Страница:
Для советских моряков выделили трехместную каюту, расположенную в
твиндеке, без каких-либо удобств, по соседству с 18 английскими военными
моряками. Питались в кают-компании вместе с комсоставом, а чтобы не быть
лишними на борту, нашли себе дело по своей специальности. Иванцев быстро
влился в рабочий ритм команды, стал участвовать наравне с машинистами в
устранении неисправностей механизмов. Погребняк на капитанском мостике
вместе с английскими штурманами стоял вахту. А врач Лескин уже на второй
день принимал пациентов.
- На "Эмпайр Байроне", - рассказывал Ф.А. Погребняк, - подобрался
интернациональный экипаж: бельгийцы, арабы, норвежцы, датчане, китаец и
англичане. Среди пассажиров находился капитан английской армии, специалист
по тяжелым танкам Райминг-тон - веселый, жизнерадостный, уже поседевший
мужчина. По его словам, он собирался встретиться с маршалом Тимошенко и
обговорить вопрос о технической эксплуатации танков типа "Черчилль". Но, к
сожалению, этому не суждено было осуществиться.
В середине дня 27 июня 1942 г. 35 судов конвоя PQ-17 (одно судно
вернулось в порт из-за аварии) вышли из Хваль-фьорда и, сформировавшись в
широкий походный ордер - в девять кильватерных колонн по четыре судна в
каждой, и взяли курс на северо-восток, к острову Ян-Майен.
Пока конвой был вдали от Норвегии, враг не трогал его, но ждать
воздушных атак пришлось недолго. Торпедоносцы неожиданно на низкой высоте
устремились на судна, но атака не удалась. Все транспорты и эскорт были
вооружены противовоздушным оружием, и самолетам противника было трудно
пробиться
172
через заградительный огонь. Шквал огня был настолько интенсивным, что
преодолеть его практически было нельзя.
На следующий день все же был торпедирован американский пароход. Торпеда
попала в машинное отделение. Над судном высоко взметнулось пламя, повалил
густой дым. Пароход быстро затонул. Уцелевших моряков подобрал спасатель.
Фактически с того дня начались систематические групповые атаки немецких
бомбардировщиков и торпедоносцев.
Торпедоносцы шли строй за строем. Приблизившись на бреющем полете к
транспортам, они сбрасывали по две торпеды. Затем шел следующий эшелон, и
все повторялось. Грохот пушек, треск пулеметов, вихри огня от трассирующих
пуль и снарядов, рев самолетов, полет торпед в воздухе, их бурлящий след в
воде, маневры судов - такой выглядела картина боя.
Но самое неожиданное произошло 4 июля 1942 г. в 22.30 в примерной точке
76°00' северной широты и 28°00' восточной долготы, когда до советских портов
оставалось несколько сот миль. Британское командование отдало приказ своим
боевым кораблям непосредственного охранения развернуться на 180 градусов и
следовать к тяжелым кораблям дальнего прикрытия, а пароходы, оставшиеся без
сопровождения, получили приказ рассредоточиться и следовать самостоятельно в
Мурманск и Архангельск.
Как только корабли охранения повернули на запад и начали форсированным
ходом удаляться от торговых судов, моряки осознали свою беззащитность. Все
транспорты протяжно загудели. Сердца моряков охватили тревога и тяжелое
предчувствие.
Вскоре уцелевшие транспорты рассредоточились и начали самостоятельно, в
одиночку добираться до ближайшего советского порта. Капитан парохода "Эмпайр
Байрон" Джон Уэртон, узнав о том, что охранение конвоя снято, вскрыл
секретный пакет. В нем содержались сведения о рекомендованных курсах
следования в порт назначения в экстремальных условиях. В остальном капитану
надлежало действовать в соответствии с обстановкой на свой страх и риск.
До Архангельска, по расчетам капитана, оставалось не менее 800 миль,
значит, идти еще около четырех суток. Некоторые суда последовали на восток,
к Новой Земле, другая, большая их часть - на север. Капитан "Эмпайр Байрона"
взял курс на Шпицберген, надеясь там остаться, пока закончится охота на суда
каравана.
Измученные постоянным напряжением, усталые три советских
173
моряка, Ф.А. Погребняк, А.И. Лескин и Д.Г. Иванцев, в тяжелом
предчувствии не спустились в свою каюту, расположенную в твиндеке, а
приютились в небольшом коридорчике около кают-компании. И не зря. Утром 6
июля в 8.27 по Гринвичу "Эмпайр Байрон" потряс взрыв большой силы. Торпеда
угодила в твиндек пятого трюма, где проживали артиллеристы из английской
команды. 12 их них погибли. Пароход тонул так быстро, что радисты не успели
дать в эфир сигнал бедствия. Только душераздирающе завыла сирена и
прозвучала команда с мостика: "Шлюпки на воду".
Выскочив на палубу, - вспоминал Ф. А. Погребняк, - все
мы трое оказались рядом со шлюпкой, где уже были несколько
человек. Забравшись в шлюпку вместе с радистом, мы стали у
талей, он у носовых, я у кормовых. Старпом и лейтенант воен
ной команды травили тали палубы. Пароход, погружаясь кор
мой, еще имел по инерции ход, и, когда шлюпка коснулась воды,
ее сперва отбросило, а потом с силой ударило о борт, и я с ради
стом очутился в ледяной воде. Нам удалось ухватиться за обло
мок шлюпочной мачты. Стужа пронизывала до самых костей.
Но нас не забыли...
Когда шлюпку ударило о борт, - дополнил А.И. Лескин, - то
она перевернулась, и все находившиеся в ней оказались в воде.
Причем некоторых, в том числе и меня, накрыло шлюпкой. Я по
пытался вынырнуть, но не угадал, прошел не поперек, а вдоль
шлюпки и оказался снова под нею, изрядно хлебнув воды. Ледяная
вода начала сковывать тело, нырнул глубже, на этот раз удачно.
Схватил воздуха, оглянулся. Один из моряков английской коман
ды в момент опрокидывания попал между шлюпкой и бортом суд
на, получил травму грудной клетки и обеих кистей рук. В это вре
мя "Эмпайр Байрон" находился от нас в нескольких десятках мет
ров, но над водой просматривалась лишь его носовая часть. Слы
шались шум и шипение, затем один за другим последовали два
взрыва, после чего судно быстро исчезло под водой... В отдалении
от нас взывал о помощи второй помощник капитана. Намокшая
одежда топила его, виден был только черный бушлат. Одна из
шлюпок направилась к нему, но помощь опоздала. Мы были по
давлены. Не понимали, как он оказался за бортом в таком отдале
нии от судна. Жалко было этого рослого, спортивного вида краси
вого парня, по натуре оптимиста. Еще в Исландии мы часто соби
рались в его каюте. Он рассказывал о родителях и близких, о сво
ей возлюбленной Лили, показывал ее фотографии... А тем време
нем мы еще барахтались в воде, помогая друг другу. Наконец по-
774
доспела помощь - шлюпка под командованием старпома В. Пран-са. Сильные
руки подняли нас из воды...
