Барон Алексей. Эпсилон Эридана

   — Да, вы располагаете лучшей техникой, чем мы. Надо же! Всего каких-то двадцать геолет с небольшим, а такая разница...
   Станислава рассмеялась.
   — Пора прекращать деление на «наших» и «ваших», командор. Все мы теперь в равной мере далеки от Солнца. Все мы теперь одна команда...
   — О, конечно. В одной лодке. Но я еще не привыкла.
   Станислава неожиданно вздохнула.
   — Что такое? — удивилась Маша.
   — Боюсь, что вся наша техника не поможет вернуться на Землю.
   — Все возможно.
   — Вас это не расстраивает?
   — Расстраиваться еще рано. Я мельком слышала, что в Терранисе тоже есть канал.
   — Есть. Но не такой, как на Кампанелле. И макул здесь никто не видел. Серж полагает, что Терранис — конечная станция.
   — Вот как? Да, будет печально, если он окажется прав.
   — Сколько я его знаю, граф всегда оказывался правым.
   — Граф? Какой граф?
   — О! Простите, забыла, что вы недавно на «Фантаске». Граф — это все тот же капитан Рыкофф. Как ни забавно, его удостоили титулом.
   — За что?
   — Да за подвиги у Кроноса.
   — Вы, вероятно, давно знакомы?
   — Лет семьдесят. Ну или около того. Трудно сразу сосчитать после всех перемен времени. В общем, мы встретились на Гравитоне.
   — На Гравитоне-4?
   — Да.
   — Позвольте... Так вы побывали в системе Кроноса тогда, когда там все случилось?
   — Не только я. Примерно четверть экипажа «Фантаска» — бывшие гравитонцы. Еще человек пятнадцать побывали в свое время на Гравитоне-3. А Джошуа Скрэмбл, наш инженер, ну знаете, он в очках все время ходит, так тот успел побывать на обеих станциях. Жил на Гравитоне-3, строил Гравитон-4. А потом остался на следующий срок.
   — Да, ветеран.
   — У нас даже софус оттуда, со спасательного звездолета сняли, — с оттенком гордости сказала Станислава.
   — Хороший софус?
   — Уникальный. Умеет дружить. Во всяком случае — с Сержем.
   Маша улыбнулась.
   — Вы влюблены в свой корабль. У вас все уникальное!
   — Нет, почему же... Хотя, отчего же... Но влюблена я скорее не в корабль, а в человечество, способное создать такое.
   — Станислава, скажите... вы видели их? Тех, кто старше нас?
   Станислава отрицательно качнула головой.
   — Их видел только один человек. Его на «Фантаске» нет.
   Тут в ее озорных глазах неожиданно мелькнуло выражение печали.
   — Впрочем, сейчас уже, наверное, два.
   Маша выжидающе промолчала. Но Станислава в эту тему углубляться не сочла возможным. Едва ли не минуту она вообще молчала. А когда очнулась, то коротко извинилась. Сказала, что тут дела личные. И лично не ее дела.
   — Хорошо, — сказала Маша. — А почему у вас вообще столько гравитонцев оказалось?
   — Да много причин.
   — Но есть и главная?
   — Есть. Между Кроносом и Кампанеллой возможна связь. В том смысле, что явления одного порядка.
   — Знаете, нас тоже протащило мимо Кроноса. Даже Гравитон-4 можно было различить.
   — Вот как? Оч-чень любопытно.
   — И макула, насколько я понимаю, впервые появилась не на Кампанелле.
   — Да. Серж ее видел там, на Феликситуре.
   — И она не набросилась?
   — Нет. Почему-то не набросилась.
   — Загадка.
   — Да. И не последняя, мне кажется. В последние дни я часто размышляю как раз о том, почему так много гравитонцев оказалось в конечном счете у Терраниса. Все вроде произошло естественным образом. Но как случилось, что одно и то же стремление полететь на «Фантаске» возникло у очень разных по характеру людей? Причем людей, изрядно насытившихся космосом.
