Беннет Сара. Лилия и меч

   – Я очень тебя хочу! Потрогай меня, почувствуй. Все это для тебя. Я – твой.
   Лили повиновалась.
   – Вам нравится, когда я это делаю, милорд? – прошептала она.
   Уловив удивление в ее голосе, Радолф связал его с ее девичьей робостью.
   – Да, Лили, – пробормотал он со смехом. – Мне это очень нравится. Но мы еще не закончили.
   Радолф знал, что, если она продолжит свои ласки, он взорвется. Нежно взяв ее руки, он положил их себе на шею, потом он наклонился вперед, чтобы поцеловать ее, и в то же время обнял ее за талию, приподняв с уютного места на коленях.
   Прислонившись к его плечам, Лили испуганно вскрикнула. При виде неуверенности в ее глазах он улыбнулся. Его глаза пламенели огнем. Невероятно медленно он начал опускать ее, пока кончик его плоти не скрылся в светлых кудряшках ее лобка. Взглянув вниз, Лили затаила дыхание. Он снова ее приподнял, затем опустил, потом снова приподнял и опустил, повторяя движения снова и снова, с каждым разом все глубже и глубже погружаясь в ее тепло.
   Губами Радолф отыскал ее грудь и, взяв в рот, пососал сначала один, потом другой сосок. Лили вскрикнула, изгибаясь ему навстречу и откидывая назад голову. Ее волосы шелковой волной рассыпались по плечам. Когда он наконец полностью вошел в нее, Лили потянулась к нему, оставляя на его лице и шее легкие поцелуи.
   Радолф еще крепче обхватил ее бедра, и его движения стали нетерпеливее. Ладони Лили гуляли по его груди. Она дрожала и задыхалась, в то время как он стремился проникнуть к самому ядру ее существа. Между ними разлился плотный и горячий океан наслаждения. Лили вцепилась в его плечи, словно боялась, что ее оторвут от него и унесут прочь ураганные ветры.
   Когда волна конвульсий вознесла их на вершину, Радолф внимательно взглянул на нее.
   Он не произнес ни слова, но Лили показалось, будто она услышала его безмолвную клятву: «Что бы ни случилось потом, в этот момент ты – моя».
   Силы вдруг оставили Лили, и она рухнула на Радолфа, припав щекой к его груди. Его теплое дыхание колыхало ее волосы.
   – Что бы потом ни случилось, – прошептала она.

Глава 7

   Лили приподняла лицо к солнцу, давая отдых затекшей спине и ногам. Непрерывная езда в седле утомляла; к тому же она обнаружила, что натерла кожу в самых неожиданных местах... хотя у нее могли быть и другие причины для повышенной чувствительности.
   Прошлой ночью они разбили лагерь на укрытом с одной стороны склоне холма, и Радолф взял Лили в свой шатер. Тепло его рук было все, в чем она нуждалась, когда они лежали вместе в темноте. Он обращался с ней так, словно испытывал в ней такую же потребность, как в еде и питье. Познав его, ее тело начинало ощущать трепет предвкушения, едва он к ней приближался. Ее соски твердели, и между ног сочилась влага.
   Радолф чувствовал то же, она в этом не сомневалась.
   Подняв глаза, Лили ощутила на себе его взгляд. Не видя его в тени, она тем не менее знала, какие эмоции им владеют.
   Желание. Страсть.
   Радолф хотел ее.
   Она вздохнула и беспокойно поерзала в седле. Как могла она позволить норманну проникнуть в себя? Близость с таким человеком – откровенное безумие! Желание, испытываемое ею, было чревато опасными последствиями. Отец Лили погиб на войне. Возлюбленный юности предал ее ради удовлетворения собственных амбиций. Из своего ограниченного опыта она знала, что на таких мужчин, как Радолф, нельзя полагаться и нельзя им доверять. Она не собиралась еще раз сближаться с кем-либо из них, и все же...