Вытащили из воды и травмированного моряка. Он был очень слаб, еле
шевелил губами, пытался что-то сказать, но не мог. Его уложили на дно
шлюпки, положили под голову анкерок. Моряк тяжело дышал, травма груди
сочеталась с переломом ребер. Через двое суток он умер. Забегая вперед,
скажем, что даже в этих экстремальных условиях английские моряки отдали
последний долг усопшему. По морскому обычаю, тело завернули в брезент, к
ногам привязали шлюпочный якорек. Перед тем как опустить его в море, все
встали, сняли головные уборы, старший помощник В. Пранс вполголоса прочитал
молитву, повторив в конце три раза "Аминь".
На воде покачивались только две шлюпки с людьми. Это все, что осталось
от английского парохода. Вскоре они сошлись и по команде капитана 42
человека с "Эмпайр Байрона" разделились поровну. Поделили также воду (по два
анкерка), запас продовольствия. Кстати, в каждой шлюпке в НЗ было по 12
бутылок рома, который в дальнейшем спас от верной гибели многих моряков.
На горизонте местами поднимался туман, было тихо и светло, даже
временами появлялось северное солнце. Вдруг несколько человек вскочили на
ноги и с радостью закричали: "Дистроер! Ди-строер!" (т. е. "Эсминец!
Эсминец!"). Но когда из тумана показался корабль, все примолкли, сели. Это
был не эсминец, а немецкая подводная лодка, только что утопившая "Эмпайр
Байрон".
На палубе лодки появились два автоматчика и командир - высокий блондин.
На английском языке он скомандовал: "Шлюпкам встать вдоль борта подводной
лодки". Затем, как рассказывал Ф.А. Погребняк, между немцем и капитаном Дж.
Уэртоном произошел следующий диалог:
Чей пароход?
Английский.
Какой груз?
Генеральный.
Кто капитан?
Он погиб вместе с судном.
Гитлеровский офицер посмотрел на стоявшего во весь рост седого человека
в шерстяной куртке. Это был танкист Раймингтон. Немец ухватил его за
воротник и потащил на борт подводной лодки, втолкнул внутрь и что-то крикнул
своему матросу. Тот бросился в люк и тотчас принес бутылку тминной водки,
кусок колбасы,
175
два маленьких кулечка галет и половину буханки черного и сырого хлеба.
Все это передал на шлюпки.
Это произошло очень быстро. Немец извинился, что спасти всех не может,
указал курс следования до Новой Земли, до которой, по его словам, было около
250 миль, и лодка пошла на погружение.
Опомнившись после случившегося, моряки почувствовали облегчение. Но
теперь они оказались один на один со стихией. И задача была выжить. Одна
шлюпка была с мотором. Вскоре его завели, взяли вторую шлюпку на буксир и
пошли на Новую Землю.
Трое советских моряков оказались в шлюпке, которой командовал старший
помощник капитана "Эмпайр Байрона" - среднего роста крепыш в возрасте далеко
за пятьдесят. Наши моряки звали его просто мистер Пранс.
Вильям Пранс в 1942 г. был награжден орденом Отечественной войны I
степени за доблесть и мужество, проявленные при доставке вооружения через
Северную Атлантику в Советский Союз. С командой был он и строг и вежлив, но
главное его достоинство - справедливость. Когда настало время выдавать
порции воды, оказалось, что в одном анкерке вода протухла. Пить ее нельзя. И
тогда начались самые трудные дни испытаний. Моряки, побывавшие в воде,
начали терять сознание. Лечил их старпом В. Пранс совместно с нашим доктором
А.И. Лескиным. Основным лекарством был ром. Рядом с рулем у Прайса лежали
бутылки - одна с ромом, вторая с водой. Если кому-либо становилось совсем
плохо - а такое случалось часто: изо рта шла пена, человек терял сознание, -
старпом наливал половину мерки рома, добавлял воды и вливал больному в рот.
Моряк приходил в себя. Воду экономили с первого дня. В. Пранс сразу же
предупредил: если кто попытается украсть воду, будет выброшен за борт.
Выдавали ее только два раза в сутки - утром и вечером. На всякий случай
наготове держали румпель. Нелишняя предосторожность, ибо измученные люди,
увидев воду, теряли самообладание. Есть совершенно не хотелось, хотя старпом
регулярно выдавал каждому по две галеты и две таблетки пеммикана.
Ф.А. Погребняк совершенно сник от холода, у него появилась боль в
груди. Лишь на третьи сутки, когда одежда на нем просохла, почувствовал себя
легче. Простуда прошла. Пранс доверил ему управлять шлюпкой, которая теперь
шла под парусом (кончилось горючее). Вахту у руля попеременно несли трое:
сам Пранс, Пог-.ребняк и матрос-китаец.
176
Хотя стояло лето и температура в Баренцевом море в ночное время была
плюс три-пять градусов, у всех мерзли руки и ноги, давала о себе знать боль
в спине. И тогда проявил себя врач А.И. Лескин. Он поочередно снимал со всех
обувь и шерстяной тряпкой растирал ноги, затем смазывал их маслом, которое
предназначалось для успокоения качки шлюпок при большом волнении.
Кровообращение восстанавливалось. Этой простой процедурой Лескин спас
многих.
Шлюпка медленно продвигалась на восток. Порой ветер был не попутным,
идти приходилось галсами. Все до боли в глазах всматривались в горизонт.
Где-то уже должен показаться берег. Шли девятые сутки плавания. Не было
конца мукам. И когда каждый был погружен в свои мрачные мысли, старший
помощник Пранс, стоявший у руля, вдруг привстал и показал рукой на
появившуюся на горизонте точку, которая постепенно увеличивалась. Вскоре
стали различимы контуры небольшого суденышка. К шлюпке приблизился
английский корвет-спасатель "Дианелла" (командир-лейтенант Рэнкин.) Корвет
был увешан по бортам сетками, спускавшимися до воды. Моряки спустили парус и
подошли к борту спасателя. С помощью команды корвета они поднялись на
палубу. Произошло это 16 июля 1942 г. в 12 часов, когда до Новой Земли
оставалось 80 миль.
Сперва все бросились к воде, пили понемногу, но долго не могли утолить
жажду. Спасенных экипаж корвета принял хорошо. Их накормили, одели в теплое
белье, выдали каждому по чарке рома.
Несколько дней ходил спасатель по Баренцеву морю в поисках людей с
погибших судов 17-го конвоя, а затем повернул на юг, в Архангельск.
С прибытием на родину советские моряки после кратковременного отдыха
снова вышли в плавание на различных судах - перевозить грузы для фронта, для
Победы.
