— Я… Да я ничего… — промямлил Юшкин.
Степанов сел и опять стал вертеть в руках сигару.
— Послушай, мой дорогой. Теперь мне ясно, что ртуть для этой киновари всё-таки попёрли с моего производства, и попёр её ты. Ты знаешь, как я поступаю с «несунами»?
Юшкин издал невнятный кудахчущий звук.
— Обработать бы тебя… — продолжил Степанов. — Но я предлагаю тебе сделку. Ты рассказываешь все как есть, во всех подробностях, а я за это всего лишь увольняю тебя с работы, без прочих мер.
Юшкин чуть оживился.
— Я… я, да… — начал он.
— Если «да», то не мямли и рассказывай толком! — рявкнул Степанов.
Юшкин собрался с духом и начал.
— Это все моя невестка затеяла… Ну, и брат руку приложил… Они жутко не хотели делиться с Толяном наследством. Уже и покупателя на бабкин дом приискали, и вообще… А тут прошёл слух, что в городе скупщики икон появились, и невестка возьми и брякни мне и брату: мол, вот было бы здорово, если бы мой братец взял и что-нибудь продал этим скупщикам! Мы бы тогда смогли обвинить его, что он, в нарушение закона, стал распродавать имущество до того, как оно юридически разделено — и мы бы заставили его отказаться от своей доли, угрожая судом! Тут мой брат возьми и заведись: мол, Витька — это я — довольно похож на Толяна, его бы чуть-чуть загримировать, и чужой человек вообще их не отличит! Ну, и стали они план разрабатывать. Что Толяна надо в запой сорвать, чтобы он ничего не помнил, а мне надо в гостиницу двинуть… Заранее было оговорено, что икону я всё-таки оставлять не буду, заберу её, под любым предлогом, оставлю только оклад — этого будет достаточно для доказательства незаконной продажи. И ещё, что постараюсь какие-нибудь деньги со скупщиков слупить, и эти деньги потом подложим Толяну — ведь, если его потом спросят, он признает, что у него такая сумма взялась, а откуда — понятия не имеет! С чего бы ему не признать… Ну, и повернуть дело так, чтобы потом сестра с мужем оказались в гостинице, и оклад опознали, и свидетельства скупщиков получили, и прижали бы Толяна… И все бы хорошо было, если б мы не вздумали переиграть, для правдоподобия. Мне братан говорит: поскольку, мол, Толян всё время чёртиков ловит, как допьётся, то ты и этим скупщикам что-нибудь про чёртиков наболтай. Например, что они из икон лезут… Это, мол, настолько в духе Толяна будет, что потом ни у кого никаких сомнений не возникнет: это именно он у скупщиков побывал! Я и стал болтать вам о красном бесёнке, — повернулся Юшкин к художникам. — И вдруг вижу, по вашей реакции, что, сам того не ведая, в «яблочко» попал. Вернулся и докладываю брату с его женой: так и так, мол, у скупщиков глаза загорелись, и, похоже, икона, в углу которой красный чёртик имеется — какая-то очень ценная, за которой они специально охотятся и за которую что угодно отдадут! Мне бы промолчать — да кто ж знал, что у них от жадности мозга за мозгу заедет! И стали толковать промеж себя, что, вон, они бумагу в раме нашли, где всякие фигурки для икон даны как по лекалу, и рецепты красок расписаны, так почему бы не взять завалящую икону, подчистить у неё уголок и нарисовать там одного или двух бесенят… Потом, мол, я толкну эту икону скупщикам: вот, мол, я уголок расчистил, а дальше сами расчищайте! Деньги-то они выложат как миленькие — а когда обман раскусят, все равно жаловаться не побегут! Я ещё попробовал их образумить, но куда там! Пошло-поехало! Дальше — больше. Прочли они в этих рецептах, что для киновари ртуть нужна, и насели на меня: ты, мол, на производстве, связанном с ртутью, работаешь, вот и добудь нам, сколько надо! И ведь уломали, гады, мне и себе на голову!.. Вот…
— А раму-то почему они утопили? — поинтересовался Гришка. — Может, ты объяснишь?