   Радолф был человеком чести, нормандским лордом, принесшим присягу верности своему королю. Еще он был человеком контрастов, объединившим в себе свет и тьму, человеком куда более сложным и противоречивым, чем рисовали его мифы. Сочетание силы и уязвимости, властности и настроения Лили находила неотразимым, ее тело тосковало по нему, как растрескавшаяся от засухи земля сохнет без воды.
   В итоге Лили попала в ужасную ситуацию. Узы желания привязали ее к мужчине, который – узнай правду о ее личности – должен будет передать ее в руки короля. Прошло уже два дня, и теперь каждый час неумолимо приближал их к Ренноку... и разоблачению.
   Отряд Радолфа не спеша продвигался вперед, частенько останавливаясь, позволяя всем наслаждаться хорошей погодой. Когда Лили спросила Радолфа, почему они не торопятся прибыть в Реннок, он лишь рассмеялся:
   – Неужели есть необходимость спрашивать, леди? Или вы чересчур любите лесть?
   Лили вскинула подбородок.
   – Если бы у меня не было необходимости, я бы не спрашивала.
   Радолф провел пальцем по ее щеке. Ее гордость как будто забавляла его.
   – Это ты мешаешь мне выполнять мой долг.
   У Лили потеплело на сердце, и ее губы сложились в обольстительную улыбку.
   – Сколько же дней вы отмерили себе на это развлечение, милорд? И что будет со мной, когда они истекут?
   Эти же вопросы Радолф задавал и себе, но ответов по-прежнему не находил.
   – Трудно сказать. – Он тоже заставил себя улыбнуться. – А ты сегодня чересчур задумчивая.
   Лили отвернулась, наблюдая за ястребом, одиноко парившим над каменистым утесом.
   – Я думаю о Ренноке...
   Радолф ехал рядом с ней в молчании, изучая ее идеальный профиль и мягкие завитки светлых волос, пляшущими пружинками обрамлявшие ее лицо. Лили не была похожа ни на одну из женщин, которых он знал прежде. Подобной красоте присуще определенное тщеславие, ожидание немого обожания со стороны мужчин, но Лили вела себя так, словно не подозревала о своем совершенстве. В ней не было застенчивости, но не было и кокетства.
   Если бы Радолф встретил ее в другом месте, а не в стенах Гримсуэйдской церкви, где она пряталась, он бы охотно поверил ее рассказу, но обстоятельства их встречи делали его подозрительным и осторожным. Только ложась с ней в постель, он забывал о своих сомнениях.
   – Расскажи мне о своем отце.
   Его вопрос удивил Лили, но она не подала виду. Ястреб упал камнем вниз, исчезнув за низкорослыми деревьями, а она все продолжала смотреть в его сторону, надеясь дождаться возвращения птицы.
   – Эдвин Реннок – человек добрый, но твердый. Он хороший отец и надежный вассал.
   – А ты – хорошая дочь?
   Лили улыбнулась:
   – Конечно.
   – Послушная?
   – Да.
   – Любящая?
   – Да.
   – Благодарная?
   Все еще улыбаясь, Лили взглянула на него:
   – Почему вы спрашиваете меня об этом, милорд? Хотите пожаловаться ему на мои недостатки?
   Радолф нахмурился:
   – Я бы не осмелился, миледи. Это вы можете составить список моих недостатков. Я обращался с вами с куда меньшим почтением, чем вы того заслуживаете.
   Лили с удивлением увидела в его глазах признаки не только раскаяния, но и высокомерия.
   – Вы сожалеете, что переспали со мной, или вас угнетают обстоятельства того, как это случилось?
   – Вы были девственницей.
   – Я была вдовой. Откуда вам было знать, что я все еще невинна?
   – Мне следовало догадаться. – Он действительно выглядел огорченным. – По правде сказать, Лили, я уже тогда не мог себя обуздать. Нет, я не сожалею, что переспал с тобой, но жалею, что все произошло в такой спешке.
   – Не надо, – прошептала она и положила руку ему на бедро. – Между нами вспыхнул огонь, и ни один из нас не мог затушить его иным способом.
