Страница:
которая ускоряет наш рост. Когда вырастаешь, отбрасываешь ее, как ребенок
отбрасывает игрушки, в которые уже наигрался.
Мы практикуем для того, чтобы научиться жить, а не наоборот. Я хотел бы
довести вас до той точки, когда вы сможете просто жить и радоваться всему,
что с вами происходит. Тогда моя работа будет сделана, и можно будет забыть
обо всех техниках и практиках. Жизнь сама по себе вполне самодостаточна.
Поразмыслив некоторое время, я спросил:
Так что же мы будем делать, если перестанем заниматься? Просто жить, и
все?
А разве этого недостаточно? - спросил Тоша в ответ.
Не знаю, - искренне признался я. - В жизни надо что-то делать.
Перед тем, как что-то делать, разве не нужно сначала научиться жить?
Но разве мы уже не живем? Чему тут учиться?
Жить-то мы живем, но довольны ли мы своей жизнью? Если да, то никаких
вопросов нет. Живи дальше и радуйся, что еще нужно? Если же нет, что бывает
чаще, то делай садхану. Между прочим, просто плыть с потоком, ничего
особенно при этом не делая, - это самая сложная вещь и наивысшая из практик.
Что препятствует этому течению?
Нарушение законов потока.
Что это за законы?
По-моему, ты их уже знаешь. Попробуй сформулировать сам, - предложил
Тоша.
Не хвататься за поток, - сказал я наобум.
-- Близко, но это не самое главное.
Ну, тогда, значит, делать то, ради чего поток дан. Поскольку он не
предназначен исключительно для нашей личной реализации, то нужно передавать
его другим и расти вместе с ними, так?
Тоша кивнул:
Короче - передавай поток дальше. Что еще?
Не использовать его для своих личных целей.
Это подразумевается первым законом. Если ты замыкаешь поток на себя, он
дальше не идет. Какое второе правило?
Я безуспешно шевелил мозгами.
-- Если ты все время передаешь поток, что происходит с тобой? -
подсказал Тоша.
-- Он продолжает идти на тебя. Шеф сформулировал за меня:
Не разрывай связь. Это работа с вниманием. Если осознание потока
становится таким же непрерывным, как струя масла, переливаемого из одного
горшка в другой, ты обязательно дойдешь до истока. Третий закон.
Поток ослабевает, если делаешь ошибку, и усиливается, если поступаешь
правильно.
Точно. Воспринимай поток как учителя. Он постоянно корректирует твои
действия степенью своей интенсивности - как внутренние, так и внешние. Если
окончательно разрываешь связь и принимаешь решение действовать
самостоятельно, то поток уходит совсем.
-- А четвертый?
-- Ты хочешь четвертый? Пожалуйста: иди вверх по течению. Другими
словами - ищи источник потока.
Я возразил:
Но разве это не противоречит тому, что ты говорил раньше о том, что с
потоком нужно плыть?
Вся штука в том, что исток и устье потока - одно.
Как это?
Есть такой древний символ йоги - пламя свечи, тянущееся к солнцу.
Источник пламени один - это солнце, понимаешь?
Какое-то время я шел молча, пытаясь переварить Тошины слова. После
длинной паузы он продолжил.
-- Ну, и последний закон - это то, что ты сказал вначале: не. хватай.
Поток нельзя насиловать, этого никто не любит. Это закон насчет терпения.
Помнишь в Писании: претерпевший до конца спасется.
Я искоса взглянул на начальника. Вот уж на священника он был похож
меньше всего. Я ухмыльнулся:
-- Тогда уж, святой отец, и про смирение бы добавить не худо.
Истину говоришь, чадо, - сказал Тоша, усилив свое северное оканье до
нижегородского. - А и добавим. Смирись, скотина.
Почему же скотина?
Потому что это скот в человеке смириться не может, пашу по-санскритски.
А коли смирится - так, глядишь, и человеком станет.
Ну, это уже что-то из Федора Михайловича.
Ладно, не будем ломать стиль. Уберем про скотину. Пусть будет пять
законов. Пятерка - это пятиконечная звезда, символ власти над пятью
стихиями. Ну что, осталось вырубить скрижали? Где-нибудь, - Тоша оглянулся
вокруг - вон на той скале.
Оставим потомкам.
Мы дошли до разрушенного камня, остановились и сняли рюкзаки, чтобы
перекурить. Тоша продолжил на серьезной ноте:
-- В работе с потоком есть одна серьезная проблема. Чем больше ты
открываешься на него, тем сильнее поддержка, это очевидно. Поток работает
как катализатор, усиливая в тебе и хорошее, и дурное. Таким образом, чувство
эго растет, как на дрожжах, и риск пасть его жертвой, то есть замкнуть поток
на себя, очень велик.
Парадокс заключается в том, что, становясь сильнее, нужно, вместе с
тем, исхитриться стереть себя в порошок, а это штука непростая. Сила хороша
поначалу, чтобы окрепнуть, но со временем она превращается в препятствие.
Мощное эго постепенно развивает нечто вроде панциря, который блокирует
поток. В этом панцире можно провести долгие годы, пока не израсходуешь
накопленную силу, потом опять приходится начинать все сначала.
Я потрогал носком россыпь камней на месте разрушенного валуна и
спросил:
Это ты про себя?
И про себя тоже, - с какой-то непонятной грустью отозвался Тоша.
Я с удивлением взглянул на него. Сантименты мастера? Что-то раньше я от
него такого не слышал. Мы поднялись, подтянули рюкзаки и двинулись дальше. Я
сказал:
-- Это твои проблемы, меня пока больше заботит мое сомнение.
От него есть хорошее лекарство, - усмехнулся Тоша.
Что за лекарство?
Посмотреть на прану.
-- ???
Прану можно видеть в любое время, она всегда вокруг тебя, - скажем, в
воздухе.
Разве она не невидима?
Посмотри на небо, - скомандовал он.
Я прикрыл глаза ладонью от солнца и взглянул вверх.
-- Расслабь глаза и не фокусируй взгляд. Смотри рассеянно, это
называется веерное зрение.
Я последовал инструкции.
Что ты видишь?
Я вижу маленькие прозрачные капли, плавающие в воздухе.
Это и есть прана.
И всего-то? Их все видят.
Извини, - Тоша развел руками, - виноват.
А как насчет ночи? Ночью тоже видно?
Ночью посмотри таким же образом на обнаженное тело. Потом доложишь.
Слушаюсь, товарищ начальник.
Мы переходили через ручей, и я нагнулся, чтобы напиться.
Тоша продекламировал:
-- Пьющий из ручья не подозревает, что вода выше по течению была
отравлена павшим животным. Я выплюнул воду.
