Бацалев Владимир. Убийство в "Долине царей"

-- она усмехнулась. -- Я чуть замуж за него не выскочила на
третьем курсе, теперь жалею страшно. А вы женаты?
-- Нет.
-- Я люблю холостых мужчин: с ними проще и обмана меньше.
-- Вы бы не могли прикрыть бедра халатом, -- попросил я,
-- а то мне прямо не по себе. Все-таки живой я и к тому же
сытый.
-- Сытый кем?
-- Сытый чем.
Она запахнулась, выпила, но стала еще соблазнительней. Она
была из тех женщин, которые сводят с ума, одеваясь.
Стриптизерша наоборот. (Какой-нибудь владелец теневого
ресторана мог бы заработать неплохие деньги на этой моей идее.)
-- Кто, по-вашему, позарился на жизнь Шекельграббера? --
спросил я напрямик.
-- Кто угодно, включая его жену, которую я никогда не
видела.
-- Естественно, она в Нью-Йорке.
-- А вы проверьте, не прилетала ли она инкогнито?
-- Зачем ей убивать мужа?
-- Вы, наверное, Булгакова не читали? Иногда так бывает,
что муж надоел, -- объяснила она. -- Мне, например, однажды
сожитель надоел и я его в тюрьму отправила.
Я состроил удивленную физиономию.
-- Написала начальнику паспортного стола, что живет мой
закавказец без прописки на моей жилплощади -- тогда с этим
строго было. Но сожитель договорился с начальником полюбовно.
Что делать? Я написала на начальника, что за взятки прикрывает
бездомных закавказцев, моего в частности. Тут уж начальнику
против воли пришлось его выселять за сто первый километр, чтобы
свою должность и шкуру спасти, а сожитель перед отъездом побил
меня до сотрясения мозгов, и его упекли за изнасилование. Ну, я
выздоровела, и синяки зажили до свадьбы... Месяца три назад его
выпустили по амнистии. Он ходил тут под окнами, пока я не
велела вахтеру погрозить ему кулаком с обручальным кольцом на
пальце.
-- Он не мог убить Шекельграббера из ревности?
-- Мог... И я могла... И меня могли. Но при чем тут
документы?
-- Вот-вот, документы. Может быть, искали какой-то
конкретный компрометирующий документ, а в спешке похватали все
подряд?
-- Может быть. Мне он ничего не оставлял на ответственное
хранение.
-- Извините за нескромный вопрос, вам не приходило в
голову, что Шекельграббер -- шпион?
-- Завербованный на телеигре "Поле чудес" в пользу страны
дураков? -- приходило и не раз. Раз пять примерно. Только за
чем у нас шпионить? Мне кажется, сейчас зайди на любой "ящик"
или на батарею ПВО, тебе и так все покажут, все расскажут и
ксерокс сделают, если свои порошок и бумагу принесешь.
"Черт побери, -- подумал я, -- а ведь она патриотка в
глубине души".
-- С кем он дружил из иностранцев?
-- Был у него собутыльник Андре Эпюр. Заходил недавно,
спрашивал, кому вернуть долг Шекельграббера, какой из жен: мне,
той, что в Нью-Йорке, или еще какой-нибудь?
-- Чем он занимается?
-- Пьет от радости, что фирма не отзывает его из Москвы.
-- Может, как-нибудь поужинаем в ресторане домжура? --
предложил я и поднялся.
-- Кстати, вы не поменяете мне десять долларов?
-- Только на две пятерки.
Она засмеялась:
-- Теперь вижу, что вы не чекист: тот поменял бы, не
задумываясь, и купил дочери куклу Барби в шопе. Ладно, телефон
у вас есть. Надумаете пригласить -- звоните.
В углу коридора я заметил миску.
-- Вы держите домашнего зверя?
-- Подарили как-то собаку, но мы с ней не ужились. У меня
на собаку времени не хватало, и тявкала она ни к селу ни к
городу.
Я остался за дверью.
Перед выходом сунул вахтеру пару сотен.
-- Ты давно здесь?
-- С месяц.
-- А твой сменщик?
-- Завтра он будет с девяти, мы через сутки...