Н.П. Филипенко* КАТЕРА ПРОТИВ ИСТРЕБИТЕЛЕЙ
Тихое, с редкими, словно обрывки ваты, облачками, солнечное утро 12 мая
1943 г. настроило катерников Краснознаменного дивизиона на неторопливую
работу по уходу за вооружением и механизмами. За последние двое суток на это
совершенно не было времени. Конвои транспортов и подводных лодок-малюток
вокруг Рыбачьего в Пумманки и обратно отняли много сил у экипажей катеров.
Приходилось ежеминутно быть готовыми к отражению налетов прямо-таки
свирепствовавших ныне немецких истребителей. Людям хотелось отдохнуть у
борта гостеприимной плавбазы.
Спокойствие на катерах и в бухте нарушила тревога, прозвучавшая на
дивизионе в 10.20. Катерам - No 122 и нашему - "сто тридцать шестому" было
приказано выйти к Цып-Наволоку на спасение команды сторожевика No 31. Он
находился в дозоре первой линии и был поражен бомбами с вражеских самолетов.
Я, как всегда по боевой тревоге, стоял в расчете носовой пушки. Мы еще не
дошли до сторожевика, как сигнальщик Николай Дейнего доложил командиру,
старшему лейтенанту Ивану Штанько, что нас догоняет торпедный катер типа
"хиггинс".
Надо сказать, что первые два американской постройки катера типа
"Хиггинс" - No 21и No22 ("Patrol torpedo boats" серии 86A) к нам на дивизион
поступили 6 апреля. Они были доставлены на судах очередного каравана,
прибывшего в Кольский залив. Вооружение каждого катера состояло из четырех
18-дюймовых (457-миллиметровых) трубчатых торпедных аппаратов, нескольких
глубинных бомб, четырех спаренных пулеметов на двух турель-ных установках и
двух автоматических пушек "эрликон". Пушки были удобны при стрельбе по
быстро перемещающейся цели. Комендоры моментально могли развернуть их в
нужном направлении, дать любой угол возвышения. Визирный прицел облегчал
поиск цели, не боялся соленой воды. И самое важное - комендоры
* © Н.П. Филипенко
178
были защищены бронещитками.. Все это много значило в бою с авиацией.
На катерах стояли двигатели фирмы Паккард,_имевшие максимальную
мощность около 1350 лошадиных сил каждый. Мотористы долго осваивали их,
изучали недостатки. На разных режимах двигатели работали строго определенное
время из-за ненадежных серебряных подшипников, выходивших из строя при
большой нагрузке и резких переменах ходов. Всестороннюю и тщательную
проверку катерам проводили на ходу, в море. И вот сегодня, создавая выхлопом
моторов слишком много шума, широкие, утюгооб-разные, высоко задрав нос, на
котором еще оставался старый номер и буквы РТ, оба катера вышли на очередные
испытания. Торпед в аппараты не заряжали - шли налегке.
Имея скорость в 40 узлов, "хиггинс-21" почти нагнал нас и тут же
развернулся на обратный курс. Стал догонять уходивший в Кольский залив
торпедный катер No 22. Когда они удалились от нашего "сто тридцать шестого"
мили на три-четыре, мы увидели, что над ними в 11.45 пролетели два
истребителя. Комендоры торпедных катеров почему-то не стреляли по
неопознанным самолетам. Видимо, посчитали их за свои.
А пилоты истребителей "фокке-вульф-190" (мы-то их сразу определили)
воспользовались таким благодушием неопытных экипажей, развернулись и
атаковали концевой ТКА-21. Проскочив над катерами на небольшой высоте, снова
вернулись и обстреляли их еще раз. Комендоры ТКА-22 старшего лейтенанта
Никитина наконец-то дружным огнем из "эрликонов" и пулеметов сбили один
"фокке-вульф". Между тем поврежденный ТКА-21 потерял ход, и его комендоры
опять молчали.
Увидев такое, командир нашего "сто тридцать шестого" старший лейтенант
Штанько доложил на головной катер командиру отряда капитан-лейтенанту
Демидову о несчастье с ТКА-21. Получив приказание идти на помощь, он
поспешил к уже горевшему "хиггинсу". Катер No 22 продолжал движение к месту
гибели СКР-31. Как после рассказывали парни, им удалось поднять из воды 13
живых и 24 мертвых моряка...
Минут через 8-10 наш "сто тридцать шестой" и ТКА-22 почти одновременно
подошли к терпящему бедствие. Высадили на него людей с минимаксами и в
противогазах. Они спустились в машинное отделение и повели борьбу с пожаром.
По приказу командира носового расчета Александр Лазарев, Иван Гнасевич,
Сергей Кру-пин и я в течение нескольких минут перенесли раненых и убитых
179
к себе на палубу. Кому требовалось - оказали первую помощь. Невредимыми
на "хиггенсе" оказались только командир его и матрос-пулеметчик и тот в
шоковом состоянии. Его мы с трудом вытащили из пулеметной башни. Как
оказалось, он впервые вышел в море и сразу попал в такую переделку. Кстати,
команды этих торпедных катеров в основном укомплектовали молодежью,
присланной из учебного отряда.
Совместными усилиями командам катеров удалось ликвидировать очаги
пожара на "двадцать первом". Наш сигнальщик Николай Дейнего доложил, что
вблизи проходит спасательный буксир. Старший лейтенант Штанько приказал
капитану буксира Георгию Гальма буксировать ТКА в Порт-Владимир. Мы пошли
рядом, охраняя их от возможного нападения врага, а ТКА-22 ушел на базу.
Прошло более часа нашего совместного спокойного движения, и вдруг из
бензоотсека "хиггинса" вырвался столб пламени и черного дыма. Мы снова
подошли к борту ТКА и высадили ту же группу моряков для тушения пожара. Они
быстро справились с пламенем. Мы отошли от "хиггинса", и буксир продолжил
движение. Но минут через 15 неожиданно прогремел взрыв, и весь охваченный
пламенем ТКА-21 начал погружаться в воду. Вероятно, где-то внутри помещений
огонь все же был ликвидирован не полностью, поскольку пожар тушили надев
противогазы и в чаду могли не заметить, где притаился коварный огонек.
С погибающего катера в море бросились командир и матрос. Несмотря на то
что мы их быстро подняли из воды, матрос был уже мертв. Команду погибшего
ТКА-21 - живых и мертвых - мы доставили на базу.
Такая нелепая гибель "хиггинса-21" положила начало счету чувствительных
для дивизиона потерь от стычек с немецкими истребителями Ме-109 и особенно
ФВ-190, имевшими сильное вооружение. В течение года дивизион потерял еще три
катера и семь были повре-ждены. Только после основательного ремонта они
вошли в строй.
