А через неделю Кирилыч стал их выпроваживать. Да они и сами уже опухли от безделья и решили двигать. Пошли, однако, осторожно. Том шел с Кенарем, а дедок с Вешкой и Чивилихиным. Решили, что так будет лучше. Ведь Лариса могла проговориться, что Том с девушкой приходил. Поэтому и ему и Вешке даже попробовали изменить внешность: ей перекрасили волосы, а Извекову придумали дурацкую бороду наклеить, которая его совсем не красила, и к тому же кожа под ней чесалась все время. Но все обошлось, и уже через день, как и предсказывал дедок, они сошли с автобуса на остановке между двумя деревнями, откуда можно было отлично дошагать до лагеря. В общем, вывернулись.
Но вот когда они уже собрались отправиться в путь, чтобы углубиться в лес по знакомой просеке, Тома вдруг взяло сомнение. Он опять, в который уже раз, почувствовал что-то, чего и сам рассказать не смог бы, но это было… Он остановился, посмотрел на сосны, на Вешку, на Чивилихина, замыкающего их небольшую цепочку, и серьезно сказал:
– Ребята, нам в лагерь нельзя.
– Ты чего? – не понял Кенарь. – Мы же еще не дошли до куста…
«Ага, – сообразил Том опять же на своем невесть откуда берущемся всеведенье, – значит, не так уж глупо все устроено у Борова. И есть какой-то куст, который является «флажком», знаком о том, что лагерь провален». Но оттуда, где они сейчас стояли, никаких кустов еще не было видно, лишь Кенарь проговорился. А Том об этом и не знал раньше.
– Ничего не знаю про ваши кусты и другие тайные знаки, я просто думаю, что Боров… Он нас сдал. И, может, сдал других ребят.
– Не понял, поясни, – предложил Чивилихин, и в его голосе, как всегда, прозвучала неопределенная угроза. Впрочем, после провала у Ларисы он иначе с Томом и не разговаривал.
– Я думаю, Боров – предатель. – жестко повторил Том и добавил: – Уже давно, может, дольше, чем мы подозреваем.
И тут же получил хлесткий, неожиданный удар по зубам от Кенаря. Тот, как всегда, взъерепенился и полез драться. Но больше ничего сделать не смог, на нем повис Чивилихин, а спустя пару секунд – и Вешка.
– Вот что, парень, ты допрыгался, – спокойно сообщил Чивилихин, когда все слегка улеглось. – У нас за такие слова, сам понимаешь, порезать могут… Если ты неправ.
– Я прав. – И Том, как с выдуманной камерой перед квартирой Ларисы, принялся лгать: – Я за ним давно наблюдаю, он… Есть что-то за ним, что иначе, как предательством, я объяснить не могу.
– Что именно? – спросила Вешка, обеспокоенно поглядывая на Чивилихина. Она-то отлично понимала, что он запросто может убить Тома, если решит, что Боров невиновен.
– Не буду говорить, мелочи всякие…
– Ты уж скажи, мил-человек, – встрял дедок.
– Отлучается он из лагеря странно, вещи у него есть, про которые он нам не рассказывает, и предложения у него дурацкие, подобные тем, как он нас в зубы к секуритам сунул… В общем, я уверен: назад в лагерь нам нельзя.
– Почему же безопасники нас раньше не трогали?
– Не знаю. Может, Боров им сказал, что я слишком незначительная фигура, чтобы из-за меня раскрывать такую отлично законспирированную ловушку, какой является весь лагерь… А вот теперь, мне кажется, он нас сдал.
– Думаешь, он навел на нас секуритов, когда мы к твоей… жене сунулись? – спросила Вешка, соображая.