   — Наверное, у вас что-то есть общее?
   — Единственное, что у нас бесспорно общее, так это факт пребывания на борту одной из станций серии «Гравитон» в системе Кроноса.
   — Разные бывают случайности.
   — Если это и случайность, то случайность, в которую не хочется верить, памятуя, каким путем мы все сюда попали. Понимаете?
   — У вас есть объяснение?
   Станислава немного подумала, глядя на растущий впереди Терранис. Они приближались с ночной стороны, и темнота скрывала три четверти планетного диска. Светился лишь узкий серп на северо-востоке.
   — Символично, — сказала Станислава.
   — Что?
   — Большая часть проблемы погружена во мрак неизвестности.
   — Но объяснение брезжит?
   — Для объяснения слишком мало фактов. Для предположения слишком много смелости. Назовем это подозрением. Не относитесь к нему серьезно, командор.
   — Напротив! К женским подозрениям именно так и надо относиться. Ведьмы мы.
   — Как правило. Впрочем, в данном случае... не знаю, не знаю. Мне кажется, Кронос сделал гравитонцев своими глазами на Земле. И в определенной мере подчинил нас себе. Сделано это очень тонко, никакого влияния мы не ощущаем. В обыденной жизни человек ведь практически никогда не задумывается, откуда или отчего у него возникает желание. Возникло — и все тут. Между тем тот, кто контролирует рождение желаний, если это возможно, управляет и поведением. То есть человеком. Замечательный способ! Страшно, правда?
   — Жутковато, — согласилась Маша. — Какие есть подтверждения?
   — Факт влияния макул на психику человека можно считать установленным. Влияние Кроноса — тоже, даже с большей достоверностью. Влияние Кроноса сложнее и многообразнее, отчего легче обнаруживается. Знаете, почему Скрэмбл носит очки с охлаждением?
   — Нет. Почему?
   — Он видит инфракрасное излучение. После Кроноса. Это очень неудобно.
   Маша невольно приподнялась в своем мягком ложе.
   — Каким образом? Это проверено?
   — Да, вполне. В сетчатке глаз Джошуа появились новые типы фоторецепторов. Первый и единственный случай в истории медицины. Но это еще что! Каждый из нас приобрел новые способности, поверьте. Будет время — расскажу. Или кто-то из наших расскажет, тайны мы не делаем. Хотя тайна есть, и еще какая...
   — Ничуть не сомневаюсь, — обеспокоенно сказала Маша. — Но не пора ли готовиться к посадке? Мы входим в атмосферу.
   Станислава улыбнулась.
   — Никакой подготовки не требуется. Все ремни да застежки остались в солнечном прошлом. Если охранные системы каким-то чудом не сработают, то никакие ремни не спасут.
   — Бр-р!
   — Да все нормально. Можно спокойно наслаждаться видами незнакомой планеты.
   Маша приподнялась, чтобы лучше видеть то, что было впереди. Белая масса под ней тоже шевельнулась, образовав новый слепок, повторяющий позу. Из него выделилась удобная спинка. Под ногами образовалась ниша, из которой веяло теплом. Это было особенно приятно, поскольку на флигер надвигалась ночь, и ночь ненастная.
   В атмосферу они вошли удивительно мягко, без грохота и даже без существенного разогрева обшивки. Флигер затормозился не набегающим потоком, а своими двигателями. В плотные слои он вошел со скоростью обычного самолета. Прошло еще несколько спокойных минут, и машина погрузилась в густые облака. Темнота поглотила машину. Но в кабине стало лишь чуточку сумрачное, поскольку колпак над ней превратился в сплошной радарный экран.
   — Нет, это не флигер, — с некоторым сожалением сказала Маша. — Скорее такси. Ни рева тебе, ни грохота, ни тряски. Прощай, романтика!
   Станислава опять улыбнулась.
   — Романтика будет. Это я обещаю.
   Облака остались вверху. Флигер наклонился на крыло, и слева стало заметным речное русло, извивающееся среди густого тропического леса. Деревья стремительно приближались, и от этого захватывало дух.