— Меня при этом не было, — ответил Юшкин. — Дальше они сами химичили… пока не дохимичились. Но разговор их я слышал. Стали они толковать между собой: мол, этот лист с образцами икон сам по себе наверняка ценность имеет, и пригодиться может ещё как, если они наловчатся иконы подделывать, и неплохо бы его увезти втихую. Из рамы вынуть и в рулон свернуть — потому что в раме тащить, это будет слишком очевидно, что они из дома что-то вывозят, какая-нибудь бабушка-соседка заприметит, стукнет Толяну, и он начнёт права качать: мол, на меня волну гоните, а сами тоже из дому имущество растаскиваете. И саму раму лучше всего уничтожить, чтобы ни следа не осталось. Если Толян и вспомнит, что была у бабки какая-то картина, на схему похожая, в раме, то мало ли как бабка эту картину извести могла — ведь не очень-то она её ценила, на чердаке держала! А вот если пустую раму увидит — то могут у него сомнения возникнуть. Словом, от рамы решили избавиться…
— Ну, наворотили! — Степанов с ухмылкой откинулся в кресле. — Да ещё и браконьерствовать вздумали. Вопросы есть? — он обвёл взглядом присутствующих.
— У меня есть, — сказал Кирилл. — Хотя ответить на него могут, наверно, лишь Юшкина с мужем. Зачем они добывали щучью желчь? Ведь позолоту им не надо было прописывать, требовалось только изобразить красную фигурку на тёмном фоне…
— Так для киновари и добывали, это я знаю! — сообщил Юшкин. — Они ж при мне рецепт разбирали и обсуждали…
— Постойте!.. — Генрих Петрович аж привстал. — Когда это в киноварь добавляли щучью желчь?
— Так там написано… — пожал плечами Юшкин. — Столько-то почек ртути, столько-то почек серы… «почка» — это, как мы поняли, какая-то мера старая… И чтобы киноварь стойче цвет хранила и меньше темнела со временем, добавить щучьей желчи и ижмень-травы. Ну, может не «ижмень», а «ишмеръ», или что-то подобное, только что это за трава такая, мы сообразить никак не могли, потому что похожего названия нам в жизни не встречалось — видно, старинное название, а сейчас уже и потеряно, к чему оно относилось… А насчёт щучьей желчи все понятно было!
— Рецепт не темнеющей киновари! — подскочил Артур. — Считавшийся давно утраченным…
— Гм… — Кирилл покачал головой. — Так-то оно так, но я себе пытаюсь представить химическую реакцию желчи с ртутью и серой… Не очень получается… Какой-то дополнительный ингредиент необходим… Придётся все местные растения перебрать, чтобы понять, что это могла быть за «ижмень-трава» и с чем её едят…
— Если бы только растения! — вздохнул Генрих Петрович. — У древних иконописцев была своя система обозначения материалов — свой код, так сказать — поэтому «травой» они могли называть и минералы, и вещества животного происхождения, и мало ли что… Да, без этого неизвестного компонента рецепт не заработает. Но мы хотя бы знаем, в каком направлении искать. И можно предложить химикам в институте реставрации поэкспериментировать, какие вещества придают киновари стойкость, при условии добавки щучьей желчи — а потом посмотреть, в каких растениях и минералах эти вещества встречаются в здешней природе… Так что поиск будет долгим, трудным — но не безнадёжным! Есть свет в конце! А главное — что этот лист со старинными рецептами всё-таки существует!
— Выходит, он всё-таки имеет большую ценность? — у Юшкина появился огонёк в глазах.
— Слушай, ты! — зарычал Степанов. — Если ты сейчас думаешь, что вы все равно остаётесь владельцами этого листа, и деньги за него содрать сумеете — то ошибаешься! Во-первых, этот лист сейчас в милиции — как доказательство! Во-вторых, из милиции он попадёт к ним, — Степанов ткнул пальцем в сторону художников, — а не вернётся к вам! Можете упереться, конечно, но… — Степанов зло прищурился. — Тогда на вас повиснет разом несколько дел. И мошенничество, и кража, и злостное браконьерство, и ложное обвинение в преступлении… Да если Толян сейчас телегу накатает, как невинно оклеветанный, вам за одну попытку посадить невинного человека хороший срок вломят! Я уж не говорю о прочем, что я могу со своей стороны предпринять… И, кроме того, Толян — такой же наследник и совладелец, как его сестра! И будет только справедливо, если деньги за этот лист получит он, в компенсацию за все неприятности, которые вы ему доставили. Я сам с ним рассчитаюсь. Идёт, Толян?
— Идёт… — пробормотал тот, ошарашенный столькими поворотами событий.
— Только, смотри, не упейся до смерти, — тихо сказал ему Гришка.