* * *
На календаре 10 июня 1943 г. Сегодня на удивление вновь хорошо
пригревает солнце. Пролетают легкие рваные облака. Только позавтракали, как
поступило распоряжение на выход. В кубрик и кают-компанию нашего "сто
тридцать шестого" погрузились три десятка солдата и офицеров. Наш сосед -
катер No 131 принял столько же пассажиров. Как сказал командир отряда
капитан-лейтенант Николай Федулаев, возглавивший группу кораблей, все это
воинство следовало доставить на Рыбачий, прямо в бухту Озерко.
180
У входа в Кольский залив к нам присоединился тихоходный мотобот: ему по
дороге с нами. Хорошо, что море было срайнительно тихим, но скорость
движения сразу стала черепашьей. Вйе-таки доползли до Мотовского залива и
повернули в него. Вокруг было тихо и спокойно. Но мы по опыту знали, нельзя
доверять тишине. И наши опасения вскоре подтвердились. Уже на подходах к
Ура-губе наш маленький конвой атаковала пятерка Me-109. Стреляли по ним мы,
как говорится, на выбор - по наиболее близким и нахальным. Отбились.
"Мессеры" скрылись в облаках. Надолго ли?..
Федулаев, верно оценив обстановку и вероятность новрго налета, принял
решение зайти в Порт-Владимир.
Он как в воду глядел. Только мы успели зайти в ковш бухты, как над ней
появилась, видно, та же пятерка истребителей. Но здесь нас уже крепко
поддержала береговая зенитная батарея. Обошлось без потерь. А за четыре часа
стоянки мы не торопясь почистили пушки и пулеметы, проверили моторы. Где-то
часов в 16-17 с моря пошел все более усиливающийся туман, и плотнее
становилась облачность. Такой благоприятной для нас лргодой и решил
воспользоваться Федулаев. В 22.30 прозвенел сигнал боевой тревоги - и
вперед, в море!
Теперь нас уже четверо: два катера-охотника и два мотобота СКА-211 и
-212. Но у них скорость всего каких-то 7-8 узлов от силы, поэтому мы еле-еле
движемся к далекой еще цели. Не успели дойти до Эйна-губы, как над нами
пролетел немецкий разведчик. Огонь по нему не открывали - высоко и
разбрасываться снарядами попросту не было смысла. Только старший лейтенант
Штанько предупредил нас, чтобы лучше наблюдали за воздухом, и не зря.
В 01.25 сигнальщики обнаружили низко над водами залива появившуюся с
запада большую группу самолетов. Через две-три минуты десять "мессеров" и
"фокке-вульфов" в лоб атаковали конвой. Катера дали полную скорость и
открыли по истребителям заградительный огонь, чтобы не дать им прицельно
ударить по мотоботам. Рвутся в воде авиабомбы. Свистят осколки. Через пару
минут атакующих стало больше: подлетели еще семь "фокке-вульфов". Стреляем
по ним, крутимся возле мотоботов и упорно продвигаемся дальше.
Теперь подключилась зловредная батарея с мыса Пикшуев: открыла стрельбу
по мотоботам. На "сто тридцать первом" поняли всю опасность для наших
подопечных. Сделали крутой разворот, и его минеры укрыли мотоботы дымовой
завесой. Минеры нашего
181
"сто тридцать шестого" Иван Глушенко и Анатолий Хабаров по приказу
командира добавили дыма, и стена его стала мешать самолетам врага. В бой с
истребителями вступили и зенитчики Рыбачьего, отвлекая немцев от нас.
И все же в одной из атак "фокке-вульфу" удалось проскочить над "сто
тридцать первым" и обстрелять его. Был убит радист Бойченко и ранен в ногу
моторист Голубенко - подносчик снарядов в артрасчете. На нашем катере потерь
нет. Зато пулеметная очередь резанула по кормовому моторному отсеку и вывела
из строя средний двигатель. Катер заметно потерял скорость. Замедлилось
маневрирование. "А быстрота в маневре - первая необходимость в бою", - не
раз говорил старшина рулевых Алексей Му-сиенко. Но мы продолжали стрелять и
усиленно дымить, прикрывая мотоботы. Командир нашего орудийного расчета
Александр Лазарев работал как автомат, выжимая из пушки полную
скорострельность. Еле успевали подавать ему снаряды из ящика. Налет был
сравнительно недолгим, и истребители скрываются в сторону сухопутного фронта
у реки Западная Лица.
Усилиями старшины Василия Беляева и моториста Ромы Коваля средний
двигатель был введен в строй менее чем за 20 минут. Скорость у катера сразу
возросла, и мы, стоявшие на верхней палубе, без слов поняли, что со средним
мотором все в порядке. Это оказалось очень своевременно. Наш маленький
конвой уже подходил к повороту в губу Мотка, когда со стороны
Варангер-фьорда на нас устремилась целая армада "фокке-вульфов-190". И снова
ожесточенный бой.
Комендоры "сто тридцать первого" сразу же сбили один истребитель. Почти
одновременно мы усилием двух артиллерийских расчетов совместно с
пулеметчиком боцманом Калугиным отправили на дно другой "фокке-вульф". А
затем отличились и зенитчики Рыбачьего - "сняли" еще один. Такой отпор,
видимо, отрезвил немцев. Атаки прекратились и далее, до самого причала в
бухте Озерко, нас сопровождала необычная тишина. Правда, в ушах еще долго
стоял звон от грохота завершившегося боя.
Как только вошли в бухту Озерко, постарались как можно сильнее
надымить: укрыть все вокруг высоким и плотным слоем дымовых завес. Лишь
после этого пришвартовались к западному причалу и высадили своих пассажиров.
Покидая палубы катеров, они благодарили нас и как-то по-особому серьезно и
пристально смотрели на нас, сумевших выйти победителями из такой невероятной
схватки.
182
Стоянка была недолгой. Над бухтой появились шесть наших краснозвездных
истребителей, а нам приказали под их прикрытием возвращаться без мотоботов
на базу.
Обратный путь прошел без осложнений, хотя все стояли по тревоге. К тому
же на траверзе Эйна-губы нас встретили друзья - катера No 111 и 126.
Сопровождавшие нас истребители посчитали свою миссию выполненной и, покачав
крыльями, улетели на аэродром. Мы же всей четверкой пришли вскоре в
Екатерининскую гавань. Парни со "сто тридцать первого" отнесли Ивана
Голубенко в базовый госпиталь, пожелали ему быстрейшего выздоровления. А на
следующий день, 13 июня, с воинским троекратным салютом проводили в
последний путь погибшего радиста А. Бойченко. Такой дорогой ценой заплатили
мы за рейс в Озерко.
