Страница:
Правда, через несколько лет он (без особых декларативных заявлений) пришел к мысли, что основой такого государства должна быть русская культура, а первым среди равных — русский народ.
Следует отметить, что Сталин не прилагал усилий к созданию культа своей личности. Да и как можно организовать действительный, а не показной культ? Он поступил более хитро или, если угодно, мудро: формируя культ Ленина, а себя называя его скромным учеником.
В этом отношении он принципиально отличался от Гитлера, который поистине упивался своей ролью фюрера, вождя, пророка. О поведении Сталина такого не скажешь. Тем не менее его 50-летний юбилей в 1929 году прошел с необычайной помпой, которую Рютин справедливо называл отвратительной: «Тысячи самых подлых, гнусных, холуйски-раболепных резолюций, приветствий от „масс“, состряпанных вымуштрованным партийным, профсоюзным и советским аппаратом, адресованных „дорогому вождю“, „лучшему ученику Ленина“, „гениальному теоретику“; десятки статей в „Правде“, в которых многие авторы объявляли себя учениками Сталина… — таков основной фон юбилея». А чуть выше тот же Рютин (но уже без доказательств) утверждал: «В теоретическом отношении Сталин показал себя за последние годы полнейшим ничтожеством, но как интриган и политический комбинатор он обнаружил блестящие „таланты“. После смерти Ленина он наглел с каждым днем».
А чуть дальше следует сокрушительная характеристика: «Ограниченный и хитрый, властолюбивый и мстительный, вероломный и завистливый, лицемерный и наглый, хвастливый и упрямый — Хлестаков и Аракчеев, Нерон и граф Калиостро — такова идейно-политическая и духовная физиономия Сталина». (Полезно заметить, что даже этот яростный враг вождя не приписывает ему параноидальных черт, напротив, подчеркивает его полнейшую вменяемость.)
Чем же объясняет Рютин (и не он один) феномен сталинского культа? «Он пришел к своему теперешнему безраздельному господству путем хитрых комбинаций, опираясь на кучку верных ему людей и аппарат, и с помощью одурачивания масс».
Мнение достаточно распространенное и очень сомнительное. Ведь любой руководитель государства, а в особенности демократического, приходит к власти путем хитрых махинаций, опираясь на кучку верных ему людей, а правит, используя государственный аппарат и — в той или иной мере — методы одурачивания масс.
Подлинный устойчивый авторитет не может долго держаться только на запугивании. Да и для того, чтобы так запугать народные массы, чтобы они восхваляли тирана, требуются какие-то особенные действия и особенные народы. Так не бывает. В подобных случаях скорее «народ безмолвствует», по точной реплике Пушкина.
Сталин был проницательным правителем. Секрет своего авторитета он не скрывал: «Чтобы поднять рабочий класс на трудовой подъем и соревнование и организовать развернутое наступление, надо было, прежде всего, похоронить буржуазную теорию троцкизма о невозможности построения социализма в нашей стране». И о непопулярности правого уклона он тоже высказался вполне определенно и убедительно: «Было бы глупо думать, что наш рабочий класс, проделавший три революции, пойдет на трудовой энтузиазм и массовое ударничество ради того, чтобы унавозить почву для капитализма».
Дело в том, что в последовательности исторических событий складывается своеобразная цепь, которая сковывает общество, вынуждает его следовать определенным путем, предпринимать определенные действия. (Сходным образом судьба каждого человека во многом определяется чередой поступков, и чем серьезнее поступки, тем существенней они определяют последующий жизненный путь.)
Победив в Гражданской войне, российский народ, а конкретнее — рабочий класс превратился в заложника своей победы. Вступив на неизведанный в истории путь развития, пришлось, как мы уже прежде говорили, опираться на веру в авторитеты и вождей. Такова стратегия поведения в неопределенности. Культ личности был объективно необходим для общества данного типа на данном этапе его развития. Сталин, получивший религиозное образование в юности, если не понимал, то чувствовал необходимость культа личности для консолидации общества. И сам тоже становился заложником этого культа.
Такими представляются нам объективные причины появления «вождизма» в советском обществе на решающих этапах его развития. Никакие ухищрения Сталина или любого другого правителя не смогли бы организовать его культ искусственно, а тем более насильно.
Рютин выступил в роли мальчика в сказке Андерсена, который крикнул: «А король-то голый!» Однако на этот раз получилась не так, как в сказке. Король был голым только под своим одеянием. Это одеяние было выделано не ловкими жуликами-портняжками, но исторической необходимостью и теми успехами, которые были достигнуты страной под его руководством. Их признавали даже недруги Советского Союза. Вот что было написано в американском журнале «Нейшн» в ноябре 1932 года: «Четыре года пятилетнего плана принесли с собой поистине замечательные достижения. Советский Союз работал с интенсивностью военного времени над созидательной задачей построения основ новой жизни. Лицо страны меняется буквально до неузнаваемости».
Или такое свидетельство английского журнала «Форвард»: «СССР строит новое общество на здоровых основах. Чтобы осуществить эту цель, надо подвергаться риску, надо работать с энтузиазмом, с такой энергией, какой мир до сих пор не знал, надо бороться с огромнейшими трудностями, неизбежными при стремлении построить социализм в обширной стране, изолированной от остального мира».
К пользе для СССР изоляция эта была не абсолютной. Так, еще в 1928 году было заключено 49 договоров с крупными капиталистическими фирмами. Но главным был, безусловно, труд советских людей. За пятилетку было возведено полторы тысячи промышленных предприятий, у которых концентрировались рабочие поселки и города (Магнитогорск, Кузнецк, Комсомольск-на-Амуре, Хибиногорск и др.). Объем промышленного производства возрос в 2,7 раза по сравнению с 1913 годом, и почти всю продукцию давали социалистические предприятия. Численность рабочих возросла за пятилетку почти вдвое (с 11,6 до 22,9 млн. человек). Зарплата выросла вдвое при стабильном рубле. Число студентов технических вузов увеличилось с 48,9 тыс. до 233,5 тыс. человек.
