– Да пойми ты, голова садовая, выигрыш у него был честный! Ты сказал, что никакой электроникой он не пользовался, так ведь? Значит, пусть идет. Для других, кто это видел, будет реклама, что у нас можно выиграть…
– Но все же пять раз джекпот… И стоял я за ним всего-то минут пятнадцать, не больше. Что-то тут нечисто.
– Ничего, других настрижем. Не так уж много он настрелял…
Дверь хлопнула. Том осмотрелся: могло так случиться, что какие-нибудь местные громилы собрались на него напасть. Но улица была людной, день еще стоял, не склоняясь к вечеру, а значит, было относительно спокойно. Все же по дороге до своего бординг-хауса Извеков несколько раз проверялся, не оборачиваясь, используя витрины магазинов и отражения покрытых стеклом рекламных щитов. Ввязываться в драку не хотелось, а за эти деньги поневоле пришлось бы драться, если бы кто-то попробовал его бомбануть.
Но все было спокойно. Том заплатил за последнее время, когда жил из расчета возможного будущего направления на работу, расплатился и в столовой, где за ним числился отдельный счет, а вечером, когда всем уже стало каким-то образом известно, что Том сегодня при деньгах, даже устроил что-то вроде дружеских посиделок. Купили пару бутылок водки, хлеба с колбасой, селедки с лучком и коробку плавленного сыра. К водке Том почти не прикасался, а вот сыром и селедочкой, отлично разделанной каким-то греком или ливанцем, заправился неплохо.
«Итак, – думал он перед сном, – у меня имеется, как оказалось, отличная карьера профессионального игрока». Извеков был почти уверен: если все будет по-честному, он сумеет выиграть и не на таких машинах, а на дающих более высокий доход, например, на автоматических рулетках, или даже на больших игровых системах, но… Что-то тут было не то. Том знал, если войдет в эту механику, выбраться из нее будет трудно. К тому же и местные не могли не обратить внимания на человека, который регулярно выигрывает. Бандиты, которым преимущественно эти автоматы и принадлежали, непременно на него накинутся, и что тогда? Чтобы скроить честную физиономию, когда к нему пристанут с расспросами, следовало иметь нормальную, достойную работу…
«Да и не продлится долго такое житье в бординг-хаусе, – решил Извеков. – Не бич же на самом-то деле?» С тем и уснул. А следующим утром в коридоре, когда он шел из душа, подвязанный полотенцем и в шлепанцах, его встретила та самая регистраторша, которая заполняла на него документы. Она окинула Тома неприветливым взором и остановилась. Извеков тоже остановился, подождал – кажется, она хотела что-то спросить. Тетка кивнула. Как понял Том, она его выделила из числа прочих обитателей этого почти скорбного дома. Значит, надежда получить работу у него все же имелась… Вот только насколько верная? Если тетка имеет голос в решении этой проблемы, то ждать осталось недолго, если же нет, этот кивок ничего не значил.
Все же еще почти неделю Том проваландался в бординг-хаусе. Теперь, из-за слухов, что у него водятся денежки, к нему то и дело подкатывали картежники. Он как-то согласился и сам оказался не рад… Втянули они его в свои бесконечные баталии, и хотя Том большей частью выигрывал, а однажды даже рублей на сорок нагрел всю команду, которая втайне объединилась играть против него, плохой это был промысел. Он требовал огромной концентрации, и помимо естественной усталости оборачивался тем, что Извекову захотелось снова пройти какое-нибудь лодирование. Пусть не самое быстрое и ерундовое, хотя бы по предпринимательской деятельности… Хоть что-нибудь! Но хотелось этого после таких вот игр жутко, до скрежета зубовного.
К счастью, на исходе этой странной, непонятной самому Тому недели регистраторша его вызвала и, теперь уже искоса поглядывая на него, предложила подписать контракт, где предлагалось пройти двухнедельные курсы по управлению маленькой подводной лодкой, снабженной манипуляторами, и отправиться на подводную добычу вольфрамовой руды. О таком контракте многие мечтали. Во-первых, потому что с обучением, а во-вторых, о заработках этих подводников среди моряков ходили легенды. Якобы там даже медицинская страховка имелась, и пенсионный фонд, и полумесячный оплачиваемый отпуск… Том и сам не слишком поверил, что ему так повезло.