* * *
Гораздо дороже обходилось катерникам спасение команд мотоботов. За
этими маленькими и беззащитными суденышками, зачастую ходившими в одиночку,
без надежного прикрытия, немцы этим летом стали буквально охотиться. Жгли и
твиндеке, без каких-либо удобств, по соседству с 18 английскими военными
моряками. Питались в кают-компании вместе с комсоставом, а чтобы не быть
лишними на борту, нашли себе дело по своей специальности. Иванцев быстро
влился в рабочий ритм команды, стал участвовать наравне с машинистами в
устранении неисправностей механизмов. Погребняк на капитанском мостике
вместе с английскими штурманами стоял вахту. А врач Лескин уже на второй
день принимал пациентов.
- На "Эмпайр Байроне", - рассказывал Ф.А. Погребняк, - подобрался
интернациональный экипаж: бельгийцы, арабы, норвежцы, датчане, китаец и
англичане. Среди пассажиров находился капитан английской армии, специалист
по тяжелым танкам Райминг-тон - веселый, жизнерадостный, уже поседевший
мужчина. По его словам, он собирался встретиться с маршалом Тимошенко и
обговорить вопрос о технической эксплуатации танков типа "Черчилль". Но, к
сожалению, этому не суждено было осуществиться.
В середине дня 27 июня 1942 г. 35 судов конвоя PQ-17 (одно судно
вернулось в порт из-за аварии) вышли из Хваль-фьорда и, сформировавшись в
широкий походный ордер - в девять кильватерных колонн по четыре судна в
каждой, и взяли курс на северо-восток, к острову Ян-Майен.
Пока конвой был вдали от Норвегии, враг не трогал его, но ждать
воздушных атак пришлось недолго. Торпедоносцы неожиданно на низкой высоте
устремились на судна, но атака не удалась. Все транспорты и эскорт были
вооружены противовоздушным оружием, и самолетам противника было трудно
пробиться
172
через заградительный огонь. Шквал огня был настолько интенсивным, что
преодолеть его практически было нельзя.
На следующий день все же был торпедирован американский пароход. Торпеда
попала в машинное отделение. Над судном высоко взметнулось пламя, повалил
густой дым. Пароход быстро затонул. Уцелевших моряков подобрал спасатель.
Фактически с того дня начались систематические групповые атаки немецких
бомбардировщиков и торпедоносцев.
Торпедоносцы шли строй за строем. Приблизившись на бреющем полете к
транспортам, они сбрасывали по две торпеды. Затем шел следующий эшелон, и
все повторялось. Грохот пушек, треск пулеметов, вихри огня от трассирующих
пуль и снарядов, рев самолетов, полет торпед в воздухе, их бурлящий след в
воде, маневры судов - такой выглядела картина боя.
Но самое неожиданное произошло 4 июля 1942 г. в 22.30 в примерной точке
76°00' северной широты и 28°00' восточной долготы, когда до советских портов
оставалось несколько сот миль. Британское командование отдало приказ своим
боевым кораблям непосредственного охранения развернуться на 180 градусов и
следовать к тяжелым кораблям дальнего прикрытия, а пароходы, оставшиеся без
сопровождения, получили приказ рассредоточиться и следовать самостоятельно в
Мурманск и Архангельск.
Как только корабли охранения повернули на запад и начали форсированным
ходом удаляться от торговых судов, моряки осознали свою беззащитность. Все
транспорты протяжно загудели. Сердца моряков охватили тревога и тяжелое
предчувствие.
Вскоре уцелевшие транспорты рассредоточились и начали самостоятельно, в
одиночку добираться до ближайшего советского порта. Капитан парохода "Эмпайр
Байрон" Джон Уэртон, узнав о том, что охранение конвоя снято, вскрыл
секретный пакет. В нем содержались сведения о рекомендованных курсах
следования в порт назначения в экстремальных условиях. В остальном капитану
надлежало действовать в соответствии с обстановкой на свой страх и риск.
До Архангельска, по расчетам капитана, оставалось не менее 800 миль,
значит, идти еще около четырех суток. Некоторые суда последовали на восток,
к Новой Земле, другая, большая их часть - на север. Капитан "Эмпайр Байрона"
взял курс на Шпицберген, надеясь там остаться, пока закончится охота на суда
каравана.
Измученные постоянным напряжением, усталые три советских
173
моряка, Ф.А. Погребняк, А.И. Лескин и Д.Г. Иванцев, в тяжелом
предчувствии не спустились в свою каюту, расположенную в твиндеке, а
приютились в небольшом коридорчике около кают-компании. И не зря. Утром 6
июля в 8.27 по Гринвичу "Эмпайр Байрон" потряс взрыв большой силы. Торпеда
угодила в твиндек пятого трюма, где проживали артиллеристы из английской
команды. 12 их них погибли. Пароход тонул так быстро, что радисты не успели
дать в эфир сигнал бедствия. Только душераздирающе завыла сирена и
прозвучала команда с мостика: "Шлюпки на воду".
Выскочив на палубу, - вспоминал Ф. А. Погребняк, - все
мы трое оказались рядом со шлюпкой, где уже были несколько
человек. Забравшись в шлюпку вместе с радистом, мы стали у
талей, он у носовых, я у кормовых. Старпом и лейтенант воен
ной команды травили тали палубы. Пароход, погружаясь кор
мой, еще имел по инерции ход, и, когда шлюпка коснулась воды,
ее сперва отбросило, а потом с силой ударило о борт, и я с ради
стом очутился в ледяной воде. Нам удалось ухватиться за обло
мок шлюпочной мачты. Стужа пронизывала до самых костей.
Но нас не забыли...
Когда шлюпку ударило о борт, - дополнил А.И. Лескин, - то
она перевернулась, и все находившиеся в ней оказались в воде.
Причем некоторых, в том числе и меня, накрыло шлюпкой. Я по
пытался вынырнуть, но не угадал, прошел не поперек, а вдоль
шлюпки и оказался снова под нею, изрядно хлебнув воды. Ледяная
вода начала сковывать тело, нырнул глубже, на этот раз удачно.
Схватил воздуха, оглянулся. Один из моряков английской коман
ды в момент опрокидывания попал между шлюпкой и бортом суд
на, получил травму грудной клетки и обеих кистей рук. В это вре
мя "Эмпайр Байрон" находился от нас в нескольких десятках мет
ров, но над водой просматривалась лишь его носовая часть. Слы
шались шум и шипение, затем один за другим последовали два
взрыва, после чего судно быстро исчезло под водой... В отдалении
от нас взывал о помощи второй помощник капитана. Намокшая
одежда топила его, виден был только черный бушлат. Одна из
шлюпок направилась к нему, но помощь опоздала. Мы были по
давлены. Не понимали, как он оказался за бортом в таком отдале
нии от судна. Жалко было этого рослого, спортивного вида краси
вого парня, по натуре оптимиста. Еще в Исландии мы часто соби
рались в его каюте. Он рассказывал о родителях и близких, о сво
ей возлюбленной Лили, показывал ее фотографии... А тем време
нем мы еще барахтались в воде, помогая друг другу. Наконец по-
774
доспела помощь - шлюпка под командованием старпома В. Пран-са. Сильные
руки подняли нас из воды...