Большое внимание было уделено развитию Украины. Там за пятилетку ввели в строй 400 предприятий (в том числе Днепрогэс, Харьковский тракторный, Краматорский завод тяжелого машиностроения). Об этом тоже теперь не принято упоминать, возможно потому, что после отделения Украины от России ее экономический потенциал за десятилетие не только не вырос, а упал; и это при уже созданной в 30-е годы мощной производственной базе!
За первую «сталинскую» пятилетку, пусть даже недовыполненную, страна сделала мощный рывок вперед, и ее достижения стали очевидны и для ее трудящихся, и для тех многочисленных приезжих предпринимателей, журналистов, писателей, делегаций. И все это — на контрастном фоне экономического кризиса, обрушившегося на развитые индустриальные державы!
Как видим, основания для культа личности Сталина имелись вполне реальные. И это обстоятельство вызывало озлобление у его врагов, мешавшее понять причины такого явления. Как ни отвратителен сам по себе культ личности, но у него имелись, как мы могли убедиться, причины не только умозрительные, основанные на общих представлениях о жизни общества, но и реально-материальные.
Впрочем, взлет культа личности Сталина приходится на более поздние сроки. А пока, в первой половине 33-го года, несмотря на значительные достижения в социалистическом строительстве, ему приходилось предпринимать немалые усилия для того, чтобы обеспечить единство партийного руководства и сохранить в дальнейшем «интенсивность военного времени» при строительстве могучего индустриально развитого государства на социалистической, а не капиталистической основе.
Но чем ощутимей и неопровержимей становились успехи СССР на этом пути, чем выше поднимался авторитет Сталина, тем больше было причин для его врагов прибегать к террористическим методам. До сих пор были вполне резонные ожидания скорого краха генеральной линии Сталина: чем хуже, тем лучше. Но теперь, когда перемены к лучшему произошли, а трагический голод 1932—1933 годов был пережит страной без социальной катастрофы, надежд на естественное устранение Сталина оставалось совсем мало. Нужны были радикальные меры.
Однако на «советских Брутов» был явный дефицит. Культ Сталина, в отличие от культа Цезаря, осуществляла не кучка его сторонников и сообщников. Он был если не всенародным, то поддерживался большей частью общества, прежде всего ведущей в ту пору социальной группой — рабочим классом.
Но главное — что принесет такая акция? Кроме почти неминуемой смерти ее исполнителям. А затем? Ведь большинство Политбюро оставалось бы сталинским, а его генеральная линия оставалась бы неизменной, так как была принята и одобрена всеми руководящими органами страны. Тогда надо было бы признать, что весь курс на социалистическое строительство в одной стране, на индустриализацию, на выполнение очередного пятилетнего плана — весь этот курс ошибочен… Однако факты в рассматриваемое время свидетельствовали о прямо противоположном.
В этом смысле С.М. Киров имел все основания заявить в феврале 1933 года: «Сейчас всякое оппозиционное отклонение от генеральной линии нашей партии ведет гораздо дальше, чем в предшествующие годы… прямо и непосредственно ведет в лагерь контрреволюции».
Следовательно, наиболее разумной стратегией следовало считать не убийство Сталина (он погиб бы как герой, на гребне славы и в ореоле успехов), а устранение его ближайших сподвижников. Так мы вновь приходим к тому выводу, что убийство Кирова было бы самой целесообразной акцией противников сталинизма.
Означает ли это, что Киров пал жертвой контрреволюционного, антисоветского, антипартийного или хотя бы антисталинского заговора?
Попытаемся в этом разобраться.
Верный сталинец
Выстрелы в Смольном
Следует отметить, что Сталин не прилагал усилий к созданию культа своей личности. Да и как можно организовать действительный, а не показной культ? Он поступил более хитро или, если угодно, мудро: формируя культ Ленина, а себя называя его скромным учеником.
В этом отношении он принципиально отличался от Гитлера, который поистине упивался своей ролью фюрера, вождя, пророка. О поведении Сталина такого не скажешь. Тем не менее его 50-летний юбилей в 1929 году прошел с необычайной помпой, которую Рютин справедливо называл отвратительной: «Тысячи самых подлых, гнусных, холуйски-раболепных резолюций, приветствий от „масс“, состряпанных вымуштрованным партийным, профсоюзным и советским аппаратом, адресованных „дорогому вождю“, „лучшему ученику Ленина“, „гениальному теоретику“; десятки статей в „Правде“, в которых многие авторы объявляли себя учениками Сталина… — таков основной фон юбилея». А чуть выше тот же Рютин (но уже без доказательств) утверждал: «В теоретическом отношении Сталин показал себя за последние годы полнейшим ничтожеством, но как интриган и политический комбинатор он обнаружил блестящие „таланты“. После смерти Ленина он наглел с каждым днем».
А чуть дальше следует сокрушительная характеристика: «Ограниченный и хитрый, властолюбивый и мстительный, вероломный и завистливый, лицемерный и наглый, хвастливый и упрямый — Хлестаков и Аракчеев, Нерон и граф Калиостро — такова идейно-политическая и духовная физиономия Сталина». (Полезно заметить, что даже этот яростный враг вождя не приписывает ему параноидальных черт, напротив, подчеркивает его полнейшую вменяемость.)
Чем же объясняет Рютин (и не он один) феномен сталинского культа? «Он пришел к своему теперешнему безраздельному господству путем хитрых комбинаций, опираясь на кучку верных ему людей и аппарат, и с помощью одурачивания масс».
Мнение достаточно распространенное и очень сомнительное. Ведь любой руководитель государства, а в особенности демократического, приходит к власти путем хитрых махинаций, опираясь на кучку верных ему людей, а правит, используя государственный аппарат и — в той или иной мере — методы одурачивания масс.
Подлинный устойчивый авторитет не может долго держаться только на запугивании. Да и для того, чтобы так запугать народные массы, чтобы они восхваляли тирана, требуются какие-то особенные действия и особенные народы. Так не бывает. В подобных случаях скорее «народ безмолвствует», по точной реплике Пушкина.
Сталин был проницательным правителем. Секрет своего авторитета он не скрывал: «Чтобы поднять рабочий класс на трудовой подъем и соревнование и организовать развернутое наступление, надо было, прежде всего, похоронить буржуазную теорию троцкизма о невозможности построения социализма в нашей стране». И о непопулярности правого уклона он тоже высказался вполне определенно и убедительно: «Было бы глупо думать, что наш рабочий класс, проделавший три революции, пойдет на трудовой энтузиазм и массовое ударничество ради того, чтобы унавозить почву для капитализма».