   Радолф перевел взгляд на ее руку, и Лили ощутила, как его и без того крепкие мышцы еще больше затвердели. Она говорила в прошедшем времени, но они оба знали, что и сейчас этот огонь не погас и по-прежнему горит ярким пламенем.
   – Что будет, когда мы достигнем... когда я буду дома? – спросила она тихо и сама удивилась своему вопросу.
   Она знала, что будет. Всему когда-нибудь приходит конец. Просто ей хотелось еще немного продлить игру, внушить себе, что она и впрямь дочь Эдвина Реннока и Радолф везет ее домой. Тогда она смогла бы спросить себя, достаточно ли сильно его желание, чтобы ему пришла в голову мысль оставить ее при себе. Может, он захотел бы навещать ее по мере обстоятельств? Завернуть в Реннок, побыть часок и снова уехать?
   Лили вздрогнула. Нет, не этого она хотела. Если уж продолжать мечтать, то мечтать так, как ей хочется. А ей хотелось, чтобы Радолф всегда был с ней.
   И все же это смахивало на безумство. Этого не могло быть. Только ребенок мог поверить в такое, а Лили уже давно выросла. Она мечтала о Радолфе, это правда, но ей не следовало предаваться мечтам, ибо если она сдастся, то погубит себя.
   – Что случится, когда мы приедем в Реннок? – повторил ее вопрос Радолф и сам ответил: – Я не знаю, Лили.
   – Милорд!
   Радолф повернулся и увидел Жервуа; успокоив взмыленную лошадь, капитан подъехал к нему вплотную, чтобы сообщить новости. Все время, пока они разговаривали, их лица оставались серьезными.
   Лили с любопытством наблюдала за ними. Радолф смотрел куда-то промеж ушей своего коня и хмурился, а затем Жервуа отъехал от него. Прошло несколько минут, но он по-прежнему хранил молчание. И тогда Лили осмелилась нарушить тишину:
   – Вас что-то гнетет, милорд?
   Радолф бросил на нее непроницаемый взгляд:
   – Как сказать, Лили. Никогда не мешает быть осторожным в любых делах.
   По ее спине побежали мурашки. Он что, предупреждает ее? Внезапно ее собеседник показался ей невероятно далеким. Что сказал ему Жервуа?
   Пришпорив лошадь, Радолф понесся галопом в авангард отряда. Как по сигналу, Жервуа немедленно занял его опустевшее место.
   – Что-то произошло? – обеспокоилась Лили, хотя не надеялась получить подобающий ответ. – Вы долго отсутствовали...
   Отсутствие Жервуа она заметила еще накануне, но ей не пришло в голову поинтересоваться, куда он делся... Неужели они ей так и не скажут, что происходит?
   – Успокойтесь, миледи. – Жервуа вскинул светлые брови. – Просто я решал одну головоломку, но теперь все пойдет по плану.
   – Вы боитесь нападения?
   Жервуа смерил ее задумчивым взглядом.
   – Было бы неосмотрительно и глупо нападать на отряд столь хорошо вооруженных воинов.
   – Тем не менее лорд Радолф остается начеку.
   Жервуа улыбнулся, и его лицо вдруг помолодело.
   – Он никогда не теряет бдительности, и это делает его очень хорошим солдатом. К тому же он никому и ничему не доверяет.
   Еще одно предупреждение?
   Похоже, подозрительность была второй натурой Радолфа, и не только в том, что касалось выполнения долга; он относился к числу людей, которые никогда не раскрываются с легкостью, и он столь же рьяно оберегал свои эмоции, с какой оберегал ее.
   И он же занимался с ней любовью с таким неистовством, словно умирал с голоду.
   Однако все это не меняло ее намерения сбежать, прежде чем они достигнут Реннока. Если она этого не сделает, правда раскроется тотчас, как только они въедут в ворота замка.