Он присмотрелся к тетке: не ожидает ли она от него какой-нибудь дани? И сообразил, вглядываясь в тусклые, вялые глаза (как многое теперь соображал), что ожидает – двести рублей хочет с него содрать. «А что будет, если я подпишу и денег не дам?» – подумал Том. Но тут же понял: тогда она контракт сумеет как-то притормозить, и после этого уже ни о какой работе ему тут и заикаться не придется, все равно не достанется.
Именно за то, что у него водились деньги, и за то, что он не опустился, не пил напропалую, а любил купаться – то есть содержал себя в чистоте, тетка к нему и прониклась… Разумеется, не забывая и о своей выгоде.
Извеков подписал, получил небольшой аванс, которого едва хватило, чтобы заплатить тетке, и через три дня катерок уже увозил его от причальной стенки на какое-то суденышко, стоящее на якоре на самой границе между морем и небом. Издалека судно выглядело как прогулочная яхта, что было особенно странно в этих северных, промозглых, туманных и «тяжелых», как говорили моряки, водах.
А после недельных лекций и недельных же тренировок, к сожалению, без намека на лодирование, он прошел экзамен, опустившись с инструктором в крохотном бати-боте, как назывались тут рабочие подводные лодочки, и доказав, что манипуляторами он работает не хуже, чем вилкой и ножом за обедом. Экзамен Том сдал единственный из пяти кандидатов, с которых в бординг-хаусах, правда, в других, почти офицерских, как он понял из разговоров, содрали даже не двести, а от трехсот до пятисот рублей различных взяток. Но это Извекова уже не касалось. Теперь он мог получить работу и весь набор нормальных моряцких документов на имя, разумеется, Василия Монахова, порт освидетельствования Архангельск.
2
Они стояли не очень правильным строем – восемь человек, новые операторы на бати-ботах, – а она расхаживала перед ними и придирчиво рассматривала, пытаясь понять, кого же видит перед собой, изредка поправляя то на одном, то на другом новичке униформу добывающей компании. За дамой семенили два каких-то недомерка – или это она слишком возвышалась над ними, мощная, темноволосая и темнокожая, как ночь, с горящими и почему-то светлыми глазами, будто вставила себе экзотические контактные линзы. Но Том был уверен, что со зрением у нее тоже все в порядке. Просто природа наградила ее таким цветом радужки в отместку за какого-то дальнего предка.
Наконец дама встала перед серединой строя, еще разок осмотрела всех и усмехнулась, показав отличные, крупные зубы.
– Так, – заговорила она, разумеется, по-английски, низковатым, грудным, очень подходящим для ее габаритов голосом, – смотрю на вас, последнее приобретение компании, и понимаю, что это – наказание мне за все грехи разом. Лучше бы вас сразу утопить, выкинуть за борт и забыть о тех деньгах, которые потрачены на ваше обучение, списать их по статье невозвращенных авансов. Потому что ничего хорошего из вас не получится.
– Мы попробуем, – высказался невысокий шотландец, почти по-настоящему рыжий и смешливый, – доказать, что вам бы неплохо сходить к окулисту.
Тон у него был скучающий, и нетрудно было догадаться, что это тот вариант юмора, который принят в среде, где этот парень воспитывался. Том еще не знал, что он к этому скоро привыкнет и станет шутить примерно так же – скучающе, негромко и с большим зарядом несогласия, лишь внешне замаскированного под учтивость.
– Как звать? – Она не рычала, но казалось, своим голосом была способна разгибать подковы.
– Гас Макинтайр, мэм.
– Про «мэм» это правильно, все остальное – глупость. Прошу впредь демонстрировать ее не иначе как в сортире… И старательно спускайте воду за собой. В других же местах помалкивайте, Макинтайр.
– Слушаюсь, мэм-сагиб.
Она взбеленилась, потому что «сагиб» было названием всех господ белой расы в прежние, еще расистские времена. Где-то Том об этом читал.
– Так, остряк, еще минус вашей команде, притом что плюсов пока не заметно! – Она поправила волосы. – Меня зовут сержант Нго. Обращаться ко мне запрещается, отвечать без присказки «мэм» – тоже. Все контакты с любым, повторяю, с любым офицером платформы только с моего разрешения. Кормежка по расписанию, убирать свои кубрики самим, выплата заработанного, если такое случайно у кого-то получится, через меня, остальное – вот с этими двумя ребятами. – Она указала поворотом головы на двоих недомерков, которые, не смея дышать, вытянулись за ее плечами. – Это ваши инструкторы, Холлидей и Сангар. Они попробуют научить вас управлять бати-ботами, пока не убедятся, что я не ошибалась, когда утверждала, что все вы – жалкие неудачники и никогда вам не стать настоящими добывающими. Вопросы?