Дело в том, что в последовательности исторических событий складывается своеобразная цепь, которая сковывает общество, вынуждает его следовать определенным путем, предпринимать определенные действия. (Сходным образом судьба каждого человека во многом определяется чередой поступков, и чем серьезнее поступки, тем существенней они определяют последующий жизненный путь.)
Победив в Гражданской войне, российский народ, а конкретнее — рабочий класс превратился в заложника своей победы. Вступив на неизведанный в истории путь развития, пришлось, как мы уже прежде говорили, опираться на веру в авторитеты и вождей. Такова стратегия поведения в неопределенности. Культ личности был объективно необходим для общества данного типа на данном этапе его развития. Сталин, получивший религиозное образование в юности, если не понимал, то чувствовал необходимость культа личности для консолидации общества. И сам тоже становился заложником этого культа.
Такими представляются нам объективные причины появления «вождизма» в советском обществе на решающих этапах его развития. Никакие ухищрения Сталина или любого другого правителя не смогли бы организовать его культ искусственно, а тем более насильно.
Рютин выступил в роли мальчика в сказке Андерсена, который крикнул: «А король-то голый!» Однако на этот раз получилась не так, как в сказке. Король был голым только под своим одеянием. Это одеяние было выделано не ловкими жуликами-портняжками, но исторической необходимостью и теми успехами, которые были достигнуты страной под его руководством. Их признавали даже недруги Советского Союза. Вот что было написано в американском журнале «Нейшн» в ноябре 1932 года: «Четыре года пятилетнего плана принесли с собой поистине замечательные достижения. Советский Союз работал с интенсивностью военного времени над созидательной задачей построения основ новой жизни. Лицо страны меняется буквально до неузнаваемости».
Или такое свидетельство английского журнала «Форвард»: «СССР строит новое общество на здоровых основах. Чтобы осуществить эту цель, надо подвергаться риску, надо работать с энтузиазмом, с такой энергией, какой мир до сих пор не знал, надо бороться с огромнейшими трудностями, неизбежными при стремлении построить социализм в обширной стране, изолированной от остального мира».
К пользе для СССР изоляция эта была не абсолютной. Так, еще в 1928 году было заключено 49 договоров с крупными капиталистическими фирмами. Но главным был, безусловно, труд советских людей. За пятилетку было возведено полторы тысячи промышленных предприятий, у которых концентрировались рабочие поселки и города (Магнитогорск, Кузнецк, Комсомольск-на-Амуре, Хибиногорск и др.). Объем промышленного производства возрос в 2,7 раза по сравнению с 1913 годом, и почти всю продукцию давали социалистические предприятия. Численность рабочих возросла за пятилетку почти вдвое (с 11,6 до 22,9 млн. человек). Зарплата выросла вдвое при стабильном рубле. Число студентов технических вузов увеличилось с 48,9 тыс. до 233,5 тыс. человек.
Большое внимание было уделено развитию Украины. Там за пятилетку ввели в строй 400 предприятий (в том числе Днепрогэс, Харьковский тракторный, Краматорский завод тяжелого машиностроения). Об этом тоже теперь не принято упоминать, возможно потому, что после отделения Украины от России ее экономический потенциал за десятилетие не только не вырос, а упал; и это при уже созданной в 30-е годы мощной производственной базе!
За первую «сталинскую» пятилетку, пусть даже недовыполненную, страна сделала мощный рывок вперед, и ее достижения стали очевидны и для ее трудящихся, и для тех многочисленных приезжих предпринимателей, журналистов, писателей, делегаций. И все это — на контрастном фоне экономического кризиса, обрушившегося на развитые индустриальные державы!
Как видим, основания для культа личности Сталина имелись вполне реальные. И это обстоятельство вызывало озлобление у его врагов, мешавшее понять причины такого явления. Как ни отвратителен сам по себе культ личности, но у него имелись, как мы могли убедиться, причины не только умозрительные, основанные на общих представлениях о жизни общества, но и реально-материальные.
Впрочем, взлет культа личности Сталина приходится на более поздние сроки. А пока, в первой половине 33-го года, несмотря на значительные достижения в социалистическом строительстве, ему приходилось предпринимать немалые усилия для того, чтобы обеспечить единство партийного руководства и сохранить в дальнейшем «интенсивность военного времени» при строительстве могучего индустриально развитого государства на социалистической, а не капиталистической основе.
Но чем ощутимей и неопровержимей становились успехи СССР на этом пути, чем выше поднимался авторитет Сталина, тем больше было причин для его врагов прибегать к террористическим методам. До сих пор были вполне резонные ожидания скорого краха генеральной линии Сталина: чем хуже, тем лучше. Но теперь, когда перемены к лучшему произошли, а трагический голод 1932—1933 годов был пережит страной без социальной катастрофы, надежд на естественное устранение Сталина оставалось совсем мало. Нужны были радикальные меры.
Однако на «советских Брутов» был явный дефицит. Культ Сталина, в отличие от культа Цезаря, осуществляла не кучка его сторонников и сообщников. Он был если не всенародным, то поддерживался большей частью общества, прежде всего ведущей в ту пору социальной группой — рабочим классом.
Но главное — что принесет такая акция? Кроме почти неминуемой смерти ее исполнителям. А затем? Ведь большинство Политбюро оставалось бы сталинским, а его генеральная линия оставалась бы неизменной, так как была принята и одобрена всеми руководящими органами страны. Тогда надо было бы признать, что весь курс на социалистическое строительство в одной стране, на индустриализацию, на выполнение очередного пятилетнего плана — весь этот курс ошибочен… Однако факты в рассматриваемое время свидетельствовали о прямо противоположном.
В этом смысле С.М. Киров имел все основания заявить в феврале 1933 года: «Сейчас всякое оппозиционное отклонение от генеральной линии нашей партии ведет гораздо дальше, чем в предшествующие годы… прямо и непосредственно ведет в лагерь контрреволюции».
