и расположились на отдых на берегу.
На следующий день я вспомнил, что вскоре должна состояться коронация
Эрика, и напомнил об этом Блейзу. Мы почти потеряли счет дням, но,
подсчитав, поняли, что несколько дней у нас еще осталось. Мы сделали
маршбросок до полудня, а потом отдыхали. К этому времени мы находились в
двадцати пяти милях от подножья Колвира. В сумерки это расстояние
сократилось до десяти миль.
И мы продолжали идти вперед. Только в полночь мы сделали привал. Теперь
я уже чувствовал себя относительно неплохо. Я сделал несколько выпадов
шпагой, и у меня при эом ничего не заболело. На следующий день мне стало еще
лучше.
Мы дошли до подножья Колвира, где нас встретило все войско Джулиана
вместе с матросами Каина, которые теперь сражались в сухопутных войсках.
Блейз стоял как на параде, и мы победили их.
У нас осталось примерно три тысячи солдат, когда мы прикончили все
отряды, которые бросал против нас Джулиан. Сам он, конечно, исчез. Но мы
выиграли. В ту ночь мы праздновали это событие.
Но я был испуган. И я сказал о том, что боюсь, Блейзу. Три тысячи
солдат против Колвира.
Я потерял флот, а Блейз потерял более девяноста восьми процентов своего
войска. Я не мог смотреть на это сквозь пальцы.
Мне это не нравилось.
Но на следующий день мы начали под'ем. На Колвир шла огромная лестница,
позволяющая людям находиться на ней не более двух в ряд. Однако вскоре она
сузится, и мы вынуждены будем идти гуськом друг за другом.
Мы шли по лестнице вверх: сначала сто ярдов, потом двести, триста...
Затем с моря подул ураганный ветер, и мы прижались к камню и стали идти
осторожнее. Потом мы недосчитались двух-трех сотен людей.
Мы продолжали подниматься, и пошел дождь. Путь наверх стал круче,
камень был скользким.
Поднявшись на четверть высоты Колвира, мы встретили колонну
спускавшихся вооруженных людей. Первый из наступающих обменялся ударами с
нашим авангардом, и двое людей упали мертвыми. Мы выиграли две ступеньки, и
еще один был убит.
Так продолжалось более часа, и к тому времени мы поднялись на треть
высоты Колвира, а наша линия продолжала укорачиваться, подходя все ближе к
Блейзу и ко мне. Хорощо хоть, что наши большие краснокожие солдаты были
сильнее, чем солдаты Эрика. Раздавалось бряцание оружия, короткий крик, и
человек пролетал мимо нас. Иногда это был краснокожий, иногда лохматый, но
чаще всего он был одет в форму эриковских войск.
Мы дошли до половины лестницы, сражаясь за каждую ступеньку. Когда мы
дойдем до вершины, перед нами окажется широкая лестница, по отражению
которой я спускался в Рэмбу. Эта лестница приведет нас к Большой Арке,
являющейся восточными воротами в Эмбер. От идущих впереди солдат осталось
человек пятьдесят, потом сорок, тридцать, двадцать, дюжина...
Мы прошли уже две трети пути и лестница позади нас уходила зигзагами к
подножию Колвира. Восточной лестницей редко пользуются. Она почти для
красоты. В наши первоначальные планы входило пройти по выжженной равнине, а
затем сделать круг, обойти горы с запада и войти в Эмбер сзади. Но огонь и
Джулиан спутали нам все планы. Нам бы никогда не удалось то, что мы
задумали. Теперь нам осталось либо атаковать в лоб, либо отступить. А
отступать мы не собирались.
Еще три воина Эрика было убито, и мы взобрались еще на три ступеньки.
Затем наш человек, шедший впереди, полетел вниз, и мы потеряли ступеньку.
Ветер с моря был резок и холоден, и у подножия горы стали собираться
птицы. Сквозь облака выглянуло солнце, так как сейчас Эрик, наверное, не
думал о том, чтобы управлять погодой, когда мы были так близко от него.
Мы поднялись еще на шесть ступенек и потеряли еще одного человека. Это
было странно, дико и печально... Блейз шел впереди меня, так что скоро
настанет его черед. Затем мой, если он погибнет.
Впереди нас осталось шестеро наших воинов.
Десять ступенек...
Мы медленно двигались вперед, а сзади, насколько хватало глаз, каждая
ступенька была залита кровью. Что-то в этом было аморальное.
Наш пятый человек убил четверых, прежде чем упал сам, так что мы прошли
еще один короткий поворот лестницы. Вперед и вверх -- третий наш человек
дрался со шпагами в каждой руке. Хорошо, что он бился в святой войне за
святое дело, потому что каждый удар он наносил с большим воодушевлением и
внутренней силой. Прежде, чем умереть, он убил трех воинов.
Следующий не обладал такой верой и не так хорошо владел шпагой. Он был
убит сразу же, и теперь их оставалось всего двое.
Блейз вытащил свою длинную шпагу, и ее лезвие засверкало на солнце. Он
сказал:
-- Скоро, брат, мы посмотрим, что они смогут сделать против принца
Эмбера.
-- Надеюсь, только одного из них, -- ответил я, и он ухмыльнулся.
Мы прошли три четверти пути, когда наступила очередь Блейза. Он ринулся
вперед, мгновенно убив первого человека, который находился перед ним. Острие
шпаги впилось в горло второго и почти сразу же он ударил ею плашмя по голове
третьего, скидывая его вниз. Несколько мгновений продолжалась его дуэль с
четвертым, но и тут все было кончено. Я тоже держал шпагу наготове,
поднимаясь вслед за ним и глядя на то, что он делает.
Он был великолепен, даже лучше, чем я его помнил. Он несся вперед как
вихрь и шпага его в его руке была живой в отблесках света. Они падали перед
ним, боже, как они падали! И что бы ни говорили о Блейзе, в тот день он
показал себя как истинный принц и вел себя, как подобает этому рангу. Я стал
думать, сколько он продержится. В левой руке он держал кинжал, используя его
с ярой жестокостью, как только представлялся такой случай. Он потерял этот
кинжал, оставив его в горле одиннадцатой жертвы.
Я не видел конца той колонне, которая выступила против нас. Я решил,
что скорее всего они доходят до верхней ее площадки. Я надеялся, что моя
очередь не придет. Я почти верил в это.
Еще три воина пролетели мимо меня, и тут мы дошли до небольшой
лестничной площадки и поворота. Он расчистил площадку и начал под'ем. С
полчаса я наблюдал за ним, а воины, выступавшие против него, все умирали и
умирали. Я слышал шепот восхищения воинов, шедших позади меня. У меня даже
возникла сумасшедшая мысль, что ему удастся пробиться до самого верха. Он
использовал каждый трюк, известный в фехтовании. Он выбивал шпаги плащем,
делал подножки. Он хватал свободной рукой за кисть и выворачивал ее,
скидывал человека с лестницы без борьбы.
