Шестнадцать человек первой марсианской экспедиции долго в молчании рассматривали незнакомый, безжизненный пейзаж. Красная, цвета битого кирпича, равнина убегала вдаль, к фиолетовому горизонту, к желтому шарику Фобоса. Над равниной висело сиреневое небо. И была тишина - тяжелая и неуютная. Веками человечество мечтало об этой минуте. Никто не решался нарушить торжественность момента.
Космический лайнер прочно стоял на опорах, задрав нос в небо. Козырев положил руку на холодный металл корабля. "Да это же Земля", - подумал он, сразу успокаиваясь. И куда бы потом судьба ни забрасывала его, он всегда, ступив на чужую планету, касался рукой ракеты: это успокаивало.
Почувствовать бы еще раз Землю там, в черной бездне космоса. Козырев глубоко вздохнул.
- Не надо, мой друг, - мягко сказал Сантос. - Я понимаю тебя. Звездолет для тебя был, ну, как бы это точнее выразиться, не просто кусочком Земли, а самой жизнью, невестой, женой, смертью. Ты был счастлив, как может быть счастлив ребенок, впервые поднявшийся на ноги и сделавший свои первые три шага в жизни. Но есть и другое счастье - научить ребенка ходить по Земле.
Умный, мудрый Сантос! Козырев улыбнулся. Разумом он понимал собеседника, а сердцем...
- Мне бы кусок Земли в космосе, и я буду счастлив. Моя любовь - вся наша планета. Моя семья - все человечество. Ты качаешь головой? Думаешь, риторика? Нет, Рауль. Именно так воспринимается жизнь Земли там, среди звезд. Я рожден летать, а не спорить с Чарлзом Эллиотом. В молодости была у меня девушка...
- Не надо, Борис. - Сантос поднял руку, белую, нервную, с длинными пальцами музыканта. - Она не дождалась. Но винить ее? Время и пространство пока нам не подвластны.
- Если бы удалось подчинить их! - вырвалось у Козырева. Спрессовать пространство, отделяющее нас от туманности Андромеды. Спрессовать так, чтобы можно было пощупать руками.
- Фантастично даже в наш экспоненциальный век. - Сантос всем корпусом повернулся к Козыреву. Глаза у него были синие. Казалось, что на тебя смотрит само бездонное небо.
- Опасно глядеть в твои глаза, Рауль. Впечатление такое, будто летишь в бездну и зацепиться негде.
Сантос добродушно засмеялся:
- Глаза ученого, Борис. Они видят не только твое сердце, но даже твои переживания. Но тебе ли бояться моего взгляда? Твои глаза мерцают, как звезды. Ты живешь с опережением на сто лет. Ты хочешь преодолеть время и пространство. Даже в наше время пространство - понятие чисто философское, но не физическое. Мы сегодня можем подержать в руках нейтрон. А можешь ли ты дать мне в руки пространство или время, чтобы я мог их прощупать пальцами?
Козырев рассмеялся:
- Дорогой мой Рауль, если бы послушал нас сейчас кто-нибудь посторонний, подумал бы: вот сумасшедшие.
- Да? Если земляне нас не поймут, тогда мы действительно сумасшедшие.
- Земляне бывают разные. Эллиот тоже землянин, но кроме Земли, он ничего не хочет видеть.
- Как всегда в разговоре, ты не поспеваешь за своей мыслью. Миллионы звезд свершают свой путь в беспредельном небе твоей мысли, а ты рассказываешь только об одной звезде. Плохо. Преимущество таких популяризаторов, как Эллиот, в том, что они всегда говорят об одной звезде. Они просто не способны мысленно обнять Вселенную.
- Ограниченность ума?
- Скорее своеобразие ума. Ум, который поднимает противоречия общества в поднебесье и говорит: вот куда нас хотят вести! Зачем нам этот путь в неведомое? Давайте дышать воздухом, глотать солнце, жить под нашим земным синим небом.
- Довольно однообразно. Дальше?
- Жить под солнцем.
- Несколько ярче. Потом?
- Еще раз жить под солнцем. Ты разве против этого? Я считаю, нам нужны разные умы, в том числе и такие, как Эллиот. - Сантос удобнее устроился в кресле, словно готовясь к долгому разговору. - Ты знаешь, что Соболев против полетов за пределы Системы?
- Да, конечно. Именно он написал предисловие к книге Эллиота. Я перестаю его понимать, - с горечью сказал Козырев. - Неужели в нем угасло это неукротимое стремление к совершенству, архитектурной стройности мысли, классической законченности теорий? Ведь он всю жизнь мечтал о единой системе, на основе которой можно было бы развивать всю физическую картину Вселенной. В каждом новом шаге астрофизики, который, казалось, следовал из предыдущего, он отыскивал противоречия, и эти противоречия становились импульсом, толкавшим астрофизику вперед. На каждом новом этапе Соболев бросая вызов науке, и не будь этих вызовов, развитие астрофизики надолго затормозилось бы. Я его считал вторым Тархановым.
Сантос покачал головой, поправил осторожно:
- Они разные - Тарханов и Соболев. Я бы сказал так: Тарханов обладал наивысшей музыкальностью мысли. Талант у него был многогранный, острый, с гениальной интуицией научного предвидения. Соболев... Что ж, он, очевидно, достиг своего потолка и свой потолок считает пределом для всех.
- Это страшно, Рауль.
- Скорее печально. Полеты за пределы Системы - неизбежный исторический процесс. Очень жаль, что Соболев стал противником неизбежного...
- Расскажи, Рауль, о твоей обсерватории на Марсе.
- Она оборудована новейшей аппаратурой. Коллектив превосходный. А эмульсионная камера даже для нашего времени чудо. Через полгода, я думаю, состоится первый сеанс передачи мысли на расстояние... Какой вопрос обсуждается на осенней сессии Звездного Совета?
- Утверждение планов звездных экспедиций на ближайшие годы. Кстати, а твои ближайшие планы?
- Лечу в Гавану. Соскучился по детям. - Сантос застенчиво улыбнулся. - И по своему Институту телепатии. Очень хотел бы взглянуть на знаменитые белые шары, но - время...
Шары в специальных оправах лежали на столе. Очередной эксперимент только что кончился. Временами Козыреву казалось, что он стоит у цели. Вот так студеная вода как бы журчит у самых ног, но стоит наклониться, как она исчезает...
Лаборанты давно разошлись. В институте тихо. Козырев подошел к окну и забарабанил пальцами по подоконнику. На душе было неспокойно. Надо продолжать опыты. Он включил экран фиксатора, вновь и вновь изучая результаты экспериментов. Все правильно. Нигде ни одной ошибки. В каком же направлении вести дальнейшие поиски?