Будильник заверещал в пять утра. Стоило определенного
геройства поднять тело с кровати и передвинуть к ванной. Я уже
забыл, что такое вставать по сигналу, разленился от безработицы
и ничегонеделания, но надо ехать в Армянский переулок и
поговорить с Заклепкиным, обнаружившим тело Шекельграббера.
Пришлось уговаривать себя, так как организм, поработив разум,
уверял, что к пенсионеру можно просто зайти в любое время суток
и вовсе необязательно караулить его в подворотне.
Твердым духом я одолел ленивый организм и через час
обнаружил Заклепкина: угадать в переулке пенсионера с собакой
среди редких прохожих не составило труда. Минут пятнадцать я
затратил на восхищение пуделем, который успел нагадить под
тремя машинами. Я подумал, что и к машине Шекельграббера его
привела нужда, а не собачий нюх.
Хотя прошло два месяца, старик много помнил: жизнь его
явно обеднела на события.
-- Вот здесь она стояла, припаркованная по всем правилам,
-- показал он.
-- А вы не заметили чего-нибудь необычного? Следы у
машины, сорок пятого размера? Кровь на снегу? Незнакомого
прохожего в грузинской кепке? Тут, наверное, одни и те же по
утрам проходят.
-- Я же говорил оперу: ноги покойник поджал под себя.
-- Ну да, я читал протокол. Что тут необычного?
-- Водитель-то ноги на педалях держит, даже когда стоит,
по привычке держит. Вот я и думаю: либо стоял он тут не один
час, либо привезли его и усадили за руль, покойника-то.
-- Может, ему дали по башке, а он рефлективно ноги поджал.
Как по коленке молотком у невропатолога.
-- Все может быть...
Проболтавшись с Заклепкиным до открытия продовольственных
магазинов, я пошел в Сандуны, хотя мог отделаться звонком. В
Сандунах работал банщиком мой знакомый -- Леша. Он только
принял смену и со шваброй в руках, в белом халате на потное
голое тело выглядел комично. Расскажи кому из наших, что делает
Леша в бане -- прохода бы малому не дали. А ведь он...
-- Чья смена была пятнадцатого марта? -- спросил я.
-- Моя, -- ответил он. -- А что?
-- У одного мужика портмоне украли, слышал?
-- Нет, -- ответил он и показал на развешанные по углам
таблички: "За несданные на хранение деньги, документы и ценные
вещи администрация ответственности не несет".
-- Если и украдут чего, то многие к нам просто не
обращаются, -- пояснил он, -- понимают, что бессмысленно.
-- Мой клиент не такой, -- сказал я, -- он бы вам за
пробитый трамвайный талон глотку перегрыз, а тут документы.
-- Наш брат банщик в основном пустые бутылки стережет, --
рассердился Леша. -- Ну и все остальное попутно. Сам понимаешь,
лишний шум ни к чему.
-- Я принесу тебе фотографии. Сможешь опознать тех, кто
был в тот день? -- спросил я.
-- Попробую, -- ответил Леша. -- Хотя я людей в одежде
плохо запоминаю, они для меня, как китайцы, -- все на одну
физию... Хочешь попариться? Веник дам, пивком угощу...
Из бань пришлось заехать к одному знакомому репортеру и
выпросить на неделю миниатюрный фотоаппарат, который он привез
из Японии. Я плохо представлял, как исподтишка снимать всех, с
кем встречаешься, но решил, что справлюсь. В данном случае:
руки боятся, а глаза делают...
В полдень я уже сидел в приемной похоронного бюро.
-- У них посетитель, -- сказала секретарша. -- Придется
подождать.
Она пила кофе и меня угостила. С конфетами и сахаром.
Чудная девушка!
-- Как вас зовут? -- спросил я.
-- Ольга Кувыркалкина, -- ответила она.
Я заметил кольцо на пальце.
-- А кто ваш муж?
-- Шофер. Я его сюда пристроила по совместительству, чтобы
денег побольше в дом таскал, а он основную работу совсем
забросил. Ладно, мне пока хватает.
-- Его фамилия Кувыркалкин?
-- Нет, Опрелин. А Кувыркалкину в приюте придумали: я была
озорная.