– Один вопрос, мэм, – заговорил Том. – Библиотека, телевизор, компьютерные игры, тренажеры?
– Тренажеры с душем в рекреационной зоне. Остальное – глупости, – отрезала сержант Нго. И чуть более внимательно всмотрелась в Извекова. – Вы же понимаете, что я говорю, не правда ли?
– Если вы о моем акценте, мэм, он не мешает мне понимать вас, – отозвался Том и сам почувствовал, что говорит на очень уж зализанном, каком-то даже средневековом английском.
– Отлично. Список команд, которыми мы разговариваем с операторами во время работы, вам пришлют – я позабочусь. – Она повернулась к инструкторам. – А теперь, джентльмены, составьте расписание тренировок этих бездельников и приступайте. Через две недели эта группа должна выполнять план. Если этого не случится, у вас будут неприятности.
– Вежливая дамочка, – хмыкнул Макинтайр, и Том почувствовал к этому парню симпатию.
Шотландец это заметил, кивнул Извекову и улыбнулся краем губ. Неудивительно, что в кубрик, рассчитанный на двоих, они поместились вместе. Но перед этим со своими мешками и под предводительством Холлидея и Сангара они спустились на скоростных лифтах с платформы вниз, на глубину более четырехсот метров под уровнем моря. При этом пришлось дважды переходить в новые лифты и миновать компрессионные тамбуры, что заняло последний раз почти четверть часа, как Том заметил по часам, вделанным в стенки помещений.
Голоса ребят при этом стали высокими, даже не визгливыми, а детскими, потому что при повышении давления менялся состав воздуха, которым они дышали, и в конце концов его заменили, как догадался Том, чистейшей гелиево-кислородной смесью. Кислорода, кстати, было больше, чем наверху, и это вызывало приподнятое настроение, а у инструкторов – заметную нервозность.
– Как же подниматься, если мы только спускаемся с платформы почти час? – спросил высокий, плотный и вяловатый норвежец с этикеткой «Тим» над карманом форменной куртки.
– Подниматься не будем, проживем внизу месяца три, и лишь потом, возможно, разрешат подниматься, – объяснил Сангар. Он был то ли индусом, то ли помесью индуса и негра. Говорил по-английски он правильно, но с каким-то прищелкиванием. Как позже узнал Том, это был выговор южноафриканца.
Под платформой оказался настоящий подводный город. Над морем торчала только макушка всего сооружения, а все основные комплексы размещались на дне: энергоустановки, доки для маленьких добывающих субмарин, перерабатывающие руду машины, упаковщики руды в плотные транспортные брикеты и, разумеется, помещения для людей.
Уже через три часа после прибытия Том, получив прозвище Монк (то есть переведенную на английский свою фальшивую фамилию), вышел вместе с Холлидеем в первое тренировочное плавание. Инструктор обращался с машиной виртуозно. Том и не знал, что можно, например, крутиться на одном месте, используя лишь слабую тягу от нагнетательного водяного патрубка, имеющего на конце гибкий шланг, чтобы его можно было поворачивать в разные стороны.
– Шланг этот необходим, чтобы смывать ил, – пояснил инструктор. – Давление струи у обреза патрубка примерно на три-четыре атмосферы выше, чем давление на этой глубине, поэтому ты отбрасываешь всю грязь в сторону, прежде чем пилить породу.
Породой называлась серо-бурая, ноздреватая масса, которую и нужно было пилить вращающимся резаком, установленным на конце еще одного манипулятора. Два других захвата должны были эти куски оттаскивать в сторону и укладывать потом в специальную корзину, сплетенную из поблескивающих прутков.