   Почти сразу же после этих событий Радолф значительно усилил охрану Лили. За каждым шагом ее кобылы следил особый конвой. Солдаты с суровыми лицами не спускали с нее глаз и не позволяли ей ни на секунду скрыться из виду. При таких обстоятельствах невозможно было даже помышлять о побеге. Тревога Лили разрасталась. От напряжения у нее начали болеть плечи и шея, а под глазами легли тени, ибо она то и дело обшаривала взглядом окрестности в поисках любой удобной возможности.
   В полдень они снова сделали остановку, но на этот раз, когда Радолф нашел Лили, он не потянул ее в кусты, чтобы заняться с ней любовью. Поймав пальцами ее подбородок, он повернул к себе ее лицо и, пристально глядя ей в глаза, нахмурился так, что его темные брови сурово сошлись на переносице.
   – Прошлой ночью вы должны были ответить мне отказом, – пробормотал он. – Вам следовало отдохнуть.
   Лили нервно рассмеялась.
   – Милорд, хочу ли я сказать вам «нет»? – пошутила она.
   Радолф улыбнулся и провел пальцем по ее подбородку, в то время как его рука незаметно соскользнула вниз, под плащ, чтобы нежно заключить в ладонь ее грудь. Лили судорожно втянула в себя воздух. Ей надо было отодвинуться, но она не имела на это сил. От его ласк у нее закружилась голова.
   Опьяненная, она уже готова была отдаться ему, как вдруг он наклонился ближе к ней:
   – Мы совсем рядом с Ренноком, леди. Вы почти дома.
   Радолф неподвижно смотрел на нее, словно оценивая реакцию. Лили сглотнула и спокойно кивнула, в то время как ее сердце бурно заколотилось от страха и ярости. Неужели он ласкал ее лишь для того, чтобы затем смутить и застать врасплох? Неужели он в действительности столь вероломен и жесток?
   – Если мы поторопимся, то прибудем туда к ночи, – продолжал Радолф у самого ее уха, – но, боюсь, вы устали. Неподалеку отсюда расположен Трайерский монастырь; сегодня мы переночуем там, и у вас будет кровать, а завтра вы вернетесь домой, к своему отцу.
   Отсрочка. Что ж, пусть хотя бы это. Вот только не заметил ли он искры облегчения в ее глазах?
   – Благодарю вас, милорд.
   Радолф кивнул и, отойдя от нее, приказал седлать коней. Итак, монастырь будет ее последним шансом. Завтра по пути в Реннок Радолф еще больше усилит бдительность.
   – Прошу вас, леди.
   Солдат подвел ей кобылу, и Лили, поставив ногу на его ладонь, легко вскочила в седло. Ожидая, когда все будут готовы выступить, она ничего вокруг себя не видела. Сегодня она непременно должна бежать и навсегда расстаться с Радолфом, который возненавидит ее за этот обман. Разумеется, он подумает, что она его использовала, но Лили ничего не могла с этим поделать. Сбежав, она уже не сможет оправдаться. Лили не сожалела о том, что случилось между ними; ее беспокоило только одно: она никогда не сможет заставить его понять, что обстоятельства не имеют никакого отношения к ее любви. Моменты нежности были для нее островами затишья в огромном холодном море, но теперь настало время снова встретиться со штормами.
   До монастыря они добрались только поздно вечером. Трайер представлял собой бедное, жалкое сооружение из дерева и камня; постройки, казалось, тонули в углублении между окружающими холмами. Аббат, лишь недавно назначенный на должность норманнами, был весьма рад оказать гостеприимство Радолфу и его отряду.
   Лили знала, что этот монастырь относится к ордену Святого Бенедикта, а его обитатели именуют себя черными монахами. Как и обитатели других святых обителей, монахи Трайера сами обеспечивали себя продуктами и пекли хлеб. Еще они имели небольшое стадо коров и занимались изготовлением собственного сыра. На склоне холма раскинулся крохотный виноградник, из плодов которого давили вино.