– Нет, скорее всего, там действительно какая-то сигналка стояла. Это при возможностях красномундирных на самом деле легко и без ведома проживающих в квартире поставить. Нет, – он еще разок подумал, – в Ярославле секуриты сами по себе действовали, иначе бы они нас точно взяли, в этом сомнения нет. Но сейчас, пока ехали, я еще разок все обдумал… В общем, я считаю, сейчас Боров нас выдал. Или скоро выдаст. Ему, вероятно, тоже сигнал пришел от… начальства, которому он в действительности служит.
– Вот заладил. – Дедок был, кажется, удивлен меньше других. И вдруг проговорился: – У меня же там берданочка моя… И пульками к ней я два патронташа набил, и… – Он махнул рукой.
И как-то грустно стало от его отчаяния. Но именно то, что он поверил Извекову, сломало недоверие и в Чивилихине. А глядя на него, и Кенарь с Вешкой согласились, что это возможно.
– Вот что, – сказал Чивилихин, – как думаешь его проверить?
И Том стал излагать то, что придумал, пока они неделю отсиживались в бывшей общаге, и в чем был теперь уверен… Когда возникло это ощущение опасности перед самым их лагерем.
– Сделаем так. Дед отправится в лагерь. Если там есть другие ребята, пусть скажет им, чтобы они разбегались, если он с Боровом не вернется в течение суток или двух. Затем пусть захватит побольше оружия – это нам понадобится, – а потом идет к Борову и расскажет ему такую историю. Якобы нас в Ярославле ждали, но мы все же ушли, и теперь я, именно я всех подговорил, чтобы отныне мы действовали самостоятельно где-то в городе. Где именно, дед не знает. Но придумки у нас теперь мощные – чуть ли не заводы взрывать. То есть террористические акции по полной программе. После того как я телик починил, Боров может решить, что я, как инженер, такое смогу соорудить – мало никаким секуритам не покажется… А потом дед ждет.
– И что? – не понял Кенарь.
– Вечером же или ночью – не знаю, – Боров точно намылится на свою базу. Чтобы передать эти сведения красномундирным. Он наверняка на это пойдет, иначе его за серьезные акции, о которых он знал и не сообщил, вздернуть могут… Хоть и держат они его на длинном поводке, но выпускать этот поводок не намерены.
– Ага, он по лесу ходит-то не очень, – согласился дедок, – и тогда я за ним.
– Нет, лучше ты вообще не суйся, выводи людей… Возможно, там окажется еще кто-нибудь, кто действует с Боровом заодно, – возразил Том.
– Ты что же, думаешь, и среди нас есть перевербованные?
Кенарь опять чуть ли не рукава стал засучивать, чтобы врезать Тому. Но тот поднял руки, покачал головой.
– Среди нас – нет. Иначе нас бы взяли прямо в Ярославле, в крайности, в общаге той, где мы отлеживались. А так как получилось… Нет, все доказывает, что среди нас купленного нет.
– Дока-азывает… – Кенарь хоть и злился, дразнил Тома, но больше не дрался.
– Ты, дед, вот что. Брата, если он в лагере будет, все-таки вытащи, – буркнул Чивилихин. – Проданный он или купленный. А если не вытащишь, пеняй на себя, понял?
– Да, нелегко все получается, – кивнул дедок. – А вы что будете делать?
– А мы пойдем на другой конец леса и заляжем в деревеньке той… Вахромеево называется. И не просто заляжем, а замаскируемся, в стога залезем и даже поглубже. Потому что если Боров и пойдет ночью, чтобы своим хозяевам о нас сообщить, то будет он в приборе ночного видения… И если мы не побеспокоимся, он все увидит и поймет, а тогда нам конец. – Том помолчал. – Тебе, дед, по этой же причине не следует за ним следить. Хоть он и хуже тебя в лесу ориентируется, но у него техника будет, а ты… В общем, понятно.
– Откуда ты знаешь, что он в приборе ночном пойдет? – спросила Вешка.
– Иначе бы он не успевал бегать до деревни и назад, – объяснил Извеков. – За одну ночь туда-сюда обернуться, а это километров четырнадцать-пятнадцать – даже для хорошего егеря многовато выходит, а Боров совсем не егерь.