– Эти корзины упаковывай получше, – посоветовал Холлидей. – Есть «мастера», которые в каждую корзину забивают всего лишь семь-восемь тонн породы. Но для тебя же будет лучше, если научишься умещать в ней тонн десять. Для этого нужно пилить куски помельче, тогда их легче утрамбовать. При трамбовке особенно не дави своими «руками» (так он называл манипуляторы, которые исполняли роль захватов и укладчиков). Усилия «руки» могут развивать тонн до пятидесяти, причем ты этого сначала не заметишь, поэтому сломать корзину – проще простого. За каждую поломку у тебя будут вычитать монету, что тебе, подозреваю, совсем не нужно. Кроме того, каждая серьезная поломка – это минус и мне с Сангаром, и сержанту. А вот она-то уж спуску не даст.
Всего на бати-боте было шесть манипуляторов: две «руки», штанга с дисковым резаком, нагнетательный патрубок, одна труба для того, чтобы закачивать вместе с водой чрезмерно измельченную породу (а такое тоже бывало), и еще одно приспособление, о назначении которого Том пока не догадывался. А вот рук у него осталось по-прежнему две штуки, и как одновременно управляться со всем этим оборудованием в весьма тесном объеме крохотной лодочки, притом что ее почти постоянно сносило в сторону то ли течением воды, то ли разными реактивными моментами, возникающими при работе манипуляторами, он не знал.
Он и спросил, как заякориваться, чтобы избежать чрезмерной подвижности лодки во время работы.
– Не стоит использовать якоря, – отозвался Холлидей. – Привыкнешь, а это потом скажется на твоем ощущении во время работы. Лучше привыкай планировать над породой. Ее тут легко откалывать – это же практически открытая выработка, а компенсировать нежелательные перемещения научишься. Особенно помогают нагнетательный патрубок и упор дисковой пилы в грунт, этого добывающим обычно достаточно.
А потом началась работа, вернее, еще тренировки, как говорила Нго. Но они мало чем отличались от настоящей добычи, только велись с инструктором. Том как-то между сменами разговорился с Макинтайром, и тот ему рассказал, что у них всего восемьдесят часов, чтобы освоить премудрости работы с инструкторами, а потом инструкторы будут сидеть на платформе и следить за действиями всех восьми добывающих по телеметрии. Вот тогда-то каждый и покажет, чего он стоит.
– А если я не уложусь в эти восемьдесят часов? – спросил Извеков.
– Безил. – Гас даже руку положил ему на плечо, словно хотел понять, не бредит ли его… сокамерник. – Что бывает с теми, кто не укладывается в нормативы, в вашей России?.. Правильно, у нас то же самое – их увольняют. И можешь считать, что тебе крупно повезет, если на тебя не перевалят расходы по обучению и какие-нибудь штрафы.
Зато и плата оказалась довольно высокой, когда Том освободился от опеки Холлидея и стал выходить в море самостоятельно. Конечно, норму он не выполнял, но от новичков этого пока не требовалось. Хотя Нго и ворчала, чтобы все поторапливались. Это даже заслужило название «мессы» – построение перед каждой сменой, когда она расхаживала перед строем и ругалась. Как бы то ни было, из восьми человек к исходу месяца никого не уволили, чему Нго прилюдно весьма удивилась, даже слегка рассвирепела, когда получила от начальства такой приказ.
– Ума не приложу, о чем они там думают?! – бушевала она, когда это стало известно. – Я бы выгнала как минимум троих, а лучше пятерых! И взвалила норму на остальных троих, чтобы и вам неповадно стало, и кислород можно было сэкономить. Воздух, понимаете? Воздух вы жрете, как стадо бизонов, а вас почему-то пожалели!.. Значит так, девочки, я сумею обратить это против вас. Так и знайте: теперь вы конкуренты друг другу, что бы там начальство ни думало о моих воспитательных средствах.
К концу второго месяца, когда они работали уже не на учебном «плацу» с открытой породой, а в довольно сложных переплетениях каньонов и вырубленных предыдущими добытчиками отвалах, двоих все-таки уволили. А еще одного перевели на какую-то дальнюю платформу, где можно было, как сказала Нго, «удержаться за четверть нормы». Зачем компания, на которую работал Том, содержала такие малодоходные выработки, Извеков не знал, но полагал, что это правильно – не сразу расставаться с людьми, которые хоть чего-то стоили.
Увольнения привели к тому, что Макинтайра от него переселили в освободившийся кубрик, и Том стал сам себе хозяином. Он обрадовался этому, а потом загрустил: не с кем было поговорить кроме как в столовой, не на ком сорвать раздражение, если чужие журналы с голыми красавицами оказывались на его койке, или наоборот, не у кого было стрельнуть глоток-другой из фляжки, чтобы отпраздновать, например, ненастоящий день рождения.