   Лили получила возможность попробовать его, когда вместе с Радолфом и аббатом они сели ужинать. Аббат, хотя и был стар и строг лицом, рассказывал о своем доме в Нормандии с тоской ребенка, соскучившегося по матери. Нортумбрию же он находил суровой и жестокой.
   – В этом краю нет никакой цивилизации, его населяют язычники. – Монах поморщился. – Король Вильгельм должен относиться к ним строже, лорд Радолф, если хочет их усмирить. Они, как непослушные дети, нуждаются в твердой дисциплине.
   – Не думаете ли вы, ваше преподобие, что даже непослушные дети скорее откликнутся на доброту, чем на строгость? – спросила Л или.
   Аббат неподвижно уставился на нее близорукими глазами, и Лили пожалела, что не промолчала, как обычно делала это за столом Воргена. Но когда старик ответил, то его ответ прозвучал скорее удивленно, чем сердито.
   – Неужели вы сочувствуете мятежникам, миледи?
   Лили улыбнулась своей обаятельной улыбкой, в то время как внутри ее расцвело опасное чувство свободы.
   – Ни война, ни те, кто ее разжигает, не вызывают у меня симпатии. Я считаю... – Она сделала паузу. Аббат и Радолф внимательно слушали ее: один – с любопытством, другой – с явным неодобрением. – Я считаю, что на севере пролилось достаточно крови. Теперь мы могли бы жить в мире, если бы король дал нам такую возможность.
   – Если вы полагаете, что король Вильгельм – поджигатель войны, то ошибаетесь, леди, – пробурчал Радолф. – Вильгельм хочет мира, как и вы. Его казна и настроение в равной степени страдают из-за того, что он и дня не может прожить в своем королевстве, не опасаясь мятежа. Вы считаете его жестоким, но эта жестокость вызвана самим народом.
   Аббат кивнул седой головой:
   – Пора призвать этот народ к порядку!
   – Вероятно, так было в прошлом. – Лили наклонилась к Радолфу, словно говорила с ним одним. – Но разве сегодня нельзя остановить жестокость? Среди мятежников есть готовые прислушаться к разумным словам... По крайней мере я так считаю. Разве англичане и норманны не могут жить в мире?
   Радолф прищурился:
   – Пока жена Воргена сеет смуту, мира не будет.
   – Леди Уилфрида? – Ее имя, произнесенное вслух, заставило Лили замереть в ледяном молчании, но аббат как будто не заметил ее реакции и спокойно продолжал: – Я слышал жуткие истории о ее жестокости, милорд. Ее сравнивают с волчицей, пожирающей собственных детей.
   Радолф внезапно повернулся.
   – Так вы ее знаете? – полюбопытствовал он вкрадчиво.
   Неподвижный взгляд гостя заставил аббата поежиться, и он торопливо покачал головой:
   – Нет-нет, я не знаю ее. Но зато я могу заглянуть ей в сердце.
   Радолф пожал плечами.
   – Все о ней слышали, но никто ее не знает, – пробурчал он. – Я поневоле начинаю верить, что она ведьма, которая может исчезать и появляться по собственному усмотрению!
   У аббата округлились глаза, и он перекрестился.
   – А я слышала, – заявила Лили, чувствуя опьянение от собственной храбрости, – что Ворген держал жену взаперти, скрывая от мира. Она была его наградой и его пленницей.
   Радолф отхлебнул вина, но ничего не сказал.
   – Все говорят об Уилфриде так, как если бы она была дочерью дьявола, но, как вы справедливо заметили, милорд, никто из разносчиков этих слухов не видел ее и не говорил с ней. Возможно, она совсем не такая ужасная, какой ее изображают в россказнях. Возможно, и она устала от войны...
   Глаза Радолфа впились в Лили, но она все же сумела заставить себя сохранять спокойствие, в то время как его темный взгляд проникал все глубже в ее сердце, пока у нее не началось головокружение. Наконец, когда она решила, что он уже знает все ее сокровенные тайны, Радолф пожал плечами и уставился в кубок с вином.