– Если у него такая машинка есть, это еще не доказательство, что он нас продал, – сказал дедок. – У Борова в его землянке-то много чего есть, он нам не все показывает. На то и командир.
– Прибор ночного видения, безусловно, не доказательство его связи с красномундирными. Поэтому я и хочу в Вахромеево засаду устроить, чтобы на связи его поймать. А на связь с красномундирными он определенно выйдет.
– Не пойму я что-то, – вздохнула Вешка. – Что ему мешает, например, просто сотовиком пользоваться?
– Сотовиком нельзя. Он перехватывается влегкую, и воки-токи тоже перехватывается. При этом, учтите, не одна же у нас такая группа собралась, есть и другие. Может, даже есть центр, из которого все сопротивление координируется… И проверяется заодно, по связи, по прямым контактам с секуритами… Вот если кодированный сигнал из деревни пойдет, тогда никто ничего очень уж опасного не заподозрит. В общем, не знаю подробностей, но Боров чего-то очень боится, вот и придумал… Он решил, если будет раз в неделю или даже разок в месяц куда-нибудь отлучаться, этого никто не заметит. А если кто-нибудь услышит, как он невесть кому о делах в лагере докладывает, – это хуже… К тому же ему не только связь нужна, ему о многом беспокоиться следует: о документах и о деньгах – это раз, о путях отхода, о возможности где-то залечь, если лагерь накроют… Нет, я уверен, связь и схрон у него в деревне. И ближайшей как раз Вахромеево стоит, другого места не представляю.
– Если у него где-то свои начальнички есть, почему бы под доклады для них не маскировать доклады секуритам? – спросил Кенарь, но Чивилихин на него только шикнул. Он уже стал понимать, что к чему и куда вел свою мысль Том.
– Из лесу все же удобнее, – сказал дедок. – Это же проще и легче объяснить, если он прогуляться выйдет, например.
Пришлось все повторить чуть не третий раз, уже специально для деда.
– Леса он опасается. И есть у нас такие, кто лес читает, в отличие от него, как книгу. Если он где-нибудь и прикопает что-то… Уже через пару дней этот его тайник будет раскрыт. А есть еще и такая штука, как снег. Если Боров пройдет по целине и кто-то из наших это заметит…
– Ладно, – решил Чивилихин, – если ты прав, я тебе спасибо скажу. Если же нет – быть тебе в ответе за поклеп.
Отпустив дедка, форсированным маршем двинулись к пресловутой деревеньке Вахромеево, потом маскировались и остаток ночи сидели тихо, но никто не пришел. Только дедок явился к вечеру следующего дня со своей берданкой, с кучей оружия в вещмешке, который он едва дотащил и который из-за обилия тяжелых и угловатых штуковин принял очень странную форму.
– Дед, ты чего? – спросил его Чивилихин, выныривая из стога. Несмотря на сено, густо на нем висевшее, видно было, что он и сам доволен, что старик вернулся.
– Оружия у вас маловато, хлопцы, – отозвался дедок. – Вот я и побеспокоился. К тому ж я сказал, пойду на дело с братаном твоим, он ждет…
И Чивилихин неожиданно зажал ему рот. То есть самому дедку он верил, но не верил, кажется, Извекову. И вообще было разумно, чтобы дедок сообщил ему о месте встречи, когда подслушать никто не может.
Следующую ночь они просидели в амбаре, неподалеку от входа в деревню со стороны леса, откуда должен был появиться Боров, если Том все правильно оценил. В стогу теперь сидел Кенарь. Он злился, что ему не дали еще и Вешку в придачу, чтобы не всю ночь куковать, как он выразился, а лишь половину… Но Чивилихин в этой операции был неумолим. И Том был ему за это благодарен. Если бы эти ребята, в общем-то мало приспособленные для подпольной работы без нормального командира, взяли и исполнили все кое-как, он бы уже стал думать о том, что ему следует бежать. Борова топорными методами поймать было невозможно.
