Страница:
Генерал В. Джугели в роли своих кумиров
Начальник штаба Грузии В. Джугели двинул под собственным командованием правительственные войска к Цхинвали. От Жордания, Гегечкори и Рамишвили – основного ядра правительства Грузии – начальник штаба имел четкую установку: «Каленым железом расправиться с Южной Осетией». В первых боях с превосходящими силами противника малочисленные осетинские сотряды сопротивления в течение двух дней обороняли Цхинвали на его подступах. Единственный пулемет системы «Максим», которым располагали осетины, переносили с одного места на другое и тем сдерживали атаковавшие грузинские войска. Однако у оборонявшихся не было боеприпасов. В отличие от них, грузинские войска были вооружены новейшими образцами английского и немецкого тяжелого и стрелкового оружия. 14 июня начался расстрел мирных сел, их жителей – массы никому не сопротивлявшихся людей. К осетинским селам подводилась артиллерия, открывалась канонада, и села сравнивали с землей. Южная Осетия была в пожарах и дыму. Осетины сумели еще сохранить коридор, по которому тысячи и тысячи беженцев растянувшейся лентой двигались в сторону Рокского перевала, чтобы перейти через него и найти убежище в Северной Осетии. Значительная часть населения, оказавшаяся отрезанной от подступов к Рокскому перевалу, была вынуждена отходить в горы к другим перевалам и добираться в Дигорию или Балкарию... Это продолжалось 14, 15, 16 и 17 июня... Четыре дня генерал Джугели любовался собственным варварством. Он принадлежал к образованным грузинам. Ему были знакомы русская история, история Рима, Персии... Разумеется, он превосходно знал историю Грузии. Наслаждаясь разрушением осетинских сел, сжигая дома и убивая людей, он наверняка вспомнил все того же Ага-Мухаммед-хана, когда-то пытавшегося уничтожить грузин, но ставшего для них учителем ... Джугели не признался своим потомкам, кто из персидских шахов его кумир, но сообщил им, как и кем он восхищался в свой «звездный час», расстреливая из артиллерии осетинские села. Джугели вспоминал: «Теперь уже ночь и повсюду видны огни! Это горят дома повстанцев. Но я уже привык и смотрю на это спокойно». Джугели писал о событиях своего кровавого похода и вновь наслаждался собственным патологическим цинизмом. Он продолжал: «Горят огни... Дома горят!.. с огнем и мечом! Осетины бегут в горы, на снеговые горы. И там им будет... очень холодно!» Читая эти строки, оставленные нам типичным представителем грузинской знати, нельзя не заметить, как грузинский генерал, писавший для своих соотечественников, входил в азарт, наслаждаясь воспоминанием. При этом бросалось в глаза необычайное духовное родство В. Джугели и Ага-Мухаммед-хана как людей одной и той же исторической породы, обладавшей особой способностью упиваться тем, что для нормального человека должно быть отвратительно. Джугели смаковал: «очевидно осетины вообразили, что они вне пределов нашей досягаемости! Но теперь всюду огни... Горят и горят... Зловещие огни! Какая-то страшная, жестокая, феерическая красота...» Точно такое же состояние могло быть у Ага-Мухаммед-хана, сидевшего на берегу Куры и наблюдавшего, как на мосту рубили головы обнаженных грузинских мужчин...
и сбрасывали их в Куру. Джугели знал все, что касалось Ага-Мухаммед-хана, но он умалчивал о своем кумире. Он больше старался думать о Нероне, римском императоре, ни в чем не уступавшем персидскому шаху: «и озираясь на эти ночные, яркие огни, – продолжал Джугели, – я начинаю понимать Нерона и великий пожар Рима... А огни горят... Всюду горят!» Грузинскому генералу не просто нравился Нерон, он находил в нем немалое сходство с собою. Самовлюбленность, жестокость, развратность римского императора вызывали у Джугели восхищение. Нерон жестоко наказывал всех близких родственников, не пощадил он даже собственную мать. Джугели восторгался римским императором, а Грузия возносила Джугели, расправившегося с беззащитным и нищим народом. Он был объявлен национальным героем; насколько нам известно, Джугели был единственным, кого правительство Жордания удостоило такой высокой чести, как присвоение старинному грузинскому городу Квирилы имени кровавого генерала: город Квирилы до 1921 года назывался Джугели.