Мы дошли до следующей лестничной площадки. К этому времени на его
рукаве выступила кровь, но он не переставал улыбаться, и солдаты, стоящие
вслед за теми, кого он убивал, были бледны как смерть. Это тоже ему
помогало. И возможно то, что за ним стоял я, готовый в любой момент вступить
в бой вместо него, тоже придавало им страху, действовало на нервы, замедляло
движение. Как я позднее узнал, они слышали о нашей битве на море.
Блейз поднялся до следующей площадки, расчистил ее и вновь начал
подниматься. Честно говоря, я не думал, что ему удастся зайти так далеко.
Это было почти феноменальное представление о том, как надо владеть шпагой, я
не видел такого с тех пор, как Бенедикт один удерживал проход через
Арденнский Лес против Лунных Всадников из Генеша.
Однако он начал уставать, это я тоже видел. Если бы был какой-нибудь
способ сменить его ненадолго, дать ему хоть немного отдохнуть... Но такого
способа не было. Поэтому я продолжал идти за ним, со страхом ожидая, что
каждый удар может оказаться для него роковым. Я знал, что он слабеет. К
этому времени мы находились всего в ста футах от вершины.
Внезапно он стал мне близок. Он был моим братом и он здорово меня
выручил. Не думаю, что он считал себя способным добраться до вершины, но он
продолжал биться... тем самым давая мне шанс завоевать трон для себя.
Он убил еще троих, и с каждым ударом его шпага двигалась все медленнее
и медленнее. С четвертым он дрался минут пять, прежде чем убил его. Я был
уверен, что следующий его противник окажется и последним. Но этого, однако,
не произошло.
Пока он вытаскивал шпагу из горла четвертого солдата, я перебросил
шпагу из правой руки в левую, вытащил кинжал и бросил его. По самую рукоять
вошел он в горло следующего солдата.
Блейз перепрыгнул через две ступеньки и ударом локтя скинул солдата
вниз. Затем он сделал выпад шпагой, вспоров живот следующему. Я кинулся
вперед со шпагой напревес, готовясь заполнить пространство, если с ним
что-нибудь произойдет, но он пока что во мне не нуждался. Как будто к нему
пришло второе дыхание, он с необычайной энергией кинулся вперед и убил еще
двоих. Я крикнул назад, чтобы мне дали еще один кинжал, и мне его передали
по линии.
Я держал кинжал наготове, ожидая, когда он опять устанет, и кинул его в
очередного его противника. Но в эту минуту солдат как раз кинулся вперед,
так что кинжал ударил его по голове рукоятью, а не вошел в горло. Этого,
однако, было вполне достаточно для Блейза, который тут же убил его ударом
шпаги. Но этим воспользовался следующий солдат. Он кинулся вперед, и хотя
шпага Блейза и вошла ему в живот, он потерял равновесие и они вместе упали в
пропасть.
Повинуясь скорее рефлексу, почти не соображая, что я делаю, но тем не
менее прекрасно понимая, что решение в доли секунды всегда оправдывает себя,
я выхватил левой рукой из-за пояса колоду карт и швырнул ее Блейзу, который
на секунду как бы завис над пропастью (так быстро среагировали мои мускулы),
и крикнул во все горло:
-- Лови скорее! Скорее же, идиот!
У меня не было времени увидеть, что произошло дальше, пришлось отражать
атаки и самому нападать. Но колоду он поймал. Это я успел увидеть краешком
глаза.
И тогда начался последний этап нашего восхождения на Колвир. Чтобы не
терять время, просто скажу, нам удалось это сделать, и, тяжело дыша, я
остановился на верхней площадке, поджидая, пока вокруг меня соберется мое
оставшееся войско.
Мы построились и начали наступать вперед. Около часа потребовалось нам
на то, чтобы дойти до Большой Арки. Мы прошли ее и вошли в Эмбер.
Где бы сейчас ни был Эрик, я уверен, он никогда не предполагал, что нам
удастся зайти так далеко.
И я задумался о том, где сейчас Блейз. Хватило ли у него времени на то,
чтобы выхватить карту и воспользоваться ею, прежде чем он достиг дна
пропасти? Думаю, что этого я никогда не узнаю.
Мы недооценили противника, недооценили по всем статьям. Сейчас его
войско намного превосходило нас численностью и нам просто не оставалось
ничего другого, как только биться до последнего так долго, как только мы
могли продержаться. Почему я свалял такого дурака и бросил Блейзу свою
колоду? Я знал, что у него не было своей, и поэтому действовал инстинктивно,
по тем рефлексам, которые скорее выработались у меня на Отражении Земли. Но
ведь я мог использовать карты, чтобы скрыться, если меня разобьют вконец.
Меня разбили вконец.
Мы дрались до самых сумерек, и к этому времени у меня оставалась всего
горстка воинов.
Нас окружили на тысячу ярдов внутри самого Эмбера и все же достаточно
далеко от дворца. Мы уже не шли вперед, а защищались и погибали один за
другим. Мы потерпели поражение.
Льювилла или Дейдра предоставили бы мне убежище. Зачем я сделал это?
Я убил еще одного солдата и перестал думать о своем поступке.
Солнце опускалось, начало темнеть. Нас оставалось всего лишь несколько
сотен, и мы не приближались к дворцу ни на шаг. Затем я увидел Эрика и
услышал, как он громко кричит, отдавая какие-то приказы. Если бы я только
мог ближе подойти к нему. Но я этого не мог.
Может быть, я и сдался бы ему в плен, чтобы пощадить жизнь оставшимся
моим солдатам, которые дрались хорошо и сослужили мне хорошую службу, чем бы
не кончился этот бой. Но сдаваться было некому и никто не требовал от меня
сдачи. Эрик не услышал бы меня, даже если бы я закричал во все горло. Он был
далеко и командовал.
Так что мы продолжали биться, и у меня оставалась всего лишь сотня
воинов.
Скажу короче. Они убили всех, кроме меня. На меня же набросили сети и
сбили тупыми стрелами без наконечников.
В конце концов я упал, и меня начали глушить дубинками по голове и
связали, а дальше начался какой-то кошмар, который все не проходил, чтобы я
ни делал.
Мы проиграли.
Пробудился я в темнице, в подземелье, глубоко под Эмбером, сожалея, что
мне удалось дойти до самого конца.
Тот факт, что я все еще оставался в живых, означал, что Эрик строит в
отношении меня какие-то свои планы. Перед моими глазами возникали видения
колодок, огня и щипцов для пытки. Я предвидел ту деградацию, которая мне
грозит, лежа на сырой соломенной подстилке.
Как долго я оставался без сознания? Я не знал.
Я обыскал свою маленькую камеру, пытаясь найти хоть какой- нибудь
предмет, с помощью которого можно было бы покончить с собой, но не смог
найти ничего, что могло бы послужить этой цели.