— Мои ребятки за ним последят, — хмыкнул Степанов. — А, может, его в лечебницу положить? Мужик он, я гляжу, не плохой — вдруг из него ещё толк выйдет, когда от своей дури избавится?
— Может, и стоит, — ответил за Толяна Гришка.
— То есть… — подал голос Юшкин. — мы отказываемся от этого листа, а вы…
— А я договариваюсь с милицией и со смотрителем заповедника, что против вас не возбуждают уголовных дел, которых заслуживают все ваши художества, — буркнул Степанов.
— Что ж, это справедливо, — проговорил Юшкин. — Надо будет только моих родственничков уговорить… Они ж такие жадюги, что за копейку удавятся. Но, думаю, тут даже они в разум войдут и поймут, что обмен получается равноценный… и даже в их пользу.
— Да уж, уговори… — Степанов поднялся. — Что ж, все дела, похоже, решены. По этому случаю, приглашаю всю компанию поужинать в ресторан. А потом ребяток домой отвезём. Они у нас опять герои — без них мы это дело не распутали бы! Так что — во главу стола их, на почётные места!
…Домой мы отплыли часов в девять вечера, сытые, довольные и захваленные, на яхте — точнее, катерке с парусом — Степанова.
— Потрясный день! — блаженно вздохнул Ванька, созерцая воду за кормой. — М спать я буду, как убитый!..
— Да, сложно представить, что всего лишь сутки назад мы вышли на рыбалку, — подал голос я. — Столько событий произошло…
— Ребята, а как быть с рамой? — спросила Фантик. — Наверно, надо вернуть её Толяну? Ведь, получается, она — его…
— Надо поговорить с ним, — сказал я. — Может, он согласится, чтобы она осталась у нас — в награду, так сказать, за все наши труды. Мы бы вставили в неё какую-нибудь красивую картинку — или большую мамину вышивку — и она была бы у нас как память об этом приключении…
— Думаю, согласится… — Фантик вздохнула. — Жутко подумать, до чего доводит людей жадность. Если бы эта сестра стала честно делиться с Толяном, то все у неё было бы нормально. И этот «иконописный подлинник» они бы продали за хорошие деньги, и половина денег досталась бы ей… А так — попробовала урвать все, и, в итоге, оказалась у разбитого корыта!
Что ж, мы и сами думали о том же самом — и добавить к словам Фантика нам было нечего.
Степанов сел и опять стал вертеть в руках сигару.
— Послушай, мой дорогой. Теперь мне ясно, что ртуть для этой киновари всё-таки попёрли с моего производства, и попёр её ты. Ты знаешь, как я поступаю с «несунами»?
Юшкин издал невнятный кудахчущий звук.
— Обработать бы тебя… — продолжил Степанов. — Но я предлагаю тебе сделку. Ты рассказываешь все как есть, во всех подробностях, а я за это всего лишь увольняю тебя с работы, без прочих мер.
Юшкин чуть оживился.
— Я… я, да… — начал он.
— Если «да», то не мямли и рассказывай толком! — рявкнул Степанов.
Юшкин собрался с духом и начал.
— Это все моя невестка затеяла… Ну, и брат руку приложил… Они жутко не хотели делиться с Толяном наследством. Уже и покупателя на бабкин дом приискали, и вообще… А тут прошёл слух, что в городе скупщики икон появились, и невестка возьми и брякни мне и брату: мол, вот было бы здорово, если бы мой братец взял и что-нибудь продал этим скупщикам! Мы бы тогда смогли обвинить его, что он, в нарушение закона, стал распродавать имущество до того, как оно юридически разделено — и мы бы заставили его отказаться от своей доли, угрожая судом! Тут мой брат возьми и заведись: мол, Витька — это я — довольно похож на Толяна, его бы чуть-чуть загримировать, и чужой человек вообще их не отличит! Ну, и стали они план разрабатывать. Что Толяна надо в запой сорвать, чтобы он ничего не помнил, а мне надо в гостиницу двинуть… Заранее было оговорено, что икону я всё-таки оставлять не буду, заберу её, под любым предлогом, оставлю только оклад — этого будет достаточно для доказательства незаконной продажи. И ещё, что постараюсь какие-нибудь деньги со скупщиков слупить, и эти деньги потом подложим Толяну — ведь, если его потом спросят, он признает, что у него такая сумма взялась, а откуда — понятия не имеет! С чего бы ему не признать… Ну, и повернуть дело так, чтобы потом сестра с мужем оказались в гостинице, и оклад опознали, и свидетельства скупщиков получили, и прижали бы Толяна… И все бы хорошо было, если б мы не вздумали переиграть, для правдоподобия. Мне братан говорит: поскольку, мол, Толян всё время чёртиков ловит, как допьётся, то ты и этим скупщикам что-нибудь про чёртиков наболтай. Например, что они из икон лезут… Это, мол, настолько в духе Толяна будет, что потом ни у кого никаких сомнений не возникнет: это именно он у скупщиков побывал! Я и стал болтать вам о красном бесёнке, — повернулся Юшкин к художникам. — И вдруг вижу, по вашей реакции, что, сам того не ведая, в «яблочко» попал. Вернулся и докладываю брату с его женой: так и так, мол, у скупщиков глаза загорелись, и, похоже, икона, в углу которой красный чёртик имеется — какая-то очень ценная, за которой они специально охотятся и за которую что угодно отдадут! Мне бы промолчать — да кто ж знал, что у них от жадности мозга за мозгу заедет! И стали толковать промеж себя, что, вон, они бумагу в раме нашли, где всякие фигурки для икон даны как по лекалу, и рецепты красок расписаны, так почему бы не взять завалящую икону, подчистить у неё уголок и нарисовать там одного или двух бесенят… Потом, мол, я толкну эту икону скупщикам: вот, мол, я уголок расчистил, а дальше сами расчищайте! Деньги-то они выложат как миленькие — а когда обман раскусят, все равно жаловаться не побегут! Я ещё попробовал их образумить, но куда там! Пошло-поехало! Дальше — больше. Прочли они в этих рецептах, что для киновари ртуть нужна, и насели на меня: ты, мол, на производстве, связанном с ртутью, работаешь, вот и добудь нам, сколько надо! И ведь уломали, гады, мне и себе на голову!.. Вот…
— А раму-то почему они утопили? — поинтересовался Гришка. — Может, ты объяснишь?
— Меня при этом не было, — ответил Юшкин. — Дальше они сами химичили… пока не дохимичились. Но разговор их я слышал. Стали они толковать между собой: мол, этот лист с образцами икон сам по себе наверняка ценность имеет, и пригодиться может ещё как, если они наловчатся иконы подделывать, и неплохо бы его увезти втихую. Из рамы вынуть и в рулон свернуть — потому что в раме тащить, это будет слишком очевидно, что они из дома что-то вывозят, какая-нибудь бабушка-соседка заприметит, стукнет Толяну, и он начнёт права качать: мол, на меня волну гоните, а сами тоже из дому имущество растаскиваете. И саму раму лучше всего уничтожить, чтобы ни следа не осталось. Если Толян и вспомнит, что была у бабки какая-то картина, на схему похожая, в раме, то мало ли как бабка эту картину извести могла — ведь не очень-то она её ценила, на чердаке держала! А вот если пустую раму увидит — то могут у него сомнения возникнуть. Словом, от рамы решили избавиться…
— Ну, наворотили! — Степанов с ухмылкой откинулся в кресле. — Да ещё и браконьерствовать вздумали. Вопросы есть? — он обвёл взглядом присутствующих.
— У меня есть, — сказал Кирилл. — Хотя ответить на него могут, наверно, лишь Юшкина с мужем. Зачем они добывали щучью желчь? Ведь позолоту им не надо было прописывать, требовалось только изобразить красную фигурку на тёмном фоне…
— Так для киновари и добывали, это я знаю! — сообщил Юшкин. — Они ж при мне рецепт разбирали и обсуждали…
— Постойте!.. — Генрих Петрович аж привстал. — Когда это в киноварь добавляли щучью желчь?
— Так там написано… — пожал плечами Юшкин. — Столько-то почек ртути, столько-то почек серы… «почка» — это, как мы поняли, какая-то мера старая… И чтобы киноварь стойче цвет хранила и меньше темнела со временем, добавить щучьей желчи и ижмень-травы. Ну, может не «ижмень», а «ишмеръ», или что-то подобное, только что это за трава такая, мы сообразить никак не могли, потому что похожего названия нам в жизни не встречалось — видно, старинное название, а сейчас уже и потеряно, к чему оно относилось… А насчёт щучьей желчи все понятно было!