Из открытых окон тянуло запахом реки. Надо бы дать себе отдых... Козырев вздохнул и взял со стола пакет с тезисами доклада Председателя Совета Солнца на очередной сессии Верховного Совета Планеты. Соболев решил вынести на рассмотрение Верховного Совета вопрос о прекращении полетов за пределы Солнечной системы...
Совет Солнца, которым руководил Соболев последнюю четверть века, уже давно был крупнейшим научным и инженерным центром по освоению планет Солнечной системы. Размах работы был гигантский, и Соболев, безусловно, со знанием дела руководил этой работой. Козырев уважал выдающегося ученого, хотя некоторые черты характера Соболева вызывали у него антипатию. Прежде всего ему претила его излишняя самоуверенность. Последние годы она стала проявляться особенно отчетливо. Быть может, этому способствовало долгое пребывание Соболева на посту Председателя Совета Солнца? Козырев стал замечать за собой, что он порой избегает Соболева.
Голос из репродуктора прервал размышления Козырева:
- Служба здоровья предлагает вам, Председатель, покинуть рабочий кабинет.
Служба здоровья строго следила за режимом рабочего дня ученых. Время для дополнительных экспериментов отпускалось лишь со специального разрешения, и, как правило, врачи шли на это весьма неохотно. К ученому, который чаще других пользовался сверхнормативным временем, приходила комиссия из специалистов, изучала организацию труда, а затем либо уменьшала объем его рабогы, либо выделяла в помощь ученому дополнительную аппаратуру.
Козырев взял хоккейную клюшку. Хоккеем с мячом он увлекался с детства. В Институте космонавтики был бессменным капитаном команды, а на последних двух курсах уже выступал в сборной России, считаясь одним из лучших бомбардиров. Полеты в космос надолго оторвали его от хоккея. Только после того как врачи сказали, что летать нельзя, он вернулся к любимому виду спорта.
Домой Козырев вернулся уже в девятом часу. Усталый, довольный, помолодевший, он быстро переменил костюм. К нему вошла Мадия.
- Постой, - он внимательно посмотрел на девушку. - Что с тобой? Почему такой пониженный тонус? Влюбилась?
- Возможно.
- Хорошо. В Эллиота?
- Едва ли, академик, - улыбнулась Мадия, направляясь к себе,
Козырев засмеялся ей вслед. "Определенно влюбилась", подумал он.
Через полчаса они сидели за столом.
- Дядя, - первой начала Мадия, - у меня есть мечта...
- Естественно, - кивнул головой Козырев. - Конечно, речь идет о расшифровке твоей славной песенки?
- Вы не шутите, - остановила его Мадия. - Я хочу отправиться на свидание с человеком из "Шара Тарханова". Думается, моя заявка будет учтена вами?
- Ка-ак? - изумился Козырев, но тут же перешел на прежний шутливый тон: - Председатель Звездного Совета считает, что инженер галактической связи Мадия Тарханова пытается использовать родственные отношения в своих личных интересах. - И вдруг спросил: - А как на это посмотрит Эллиот? Он строго держит курс по ветру...
- Пусть он держит тот курс, который ему нравится, - возразила Мадия. - У каждого должен быть свой курс в жизни. Почему вы заговорили об Эллиоте?
- Не знаю, - откровенно признался Козырев. - Может быть, потому, что видел вашу дружбу. Так вот, идеи Эллиота получили развитие в тезисах доклада Совета Солнца. Академик Соболев предлагает прекратить полеты за пределы Солнечной системы.
- И правильно предлагает, - запальчиво продолжала Мадия. - Если бы Тарханов не улетел на Лорию, тогда его любимая не страдала бы всю жизнь.
Козырев с удивлением посмотрел на племянницу. Такой он видел ее впервые... Кажется, зря он шутил о том, что она влюбилась. Это совершенно очевидно. И уж если она сгоряча выпалила, что Соболев прав, значит, ее избранник не Эллиот, а космонавт, уже утвержденный Звездным Советом на полеты к иным звездным системам. Уж не Лунь ли?
И еще Козырев отметил очевидную противоречивость Мадии. Она как будто бы возражает против полетов за пределы Солнечной системы и в то же время говорит о своей мечте побывать на Лории. Видимо, и в ней тоже зреет протест против правила, некогда установленного Верховным Советом Планеты: готовить для выхода за пределы Солнечной системы только космонавтов-мужчин.
Пришла пора перечеркнуть это правило... Но он не стал говорить Мадии обо всем этом. Он заговорил о своей мечте опять побывать в космосе:
- Если сегодня врачи скажут: можешь летать, я сегодня же отправлюсь в центр Галактики. Смотри!
Козырев нажал кнопку на подлокотнике кресла, и на потолке раскрылся занавес. Свет в комнате погас. С потолка смотрело черное звездное небо. Стотысячекратные В-телескопы приблизили звезды настолько, что, казалось, их можно взять в руки. Звезд было много. "Небесный сад", - подумала Мадия. Над головой, казалось, действительно был августовский сад со спелыми наливными яблоками. Правда, в настоящем саду свет золотистый, теплый, а здесь - холодный, негреющий.
- Вот все, что осталось мне, - как бы издалека услышала Мадия голос Козырева. - В жизни, оказывается, можно быть либо зрителем, либо действующим лицом. Я, например, сегодня почти только зритель...
- Это неправда, - запротестовала Мадия. - Вы всегда человек действия. Кстати, а разве нельзя быть одновременно и действующим лицом, и зрителем?
- Исключается. Люди, которые пытаются совместить то и другое, не достигают совершенства. Зритель - лицо пассивное.
- В этой мысли есть какая-то парадоксальность, - заметила Мадия. - А парадоксы...
- Стоп, Мадия! - внезапно оборвал ее на полуслове Козырев. - Это же гениально!
- Что гениально?
- Парадокс. Как я мог забыть об этом? - пробормотал он, придвинув к себе видеофон. - Дежурный Института света? Я индекс 271а. Переключите информатор на мою квартиру.
Вспыхнул маленький экран, и Козырев опять погрузился в цифры. Это чтение ужаснуло его: как он мог забыть, что шары - инопланетного происхождения? В основе алгоритма исследований лежал незыблемый постулат Эйнштейна - скорость света постоянна. А если не постоянна? Козырев чуть ли не ущипнул себя - до того дикой показалась эта мысль.
Давно ушла Мадия, сразу поняв, что Козырев одержим какой-то новой идеей и отвлекать его нельзя, а он продолжал размышлять перед освещенным экраном. Вселенная вполне объяснялась специальной и общей теорией относительности. Человек потому так спешно и так далеко проник в космос, что в совершенстве знал ее и пользовался ею в своей практической деятельности. В других мирах могут быть другие, неизвестные землянам, законы и теории.