Раны мои горели как солнце, и я очень устал.
Я улегся поудобнее и опять уснул.
Я проснулся, но ко мне так никто и не пришел. Мне некого было
подкупить, и никто меня не пытал.
Никто не принес мне также поесть.
Я лежал там, завернувшись в плащ и вспоминая все, что произошло с тех
пор, как я проснулся в Гринвуде и отказался от укола. Может, для меня было
бы лучше, если бы я этого не делал.
Я познал отчаяние.
Скоро Эрик будет коронован в Эмбере. А может, это уже произошло.
Но сон был прекрасным выходом, а я был таким усталым.
Впервые за долгое время я получил возможность спать, отдыхать и
позабыть о своих ранах.
Камера была темна, сыра и в ней пахло.
Сколько раз я просыпался и вновь засыпал, я не помню. Дважды я находил
воду и мясо на подносе у двери. Оба раза я с'едал все без остатка. Камера
моя была непроницаемо темна и очень холодна. Я ждал. Ждал. Затем за мной
пришли.
Дверь распахнулась и появился слабый свет. Я моргнул от непривычки, и в
этот момент меня позвали. Коридор снаружи был до отказа набит вооруженными
солдатами, чтобы я не выкинул какого-нибудь фокуса. Я потер рукой щетину на
подбородке и пошел туда, куда меня повели.
Шли мы долго, и, дойдя до зала со спиральной лестницей, начали
подниматься по ней. Пока мы шли, я не задал ни одного вопроса, и никто
ничего не пытался мне об'- яснить.
Когда мы дошли до верха, меня провели уже по самому дворцу. Меня
привели в теплую чистую комнату и велели раздеться догола. Я разделся. Потом
я вошел в ванную с горячей водой, от которой шел приятный пар, и подошедший
слуга соскреб всю мою грязь, побрил меня и подстриг.
Когда я вытерся насухо, мне дали чистые одежды -- черные и серебряные.
Я оделся, и на мои плечи накинули плащ с серебряной застежкой в виде розы.
-- Теперь вы готовы, -- сказал мне сержант охраны. -- Пойдемте сюда.
Я пошел за ним, а охрана пошла за мной.
Меня провели в самый конец дворца, где кузнец одел мне наручники и
сковал цепями ноги. Цепи были тяжелыми, чтобы у меня не хватило сил их
порвать. Если бы я начал сопротивляться, я знал, что меня избили бы до
бесчувствия, и результат был бы таким же. У меня не было особого желания
быть избитым до бесчувствия и поэтому я не сопротивлялся. Затем несколько
стражников взяли цепи в руки и меня провели обратно в начало дворца. Я не
глядел по сторонам на все то великолепие, которое меня окружало. Я был
пленником. Возможно, скоро я буду либо мертв, либо безумен. И сейчас я
ничего не мог с этим поделать. Беглый взгляд в окно сказал мне, что теперь
ранний вечер, и я не испытывал никакой ностальгии, когда меня проводили по
залам, где все мы играли детьми.
По длинному коридору меня провели в столовую дворца. Повсюду стояли
столы, а за ними сидели люди, многих из которых я знал.
Самые прекрасные костюмы и платья Эмбера горели и переливались на телах
знати, и была музыка при свете факелов, а еда уже стояла на накрытых столах,
хотя никто еще не приступал к пиршеству.
Я увидел лица, которые узнал, как, например, Флору, но и многих
странных и незнакомых. Я увидел менестреля, лорда Рейна -- да, он был
посвящен в рыцари мной -- которого я не видел много веков. Когда мой взгляд
упал на него, он отвернулся.
Меня довели до большого стола в центре зала и усадили. Охрана стала
позади меня, прикрепив цепи к кольцам, нарочно для этой цели совсем недавно
вделанным в пол. Кресло во главе моего стола еще не было занято.
Я не знал женщину, сидевшую справа от меня, но слева сидел Джулиан. Я
не обратил на него внимания, а уставился на блондинистую особу.
-- Добрый вечер, -- сказал я. -- По-моему, нас не представили друг
другу. Меня зовут Корвин.
Она поглядела на сидящего справа от нее мужчину, как бы за поддержкой,
но этот большой рыжий мужчина с кучей прыщей на лице отвернулся и сделал
вид, что оживленно беседует с женщиной, сидящей справа от него.
Она выдавила из себя слабое подобие улыбки:
-- Меня зовут Кармель. Как поживаете, принц Корвин?
-- Какое прекрасное у вас имя. А у меня все в порядке. Скажите, как так
получилось, что такая хорошая приятная девушка вдруг очутилась здесь?
Она быстро сделала глоток воды.
-- Корвин, -- Джулиан сказал громче, чем это было нужно. -- Я думаю,
что леди, к которой ты пристаешь, считает тебя несносным.
-- Да? По-моему, она не сказала тебе ни слова за весь вечер.
И он не покраснел, он стал белым, как мел..
-- Достаточно. Я не намерен терпеть от тебя этого больше.
Тогда я потянулся и намеренно побренчал своими цепями. Кроме того
эффекта, который это произвело, я узнал, сколько свободного пространства
находится в моем распоряжении. Недостаточно, конечно. Эрик был достаточно
осторожен.
-- Подойди поближе и прошепчи мне свои возражения на ушко, братец, --
сказал я.
Но он этого почему-то не сделал.
Я был последним, усевшимся за стол, и поэтому я знал, что скоро время
тому, что должно произойти. И я не ошибся. Зазвучали шесть труб, и вошел
Эрик.
Все встали. Кроме меня. Стража была вынуждена стащить меня со стула и
поддерживать с помощью цепей в стоячем положении.
Эрик улыбнулся и спустился по лестнице справа от меня. Я с трудом
различал его собственные цвета под горностаевой мантией, в которую он
завернулся. Он встал во главе стола, остановился возле своего стула. Подошел
слуга, вставший позади него, и виночерпии принялись разливать вино по
бокалам.
Когда бокалы были наполнены, он поднял свой.
-- Пусть вечно будете все вы обитать в Эмбере, -- сказал он, -- в
вечном городе.
И все подняли бокалы. Кроме меня.
-- Возьми бокал, -- сказал Джулиан.
-- Подай его мне, -- попросил я.
Он этого не сделал, но посмотрел на меня долгим взглядом. Тогда я
быстро взял бокал в руки и поднял его. Между нами было сотни две людей, но
мой голос разнесся по всему залу. И Эрик не отрывал от меня взгляда, пока я
произносил свой тост.
-- За Эрика, который сидит в самом конце зала!
Никто не попытался ударить меня, в то время как Джулиан выплеснул
содержимое своего бокала на пол. Остальные последовали его примеру, но мне
удалось выпить свой почти до конца, прежде чем его выбили у меня из рук.
Когда Эрик сел, дворяне последовал его примеру, а меня отпустили, и я
упал на свое место.