-- Веселые педагоги в детских домах.
-- Передушить бы этих сук!
-- жалко, что Шекельграббер не работал воспитателем. У вас
был бы мотив для убийства, а у меня повод узнать такую
красавицу поближе в полуинтимной обстановке допроса.
-- Ну что вы чушь несете! -- рассердилась Кувыркалкина. --
Добрее Шекельграббера я в жизни человека не встречала. Если б
он был моим воспитателем, я чувствовала бы себя дочерью пьяного
миллионера, как говорили у нас в детдоме.
-- Вы ему нравились? -- Спрашивать напрямик, спала ли она
с ним -- казалось неудобным через пять минут после знакомства.
-- Ему нравилась моя компания, что я без претензий и не
строю из себя фифу. Он таскался со мной на всякие презентации.
Какая там публика паршивая! Ни один не уйдет, чтобы пару
бутылок не стянуть и кулек со жратвой. У самого лопатник от
денег не закрывается, а он тащит шоколадные конфеты горстями и
врет, что для брошенных в подъезде котят.
-- А как муж на эти презентации реагировал?
-- Никак. То есть иногда обещал Ване морду набить, но
обещал мне, а его сторонился.
-- Обещанного три года ждут.
-- Так я ничего Ване не говорила. Зачем такую ерунду
передавать.
-- Шекельграббер к вам приставал?
-- Дружески: в щечку поцелует, обнимет в машине, то
заведет в ателье и скажет: "Сшей себе, чего хочешь". Ему,
наверное, нравилось женщин покорять или брать измором, а я вся
тут -- бери и пользуйся. Но мужикам так скучно. Знаете, как
кавказцы заставляют проституток одеваться и говорят: "А тэпер
сапративлайса!"?
-- А муж терпел Шекельграббера?
-- Кое-как терпел из-за денег, не в таксисты же идти,
баранку каждый день крутить. Тут иной раз неделю работы нет.
-- Бедный Опрелин! -- посочувствовал я из мужской
солидарности.
-- Прям уж! -- сказала Кувыркалкина. -- Насилует меня
через день, как хочет, и еще носки его вонючие стирай по
воскресеньям.
-- А вы о разводе не думали?
-- Рано еще разводиться, -- деловито ответила
Кувыркалкина. -- Прописку московскую он мне дал, детей нет.
Значит, по закону надо пять лет под одной крышей жить, иначе
ляпнет на суде, что брак был фиктивный с моей стороны, меня и
вышлют по детдомовскому адресу, как заяц с петухом -- лису в
народной сказке.
-- Заплатите ему за прописку и разъезжайтесь, --
посоветовал я.
-- Он много хочет, но получит с гулькин нос, -- ответила
Кувыркалкина. -- Кстати, вон он подъехал, легок на помине.
Опрелин -- неприятный, неопрятный и скользкий на вид --
забрел в приемную, как сомнамбула или зомби, плюхнулся на стул
и состроил озабоченную физиономию. Чаще всего такой пользуются
алкоголики, решившие прекратить запой и начать новую жизнь
после опохмелки. Озабоченный вид как бы символизирует
непоколебимость решения в их мутном сознании и пробуждающуюся
сопротивляемость жизни.
-- Какие дела? -- устало спросил он.
-- Выкладывай, что с утра набомбил, -- приказала
Кувыркалкина.
Опрелин покосился в мою сторону.
-- Давай, давай.
Он сунул Кувыркалкиной комок мятых бумажек: рублями их уже
трудно было назвать, но для таких, как я, и это -- все-таки
деньги.
-- Сначала поедешь к гравировщику, от него -- на кладбище
с грузом. Потом вот эти конверты развезешь по адресам. В четыре
Поглощаеву надо куда-то ехать. Все. Свободен.
Опрелин ушел, как оплеванный, но по-прежнему не в меру
озабоченный. Даже интересно, какая чушь терзает его пустую
голову.
-- Суровы вы с ним, -- заметил я.
-- Он меня унижает с глазу на глаз, а мне что делать на
людях?.. Хотите, дам показания, что в ночь убийства он шлялся
неизвестно где? Могу даже на соседку кивнуть.