Академик Тарханов когда-то в кругу друзей полушутя, полусерьезно сказал, что за световым барьером начинается антимир, что в этом антимире есть антиземля, антимедведи, антитархановы. Парадокс? Конечно. Но разве психологические корни и психологический эффект теории относительности не связаны с непреложной демонстрацией парадоксальности бытия?
Потом он не раз возвращался к этой мысли. Нерешенная проблема антимира - наследство Тарханова. Это наследство волнует ученых, оно до сих пор еще не потеряло своей психологической окраски. В одной из своих книг о научных идеях Тарханов писал не столько о тех проблемах, которые получили экспериментальную проверку, сколько о тех идеях и проблемах, которые остались в наследство от ученых старших поколений. И идеи, в свое время не подтвержденные экспериментом, опытом, выводом, больше всего волновали Тарханова. Они увлекали его своим драматизмом и устремленностью в будущее.
Козырев чертил на листе бумаги спирали. Принцип развития по спирали - принцип диалектического материализма. Когда-то Тарханов говорил, что он по спирали разгадает любую загадку природы.
"Что ж, попробуем пойти по спирали, - думал Козырев. Быть может, на каком-то завитке и раскроется тайна шаров".
Козырев прилетел в Звездный Совет в девять часов утра. Прежде чем собрать председателей комитетов, он решил повидаться с Раулем Сантосом и, не заходя к себе, направился в Комитет галактической связи.
- Мне сообщили, что осенняя сессия откладывается, - сразу же после приветствия начал Сантос. - Академик Соболев, кажется, собирается проглотить Вселенную.
- Я не понимаю его. - Козырев опустился в кресло. - То, что предлагает Совет Солнца, или, вернее, академик Соболев, противоречит всей нашей философии. Конечно, заманчиво сосредоточить людские и материальные ресурсы на переделке планет Солнечной системы. Но мне кажется, это должно быть всего-навсего текущей повседневной работой человечества. Но ведь нам следует думать и об отдаленном будущем!..
- Не вините Соболева, - остановил его Сантос. - Ничего он не затевал.
- Но тезисы Совета Солнца принадлежат ему!
- Это так. Но доклад - следствие, а причины его появления куда сложнее. Вы не замечали, какие изменения происходят в нашем обществе за последнее время?
- Я, дорогой Сантос, не социолог, а всего-навсего звездолетчик и астрофизик.
- Да, конечно. Но каждый звездолетчик в какой-то мере и философ. Как по-вашему, кто такой Чарлз Эллиот?
Козырев был озадачен вопросом.
- Почему вы вспомнили именно о нем?
- Все дело в том, что Эллиот мне кажется самым ярким представителем определенной части нашего общества. Они не хотят движения, их вполне устраивает современный уровень жизни. Зачем им Вселенная, когда на Земле почти райская жизнь. И такую же райскую жизнь можно устроить на Марсе, Венере...
- Вы считаете, что эллиоты могут остановить колесо жизни?
- Колесо истории никто не остановит, конечно, но притормозить его на время можно, и в сторону свернуть можно, что и пытается сделать Эллиот с помощью академика Соболева. На карту поставлено очень многое, и проблема выходит за пределы нормального спора. Она затрагивает многие области нашей жизни, включая и этические.
- Ты хочешь сказать, что нам следует повести широкий наступательный разговор?
- Безусловно.
Они помолчали.
- У меня есть такая мысль - вынести проблему на обсуждение народов, - сказал Козырев.
- Это так, - подтвердил Сантос. - Всенародный форум необходим.
- Обратимся к социологам, - продолжал развивать свою мысль Козырев. - Они лучше нас знают показания социального барометра. И философов следует послушать.
- Кое-какой материал может дать Нью-Йоркский институт общественного мнения. - Сантос засмеялся. - Кстати, профессор Эллиот последнюю свою книгу целиком и полностью составил по материалам этого института. Наступает по всем правилам и весьма искусно. И здесь не очень завидную роль играет академик Соболев. Я согласен с вами, в последние годы он как бы любуется своими деяниями. А самовлюбленность - щель, в которую эллиоты не замедлят вбить клин. Эллиоты, как известно, не пришельцы из чужих миров. Они выросли в нашей среде. Если хотите знать, они - теневая сторона медали, которая называется материальным изобилием. Наше общество обеспечивает человека всем необходимым - пищей, одеждой, духовной культурой. От человека требуется одно - творить, творить и еще раз творить. Я высказываю общеизвестные истины, но именно в силу этого моральное величие общества в целом и каждого человека в отдельности приобретает в наше время исключительное значение. Я бы хотел встретиться с Соболевым.
- Это нетрудно, - сказал Козырев. - А сегодня Звездному Совету предстоит обсудить тезисы доклада Соболева.
Вечер был удивительно звонкий. После слякоти и дождя, настолько частого и мелкого, будто каждая частица самого воздуха превратилась в водяную каплю, легкий мороз тонким налетом сковал лужи и основательно высушил воздух.
Игнат Лунь шел по аллее, обсаженной по обеим сторонам молодыми березками. Во всем его теле была приятная опустошенность. Почти два Месяца он не выходил из мастерской. Сколько глины перепорчено за это время? Теперь все позади. Завтра горельеф "Встреча" отвезут на осеннюю художественную выставку, и скульптура перестанет принадлежать ему. Она поступит в распоряжение зрителя. Зритель будет любить или ненавидеть ее. Но это не волновало Луня. Он должен был "выговориться", и это ему, кажется, удалось. Вот почему сегодня он чувствовал себя словно заново рожденным.
Гостиница была в двух шагах от мастерской, где так долго дневал и ночевал Лунь. В эти дни он почти не вспоминал о Шагине, который работал над новой конструкцией кибернетической машины.
В гостинице Шагина не оказалось. Он обратился в адресный стол. Кибер ответил, что Шагин Александр Петрович проживает в поселке Олимпийского конного завода Малахово-на-Дону. Нехотя поужинав, Лунь вызвал Ирму Соболеву.
- Немедленно ко мне, - настойчиво потребовала она. - С тобой хочет поговорить отец.
Лунь насторожился. Для чего он понадобился Председателю Совета Солнца? Наверное, речь пойдет о его полете к Лории?
Он поехал к Соболевым без особой охоты, несколько озадаченный неожиданным приглашением.
- Пойдем. Папа ждет, - встретила его Ирма.