   – Вы просто не понимаете, о чем речь. Я знал Воргена, потому что сражался с ним при Гастингсе. Он был преданным солдатом, и это жена превратила его в предателя.
   Пораженная его слепотой, Лили недоуменно захлопала ресницами, но при воспоминании о жизни с Воргеном в ней закипел гнев. Боль и унижения, страдания ума и тела – вот что ей пришлось перенести, находясь рядом с этим человеком. Она с трудом сумела подавить эмоции, для чего ей понадобилось все ее самообладание.
   И все же Лили чувствовала, что должна хотя бы попытаться заставить Радолфа очнуться ото сна. Может, это было глупо, но ей хотелось, чтобы потом, когда она уйдет он все же увидел истину.
   – Люди меняются, – мягко заметила она. – Вероятно, Ворген, которого вы знали, тоже изменился. Алчность, как болезнь, способна поразить любого. Ворген отправился на север по поручению короля и в конце концов возомнил, что сам может стать королем. По крайней мере... именно это я слышала о нем.
   – И все же мы должны быть бдительны, чтобы не впасть в грех стяжательства, – наставительно произнес аббат; после обильного возлияния он явно утратил интерес к разговору, и его голова безвольно склонилась на грудь.
   Неподвижно глядя на него, Радолф задумчиво поигрывал ножкой своего кубка. Он предпочитал думать, что Уилфрида поймала Воргена в свои сети подобно тому, как злобный паук заманивает в паутину беспомощную муху. У него уже сложилось свое представление о ней: черноволосая, с горящими глазами, она улыбалась и, глядя людям в лицо, говорила одно, в то время как подразумевала другое. Уилфрида в его представлении стала Анной, и он ее от души ненавидел.
   – От кого вы слышали подобную ерунду? – холодно осведомился он, едва сдерживая гнев. – Или ваш отец, леди, замешан в государственной измене?
   Испугавшись выражения его глаз, черных и яростных, как грозовое небо над холмами вокруг цитадели Воргена, Лили покачала головой.
   – Вы выступаете в защиту Уилфриды, – продолжал Радолф, наклоняясь к ней. – Это неспроста.
   Стараясь не поддаваться страху, Лили снова покачала головой:
   – Нет, милорд, я просто высказываю свои мысли. Разве женщинам при дворе короля Вильгельма запрещено иметь собственное мнение? Я слышала, что король в восторге от своей супруги и всегда прислушивается к ее советам.
   – Матильда – это другое дело...
   – Но почему? – Лили чувствовала, что не может больше молчать. – Матильда – женщина, такая же, как Уилфрида, такая же, как я. Разве нельзя относиться справедливо, без предвзятости и к женщинам, и к Воргену?
   Лицо Радолфа почернело.
   – Вы не понимаете, о чем говорите, леди. Это сугубо мужские дела. Не вмешивайтесь в то, в чем не разбираетесь, и учтите – я уже сделал свои выводы. Жена Воргена – наказание севера; она будет схвачена и доставлена к королю для справедливого и беспристрастного наказания.
   По спине Лили пробежал холодок; ответ, готовый сорваться с языка, застрял у нее в горле.
   Гневный голос Радолфа разбудил задремавшего аббата, и он тут же попытался включиться в разговор:
   – Я знавал вашего отца, милорд! Замечательный был человек, исключительно щедрый, особенно к нашему ордену. Он просил, чтобы после смерти мы о нем молились, дабы сократить его пребывание в чистилище. Да, чудесный человек. Вы должны гордиться им и следовать по его стопам!
   Радолф повернулся к аббату, и что-то в его лице заставило старика вздрогнуть. Он вдруг замолчал, испуганно шевеля губами, затем неуверенно произнес:
   – Простите, милорд, я не хотел вас обидеть...
   Но Радолф уже отвернулся; его гнев мало-помалу улегся. Вместе с ним ушел из глаз и красный туман. Он напомнил себе, что старик не мог знать о размолвке, происшедшей между ним и отцом. Теперь ему следовало бы извиниться и исправить положение, но он так и не смог подобрать соответствующих слов. Рана в его душе еще не затянулась. Возможно, она никогда не заживет. Эта рана была его болью, о существовании которой знали немногие. К несчастью, за прошедшие годы эта боль стала его неразлучной спутницей.