   — Интересно, как вы управляете, пальцами?
   — Можно и пальцами, но лучше непосредственно этим. — Станислава прикоснулась к виску. — Софус автоматически настраивается на биотоки мозга первого человека, садящегося в кабину. Можно посылать и робота.
   — Очень удобно. А долго еще лететь?
   — Уже прилетели.
   Маша растерянно оглянулась. Деревья, которые только что находились далеко внизу, теперь с двух сторон нависали над головами. Без малейших толчков флигер приземлился то ли на просеке, то ли на лесной поляне. Колпак погас и съехал назад. Сразу стало темно, послышался свист ветра, шорох листвы. Ощущался сильный запах незнакомых цветов. После безмолвной Кампанеллы непривычно было слышать крики ночных птиц, далекое рычание хищника. В кустах жалобно попискивали мелкие зверьки. Сразу стало понятно, что планета не просто жива, а насыщена жизнью.
   — Ничего не вижу, — сказала Маша. — Можно включить фары?
   — Не стоит. Мы прибыли инкогнито. Но вас должны встречать. Давайте подождем.
   Начался дождь. Станислава кабину не закрывала.
   — Вода всасывается обивкой, — пояснила она.
   Дождь был не очень сильным, но крупным. Капли звучно шлепали по листьям, земле, обшивке флигера, некоторые чувствительно били в голову и по плечам.
   Шум дождя заглушал звуки. Обещанный встречающий подошел к самому борту прежде, чем Маша заметила темную фигуру. Человек откинул капюшон и наклонился, рассматривая тех, кто был в кабине. Он хорошо видел в темноте, поскольку через секунду на коленях Маши лежал тяжелый букет, источающий незнакомые ароматы.
   — Не урони, — сказал подошедший.
   Маша прижала цветы к груди. Две крепкие руки, которые она не могла спутать ни с чьими, подхватили ее, подняли, бережно опустили на землю. Потом осторожно погладили волосы.
   — Я вернусь послезавтра, ночью, — сказала Станислава. — Примерно в это же время.
   Маша повернулась. Под ногой хрустнула ветка.
   — Стася... не знаю, что сказать.
   — И так ясно, — рассмеялась Станислава.
   — Что я могу для вас сделать? Я тоже правильно поняла?
   — Совершенно правильно. Подарите своего старшего офицера, командор. Мне нравится его прическа.
   — Дорогая моя сестрица! Вы же понимаете, я не распоряжаюсь его сердцем.
   — Сердцем? О, его сердцем уже распоряжаюсь я! — без тени сомнения заверила Станислава. — А вот отпуском...
   — А, это. Двое суток.
   — Двое?
   — Больше нельзя. У него сейчас масса забот с «Вихрем».
   — Вот наш капитан, например, к людям очень внимателен...
   — Да, я оценила! Трое суток. Земных, разумеется.
   — Можно было бы и побольше, — недовольно сказала Станислава. — Но так уж и быть, сторговались. До видзенья!
   Блистер над кабиной закрылся, внутри флигера послышался негромкий поющий звук. Машина приподнялась. Из-под нее вырвался сильный ветер. Флигер плавно скользнул вперед, растаял на темном фоне леса. Потом светлый, едва различимый на фоне облаков силуэт мелькнул над деревьями в самом конце поляны, после чего флигер совсем исчез. У Маши почему-то дрожали колени. Даже показалось сначала, что трясется земля.

* * *

   Всю ночь они истово занимались любовью. Проснулись уже от полуденной жары. Маша с любопытством оглядела комнату с низким потолком и узким оконцем. Все здесь было сделано из естественного дерева и ничем не окрашено — пол, стены, широкая лавка, на которой они спали. Потолок опирался на толстое бревно, уложенное на стены.