А потом вдруг ударила метель, да почти настоящая. Это Извекова обеспокоило: очень уж легко стало упустить Борова, если он появится из леса в снежной карусели. Но, с другой стороны, это был еще легкий снег – ноябрьский, неглубокий. Он мог и сойти через пару дней. Зато следы по нему читались, как на чистой странице… В общем, Том не знал, хорошо это для него или плохо.
Боров появился примерно часов в пять утра. Шел, согнувшись под порывами ветра, и тогда стало ясно, что никакой засады он не заметит. Том выждал минут десять и предложил Чивилихину, чтобы тот начинал. Тот и начал. Послал Вешку на другой конец деревни за Кенарем, а сам с дедком и Томом, которому оружия, впрочем, не дал, ввалился в сарайчик за сельпо, где когда-то находился магазинный склад, а ныне, кажется, ничего не было.
Боров не ожидал нападения, дрогнул, попробовал было поднять свой навороченный пистолет-пулемет, который держал под рукой, но дедок его опередил:
– Давай, Боров, если рисковый такой. Давай, я-то не промахнусь, ты знаешь.
Том вошел на бывший склад, когда все уже было кончено. Чивилихин ударил пару раз Борова для острастки и замотал ему липкой лентой руки. А потом склонился над ящиком, который, как оказалось, был очень хорошо спрятан под досками пола, и в котором много чего оказалось.
– Вот оно, – сказал Чивилихин и повернулся к Тому. – Как ты и говорил, тут деньги и переводы какие-то по почте… Это что же, твоя зарплата, иуда?
– Я поддерживаю связь с другим отрядом, более сильным, чем наш, – сказал Боров, но голос его дрожал. – И вы еще пожалеете…
– Был бы отряд, мил-человек, – сказал дедок, – ты бы от нас его не скрывал.
– Мне приказали, я исполнял, – пожал плечами Боров.
Чивилихин врезал ему сильнее. Губа у Борова лопнула, между многодневной щетиной на подбородке кровь с трудом пробивала себе дорожку.
– А это что? – и Чивилихин достал удостоверение в темно-красном дерматине. – Тут говорится, что податель сего – агент в чине фельдфебеля и ему следует всем официальным структурам оказывать соответствующую помощь. И фотография твоя, только без бороды… Зато с погонами, – он зло усмехнулся, – не нашими, как видишь.
– У меня много всякого… добра имеется, – отозвался Боров. – Ты дальше смотри, там целая библиотека из ксив… А к ней вдобавок типография, чтобы что угодно состряпать.
В сундучке действительно оказалось немало книжечек. Были даже такие, куда оставалось только впечатать имя, вклеить фотокарточку, и они становились как бы действительными. Тут были и ночные пропуска для патрулей, и проездные документы отпусников из войсковых частей секуритов, и новые паспорта для таких, как Том, кто хотел бы, например, еще разок оказаться в пансионате… На это Извеков сразу обратил внимание. А карточку к тому же легко можно было сделать небольшой и довольно дорогой машинкой, типа «Поляроида», который сразу выдавал изображение на бумаге, только миниатюрней и неизвестной Тому фирмы. Было, конечно, и оружие, много боеприпасов, были и очки ночного видения, на которые Чивилихин сразу наложил лапу.
– Вот и все, – сказал Том, посмотрев на Борова.
– Я знал, что от тебя будут неприятности, – ответил он и перевел взгляд на Чивилихина. – Слушай, я могу сделать так, что вы исчезнете и вас не в чем будет упрекнуть… Бери все. Ты же для этого к нам примкнул. Тебе что красные, что другие…
Договорить он не успел, в сарайчик ворвался Кенарь с чуть отставшей Вешкой и с размаху залепил Борову тяжеленный удар сапогом прямо в лоб. Бывший командир свалился как сноп, тогда только Кенарь повернулся и спросил:
– Сознался?