Начали подавать блюда, а так как я был голоден, то ел больше остальных
и с большим удовольствием.
Музыка не умолкала ни на секунду, и трапеза продолжалась часа два. За
все это время никто не сказал мне ни единого слова, и сам я больше ни к кому
не обращался. Но мое присутствие ощущалось всеми, и наш стол был поэтому
заметно тише остальных.
Каин сидел далеко от меня. По правую руку от Эрика. Я решил, что
Джулиан далеко не в фаворе. Ни Рэндома, ни Дейдры не было. В зале находилось
много других дворян, которых я знал и многих из которых я считал своими
друзьями, но ни один из них не кивнул мне в ответ, случайно встретившись со
мной взглядом.
Я понял, что для того, чтобы Эрик стал королем Эмбера, оставалась
маленькая простая формальность.
Вскоре так и случилось. После обеда речей не было. Просто Эрик встал
из-за стола. Опять торжественно зазвучали трубы, другая музыка замолкла.
Затем составилась процессия, ведущая к тронному залу Эмбера. Я знал,
что за этим последует.
Эрик встал перед троном и все склонили перед ним головы. Кроме меня. Но
об этом не стоит говорить, потому что все равно меня пригнули так, что я
встал на колени.
Сегодняшний день был днем его коронации.
Наступило молчание. Затем Каин внес подушку, на которой лежала корона.
Корона Эмбера. Он преклонил колена и застыл в этом положении, протягивая ее.
Затем рывком цепей меня подняли на ноги и потащили вперед. Я понял, что
должно произойти. До меня это дошло в мгновение ока, и я стал бороться. Но
силой и ударами меня вновь поставили на колени у самых ступенек трона.
Звучала мягкая музыка -- это были "Зеленые Рукава" -- и за моей спиной
Джулиан сказал:
-- Смотрите на коронование нового короля Эмбера!
Затем он прошептал мне:
-- Возьми корону и протяни ее Эрику. Он коронует сам себя.
Я посмотрел на корону Эмбера, лежащую на алой подушке, которую держал
Каин. Она была сделана из серебра с семью высокими пиками, на каждом из
которых сверкал драгоценный камень. Она была украшена изумрудами, и по
бокам, у каждого виска, был вделан рубин.
Я не шевелился, думая о тех временах, когда я видел под короной лицо
нашего Отца.
-- Нет, -- просто сказал я и почувствовал, как меня ударили по лицу.
-- Возьми ее и протяни Эрику, -- повторил он.
Я попытался ударить его, но цепи были надежно натянуты. Мне снова дали
пощечину.
-- Ну хорошо, -- сказал я в конце концов и потянулся к короне.
Несколько секунд я держал ее в своих руках, а затем быстро надел ее
себе на голову и провозгласил:
-- Я короную себя, Корвина, в короли Эмбера!
Корону немедленно сняли и положили на подушку. Меня несколько раз
сильно ударили по спине. По всему залу прокатился шепоток.
-- А теперь возьми ее и попробуй еще раз. -- сказал Джулиан. -- Протяни
ее Эрику.
Последовал еще удар.
-- Хорошо, -- я почувствовал, что по моей спине течет что-то мокрое и
липкое.
На этот раз я швырнул корону изо всех сил, надеясь выбить Эрику один
глаз.
Он поймал ее правой рукой и улыбнулся мне, кк будто заставил меня
сделать то, что было ему нужно.
-- Спасибо. А теперь слушайте меня все присутствующие и те, кто слышит
меня в Отражениях. В этот день я принимаю корону и трон. Я беру в свою руку
скипетр королевства Эмбера. Я честно завоевал этот трон, и я беру его и
сажусь на него по праву моей крови.
-- Лжец! -- воскликнул я, и тут же чья-то рука зажала мне рот.
-- Я короную себя, Эрика Первого, королем Эмбера.
-- Долго живи, король! -- прокричали дворяне три раза.
Затем Эрик наклонился и прошептал мне на ухо:
-- Твои глаза видели самое прекрасное зрелище за всю твою жизнь...
Стража! Уберите Корвина, и пусть ему выжгут глаза! И пусть он запомнит все
великолепие этого дня как последнее, что он видел. Затем киньте его в самую
глубокую темницу, самое далекое подземелье Эмбера, и пусть его имя будет
забыто!
Я плюнул в него, и меня избили.
Я сопротивлялся на каждом шагу, пока меня выводили из зала. Никто не
смотрел на меня, когда меня выводили, и последнее, что я помню, это фигуру
Эрика, сидящую на троне, раздающую улыбки и милости окружавшим ее дворянам.
То, что он приказал, было со мной сделано, и, как божья милость, я
потерял сознание еще до конца.
Я не имел ни малейшего представления, сколько времени прошло с тех пор,
как я очнулся от страшной боли в голове. Возможно, именно тогда я произнес
свое проклятие, а, может, и при казни. Не помню. Но я знал, что никогда Эрик
не будет спокойно сидеть на троне, потому что проклятия принца Эмбера,
произнесенное в полной ярости, всегда сбываются.
Слез у меня не было, и это было самым страшным. Спустя вечность ко мне
пришел сон.
Когда я пробудился, боль все еще оставалась. Я поднялся на ноги. Шагами
я попытался установить размеры своей тюрьмы. На полу была дыра для уборной,
в углу лежал соломенный матрац. Под дверью была небольшая щель, а за щелью
поднос, на котором лежал затхлый кусок хлеба и стояла бутылка воды. Я поел и
попил, но это не прибавило мне сил. У меня так сильно болела голова, и в
душе моей не было покоя.
Я спал столько, сколько мог, и еще больше, и никто не приходил
навестить меня. Я просыпался, шел на противоположный конец камеры, находил
на ощупь поднос с едой и ел. если находил его. Я все время старался спать.
После того, как я проснулся на восьмой день, боль в моих глазницах
ушла. Я ненавидел моего брата, который был королем Эмбера. Лучше бы он убил
меня.
Я много думал о том, как реагировали остальные на такое мое наказание,
но ничего не мог придумать. Когда же мрак придет и в сам Эмбер, я знал, что
Эрик горько пожалеет о том, что он со мной сделал. Это я твердо знал, и
только это утешало меня.
Так начались мои дни во тьме, и я не мог измерить их течение. Даже если
бы у меня были глаза, я не смог бы отличить день от ночи в этом мрачном
подземелье. Время шло своим путем, не обращая на меня внимания. Иногда меня
бил озноб, когда я задумывался над этим, и я весь дрожал. Провел ли я здесь
много месяцев? Или часов? Или недель? А может быть, лет? Я позабыл все, что
касалось времени.