   Потом она долго всматривалась в лицо Рональда, находя все новые и новые морщинки. Рональд явно постарел, но был бодр и жизнерадостен. Маша очень остро поняла, каким необходимым он для нее стал. От него всегда веяло дружелюбной силой и спокойствием точного знания. Маша погладила его мускулистую руку.
   — Мне так много у тебя нужно спросить, Ронни.
   — Э! Времени теперь более чем достаточно.
   — Кого из наших удалось разыскать?
   — Из «вихревцев» — Джун, Нолана, Милдред. Но поиски продолжаются.
   — И Милдред нашли?
   — Ну, ее найти было проще всего. Интравизор, как-никак. Кроме того, уцелела половина экипажа «Фламинго», шестеро с «Альбасете». Думаю, еще кто-нибудь отыщется, возможностей у нас теперь куда больше.
   — Гора с плеч!
   — Да, все не так уж плохо, — улыбнулся Рональд.
   Маша внимательно осмотрела комнату.
   — Неказистый получился домишко, — сказал Рональд. — Плотницкое дело пришлось осваивать на ходу.
   — Вы все делали сами? — спросила она.
   — Куда там! Свиристел помог со своими мужиками.
   — А кто такой Свиристел?
   — Морской торговец и немножко пират. Сегодня познакомлю.
   — Пират, морской торговец... Никак не привыкну. Рыкофф поделился со мной своими догадками. Но я не успела понять, зачем потребовалось ввергать несчастных кампанеллян в прошлое?
   — Я тоже не уверен, что понял все. Но две правдоподобные причины могу назвать.
   — Какие?
   — Во-первых, те, кто создал трансцендентный канал, могли решить, что людям не мешает побороться за жизнь, чтобы лучше ее ценить. Почему это так важно, Серж, наверное, объяснял.
   — Да. Весьма убедительно. А вторая причина?
   — Наверное, нужно было посмотреть, насколько быстро, начав с нуля, люди вернутся к исходному уровню развития. И в материальном плане, и в социальном. Должен заметить, что темпы прогресса террян устроителей эксперимента явно разочаровали.
   — Почему так думаешь?
   — Да ведь канал продолжал работать. И перемещению подверглись уже не столько люди, сколько их техника. Тебе не кажется, что «Фантаск» с «Вихрем» прорвались не потому, что сумели, а потому, что им это позволили?
   — Очень даже кажется. Из-за необходимости ускорить развитие колонии на Терранисе?
   — По-видимому.
   — М-да. Жили себе, жили. И вдруг является некто и начинает нами манипулировать.
   — Какое там «вдруг»! Просто раньше мы не замечали.
   — Раньше? Ты хочешь сказать, что те, кто старше нас, вмешивались в нашу жизнь и до Кампанеллы?
   — Почти уверен.
   — Расскажи.
   — Начинать придется издалека.
   — Сам говорил, что времени теперь — ого-го.
   — Ладно, слушай. Начну с того, что со школьных времен я не перестаю поражаться тому, как люди находили в себе силы жить раньше, в Темный период истории. Океаны лжи, насилия, жестокости. Болезни, голод, тяжелейшие материальные условия. Поразительно, но в этих океанах всегда отыскивались светлые островки вокруг отдельных личностей, призывавших опомниться, звавших к любви, состраданию, доброте. Мы знаем, что зачатки добра, так же, как и зла, вырастают в конечном счете из биологической основы человека. Но вот что странно, так это озарения, посещавшие проповедников тех времен. Озарения объяснить одними материальными причинами не удается. Являлось в тех озарениях многое — от железных птиц и огненных дождей до типа отношений между людьми, удивительно похожих на те, что существуют сейчас.
   Маша глянула в открытое окно, за которым качался ствол незнакомого дерева, змееобразно извивались лианы. Потом осторожно вставила:
   — На Земле.
