Бацалев Владимир. Убийство в "Долине царей"

пьют кровь супруги последнего из могикан.
-- С меня бутылка пива, -- бросив записывать, сказал мой
сосед.
Кашлин хмыкнул презрительно, достал из внутреннего кармана
початую бутылку коньяка и выпил со стакан из горлышка. Потом он
попытался угостить меня остатками, а потом и корреспондента --
подонками.
-- Зачем вы так пьете? -- удивился тот. -- Я не куплю вам
бутылку пива. Лучше подарю книгу Поля Брэгга о здоровом образе
жизни.
-- Это который не пил, не курил, не ел и хранил в баночках
мочу разных дней выдержки? -- спросил Кашлин.
-- Зато когда он умер в девяносто лет и в морге вскрыли
его труп, то все внутренние органы оказались абсолютно здоровы.
-- Он мог бы есть, пить, курить и писать в унитаз, --
сказал Кашлин, -- и когда в морге вскрыли бы его труп и нашли
все органы абсолютно больными, старик вряд ли бы расстроился.
-- Но он умер не своей смертью!
-- А чьей? -- удивился Кашлин.
-- Ладно, -- сказал я корреспонденту. -- Иди домой, нам
серьезно поговорить надо.
Он наконец-то ушел, и я сразу отдал его стул, чтобы к нам
никто не подсел из толпившихся у стойки.
-- Сегодня во всех газетах читаю свой телефон, -- сказала
Размахаева. -- Как вы думаете, какой подлец устроил эту
провокацию?
-- Печать запаздывает, -- посетовал я. -- Кстати,
документы нашлись.
-- Но почему вы дали мой телефон?
-- Потому что он с определителем номера, а вы
заинтересованы в том, чтобы убийца Шекельграббера был наказан.
-- Откуда такая уверенность?
Кашлин уронил голову на стол и заснул, пуская слюни изо
рта.
-- Хорош адвокат! -- повторился я. -- Но займемся делом.
Итак, Терентьевич -- злодей, убил вашего любовника.
-- Я пошутила.
-- А почему так плоско?
-- Так получилось.
-- Мне надоело с вами возиться, -- решил я быть грубым. --
Или выкладывайте все начистоту, или я пошел домой.
-- Мне необходимо, чтобы Терентьевича выслали из страны,
как можно дальше от меня, -- сказала Размахаева. -- За это я
готова платить. Что вам еще не ясно?
-- Причина.
-- Вам ее знать необязательно.
-- Обязательно.
-- Это никак не связано с Шекельграббером.
-- Но может быть связано с Поглощаевым, Горчицыным или со
мной?
Видимо, заслышав знакомые фамилии, Кашлин неожиданно
приподнял голову и пролепетал:
-- Вода из Элефантины, сода из Бубастиса, молоко из города
Кимы и сок лавзонии из страны Куш -- вот что должен был достать
Поглощаев для полноценного бальзамирования Шекельграббера.
Размахаева погладила его по голове и сказала:
-- Спи давай.
Он послушно заснул.
-- Сознайтесь, вы любите Терентьевича.
-- Нет, -- ответила она, -- я люблю другого. А
Терентьевича я уважаю как очень порядочного человека и желаю
ему добра.
-- Так в чем причина?
-- Видите ли, -- помялась она немного, -- все мужчины, с
которыми я близко общалась, кончали очень плохо. А я ничего не
могла с этим поделать. Мне жаль Терентьевича, и я пытаюсь ему
помочь.
-- Роковая женщина?
В ответ она пожала плечами.
-- Что же случалось с вашими мужчинами? Какая собака
Баскервилей кусала их до бешенства? Муж с ума сошел не по своей
воле, первый любовник до сих пор в тюрьме, два других просто
сгинули как-то вдруг, без объяснений. Правда, потом я одного
случайно встретила, но он от меня шарахнулся в сторону. Ну а
Шекельграббера вот взяли и убили. Что теперь с Терентьевичем
будет -- ума не приложу... Так вы мне поможете?
-- Нет.
-- Почему?
-- Не вижу смысла.
-- А-а, вы собираетесь использовать Терентьевича как
приманку и покончить со мной, как с роковой женщиной, раз и
навсегда.
-- Очень может быть.
-- Я вас недооценила.