А Чивилихин смотрел на Тома. Тяжело смотрел, оценивающе. И сложно было понять его взгляд. Наконец он изложил суть своих раздумий:
– Ты вот что, городской. Ты сделай себе какие-нибудь документы и проваливай. Если хочешь, возьми ствол или два, только пушку Борова не трожь, она моя. – Помолчал, обвел тяжелым взглядом остальных, оценивая, не возразит ли кто. Никто не возражал. Все сразу признали, что он теперь будет принимать такие решения.
Машинка, чтобы впечатать в заготовленные бланки новое имя для Извекова, тоже тут имелась и была диво как хороша и проста в употреблении. В нее нужно было только всунуть корочку – она сама ее как-то внутри располагала, – а потом постукать по крохотной клавиатурке все. Остальное техника исполняла сама. Даже, кажется, тип документа распознавала.
Том для начала разобрал все, что было в сундучке. И неожиданно на самом дне обнаружился бланк в пансионат для лодирования где-то под Костромой, выданный на имя Василия Монахова.
– Ты, что ли, Монахов? – спросил он для верности у приходящего в себя Борова.
– Не я. Это я так, чтобы было куда сбежать и чтобы некоторое время не искали.
Тогда Том набрал себе полный комплект документов, разве что без электронной карточки, освоился с машинкой, настучал на клавишах то же имя Монахова, и все получилось. Ксива с бланком в пансионат получилась на загляденье, даже лучше, чем настоящая. Чивилихин и Вешка наблюдали за ним с интересом. Когда Извеков припрятал вновь обретенные документы в карман и вытащил небольшую пачку денег, рублей в двести, не больше, Чивилихин кивнул, соглашаясь, а потом отобрал у Тома сундучок и принялся опять аккуратно его упаковывать. Затем кивнул Кенарю, чтобы тот прихватил это сокровище. Подумал и протянул руку для рукопожатия.
– Давай, парень, топай. Расходятся тут наши пути.
Том пожал его руку, покрытую цыпками, потом чуть приобнял Вешку за все доброе, что она для него сделала, и похлопал по плечу дедка, который стоял, не шевелясь. А с Кенарем прощаться не стал. Тот возился с Боровом, который стал белее снега, и даже шапку свою зачем-то пнул со злобой. Кажется, он боялся, но на что-то еще надеялся.
И Том ушел. Когда он в этой пурге топал по дороге, надеясь (чем черт не шутит?) поймать какую-нибудь попутку и подумывая, что выглядит он по-прежнему не очень-то деревенским, скорее лесным и никак иначе, сзади ударил выстрел. Извеков остановился, подождал, но больше выстрелов не было. «Значит, Чивилихин все-таки решил обойтись без Борова», – подумал он. И отправился дальше.
Путь до Костромы, где Извеков побывал лишь однажды со школьной экскурсией, был неблизким. К тому же денег было немного, и привыкнуть к новому имени следовало. А еще лучше – придумать себе целую легенду, чтобы не путаться, если кто-нибудь начнет расспрашивать и не удастся отмолчаться. В общем, дело у него появилось. И хорошо, что без Чивилихина, Кенаря, дедка и Вешки.
Их было немного жаль. Недолго они смогут в нынешних условиях партизанить, да еще с таким… решительным командиром, как Чивилихин. Но это уже Тома не касалось. Своими друзьями он их не считал, хотя и недругами, пожалуй, тоже. Просто у него был другой путь, ему хотелось одного-разъединственного – добраться до пансионата, устроиться там, если получится, и забраться в машину для лодирования. Для Тома сейчас это стоило любого риска.