Следовательно, наиболее разумной стратегией следовало считать не убийство Сталина (он погиб бы как герой, на гребне славы и в ореоле успехов), а устранение его ближайших сподвижников. Так мы вновь приходим к тому выводу, что убийство Кирова было бы самой целесообразной акцией противников сталинизма.
Означает ли это, что Киров пал жертвой контрреволюционного, антисоветского, антипартийного или хотя бы антисталинского заговора?
Попытаемся в этом разобраться.
Верный сталинец
Завершивший 1-ю пятилетку XVII партсъезд с немалым основанием был назван «Съездом победителей». В составе Политбюро на нем не произошло изменений. А вот ЦК, его Организационное бюро и секретариат значительно изменили свой состав. Этим Сталин еще более упрочил свои позиции в руководстве страной и партией.
В эти особо важные органы, руководившие подбором и расстановкой кадров, повседневной работой, «текучкой», был избран С.М. Киров. Ему было поручено руководить организационной работой партии и массовых организаций.
Сделаем небольшое отступление. Стал трафаретным упрек Сталина в том, что он, завзятый «аппаратчик», создатель бюрократической системы, совершал хитроумные кадровые перестановки с целью упрочить свое руководящее положение и проводить свою политику.
В этом его обвинял, помнится, еще Троцкий. И был прав по существу: Сталин действительно был умелым создателем и руководителем партийного и государственного аппарата (в СССР они были тесно переплетены), а не пламенным трибуном-демагогом. Но только это следует считать его достоинством как руководителя, а не недостатком. Если не умеешь подбирать кадры и работать с ними, если чураешься постоянной организационной работы, если готов только давать указания и требовать их выполнения, приказывать и карать за ошибки, то ты — плохой руководитель. И партийные верхи поступили совершенно верно, отдав предпочтение Сталину, а не Троцкому.
…Итак, теперь коснемся личности другого руководителя — Сергея Мироновича Кирова. Он принадлежал к тем редким, считанным членам и кандидатам в члены Политбюро, не допускавшим ни левого, ни правого уклона. Более того, левые, особенно находившиеся в эмиграции, относились к нему с ненавистью.
Троцкий имел для этого и личные основания. Все узловые моменты кировской карьеры, все этапы возвышения Сергея Мироновича были так или иначе связаны с политическими крушениями Троцкого или его сторонников.
Конфликт наркомвоенмора Троцкого с Реввоенсоветом XI Красной армии изрядно потрепал ему нервы еще в Гражданскую войну. В 1921 году Киров, выдвинутый Лениным и Сталиным, сменил на посту руководителя Азербайджанской компартии и Бакинской парторганизации троцкиста Г.Н. Каменского.
В 1926 году именно Киров на октябрьском пленуме ЦК предложил вывести Троцкого из состава Политбюро, Каменева из кандидатов в члены Политбюро и снять Зиновьева с поста председателя Коминтерна. Эти предложения были приняты. Что касается зиновьевцев, то их в Ленинграде Киров исключал из партии тысячами.
Имели на него «зуб» и правые. Их поражение в 1929— 1930 годах было в значительной мере обусловлено тем, что Киров вычистил Ленинградское руководство от их сторонников (снял Н.К. Антипова — 2-го секретаря в Ленинграде, Н.Д. Комарова — председателя Ленсовета и прочих).
Непростым было положение Кирова и в центристской группировке партии. По свидетельствам современников, очень напряженными были его отношения с Л.М. Кагановичем, чьи позиции в Оргбюро и Секретариате ЦК после избрания на XVII съезде в них Кирова оказались очень ослабленными. К этому добавлялось традиционное соперничество двух столиц: Каганович возглавлял Московскую партийную организацию, а Киров — Ленинградскую.
Недавняя работа О.В. Хлевнюка «Сталин и Орджоникидзе. Конфликты в Политбюро» (1993), основанная на документах, заставляет серьезно усомниться в версии о личной трогательной дружбе Кирова и Г.К. Орджоникидзе, которая была пущена в ход супругой Григория Константиновича. По этой версии, Киров, приезжая в Москву, всегда останавливался на квартире Орджоникидзе. А по опубликованным отрывкам из воспоминаний начальника охраны Сталина Н.С. Власика, написанным в 1950—1960-е годы, Киров в каждый свой приезд в Москву останавливался на квартире… Сталина. А вот документы из архива Кагановича свидетельствуют о дружбе между ним и Орджоникидзе.
Все имеющиеся свидетельства указывают на то, что Сергей Миронович не был двуличным человеком, не лицемерил и не пресмыкался перед Сталиным, но был его верным честным соратником. 17 декабря 1929 года на пленуме Ленинградского обкома ВКП(б) Киров одним из первых провозгласил здравицы накануне пятидесятилетнего юбилея Сталина:
«Если кто-нибудь прямолинейно и твердо, действительно по-ленински, невзирая ни на что, отстаивал и отстаивает принципы ленинизма, так это именно товарищ Сталин…
Надо сказать прямо, что с того времени, когда Сталин занял руководящую роль в ЦК, вся работа нашей партийной организации безусловно окрепла…
Пусть наша партия и впредь под этим испытанным, твердым, надежным руководством идет и дальше от победы к победе».
Киров не был лукавым царедворцем. Он действительно был не только предан, но и дружен со Сталиным, поддерживая хорошие отношения с некоторыми другими руководителями страны. Вот, например, что писал он Орджоникидзе в марте 1926 года:
«Я, брат, провалялся неделю из-за гриппа. Дурацкая болезнь, температура доходила до 40,6. Еще и сейчас не очухался как следует.
Неделю назад был в Москве один день. Сталина застал в постели, у него тоже грипп (не от него ли заразился Киров? — Авт.). Много говорили о нашем хозяйстве, о финансах. Очень много открывается интересного, а лучше сказать печального. По словам Coco, дело определенно выправляется и несомненно, по его мнению, выправится».
О том, что Киров не любил торжественных встреч и славословий, свидетельствует, в частности, его телеграмма в сентябре 1934 года, когда он находился на вершине своей карьеры: «Алма-Ата. Молния. Мирзояну. Случайно стало известно, что на вокзале Алма-Ата готовится встреча. Если это так, категорически протестую. Настаиваю никаких встреч, рапортов и пр.».