   — А? Да, на Земле. В том-то и дело, что на Земле. Задолго до того, как мы отправились к Эпсилону, откуда-то взялся в воображении Томазо Кампанеллы его Город Солнца... Гуманистические идеи Ренессанса вообще мой конек, задерживаться на них не буду. Возьмемся за мировые религии. Но не с вопроса о Демиурге, а с точки зрения этических норм. Даже при достаточно беглом знакомстве можно видеть, что в каждую из них вложен мощный потенциал человеколюбия. Кроме конкретных рекомендаций по-доброму относиться к единоверцам, там есть и другое. Вспомним о фундаменте любого массового культа — надежде на справедливое воздаяние, самой ценной и дорогостоящей из всех надежд. Заметь, всякая религия зарождается лишь при наличии значительного числа людей, готовых в нее уверовать. Конечно, сознание формируется при сильном влиянии условий. Не случайно возникновение мировых религий приходится на времена смут и войн, когда особенно сильна потребность в надежде. Но как своевременно она появлялась! Бесконечные войны в Индии минус шестого века — Будда, страшное душевное опустошение после подавления Римом иудейских восстаний — Христос. Беспощадные войны кочевников Аравии — Мухаммед. При каждом большом и продолжительном бедствии находился Утешитель. Уже на одном этом можно строить спекуляцию о внешнем вмешательстве, тебе не кажется?
   — Пока — нет. Жажда надежды для человека естественна. И появление утешителей вполне объяснимо наличием спроса.
   — М-гм, хорошо сформулировано. Однако твое объяснение может быть не единственным, согласна?
   — Допускаю. Но счет один-один не приносит победы.
   Рональд улыбнулся. Маша глянула на него искоса.
   — Послушай, ты был бы не ты, если бы главный аргумент не припас напоследок.
   Рональд рассмеялся.
   — Верно. Ты меня не очень забыла.
   — Выкладывай.
   — Серж не показывал тебе фильм о К-инсайтах?
   — Нет. А что это за инсайты?
   — Не успел, значит. К-инсайтами гравитонцы именуют особое состояние озарений, которые они испытывали вблизи коллапсировавшей звезды Кронос. Их записали мнемографом и смонтировали видеоролик. Фильм получился прелюбопытный, я видел его на экранах «Нерея».
   — И «Нерей» здесь?
   — Конечно. Жив, курилка.
   — Да, все не так уж плохо!
   Рональд улыбнулся.
   — А кто говорит, что плохо? Слушай дальше. В К-инсайтах, кроме всего прочего, Кронос показал портреты Будды, Гиппократа, Роджера и Френсиса Беконов, массы других известных людей. Причем в исторической достоверности этих портретов лично я мало сомневаюсь. Понимаешь, что это значит?
   — Хочешь сказать, что за человечеством издавна присматривают?
   — Не только присматривают, а время от времени... воодушевляют, что ли. Как раз тогда, когда жить особенно тяжело. Особенно тем, кто мыслит. Серж объясняет такое вмешательство своеобразной гуманностью. Те, кто старше нас, не могли отменить биологической эволюции как способа выращивания разума, хотя и вполне отдавали отчет в мучительности этого процесса. С другой стороны, они знали, что цель того заслуживает. Поэтому старались ободрить, приоткрывая отдельным людям завесу над будущим. Возможно, именно такие озарения, трансформируясь в сознании наших предков, привели к возникновению понятия о рае.
   — И все для того, чтобы, получив разум, мы не лишились жажды жизни?
   Рональд пожал плечами:
   — Другого объяснения не вижу. А ты?
   — Гипотеза соблазнительна. Но в ней слишком много допущений, чтобы сразу уверовать.
   — Осторожно высказалась, командор.
   — Уж с тобой-то я могу быть откровенной! Ночка была...
   — А! Так это — откровенность! — рассмеялся Рональд. — Что ж, чистосердечное признание заслуживает награды.
   Неожиданно он спрыгнул с лавки, на которой прошла ночка, и протянул руки:
   — Сударыня, а не чувствуете ли вы потребности в материальной пище?
   — Потребности? Не то слово! Во мне ягуар проснулся.
   — Тогда идем, ваше кошачество!