Впрочем, в столовой тоже много не разговаривали. Том сначала довольно удивленно оглядывался во время этих трапез. Он-то знал, что в России в таких случаях не было бы проходу от грубоватых, но дружеских шуток, подколов и пересудов. А тут, в этой компании все было тихо, безэмоционально, равнодушно. Хотя за успехами сослуживцев каждый следил внимательно.
«Наверное, в этом и отгадка, – думал Том, когда оставался в одиночестве и можно было подумать, не контролируя каждую улыбку или жест. – Они воспитаны в более плотной атмосфере конкуренции и побаиваются не успеть, не справиться, не достичь… А мы, русские, не очень к этому привыкли. Вот у нас и манера общения другая, более непосредственная, если не сказать – расхлябанная».
До конца третьего месяца Нго сообщила, что Макинтайра как наиболее верткого пилота переводят в буксировщики. То есть теперь те корзины, которые набивали добывающие, Гас должен был оттаскивать куда-то, где их обогащали и перегружали в более удобные для транспортировки наверх контейнеры. Так их осталось только четверо. Гас сразу как-то неуловимо отдалился от своей смены, и Том вынужден был признать, что это правильно. Нечего ему с ними было делать, как и нечего делить.
И концу этого, третьего, месяца стало известно, что они вчетвером вполне выполняют свою норму, хотя двоим из них (кому именно – так и осталось загадкой) лучше бы все же перерабатывать часа по два-три в каждую смену, чтобы добиться расчетной и экономически оправданной выработки. Разумеется, переработать тут же согласились все четверо, и Том оценил хитрость компании. Хотя уставал он теперь меньше, чем в первые недели, но все равно так, что спать приходилось часов по десять, чтобы восстановиться.
Остальное время Извеков проводил в кают-компании – смотрел телевизор. Но тут, на глубине, демонстрировали только три канала – один спортивно-рекламный, один новостной с большой примесью финансовых передач, а третий – с различными киношками, из которых наибольшим успехом пользовались порнушки и зубодробительные боевики. Ни политических новостей, ни культурной программы для рабочих их звена не было вовсе.
Остальное время Том проводил в тренажерном зале, и надо сказать, это ему начинало нравиться. Настолько, что теперь оставалось, пожалуй, только удивляться, как он мог обходиться без этого раньше.
Еще Извеков занялся изучением того подводного мира, куда теперь имел доступ. Нго при этом заинтересовалась им и однажды даже вызвала к себе в кабинет, сплошь уставленный мониторами и средствами связи с лодками настолько, что при желании, вероятно, могла бы работать параллельно с постом контроля, который занимали обычно Холлидей с Сангаром.
– Что вы там высматриваете, Монк? – спросила сержант напрямую.
– Меня многое интересует, мэм. Например, средства спасения. – Том улыбнулся, хотя никакой веселости в сержанте не замечал. – Особенно мне понравилась маленькая спасательная субмарина. По документам, она может отсюда, из Северного моря, дойти, предположим, до Индии.
– Зачем вам это?
– Я… хотел бы стать инженером, мэм.
– По вашим документам, вы не слишком развиты, чтобы быть инженером, Монк, – отчеканила Нго, не подозревая, что за фальшивым именем, которое Том носил теперь, скрывался самый настоящий и притом неплохой инженер.
«По крайней мере, – подумал Том по-русски, – парой моих проектов можно было гордиться, если бы… Не приходилось от всех прятаться».
– К тому же, просто для сведения, могу сообщить, что интересующая вас капсула только теоретически способна добраться до Индии. Практически мы из экономии закладываем в нее запас воздуха на десятерых человек, чтобы только всплыть, и не больше топлива, чтобы дойти до ближайшего порта. – Она хмыкнула. – Поэтому дезертировать вам не удастся. Тем более что все расчетные ваши заработки все равно остаются под контролем компании.
– Я не собирался дезертировать, мэм. У меня есть надежда, что я смогу быть полезен компании долгие годы. Возможно, до того момента, когда можно будет отправляться на свалку… с чистой совестью и приличным кушем в банке.
Нго вздохнула и посмотрела на Извекова более внимательно.