Ты что, серьезно? Тоша засмеялся:
Это тебе коан на вечер.
Я махнул на него рукой и продолжал жадно пить.
Жизнь в лагере продолжалась. Дневные заботы были простыми и
нетягостными: собрать сучья для костра, принести воды, сварить кашу было,
скорее, удовольствием, чем работой. Сидя по ночам вокруг костра, иногда мы
разговаривали обо всем на свете, иногда молчали, завороженные пляской
огненных языков на фоне ночных гор и неба, и слушали треск костра и говор
ручья далеко внизу. Мы не думали о том, что ожидает нас в будущем, жизнь
была наполнена окружавшей нас природой и растворена в ней. Существование
обрело неизвестные нам дотоле целостность, глубину и прозрачность.
Кошара, среди развалин которой мы жили, была затеряна среди горных
лесов; до Цахкошата, куда мы ходили за продуктами, - три часа пути.
Расстояния в горах измеряются не километрами, а временем ходьбы. В деревне
нас уже хорошо знали. Мартын предложил Неле, чтобы ее дочь Анна пожила
какое-то время у него в семье. Неля согласилась и несколько раз в неделю
ходила навещать ее.
Однажды мы пошли в деревню вместе, и жена Мартына погадала мне на
кофейной гуще. Выпив чашку, нужно перевернуть ее и поставить на блюдце
ручкой от себя. Стекая по стенкам чашки, гуща образует узоры, по которым и
происходит гадание. Гадают на кофе женщины, и армянки делают это
исключительно хорошо. "Ты вырвался из клетки, - сказала она среди прочего. -
Долго-долго там был и убежал". Выразить мое тогдашнее состояние точнее было
невозможно.
В ответ я "зарядил" руками несколько сигарет, что, к моему удивлению,
вызвало бурную реакцию. Сбежались соседи и, пробуя свой "Салют" и "Ахтамар",
не могли узнать вкус табака и, удивленно причмокивая, советовали мне ехать в
Ереван - "много денег будет".
Кроме еды из деревни, мы брали молоко у пастухов, изредка
показывавшихся вблизи лагеря со своими маленькими коровами, козами и
огромными кавказскими овчарками. Пастухи по-русски не говорили, и
приходилось махать пустым ведром, чтобы они поняли, что нам нужно. Денег с
нас никогда не брали.
У нас была с собой гитара, и однажды я играл на ней, сидя на плоском
камне посреди ручья. Звуки струн смешивались с шумом несущейся вниз воды.
Неля стирала на берегу. Я обнаружил, что музыкальная импровизация -
замечательный способ для практики Дисы, поскольку она удерживает тебя на
острие момента. Если пытаешься предугадать, что нужно играть дальше,
музыкальный поток прерывается, и импровизация неизбежно оказывается
разрушенной. Но если отпускаешь руки и позволяешь пальцам двигаться так, как
они того сами хотят, можно достичь такого состояния, что начинаешь слышать
себя как бы со стороны, - тело само становится инструментом, и музыка звучит
через него сама по себе.
Кончив играть, я взглянул на Нелю и подумал, что стирка может быть
таким же предметом практики, как и игра на гитаре. Я окликнул ее, но из-за
шума воды она меня не услышала. Тогда я протянул руку и помахал, чтобы
привлечь ее внимание. И вдруг ощутил, что касаюсь ее, как если бы моя рука
вытянулась и протянулась через разделяющий нас ручей. Неля тоже
почувствовала прикосновение, подняла голову и, увидев меня сидящим в трех
метрах от нее, стала в недоумении оборачиваться по сторонам.
Я же отложил гитару и начал исследовать своим невидимым щупальцем все,
что ни попадалось: траву, деревья, мокрое белье на камнях. Ощущение было
замечательным - мир плотной материи вдруг отпустил свою хватку и стал
проницаемым, податливым, текучим миражом. Это продолжалось несколько минут,
но было вполне достаточно, чтобы осознать, что возможности восприятия
безграничны и что окружающий нас мир, при смещении фокуса сознания, может
быть преображен в мгновение ока.
Вечером Неля пожаловалась на боль в спине. Я решил сделать ей массаж;
мы забрались в палатку, Неля, сняв футболку, легла на живот. В палатке было
темно, и я вспомнил Тошин совет. Расслабив глазные мышцы, я посмотрел на
Нелину спину веерным зрением и увидел, что ее тело окутано облаком мягко
мерцающего света. Облако это состояло из бесчисленных крохотных мигающих
огоньков белого и голубого цветов и напоминало ночное небо, усыпанное
звездами.
Я вспомнил древнюю аналогию между человеческим телом и космосом.
Оказывается, обволакивающая тело энергия и есть космос, состоящий из
бесчисленных крошечных созвездий! Зрелище было завораживающим. Видеть
окруженное мерцающим серебристым облаком тело было еще удивительнее, чем
различать плавающие в воздухе капли праны. Рассматривая этот светящийся
ореол, я заметил, что некоторые из звездочек вспыхивают белыми и голубыми
огоньками ярче остальных. Поначалу я не мог понять, что это значит, но потом
до меня дошло, что это светятся акупунктурные точки.
Я стал массировать их в той последовательности, в которой следовали
самые яркие вспышки. В процессе работы стало ясно, что Нелино тело посылает
сигналы, в каком порядке следует массировать точки, прочищая и открывая их
для восстановления нормальной циркуляции энергии в теле. Самые яркие вспышки
шли из самых болезненных точек, то есть тело само вело мои руки, показывая
оптимальную комбинацию точек для воздействия. Если я, не закончив работы,
бросал точку и переходил к следующей, то первая точка заставляла мои пальцы
вернуться серией новых вспышек. Я назвал этот метод "массаж светящихся
точек". Позже, мы многократно проверяли его на себе и своих пациентах, и он
оказался достаточно эффективным.
Мы экспериментировали и с другими методами лечения, некоторые из них
возникали спонтанно. Однажды я попытался помочь Андрею, одному из членов
нашей команды, у которого были проблемы со зрением. Андрей был обычным
студентом второго курса Технологического института, когда его вместе со
всеми послали на картошку. Андрея поставили на погрузку - нужно было
подавать ящики с картошкой на грузовик. И вот, принимая тяжелый ящик,
напарник уронил его, и ящик сильно ударил Андрея по голове. В результате он
получил сотрясение мозга и попал в больницу. Последствием этого происшествия
было то, что у Андрея в голове что-то переключилось, и он полностью изменил
свою жизнь. Он бросил жену, ушел из института, сутками не выходил из
комнаты, ни с кем не разговаривал, а потом и вовсе куда-то пропал.