-- А он скажет то же самое про вас.
-- Скажет, -- согласилась она. -- Та еще скотина, а как
нажрется -- хуже скотины.
Наконец я дождался ухода клиента, по манерам держаться --
старого ЦеКовского работника. Видно, много украл напоследок.
-- У него двойной заказ, -- шепнула Кувыркалкина, -- на
себя и на жену. Жена уже откинулась, а он еще дышит, старый
пердун.
-- Для чего они делают из себя мумии?
-- Во-первых, наследников нет, а сберкнижкой глаза не
прикроешь. Во-вторых, мы с вами сгинем через тридцать лет в
братской могиле, а его мумию в следующей эре какой-нибудь музей
купит и в витрину поставит, как в мавзолей. Не такие уж и
большие деньги надо отдать, чтоб тебя, как Ленина выставили.
-- Послушайте, Оля, я, конечно, не Шекельграббер в смысле
кошелька, но с удовольствием пригласил бы вас на презентацию
самого себя в любое удобное для вас время.
-- А пистолет подарите?
-- У меня нет пистолета, я даже рогатку не беру на
ответственные задания.
-- Ладно, я вам подарю. Газовый. У меня все равно два.
-- Договорились, жду намека, -- сказал я и пошел в
кабинет, думая по дороге: "Что же я такой бабник? Что же ни
одной юбки не пропущу? И совесть ведь не успокоишь мыслью,
будто для дела все эти знакомства. Знаю, что не для дела, не
только..."
-- Ну и работка у нас, врагу не пожелаешь, --
приветствовали меня рукопожатием Кашлин. -- До чего же дотошный
клиент с деньгами пошел, за каждый рубль чуть ли не душой
переживает. И это хочу, и то, но подешевле. А можете вы сделать
не прямо, а сикось-накось, лишь бы задаром? А сколько будет
стоить задаром? И что из этого получится? И в каком грунте я
буду лежать? А почему не в утепленном? А есть дешевле? А почему
гроб пуленепробиваемый? Вы в меня стрелять собираетесь
посмертно?.. Поклянитесь, что не обманете одинокого
пенсионера... Но на чем мне клясться? На Библии мог
Шекельграббер, а мне совесть не позволяет. Я мог бы, как
честный человек, сказать правду, положив руку на сборник
русских народных сказок и былин, хоть на суде, но клиент родным
сказкам не верит, только импортным... И требует, требует,
требует... Один недавно добивался, чтоб его похоронили согласно
всем египетским ритуалам, а над погребением установили
двухметровую пирамиду.
-- Ну и что? -- спросил я.
-- А он еще дышит. Но помрет -- сделаем, кирпичи в форме
параллелепипеда уже заказаны. Если, конечно, фирма раньше него
не загнется.
После таких слов Поглощаев посмотрел на Кашлина, как
участковый на рецидивиста, за которым бежал три квартала, и
спросил меня:
-- Вы уже начали проверку милиционеров?
-- Это только в американских фильмах за полтора часа ловят
злодея и попутно кончают с бандитизмом во всем городе, --
ответил я. -- А вы выполнили мою просьбу?
Поглощаев подал мне стопку листов. Я тут же просмотрел все
досье, чтобы сразу покончить с неясностями и не копить вопросы
впрок. Оказалось, что из штатных работников я уже почти всех
знал: кроме Кувыркалкиной, Кашлина и Поглощаева в фирме
постоянно и посменно работали лишь три медсестры: Сердечкина,
Почесухина и Селезенкина. В основном они наблюдали за порядком
в морге, прибирали таковой и покойников перед выносом,
ассистировали врачу и несли ночную вахту в конторе. Зато за
штатом народу числилось, хоть отбавляй: водитель Опрелин, врач
Горчицын, шесть разнорабочих (видимо, могильщики), художник по
декоративной росписи саркофагов, изготовители саркофагов и
венков, народные умельцы из числа граверов по граниту, мрамору
и стали, мастера затейливых чугунных решеток, цветочницы с
садоводами и всякие другие. Я даже не подозревал, что человека
в последний путь собирают люди стольких профессий. В "Долине
царей" был даже отряд плакальщиц, на всякий случай, как
объяснил Кашлин.