Они поднялись на второй этаж. Ирма оставила его одного. Дверь бесшумно открылась. Лунь очутился в просторном кабинете. Напротив дверей висела объемная схема Солнечной системы. За нею - широкий письменный стол, за которым в глубоком кресле сидел академик Соболев. Он поднялся при появлении Луня. Это был высокий худощавый человек с черными, коротко стриженными волосами и тяжелым, энергичным, насмешливым лицом, дышавшим, на первый взгляд, могучей жизненной силой. Он молча показал Луню на кресло.
Беседа между ними завязывалась трудно, - обе стороны как бы изучали друг друга. Игнат Лунь никогда не знал за собой робости или застенчивости; не испытывал он смущения и перед этим могучим стариком. Может быть, это спокойствие Игната импонировало профессору. Вопросы, которые он задавал космонавту, как бы проверяя свои мысли, становились мягче. Книга Эллиота? Соболев не только читал ее, но и консультировал. Великолепная книга. А мнение молодого коллеги? Плохая книга? Человек вышел во Вселенную не для того, чтобы замкнуться в Солнечной системе?
По мере того как говорил Лунь, лицо Соболева принимало все более ироническое выражение. Не собирается ли молодой звездолетчик переквалифицироваться в философа? Нет? Это очень приятно. Быть может, молодой коллега точнее ответит, зачем человек вышел во Вселенную? Познать и переделать ее. Разумно, очень разумно. А с чего следует начать переделку Вселенной? Он, более старший по возрасту, считает, что следует начать с Солнечной системы. Разве молодой коллега против этого? Нет? Очень приятно, что взгляды землян двух поколений сходятся. Старшее поколение считает, что лучше заняться практической работой по переделке Вселенной, чем гоняться за призрачной, несуществующей инопланетной цивилизацией. Не пора ли вплотную заняться осуществлением идей Тарханова о диффузных цивилизациях?
Соболев широкими мазками крупного ученого рисовал будущее Солнечной системы и ближайших к Солнцу звезд. Он говорил как инженер, который видит свой проект в деталях. А детали плотно пригонялись одна к другой, и каждая сверкала всеми своими гранями.
- Нам нужны не просто талантливые люди, - говорил Соболев. - Нам нужны великие организаторы. И чем больше великих организаторов, тем быстрее мы достигнем цели. - Соболев вздохнул и опустил голову на грудь. - К сожалению, великие организаторы часто стремятся за пределы Солнечной системы и часто остаются там...
- Председатель, вы хотите сказать...
- Да, да, - перебил Луня Соболев. - Вы меня правильно поняли. Я предлагаю вам должность начальника комплексной экспедиции на Юпитер. Когда-то очень давно, в далекие молодые годы, я мечтал о преобразовании этой гигантской планеты. Там многое сделано. Физикой Юпитера, например, занимался такой выдающийся ученый, как Антони Итон - один из спутников Ритмина Тарханова. Юпитер посетили десятки экспедиций. Теперь создана подлинно научная основа для переделки Юпитера, - моя мечта получила как бы реальный фундамент. Свою мечту я отдаю вам. Вы молоды, талантливы, у вас опыт, и я верю, вы покорите Юпитер.
Предложение было настолько неожиданным, что Лунь не, сразу нашелся, что ответить. Оно было заманчиво до головокружения.
- Ваша мечта прекрасна, Председатель. Но... не надо свою мечту дарить другому.
- Я стар, звездолетчик.
- А как же с моей мечтой? Кому же я ее подарю? - невольно вырвалось у Луня, и он покраснел под ироническим взглядом Соболева. Лунь понял этот взгляд. - Очевидно, Председатель считает, что у меня нет мечты?
- Почему же? - усмехнулся Соболев. - Я даже наверняка знаю, о чем вы мечтаете. Это все та же старая мечта о встрече с инопланетной цивилизацией. Разве не так?
Лунь кивнул головой.
- Бредни, молодой человек. - Старик даже не дал себе труда выслушать Луня. - Мы больше не можем позволить, чтобы выдающиеся люди Земли продолжали гоняться за призраками инопланетных цивилизаций. Слишком многие из них не возвращаются на родную планету, - с горечью добавил Соболев. - Почему-то кое-кто считает это вполне нормальным явлением. Академик Тарханов был одним из выдающихся умов последних времен. А где он? Пропал без вести. Кто же в этом виноват? Прожектеры! Звездолетчик Каштанов заявил журналистам перед стартом, что он летит в космос за невестой...
Каштанов, однокашник Луня по институту, невысокий, очень изящный, с открытым обаятельным мужественным лицом, был большим шутником и заводилой многих веселых забав. И, конечно же, про космическую невесту говорил он шутя, чтобы скрыть свое волнение на старте. Это ясно, как дважды два. Неужели академик Соболев не понял его шутки? Лунь внимательно посмотрел на академика. Тот продолжал говорить. Старческое брюзжание и усталость чувствовались в его голосе. Лунь, с его душевным здоровьем, не понимал этой резкой смены настроений, он только смутно чувствовал, что человеку, который сидит перед ним, уже в тягость и собственные мечты, и обязанности Председателя. Но тут же Лунь должен был признаться, что он совершенно не знает Соболева. Тот легко поднялся с кресла и заходил по кабинету. Походка была легкая, пружинистая, как у хорошо тренированного спортсмена.
- Не каждый так легко расстается со своей мечтой. - Соболев остановился у модели Солнечной системы. Легкая тень пробежала по его лицу. Он достал из стенного шкауа бутылку вина. - Вы извините, но я разволновался... Давайте выпьем за мою мечту, за мой Юпитер.
Лунь взял в руки фужер с янтарным вином, отпил глоток, осторожно поставил фужер рядом с бутылкой и сказал:
- Дерзновенна ваша мечта, Председатель. Но я должен подумать, прежде чем осуществить мечту другого, даже пусть великого человека. Для моих плеч Юпитер, пожалуй, слишком большая ноша.
- Я не тороплю, звездолетчик. Как только закончатся испытания лайнеров со звездолитовыми корпусами, мы сразу полетим на Юпитер и на месте уточним план штурма этой планеты.
"Он неохотно расстается со своей мечтой, - отметил Лунь. - А нужна ли она мне? Почему он не спросил меня об этом?"
- А до этого, - продолжал Соболев, - я приглашаю вас на солнечную регату. Мы с Ирмой летим на Олимпийскую планету.
Спорт на Земле стал неотъемлемой частью быта. Каждый лицей, каждый институт и университет, каждый микрогород имели спортивные комплексы. Спартакиада Планеты, которая проводилась раз в два года, превращалась в грандиозный праздник миллионов землян. Олимпийские игры привлекали выдающихся спортсменов. Их проводили на искусственной планете, построенной на высоте трехсот пятидесяти километров над Землей. Олимпийская планета - одно из величайших сооружений эпохи. В районе Олимпийской планеты проводилась и солнечная регата гонки космических яхт.