Появился Андрей через три года, без зубов и с сильно испорченным
зрением. Ему удалось пересечь китайскую границу, и он дошел до Бутана, где
жил в буддийском монастыре. Он собирался принять там посвящение в монахи, но
наставник отправил его назад проститься с родителями. В Ленинграде какой-то
знакомый привел его к Неле, где Андрей встретился с Тошей, и вместо того,
чтобы вернуться в Бутан, он присоединился к нашей группе. Андрей повредил
зрение во время песчаной бури, когда пересекал пустыню Гоби. Он носил очки с
очень толстыми стеклами.
Мне пришло в голову, что можно лечить заболевания глаз с помощью
исходящего из глаз луча энергии. Я попросил Андрея сесть передо мной, снять
очки и смотреть мне прямо в глаза, зрачок в зрачок. Поскольку я делал Тошино
упражнение с дверью, мне несложно было сфокусировать взгляд на обоих зрачках
Андрея сразу. Произошло все очень быстро. Я почувствовал, как что-то вышло
из моих глаз и вошло в глаза Андрея. Его зрение стало нормальным, но всего
на минуту или две, я же ослеп. К счастью, тоже ненадолго - через день мое
зрение полностью восстановилось.
Этот опыт оказался очень полезен для меня в том смысле, что я стал
гораздо больше ценить возможность видеть мир. Чтобы испытать это чувство,
достаточно завязать себе глаза на несколько часов, а потом снять повязку.
Восприятие мира заметно меняется в лучшую сторону.
После этого случая Тоша запретил нам экспериментировать с энергией, но
мне довелось наломать дров еще раз.
На холме, что возвышался над кошарой, мы вытоптали площадку и регулярно
занимались там Хэйки. На природе мы испытывали естественную потребность в
движении. Однажды Сережа и я решили попрактиковаться и пошли вверх по
тропинке, ведущей на площадку. В то время, как мы поднимались, я подумал: а
нельзя ли выиграть у Сережи спарринг моментально, не используя никаких
техник и приемов? Эта мысль пришла мне в голову внезапно, раньше я никогда
не думал об этом.
То, что произошло дальше, было неожиданным. Меня как будто раздуло от
внезапно вошедшей в мое тело энергии. Кто-то рассказывал мне о злой школьной
шутке, когда жабе в рот вставляют соломину и надувают ее сигаретным дымом. Я
почувствовал себя такой же надутой жабой. Не понимая, что произошло, я
обернулся на Сережу и увидел, что тот повалился на траву. В лице у него не
было ни кровинки. Я бросился поднимать его, но он был так слаб, что не мог
идти. До меня дошло, что, казалось бы, невинный вопрос, пришедший мне в
голову, в мгновение ока превратил меня в энергетического вампира. Это было
ответом.
Да, выиграть энергетическую схватку моментально оказалось возможно, но
какой ценой! Я не знал, что можно вот так, в одну секунду, забрать у
человека его жизненную силу до такой степени, что он не сможет идти. Я стал
трясти Сережу, пытаясь привести его в чувство и бормоча глупые извинения.
Наконец, он поднялся на ноги. "Никогда так больше не делай", - сказал он и,
шатаясь, пошел в лагерь. Я понуро брел за ним, чувствуя себя препоганейше.
Это было что-то новенькое. Неужели вот так, невольно, можно превратиться в
вампира? Я слышал дикие истории о вампирах, которые якобы высасывают энергию
из младенцев, оставленных в колясках у магазинов, пока мамаши ходят за
покупками, но принимал их за байки. А теперь сам превратился в подобного
монстра!
Тоша, узнав об этой истории, хладнокровно заметил: "Ты у нас, Илюша, в
бабушку".
Моим давним желанием было посетить Гекхарт, одно из святых мест Армении
неподалеку от Еревана. Мы с Андреем попросили у Тоши разрешения съездить
туда, однако шеф отпустил только меня. Ни комментариев, ни объяснений -
вполне в Тошином стиле.
Мартын дал мне адрес своих родственников в Ереване и письмо для них. Я
собрал рюкзак и поехал. Поезд пришел в Ереван утром. Я сразу отправился по
данному мне адресу. Родственниками Мартына оказались милые интеллигентные
люди - искусствовед Армен Гаспарян и его жена Ануша. Встретили меня очень
радушно. Я подарил им русскую матрешку, которая всегда была для меня
символом многомерности человеческого тела.
Ереван, с его зданиями, сложенными из розового туфа, с широкими
зелеными улицами, показался мне спокойным и сдержанным городом. Чем больше я
всматривался в лица людей на улицах, тем больше они мне нравились. В темных
армянских глазах, как и в протяжных, надрывающих сердце мелодиях армянской
флейты дудука, много грусти. Грусть эта - след долгой и кровавой истории
Армении. Более миллиона армян были вырезаны турками в начале прошлого века.
Армянский крест, с его раздвоенными закругленными лепестками, напоминает
цветок.
Проведя два дня в Ереване и съездив в Эчмиадзин - центр армянского
христианства, я сел на автобус и отправился в Гекхарт, расположенный в
пятнадцати километрах от города. Гекхарт - это храм, высеченный в скале
одним человеком, который потратил на это всю свою жизнь. Внутренность храма:
резьба по камню, алтарь, колонны - тускло освещаются через отверстие в
потолке. Священник, проводивший меня по храму, указал наверх и сказал: "Он
начинал оттуда".
Гекхарт расположен в ущелье дивной красоты, по дну которого мчится
пенящийся поток. Все в этом ущелье пронизано суровым и аскетичным духом
первых веков христианства. Когда я вышел из храма, меня охватило чувство
глубокой беспричинной радости, и я часа два просидел на плоском камне
посреди потока, распевая во все горло. За ревом несущейся воды мой голос был
едва слышен.
Вернувшись в Ереван, я рассчитывал переночевать у Армена, а утренним
поездом уехать в Ахталу. Видимо, посидев на камне, я простудился, и к ночи у
меня поднялась температура, но, тем не менее, когда Армен с женой легли
спать, я, по обыкновению, уселся, скрестив ноги, на постели. Через час дверь
в комнату распахнулась, и в дверях появился хозяин. "Убирайся отсюда! -
закричал он, - я не могу этого видеть! Уходи!" Глаза у Армена были выпучены,
он весь трясся от гнева. Я не мог поверить в реальность происходящего. Армен
был очень мягкий, добродушный человек. И это после всего кавказского
гостеприимства! Я взглянул на часы, был третий час ночи. Автоматически
"надев" на себя защитный символ "ИМ", я встал с постели и начал молча
собирать свои вещи. Армен был явно не в себе, он с трудом сдерживал себя,
руки его тряслись.