-- Плакальщиц можно сразу отбросить, -- сказал Поглощаев,
-- мы пользовались их услугами только раз по желанию клиента,
который сделал заказ еще при жизни, так как после горевать о
нем было некому. Кроме водителя и врача, почти все нештатники
приезжают только за зарплатой, а задания им сообщает Опрелин
или Кувыркалкина по телефону, или я в редких сложных случаях.
-- Вы сказали "почти", -- намекнул я.
-- Ну, грузчики бывают раз в неделю: саркофаги-то наши и
вшестером ели упрешь.
-- А они знали о пропаже документов Шекельграббера?
-- Наверное, знали. А может, и нет. В принципе, они и
украсть могли. Лично я им ничего о документах не говорил. Да и
зачем? Но земля слухами полнится.
-- Шекельграббер мог сам сказать, -- влез Кашлин. -- Он
любил с ними после похорон выпить водки, уважал пролетарский
характер покойник, тут уж ничего не попишешь.
-- Где можно найти этих ребят?
-- Я указал место их постоянной деятельности в справках,
-- удивился моей невнимательности Поглощаев. -- Они работают на
том кладбище, где фирма откупила участок и погребает своих
клиентов.
Я еще раз пробежал взглядом бумажки. Информация, поданная
в досье, была скупа, как Плюшкин. Вместо того чтобы
охарактеризовать людей по их способностям и возможностям,
Поглощаев написал мне паспортные данные, домашний адрес,
специальность по диплому, месячную загруженность в пересчете на
человеко-часы, женат-замужем-холост, дети есть-нет, что делает
в фирме и сколько получает. Из всей этой белиберды мне
пригодился бы разве что домашний адрес, но просить субъективную
характеристику подчиненных у Поглощаева я не решился, все равно
вышло бы как у Штирлица: "морально устойчив, отличный
семьянин"...
-- Значит, сдвигов пока нет? -- спросил Поглощаев.
-- Сдвиги есть, но в каком направлении двигаться, -- пока
неясно, -- ответил я.
-- А какие, например?
Я хотел сказать ему гадость, но вспомнил, что он платит
мне деньги.
-- Например? Например, есть подозрение, что Шекельграббера
убили не в Армянском переулке.
-- А где?
-- Где-то в другом месте, -- ответил я.
Он призадумался, не знаю уж над чем, но так крепко, что
пришлось оборвать его думы:
-- В прошлый раз я забыл спросить: с кем вы ходили в баню?
-- С Горчицыным, с нашим врачом. Радикулит, знаете,
донимал, а Горчицын окончил курсы массажа.
"Господи! -- подумал я. -- Вот оно, мурло советского
миллионера! На массаже экономит, своего врача в баню тащит!"
Я вышел в приемную, захлопнул дверь, присел возле
Кувыркалкиной и сказал самым любезным тоном:
-- Оля, не могли бы вы включить селектор, спросить
какую-нибудь ерунду и случайно забыть выключить.
-- А зачем? -- спросила она.
-- Очень интересно, как они сейчас мои кости перемывают.
-- Можно пообедать? -- спросила Кувыркалкина, нажав
клавишу.
-- Валяй, -- ответил Кашлин потусторонним голосом.
Дальше ничего интересного я не услышал.
"Представляешь, -- сказал Поглощаев, -- мой оболтус взял
вчера свой ваучер и пошел в РЭУ приватизировать качели во
дворе".
-- Можно выключать, -- сказал я Кувыркалкиной. -- Привет
Опрелину. Кстати, по каким адресам он возит какие-то конверты?
-- Это реклама в газеты.
-- А куда собрался Поглощаев в четыре часа?
-- Вы очень много хотите от меня задаром.
-- Я же пригласил в ресторан!
-- Вы не боитесь моего мужа?
-- Нет, он не страшный. К тому же у меня будет подаренный
вами пистолет, а в домжур Опрелина не пустят. Я предупрежу на
вахте. Ну, так куда собрался Поглощаев?
-- Поедет к Эпюру менять рубли на доллары, чтобы в чулок
засунуть.
-- А почему он не сходит в ближайший обменный пункт?
