен… И во всем, ну прямо во всем мне доверяет, – добродушно улыбнулась она. – Советуется со мной во всех делах и всегда считается с моим мнением во всех вопросах, пусть даже и государственных.
Елизавете Артемьевне стоило огромного труда не рассмеяться прямо в присутствии Настасьи Минкиной.
– Как не считаться с женщиной такого ума?! – проговорил я с почтением. – Алексей Андреевич, как-никак, муж государственный! Понимает, в ком есть Божья искра! И тайнами, видно, тоже со своею любезной супругой делится?
Щеки Настасьи Ивановны порозовели от удовольствия. Ей польстило слово «супруга», и мой последний вопрос провокационным не показался.
– Да, – кивнула она. – Только вы, Яков Андреевич, никому не говорите, – проговорила Минкина заговорщическим шепотом. – Алексей Андреевич устроил в моем доме за шкафом с платьями какой-то тайник, – ее глаза весело заблестели. – Не правда ли, очень забавно?
– Очень, – я из вежливости кивнул, но слова этой женщины заставили мое сердце забиться немного чаще.
– Ну ладно, мне пора, – проговорила Настасья, вставая. – Я сегодня погостить уезжаю к одной приятельнице на Васильевский остров! Алексей Андреевич-то все в делах, – замахала она руками. – И днюет и ночует у Государя!
* * *
Этой же ночью мы отправились с моим ангелом-хранителем искать аракчеевский тайник в доме его любовницы. Кинрю был сосредоточен как никогда и все дорогу не проронил ни слова.Тогда я первым осмелился заговорить с моим японцем.
– Юкио, – позвал я его.
– Да, – он, кажется, очнулся от охватившего его оцепенения.
– Ты понимаешь, что это последний шанс? – Осведомился я. Если бы нас слышала Мира, она бы сказала, что мой вопрос прозвучал инфернально.
– Чего ж тут не понимать? – вздохнул Кинрю. – Но в этот раз Фортуна просто обязана нам улыбнуться!
Я велел форейтору остановить карету прямо напротив особняка Настасьи Минкиной. К моему удовольствию ни в одном из окон этого дома не видно было не единой зажженной свечи.
– Кажется, она и правда уехала, – заметил я, выходя из кареты. – Вот это удача, так удача! Никогда бы не подумал, что до царского письма к Веллингтону рукой подать!
– Да, – отозвался Кинрю, – мне кажется, что бурю в Па-де Кале вы, Яков Андреевич, не забудете никогда в своей жизни.
– Это уж точно, – промолвил я. Ни Ольгу, ни человека в маске, ни бушующие океанские волны, ни капитана Рональда мне не забыть вовеки! В моей жизни еще не было случая, чтобы женщина так ловко обвела меня вокруг пальца…
Мы постучались в дверь. Лакей никак не хотел нас впускать. Но нам удалось-таки уговорить его высунуть нос на улицу, где он и получил от Кинрю удар по голове в ночном колпаке. Он медленно начал сползать по стенке и рухнул к моим ногам. Японец затащил его в комнату.
– Пусть отдохнет немного, – промолвил он. Мы сразу же начали поиски спальни. Будуар Настасьи Минкиной оказалось найти не так-то легко среди множества комнат.
Наконец мы обнаружили любовное гнездышко грозного господина Аракчеева, того самого Алексея Андреевича, которого побаивались даже самые значимые люди в Санкт-Петербурге.
Я первым делом устремился к заветному шкафу из карельской березы с дамскими платьями. Кинрю тем временем зажег несколько пузатый свечей в канделябрах.
– Милое местечко, – заметил он, устраиваясь в бархатном кресле. – Гардины штофные, стены в шелках, фарфоровые вазы с амурами… Любо-дорого посмотреть! – усмехнулся он, оглядываясь по сторонам.
Я же, не теряя ни секунды, изучал шкаф. Мне пришлось вытряхнуть из него все платья. На пол посыпались тафта, шелк, атлас, бархат, муслин, флер и газ.
Наконец, мне удалось обнаружить пружину, которая позволяла отодвинуть одну из стенок этого шкафа. Когда я все-таки обнаружил тайник в стене, настало время Кинрю. С его помощью я смог проникнуть в святая святых аракчеевских пухлых бюваров…
– Кинрю, смотри! – взволнованно воскликнул я. – Глазам своим не верю!
В одной из папок среди других важных бумаг лежало вожделенное письмо Государя к герцогу Веллингтону. Я узнал бы этот конверт среди тысячи!
– Письмо?! – изумился японец. – Ну, наконец-то! Берите его скорее, и прочь отсюда! Пока не очухался этот болван в передней!
Я дрогнувшими руками распечатал конверт, чтобы убедиться, что послание Его Императорского Величества действительно здесь, на месте…
– Ну? – напряженно спросил японец. Я чувствовал, что ему передавалось мое беспокойство, словно мы были связаны с ним какой-то незримой нитью.