На шум вышла Ануша. Пораженная не меньше моего происходившей сценой,
она закричала на мужа: "Что ты делаешь? Как можно гостя выгонять ночью на
улицу! Ты позоришь наш дом!" Армен стал что-то объяснять жене по-армянски,
негодуя и все более и более горячась. Судя по всему, начиналась серьезная
ссора. Не дожидаясь развития событий, я схватил рюкзак и ушел.
Идя по ночным ереванским улицам в сторону вокзала, я размышлял над тем,
что произошло. Хотя я уже знал о том, что поток может вызывать
непредсказуемую, а иногда и враждебную реакцию, но выгнать заболевшего гостя
ночью на улицу из-за того, что тот сидел в медитации, - это было уж слишком!
Остаток ночи я провел на вокзале, а утром выехал в Ахталу. Через некоторое
время Армен прислал Мартыну письмо с извинениями, но причина его гнева так и
осталась неизвестной.
Когда я добрался до лагеря, то обнаружил, что все куда-то разбрелись,
кроме начальника, который в полном одиночестве катался взад-вперед по траве.
Первое, что мне пришло в голову, - это то, что Тоша спятил. От этой мысли
мне стало нехорошо - я вдруг живо представил себе будущее нашей команды,
возглавляемой безумцем.
-- Что ты делаешь? - завопил я. Тоша остановился и повернулся ко мне.
Занимаюсь Дисой, - вполне разумно сказал он, переводя дыхание. Затем
встал и пояснил:
Делаю Дису тела.
Вот так валяться - это Диса тела? Ты что, двигаешься так, как хочет
тело, что ли?
Не совсем. Я двигаю энергию так, как хочу, тело же следует за энергией.
Я снял рюкзак, сел на траву и спросил в некотором недоумении:
-- Для чего это нужно?
Тоша опять улегся и, закусив травинку, сказал:
-- Диса тела - полезная вещь. Ребенок двигается совершенно естественно,
так же естественны и позы, которые он принимает. Со временем мы теряем эту
способность, разучиваемся расслабляться и становимся скрюченными и сутулыми.
Наш позвоночник искривляется и деформируется, в мышцах возникает постоянное
напряжение, это угнетает психику и нарушает правильное течение энергии в
теле, в результате чего развиваются различные заболевания. Посмотри,
например, как ты сидишь. Тебе удобно?
Я оценил свою позу и признался, что нет. Поза была далека от
оптимальной, но сила привычки заставляла меня оставаться в ней. Как только я
это осознал, мое тело расслабилось и само приняло гораздо более удобное
положение. Тоша одобрительно кивнул и продолжил:
-- Всегда слушай тело и следуй его импульсам. Тело хранит знание,
накопленное миллионами лет эволюции. Посмотри, как двигаются кошки. Они
всегда расслаблены, но, при необходимости, кошка в любой момент может
собраться в пружину и прыгнуть. Если ты включишь память тела и начнешь
двигаться естественно, то избежишь многих болезней, усталости и депрессии.
Диса тела, насколько я понимаю, может использоваться в сексе, -
предположил я.
Секс - это искусство медитации в движении. Забытое искусство. Многие
сексуальные нарушения происходят оттого, что люди не умеют двигаться в
постели. Они просто не дают, не разрешают себе двигаться так, как они хотят,
и естественный поток движений оказывается подавлен.
Тоша помолчал немного, потом сделал несколько странных жестов руками и
сказал:
-- Когда делаешь Дису тела, нужно позволять движениям вытекать одному
из другого; никогда не пытайся представить себе следующее движение, просто
позволь им происходить самим по себе, пусть тело двигается так, как оно
хочет, ты же просто наблюдай за ним, как посторонний свидетель, не
вмешиваясь и не приказывая.
Я рассказал Тоше о том, как я понял принцип музыкальной импровизации. В
принципе, то же самое, о чем он говорил, только в случае музыки речь шла о
руках. Он согласился и продолжил:
Диса тела учит спонтанности действия, а спонтанное действие - ключ к
силе. Непредсказуемое поведение граничит с безумием, да это и есть безумие:
жить, не руководствуясь умом.
Чем же руководствоваться? Дисой?
Ничем. Диса - это просто способ.
То есть, жизнь без мотивации, так, что ли?
Это свобода. Свобода сразу и с самого начала, - Тошин голос вдруг стал
непривычно твердым и суровым. - Конечно, живя так, ты идешь по лезвию, но
непредсказуемые действия делают тебя неуязвимым, ты становишься неуловим для
ситуаций, которые тебя порабощают и программируют. Неуязвимость позволяет
держать дверь свободы открытой, Диса освобождает от рабства
запрограммированности.
Эта запрограммированность существует на двух уровнях: на генетическом и
социальном. Общество вбивает в нас свои программы с детства, для того чтобы
всю оставшуюся жизнь мы действовали как часть социального механизма. Оно
делает это в целях самосохранения. Кроме способа поведения, в нас еще
закладывается страх, благодаря которому эти программы работают. Страх
поступать не так, как делают все, позволяет обществу существовать, как
организму.
Избавиться от этого страха и разрушить социальные программы в сознании
нелегко, но еще труднее преодолеть генетическую запрограммированность,
которая позволяет нам выживать как виду. Здесь задействован инстинкт
самосохранения, пойти вопреки ему - значит изменить наш генетический код.
Поскольку возможность этим программам работать дает страх, он является
неотъемлемой составляющей жизни и процесса выживания. Но на каком-то витке
эволюции он становится тормозом дальнейшего развития, а мы как раз на этом
витке и находимся. Общество предохраняет себя с помощью разнообразных
внушенных гражданам страхов: от наказания до изгнания. Природа, с другой
стороны, контролирует нас страхом перед неизвестным.
Чтобы преодолеть эту обусловленность или, другими словами,
распрограммироваться, нужно сделать две вещи: во-первых, осознать факт того,
что ты несвободен. Невозможно сбежать из тюрьмы, если ты не понимаешь, где
находишься. Во-вторых, необходима качественно иная модель действий, которую
я называю "непредсказуемое поведение".
-- Ты имеешь в виду стать непредсказуемым для других или для самого
себя?
Тоша нахмурил брови.
-- Если ты сам не знаешь своего следующего движения, каким образом о
нем могут знать другие?
Но это же абсолютное безумие!
Именно так. Без-умие, - констатировал Тоша, как бы смакуя это слово.
Я не знал, что ему на это сказать.
La Disa immortale , - добавил он.