Я спал, ходил (я уже точно знал, куда ставить ногу и где надо
повернуть) и думал о том, что сделал в своей жизни и что не успел. Иногда я
сидел, скрестив ноги, ровно и глубоко дыша, опустошая ум, находясь в таком
состоянии так долго, как это у меня получалось. Эрик был умен. Слепец не
На следующий день я вспомнил, что вскоре должна состояться коронация
Эрика, и напомнил об этом Блейзу. Мы почти потеряли счет дням, но,
подсчитав, поняли, что несколько дней у нас еще осталось. Мы сделали
маршбросок до полудня, а потом отдыхали. К этому времени мы находились в
двадцати пяти милях от подножья Колвира. В сумерки это расстояние
сократилось до десяти миль.
И мы продолжали идти вперед. Только в полночь мы сделали привал. Теперь
я уже чувствовал себя относительно неплохо. Я сделал несколько выпадов
шпагой, и у меня при эом ничего не заболело. На следующий день мне стало еще
лучше.
Мы дошли до подножья Колвира, где нас встретило все войско Джулиана
вместе с матросами Каина, которые теперь сражались в сухопутных войсках.
Блейз стоял как на параде, и мы победили их.
У нас осталось примерно три тысячи солдат, когда мы прикончили все
отряды, которые бросал против нас Джулиан. Сам он, конечно, исчез. Но мы
выиграли. В ту ночь мы праздновали это событие.
Но я был испуган. И я сказал о том, что боюсь, Блейзу. Три тысячи
солдат против Колвира.
Я потерял флот, а Блейз потерял более девяноста восьми процентов своего
войска. Я не мог смотреть на это сквозь пальцы.
Мне это не нравилось.
Но на следующий день мы начали под'ем. На Колвир шла огромная лестница,
позволяющая людям находиться на ней не более двух в ряд. Однако вскоре она
сузится, и мы вынуждены будем идти гуськом друг за другом.
Мы шли по лестнице вверх: сначала сто ярдов, потом двести, триста...
Затем с моря подул ураганный ветер, и мы прижались к камню и стали идти
осторожнее. Потом мы недосчитались двух-трех сотен людей.
Мы продолжали подниматься, и пошел дождь. Путь наверх стал круче,
камень был скользким.
Поднявшись на четверть высоты Колвира, мы встретили колонну
спускавшихся вооруженных людей. Первый из наступающих обменялся ударами с
нашим авангардом, и двое людей упали мертвыми. Мы выиграли две ступеньки, и
еще один был убит.
Так продолжалось более часа, и к тому времени мы поднялись на треть
высоты Колвира, а наша линия продолжала укорачиваться, подходя все ближе к
Блейзу и ко мне. Хорощо хоть, что наши большие краснокожие солдаты были
сильнее, чем солдаты Эрика. Раздавалось бряцание оружия, короткий крик, и
человек пролетал мимо нас. Иногда это был краснокожий, иногда лохматый, но
чаще всего он был одет в форму эриковских войск.
Мы дошли до половины лестницы, сражаясь за каждую ступеньку. Когда мы
дойдем до вершины, перед нами окажется широкая лестница, по отражению
которой я спускался в Рэмбу. Эта лестница приведет нас к Большой Арке,
являющейся восточными воротами в Эмбер. От идущих впереди солдат осталось
человек пятьдесят, потом сорок, тридцать, двадцать, дюжина...
Мы прошли уже две трети пути и лестница позади нас уходила зигзагами к
подножию Колвира. Восточной лестницей редко пользуются. Она почти для
красоты. В наши первоначальные планы входило пройти по выжженной равнине, а
затем сделать круг, обойти горы с запада и войти в Эмбер сзади. Но огонь и
Джулиан спутали нам все планы. Нам бы никогда не удалось то, что мы
задумали. Теперь нам осталось либо атаковать в лоб, либо отступить. А
отступать мы не собирались.
Еще три воина Эрика было убито, и мы взобрались еще на три ступеньки.
Затем наш человек, шедший впереди, полетел вниз, и мы потеряли ступеньку.
Ветер с моря был резок и холоден, и у подножия горы стали собираться
птицы. Сквозь облака выглянуло солнце, так как сейчас Эрик, наверное, не
думал о том, чтобы управлять погодой, когда мы были так близко от него.
Мы поднялись еще на шесть ступенек и потеряли еще одного человека. Это
было странно, дико и печально... Блейз шел впереди меня, так что скоро
настанет его черед. Затем мой, если он погибнет.
Впереди нас осталось шестеро наших воинов.
Десять ступенек...
Мы медленно двигались вперед, а сзади, насколько хватало глаз, каждая
ступенька была залита кровью. Что-то в этом было аморальное.
Наш пятый человек убил четверых, прежде чем упал сам, так что мы прошли
еще один короткий поворот лестницы. Вперед и вверх -- третий наш человек
дрался со шпагами в каждой руке. Хорошо, что он бился в святой войне за
святое дело, потому что каждый удар он наносил с большим воодушевлением и
внутренней силой. Прежде, чем умереть, он убил трех воинов.
Следующий не обладал такой верой и не так хорошо владел шпагой. Он был
убит сразу же, и теперь их оставалось всего двое.
Блейз вытащил свою длинную шпагу, и ее лезвие засверкало на солнце. Он
сказал:
-- Скоро, брат, мы посмотрим, что они смогут сделать против принца
Эмбера.
-- Надеюсь, только одного из них, -- ответил я, и он ухмыльнулся.
Мы прошли три четверти пути, когда наступила очередь Блейза. Он ринулся
вперед, мгновенно убив первого человека, который находился перед ним. Острие
шпаги впилось в горло второго и почти сразу же он ударил ею плашмя по голове
третьего, скидывая его вниз. Несколько мгновений продолжалась его дуэль с
четвертым, но и тут все было кончено. Я тоже держал шпагу наготове,
поднимаясь вслед за ним и глядя на то, что он делает.
Он был великолепен, даже лучше, чем я его помнил. Он несся вперед как
вихрь и шпага его в его руке была живой в отблесках света. Они падали перед
ним, боже, как они падали! И что бы ни говорили о Блейзе, в тот день он
показал себя как истинный принц и вел себя, как подобает этому рангу. Я стал
думать, сколько он продержится. В левой руке он держал кинжал, используя его
с ярой жестокостью, как только представлялся такой случай. Он потерял этот
кинжал, оставив его в горле одиннадцатой жертвы.
Я не видел конца той колонне, которая выступила против нас. Я решил,
что скорее всего они доходят до верхней ее площадки. Я надеялся, что моя
очередь не придет. Я почти верил в это.
Еще три воина пролетели мимо меня, и тут мы дошли до небольшой
лестничной площадки и поворота. Он расчистил площадку и начал под'ем. С
полчаса я наблюдал за ним, а воины, выступавшие против него, все умирали и
умирали. Я слышал шепот восхищения воинов, шедших позади меня. У меня даже
возникла сумасшедшая мысль, что ему удастся пробиться до самого верха. Он
использовал каждый трюк, известный в фехтовании. Он выбивал шпаги плащем,
делал подножки. Он хватал свободной рукой за кисть и выворачивал ее,
скидывал человека с лестницы без борьбы.