-- А я вас переоценил и не хочу развенчивать.
Лучше б я промолчал. От такого взгляда, каким ошпарила
меня Размахаева, обычно прячутся под стол. Но я следил за ее
пальцами, ловя момент, когда они начнут царапать мою
физиономию, и взгляд благополучно прошел боком. Неожиданно
Кашлин поднял голову и пробормотал:
-- Первым к Картеру и Карнарвону пришел Безенчук, чтобы
купить патент на саван Тутанхамона. Но мне непонятно, то есть
мне понятно, когда просто двоится в глазах, но когда ты сам
двоишься в зеркале! -- это не зеркало, это недоразумение.
-- Ему надо в кровать, -- сказал я.
-- Я отвезу, -- ответила она.
-- Вам помочь?
-- Не первый раз.
Тут только я сообразил, кого Размахаева любит на самом
деле, если вообще способна на какие-то чувства. Сообразил и
пошел домой от греха подальше...


Утром я забрел к Квочкину. Накануне тот опять смотрел
американский боевик, потому что носился по дежурке, как
угорелый, и кричал:
-- Сейчас я кому-нибудь задницу надеру!
Меня он тоже встретил "классическим" вопросом:
-- У тебя все хорошо?
-- Лучше-хуже некуда, -- ответил я. -- Оказывается, у
Размахаевой был муж. По моим данным, он сошел с ума. Нельзя ли
выяснить, где он находится?
-- Как фамилия?
-- Должна быть Размахаев.
-- Позвони через пару часов...
Тогда, коротая время, я завернул к
паталогоанатому-массажисту. Не очень-то он мне обрадовался и
дверь открыл со скрипом. Я думал, что наткнусь на любовника,
которого легко опознаю среди подозреваемых, но Горчицын был в
квартире один.
-- Подарили Кувыркалкиной букет от моего имени?
-- Подарил.
-- А она что?
-- Взяла, -- ответил он вяло.
Мы помолчали, думая каждый о своем.
-- Чай пить будете? -- спросил Горчицын, убирая паузу.
Я не смог побороть отвращения и отказался. В следующий раз
буду ходить к "голубым" со своей чашкой и заваркой.
-- Зачем вы соврали мне про деда с пуделем в бане?
-- Я не врал.
-- Врали, как сивый мерин.
-- Нет.
-- Так можно препираться до следующего утра, а утром
продолжить, -- сказал я. -- Послушайте, Горчицын, в ваших
интересах рассказать мне все, что знаете и о чем строите
догадки, ибо всякое отмалчивание и увиливание тормозит
следствие и наводит на ненужные подозрения. Вас можно привлечь
к ответственности на основании соответствующей статьи
Уголовного кодекса и временно поместить в Лефортовский
изолятор. чему вы вряд ли обрадуетесь, если, конечно, не
мазохист. Итак, вы знаете убийцу?
-- Не знаю.
-- Но догадываетесь?
Он неопределенно пожал плечами.
-- Откуда вам известен Заклепкин?
-- Какой Заклепкин?
-- Какого в бане встретили и какого там не было ни телом
ни духом.
-- Я, наверное, ошибся, -- сказал Горчицын. -- Наверное,
дед с собакой приходил в сауну.
-- В женское отделение?
-- Да.
-- Поразительный дед! Испорченности вам обоим не занимать.
И как же его шайками не закидали?
-- Его просто не пустили.
-- А зачем он приходил? Я еще могу объяснить появление
чеховской дамы с собачкой в женской сауне, но деда с пуделем!..
-- Может быть, ему кто-то срочно был нужен из клиенток.
-- Какие у вас отношения с Опрелиным?
-- Никаких.
-- Вы знаете, кто он?
-- Я знаю, кем он был раньше, -- ответил Горчицын, -- года
три назад Опрелин возил ко мне Марину на массаж.
-- В "УАЗике"?!
-- Нет, это было еще до "Долины царей". Тогда он ездил на
черной "волге" с партийными номерами.
-- Вот это уже ценная информация, -- сказал я, похлопал
Горчицына по плечу дружелюбно и удалился...
На улице пришлось полчаса клянчить у прохожих монетку. С
этой чертовой инфляцией ерунду сделать невозможно, а на что-то
солидное нет денег. Наконец, одна девушка одарила-угостила меня
медным российским рублем. Дозвонился сразу, видимо, повезло:
никого в тот момент не убивали, не насиловали и не грабили.