Наконец, следует отметить, что Киров, в отличие, скажем, от Кагановича или Хрущева, не был сторонником крутых мер по отношению к оппозиционерам. Это отчасти по его настоянию был поначалу избавлен от расстрела Рютин. Или такой случай.
Арестованный в 1935 году начальник Ленинградского управления НКВД ФД. Медведь, в частности, показал:
«В оперативных списках, представленных мной для согласования с обкомом ВКП(б) на ликвидацию бывших представителей троцкистско-зиновьевской оппозиции, ведущих контрреволюционную работу в 1933 году, по агентурным материалам секретно-политического отдела, были Румянцев, Левин и другие, фамилии коих я сейчас точно не помню. При согласовании мною оперативного списка с товарищем Кировым, товарищ Киров не санкционировал арест Румянцева и Левина, в частности, он имел в виду поговорить лично с Румянцевым».
А вот многие оппозиционеры, прежде всего сторонники Зиновьева в Ленинграде, относились к Кирову с неприязнью, а то и ненавистью. Вот что Киров писал жене в январе 1926 года:
«Произошло то, что намечалось несколько раз, то есть меня из Баку берут и переводят в Ленинград, где теперь происходит невероятная склока (имеется в виду борьба с зиновьевцами. — Авт.)…
Во время съезда нас с Серго посылали туда с докладами, обстановка невозможная. Отсюда ты должна понять, как мне трудно ехать. Я делал все к тому, чтобы отделаться, но ничего не помогло. Удержусь я там или нет, — не знаю. Если выгонят, то вернусь в Баку».
«Приехали позавчера в Ленинград, встретили нас здесь весьма и весьма холодно. Положение здесь очень тяжелое».
Несколькими днями позже он уточняет: «Положение здесь отчаянное, такого я не видел никогда».
О том, какой культ личности Зиновьева существовал тогда в Ленинграде, можно судить по приветствию, адресованному ему от XI губернской Ленинградской конференции РЛКСМ:
«Григорий Евсеевич! XI губконференция РЛКСМ в день своего открытия приветствует Вас как вождя и руководителя Ленинского комсомола и в частности Ленинградской организации РЛКСМ. Примером твердокаменного большевика, надежнейшего ученика Ленина являетесь Вы для нас — молодого большевистского поколения».
Понятно, выспренние слова в адрес высокого начальства были тогда в ходу, почти как обязательная форма обращения. Тем не менее и без того в Ленинградских партийной и комсомольской организациях руководили почти сплошь ставленники и сторонники Зиновьева.
Вот фрагмент письма членов зиновьевской оппозиции Кирову (декабрь 1926 года):
«Тов. Киров, а тебе мы, оппозиционеры, заявляем: перестань барствовать, мы знаем, где ты живешь. И если поедешь в автомобиле, то мы, оппозиционеры, в одно прекрасное время будем ловить таких паразитов, как ты, тов. Киров… и мы вас всех, паразитов, постараемся уничтожить».
Стиль определенно показывает стремление автора (или авторов) запугать Кирова. Обращение «тов.» показывает, что пишут действительно члены партии.
Готовились ли в действительности покушения на Кирова? Об этом судить трудно. Но безусловно врагов его в Ленинграде (да и за его пределами тоже) было немало.
Когда многие исследователи в наше время стараются разгадать тайну убийства Кирова, а вдобавок критикуют или даже вовсе отвергают версии, которые предлагались в то время официальными органами, то при этом почему-то забывается, что вообще при расследовании серьезного преступления принято исходить из принципа: кому это надо, выгодно?
И тут выясняется, что многим людям и организациям была выгодна смерть Кирова. Это обстоятельство чрезвычайно затрудняет поиски тех (или того) конкретных исполнителей, которые спланировали и совершили это преступление.
Вот письмо студента Ленинградского инженерного института путей сообщений С.М. Логинова, отправленное Кирову 2 июля 1933 года:
«Т. Киров! Извините меня, что я у Вас отрываю драгоценные минуты от Вашей работы, но это сообщение я не могу не послать Вам. Дело вот в чем. Однажды на представлении в цирке (числа не упоминаю) я сидел по соседству (по внешнему виду) с двумя иностранцами, от которых случайно, невольно подслушал некоторые слова и фразы. Они говорили по-немецки, но я сидел рядом и по-немецки, хотя и не хорошо, но понимаю. Они долго упоминали Вашу фамилию… и фразу, которую передаю не полностью: „При отъезде его с Балтвокзала в марте ты будь готов“, т.е., как потом я узнал, при отъезде на дачу или в дом отдыха…
И после я много уловил слов вроде военных складов заводов в ряде наших городов. В общем люди были сильно подозрительны…
К вам обращаюсь потому, что против Вас затеян шантаж. Лично сообщить не могу, ибо не пропустили, в ГПУ также не пустили… Заканчивая, я хочу лишь сказать, что Вы должны быть осторожнее при выездах, а особенно с Балтийского вокзала, если Вы выезжаете с него, ибо они этот вокзал упоминали. Может быть, я ошибаюсь во всем этом, но все-таки, по-моему — нет. Ну пока все».
Письмо это не производит впечатления фальсификации или записок сумасшедшего. Как мы позже убедимся, эти таинственные «иностранцы», говорившие по-немецки, вполне могли быть секретными сотрудниками РОВС или германских спецслужб. Вообще, «немецкий след» в деле Кирова прослеживается достаточно отчетливо.
Из предлагающихся версий, выдвинутых исследователями, есть и довольно экзотическая. Работник Комитета партийного контроля Романов, принимавший участие в расследовании убийства Кирова, а затем собиравший любую информацию по этой теме, высказывал убеждение, что это дело рук английской разведки. Он исходит из «стиля» преступления: тщательной продуманности деталей, методике исполнения, подготовке прикрытия.
Какой смысл для спецслужб Великобритании имела эта акция? Они последовательно убирали многообещающих деятелей компартии, мешавших продвижению наверх их агентуры. Романов имел в виду Л.П. Берию, который, по его мнению, был связан с английской контрразведкой еще со времен Гражданской войны.