-- Значит, ему так выгодно и безопаснее...
Следующие три часа я провел почти идиотским способом:
сидел в кустах и фотографировал всех, кто входил и выходил из
"Долины царей".
Потом я поехал к дому Размахаевой, чтобы, если удастся,
щелкнуть и ее, хотя толком не знал, зачем мне ее фото? Разве
что на память. Прождав час безрезультатно, я увидел, как в
подъезд уперлось такси и из него вышел Поглощаев.
Хорош Эпюр! -- подумал я. -- Выходит, Размахаева --
содержанка всех господ, -- и зашел следом.
Пришлось и этому вахтеру дать пару сотен.
-- Мужик, который передо мной прошел, часто здесь бывает?
-- Бывает, -- ответил вахтер, -- но больше часа не
задерживается.
Деловому человеку больше и не надо, -- подумал я. --
Сделал и сваливай к жене.
-- А закавказец, которому ты грозил кулаком по просьбе
гражданки из восьмой квартиры, больше не появлялся?
-- Никому я не грозил, и гражданка не просила...
Меня так и подмывало заглянуть в окно, но я побоялся
рассекретить себя и ушел, несолоно хлебавши...
Дома меня вовсю добивался телефон. Звонил Леша из
Сандунов.
-- Как фамилия твоего балбеса?
-- Поглощаев.
-- Ну радуйся. Нашел я его бумажник: между стеной и
спинкой лавки. Вообще-то там щели нет, но когда спинку потянешь
на себя, появляется. Если б ты не сказал, лежал бы он там до
капитального ремонта.
-- Ты завтра в бане?
-- Нет.
-- Давай встретимся на улице...


Утром я сдуру решил, что фотографии для меня имеют
первостепенное значение, и поехал на кладбище. Народ в
телогрейках толпился возле конторы. Пришлось щелкать всех
подряд, так как соратников "Долины царей" я не знал, а после
знакомства бродить среди могил и ловить в ракурс лица
подозреваемых выглядело бы логично и естественно только на
территории сумасшедшего дома.
Наконец я остановил мужчину с лопатой наперевес. По моим
наблюдениям, он был вроде бригадира могилокопателей, во всяком
случае, оставлял такое впечатление, тыкая пальцем во все
стороны и раздавая поручения. Я угадал: мужик по фамилии
Навыдов действительно подрабатывал в "Долине царей".
-- Хотите посмотреть, где буржуев хоронят? -- спросил он,
оценивая взглядом мое имущественное положение. -- Участок, я
вам доложу, -- пальчики оближешь. Видели кладбища в заграничных
фильмах?.. Сейчас такое же увидите. Одного песка туда пятьдесят
самосвалов сгрузили.
-- Зачем так много?
-- Чтобы черви на бренные останки не покусились.
-- Разве в песке хоронят?
-- Мы сначала яму бетонируем, только в углу дырку для
стока оставляем, а потом уже песок, через год, когда усядется,
добавляем. Ну, песок постепенно слеживается, твердеет, как
цемент.
Навыдов подвел меня к полигону "Долины царей". На фоне
покосившихся крестов и столбов с облупившимися звездами,
которые ютились так, словно в большой комнате снимали углы за
занавесками в редкую полоску, "Долина" и впрямь производила
впечатление ухоженностью и изначально заложенным распорядком.
-- Ну как? -- спросил Навыдов, подозревая во мне клиента
или его доверенное лицо.
-- А где похоронят Шекельграббера? -- спросил я. -- В
какой из этих ям?
Мужик на секунду замешкался.
-- Вы из милиции?
-- Нет, из смежной организации.
-- Понятно без названия, -- буркнул Навыдов. -- И что от
меня надо?... Шекельграббера видел недели за две до смерти. Был
обычный, о смерти не заикался. В личную жизнь не посвящал. Он
вообще к нам относился, как Горький, -- только в народ заходил:
водки выпить, "козла" забить на перевернутом ящике, матом
поругаться вволю.
-- Опрелина вы хорошо знаете?
-- Слабак. Такое впечатление, что его ежедневно бьют по
морде, а он и хочет дать сдачи, и боится, и уже привык.