Что это?
Это по-итальянски. Диса бессмертна.
отбрасывает игрушки, в которые уже наигрался.
Мы практикуем для того, чтобы научиться жить, а не наоборот. Я хотел бы
довести вас до той точки, когда вы сможете просто жить и радоваться всему,
что с вами происходит. Тогда моя работа будет сделана, и можно будет забыть
обо всех техниках и практиках. Жизнь сама по себе вполне самодостаточна.
Поразмыслив некоторое время, я спросил:
Так что же мы будем делать, если перестанем заниматься? Просто жить, и
все?
А разве этого недостаточно? - спросил Тоша в ответ.
Не знаю, - искренне признался я. - В жизни надо что-то делать.
Перед тем, как что-то делать, разве не нужно сначала научиться жить?
Но разве мы уже не живем? Чему тут учиться?
Жить-то мы живем, но довольны ли мы своей жизнью? Если да, то никаких
вопросов нет. Живи дальше и радуйся, что еще нужно? Если же нет, что бывает
чаще, то делай садхану. Между прочим, просто плыть с потоком, ничего
особенно при этом не делая, - это самая сложная вещь и наивысшая из практик.
Что препятствует этому течению?
Нарушение законов потока.
Что это за законы?
По-моему, ты их уже знаешь. Попробуй сформулировать сам, - предложил
Тоша.
Не хвататься за поток, - сказал я наобум.
-- Близко, но это не самое главное.
Ну, тогда, значит, делать то, ради чего поток дан. Поскольку он не
предназначен исключительно для нашей личной реализации, то нужно передавать
его другим и расти вместе с ними, так?
Тоша кивнул:
Короче - передавай поток дальше. Что еще?
Не использовать его для своих личных целей.
Это подразумевается первым законом. Если ты замыкаешь поток на себя, он
дальше не идет. Какое второе правило?
Я безуспешно шевелил мозгами.
-- Если ты все время передаешь поток, что происходит с тобой? -
подсказал Тоша.
-- Он продолжает идти на тебя. Шеф сформулировал за меня:
Не разрывай связь. Это работа с вниманием. Если осознание потока
становится таким же непрерывным, как струя масла, переливаемого из одного
горшка в другой, ты обязательно дойдешь до истока. Третий закон.
Поток ослабевает, если делаешь ошибку, и усиливается, если поступаешь
правильно.
Точно. Воспринимай поток как учителя. Он постоянно корректирует твои
действия степенью своей интенсивности - как внутренние, так и внешние. Если
окончательно разрываешь связь и принимаешь решение действовать
самостоятельно, то поток уходит совсем.
-- А четвертый?
-- Ты хочешь четвертый? Пожалуйста: иди вверх по течению. Другими
словами - ищи источник потока.
Я возразил:
Но разве это не противоречит тому, что ты говорил раньше о том, что с
потоком нужно плыть?
Вся штука в том, что исток и устье потока - одно.
Как это?
Есть такой древний символ йоги - пламя свечи, тянущееся к солнцу.
Источник пламени один - это солнце, понимаешь?
Какое-то время я шел молча, пытаясь переварить Тошины слова. После
длинной паузы он продолжил.
-- Ну, и последний закон - это то, что ты сказал вначале: не. хватай.
Поток нельзя насиловать, этого никто не любит. Это закон насчет терпения.
Помнишь в Писании: претерпевший до конца спасется.
Я искоса взглянул на начальника. Вот уж на священника он был похож
меньше всего. Я ухмыльнулся:
-- Тогда уж, святой отец, и про смирение бы добавить не худо.
Истину говоришь, чадо, - сказал Тоша, усилив свое северное оканье до
нижегородского. - А и добавим. Смирись, скотина.
Почему же скотина?
Потому что это скот в человеке смириться не может, пашу по-санскритски.
А коли смирится - так, глядишь, и человеком станет.
Ну, это уже что-то из Федора Михайловича.
Ладно, не будем ломать стиль. Уберем про скотину. Пусть будет пять
законов. Пятерка - это пятиконечная звезда, символ власти над пятью
стихиями. Ну что, осталось вырубить скрижали? Где-нибудь, - Тоша оглянулся
вокруг - вон на той скале.
Оставим потомкам.
Мы дошли до разрушенного камня, остановились и сняли рюкзаки, чтобы
перекурить. Тоша продолжил на серьезной ноте:
-- В работе с потоком есть одна серьезная проблема. Чем больше ты
открываешься на него, тем сильнее поддержка, это очевидно. Поток работает
как катализатор, усиливая в тебе и хорошее, и дурное. Таким образом, чувство
эго растет, как на дрожжах, и риск пасть его жертвой, то есть замкнуть поток
на себя, очень велик.
Парадокс заключается в том, что, становясь сильнее, нужно, вместе с
тем, исхитриться стереть себя в порошок, а это штука непростая. Сила хороша
поначалу, чтобы окрепнуть, но со временем она превращается в препятствие.
Мощное эго постепенно развивает нечто вроде панциря, который блокирует
поток. В этом панцире можно провести долгие годы, пока не израсходуешь
накопленную силу, потом опять приходится начинать все сначала.
Я потрогал носком россыпь камней на месте разрушенного валуна и
спросил:
Это ты про себя?
И про себя тоже, - с какой-то непонятной грустью отозвался Тоша.
Я с удивлением взглянул на него. Сантименты мастера? Что-то раньше я от
него такого не слышал. Мы поднялись, подтянули рюкзаки и двинулись дальше. Я
сказал:
-- Это твои проблемы, меня пока больше заботит мое сомнение.
От него есть хорошее лекарство, - усмехнулся Тоша.
Что за лекарство?
Посмотреть на прану.
-- ???
Прану можно видеть в любое время, она всегда вокруг тебя, - скажем, в
воздухе.
Разве она не невидима?
Посмотри на небо, - скомандовал он.
Я прикрыл глаза ладонью от солнца и взглянул вверх.
-- Расслабь глаза и не фокусируй взгляд. Смотри рассеянно, это
называется веерное зрение.
Я последовал инструкции.
Что ты видишь?
Я вижу маленькие прозрачные капли, плавающие в воздухе.
Это и есть прана.
И всего-то? Их все видят.
Извини, - Тоша развел руками, - виноват.
А как насчет ночи? Ночью тоже видно?
Ночью посмотри таким же образом на обнаженное тело. Потом доложишь.
Слушаюсь, товарищ начальник.
Мы переходили через ручей, и я нагнулся, чтобы напиться.
Тоша продекламировал:
-- Пьющий из ручья не подозревает, что вода выше по течению была
отравлена павшим животным. Я выплюнул воду.