– Неплохо, Монк. Впрочем, это не мое дело. Запретить вам всякое копанье в общедоступных для добывающих работяг инструкциях и рекомендациях я не могу. Дерзайте… Только учтите, посторонние увлечения сильно осложняют репутацию работника в глазах начальства. Для нас, и для меня в первую очередь, это означает, что вы не вырабатываетесь до конца, а следовательно, с вас можно требовать больше. Это понятно, Монк?
– Точно так, мэм. Но я все же… слегка скучаю тут, не хватает пищи для ума.
– Вы, русские, слишком умны, – ехидно проронила сержант. – Прямо как китайцы, как мне рассказывали. Сама я с ними не работала… Это правда, что в России вместо покера все играют в шахматы?
– Не совсем, хотя… С другой стороны – да, это правда.
– Ну что же, идите, Монк. Я сообщу о ваших странностях, потому что обязана, но надеюсь, они вам не повредят. Небольшие личностные отклонения тут разрешены. Разумеется, не в ущерб работе.
– Я понимаю, мэм.
После этого разговора у Извекова осталось впечатление, что сержант его как-то выделила среди остальных. Вот только непонятно было, хорошо это или не очень?
3
На этот раз построение перед сменой заняло чуть больше времени, чем обычно. Холлидей и Сангар раздали задания, где были определены районы добычи. Том обратил внимание, что его зона находилась дальше других и считалась самой неудобной. «Расисты они все, – подумал он, впрочем, без особой злости. – Считают, раз русский, то и работать должен труднее, чем… негр какой-нибудь». Впрочем, он уже и сам незаметно, но вполне осознанно ушел от этой прямолинейно-дурной тактики оценивать человека по цвету кожи. Бывало, что и темный, если не считать сержанта Нго, оказывался неплохим человеком.
– Поздравляю, джентльмены, – заговорила Нго, когда этот привычный ритуал был исполнен, и она шагнула вперед. – Теперь вы можете считать себя достойными членами нашей компании, настоящими добывающими. – Она помолчала, блеснула светлыми глазами. – Причем я сожалею, что из вашей группы уцелело четверо. Это много! Я рассчитывала, что буду вас выгонять, пока не останутся двое… Но вы меня обманули.
Все сдержанно посмеялись, и Нго продолжила:
– Сегодня к вечеру прибудет следующая группа. Мне придется главным образом заниматься с ней, но это не значит, что я оставлю вас вне своего внимания. Мне платят, чтобы мои подчиненные оставались в форме все время… пока мы не сможем со спокойной совестью вышвырнуть вас, как отработанный материал, на помойку, откуда вы, собственно, к нам и заявились.
Это смеха не вызвало, но все равно полагалось хотя бы улыбнуться. Такой вот был сержантский юмор. Том мельком подумал, что был бы тут Макинтайр, он бы обязательно ответил, но от этих четверых Нго отпора не ожидала. И не дождалась.
– Вы отработали срок, после которого вам полагалось бы передохнуть наверху недельку, а самым нежным – дней десять, под присмотром врачей, которые, уверяю вас, способны все испортить своим гуманизмом. Но вместо отдыха я добилась от руководства разрешения оставить вас до истечения следующего положенного по договоренности с профсоюзами срока. Зато оплата с сегодняшней смены будет начисляться с двадцатипроцентной добавкой заработка. Кто против такого решения?
Протестующих, разумеется, не было. Добавка к заработку означала, что… Но посчитать Том не сумел – добыча и расценки на труд оставались главной тайной компании перед рабочими, особенно в смене, где верховодила Нго.
– Помимо индивидуальных расчетов, вы за этот… трудовой порыв получите и другие привилегии. Например, раз в неделю вам можно будет покупать упаковку пива или бутылку вина. Второе, каждый, кто пожелает, может установить в своей каюте видеомагнитофон или стереопроигрыватель, чтобы смотреть или слушать то, что одобрено психологами компании. Заказы будут оформляться инструкторами. В-третьих, для каждого из вас увеличен расход опресненной воды в душе. Теперь вы можете пользоваться восемьюдесятью галлонами в неделю вместо прежних шестидесяти. И последнее, четвертое. Теперь вам разрешено – за ваш счет, разумеется, – добавлять к списку продуктов что-нибудь по своему усмотрению, на сумму не более четверти недельного жалованья.