-- Какие у вас отношения с Поглощаевым?
-- Говнюк он с маленькой буквы, так ему и передай. Строит
из себя крутого дядю! Тут записался в закрытый клуб, даже с
нами здороваться перестал. Хотя как был быдлом, так и остался.
Никакие клубы его не переделают. Он, когда зарплату выдает,
пять раз вздохнет -- до того денег жалко.
-- А врач?
-- Горчицын? -- переспросил Навыдов. -- Меня от педерастов
тошнит. Я держусь подальше, даже руки не подаю -- противно.
-- Откуда вы знаете?
-- Он же серьгу в ухе носит!
-- А только голубые носят серьгу?
-- Конечно, зачем здоровому мужику ухо дырявить! А они
специально, чтоб друг друга узнавать в толпе.
-- Не думали, почему убили Шекельграббера?
-- Может, из-за бабы, может, из-за денег. Сейчас с чужой
жизнью не церемонятся, по своей работе вижу. А вообще, мужик он
был хороший, безобидный. Такие в первую очередь гибнут, если
высовываются.
-- Значит, все долгожители -- сволочи?
-- Или эгоисты.
-- Вы тут каждый день работаете?
-- Выходных у смерти нет. Если только очень надо, тогда
есть подменщик в запасе.
-- В ближайшее время от "Долины царей" никакая халтура не
предвидится?
-- Через неделю как раз Шекельграббер доспеет...
Уже на автобусной остановке я сунул нос в бумажки
Поглощаева и понял, почему физиономия Навыдова показалась мне
знакомой: мы с ним кончили одно высшее учебное заведение,
только в разные годы. Проку в этом я особого не видел, Навыдов
о дипломе давно забыл, ценил лишь собственную персону, а
остальные платили ему зарплату.
С кладбища я поехал к Размахаевой. В телефонной будке
набрал номер, убедился, что зиц-вдова дома, и, не выходя,
устроил наблюдательный пункт за подъездом. Через час она вышла.
Я проводил ее до парикмахерской, подождал еще с час. Потом мы
пошли, соблюдая приличную дистанцию, в бассейн.
Все по тем же бумажкам Поглощаева я выяснил, что при
бассейне есть сауна, в которой Горчицын работает массажистом,
видимо, отдыхая после разделки трупов. И не ошибся. Размахаева
вышла из бассейна, держа под руку человека, у которого в ухе
болталась серьга. Я сфотографировал эту милую парочку: сначала
-- когда они шли по улице, а потом -- когда садились в машину
Горчицына. Дальше преследовать их я не мог, да и пора было идти
на встречу с банщиком Лешей. Через полчаса я еще раз набрал
номер Размахаевой и убедился, что она повезла Горчицына не к
себе.
Леша заставил себя ждать, но я уже привык за сегодняшний
день к ожиданиям.
В документах Поглощаева я ничего интересного не обнаружил,
кроме квитка на подписку собрания сочинений, о котором давно
мечтал. Но Поглощаев уже выкупил первые тома.
-- Ты бы хоть поощрил меня материально за находку, --
сказал Леша.
Я вынул все деньги из портмоне -- две тысячи рублей и
десять долларов -- и отдал Леше.
-- Теперь постарайся вспомнить, кто еще сидел в той
кабинке и в соседних.
-- У меня шесть сеансов ежедневно. И по ночам
малыши-плохиши с девочками вениками дерутся.
-- Я тебе помогу. Худощавый белобрысый мужик с серьгой в
ухе.
-- Был, кажется.
-- Еще?
-- Нет, так не вспомню.
-- Может, на этот сеанс и в эту кабинку ходит постоянный
клиент?
-- У постоянных свои места...
На том и расстались...
Я еще раз позвонил Размахаевой -- никого. Или трубку не
берет. Тогда я позвонил Поглощаеву.
-- Вы уже подали заявление об утере документов?
-- Я на нашу милицию не надеюсь, иначе бы вашими услугами
не пользовался, -- ответил он. -- Да и восстановить их не так
сложно. Самое ценное там -- пропуск в Кремлевскую поликлинику.
-- Никуда не уходите, сейчас буду, -- сказал я, повесил