Вытащили из воды и травмированного моряка. Он был очень слаб, еле
шевелил губами, пытался что-то сказать, но не мог. Его уложили на дно
шлюпки, положили под голову анкерок. Моряк тяжело дышал, травма груди
сочеталась с переломом ребер. Через двое суток он умер. Забегая вперед,
скажем, что даже в этих экстремальных условиях английские моряки отдали
последний долг усопшему. По морскому обычаю, тело завернули в брезент, к
ногам привязали шлюпочный якорек. Перед тем как опустить его в море, все
встали, сняли головные уборы, старший помощник В. Пранс вполголоса прочитал
молитву, повторив в конце три раза "Аминь".
На воде покачивались только две шлюпки с людьми. Это все, что осталось
от английского парохода. Вскоре они сошлись и по команде капитана 42
человека с "Эмпайр Байрона" разделились поровну. Поделили также воду (по два
анкерка), запас продовольствия. Кстати, в каждой шлюпке в НЗ было по 12
бутылок рома, который в дальнейшем спас от верной гибели многих моряков.
На горизонте местами поднимался туман, было тихо и светло, даже
временами появлялось северное солнце. Вдруг несколько человек вскочили на
ноги и с радостью закричали: "Дистроер! Ди-строер!" (т. е. "Эсминец!
Эсминец!"). Но когда из тумана показался корабль, все примолкли, сели. Это
был не эсминец, а немецкая подводная лодка, только что утопившая "Эмпайр
Байрон".
На палубе лодки появились два автоматчика и командир - высокий блондин.
На английском языке он скомандовал: "Шлюпкам встать вдоль борта подводной
лодки". Затем, как рассказывал Ф.А. Погребняк, между немцем и капитаном Дж.
Уэртоном произошел следующий диалог:
Чей пароход?
Английский.
Какой груз?
Генеральный.
Кто капитан?
Он погиб вместе с судном.
Гитлеровский офицер посмотрел на стоявшего во весь рост седого человека
в шерстяной куртке. Это был танкист Раймингтон. Немец ухватил его за
воротник и потащил на борт подводной лодки, втолкнул внутрь и что-то крикнул
своему матросу. Тот бросился в люк и тотчас принес бутылку тминной водки,
кусок колбасы,
175
два маленьких кулечка галет и половину буханки черного и сырого хлеба.
Все это передал на шлюпки.
Это произошло очень быстро. Немец извинился, что спасти всех не может,
указал курс следования до Новой Земли, до которой, по его словам, было около
250 миль, и лодка пошла на погружение.
Опомнившись после случившегося, моряки почувствовали облегчение. Но
теперь они оказались один на один со стихией. И задача была выжить. Одна
шлюпка была с мотором. Вскоре его завели, взяли вторую шлюпку на буксир и
пошли на Новую Землю.
Трое советских моряков оказались в шлюпке, которой командовал старший
помощник капитана "Эмпайр Байрона" - среднего роста крепыш в возрасте далеко
за пятьдесят. Наши моряки звали его просто мистер Пранс.
Вильям Пранс в 1942 г. был награжден орденом Отечественной войны I
степени за доблесть и мужество, проявленные при доставке вооружения через
Северную Атлантику в Советский Союз. С командой был он и строг и вежлив, но
главное его достоинство - справедливость. Когда настало время выдавать
порции воды, оказалось, что в одном анкерке вода протухла. Пить ее нельзя. И
тогда начались самые трудные дни испытаний. Моряки, побывавшие в воде,
начали терять сознание. Лечил их старпом В. Пранс совместно с нашим доктором
А.И. Лескиным. Основным лекарством был ром. Рядом с рулем у Прайса лежали
бутылки - одна с ромом, вторая с водой. Если кому-либо становилось совсем
плохо - а такое случалось часто: изо рта шла пена, человек терял сознание, -
старпом наливал половину мерки рома, добавлял воды и вливал больному в рот.
Моряк приходил в себя. Воду экономили с первого дня. В. Пранс сразу же
предупредил: если кто попытается украсть воду, будет выброшен за борт.
Выдавали ее только два раза в сутки - утром и вечером. На всякий случай
наготове держали румпель. Нелишняя предосторожность, ибо измученные люди,
увидев воду, теряли самообладание. Есть совершенно не хотелось, хотя старпом
регулярно выдавал каждому по две галеты и две таблетки пеммикана.
Ф.А. Погребняк совершенно сник от холода, у него появилась боль в
груди. Лишь на третьи сутки, когда одежда на нем просохла, почувствовал себя
легче. Простуда прошла. Пранс доверил ему управлять шлюпкой, которая теперь
шла под парусом (кончилось горючее). Вахту у руля попеременно несли трое:
сам Пранс, Пог-.ребняк и матрос-китаец.
176
Хотя стояло лето и температура в Баренцевом море в ночное время была
плюс три-пять градусов, у всех мерзли руки и ноги, давала о себе знать боль
в спине. И тогда проявил себя врач А.И. Лескин. Он поочередно снимал со всех
обувь и шерстяной тряпкой растирал ноги, затем смазывал их маслом, которое
предназначалось для успокоения качки шлюпок при большом волнении.
Кровообращение восстанавливалось. Этой простой процедурой Лескин спас
многих.
Шлюпка медленно продвигалась на восток. Порой ветер был не попутным,
идти приходилось галсами. Все до боли в глазах всматривались в горизонт.
Где-то уже должен показаться берег. Шли девятые сутки плавания. Не было
конца мукам. И когда каждый был погружен в свои мрачные мысли, старший
помощник Пранс, стоявший у руля, вдруг привстал и показал рукой на
появившуюся на горизонте точку, которая постепенно увеличивалась. Вскоре
стали различимы контуры небольшого суденышка. К шлюпке приблизился
английский корвет-спасатель "Дианелла" (командир-лейтенант Рэнкин.) Корвет
был увешан по бортам сетками, спускавшимися до воды. Моряки спустили парус и
подошли к борту спасателя. С помощью команды корвета они поднялись на
палубу. Произошло это 16 июля 1942 г. в 12 часов, когда до Новой Земли
оставалось 80 миль.
Сперва все бросились к воде, пили понемногу, но долго не могли утолить
жажду. Спасенных экипаж корвета принял хорошо. Их накормили, одели в теплое
белье, выдали каждому по чарке рома.
Несколько дней ходил спасатель по Баренцеву морю в поисках людей с
погибших судов 17-го конвоя, а затем повернул на юг, в Архангельск.
С прибытием на родину советские моряки после кратковременного отдыха
снова вышли в плавание на различных судах - перевозить грузы для фронта, для
Победы.