Мы дошли до следующей лестничной площадки. К этому времени на его
рукаве выступила кровь, но он не переставал улыбаться, и солдаты, стоящие
вслед за теми, кого он убивал, были бледны как смерть. Это тоже ему
помогало. И возможно то, что за ним стоял я, готовый в любой момент вступить
в бой вместо него, тоже придавало им страху, действовало на нервы, замедляло
движение. Как я позднее узнал, они слышали о нашей битве на море.
Блейз поднялся до следующей площадки, расчистил ее и вновь начал
подниматься. Честно говоря, я не думал, что ему удастся зайти так далеко.
Это было почти феноменальное представление о том, как надо владеть шпагой, я
не видел такого с тех пор, как Бенедикт один удерживал проход через
Арденнский Лес против Лунных Всадников из Генеша.
Однако он начал уставать, это я тоже видел. Если бы был какой-нибудь
способ сменить его ненадолго, дать ему хоть немного отдохнуть... Но такого
способа не было. Поэтому я продолжал идти за ним, со страхом ожидая, что
каждый удар может оказаться для него роковым. Я знал, что он слабеет. К
этому времени мы находились всего в ста футах от вершины.
Внезапно он стал мне близок. Он был моим братом и он здорово меня
выручил. Не думаю, что он считал себя способным добраться до вершины, но он
продолжал биться... тем самым давая мне шанс завоевать трон для себя.
Он убил еще троих, и с каждым ударом его шпага двигалась все медленнее
и медленнее. С четвертым он дрался минут пять, прежде чем убил его. Я был
уверен, что следующий его противник окажется и последним. Но этого, однако,
не произошло.
Пока он вытаскивал шпагу из горла четвертого солдата, я перебросил
шпагу из правой руки в левую, вытащил кинжал и бросил его. По самую рукоять
вошел он в горло следующего солдата.
Блейз перепрыгнул через две ступеньки и ударом локтя скинул солдата
вниз. Затем он сделал выпад шпагой, вспоров живот следующему. Я кинулся
вперед со шпагой напревес, готовясь заполнить пространство, если с ним
что-нибудь произойдет, но он пока что во мне не нуждался. Как будто к нему
пришло второе дыхание, он с необычайной энергией кинулся вперед и убил еще
двоих. Я крикнул назад, чтобы мне дали еще один кинжал, и мне его передали
по линии.
Я держал кинжал наготове, ожидая, когда он опять устанет, и кинул его в
очередного его противника. Но в эту минуту солдат как раз кинулся вперед,
так что кинжал ударил его по голове рукоятью, а не вошел в горло. Этого,
однако, было вполне достаточно для Блейза, который тут же убил его ударом
шпаги. Но этим воспользовался следующий солдат. Он кинулся вперед, и хотя
шпага Блейза и вошла ему в живот, он потерял равновесие и они вместе упали в
пропасть.
Повинуясь скорее рефлексу, почти не соображая, что я делаю, но тем не
менее прекрасно понимая, что решение в доли секунды всегда оправдывает себя,
я выхватил левой рукой из-за пояса колоду карт и швырнул ее Блейзу, который
на секунду как бы завис над пропастью (так быстро среагировали мои мускулы),
и крикнул во все горло:
-- Лови скорее! Скорее же, идиот!
У меня не было времени увидеть, что произошло дальше, пришлось отражать
атаки и самому нападать. Но колоду он поймал. Это я успел увидеть краешком
глаза.
И тогда начался последний этап нашего восхождения на Колвир. Чтобы не
терять время, просто скажу, нам удалось это сделать, и, тяжело дыша, я
остановился на верхней площадке, поджидая, пока вокруг меня соберется мое
оставшееся войско.
Мы построились и начали наступать вперед. Около часа потребовалось нам
на то, чтобы дойти до Большой Арки. Мы прошли ее и вошли в Эмбер.
Где бы сейчас ни был Эрик, я уверен, он никогда не предполагал, что нам
удастся зайти так далеко.
И я задумался о том, где сейчас Блейз. Хватило ли у него времени на то,
чтобы выхватить карту и воспользоваться ею, прежде чем он достиг дна
пропасти? Думаю, что этого я никогда не узнаю.
Мы недооценили противника, недооценили по всем статьям. Сейчас его
войско намного превосходило нас численностью и нам просто не оставалось
ничего другого, как только биться до последнего так долго, как только мы
могли продержаться. Почему я свалял такого дурака и бросил Блейзу свою
колоду? Я знал, что у него не было своей, и поэтому действовал инстинктивно,
по тем рефлексам, которые скорее выработались у меня на Отражении Земли. Но
ведь я мог использовать карты, чтобы скрыться, если меня разобьют вконец.
Меня разбили вконец.
Мы дрались до самых сумерек, и к этому времени у меня оставалась всего
горстка воинов.
Нас окружили на тысячу ярдов внутри самого Эмбера и все же достаточно
далеко от дворца. Мы уже не шли вперед, а защищались и погибали один за
другим. Мы потерпели поражение.
Льювилла или Дейдра предоставили бы мне убежище. Зачем я сделал это?
Я убил еще одного солдата и перестал думать о своем поступке.
Солнце опускалось, начало темнеть. Нас оставалось всего лишь несколько
сотен, и мы не приближались к дворцу ни на шаг. Затем я увидел Эрика и
услышал, как он громко кричит, отдавая какие-то приказы. Если бы я только
мог ближе подойти к нему. Но я этого не мог.
Может быть, я и сдался бы ему в плен, чтобы пощадить жизнь оставшимся
моим солдатам, которые дрались хорошо и сослужили мне хорошую службу, чем бы
не кончился этот бой. Но сдаваться было некому и никто не требовал от меня
сдачи. Эрик не услышал бы меня, даже если бы я закричал во все горло. Он был
далеко и командовал.
Так что мы продолжали биться, и у меня оставалась всего лишь сотня
воинов.
Скажу короче. Они убили всех, кроме меня. На меня же набросили сети и
сбили тупыми стрелами без наконечников.
В конце концов я упал, и меня начали глушить дубинками по голове и
связали, а дальше начался какой-то кошмар, который все не проходил, чтобы я
ни делал.
Мы проиграли.
Пробудился я в темнице, в подземелье, глубоко под Эмбером, сожалея, что
мне удалось дойти до самого конца.
Тот факт, что я все еще оставался в живых, означал, что Эрик строит в
отношении меня какие-то свои планы. Перед моими глазами возникали видения
колодок, огня и щипцов для пытки. Я предвидел ту деградацию, которая мне
грозит, лежа на сырой соломенной подстилке.
Как долго я оставался без сознания? Я не знал.
Я обыскал свою маленькую камеру, пытаясь найти хоть какой- нибудь
предмет, с помощью которого можно было бы покончить с собой, но не смог
найти ничего, что могло бы послужить этой цели.
Раны мои горели как солнце, и я очень устал.