Ты что, серьезно? Тоша засмеялся:
Это тебе коан на вечер.
Я махнул на него рукой и продолжал жадно пить.
Жизнь в лагере продолжалась. Дневные заботы были простыми и
нетягостными: собрать сучья для костра, принести воды, сварить кашу было,
скорее, удовольствием, чем работой. Сидя по ночам вокруг костра, иногда мы
разговаривали обо всем на свете, иногда молчали, завороженные пляской
огненных языков на фоне ночных гор и неба, и слушали треск костра и говор
ручья далеко внизу. Мы не думали о том, что ожидает нас в будущем, жизнь
была наполнена окружавшей нас природой и растворена в ней. Существование
обрело неизвестные нам дотоле целостность, глубину и прозрачность.
Кошара, среди развалин которой мы жили, была затеряна среди горных
лесов; до Цахкошата, куда мы ходили за продуктами, - три часа пути.
Расстояния в горах измеряются не километрами, а временем ходьбы. В деревне
нас уже хорошо знали. Мартын предложил Неле, чтобы ее дочь Анна пожила
какое-то время у него в семье. Неля согласилась и несколько раз в неделю
ходила навещать ее.
Однажды мы пошли в деревню вместе, и жена Мартына погадала мне на
кофейной гуще. Выпив чашку, нужно перевернуть ее и поставить на блюдце
ручкой от себя. Стекая по стенкам чашки, гуща образует узоры, по которым и
происходит гадание. Гадают на кофе женщины, и армянки делают это
исключительно хорошо. "Ты вырвался из клетки, - сказала она среди прочего. -
Долго-долго там был и убежал". Выразить мое тогдашнее состояние точнее было
невозможно.
В ответ я "зарядил" руками несколько сигарет, что, к моему удивлению,
вызвало бурную реакцию. Сбежались соседи и, пробуя свой "Салют" и "Ахтамар",
не могли узнать вкус табака и, удивленно причмокивая, советовали мне ехать в
Ереван - "много денег будет".
Кроме еды из деревни, мы брали молоко у пастухов, изредка
показывавшихся вблизи лагеря со своими маленькими коровами, козами и
огромными кавказскими овчарками. Пастухи по-русски не говорили, и
приходилось махать пустым ведром, чтобы они поняли, что нам нужно. Денег с
нас никогда не брали.
У нас была с собой гитара, и однажды я играл на ней, сидя на плоском
камне посреди ручья. Звуки струн смешивались с шумом несущейся вниз воды.
Неля стирала на берегу. Я обнаружил, что музыкальная импровизация -
замечательный способ для практики Дисы, поскольку она удерживает тебя на
острие момента. Если пытаешься предугадать, что нужно играть дальше,
музыкальный поток прерывается, и импровизация неизбежно оказывается
разрушенной. Но если отпускаешь руки и позволяешь пальцам двигаться так, как
они того сами хотят, можно достичь такого состояния, что начинаешь слышать
себя как бы со стороны, - тело само становится инструментом, и музыка звучит
через него сама по себе.
Кончив играть, я взглянул на Нелю и подумал, что стирка может быть
таким же предметом практики, как и игра на гитаре. Я окликнул ее, но из-за
шума воды она меня не услышала. Тогда я протянул руку и помахал, чтобы
привлечь ее внимание. И вдруг ощутил, что касаюсь ее, как если бы моя рука
вытянулась и протянулась через разделяющий нас ручей. Неля тоже
почувствовала прикосновение, подняла голову и, увидев меня сидящим в трех
метрах от нее, стала в недоумении оборачиваться по сторонам.
Я же отложил гитару и начал исследовать своим невидимым щупальцем все,
что ни попадалось: траву, деревья, мокрое белье на камнях. Ощущение было
замечательным - мир плотной материи вдруг отпустил свою хватку и стал
проницаемым, податливым, текучим миражом. Это продолжалось несколько минут,
но было вполне достаточно, чтобы осознать, что возможности восприятия
безграничны и что окружающий нас мир, при смещении фокуса сознания, может
быть преображен в мгновение ока.
Вечером Неля пожаловалась на боль в спине. Я решил сделать ей массаж;
мы забрались в палатку, Неля, сняв футболку, легла на живот. В палатке было
темно, и я вспомнил Тошин совет. Расслабив глазные мышцы, я посмотрел на
Нелину спину веерным зрением и увидел, что ее тело окутано облаком мягко
мерцающего света. Облако это состояло из бесчисленных крохотных мигающих
огоньков белого и голубого цветов и напоминало ночное небо, усыпанное
звездами.
Я вспомнил древнюю аналогию между человеческим телом и космосом.
Оказывается, обволакивающая тело энергия и есть космос, состоящий из
бесчисленных крошечных созвездий! Зрелище было завораживающим. Видеть
окруженное мерцающим серебристым облаком тело было еще удивительнее, чем
различать плавающие в воздухе капли праны. Рассматривая этот светящийся
ореол, я заметил, что некоторые из звездочек вспыхивают белыми и голубыми
огоньками ярче остальных. Поначалу я не мог понять, что это значит, но потом
до меня дошло, что это светятся акупунктурные точки.
Я стал массировать их в той последовательности, в которой следовали
самые яркие вспышки. В процессе работы стало ясно, что Нелино тело посылает
сигналы, в каком порядке следует массировать точки, прочищая и открывая их
для восстановления нормальной циркуляции энергии в теле. Самые яркие вспышки
шли из самых болезненных точек, то есть тело само вело мои руки, показывая
оптимальную комбинацию точек для воздействия. Если я, не закончив работы,
бросал точку и переходил к следующей, то первая точка заставляла мои пальцы
вернуться серией новых вспышек. Я назвал этот метод "массаж светящихся
точек". Позже, мы многократно проверяли его на себе и своих пациентах, и он
оказался достаточно эффективным.
Мы экспериментировали и с другими методами лечения, некоторые из них
возникали спонтанно. Однажды я попытался помочь Андрею, одному из членов
нашей команды, у которого были проблемы со зрением. Андрей был обычным
студентом второго курса Технологического института, когда его вместе со
всеми послали на картошку. Андрея поставили на погрузку - нужно было
подавать ящики с картошкой на грузовик. И вот, принимая тяжелый ящик,
напарник уронил его, и ящик сильно ударил Андрея по голове. В результате он
получил сотрясение мозга и попал в больницу. Последствием этого происшествия
было то, что у Андрея в голове что-то переключилось, и он полностью изменил
свою жизнь. Он бросил жену, ушел из института, сутками не выходил из
комнаты, ни с кем не разговаривал, а потом и вовсе куда-то пропал.