Космический лайнер прочно стоял на опорах, задрав нос в небо. Козырев положил руку на холодный металл корабля. "Да это же Земля", - подумал он, сразу успокаиваясь. И куда бы потом судьба ни забрасывала его, он всегда, ступив на чужую планету, касался рукой ракеты: это успокаивало.
Почувствовать бы еще раз Землю там, в черной бездне космоса. Козырев глубоко вздохнул.
- Не надо, мой друг, - мягко сказал Сантос. - Я понимаю тебя. Звездолет для тебя был, ну, как бы это точнее выразиться, не просто кусочком Земли, а самой жизнью, невестой, женой, смертью. Ты был счастлив, как может быть счастлив ребенок, впервые поднявшийся на ноги и сделавший свои первые три шага в жизни. Но есть и другое счастье - научить ребенка ходить по Земле.
Умный, мудрый Сантос! Козырев улыбнулся. Разумом он понимал собеседника, а сердцем...
- Мне бы кусок Земли в космосе, и я буду счастлив. Моя любовь - вся наша планета. Моя семья - все человечество. Ты качаешь головой? Думаешь, риторика? Нет, Рауль. Именно так воспринимается жизнь Земли там, среди звезд. Я рожден летать, а не спорить с Чарлзом Эллиотом. В молодости была у меня девушка...
- Не надо, Борис. - Сантос поднял руку, белую, нервную, с длинными пальцами музыканта. - Она не дождалась. Но винить ее? Время и пространство пока нам не подвластны.
- Если бы удалось подчинить их! - вырвалось у Козырева. Спрессовать пространство, отделяющее нас от туманности Андромеды. Спрессовать так, чтобы можно было пощупать руками.
- Фантастично даже в наш экспоненциальный век. - Сантос всем корпусом повернулся к Козыреву. Глаза у него были синие. Казалось, что на тебя смотрит само бездонное небо.
- Опасно глядеть в твои глаза, Рауль. Впечатление такое, будто летишь в бездну и зацепиться негде.
Сантос добродушно засмеялся:
- Глаза ученого, Борис. Они видят не только твое сердце, но даже твои переживания. Но тебе ли бояться моего взгляда? Твои глаза мерцают, как звезды. Ты живешь с опережением на сто лет. Ты хочешь преодолеть время и пространство. Даже в наше время пространство - понятие чисто философское, но не физическое. Мы сегодня можем подержать в руках нейтрон. А можешь ли ты дать мне в руки пространство или время, чтобы я мог их прощупать пальцами?
Козырев рассмеялся:
- Дорогой мой Рауль, если бы послушал нас сейчас кто-нибудь посторонний, подумал бы: вот сумасшедшие.
- Да? Если земляне нас не поймут, тогда мы действительно сумасшедшие.
- Земляне бывают разные. Эллиот тоже землянин, но кроме Земли, он ничего не хочет видеть.
- Как всегда в разговоре, ты не поспеваешь за своей мыслью. Миллионы звезд свершают свой путь в беспредельном небе твоей мысли, а ты рассказываешь только об одной звезде. Плохо. Преимущество таких популяризаторов, как Эллиот, в том, что они всегда говорят об одной звезде. Они просто не способны мысленно обнять Вселенную.
- Ограниченность ума?
- Скорее своеобразие ума. Ум, который поднимает противоречия общества в поднебесье и говорит: вот куда нас хотят вести! Зачем нам этот путь в неведомое? Давайте дышать воздухом, глотать солнце, жить под нашим земным синим небом.
- Довольно однообразно. Дальше?
- Жить под солнцем.
- Несколько ярче. Потом?
- Еще раз жить под солнцем. Ты разве против этого? Я считаю, нам нужны разные умы, в том числе и такие, как Эллиот. - Сантос удобнее устроился в кресле, словно готовясь к долгому разговору. - Ты знаешь, что Соболев против полетов за пределы Системы?
- Да, конечно. Именно он написал предисловие к книге Эллиота. Я перестаю его понимать, - с горечью сказал Козырев. - Неужели в нем угасло это неукротимое стремление к совершенству, архитектурной стройности мысли, классической законченности теорий? Ведь он всю жизнь мечтал о единой системе, на основе которой можно было бы развивать всю физическую картину Вселенной. В каждом новом шаге астрофизики, который, казалось, следовал из предыдущего, он отыскивал противоречия, и эти противоречия становились импульсом, толкавшим астрофизику вперед. На каждом новом этапе Соболев бросая вызов науке, и не будь этих вызовов, развитие астрофизики надолго затормозилось бы. Я его считал вторым Тархановым.
Сантос покачал головой, поправил осторожно:
- Они разные - Тарханов и Соболев. Я бы сказал так: Тарханов обладал наивысшей музыкальностью мысли. Талант у него был многогранный, острый, с гениальной интуицией научного предвидения. Соболев... Что ж, он, очевидно, достиг своего потолка и свой потолок считает пределом для всех.
- Это страшно, Рауль.
- Скорее печально. Полеты за пределы Системы - неизбежный исторический процесс. Очень жаль, что Соболев стал противником неизбежного...
- Расскажи, Рауль, о твоей обсерватории на Марсе.
- Она оборудована новейшей аппаратурой. Коллектив превосходный. А эмульсионная камера даже для нашего времени чудо. Через полгода, я думаю, состоится первый сеанс передачи мысли на расстояние... Какой вопрос обсуждается на осенней сессии Звездного Совета?
- Утверждение планов звездных экспедиций на ближайшие годы. Кстати, а твои ближайшие планы?
- Лечу в Гавану. Соскучился по детям. - Сантос застенчиво улыбнулся. - И по своему Институту телепатии. Очень хотел бы взглянуть на знаменитые белые шары, но - время...
Шары в специальных оправах лежали на столе. Очередной эксперимент только что кончился. Временами Козыреву казалось, что он стоит у цели. Вот так студеная вода как бы журчит у самых ног, но стоит наклониться, как она исчезает...
Лаборанты давно разошлись. В институте тихо. Козырев подошел к окну и забарабанил пальцами по подоконнику. На душе было неспокойно. Надо продолжать опыты. Он включил экран фиксатора, вновь и вновь изучая результаты экспериментов. Все правильно. Нигде ни одной ошибки. В каком же направлении вести дальнейшие поиски?