Если такую версию и нельзя исключить, то она выглядит не слишком правдоподобной. В момент убийства Кирова Берия был далек от вершин власти. А позже, судя по имеющимся сведениям, он едва не угодил в мясорубку «ежовщины», удержавшись буквально на краю бездны. И до этого были признаки того, что он отнюдь не двигался наверх. В 1936 году он в одной из своих речей говорил о критике, которой подверг Сталин руководство компартии Грузии, которое он возглавлял. В том же году была расформирована Закавказская федерация и распущен Заккрайком, которым руководил Берия. Сфера его власти в Закавказье сузилась и была восстановлена только спустя полтора года, после разгрома ЦК компартии Армении осенью 1937 года.
Вообще-то для любых террористов Киров был доступной мишенью. В отличие от остальных членов Политбюро он был очень общительным, тяготился охраной и даже однажды сбежал от нее. К нему можно было подобраться быстро и легко.
Но может быть, оппозиционеры со временем прониклись уважением и доверием к Сергею Мироновичу, который, в отличие от Сталина, был, как порой говорят, либеральней и гуманней? В таком случае стало бы очевидно, что сталинская «чистка партии», проведенная после убийства Кирова, не имела никаких объективных оснований, а была вызвана лишь стремлением генсека избавиться от всех тех, кто мешал или хотя бы мог помешать его единовластию.
Нет, в ленинградских партийных и комсомольских чистках 1926—1932 годов, проводимых по указанию и под руководством Кирова, пострадали тысячи оппозиционеров. Тогда же стали создаваться в райкомах списки участников троцкистско-зиновьевской оппозиции или подозреваемых в этом. Они составлялись по определенной форме и направлялись в обком партии Кирову. Таким образом, вполне могли быть желающие отомстить ему за эти «чистки».
У Кирова была неплохо налажена слежка за «неблагонадежными». Как признавался один бывший оперуполномоченный Ленинградского ОГПУ, «у нас везде были осведомители, в том числе и в партийных органах… Мы точно знали, кто и где ведет антисоветские разговоры, плохо отзывается о Сталине. На каждого вели формуляры. Агенты были под кличками. Мой человек была женщина „Елена Сергеевна“ — жена ответственного работника, беспартийная».
Кстати, упомянутые выше списки имели «Примечания», где сообщались результаты наблюдений за подозреваемыми. Там были такие пометки: «ничем себя не проявляет», «полностью отошел от оппозиции», «в н/в секретарь ячейки», «выбыл в Красную Армию», «ведет себя хорошо» и т.д. Некоторые из тех, кто был занесен в эти списки, проходили по делу «Ленинградского центра».
Таким образом, вряд ли можно сомневаться в том, что Киров во многом, если не во всем, был верным сталинцем, и его смерти могли желать многие оппозиционеры. Но это, конечно же, еще не доказывает их прямого участия в его убийстве. Мы попытаемся проанализировать некоторые документы относящиеся к данному делу. Сразу скажем, что мы далеки от надежды разобраться в нем досконально и вынести приговор его организаторам и участникам. Да это и не входит в нашу задачу. Для нашей темы важно, что убийство Кирова так или иначе связано с антисталинизмом. Если исключить личные мотивы убийства (о них мы, конечно же, упомянем), то три других «следа» вполне могли привести и к покушению на Сталина:
заговор непримиримых оппозиционеров, акция, организованная РОВС, результат действий германских спецслужб. Но прежде чем рассмотреть наиболее вероятные версии, обратимся к документам, касающимся самого убийства.
В эти особо важные органы, руководившие подбором и расстановкой кадров, повседневной работой, «текучкой», был избран С.М. Киров. Ему было поручено руководить организационной работой партии и массовых организаций.
Сделаем небольшое отступление. Стал трафаретным упрек Сталина в том, что он, завзятый «аппаратчик», создатель бюрократической системы, совершал хитроумные кадровые перестановки с целью упрочить свое руководящее положение и проводить свою политику.
В этом его обвинял, помнится, еще Троцкий. И был прав по существу: Сталин действительно был умелым создателем и руководителем партийного и государственного аппарата (в СССР они были тесно переплетены), а не пламенным трибуном-демагогом. Но только это следует считать его достоинством как руководителя, а не недостатком. Если не умеешь подбирать кадры и работать с ними, если чураешься постоянной организационной работы, если готов только давать указания и требовать их выполнения, приказывать и карать за ошибки, то ты — плохой руководитель. И партийные верхи поступили совершенно верно, отдав предпочтение Сталину, а не Троцкому.
…Итак, теперь коснемся личности другого руководителя — Сергея Мироновича Кирова. Он принадлежал к тем редким, считанным членам и кандидатам в члены Политбюро, не допускавшим ни левого, ни правого уклона. Более того, левые, особенно находившиеся в эмиграции, относились к нему с ненавистью.
Троцкий имел для этого и личные основания. Все узловые моменты кировской карьеры, все этапы возвышения Сергея Мироновича были так или иначе связаны с политическими крушениями Троцкого или его сторонников.
Конфликт наркомвоенмора Троцкого с Реввоенсоветом XI Красной армии изрядно потрепал ему нервы еще в Гражданскую войну. В 1921 году Киров, выдвинутый Лениным и Сталиным, сменил на посту руководителя Азербайджанской компартии и Бакинской парторганизации троцкиста Г.Н. Каменского.
В 1926 году именно Киров на октябрьском пленуме ЦК предложил вывести Троцкого из состава Политбюро, Каменева из кандидатов в члены Политбюро и снять Зиновьева с поста председателя Коминтерна. Эти предложения были приняты. Что касается зиновьевцев, то их в Ленинграде Киров исключал из партии тысячами.
Имели на него «зуб» и правые. Их поражение в 1929— 1930 годах было в значительной мере обусловлено тем, что Киров вычистил Ленинградское руководство от их сторонников (снял Н.К. Антипова — 2-го секретаря в Ленинграде, Н.Д. Комарова — председателя Ленсовета и прочих).
Непростым было положение Кирова и в центристской группировке партии. По свидетельствам современников, очень напряженными были его отношения с Л.М. Кагановичем, чьи позиции в Оргбюро и Секретариате ЦК после избрания на XVII съезде в них Кирова оказались очень ослабленными. К этому добавлялось традиционное соперничество двух столиц: Каганович возглавлял Московскую партийную организацию, а Киров — Ленинградскую.