— Рецепт не темнеющей киновари! — подскочил Артур. — Считавшийся давно утраченным…
— Гм… — Кирилл покачал головой. — Так-то оно так, но я себе пытаюсь представить химическую реакцию желчи с ртутью и серой… Не очень получается… Какой-то дополнительный ингредиент необходим… Придётся все местные растения перебрать, чтобы понять, что это могла быть за «ижмень-трава» и с чем её едят…
— Если бы только растения! — вздохнул Генрих Петрович. — У древних иконописцев была своя система обозначения материалов — свой код, так сказать — поэтому «травой» они могли называть и минералы, и вещества животного происхождения, и мало ли что… Да, без этого неизвестного компонента рецепт не заработает. Но мы хотя бы знаем, в каком направлении искать. И можно предложить химикам в институте реставрации поэкспериментировать, какие вещества придают киновари стойкость, при условии добавки щучьей желчи — а потом посмотреть, в каких растениях и минералах эти вещества встречаются в здешней природе… Так что поиск будет долгим, трудным — но не безнадёжным! Есть свет в конце! А главное — что этот лист со старинными рецептами всё-таки существует!
— Выходит, он всё-таки имеет большую ценность? — у Юшкина появился огонёк в глазах.
— Слушай, ты! — зарычал Степанов. — Если ты сейчас думаешь, что вы все равно остаётесь владельцами этого листа, и деньги за него содрать сумеете — то ошибаешься! Во-первых, этот лист сейчас в милиции — как доказательство! Во-вторых, из милиции он попадёт к ним, — Степанов ткнул пальцем в сторону художников, — а не вернётся к вам! Можете упереться, конечно, но… — Степанов зло прищурился. — Тогда на вас повиснет разом несколько дел. И мошенничество, и кража, и злостное браконьерство, и ложное обвинение в преступлении… Да если Толян сейчас телегу накатает, как невинно оклеветанный, вам за одну попытку посадить невинного человека хороший срок вломят! Я уж не говорю о прочем, что я могу со своей стороны предпринять… И, кроме того, Толян — такой же наследник и совладелец, как его сестра! И будет только справедливо, если деньги за этот лист получит он, в компенсацию за все неприятности, которые вы ему доставили. Я сам с ним рассчитаюсь. Идёт, Толян?
— Идёт… — пробормотал тот, ошарашенный столькими поворотами событий.
— Только, смотри, не упейся до смерти, — тихо сказал ему Гришка.
— Мои ребятки за ним последят, — хмыкнул Степанов. — А, может, его в лечебницу положить? Мужик он, я гляжу, не плохой — вдруг из него ещё толк выйдет, когда от своей дури избавится?
— Может, и стоит, — ответил за Толяна Гришка.
— То есть… — подал голос Юшкин. — мы отказываемся от этого листа, а вы…
— А я договариваюсь с милицией и со смотрителем заповедника, что против вас не возбуждают уголовных дел, которых заслуживают все ваши художества, — буркнул Степанов.
— Что ж, это справедливо, — проговорил Юшкин. — Надо будет только моих родственничков уговорить… Они ж такие жадюги, что за копейку удавятся. Но, думаю, тут даже они в разум войдут и поймут, что обмен получается равноценный… и даже в их пользу.
— Да уж, уговори… — Степанов поднялся. — Что ж, все дела, похоже, решены. По этому случаю, приглашаю всю компанию поужинать в ресторан. А потом ребяток домой отвезём. Они у нас опять герои — без них мы это дело не распутали бы! Так что — во главу стола их, на почётные места!
…Домой мы отплыли часов в девять вечера, сытые, довольные и захваленные, на яхте — точнее, катерке с парусом — Степанова.
— Потрясный день! — блаженно вздохнул Ванька, созерцая воду за кормой. — М спать я буду, как убитый!..
— Да, сложно представить, что всего лишь сутки назад мы вышли на рыбалку, — подал голос я. — Столько событий произошло…
— Ребята, а как быть с рамой? — спросила Фантик. — Наверно, надо вернуть её Толяну? Ведь, получается, она — его…
— Надо поговорить с ним, — сказал я. — Может, он согласится, чтобы она осталась у нас — в награду, так сказать, за все наши труды. Мы бы вставили в неё какую-нибудь красивую картинку — или большую мамину вышивку — и она была бы у нас как память об этом приключении…
— Думаю, согласится… — Фантик вздохнула. — Жутко подумать, до чего доводит людей жадность. Если бы эта сестра стала честно делиться с Толяном, то все у неё было бы нормально. И этот «иконописный подлинник» они бы продали за хорошие деньги, и половина денег досталась бы ей… А так — попробовала урвать все, и, в итоге, оказалась у разбитого корыта!
Что ж, мы и сами думали о том же самом — и добавить к словам Фантика нам было нечего.