-- Нашел мужа Размахаевой? -- спросил я Квочкина.
-- Найти-то нашел, но вряд ли ты до него доберешься, --
ответил милиционер. -- Его еще при социализме упекли в
спецполиклинику. Туда сажали неугодных режиму, строптивцев
всяких, правдолюбцев и помешавшихся на этом поприще.
-- А куда еще сажать помешавших себе?
-- Сейчас-то многих домой выгнали, но твой интерес на
самом деле чокнулся.
-- Может, перекормили лекарствами?
-- Запросто, -- ответил Квочкин. -- Только тебя в эту
клинику даже теперь не пустят...
-- А гласность?
Но Квочкин меня не слышал:
-- ...Да и что тебе этот псих путного скажет? Все равно
суд его в качестве свидетеля не примет. Так что, ищи других.
-- Намек понял.
-- Тут такое дело, -- замялся Квочкин несвойственным ему
тоном. -- Сегодня конец квартала, мне машину по дешевке
сделали, триста долларов не хватает. Сходи к Поглощаеву,
попроси на текущие расходы или аванс.
-- Не даст.
-- А ты скажи, что послезавтра приведешь ему убийцу за
руку.
-- Ладно, попробую, -- смирился я.
-- Ты где?.. -- спросил Квочкин. -- Там и стой. Я за тобой
заеду, чтоб побыстрей.
Через пятнадцать минут я входил в "Долину царей", за окном
ждали желто-синие "жигули" с мигалкой на крыше. Вид мой на их
фоне был очень внушительный.
-- Срочно к Поглощаеву, -- бросил я.
Кувыркалкина посмотрела на меня двусмысленно: то ли ждала,
что я прощения попрошу, то ли хотела поблагодарить за цветы. Во
всяком случае, рта она не открыла, и я прошел в кабинет без
звука.
Поглощаев привычно трепался по телефону, Кашлин привычно
вынул палец из носа и пожал мою руку.
-- Деньги нужны, -- сказал я Поглощаеву, когда он,
наконец, наговорился. Если б у нас платили за телефон
поминутно, он наговорился бы до бедности.
-- Что так? -- удивился он.
-- Вот так, -- пришлось ответить.
-- Я не бездонная бочка, а вы вроде бы не рэкетир, --
сказал Поглощаев.
-- Да ладно вам жадничать. Нужно-то всего триста долларов.
В пересчете устроит и рублями, -- сказал я. -- Убийца
Шекельграббера уже найден, послезавтра я назову его имя.
-- А почему не завтра?
-- Потому что завтра первое апреля. Вы мне не поверите.
-- Скажите сейчас, -- влез Кашлин.
Я на секунду замялся: -- Нужно собрать кое-какие справки,
чтобы не выглядеть голословным. В условиях постсоветской
бюрократии эта проблема упирается во взятки.
-- Я не виноват, что вам не хватило накладных расходов, --
выдавил Поглощаев.
-- Вы виноваты в том, что тормозите следствие, -- сказал я
строго. -- Да и беру я из своего гонорара.
-- Не пойму, кто кого нанял, -- Поглощаев поднялся и
вышел. А я-то, наивный, думал, что деньги он держит в
кабинетном сейфе, оказалось -- нет. Где же? В морге, что ли?
-- Зря вы сболтнули, что знаете имя убийцы, -- сказал мне
Кашлин.
-- Вы тоже знаете? -- удивился я.
-- Так же, как и все, -- догадываюсь, -- ответил он.
Спрашивать: "Ну и кто?" -- после собственного признания
выглядело бы идиотизмом, и я промолчал.
-- Лучше бы вам сегодня и завтра не ночевать дома, --
посоветовал Кашлин. -- Одно из двух: либо он ударится в бега,
либо убьет вас. Или покалечит -- как получится.
-- А кто скажет, что я его вычислил?
-- Первый встречный-поперечный.
-- Вы знаете свекра и свекровь Размахаевой?
-- Нет.
-- А ее родителей? Они живы? -- спросил я по инерции.
Кашлин даже подпрыгнул на стуле.