Из открытых окон тянуло запахом реки. Надо бы дать себе отдых... Козырев вздохнул и взял со стола пакет с тезисами доклада Председателя Совета Солнца на очередной сессии Верховного Совета Планеты. Соболев решил вынести на рассмотрение Верховного Совета вопрос о прекращении полетов за пределы Солнечной системы...
Совет Солнца, которым руководил Соболев последнюю четверть века, уже давно был крупнейшим научным и инженерным центром по освоению планет Солнечной системы. Размах работы был гигантский, и Соболев, безусловно, со знанием дела руководил этой работой. Козырев уважал выдающегося ученого, хотя некоторые черты характера Соболева вызывали у него антипатию. Прежде всего ему претила его излишняя самоуверенность. Последние годы она стала проявляться особенно отчетливо. Быть может, этому способствовало долгое пребывание Соболева на посту Председателя Совета Солнца? Козырев стал замечать за собой, что он порой избегает Соболева.
Голос из репродуктора прервал размышления Козырева:
- Служба здоровья предлагает вам, Председатель, покинуть рабочий кабинет.
Служба здоровья строго следила за режимом рабочего дня ученых. Время для дополнительных экспериментов отпускалось лишь со специального разрешения, и, как правило, врачи шли на это весьма неохотно. К ученому, который чаще других пользовался сверхнормативным временем, приходила комиссия из специалистов, изучала организацию труда, а затем либо уменьшала объем его рабогы, либо выделяла в помощь ученому дополнительную аппаратуру.
Козырев взял хоккейную клюшку. Хоккеем с мячом он увлекался с детства. В Институте космонавтики был бессменным капитаном команды, а на последних двух курсах уже выступал в сборной России, считаясь одним из лучших бомбардиров. Полеты в космос надолго оторвали его от хоккея. Только после того как врачи сказали, что летать нельзя, он вернулся к любимому виду спорта.
Домой Козырев вернулся уже в девятом часу. Усталый, довольный, помолодевший, он быстро переменил костюм. К нему вошла Мадия.
- Постой, - он внимательно посмотрел на девушку. - Что с тобой? Почему такой пониженный тонус? Влюбилась?
- Возможно.
- Хорошо. В Эллиота?
- Едва ли, академик, - улыбнулась Мадия, направляясь к себе,
Козырев засмеялся ей вслед. "Определенно влюбилась", подумал он.
Через полчаса они сидели за столом.
- Дядя, - первой начала Мадия, - у меня есть мечта...
- Естественно, - кивнул головой Козырев. - Конечно, речь идет о расшифровке твоей славной песенки?
- Вы не шутите, - остановила его Мадия. - Я хочу отправиться на свидание с человеком из "Шара Тарханова". Думается, моя заявка будет учтена вами?
- Ка-ак? - изумился Козырев, но тут же перешел на прежний шутливый тон: - Председатель Звездного Совета считает, что инженер галактической связи Мадия Тарханова пытается использовать родственные отношения в своих личных интересах. - И вдруг спросил: - А как на это посмотрит Эллиот? Он строго держит курс по ветру...
- Пусть он держит тот курс, который ему нравится, - возразила Мадия. - У каждого должен быть свой курс в жизни. Почему вы заговорили об Эллиоте?
- Не знаю, - откровенно признался Козырев. - Может быть, потому, что видел вашу дружбу. Так вот, идеи Эллиота получили развитие в тезисах доклада Совета Солнца. Академик Соболев предлагает прекратить полеты за пределы Солнечной системы.
- И правильно предлагает, - запальчиво продолжала Мадия. - Если бы Тарханов не улетел на Лорию, тогда его любимая не страдала бы всю жизнь.
Козырев с удивлением посмотрел на племянницу. Такой он видел ее впервые... Кажется, зря он шутил о том, что она влюбилась. Это совершенно очевидно. И уж если она сгоряча выпалила, что Соболев прав, значит, ее избранник не Эллиот, а космонавт, уже утвержденный Звездным Советом на полеты к иным звездным системам. Уж не Лунь ли?
И еще Козырев отметил очевидную противоречивость Мадии. Она как будто бы возражает против полетов за пределы Солнечной системы и в то же время говорит о своей мечте побывать на Лории. Видимо, и в ней тоже зреет протест против правила, некогда установленного Верховным Советом Планеты: готовить для выхода за пределы Солнечной системы только космонавтов-мужчин.
Пришла пора перечеркнуть это правило... Но он не стал говорить Мадии обо всем этом. Он заговорил о своей мечте опять побывать в космосе:
- Если сегодня врачи скажут: можешь летать, я сегодня же отправлюсь в центр Галактики. Смотри!
Козырев нажал кнопку на подлокотнике кресла, и на потолке раскрылся занавес. Свет в комнате погас. С потолка смотрело черное звездное небо. Стотысячекратные В-телескопы приблизили звезды настолько, что, казалось, их можно взять в руки. Звезд было много. "Небесный сад", - подумала Мадия. Над головой, казалось, действительно был августовский сад со спелыми наливными яблоками. Правда, в настоящем саду свет золотистый, теплый, а здесь - холодный, негреющий.
- Вот все, что осталось мне, - как бы издалека услышала Мадия голос Козырева. - В жизни, оказывается, можно быть либо зрителем, либо действующим лицом. Я, например, сегодня почти только зритель...
- Это неправда, - запротестовала Мадия. - Вы всегда человек действия. Кстати, а разве нельзя быть одновременно и действующим лицом, и зрителем?
- Исключается. Люди, которые пытаются совместить то и другое, не достигают совершенства. Зритель - лицо пассивное.
- В этой мысли есть какая-то парадоксальность, - заметила Мадия. - А парадоксы...
- Стоп, Мадия! - внезапно оборвал ее на полуслове Козырев. - Это же гениально!
- Что гениально?
- Парадокс. Как я мог забыть об этом? - пробормотал он, придвинув к себе видеофон. - Дежурный Института света? Я индекс 271а. Переключите информатор на мою квартиру.
Вспыхнул маленький экран, и Козырев опять погрузился в цифры. Это чтение ужаснуло его: как он мог забыть, что шары - инопланетного происхождения? В основе алгоритма исследований лежал незыблемый постулат Эйнштейна - скорость света постоянна. А если не постоянна? Козырев чуть ли не ущипнул себя - до того дикой показалась эта мысль.
Давно ушла Мадия, сразу поняв, что Козырев одержим какой-то новой идеей и отвлекать его нельзя, а он продолжал размышлять перед освещенным экраном. Вселенная вполне объяснялась специальной и общей теорией относительности. Человек потому так спешно и так далеко проник в космос, что в совершенстве знал ее и пользовался ею в своей практической деятельности. В других мирах могут быть другие, неизвестные землянам, законы и теории.