Недавняя работа О.В. Хлевнюка «Сталин и Орджоникидзе. Конфликты в Политбюро» (1993), основанная на документах, заставляет серьезно усомниться в версии о личной трогательной дружбе Кирова и Г.К. Орджоникидзе, которая была пущена в ход супругой Григория Константиновича. По этой версии, Киров, приезжая в Москву, всегда останавливался на квартире Орджоникидзе. А по опубликованным отрывкам из воспоминаний начальника охраны Сталина Н.С. Власика, написанным в 1950—1960-е годы, Киров в каждый свой приезд в Москву останавливался на квартире… Сталина. А вот документы из архива Кагановича свидетельствуют о дружбе между ним и Орджоникидзе.
Все имеющиеся свидетельства указывают на то, что Сергей Миронович не был двуличным человеком, не лицемерил и не пресмыкался перед Сталиным, но был его верным честным соратником. 17 декабря 1929 года на пленуме Ленинградского обкома ВКП(б) Киров одним из первых провозгласил здравицы накануне пятидесятилетнего юбилея Сталина:
«Если кто-нибудь прямолинейно и твердо, действительно по-ленински, невзирая ни на что, отстаивал и отстаивает принципы ленинизма, так это именно товарищ Сталин…
Надо сказать прямо, что с того времени, когда Сталин занял руководящую роль в ЦК, вся работа нашей партийной организации безусловно окрепла…
Пусть наша партия и впредь под этим испытанным, твердым, надежным руководством идет и дальше от победы к победе».
Киров не был лукавым царедворцем. Он действительно был не только предан, но и дружен со Сталиным, поддерживая хорошие отношения с некоторыми другими руководителями страны. Вот, например, что писал он Орджоникидзе в марте 1926 года:
«Я, брат, провалялся неделю из-за гриппа. Дурацкая болезнь, температура доходила до 40,6. Еще и сейчас не очухался как следует.
Неделю назад был в Москве один день. Сталина застал в постели, у него тоже грипп (не от него ли заразился Киров? — Авт.). Много говорили о нашем хозяйстве, о финансах. Очень много открывается интересного, а лучше сказать печального. По словам Coco, дело определенно выправляется и несомненно, по его мнению, выправится».
О том, что Киров не любил торжественных встреч и славословий, свидетельствует, в частности, его телеграмма в сентябре 1934 года, когда он находился на вершине своей карьеры: «Алма-Ата. Молния. Мирзояну. Случайно стало известно, что на вокзале Алма-Ата готовится встреча. Если это так, категорически протестую. Настаиваю никаких встреч, рапортов и пр.».
Наконец, следует отметить, что Киров, в отличие, скажем, от Кагановича или Хрущева, не был сторонником крутых мер по отношению к оппозиционерам. Это отчасти по его настоянию был поначалу избавлен от расстрела Рютин. Или такой случай.
Арестованный в 1935 году начальник Ленинградского управления НКВД ФД. Медведь, в частности, показал:
«В оперативных списках, представленных мной для согласования с обкомом ВКП(б) на ликвидацию бывших представителей троцкистско-зиновьевской оппозиции, ведущих контрреволюционную работу в 1933 году, по агентурным материалам секретно-политического отдела, были Румянцев, Левин и другие, фамилии коих я сейчас точно не помню. При согласовании мною оперативного списка с товарищем Кировым, товарищ Киров не санкционировал арест Румянцева и Левина, в частности, он имел в виду поговорить лично с Румянцевым».
А вот многие оппозиционеры, прежде всего сторонники Зиновьева в Ленинграде, относились к Кирову с неприязнью, а то и ненавистью. Вот что Киров писал жене в январе 1926 года:
«Произошло то, что намечалось несколько раз, то есть меня из Баку берут и переводят в Ленинград, где теперь происходит невероятная склока (имеется в виду борьба с зиновьевцами. — Авт.)…
Во время съезда нас с Серго посылали туда с докладами, обстановка невозможная. Отсюда ты должна понять, как мне трудно ехать. Я делал все к тому, чтобы отделаться, но ничего не помогло. Удержусь я там или нет, — не знаю. Если выгонят, то вернусь в Баку».
«Приехали позавчера в Ленинград, встретили нас здесь весьма и весьма холодно. Положение здесь очень тяжелое».
Несколькими днями позже он уточняет: «Положение здесь отчаянное, такого я не видел никогда».
О том, какой культ личности Зиновьева существовал тогда в Ленинграде, можно судить по приветствию, адресованному ему от XI губернской Ленинградской конференции РЛКСМ:
«Григорий Евсеевич! XI губконференция РЛКСМ в день своего открытия приветствует Вас как вождя и руководителя Ленинского комсомола и в частности Ленинградской организации РЛКСМ. Примером твердокаменного большевика, надежнейшего ученика Ленина являетесь Вы для нас — молодого большевистского поколения».
Понятно, выспренние слова в адрес высокого начальства были тогда в ходу, почти как обязательная форма обращения. Тем не менее и без того в Ленинградских партийной и комсомольской организациях руководили почти сплошь ставленники и сторонники Зиновьева.
Вот фрагмент письма членов зиновьевской оппозиции Кирову (декабрь 1926 года):
«Тов. Киров, а тебе мы, оппозиционеры, заявляем: перестань барствовать, мы знаем, где ты живешь. И если поедешь в автомобиле, то мы, оппозиционеры, в одно прекрасное время будем ловить таких паразитов, как ты, тов. Киров… и мы вас всех, паразитов, постараемся уничтожить».
Стиль определенно показывает стремление автора (или авторов) запугать Кирова. Обращение «тов.» показывает, что пишут действительно члены партии.
Готовились ли в действительности покушения на Кирова? Об этом судить трудно. Но безусловно врагов его в Ленинграде (да и за его пределами тоже) было немало.
Когда многие исследователи в наше время стараются разгадать тайну убийства Кирова, а вдобавок критикуют или даже вовсе отвергают версии, которые предлагались в то время официальными органами, то при этом почему-то забывается, что вообще при расследовании серьезного преступления принято исходить из принципа: кому это надо, выгодно?
И тут выясняется, что многим людям и организациям была выгодна смерть Кирова. Это обстоятельство чрезвычайно затрудняет поиски тех (или того) конкретных исполнителей, которые спланировали и совершили это преступление.