Я улегся поудобнее и опять уснул.
Я проснулся, но ко мне так никто и не пришел. Мне некого было
подкупить, и никто меня не пытал.
Никто не принес мне также поесть.
Я лежал там, завернувшись в плащ и вспоминая все, что произошло с тех
пор, как я проснулся в Гринвуде и отказался от укола. Может, для меня было
бы лучше, если бы я этого не делал.
Я познал отчаяние.
Скоро Эрик будет коронован в Эмбере. А может, это уже произошло.
Но сон был прекрасным выходом, а я был таким усталым.
Впервые за долгое время я получил возможность спать, отдыхать и
позабыть о своих ранах.
Камера была темна, сыра и в ней пахло.
Сколько раз я просыпался и вновь засыпал, я не помню. Дважды я находил
воду и мясо на подносе у двери. Оба раза я с'едал все без остатка. Камера
моя была непроницаемо темна и очень холодна. Я ждал. Ждал. Затем за мной
пришли.
Дверь распахнулась и появился слабый свет. Я моргнул от непривычки, и в
этот момент меня позвали. Коридор снаружи был до отказа набит вооруженными
солдатами, чтобы я не выкинул какого-нибудь фокуса. Я потер рукой щетину на
подбородке и пошел туда, куда меня повели.
Шли мы долго, и, дойдя до зала со спиральной лестницей, начали
подниматься по ней. Пока мы шли, я не задал ни одного вопроса, и никто
ничего не пытался мне об'- яснить.
Когда мы дошли до верха, меня провели уже по самому дворцу. Меня
привели в теплую чистую комнату и велели раздеться догола. Я разделся. Потом
я вошел в ванную с горячей водой, от которой шел приятный пар, и подошедший
слуга соскреб всю мою грязь, побрил меня и подстриг.
Когда я вытерся насухо, мне дали чистые одежды -- черные и серебряные.
Я оделся, и на мои плечи накинули плащ с серебряной застежкой в виде розы.
-- Теперь вы готовы, -- сказал мне сержант охраны. -- Пойдемте сюда.
Я пошел за ним, а охрана пошла за мной.
Меня провели в самый конец дворца, где кузнец одел мне наручники и
сковал цепями ноги. Цепи были тяжелыми, чтобы у меня не хватило сил их
порвать. Если бы я начал сопротивляться, я знал, что меня избили бы до
бесчувствия, и результат был бы таким же. У меня не было особого желания
быть избитым до бесчувствия и поэтому я не сопротивлялся. Затем несколько
стражников взяли цепи в руки и меня провели обратно в начало дворца. Я не
глядел по сторонам на все то великолепие, которое меня окружало. Я был
пленником. Возможно, скоро я буду либо мертв, либо безумен. И сейчас я
ничего не мог с этим поделать. Беглый взгляд в окно сказал мне, что теперь
ранний вечер, и я не испытывал никакой ностальгии, когда меня проводили по
залам, где все мы играли детьми.
По длинному коридору меня провели в столовую дворца. Повсюду стояли
столы, а за ними сидели люди, многих из которых я знал.
Самые прекрасные костюмы и платья Эмбера горели и переливались на телах
знати, и была музыка при свете факелов, а еда уже стояла на накрытых столах,
хотя никто еще не приступал к пиршеству.
Я увидел лица, которые узнал, как, например, Флору, но и многих
странных и незнакомых. Я увидел менестреля, лорда Рейна -- да, он был
посвящен в рыцари мной -- которого я не видел много веков. Когда мой взгляд
упал на него, он отвернулся.
Меня довели до большого стола в центре зала и усадили. Охрана стала
позади меня, прикрепив цепи к кольцам, нарочно для этой цели совсем недавно
вделанным в пол. Кресло во главе моего стола еще не было занято.
Я не знал женщину, сидевшую справа от меня, но слева сидел Джулиан. Я
не обратил на него внимания, а уставился на блондинистую особу.
-- Добрый вечер, -- сказал я. -- По-моему, нас не представили друг
другу. Меня зовут Корвин.
Она поглядела на сидящего справа от нее мужчину, как бы за поддержкой,
но этот большой рыжий мужчина с кучей прыщей на лице отвернулся и сделал
вид, что оживленно беседует с женщиной, сидящей справа от него.
Она выдавила из себя слабое подобие улыбки:
-- Меня зовут Кармель. Как поживаете, принц Корвин?
-- Какое прекрасное у вас имя. А у меня все в порядке. Скажите, как так
получилось, что такая хорошая приятная девушка вдруг очутилась здесь?
Она быстро сделала глоток воды.
-- Корвин, -- Джулиан сказал громче, чем это было нужно. -- Я думаю,
что леди, к которой ты пристаешь, считает тебя несносным.
-- Да? По-моему, она не сказала тебе ни слова за весь вечер.
И он не покраснел, он стал белым, как мел..
-- Достаточно. Я не намерен терпеть от тебя этого больше.
Тогда я потянулся и намеренно побренчал своими цепями. Кроме того
эффекта, который это произвело, я узнал, сколько свободного пространства
находится в моем распоряжении. Недостаточно, конечно. Эрик был достаточно
осторожен.
-- Подойди поближе и прошепчи мне свои возражения на ушко, братец, --
сказал я.
Но он этого почему-то не сделал.
Я был последним, усевшимся за стол, и поэтому я знал, что скоро время
тому, что должно произойти. И я не ошибся. Зазвучали шесть труб, и вошел
Эрик.
Все встали. Кроме меня. Стража была вынуждена стащить меня со стула и
поддерживать с помощью цепей в стоячем положении.
Эрик улыбнулся и спустился по лестнице справа от меня. Я с трудом
различал его собственные цвета под горностаевой мантией, в которую он
завернулся. Он встал во главе стола, остановился возле своего стула. Подошел
слуга, вставший позади него, и виночерпии принялись разливать вино по
бокалам.
Когда бокалы были наполнены, он поднял свой.
-- Пусть вечно будете все вы обитать в Эмбере, -- сказал он, -- в
вечном городе.
И все подняли бокалы. Кроме меня.
-- Возьми бокал, -- сказал Джулиан.
-- Подай его мне, -- попросил я.
Он этого не сделал, но посмотрел на меня долгим взглядом. Тогда я
быстро взял бокал в руки и поднял его. Между нами было сотни две людей, но
мой голос разнесся по всему залу. И Эрик не отрывал от меня взгляда, пока я
произносил свой тост.
-- За Эрика, который сидит в самом конце зала!
Никто не попытался ударить меня, в то время как Джулиан выплеснул
содержимое своего бокала на пол. Остальные последовали его примеру, но мне
удалось выпить свой почти до конца, прежде чем его выбили у меня из рук.
Когда Эрик сел, дворяне последовал его примеру, а меня отпустили, и я
упал на свое место.
Начали подавать блюда, а так как я был голоден, то ел больше остальных
и с большим удовольствием.