Когда грузинский Нерон расправлялся с Южной Осетией, вся Грузия была поставлена на ноги – аресты, выселение, закрытие газет, типографий, охота за осетинами – все это происходило по отлаженному плану. Во всем этом участвовала та самая аристократическая знать, которая, собственно, и творила грузинскую историю. Она имела свойство растекаться как ртуть, заполняя все видимые и невидимые социальные ниши. Среди тех же грузинских коммунистов, противостоявших партии Жордания, немало было представителей знати. Как писала газета «Коммунисти», «федералистическая революционная партия Грузии», «защищавшая рабочих и крестьян» и полемизировавшая по вопросу о Южной Осетии, состояла из «грузинских князей и дворян, грузинской буржуазии». Но ни одна из грузинских партий, считавших себя «революционно-демократическими», не пожелала дать гражданскую оценку кровавым злодеяниям полчищ Джугели. Не оказалось в Грузии также политических сил, способных приостановить геноцид осетинского народа и после похода грузинского каннибала. В этой связи стоит привести отрывки из «Заявления» осетин, работавших на различных предприятиях Тифлиса. «Мы, рабочие осетины г. Тифлиса, уже не знаем ни минуты душевного покоя... Это тягостное состояние усиливается еще тем, что в обществе и печати циркулируют самые разноречивые слухи, для возникновения и муссирования коих весьма удобную почву создают противоречивые заявления представителей правительства и ответственных вождей с.-д. партии Грузии. Так, в самый разгар событий, упорно говорили о решении правительства ликвидировать раз и навсегда всем надоевший осетинский вопрос – просто и радикально, путем поголовного истребления всего осетинского населения. Мы полагали, что участь истребленных осетин придется разделить и нам»... После 17 июня, когда опустела Южная Осетия, оставшиеся в живых не знали, что с ними будет. «Тогда пошли слухи, – писали осетины-рабочие, – о том, что осетин, всех без исключения, будут выселять в Барчало, Караязы и др. уезды, а на место их вселят грузин-горцев. Начавшееся насильственное выселение без всяких средств к жизни и передвижению, выселение предварительно обобранного и обращенного в нищенство населения с применением жестоких репрессий, давало повод думать, что и эти слухи имеют под собою почву. Но как раз в это время в Цхинвале появляется И.И. Рамишвили, который призывает оставшееся осетинское население вернуться в горные пепелища и заняться мирным трудом... Осетины верили... многие семьи стали возвращаться из своих лесных убежищ и возвращаться в покинутые села. Каково же было изумление наше, когда после заверения И.И. [Рамишвили] поверившие ему осетины подстреливались» грузинами «как куропатки, а остатки имущества их присваивались» теми же грузинами. Здесь прервем «Заявление» осетинских рабочих и вновь напомним страницы из истории Грузии: когда в 1795 году десятки тысяч грузин бежали из Восточной Грузии, где персидские войска Ага-Мухаммед-хана устроили резню, грузинские тавады совместно с отрядом персов устраивали засады, нападали на беженцев, убивали их и снимали с них нищенскую одежду... Прошло полтора столетия, но грузинских каннибалов не стало меньше. «С необычайными трудностями разыскав свои семьи, – продолжаем цитировать „Заявление“ рабочих, – в большинстве успевшие уже укрыться за перевалом, наши товарищи приводили их обратно. Но как только возвратились, агенты власти подвергли их нравственным и физическим истязаниям, а затем, отобрав остатки имущества, прогоняли из пределов» Южной Осетии. Тотальный геноцид продолжался не только в дни варварского нашествия восьми батальонов и одного конного полка, до зубов вооруженных, но и позже. Грузинские войска частью были выведены из Южной Осетии, но значительная их часть под командованием генерала Кониева, особенно усердствовавшего в геноциде своих соотечественников, продолжала оставаться в наиболее важных районах Южной Осетии. Задача их состояла в поджогах домов, уцелевших от пожаров, в расстрелах взрослого мужского населения. В середине июля 1920 года правительство Жордания приняло постановление, согласно которому создало комиссию для решения вопроса о дальнейшем выселении осетин из Южной Осетии. В пункте «1» постановления предписывалось: «В первую очередь немедленно принять меры к полному очищению с.