   Едва дав одеться, Рональд вытащил ее под палящие лучи местного светила. Вопреки жаре, на поляне перед домом горел костер. Отмахиваясь от насекомых, слетевшихся на запах, у огня хлопотала знакомая долговязая фигура.
   — Якоб, старый осьминог! Ты все еще числишься в списках Космофлота. Приветствуй командора!
   Ван Вервен отсалютовал поварешкой и стал на одно колено.
   — Разрешите кормить экипаж, мэм?
   Маша взялась за его растрепанную голову и поцеловала в лоб.
   — Ну, как вы тут без меня жили?
   — Разнообразно. Скучать не приходилось, — улыбнулся океанолог. — Вот, готовить научился. А Рональд, что же, не рассказывал?
   — Да как-то... — замялась Маша.
   — Ну, понятно.
   — Кхэм, — деликатно сказали сбоку.
   Там, сбоку, у баньяна стоял невысокий, но едва ли не столь же широкий, как и ствол дерева, мужчина с еще более лохматой, чем у Ван Вервена, головой и густой бородищей.
   — Стоеросовы мы, — сказал бородач, кланяясь и Маше, и баньяну одновременно. — Свиристел Палыч.
   — Мария, — сказала Маша.
   — А по батюшке вас как?
   — Мария Джеймсовна.
   — Очень приятно. — Стоеросов осторожно пожал Машину руку. — Дружки мы с вашим супругом, стало быть. А потому дружки, что если б не его подводноходная посудина, потопил бы нас адмирал Василиу. Как пить дать, потопил бы.
   — Пить дадим, — пообещал Якоб.
   — За что же адмирал Василиу хотел вас потопить? — удивилась Маша.
   — Так война же.
   — А, вот оно что. Война у вас. Из-за чего?
   Стоеросов почесал голову.
   — Я так полагаю, императору курфюрст надоел.
   — И этого достаточно? — еще больше удивилась Маша.
   — Разве мало? — в свою очередь удивился Стоеросов.
   — А кто прав?
   — Да тот, кто победит, — усмехнулся бородач. — Но первым напал император. Зятя моего чуть не убили. А он мужик хороший, даром что барон.
   — Прошу к столу, — пригласил Ван Вервен. —Политика пусть повременит.
   — А пущай, — согласился Стоеросов. — От нее пищеварение портится.
   Обедать сели в горнице, поскольку жара становилась нешуточной, да и насекомых хватало. Не хватало кондиционера.
   К столу были поданы клубни картофеля, сваренные в собственной кожуре, сушеный хлеб с забытым названием «сухари», крупные ломти вареного, а потом подрумяненного прямо на открытом огне мяса. Суровую мужскую трапезу несколько скрашивала гроздь мелких и зеленоватых местных бананов, играющая роль десерта. Малое количество блюд компенсировалось соответствующим количеством пищи.
   — Это что, мясо животного? — ужаснулась Маша.
   — Аккурат утречком добыл, — кивнул Стоеросов. — Совершенно свежее.
   Маша заглянула в его спокойные светлые, будто выцветшие глаза, и не удержалась от вопроса:
   — Вы в самом деле пират, Свиристел Павлович?
   Стоеросов сокрушенно вздохнул.
   — Не так чтобы очень, но немножко было. По молодости, да по дури. Только это все в прошлом, сейчас я на службе у курфюрста, патент даже есть. Он у меня в скампавее лежит. Потом покажу, ладно?
   — О, конечно. Обед ждать не может. Якоб, пахнет от стола восхитительно.
   Ван Вервен благосклонно кивнул. Наклонившись, пошарил под столом и извлек кувшин. Там был местный алкогольный напиток, названия которого Маша не запомнила. Мужчины выпили и зажмурились. Маша удивилась тому, что Рональд не стал закусывать. Видимо, было нужно по каким-то соображениям.
   — Ох, — сказал пират Стоеросов. — Такое делать не могу. Вот в двух умениях Ронни меня превзошел.
   — А второе какое? — полюбопытничала Маша.
   — Да побил он меня.