Музыка не умолкала ни на секунду, и трапеза продолжалась часа два. За
все это время никто не сказал мне ни единого слова, и сам я больше ни к кому
не обращался. Но мое присутствие ощущалось всеми, и наш стол был поэтому
заметно тише остальных.
Каин сидел далеко от меня. По правую руку от Эрика. Я решил, что
Джулиан далеко не в фаворе. Ни Рэндома, ни Дейдры не было. В зале находилось
много других дворян, которых я знал и многих из которых я считал своими
друзьями, но ни один из них не кивнул мне в ответ, случайно встретившись со
мной взглядом.
Я понял, что для того, чтобы Эрик стал королем Эмбера, оставалась
маленькая простая формальность.
Вскоре так и случилось. После обеда речей не было. Просто Эрик встал
из-за стола. Опять торжественно зазвучали трубы, другая музыка замолкла.
Затем составилась процессия, ведущая к тронному залу Эмбера. Я знал,
что за этим последует.
Эрик встал перед троном и все склонили перед ним головы. Кроме меня. Но
об этом не стоит говорить, потому что все равно меня пригнули так, что я
встал на колени.
Сегодняшний день был днем его коронации.
Наступило молчание. Затем Каин внес подушку, на которой лежала корона.
Корона Эмбера. Он преклонил колена и застыл в этом положении, протягивая ее.
Затем рывком цепей меня подняли на ноги и потащили вперед. Я понял, что
должно произойти. До меня это дошло в мгновение ока, и я стал бороться. Но
силой и ударами меня вновь поставили на колени у самых ступенек трона.
Звучала мягкая музыка -- это были "Зеленые Рукава" -- и за моей спиной
Джулиан сказал:
-- Смотрите на коронование нового короля Эмбера!
Затем он прошептал мне:
-- Возьми корону и протяни ее Эрику. Он коронует сам себя.
Я посмотрел на корону Эмбера, лежащую на алой подушке, которую держал
Каин. Она была сделана из серебра с семью высокими пиками, на каждом из
которых сверкал драгоценный камень. Она была украшена изумрудами, и по
бокам, у каждого виска, был вделан рубин.
Я не шевелился, думая о тех временах, когда я видел под короной лицо
нашего Отца.
-- Нет, -- просто сказал я и почувствовал, как меня ударили по лицу.
-- Возьми ее и протяни Эрику, -- повторил он.
Я попытался ударить его, но цепи были надежно натянуты. Мне снова дали
пощечину.
-- Ну хорошо, -- сказал я в конце концов и потянулся к короне.
Несколько секунд я держал ее в своих руках, а затем быстро надел ее
себе на голову и провозгласил:
-- Я короную себя, Корвина, в короли Эмбера!
Корону немедленно сняли и положили на подушку. Меня несколько раз
сильно ударили по спине. По всему залу прокатился шепоток.
-- А теперь возьми ее и попробуй еще раз. -- сказал Джулиан. -- Протяни
ее Эрику.
Последовал еще удар.
-- Хорошо, -- я почувствовал, что по моей спине течет что-то мокрое и
липкое.
На этот раз я швырнул корону изо всех сил, надеясь выбить Эрику один
глаз.
Он поймал ее правой рукой и улыбнулся мне, кк будто заставил меня
сделать то, что было ему нужно.
-- Спасибо. А теперь слушайте меня все присутствующие и те, кто слышит
меня в Отражениях. В этот день я принимаю корону и трон. Я беру в свою руку
скипетр королевства Эмбера. Я честно завоевал этот трон, и я беру его и
сажусь на него по праву моей крови.
-- Лжец! -- воскликнул я, и тут же чья-то рука зажала мне рот.
-- Я короную себя, Эрика Первого, королем Эмбера.
-- Долго живи, король! -- прокричали дворяне три раза.
Затем Эрик наклонился и прошептал мне на ухо:
-- Твои глаза видели самое прекрасное зрелище за всю твою жизнь...
Стража! Уберите Корвина, и пусть ему выжгут глаза! И пусть он запомнит все
великолепие этого дня как последнее, что он видел. Затем киньте его в самую
глубокую темницу, самое далекое подземелье Эмбера, и пусть его имя будет
забыто!
Я плюнул в него, и меня избили.
Я сопротивлялся на каждом шагу, пока меня выводили из зала. Никто не
смотрел на меня, когда меня выводили, и последнее, что я помню, это фигуру
Эрика, сидящую на троне, раздающую улыбки и милости окружавшим ее дворянам.
То, что он приказал, было со мной сделано, и, как божья милость, я
потерял сознание еще до конца.
Я не имел ни малейшего представления, сколько времени прошло с тех пор,
как я очнулся от страшной боли в голове. Возможно, именно тогда я произнес
свое проклятие, а, может, и при казни. Не помню. Но я знал, что никогда Эрик
не будет спокойно сидеть на троне, потому что проклятия принца Эмбера,
произнесенное в полной ярости, всегда сбываются.
Слез у меня не было, и это было самым страшным. Спустя вечность ко мне
пришел сон.
Когда я пробудился, боль все еще оставалась. Я поднялся на ноги. Шагами
я попытался установить размеры своей тюрьмы. На полу была дыра для уборной,
в углу лежал соломенный матрац. Под дверью была небольшая щель, а за щелью
поднос, на котором лежал затхлый кусок хлеба и стояла бутылка воды. Я поел и
попил, но это не прибавило мне сил. У меня так сильно болела голова, и в
душе моей не было покоя.
Я спал столько, сколько мог, и еще больше, и никто не приходил
навестить меня. Я просыпался, шел на противоположный конец камеры, находил
на ощупь поднос с едой и ел. если находил его. Я все время старался спать.
После того, как я проснулся на восьмой день, боль в моих глазницах
ушла. Я ненавидел моего брата, который был королем Эмбера. Лучше бы он убил
меня.
Я много думал о том, как реагировали остальные на такое мое наказание,
но ничего не мог придумать. Когда же мрак придет и в сам Эмбер, я знал, что
Эрик горько пожалеет о том, что он со мной сделал. Это я твердо знал, и
только это утешало меня.
Так начались мои дни во тьме, и я не мог измерить их течение. Даже если
бы у меня были глаза, я не смог бы отличить день от ночи в этом мрачном
подземелье. Время шло своим путем, не обращая на меня внимания. Иногда меня
бил озноб, когда я задумывался над этим, и я весь дрожал. Провел ли я здесь
много месяцев? Или часов? Или недель? А может быть, лет? Я позабыл все, что
касалось времени.
Я спал, ходил (я уже точно знал, куда ставить ногу и где надо
повернуть) и думал о том, что сделал в своей жизни и что не успел. Иногда я
сидел, скрестив ноги, ровно и глубоко дыша, опустошая ум, находясь в таком
состоянии так долго, как это у меня получалось. Эрик был умен. Слепец не