Появился Андрей через три года, без зубов и с сильно испорченным
зрением. Ему удалось пересечь китайскую границу, и он дошел до Бутана, где
жил в буддийском монастыре. Он собирался принять там посвящение в монахи, но
наставник отправил его назад проститься с родителями. В Ленинграде какой-то
знакомый привел его к Неле, где Андрей встретился с Тошей, и вместо того,
чтобы вернуться в Бутан, он присоединился к нашей группе. Андрей повредил
зрение во время песчаной бури, когда пересекал пустыню Гоби. Он носил очки с
очень толстыми стеклами.
Мне пришло в голову, что можно лечить заболевания глаз с помощью
исходящего из глаз луча энергии. Я попросил Андрея сесть передо мной, снять
очки и смотреть мне прямо в глаза, зрачок в зрачок. Поскольку я делал Тошино
упражнение с дверью, мне несложно было сфокусировать взгляд на обоих зрачках
Андрея сразу. Произошло все очень быстро. Я почувствовал, как что-то вышло
из моих глаз и вошло в глаза Андрея. Его зрение стало нормальным, но всего
на минуту или две, я же ослеп. К счастью, тоже ненадолго - через день мое
зрение полностью восстановилось.
Этот опыт оказался очень полезен для меня в том смысле, что я стал
гораздо больше ценить возможность видеть мир. Чтобы испытать это чувство,
достаточно завязать себе глаза на несколько часов, а потом снять повязку.
Восприятие мира заметно меняется в лучшую сторону.
После этого случая Тоша запретил нам экспериментировать с энергией, но
мне довелось наломать дров еще раз.
На холме, что возвышался над кошарой, мы вытоптали площадку и регулярно
занимались там Хэйки. На природе мы испытывали естественную потребность в
движении. Однажды Сережа и я решили попрактиковаться и пошли вверх по
тропинке, ведущей на площадку. В то время, как мы поднимались, я подумал: а
нельзя ли выиграть у Сережи спарринг моментально, не используя никаких
техник и приемов? Эта мысль пришла мне в голову внезапно, раньше я никогда
не думал об этом.
То, что произошло дальше, было неожиданным. Меня как будто раздуло от
внезапно вошедшей в мое тело энергии. Кто-то рассказывал мне о злой школьной
шутке, когда жабе в рот вставляют соломину и надувают ее сигаретным дымом. Я
почувствовал себя такой же надутой жабой. Не понимая, что произошло, я
обернулся на Сережу и увидел, что тот повалился на траву. В лице у него не
было ни кровинки. Я бросился поднимать его, но он был так слаб, что не мог
идти. До меня дошло, что, казалось бы, невинный вопрос, пришедший мне в
голову, в мгновение ока превратил меня в энергетического вампира. Это было
ответом.
Да, выиграть энергетическую схватку моментально оказалось возможно, но
какой ценой! Я не знал, что можно вот так, в одну секунду, забрать у
человека его жизненную силу до такой степени, что он не сможет идти. Я стал
трясти Сережу, пытаясь привести его в чувство и бормоча глупые извинения.
Наконец, он поднялся на ноги. "Никогда так больше не делай", - сказал он и,
шатаясь, пошел в лагерь. Я понуро брел за ним, чувствуя себя препоганейше.
Это было что-то новенькое. Неужели вот так, невольно, можно превратиться в
вампира? Я слышал дикие истории о вампирах, которые якобы высасывают энергию
из младенцев, оставленных в колясках у магазинов, пока мамаши ходят за
покупками, но принимал их за байки. А теперь сам превратился в подобного
монстра!
Тоша, узнав об этой истории, хладнокровно заметил: "Ты у нас, Илюша, в
бабушку".
Моим давним желанием было посетить Гекхарт, одно из святых мест Армении
неподалеку от Еревана. Мы с Андреем попросили у Тоши разрешения съездить
туда, однако шеф отпустил только меня. Ни комментариев, ни объяснений -
вполне в Тошином стиле.
Мартын дал мне адрес своих родственников в Ереване и письмо для них. Я
собрал рюкзак и поехал. Поезд пришел в Ереван утром. Я сразу отправился по
данному мне адресу. Родственниками Мартына оказались милые интеллигентные
люди - искусствовед Армен Гаспарян и его жена Ануша. Встретили меня очень
радушно. Я подарил им русскую матрешку, которая всегда была для меня
символом многомерности человеческого тела.
Ереван, с его зданиями, сложенными из розового туфа, с широкими
зелеными улицами, показался мне спокойным и сдержанным городом. Чем больше я
всматривался в лица людей на улицах, тем больше они мне нравились. В темных
армянских глазах, как и в протяжных, надрывающих сердце мелодиях армянской
флейты дудука, много грусти. Грусть эта - след долгой и кровавой истории
Армении. Более миллиона армян были вырезаны турками в начале прошлого века.
Армянский крест, с его раздвоенными закругленными лепестками, напоминает
цветок.
Проведя два дня в Ереване и съездив в Эчмиадзин - центр армянского
христианства, я сел на автобус и отправился в Гекхарт, расположенный в
пятнадцати километрах от города. Гекхарт - это храм, высеченный в скале
одним человеком, который потратил на это всю свою жизнь. Внутренность храма:
резьба по камню, алтарь, колонны - тускло освещаются через отверстие в
потолке. Священник, проводивший меня по храму, указал наверх и сказал: "Он
начинал оттуда".
Гекхарт расположен в ущелье дивной красоты, по дну которого мчится
пенящийся поток. Все в этом ущелье пронизано суровым и аскетичным духом
первых веков христианства. Когда я вышел из храма, меня охватило чувство
глубокой беспричинной радости, и я часа два просидел на плоском камне
посреди потока, распевая во все горло. За ревом несущейся воды мой голос был
едва слышен.
Вернувшись в Ереван, я рассчитывал переночевать у Армена, а утренним
поездом уехать в Ахталу. Видимо, посидев на камне, я простудился, и к ночи у
меня поднялась температура, но, тем не менее, когда Армен с женой легли
спать, я, по обыкновению, уселся, скрестив ноги, на постели. Через час дверь
в комнату распахнулась, и в дверях появился хозяин. "Убирайся отсюда! -
закричал он, - я не могу этого видеть! Уходи!" Глаза у Армена были выпучены,
он весь трясся от гнева. Я не мог поверить в реальность происходящего. Армен
был очень мягкий, добродушный человек. И это после всего кавказского
гостеприимства! Я взглянул на часы, был третий час ночи. Автоматически
"надев" на себя защитный символ "ИМ", я встал с постели и начал молча
собирать свои вещи. Армен был явно не в себе, он с трудом сдерживал себя,
руки его тряслись.