Академик Тарханов когда-то в кругу друзей полушутя, полусерьезно сказал, что за световым барьером начинается антимир, что в этом антимире есть антиземля, антимедведи, антитархановы. Парадокс? Конечно. Но разве психологические корни и психологический эффект теории относительности не связаны с непреложной демонстрацией парадоксальности бытия?
Потом он не раз возвращался к этой мысли. Нерешенная проблема антимира - наследство Тарханова. Это наследство волнует ученых, оно до сих пор еще не потеряло своей психологической окраски. В одной из своих книг о научных идеях Тарханов писал не столько о тех проблемах, которые получили экспериментальную проверку, сколько о тех идеях и проблемах, которые остались в наследство от ученых старших поколений. И идеи, в свое время не подтвержденные экспериментом, опытом, выводом, больше всего волновали Тарханова. Они увлекали его своим драматизмом и устремленностью в будущее.
Козырев чертил на листе бумаги спирали. Принцип развития по спирали - принцип диалектического материализма. Когда-то Тарханов говорил, что он по спирали разгадает любую загадку природы.
"Что ж, попробуем пойти по спирали, - думал Козырев. Быть может, на каком-то завитке и раскроется тайна шаров".
Козырев прилетел в Звездный Совет в девять часов утра. Прежде чем собрать председателей комитетов, он решил повидаться с Раулем Сантосом и, не заходя к себе, направился в Комитет галактической связи.
- Мне сообщили, что осенняя сессия откладывается, - сразу же после приветствия начал Сантос. - Академик Соболев, кажется, собирается проглотить Вселенную.
- Я не понимаю его. - Козырев опустился в кресло. - То, что предлагает Совет Солнца, или, вернее, академик Соболев, противоречит всей нашей философии. Конечно, заманчиво сосредоточить людские и материальные ресурсы на переделке планет Солнечной системы. Но мне кажется, это должно быть всего-навсего текущей повседневной работой человечества. Но ведь нам следует думать и об отдаленном будущем!..
- Не вините Соболева, - остановил его Сантос. - Ничего он не затевал.
- Но тезисы Совета Солнца принадлежат ему!
- Это так. Но доклад - следствие, а причины его появления куда сложнее. Вы не замечали, какие изменения происходят в нашем обществе за последнее время?
- Я, дорогой Сантос, не социолог, а всего-навсего звездолетчик и астрофизик.
- Да, конечно. Но каждый звездолетчик в какой-то мере и философ. Как по-вашему, кто такой Чарлз Эллиот?
Козырев был озадачен вопросом.
- Почему вы вспомнили именно о нем?
- Все дело в том, что Эллиот мне кажется самым ярким представителем определенной части нашего общества. Они не хотят движения, их вполне устраивает современный уровень жизни. Зачем им Вселенная, когда на Земле почти райская жизнь. И такую же райскую жизнь можно устроить на Марсе, Венере...
- Вы считаете, что эллиоты могут остановить колесо жизни?
- Колесо истории никто не остановит, конечно, но притормозить его на время можно, и в сторону свернуть можно, что и пытается сделать Эллиот с помощью академика Соболева. На карту поставлено очень многое, и проблема выходит за пределы нормального спора. Она затрагивает многие области нашей жизни, включая и этические.
- Ты хочешь сказать, что нам следует повести широкий наступательный разговор?
- Безусловно.
Они помолчали.
- У меня есть такая мысль - вынести проблему на обсуждение народов, - сказал Козырев.
- Это так, - подтвердил Сантос. - Всенародный форум необходим.
- Обратимся к социологам, - продолжал развивать свою мысль Козырев. - Они лучше нас знают показания социального барометра. И философов следует послушать.
- Кое-какой материал может дать Нью-Йоркский институт общественного мнения. - Сантос засмеялся. - Кстати, профессор Эллиот последнюю свою книгу целиком и полностью составил по материалам этого института. Наступает по всем правилам и весьма искусно. И здесь не очень завидную роль играет академик Соболев. Я согласен с вами, в последние годы он как бы любуется своими деяниями. А самовлюбленность - щель, в которую эллиоты не замедлят вбить клин. Эллиоты, как известно, не пришельцы из чужих миров. Они выросли в нашей среде. Если хотите знать, они - теневая сторона медали, которая называется материальным изобилием. Наше общество обеспечивает человека всем необходимым - пищей, одеждой, духовной культурой. От человека требуется одно - творить, творить и еще раз творить. Я высказываю общеизвестные истины, но именно в силу этого моральное величие общества в целом и каждого человека в отдельности приобретает в наше время исключительное значение. Я бы хотел встретиться с Соболевым.
- Это нетрудно, - сказал Козырев. - А сегодня Звездному Совету предстоит обсудить тезисы доклада Соболева.
Вечер был удивительно звонкий. После слякоти и дождя, настолько частого и мелкого, будто каждая частица самого воздуха превратилась в водяную каплю, легкий мороз тонким налетом сковал лужи и основательно высушил воздух.
Игнат Лунь шел по аллее, обсаженной по обеим сторонам молодыми березками. Во всем его теле была приятная опустошенность. Почти два Месяца он не выходил из мастерской. Сколько глины перепорчено за это время? Теперь все позади. Завтра горельеф "Встреча" отвезут на осеннюю художественную выставку, и скульптура перестанет принадлежать ему. Она поступит в распоряжение зрителя. Зритель будет любить или ненавидеть ее. Но это не волновало Луня. Он должен был "выговориться", и это ему, кажется, удалось. Вот почему сегодня он чувствовал себя словно заново рожденным.
Гостиница была в двух шагах от мастерской, где так долго дневал и ночевал Лунь. В эти дни он почти не вспоминал о Шагине, который работал над новой конструкцией кибернетической машины.
В гостинице Шагина не оказалось. Он обратился в адресный стол. Кибер ответил, что Шагин Александр Петрович проживает в поселке Олимпийского конного завода Малахово-на-Дону. Нехотя поужинав, Лунь вызвал Ирму Соболеву.
- Немедленно ко мне, - настойчиво потребовала она. - С тобой хочет поговорить отец.
Лунь насторожился. Для чего он понадобился Председателю Совета Солнца? Наверное, речь пойдет о его полете к Лории?
Он поехал к Соболевым без особой охоты, несколько озадаченный неожиданным приглашением.
- Пойдем. Папа ждет, - встретила его Ирма.
Они поднялись на второй этаж. Ирма оставила его одного. Дверь бесшумно открылась. Лунь очутился в просторном кабинете. Напротив дверей висела объемная схема Солнечной системы. За нею - широкий письменный стол, за которым в глубоком кресле сидел академик Соболев. Он поднялся при появлении Луня. Это был высокий худощавый человек с черными, коротко стриженными волосами и тяжелым, энергичным, насмешливым лицом, дышавшим, на первый взгляд, могучей жизненной силой. Он молча показал Луню на кресло.