-- Вы обманули Поглощаева, вы не знаете убийцу
Шекельграббера! Я так и думал. Лучше вам сегодня переночевать в
милиции.
-- Я посплю на посту.
Тут вошел Поглощаев и отсчитал деньги, причем рублями и по
заниженному курсу. Скаред!
-- Займись, наконец, делом, -- бросил он зло Кашлину.
-- Я занят, -- спокойно ответил тот, -- обдумываю
организацию нового акционерного общества "Долина цариц". Потом
откроем дочернее предприятие -- "Долину приближенных и любимых
животных"...
Я вышел в приемную и сел на край стола Кувыркалкиной.
-- Что-то я по тебе соскучился.
-- Вали отсюда, -- ответила она.
-- Только с тобой, -- сказал я. -- Пойдем скорей,
Поглощаев тебя отпустил. Мне на поруки.
-- Ты серьезно?..
На улице я передал деньги Квочкину.
-- Ну зачем при свидетелях?! -- прошипел он больше по
привычке, чем из боязни.
-- это не свидетель, это подозреваемая номер один, у нее
есть пистолет, -- сказал я. -- Слушай, подбрось нас до моего
дома, надо уйти от "хвоста".
-- Извини, старик, времени нет ни секунды. Приходи завтра,
обмоем покупку, -- и он укатил...
Через час мы уже пили в постели шампанское, за которое
заплатила Ольга.
-- Ты подлец! -- говорила она после каждого глотка.
-- Согласен.
-- И дурак набитый!
-- Возражений нет.
-- И скотина!
-- В точку.
-- Я за тебя замуж не пойду!
-- Этого и не требуется, -- искренне ответил я.
-- А как же? -- удивилась она.
-- Найдем выход...
Когда мы уже приготовились подремать от переутомления, в
дверь сначала настойчиво зазвонили, потом требовательно
забарабанили кулаками. Я подошел к двери и спросил:
-- Кто там такой шустрый?
-- Открой, ублюдок! -- по голосу я опознал Опрелина.
-- Не могу, я голый.
-- Ублюдок! Ублюдок! -- эхом разносилось по подъезду.
Я вернулся в комнату и сказал Ольге:
-- Кажется, твой муж в гневе, а черного хода у меня нет.
-- Что будем делать? -- спросила она.
Но Опрелин все решил за нас. Видимо, разбежавшись, он
плечом вышиб дверь и возник в комнате. В руке Опрелин держал
пистолет. Я попытался выбить опасную игрушку ударом ноги, но
промазал и только лягнул дурака. Опрелин с перепугу выстрелил.
Боли я не почувствовал, поэтому закрыл глаза, перестал дышать
и, двигаясь наощупь, вытащил Кувыркалкину на балкон.
Минут через пять она очухалась в слезах, а Опрелин, как я
видел через стекло, лежал посреди комнаты без чувств. Бедный
малый, по-моему, не прочитал в инструкции, что из газового
пистолета нельзя стрелять в плохо проветриваемом помещении.
Теперь, по крайней мере, месяц в квартире будет вонять газом, а
я, по необходимости, оставлю для воров открытыми окна и уеду на
море. С тысячей долларов я не пропаду на любом курорте.
На самом деле мне было не до смеха, хотя что может быть
комичней: голые любовники сидят на балконе в марте месяце, а
ревнивый муж отдыхает от подвигов посреди комнаты. Из дома
напротив нас уже разглядывали любопытные, один даже щелкал
фотоаппаратом, а нам, кроме носков, и прикрыться нечем: я,
чтобы не стирать их каждый день, вывешивал через сутки
проветриться. Ладно, потом я этому щенку с фотоаппаратом уши
оторву.
-- Какой же идиот твой муж! -- сказал я Кувыркалкиной. --
Пусть теперь тут живет, а я к нему перееду.
Ее трясло от холода, газа и рыданий.
-- Он меня любит, а я дурная.
-- Он не тебя любит, а свою собственность в твоем лице
любит.
-- Ничего ты не понимаешь, ты циник. Ты хуже Кашлина.
-- Тогда забирай своего обормота и проваливай, а мне надо
дверь чинить.