   — Как — побил?
   — Джеймсовна! Можешь не верить — голыми руками. Сначала спас, а потом побил. Наш человек! Врут все про небесников, теперь я точно знаю.
   — Боже, — с изумлением сказала Маша. — Ронни, это правда? Ты дрался?
   — Тайны начинают открываться, — пропел Якоб.
   — Джеймсовна, не серчай, — вступился Стоеросов. — Вишь ли, сгоряча хотел я тех матросиков имперских... А они же подневольные. Ну, в общем, правильно меня тогда поколотили. Здоров же твой Юсиевич драться, ей-бо! — с уважением сообщил Стоеросов. — Случалось, и раньше меня побивали, если эдак втроем, скажем, наваливались. А в одиночку, да так быстро — не, такого не бывало, вот те крест! Я, если хочешь знать, есть первейший в Муроме кулачный боец. Дьяк там один похвалялся, так ты не верь, врут все. Да и помер уже.
   — Слушайте, — сказал Рональд, — пойдемте купаться. Жарко.
   — Только не в реке, — сказал Стоеросов. — Крокодюки повылазили.
   — Давайте в море, — предложил Ван Вервен.
   — Под скалой?
   — Ну да, в заливе. Там ихтиозаврам тесно.
   — Идет, — сказал Рональд. — Маша, в спальне есть полотно, из него можно какое-нибудь бикини сделать. Мы подождем.
   Маша поняла, что на Терранисе не принято купаться в обнаженном виде. Не полагается командиру звездолета.
   Скала, о которой говорил Стоеросов, нависала над небольшим заливчиком. Со стороны моря он был отгорожен отмелью и рядом рифов, через которые с шумом переливались волны.
   — Крупные хищники сюда пробраться не могут, — пояснил Ван Вервен. — Ну, я пошел.
   Оттолкнувшись, он ласточкой сорвался вниз. За ним, страшно раскорячась, обвалился Свиристел. Рональд обнял Машу за плечи.
   — Красиво здесь, правда? Посмотри вокруг.
   Скала, на которой они стояли, завершала узкий мыс. Слева находилось устье полноводной реки. Под обрывом на якоре покачивался старина «Нерей». Ближе к морю, примерно на треть вытащенная на песок, находилась старинная галера со сложенными вдоль бортов веслами и свернутым парусом. Подле нее ватага пестро одетых людей что-то готовила на костре. Караульный матрос сидел на корме судна, у зачехленной пушки, болтал ногами и время от времени швырял камни в жутковатые морды, показывающиеся из воды. Над обрывом среди деревьев проглядывала тесовая крыша дома, в котором они провели ночь. Дальше, вплоть до синевших на горизонте гор, землю покрывал сплошной слой сельвы. Справа от скалы, за россыпью поросших густым лесом островов, угадывалось море. Туда со стороны суши текли потоки горячего воздуха.
   — В этом мире, быть может, нам придется провести весь остаток жизни, — задумчиво произнес Рональд. — Тебя это не расстраивает?
   — Могло быть и хуже, — отозвалась Маша. — Значительно хуже.
   Рональд покачал головой.
   — Навряд ли. Тот, кто создавал трансцендентный канал, не мог делать это бессмысленно.
   — А в чем же смысл, кстати?
   — В пересадке. Разумную жизнь пересадили из одной Вселенной в другую. Кампанелла сыграла роль яркого цветка, заманившего нас ко входу в канал. И когда людей скопилось достаточно много, система заработала.
   — Тот, кто это сделал, достаточно жесток. Пострадало множество людей.
   — Тот, кто это сделал, руководствовался не моралью, а целесообразностью. При пересадке растений часть его корневой системы неизбежно повреждается. И некоторое время растение болеет.
   — Это не оправдание. Тот, кто нас пересадил, не интересовался индивидуальными судьбами. Нас вообще не спрашивали, хотим ли мы такого переселения. Не уверена, что с точки зрения кампанеллян, заброшенных сюда, оно было так уж целесообразно.