9
Паспорт помог только однажды. И не потому, что патрулей стало меньше, а потому что устроиться на постой даже к обычной старушке, которая и выглядела вполне добродушной и, как сказывали соседи, охотно сдавала комнаты всяким приезжим в этот «санаторий», можно было, только предъявив ей этот документ. Она изучала паспорт долго, дотошно даже, и лишь тогда согласилась пустить Тома, вернее, уже Василия Захаровича Монахова, на три дня.
– Ты, милый, поживи тут, поживи, – говорила она, нажимая на «о», словно они находились где-то в Вологде, а не под Костромой. – Тут многие так делают, оглядываются, а иные и вовсе отказываются в этот санаторий входить. Сам понимаешь, там такие дела творятся, не все и выходят оттуда из тех, что входили-то.
Санаторий оказался базой отдыха военно-морского флота до Завоевания. Оборудование и комфорт там были умопомрачительные – на этом все местные единодушно сходились, но… Когда из него сделали базу лодирования, то нагнали разных охранников и ввели очень строгий контроль. Том даже не знал, что так будет. Он-то надеялся на прежнее, добродушно-снисходительное отношение ко всем, кто прибыл по таким вот «направлениям», которым Извеков и сам теперь располагал и которое выглядело вполне убедительно. С ним была только одна беда – оно было поддельным.
После первой же ночи, проведенной на жесткой бабушкиной раскладушке, Том послонялся по крохотному городку на берегу Волги и зашел в пивнушку. Тут уж, приглядываясь к нему, народ стал проявлять интерес, мол, кто он да откуда… И Том вдруг понял, что это и было самым правильным, потому что местные выпивохи, как и все выпивохи в таких вот местах и в таких городках, оказались словоохотливыми, если их слегка угощать жиденьким пивом. А знали они немало. Можно было не то что «оглядеться», как сказала бабуся, тут можно было чуть ли не карту местных сплетен снимать.
И вот что рассказал крепко подвыпивший мужичок в засаленной зимней куртке и сильно прожженной кепке, отзывающийся на имя Иван:
– Ты вот что, парень, не тушуйся перед ними – это главное. Ты, я вижу, сообразительный. Решил разузнать все и не лезть в этот гадючник понапрасну… Так вот, неполезное это дело, их-то «привилегиями» мозги умывать.
– Погоди, Иван, – как и везде, тут сразу переходили на «ты», что Тому показалось признаком скорее хорошим, чем настораживающим, – какими такими привилегиями?
– Так ты не знаешь?.. Они-то, эти красномордые, когда вашего брата обработают как следует, потом или начальником делают, или даже коммерцией заставляют заниматься – на свой карман, конечно. Но и этим вот, зомбированным, тоже что-то перепадает. А это, как ни крути, привилегия.
– Ты полагаешь… – Том решил делать вид, что ничегошеньки про лодирование не знает. И, конечно, ему следовало скрывать, что он человек образованный, интеллигентный даже. Это бы отвадило от него многих из собеседников решительней, чем если бы он красный мундир на себя напялил. – Ты думаешь, что все, кто проходит этот санаторий, значительными людьми становятся?
– Не все. – Иван отпил большими глотками половину подаренной кружки пива, чтобы при случае, если разговор получится, можно было с лоха городского еще стребовать. – А только те, кто выходит оттуда… с умытыми мозгами.
– А есть такие, которые не выходят?
– Дело-то опасное – разное случается. Раньше было просто: приезжали разные, жили как в сказке, как у нас и военно-морские не всегда жили. А сейчас – и проверки, и учет, и, если что не так пошло, даже арестовывают. В прошлом месяце, сказывают, один парень твоего возраста удумал сбежать, а его из станнера так располосовали, что помер он. Прямо вот на автобусной остановке, у всего народа честного на глазах помер.
Иван уверенно допил кружку и вопросительно посмотрел на Тома. Получив утвердительный кивок, отправился за новой. Но вернулся скоренько, видимо, и сам торопился, да и разговор, по всему, показался ему занимательным.