Н.П. Филипенко* КАТЕРА ПРОТИВ ИСТРЕБИТЕЛЕЙ
Тихое, с редкими, словно обрывки ваты, облачками, солнечное утро 12 мая
1943 г. настроило катерников Краснознаменного дивизиона на неторопливую
работу по уходу за вооружением и механизмами. За последние двое суток на это
совершенно не было времени. Конвои транспортов и подводных лодок-малюток
вокруг Рыбачьего в Пумманки и обратно отняли много сил у экипажей катеров.
Приходилось ежеминутно быть готовыми к отражению налетов прямо-таки
свирепствовавших ныне немецких истребителей. Людям хотелось отдохнуть у
борта гостеприимной плавбазы.
Спокойствие на катерах и в бухте нарушила тревога, прозвучавшая на
дивизионе в 10.20. Катерам - No 122 и нашему - "сто тридцать шестому" было
приказано выйти к Цып-Наволоку на спасение команды сторожевика No 31. Он
находился в дозоре первой линии и был поражен бомбами с вражеских самолетов.
Я, как всегда по боевой тревоге, стоял в расчете носовой пушки. Мы еще не
дошли до сторожевика, как сигнальщик Николай Дейнего доложил командиру,
старшему лейтенанту Ивану Штанько, что нас догоняет торпедный катер типа
"хиггинс".
Надо сказать, что первые два американской постройки катера типа
"Хиггинс" - No 21и No22 ("Patrol torpedo boats" серии 86A) к нам на дивизион
поступили 6 апреля. Они были доставлены на судах очередного каравана,
прибывшего в Кольский залив. Вооружение каждого катера состояло из четырех
18-дюймовых (457-миллиметровых) трубчатых торпедных аппаратов, нескольких
глубинных бомб, четырех спаренных пулеметов на двух турель-ных установках и
двух автоматических пушек "эрликон". Пушки были удобны при стрельбе по
быстро перемещающейся цели. Комендоры моментально могли развернуть их в
нужном направлении, дать любой угол возвышения. Визирный прицел облегчал
поиск цели, не боялся соленой воды. И самое важное - комендоры
* © Н.П. Филипенко
178
были защищены бронещитками.. Все это много значило в бою с авиацией.
На катерах стояли двигатели фирмы Паккард,_имевшие максимальную
мощность около 1350 лошадиных сил каждый. Мотористы долго осваивали их,
изучали недостатки. На разных режимах двигатели работали строго определенное
время из-за ненадежных серебряных подшипников, выходивших из строя при
большой нагрузке и резких переменах ходов. Всестороннюю и тщательную
проверку катерам проводили на ходу, в море. И вот сегодня, создавая выхлопом
моторов слишком много шума, широкие, утюгооб-разные, высоко задрав нос, на
котором еще оставался старый номер и буквы РТ, оба катера вышли на очередные
испытания. Торпед в аппараты не заряжали - шли налегке.
Имея скорость в 40 узлов, "хиггинс-21" почти нагнал нас и тут же
развернулся на обратный курс. Стал догонять уходивший в Кольский залив
торпедный катер No 22. Когда они удалились от нашего "сто тридцать шестого"
мили на три-четыре, мы увидели, что над ними в 11.45 пролетели два
истребителя. Комендоры торпедных катеров почему-то не стреляли по
неопознанным самолетам. Видимо, посчитали их за свои.
А пилоты истребителей "фокке-вульф-190" (мы-то их сразу определили)
воспользовались таким благодушием неопытных экипажей, развернулись и
атаковали концевой ТКА-21. Проскочив над катерами на небольшой высоте, снова
вернулись и обстреляли их еще раз. Комендоры ТКА-22 старшего лейтенанта
Никитина наконец-то дружным огнем из "эрликонов" и пулеметов сбили один
"фокке-вульф". Между тем поврежденный ТКА-21 потерял ход, и его комендоры
опять молчали.
Увидев такое, командир нашего "сто тридцать шестого" старший лейтенант
Штанько доложил на головной катер командиру отряда капитан-лейтенанту
Демидову о несчастье с ТКА-21. Получив приказание идти на помощь, он
поспешил к уже горевшему "хиггинсу". Катер No 22 продолжал движение к месту
гибели СКР-31. Как после рассказывали парни, им удалось поднять из воды 13
живых и 24 мертвых моряка...
Минут через 8-10 наш "сто тридцать шестой" и ТКА-22 почти одновременно
подошли к терпящему бедствие. Высадили на него людей с минимаксами и в
противогазах. Они спустились в машинное отделение и повели борьбу с пожаром.
По приказу командира носового расчета Александр Лазарев, Иван Гнасевич,
Сергей Кру-пин и я в течение нескольких минут перенесли раненых и убитых
179
к себе на палубу. Кому требовалось - оказали первую помощь. Невредимыми
на "хиггенсе" оказались только командир его и матрос-пулеметчик и тот в
шоковом состоянии. Его мы с трудом вытащили из пулеметной башни. Как
оказалось, он впервые вышел в море и сразу попал в такую переделку. Кстати,
команды этих торпедных катеров в основном укомплектовали молодежью,
присланной из учебного отряда.
Совместными усилиями командам катеров удалось ликвидировать очаги
пожара на "двадцать первом". Наш сигнальщик Николай Дейнего доложил, что
вблизи проходит спасательный буксир. Старший лейтенант Штанько приказал
капитану буксира Георгию Гальма буксировать ТКА в Порт-Владимир. Мы пошли
рядом, охраняя их от возможного нападения врага, а ТКА-22 ушел на базу.
Прошло более часа нашего совместного спокойного движения, и вдруг из
бензоотсека "хиггинса" вырвался столб пламени и черного дыма. Мы снова
подошли к борту ТКА и высадили ту же группу моряков для тушения пожара. Они
быстро справились с пламенем. Мы отошли от "хиггинса", и буксир продолжил
движение. Но минут через 15 неожиданно прогремел взрыв, и весь охваченный
пламенем ТКА-21 начал погружаться в воду. Вероятно, где-то внутри помещений
огонь все же был ликвидирован не полностью, поскольку пожар тушили надев
противогазы и в чаду могли не заметить, где притаился коварный огонек.
С погибающего катера в море бросились командир и матрос. Несмотря на то
что мы их быстро подняли из воды, матрос был уже мертв. Команду погибшего
ТКА-21 - живых и мертвых - мы доставили на базу.
Такая нелепая гибель "хиггинса-21" положила начало счету чувствительных
для дивизиона потерь от стычек с немецкими истребителями Ме-109 и особенно
ФВ-190, имевшими сильное вооружение. В течение года дивизион потерял еще три
катера и семь были повре-ждены. Только после основательного ремонта они
вошли в строй.