Вот письмо студента Ленинградского инженерного института путей сообщений С.М. Логинова, отправленное Кирову 2 июля 1933 года:
«Т. Киров! Извините меня, что я у Вас отрываю драгоценные минуты от Вашей работы, но это сообщение я не могу не послать Вам. Дело вот в чем. Однажды на представлении в цирке (числа не упоминаю) я сидел по соседству (по внешнему виду) с двумя иностранцами, от которых случайно, невольно подслушал некоторые слова и фразы. Они говорили по-немецки, но я сидел рядом и по-немецки, хотя и не хорошо, но понимаю. Они долго упоминали Вашу фамилию… и фразу, которую передаю не полностью: „При отъезде его с Балтвокзала в марте ты будь готов“, т.е., как потом я узнал, при отъезде на дачу или в дом отдыха…
И после я много уловил слов вроде военных складов заводов в ряде наших городов. В общем люди были сильно подозрительны…
К вам обращаюсь потому, что против Вас затеян шантаж. Лично сообщить не могу, ибо не пропустили, в ГПУ также не пустили… Заканчивая, я хочу лишь сказать, что Вы должны быть осторожнее при выездах, а особенно с Балтийского вокзала, если Вы выезжаете с него, ибо они этот вокзал упоминали. Может быть, я ошибаюсь во всем этом, но все-таки, по-моему — нет. Ну пока все».
Письмо это не производит впечатления фальсификации или записок сумасшедшего. Как мы позже убедимся, эти таинственные «иностранцы», говорившие по-немецки, вполне могли быть секретными сотрудниками РОВС или германских спецслужб. Вообще, «немецкий след» в деле Кирова прослеживается достаточно отчетливо.
Из предлагающихся версий, выдвинутых исследователями, есть и довольно экзотическая. Работник Комитета партийного контроля Романов, принимавший участие в расследовании убийства Кирова, а затем собиравший любую информацию по этой теме, высказывал убеждение, что это дело рук английской разведки. Он исходит из «стиля» преступления: тщательной продуманности деталей, методике исполнения, подготовке прикрытия.
Какой смысл для спецслужб Великобритании имела эта акция? Они последовательно убирали многообещающих деятелей компартии, мешавших продвижению наверх их агентуры. Романов имел в виду Л.П. Берию, который, по его мнению, был связан с английской контрразведкой еще со времен Гражданской войны.
Если такую версию и нельзя исключить, то она выглядит не слишком правдоподобной. В момент убийства Кирова Берия был далек от вершин власти. А позже, судя по имеющимся сведениям, он едва не угодил в мясорубку «ежовщины», удержавшись буквально на краю бездны. И до этого были признаки того, что он отнюдь не двигался наверх. В 1936 году он в одной из своих речей говорил о критике, которой подверг Сталин руководство компартии Грузии, которое он возглавлял. В том же году была расформирована Закавказская федерация и распущен Заккрайком, которым руководил Берия. Сфера его власти в Закавказье сузилась и была восстановлена только спустя полтора года, после разгрома ЦК компартии Армении осенью 1937 года.
Вообще-то для любых террористов Киров был доступной мишенью. В отличие от остальных членов Политбюро он был очень общительным, тяготился охраной и даже однажды сбежал от нее. К нему можно было подобраться быстро и легко.
Но может быть, оппозиционеры со временем прониклись уважением и доверием к Сергею Мироновичу, который, в отличие от Сталина, был, как порой говорят, либеральней и гуманней? В таком случае стало бы очевидно, что сталинская «чистка партии», проведенная после убийства Кирова, не имела никаких объективных оснований, а была вызвана лишь стремлением генсека избавиться от всех тех, кто мешал или хотя бы мог помешать его единовластию.
Нет, в ленинградских партийных и комсомольских чистках 1926—1932 годов, проводимых по указанию и под руководством Кирова, пострадали тысячи оппозиционеров. Тогда же стали создаваться в райкомах списки участников троцкистско-зиновьевской оппозиции или подозреваемых в этом. Они составлялись по определенной форме и направлялись в обком партии Кирову. Таким образом, вполне могли быть желающие отомстить ему за эти «чистки».
У Кирова была неплохо налажена слежка за «неблагонадежными». Как признавался один бывший оперуполномоченный Ленинградского ОГПУ, «у нас везде были осведомители, в том числе и в партийных органах… Мы точно знали, кто и где ведет антисоветские разговоры, плохо отзывается о Сталине. На каждого вели формуляры. Агенты были под кличками. Мой человек была женщина „Елена Сергеевна“ — жена ответственного работника, беспартийная».
Кстати, упомянутые выше списки имели «Примечания», где сообщались результаты наблюдений за подозреваемыми. Там были такие пометки: «ничем себя не проявляет», «полностью отошел от оппозиции», «в н/в секретарь ячейки», «выбыл в Красную Армию», «ведет себя хорошо» и т.д. Некоторые из тех, кто был занесен в эти списки, проходили по делу «Ленинградского центра».
Таким образом, вряд ли можно сомневаться в том, что Киров во многом, если не во всем, был верным сталинцем, и его смерти могли желать многие оппозиционеры. Но это, конечно же, еще не доказывает их прямого участия в его убийстве. Мы попытаемся проанализировать некоторые документы относящиеся к данному делу. Сразу скажем, что мы далеки от надежды разобраться в нем досконально и вынести приговор его организаторам и участникам. Да это и не входит в нашу задачу. Для нашей темы важно, что убийство Кирова так или иначе связано с антисталинизмом. Если исключить личные мотивы убийства (о них мы, конечно же, упомянем), то три других «следа» вполне могли привести и к покушению на Сталина:
заговор непримиримых оппозиционеров, акция, организованная РОВС, результат действий германских спецслужб. Но прежде чем рассмотреть наиболее вероятные версии, обратимся к документам, касающимся самого убийства.
Выстрелы в Смольном
Днем 1 декабря 1934 года в кабинете 2-го секретаря Ленинградского обкома ВКП(б) М.С. Чудова шло совещание, посвященное отмене продовольственных карточек. В январе 1935-го планировалась (и была осуществлена) эта отмена.