   И все же его куда больше разозлили спокойные возражения Лили. Она обвиняла его в отсутствии беспристрастности и поучала, как вести себя с мятежниками! Ни одна представительница слабого пола прежде не смела соваться нос в его дела, так что попустительствовать этому он не собирался и впредь. Хотя Лили возбуждала в нем неистовый, неутолимый голод, она была всего-навсего женщиной. Тем более он не имел права доверять ей после того, что обнаружил Жервуа.
   А что, если она права?
   Прозвучавший где-то в отдалении голос сильно смахивал на голос Генриха. Ехидный, докучливый придира. Радолф поморщился. Разве она может быть права? Он знал Воргена, но не знал Уилфриды. Мог ли он опорочить порядочного человека и поверить в невиновность мятежной, вероломной женщины?
   Но почему леди Уилфрида напомнила ему Анну? Возможно, он позволил ненависти к одной женщине повлиять на мнение о другой.
   Радолф попытался припомнить Воргена более четко, отбросив прочь рыцарскую браваду и чувство товарищества, объединявшее их в Гастингсе, и вдруг воспоминания неприятно поразили его сделанным открытием.
   Ворген выиграл у своего товарища меч. Вещица была изумительная, с рукояткой, украшенной изумрудами, рубинами и золотой филигранью, а лезвие казалось острее, чем язык сплетника. Ворген говорил, что меч достался ему по справедливости, но Роджер – тот, кому оружие принадлежало раньше, утверждал, чем Ворген смошенничал, и жаловался каждому, кто был согласен его выслушать. Так продолжалось, пока он не погиб, нарвавшись на засаду.
   Впрочем, и после этого разговоры не утихли. Друзья Роджера говорили, что он погиб не от рук солдат Гарольда Годвинсона, но от собственного меча, которым орудовали жадные лапы Воргена. Поскольку обвинения не смолкали, Радолф провел расследование, но Ворген все яростно отрицал, и дело в конце концов закрыли за отсутствием доказательств.
   Теперь эта история невольно заставила Радолфа задуматься, но он тут же постарался отбросить сомнения. Завтра они прибудут в Реннок, а сегодня... Ночь уже стояла у порога, и он не мог отменить свой план, даже если бы захотел.
   Итак, пусть будет что будет. Чем ни завершится грядущая ночь, возможно, он сидит здесь с Лили в последний раз, в последний раз смотрит на нее наяву, а не в мечтах. Здесь он не может взять ее в свою постель: похоть являлась грехом, который аббат явно не одобрит. «Пусть это будет моим наказанием за то, что я привез ее в монастырь, чтобы осуществить задуманное, – подумал Радолф с тоской. – Теперь я могу только смотреть на нее, но не имею права прикасаться».
   Он взял руку Лили и поднес кончики пальцев к своим губам, затем перевернул ладонью вверх и снова прижался к ее руке губами.
   Его голос, прозвучал хрипло и проникновенно, когда он неожиданно сообщил:
   – Завтра я доставлю тебя к отцу.
   Лили не отводила от него глаз, не смея говорить, не смея дышать. От слез у нее перехватило горло.
   – Миледи? – Он стиснул ее тонкую ладонь в своей большой ладони. Она увидела в его темных глазах свое отражение, печальный бледный призрак, но по-прежнему хранила молчание. В мерцании свечей ее серые глаза казались огромными. – Миледи, я знаю, что у вас есть секрет. Почему вы не хотите мне довериться?
   Глупо спрашивать. Он понял это сразу, едва слова сорвались у него с языка. Как могла она довериться ему, когда он только что продемонстрировал, что не в состоянии слушать ее, не закипая тут же от гнева? И все же он хотел, чтобы она ему доверилась, этого требовала его гордость, этого жаждало его сердце!