* * *
На календаре 10 июня 1943 г. Сегодня на удивление вновь хорошо
пригревает солнце. Пролетают легкие рваные облака. Только позавтракали, как
поступило распоряжение на выход. В кубрик и кают-компанию нашего "сто
тридцать шестого" погрузились три десятка солдата и офицеров. Наш сосед -
катер No 131 принял столько же пассажиров. Как сказал командир отряда
капитан-лейтенант Николай Федулаев, возглавивший группу кораблей, все это
воинство следовало доставить на Рыбачий, прямо в бухту Озерко.
180
У входа в Кольский залив к нам присоединился тихоходный мотобот: ему по
дороге с нами. Хорошо, что море было срайнительно тихим, но скорость
движения сразу стала черепашьей. Вйе-таки доползли до Мотовского залива и
повернули в него. Вокруг было тихо и спокойно. Но мы по опыту знали, нельзя
доверять тишине. И наши опасения вскоре подтвердились. Уже на подходах к
Ура-губе наш маленький конвой атаковала пятерка Me-109. Стреляли по ним мы,
как говорится, на выбор - по наиболее близким и нахальным. Отбились.
"Мессеры" скрылись в облаках. Надолго ли?..
Федулаев, верно оценив обстановку и вероятность новрго налета, принял
решение зайти в Порт-Владимир.
Он как в воду глядел. Только мы успели зайти в ковш бухты, как над ней
появилась, видно, та же пятерка истребителей. Но здесь нас уже крепко
поддержала береговая зенитная батарея. Обошлось без потерь. А за четыре часа
стоянки мы не торопясь почистили пушки и пулеметы, проверили моторы. Где-то
часов в 16-17 с моря пошел все более усиливающийся туман, и плотнее
становилась облачность. Такой благоприятной для нас лргодой и решил
воспользоваться Федулаев. В 22.30 прозвенел сигнал боевой тревоги - и
вперед, в море!
Теперь нас уже четверо: два катера-охотника и два мотобота СКА-211 и
-212. Но у них скорость всего каких-то 7-8 узлов от силы, поэтому мы еле-еле
движемся к далекой еще цели. Не успели дойти до Эйна-губы, как над нами
пролетел немецкий разведчик. Огонь по нему не открывали - высоко и
разбрасываться снарядами попросту не было смысла. Только старший лейтенант
Штанько предупредил нас, чтобы лучше наблюдали за воздухом, и не зря.
В 01.25 сигнальщики обнаружили низко над водами залива появившуюся с
запада большую группу самолетов. Через две-три минуты десять "мессеров" и
"фокке-вульфов" в лоб атаковали конвой. Катера дали полную скорость и
открыли по истребителям заградительный огонь, чтобы не дать им прицельно
ударить по мотоботам. Рвутся в воде авиабомбы. Свистят осколки. Через пару
минут атакующих стало больше: подлетели еще семь "фокке-вульфов". Стреляем
по ним, крутимся возле мотоботов и упорно продвигаемся дальше.
Теперь подключилась зловредная батарея с мыса Пикшуев: открыла стрельбу
по мотоботам. На "сто тридцать первом" поняли всю опасность для наших
подопечных. Сделали крутой разворот, и его минеры укрыли мотоботы дымовой
завесой. Минеры нашего
181
"сто тридцать шестого" Иван Глушенко и Анатолий Хабаров по приказу
командира добавили дыма, и стена его стала мешать самолетам врага. В бой с
истребителями вступили и зенитчики Рыбачьего, отвлекая немцев от нас.
И все же в одной из атак "фокке-вульфу" удалось проскочить над "сто
тридцать первым" и обстрелять его. Был убит радист Бойченко и ранен в ногу
моторист Голубенко - подносчик снарядов в артрасчете. На нашем катере потерь
нет. Зато пулеметная очередь резанула по кормовому моторному отсеку и вывела
из строя средний двигатель. Катер заметно потерял скорость. Замедлилось
маневрирование. "А быстрота в маневре - первая необходимость в бою", - не
раз говорил старшина рулевых Алексей Му-сиенко. Но мы продолжали стрелять и
усиленно дымить, прикрывая мотоботы. Командир нашего орудийного расчета
Александр Лазарев работал как автомат, выжимая из пушки полную
скорострельность. Еле успевали подавать ему снаряды из ящика. Налет был
сравнительно недолгим, и истребители скрываются в сторону сухопутного фронта
у реки Западная Лица.
Усилиями старшины Василия Беляева и моториста Ромы Коваля средний
двигатель был введен в строй менее чем за 20 минут. Скорость у катера сразу
возросла, и мы, стоявшие на верхней палубе, без слов поняли, что со средним
мотором все в порядке. Это оказалось очень своевременно. Наш маленький
конвой уже подходил к повороту в губу Мотка, когда со стороны
Варангер-фьорда на нас устремилась целая армада "фокке-вульфов-190". И снова
ожесточенный бой.
Комендоры "сто тридцать первого" сразу же сбили один истребитель. Почти
одновременно мы усилием двух артиллерийских расчетов совместно с
пулеметчиком боцманом Калугиным отправили на дно другой "фокке-вульф". А
затем отличились и зенитчики Рыбачьего - "сняли" еще один. Такой отпор,
видимо, отрезвил немцев. Атаки прекратились и далее, до самого причала в
бухте Озерко, нас сопровождала необычная тишина. Правда, в ушах еще долго
стоял звон от грохота завершившегося боя.
Как только вошли в бухту Озерко, постарались как можно сильнее
надымить: укрыть все вокруг высоким и плотным слоем дымовых завес. Лишь
после этого пришвартовались к западному причалу и высадили своих пассажиров.
Покидая палубы катеров, они благодарили нас и как-то по-особому серьезно и
пристально смотрели на нас, сумевших выйти победителями из такой невероятной
схватки.
182
Стоянка была недолгой. Над бухтой появились шесть наших краснозвездных
истребителей, а нам приказали под их прикрытием возвращаться без мотоботов
на базу.
Обратный путь прошел без осложнений, хотя все стояли по тревоге. К тому
же на траверзе Эйна-губы нас встретили друзья - катера No 111 и 126.
Сопровождавшие нас истребители посчитали свою миссию выполненной и, покачав
крыльями, улетели на аэродром. Мы же всей четверкой пришли вскоре в
Екатерининскую гавань. Парни со "сто тридцать первого" отнесли Ивана
Голубенко в базовый госпиталь, пожелали ему быстрейшего выздоровления. А на
следующий день, 13 июня, с воинским троекратным салютом проводили в
последний путь погибшего радиста А. Бойченко. Такой дорогой ценой заплатили
мы за рейс в Озерко.
* * *
Гораздо дороже обходилось катерникам спасение команд мотоботов. За
этими маленькими и беззащитными суденышками, зачастую ходившими в одиночку,
без надежного прикрытия, немцы этим летом стали буквально охотиться. Жгли и