– Это почерк Его Величества, – облегченно ответил я, засовывая письмо за пазуху. Я ощущал себя вором, которого вот-вот могли застукать на месте преступления прямо с поличным.
– Возблагодарите своего Бога, Яков Андреевич, – отозвался мой Золотой дракон.
И тогда мы, не сговариваясь, бросились вон из этого дома.
* * *
Вернувшись к себе в особняк, я сразу устремился в свой кабинет, чтобы надежнее спрятать письмо. Теперь я сам, лично, намеревался не отходить от него вплоть до того момента, как мне представится случай вручить его Ивану Сергеевичу Кутузову.Японца я отправил спать в свою комнату. В конце-концов, он ведь тоже имел право на отдых. Кинрю неохотно, но согласился. Мира к тому времени, как ни странно, спала. Переживания последних дней окончательно измучили мою индианку. Но я был рад тому, что пока не надо было ей ничего объяснять.
Не успел я убрать письмо в свой тайник, как мне почудилось, что коричневый гобелен на стене зашевелился. Я бросился к двери и в ту же секунду услышал выстрел за стенкой.
– Что происходит? – громко воскликнул я, схватил пистолеты и бросился к потайной двери. Не успел я отодвинуть гобелен со стены, как дверь распахнулась.
– Кинрю?! – изумился я. – Что случилось? Кто стрелял? И вообще, почему ты здесь?!
– Скажите спасибо, что я вас не послушался, Яков Андреевич, – ответил мой самурай. – Два незнакомца взломали дверь, ведущую с улицы…
– Так ты не спал? – проговорил я взволнованно.
– Я не мог оставить вас наедине с этим проклятым письмом, – сказал японец в ответ. – Или вы забыли, что я ваш ангел-хранитель?! – он усмехнулся.
– И что же случилось потом? – поинтересовался я, все еще сжимая в руках два пистолета от Кухенрейтера.
– Я их окликнул, и один из них бросил в меня свой нож, – Японец, пожимая плечами, продемонстрировал мне свой трофей. – Но я, разумеется, увернулся. И тогда мне пришлось стрелять…
– Ты убил кого-нибудь?! – ужаснулся я.
– Нет, только ранил, – разочарованно проговорил Кинрю.
– Это был Фогель, – услышал я голос Кутузова, который вошел в ту же дверь.
– Иван Сергеевич… – изумился я, наконец, убрав пистолеты в предназначенный для них ящик. – А вы-то какими судьбами? А я собирался к вам утром человека послать. Фогель? – Эту фамилию я уже как-то слышал. – А он-то здесь при чем?
– Фогель, – главный доносчик в Петербурге, – усмехнулся Кутузов. – Он выследил вас!
– Что-то я совсем ничего не понимаю! Объяснитесь же, наконец! Зачем я ему понадобился? – я зажег несколько свечей на столе, чтобы стало светлее.
– Фогель – правая рука графа Милорадовича, – ответил Иван Сергеевич с каким-то задорным, несвойственным ему блеском в глазах.
– А при чем здесь генерал-губернатор Санкт-Петербурга? – удивился я еще больше.
– Он дружен с Аракчеевым, – отозвался Иван Сергеевич.
– Ах, вот оно что, – теперь все встало на свое место.
– Алексей Андреевич давно вас подозревает, – серьезно сказал Кутузов. – Вы слишком открыто вели расследование! К тому же смерть его человека… Он ведь знал о том, что Валежников был близок с Елизаветой Данилиной. А вы несколько раз проявляли к этой особе пристальный интерес! Да и об обыске у Карла Васильевича ему стало известно. Вот он и решил теперь, что больше медлить нельзя! А о Фогеле и о том, что он замышляет, я у Балашова узнал, – признался Иван Сергеевич. – Вот хотел вас предупредить, Яков Андреевич, да не успел! Не обессудьте…
– Слава Богу, все обошлось, – отозвался я. Потом я отпер свой сейф и передал императорское письмо Кутузову. Мой Кинрю отправился его сопровождать. Мало ли что могло приключиться в дороге!
Через два дня я получил положенное мне от Кутузова вознаграждение и первым делом купил Мире перстень с большим сапфиром и новые сережки с брильянтами. Я все-таки отдал ей вторую пару своих белых перчаток.
Письмо вернулось к Александру Благословенному, а еще спустя несколько дней я узнал, что Россия прервала все дипломатические отношения с Турцией…
* * *
Дмитрий Михайлович Готвальд поспешно занялся упаковкой своего багажа. Он бежал прочь отсюда, прочь от губернаторской дочки, как можно дальше…Этнограф тщательнейшим образом упаковал все потрепанные тетради в бархатных разноцветных обложках, испещренных разными символами. Сундук Гурама с масонскими тайнами он намеревался доставить в Санкт-Петербург непременно в целости и сохранности!