На шум вышла Ануша. Пораженная не меньше моего происходившей сценой,
она закричала на мужа: "Что ты делаешь? Как можно гостя выгонять ночью на
улицу! Ты позоришь наш дом!" Армен стал что-то объяснять жене по-армянски,
негодуя и все более и более горячась. Судя по всему, начиналась серьезная
ссора. Не дожидаясь развития событий, я схватил рюкзак и ушел.
Идя по ночным ереванским улицам в сторону вокзала, я размышлял над тем,
что произошло. Хотя я уже знал о том, что поток может вызывать
непредсказуемую, а иногда и враждебную реакцию, но выгнать заболевшего гостя
ночью на улицу из-за того, что тот сидел в медитации, - это было уж слишком!
Остаток ночи я провел на вокзале, а утром выехал в Ахталу. Через некоторое
время Армен прислал Мартыну письмо с извинениями, но причина его гнева так и
осталась неизвестной.
Когда я добрался до лагеря, то обнаружил, что все куда-то разбрелись,
кроме начальника, который в полном одиночестве катался взад-вперед по траве.
Первое, что мне пришло в голову, - это то, что Тоша спятил. От этой мысли
мне стало нехорошо - я вдруг живо представил себе будущее нашей команды,
возглавляемой безумцем.
-- Что ты делаешь? - завопил я. Тоша остановился и повернулся ко мне.
Занимаюсь Дисой, - вполне разумно сказал он, переводя дыхание. Затем
встал и пояснил:
Делаю Дису тела.
Вот так валяться - это Диса тела? Ты что, двигаешься так, как хочет
тело, что ли?
Не совсем. Я двигаю энергию так, как хочу, тело же следует за энергией.
Я снял рюкзак, сел на траву и спросил в некотором недоумении:
-- Для чего это нужно?
Тоша опять улегся и, закусив травинку, сказал:
-- Диса тела - полезная вещь. Ребенок двигается совершенно естественно,
так же естественны и позы, которые он принимает. Со временем мы теряем эту
способность, разучиваемся расслабляться и становимся скрюченными и сутулыми.
Наш позвоночник искривляется и деформируется, в мышцах возникает постоянное
напряжение, это угнетает психику и нарушает правильное течение энергии в
теле, в результате чего развиваются различные заболевания. Посмотри,
например, как ты сидишь. Тебе удобно?
Я оценил свою позу и признался, что нет. Поза была далека от
оптимальной, но сила привычки заставляла меня оставаться в ней. Как только я
это осознал, мое тело расслабилось и само приняло гораздо более удобное
положение. Тоша одобрительно кивнул и продолжил:
-- Всегда слушай тело и следуй его импульсам. Тело хранит знание,
накопленное миллионами лет эволюции. Посмотри, как двигаются кошки. Они
всегда расслаблены, но, при необходимости, кошка в любой момент может
собраться в пружину и прыгнуть. Если ты включишь память тела и начнешь
двигаться естественно, то избежишь многих болезней, усталости и депрессии.
Диса тела, насколько я понимаю, может использоваться в сексе, -
предположил я.
Секс - это искусство медитации в движении. Забытое искусство. Многие
сексуальные нарушения происходят оттого, что люди не умеют двигаться в
постели. Они просто не дают, не разрешают себе двигаться так, как они хотят,
и естественный поток движений оказывается подавлен.
Тоша помолчал немного, потом сделал несколько странных жестов руками и
сказал:
-- Когда делаешь Дису тела, нужно позволять движениям вытекать одному
из другого; никогда не пытайся представить себе следующее движение, просто
позволь им происходить самим по себе, пусть тело двигается так, как оно
хочет, ты же просто наблюдай за ним, как посторонний свидетель, не
вмешиваясь и не приказывая.
Я рассказал Тоше о том, как я понял принцип музыкальной импровизации. В
принципе, то же самое, о чем он говорил, только в случае музыки речь шла о
руках. Он согласился и продолжил:
Диса тела учит спонтанности действия, а спонтанное действие - ключ к
силе. Непредсказуемое поведение граничит с безумием, да это и есть безумие:
жить, не руководствуясь умом.
Чем же руководствоваться? Дисой?
Ничем. Диса - это просто способ.
То есть, жизнь без мотивации, так, что ли?
Это свобода. Свобода сразу и с самого начала, - Тошин голос вдруг стал
непривычно твердым и суровым. - Конечно, живя так, ты идешь по лезвию, но
непредсказуемые действия делают тебя неуязвимым, ты становишься неуловим для
ситуаций, которые тебя порабощают и программируют. Неуязвимость позволяет
держать дверь свободы открытой, Диса освобождает от рабства
запрограммированности.
Эта запрограммированность существует на двух уровнях: на генетическом и
социальном. Общество вбивает в нас свои программы с детства, для того чтобы
всю оставшуюся жизнь мы действовали как часть социального механизма. Оно
делает это в целях самосохранения. Кроме способа поведения, в нас еще
закладывается страх, благодаря которому эти программы работают. Страх
поступать не так, как делают все, позволяет обществу существовать, как
организму.
Избавиться от этого страха и разрушить социальные программы в сознании
нелегко, но еще труднее преодолеть генетическую запрограммированность,
которая позволяет нам выживать как виду. Здесь задействован инстинкт
самосохранения, пойти вопреки ему - значит изменить наш генетический код.
Поскольку возможность этим программам работать дает страх, он является
неотъемлемой составляющей жизни и процесса выживания. Но на каком-то витке
эволюции он становится тормозом дальнейшего развития, а мы как раз на этом
витке и находимся. Общество предохраняет себя с помощью разнообразных
внушенных гражданам страхов: от наказания до изгнания. Природа, с другой
стороны, контролирует нас страхом перед неизвестным.
Чтобы преодолеть эту обусловленность или, другими словами,
распрограммироваться, нужно сделать две вещи: во-первых, осознать факт того,
что ты несвободен. Невозможно сбежать из тюрьмы, если ты не понимаешь, где
находишься. Во-вторых, необходима качественно иная модель действий, которую
я называю "непредсказуемое поведение".
-- Ты имеешь в виду стать непредсказуемым для других или для самого
себя?
Тоша нахмурил брови.
-- Если ты сам не знаешь своего следующего движения, каким образом о
нем могут знать другие?
Но это же абсолютное безумие!
Именно так. Без-умие, - констатировал Тоша, как бы смакуя это слово.
Я не знал, что ему на это сказать.
La Disa immortale , - добавил он.
Что это?
Это по-итальянски. Диса бессмертна.