Беседа между ними завязывалась трудно, - обе стороны как бы изучали друг друга. Игнат Лунь никогда не знал за собой робости или застенчивости; не испытывал он смущения и перед этим могучим стариком. Может быть, это спокойствие Игната импонировало профессору. Вопросы, которые он задавал космонавту, как бы проверяя свои мысли, становились мягче. Книга Эллиота? Соболев не только читал ее, но и консультировал. Великолепная книга. А мнение молодого коллеги? Плохая книга? Человек вышел во Вселенную не для того, чтобы замкнуться в Солнечной системе?
По мере того как говорил Лунь, лицо Соболева принимало все более ироническое выражение. Не собирается ли молодой звездолетчик переквалифицироваться в философа? Нет? Это очень приятно. Быть может, молодой коллега точнее ответит, зачем человек вышел во Вселенную? Познать и переделать ее. Разумно, очень разумно. А с чего следует начать переделку Вселенной? Он, более старший по возрасту, считает, что следует начать с Солнечной системы. Разве молодой коллега против этого? Нет? Очень приятно, что взгляды землян двух поколений сходятся. Старшее поколение считает, что лучше заняться практической работой по переделке Вселенной, чем гоняться за призрачной, несуществующей инопланетной цивилизацией. Не пора ли вплотную заняться осуществлением идей Тарханова о диффузных цивилизациях?
Соболев широкими мазками крупного ученого рисовал будущее Солнечной системы и ближайших к Солнцу звезд. Он говорил как инженер, который видит свой проект в деталях. А детали плотно пригонялись одна к другой, и каждая сверкала всеми своими гранями.
- Нам нужны не просто талантливые люди, - говорил Соболев. - Нам нужны великие организаторы. И чем больше великих организаторов, тем быстрее мы достигнем цели. - Соболев вздохнул и опустил голову на грудь. - К сожалению, великие организаторы часто стремятся за пределы Солнечной системы и часто остаются там...
- Председатель, вы хотите сказать...
- Да, да, - перебил Луня Соболев. - Вы меня правильно поняли. Я предлагаю вам должность начальника комплексной экспедиции на Юпитер. Когда-то очень давно, в далекие молодые годы, я мечтал о преобразовании этой гигантской планеты. Там многое сделано. Физикой Юпитера, например, занимался такой выдающийся ученый, как Антони Итон - один из спутников Ритмина Тарханова. Юпитер посетили десятки экспедиций. Теперь создана подлинно научная основа для переделки Юпитера, - моя мечта получила как бы реальный фундамент. Свою мечту я отдаю вам. Вы молоды, талантливы, у вас опыт, и я верю, вы покорите Юпитер.
Предложение было настолько неожиданным, что Лунь не, сразу нашелся, что ответить. Оно было заманчиво до головокружения.
- Ваша мечта прекрасна, Председатель. Но... не надо свою мечту дарить другому.
- Я стар, звездолетчик.
- А как же с моей мечтой? Кому же я ее подарю? - невольно вырвалось у Луня, и он покраснел под ироническим взглядом Соболева. Лунь понял этот взгляд. - Очевидно, Председатель считает, что у меня нет мечты?
- Почему же? - усмехнулся Соболев. - Я даже наверняка знаю, о чем вы мечтаете. Это все та же старая мечта о встрече с инопланетной цивилизацией. Разве не так?
Лунь кивнул головой.
- Бредни, молодой человек. - Старик даже не дал себе труда выслушать Луня. - Мы больше не можем позволить, чтобы выдающиеся люди Земли продолжали гоняться за призраками инопланетных цивилизаций. Слишком многие из них не возвращаются на родную планету, - с горечью добавил Соболев. - Почему-то кое-кто считает это вполне нормальным явлением. Академик Тарханов был одним из выдающихся умов последних времен. А где он? Пропал без вести. Кто же в этом виноват? Прожектеры! Звездолетчик Каштанов заявил журналистам перед стартом, что он летит в космос за невестой...
Каштанов, однокашник Луня по институту, невысокий, очень изящный, с открытым обаятельным мужественным лицом, был большим шутником и заводилой многих веселых забав. И, конечно же, про космическую невесту говорил он шутя, чтобы скрыть свое волнение на старте. Это ясно, как дважды два. Неужели академик Соболев не понял его шутки? Лунь внимательно посмотрел на академика. Тот продолжал говорить. Старческое брюзжание и усталость чувствовались в его голосе. Лунь, с его душевным здоровьем, не понимал этой резкой смены настроений, он только смутно чувствовал, что человеку, который сидит перед ним, уже в тягость и собственные мечты, и обязанности Председателя. Но тут же Лунь должен был признаться, что он совершенно не знает Соболева. Тот легко поднялся с кресла и заходил по кабинету. Походка была легкая, пружинистая, как у хорошо тренированного спортсмена.
- Не каждый так легко расстается со своей мечтой. - Соболев остановился у модели Солнечной системы. Легкая тень пробежала по его лицу. Он достал из стенного шкауа бутылку вина. - Вы извините, но я разволновался... Давайте выпьем за мою мечту, за мой Юпитер.
Лунь взял в руки фужер с янтарным вином, отпил глоток, осторожно поставил фужер рядом с бутылкой и сказал:
- Дерзновенна ваша мечта, Председатель. Но я должен подумать, прежде чем осуществить мечту другого, даже пусть великого человека. Для моих плеч Юпитер, пожалуй, слишком большая ноша.
- Я не тороплю, звездолетчик. Как только закончатся испытания лайнеров со звездолитовыми корпусами, мы сразу полетим на Юпитер и на месте уточним план штурма этой планеты.
"Он неохотно расстается со своей мечтой, - отметил Лунь. - А нужна ли она мне? Почему он не спросил меня об этом?"
- А до этого, - продолжал Соболев, - я приглашаю вас на солнечную регату. Мы с Ирмой летим на Олимпийскую планету.
Спорт на Земле стал неотъемлемой частью быта. Каждый лицей, каждый институт и университет, каждый микрогород имели спортивные комплексы. Спартакиада Планеты, которая проводилась раз в два года, превращалась в грандиозный праздник миллионов землян. Олимпийские игры привлекали выдающихся спортсменов. Их проводили на искусственной планете, построенной на высоте трехсот пятидесяти километров над Землей. Олимпийская планета - одно из величайших сооружений эпохи. В районе Олимпийской планеты проводилась и солнечная регата гонки космических яхт.