Я дал проветриться комнате, чтобы в нее хотя бы можно было
зайти и не рухнуть без чувств, оделся сам, выбросил одежду
Кувыркалкиной на балкон и вернул в чувство Опрелина водой и
пощечинами. Потом вбил три гвоздя в дверь, отволок Опрелина к
его "УАЗику", закинул вместе с супругой в фургон и отвез к ним
домой.
Решив, что на сегодня с меня приключений достаточно, я
пошел ночевать к банщику Леше...


Спецполиклиника для закоренелых помех режиму и его
представителям оказалась всего лишь отделением в тривиальной
психушке, правда, под усиленной охраной. Меня не пропустили.
Никакие журналистские удостоверения и ухищрения не помогли и
часы свиданий не предписывались, даже в передачах из
продовольствия несчастным было отказано. Наверное, тут обитают
организаторы терактов на генсека, президента и правительство,
-- решил я, потому что из охранников не выудил ни слова. На
всякий случай походил под окнами, но никто не выглядывал.
Видимо, и это запрещалось под страхом ледяной ванны. Случайно я
поймал главврача или кого-то близкого по иерархии.
-- Мне бы поговорить с одним вашим подопечным по фамилии
Размахаев.
-- Такого не знаю.
-- Он лежит у вас со времен Брежнева!
-- Вы ошибаетесь.
-- Могу я посмотреть список пациентов?
-- Нет, -- главврач уже миновал охранников.
-- я все равно получу разрешение! -- с отчаяния крикнул я
вдогонку.
-- Вы получите неприятности, -- обещал мне главврач
спиной.
Ну и сволочь! На таких вот и держится любая система.
Просто кулаки чешутся! Встретить бы этого "ученика" Гиппократа
в тихом переулке, глядишь, у Поглощаева одним клиентом стало бы
больше.
На всякий случай я заглянул в справочный стол больницы, но
тоже бестолку. Сгинул некто Размахаев, растворился на одной
шестой части суши и никому до этого нет дела, даже жене, в
нашем скотском обществе. Так из стада уводят на убой, а стадо
мирно щиплет травку.
Я встал посреди улицы, раздумывая, что делать дальше. С
утра меня тешила надежда на встречу с Размахаевым, из которого
я наверняка вытянул бы кое-что существенное, но оказалось --
грош мне цена как журналисту и сыщику, не справился с
простеньким заданием и запасного плана не выдумал. Но никакого
плана, собственно, и не требуется: раз не вышло с мужем, нужно
добить жену по паспорту. Должна она знать, как превратилась в
роковую женщину и почему муж сошел с ума или его сошли. Поэтому
я поехал к Размахаевой и у дверей почти нос к носу столкнулся с
Навыдовым.
-- Ты же взял деньги и обещал не следить за мной! --
сказал он.
-- Во-первых, я подошел с противоположной стороны. А
во-вторых, вы не "тыкайте", Навыдов. Я еще не член вашей
бригады: не интер-, не могилокопатель.
Он хмыкнул:
-- Тебя все равно не пустит вахтер.
Так и вышло. Навыдов прошел, а меня задержал внизу парень
с задницей, отъеденной на ширину плеч. Но я поговорил с
Размахаевой по диктофону, и парню пришлось отойти в сторону.
В квартире, кроме зиц-вдовы и Навыдова, я обнаружил и
Терентьевича в домашних тапочках.
-- Тебя только пистолет остановит, -- сказал мне Навыдов
что-то вроде комплимента и стал делать Терентьевичу знаки,
приглашая поговорить наедине.
-- Нам нечего скрывать, -- сказал Терентьевич. -- Говорите
при всех.
Навыдов передал конверт.
-- Это загранпаспорта с визами, -- объяснил он скорее мне,
чем своему шефу. -- И там же советский паспорт Марины
Степановны со штампом, что ее брак считается недействительным.
-- Но ведь она еще позавчера была замужем! -- удивился я.
-- А вчера я ее развел.
-- Дорого, наверное, заплатили за спешность.
-- Не из твоего кошелька.
-- Где же взяли мужа?
-- Его согласия, как недееспособного, не потребовалось.
-- С вами не соскучишься, господа, -- сказал я. -- Только
начнешь привыкать, что гражданка Размахаева замужем, а она уж
опять по закону девица.
-- Кстати, Марина Степановна, я забыл вас спросить, --
влез Навыдов, -- не хотите ли вернуть девичью фамилию?