– Вот что, Васек, – Иван снова расположился рядом с Томом, – ты хорошенько подумай, а нужно тебе? У меня свояченица в санатории работает. Говорит, под машинкой этой, что у людей мозги набекрень ставит, приступы сердечные бывают, и окочуриваются даже. Тетки, – он чуть воровато оглянулся на здоровенную бабу за прилавком, продававшую пиво, – они покрепче, им ничего не бывает. Они, если тяжко делается, прекращают все и убывают. А вот мужики попадаются такие, что им все мало, еще подавай этой… Ну, что они там с вашим братом делают? Если много нажрался их… мутоты, то приезжают ребята в машинах и – вплоть до расстрела, как я сказал.
К ним, разговаривавшим довольно громко для этого заведения, подошли еще двое, поздоровались с Иваном, потом и с «Васьком», хотя видели его впервые. Расположились с рыбкой. Том им тоже купил пива. Даже не особенно удивившись, мужики сразу прониклись. Тощий, в очках, похожий на учителя, и с более культурной речью, чем у местных, включился в разговор:
– Не очень-то надейтесь, что все, о чем Ваня говорит, правда. Тут многие рассказывают небылицы.
– Кто, я?! – возмутился Иван, но подумал и решил все же не оскорбляться. По всему было видно, он привык, что его мнение не считается важным. – Да у меня свояченица, ты же ее знаешь…
– У меня был опыт. – Очкастый помолчал, хлебнул, поморщился, словно вместо пива ему налили уксус, и продолжил: – Все просто, чужестранец.
– Он же сказал, его Васей зовут, – пояснил второй из подошедших – в тельняшке, крепкий, невысокий, с короткими сильными пальцами, которыми он очень ловко разделывал сухую рыбу.
– Так вот, Василий, – очкастый решил быть вежливым, – лодирование, как они называют свои операции на подопытных, конечно, по-разному на людей влияет. Сначала служба санатория им действительно помогает. Лишь после того как человек начинает вести себя под их приборами неправильно, нестандартно… они вмешиваются в процесс силовыми средствами. И я вам скажу, это правильно. Потому что, как говорят, многие становятся странными. Говорят, уже человек десять, если не больше, – разумеется, из тех, что тут перебывали за последние полтора года, – сошли с ума. Еще говорят, что некоторые начинают видеть что-то, чего на самом деле не бывает.
– Чего же не бывает? – спросил «тельняшка» и благосклонно кивнул Тому, похрумкивая хвостом сушеной щучки. – Угощайся, парень.
Том попробовал. Рыба действительно оказалась отличной, вот только соли было многовато на его вкус, но для того и существовало пиво, пусть и жиденькое.
– А видят лодированные разное: и привидения, и тени от людей замечают особенные… Говорят, один вдруг стал руками лечить. Вернее, попробовал, но его быстренько красномундирные в кутузку отвезли.
– Он что, ауру человека стал видеть? – Том спросил острожно. Привыкнув за последний месяц говорить с Чивилихиным и Кенарем, он знал, что больше всего на свете таких людей настораживают незнакомые слова.
– Не просто ауру. – Очкастый на пиво не налегал. Видно было, что привык он к водке, только еще не раскочегарился, чтобы попросить у Тома трешницу. Как раз на две бутылки местной хватило бы, для всей их компании. – Он стал видеть сквозь стены. Говорят, что бывали и такие, кто видел прошлое людей. А кому это понравится?
– И совпадало? – Крепыш с тельняшке закончил со щучьим хвостом и стал глодать ребрышки. Такое бывает у рыболовов: они любят есть не саму рыбу, а с костей мясо сдирать – мелкие кусочки считают более вкусными.
– Говорят, что совпадало, – нехотя признал очкастый. – А еще один, мол, видел прошлое у разных незнакомых людей.
– А будущее такие вот… не знают? – спросил Иван, втайне жалея, что эти двое подошли, и почувствовав, что скоро у нового знакомого кончится терпение и он может запросто уйти.