-- Замолчите, идиот! -- закричала экс-Размахаева. --
Господи, как вы мне все надоели! Дурак на подлеце, подлец на
Дон-Кихоте, Дон-Кихот за компанию с человеком, от которого я
прячусь с пятнадцати лет! Не поеду я ни в какую Югославию и
женой вашей никогда не буду! Слышите, Терентьевич! Поставьте
тапочки моего мужа на место и уходите!
-- Успокойтесь, -- сказал Терентьевич. -- Нельзя себя так
вести.
Размахаева сорвала с его ног тапочки и демонстративно
сунула в карманы халата.
Будь я на месте Эркюля Пуаро, немедленно заключил бы, что
все дело именно в тапочках, что муж Размахаевой перед
сумасшествием напитал их ядом, сотворив таким нехитрым образом
тайну роковой женщины. Но я не любил Агату Кристи за обилие
шаблонных романов и поэтому спросил:
-- Тапочки дороги вам как память?
Размахаева не слышала меня. Она повторила Терентьевичу:
-- Если вы порядочный человек -- немедленно оставьте мой
дом. И забудьте меня. Может быть, вы и очень хороший, добрый,
внимательный, но я вас не люблю. Вам со мной будет плохо, и мне
будет плохо. Прощайте. А за развод спасибо, сама бы я вовек не
собралась.
Навыдов с Терентьевичем ретировались, видимо, до лучшего
расположения духа хозяйки, а Размахаева легла немного порыдать
в подушку.
-- Все это очень забавно и интересно, если только не
первоапрельский розыгрыш.
-- А вам что еще надо?
Я хотел сказать: тапочки примерить, может быть, я искомый
золушок, -- но только пожал плечами.
-- Что надо? -- не унималась Размахаева. -- За деньгами
пришли? Забирайте под расписку, -- она вытащила из-под кровати
"дипломат".
Я открыл его и от удивления присвистнул:
-- Сколько тут?
-- Как сколько? Миллион.
-- Тот самый, что Шекельграббер должен был отдать за
документы?
Теперь уже она посмотрела на меня, явно ничего не понимая.
-- Вы же сказали вчера Поглощаеву, что знаете убийцу
Шекельграббера!
Я совсем растерялся. Из ее слов выходило, что, раз я знаю
убийцу, я должен знать, что деньги именно у Размахаевой.
Видимо, так она и объяснила себе мой приход.
-- Это был блеф. Я смотрел на реакцию Поглощаева, --
пришлось хоть что-то ответить.
И тут же получил две оплеухи и истерику в виде
безболезненного приложения. Хотел было ответить, но вспомнил,
что из всего женского рода бил только подушку, и опустил руку.
-- Вы хуже подлеца, вы -- ничтожество! -- сказала она,
очнувшись.
Вид мой и впрямь был как у оплеванного. Это я рассмотрел в
зеркале.
-- Значит, Шекельграббер поехал выручать документы,
оставив деньги у вас? Значит, он знал, что платить не придется?
-- Что мне с ними делать? -- Размахаева одновременно
подтвердила мой вопрос и задала свой.
-- Не знаю. Верните вдове или потратьте: накупите свечек и
замаливайте грехи во всех церквях мира.
-- Чьи грехи?
-- Не знаю.
-- А что вы знаете?
-- Сегодня я найду убийцу Шекельграббера.
-- Далеко ходить не надо.
Я оторопел:
-- Так это?..
Она засмеялась:
-- Вы полный кретин. Вам не сыщиком надо работать, у вас
другое призвание.
-- Какое же?
-- Много есть профессий для ваших способностей и
интеллекта. Дворник, например.
Я обиделся.
-- Ладно, еще увидимся, -- сказал и вышел...
На улице мне стало еще грустней от безысходности. Когда
прохожая парочка бросила: "Мужчина, у вас вся спина белая,
только под курткой не видно", -- я сухо ответил, что во времена
тотального дефицита денег у простых людей праздник дураков
ежедневно. Куда идти? -- думал я, кружа вокруг дома
Размахаевой. Опрелин разговаривать не станет, Кашлин либо
отшутится, либо посмеется надо мной; Поглощаев сам ни черта не
знает, да еще я ляпнул, что нашел убийцу; остается мелкий
пакостник Заклепкин и перетрусивший Горчицын. Ясно, как дважды
два, что все дело в Размахаевой. Но кто лишил жизни
Шекельграббера из-за нее? А может быть, и не из-за нее вовсе,
но что она как-то тут вольно-невольно участвует -- это точно.
Я чувствовал себя учеником костоправа, не выдержавшим
экзамен. В старину их профессионально признавали так: клали
битый кувшин в горшок, а ученик должен был его собрать на
ощупь.
Из дома вышла Размахаева, явно нервничая. Я затаился.
Через минуту к дому подъехал "УАЗик". Опрелин вышел из машины и
открыл Размахаевой дверь натренированными движениями
"шестерки". Они сразу уехали, а я чертыхнулся, потому что не
имел денег на такси, чтобы последовать за ними.
Тогда я поехал в сауну, собираясь снять ремень, расстелить
Горчицына на его массажном топчане и сечь в присутствии
клиенток до тех пор, пока не расскажет все подчистую. Хотя и он
мог толком ничего не знать: может, подсмотрел, дурак,
ненароком, как Опрелин с Заклепкиным воруют документы
Шекельграббера, и пытался осторожно вывести меня на этот факт.
-- А он уже второй день нос не кажет на работе, -- сообщил
мне начальник Горчицына.
-- И что из этого следует?
-- Может, заболел, но в таких случаях звонят, чтобы
предупредить клиентов. Уволю я его к чертовой матери...
Но Горчицын не заболел, это я чувствовал определенно. Он
перетрусил и ударился в бега. Скорее всего, именно он и звонил
Шекельграбберу, требовал миллион за документы. Но с какой
целью? Просто нервы потрепать? И почему Шекельграббера убили в
Армянском переулке, в пенатах Заклепкина?..
Выхода у меня не было. Ехать к Заклепкину казалось верхом
идиотизма. Я даже не мог придумать, что спросить у этой
пенсионной вши с пуделем. И я сдался. Плюнул под ноги и поехал
к Квочкину за разгадкой...


В дежурной части на проходе меня остановил милиционер.
Просто ужас! Никуда войти нельзя без скандала.
-- Сегодня майор Квочкин не принимает.
-- Меня примет. Позвоните ему.
-- А вы по делу или по личному?
-- По личному делу. Он пригласил машину обмывать.
Милиционер освободил дорогу.
В кабинете Квочкина сидели еще четыре чина, а на столе
стояло в два раза больше бутылок. Под столом, но без пробок, --
столько же. Говорили громко, и еще в коридоре я понял, что и
тут не чураются патриотических тем.
-- Ну в какой еще стране таким дуракам, как мы с тобой,
дали бы диплом о высшем образовании? Просто так, под расписку о
невыезде?
-- Угу, -- пробурчали в ответ.
Я вошел и сел на крайний стул. Квочкин, наконец, меня
заметил и сказал:
-- Заходи.
-- Спасибо, -- сказал я.
-- Выпей за мою "пятерку" редиска ты эдакая, -- сказал он,
протягивая стакан водки.
-- Один, что ли? Не чокаясь? Как на поминках?
Квочкин согласно кивнул и налил всем. Потом дружно
похрустели парниковыми огурцами.
-- Ты бы хоть нас познакомил, -- сказал лейтенант
Квочкину.
-- Это мой друг, на контору пишет.
-- В каком смысле?
-- В каком скажешь, в таком и напишет, -- ответил Квочкин,
наливая по кругу.
Я обиделся и решил скорей перейти к делу, чтобы уйти.
-- Так кто убийца? Скажешь мне, наконец.
-- Да какая разница! -- ответил Квочкин. -- Пей для
укрепления организма.
-- Ты же его завтра арестовываешь!
-- Ну?
-- А мне нужно сегодня знать, иначе плакали наши... сам
знаешь что.
-- Тогда я сегодня арестую, ордер у меня выписан, тут
где-то в столе.
-- В таком виде только арестовывать!
-- Я в любом виде арестую.
-- Перестань куражиться, -- сказал я.
-- Не знаю, что это такое, -- ответил Квочкин и снял
трубку внутреннего телефона: -- Четырех человек и две машины на
выезд.
Он встал, пошатываясь, вынул пистолет, пощелкал затвором и