с. Мхслеби, Джава с окрестностями: Безанда, Кашитаты, Жижойта, Габат-Рах, Земо-тонтобет, Квемо-тонтобет, Корсеви, Шушита, Ниния, Бузала и др. от осетин, для чего: а) через полевой штаб сделать соответствующие распоряжения стоящим в названных районах войсковым частям; б) спешно командировать 40 милиционеров с начальником милиции во главе для несения административной службы». Установив в Южной Осетии полицейский режим, «новые власти» аннулировали даже те редкие удостоверения, которые накануне были выданы отдельным жителям на право проживания в Южной Осетии. Впрочем, «Южная Осетия»» как географическая единица в грузинском делопроизводстве более не значилась. Новые удостоверения для южных осетин выдавались «на право проживания в пределах республики Грузия» и «только по распоряжению уполномоченного правительства по его особому усмотрению семьям тех осетин, которые: а) состоя на государственной или общественной службе в республике Грузии: в гвардии, милиции, на железной дороге, трамвае и др. со времени, не позже начала военных операций против осетин, до конца этих операций верно исполняли свой служебный долг; б) являются верными гражданами республики, имеющими особые заслуги перед нею». По удостоверению, выданному одному лицу, разрешалось жить семье в составе: «матери, отца и братьев не свыше 16 лет, сестер, дочерей, а также сыновей не выше 18 лет». Специальным пунктом «Б» указывалось, что в селах, обозначенных в пункте «1», «не должно быть оставлено ни одного осетина, даже из имеющих от уполномоченного правительства соответствующее удостоверение». Особо жестокие меры в отношении сел центрального района (к нему относилась Джава) и близко к нему расположенных населенных пунктов объяснялись тем, что здесь сосредоточились наиболее активные политические силы. Когда же последние теряли Цхинвали, то столицей Южной Осетии становилась Джава. При вторжении в Южную Осетию у Джугели было специальное поручение по поводу этого крупного югоосетинского села. В своем «Дневнике» грузинский Нерон писал: «Джава – южно-осетинская столица. Это очень богатая и живописная деревня. Она сердце Южной Осетии... И его сердце надо вырвать». Именно эта директива не совсем удалась Джугели – местное население заранее покинуло свои дома и ушло к Рокскому перевалу, некоторые же – просто в горы и на другие перевалы. Последние («8» и «9») пункты «Постановления» предусматривали заселение Южной Осетии грузинами. Для этого член комиссии Хубутия представил «проект передачи домов», предназначенных для новых жильцов. К последним переходило уцелевшее имущество и скот; «Постановление» предписывало «правильное распределение» между новыми поселенцами в Южной Осетии. Все происходило по варварским законам – вторжение, уничтожение людей, захват «трофеев» и их распределение. Кстати, особых трофеев грузинские поселенцы в Южной Осетии не застали, до них восемь батальонов и конный полк Джугели «подмели» все, что представляло интерес. «Постановление», нами приведенное, было подписано «уполномоченными» правительства Жордания – Л. Жгенти, генералом Кониевым, полковником Нарекелашвили и др. Весь июль, август и сентябрь грузинские войска совершали по Южной Осетии рейды и продолжали претворять в жизнь охватившую грузинское общество идею геноцида осетин. В. Санакоев, обычно находившийся в гуще всех событий, происходивших в Южной Осетии, в начале сентября 1920 года писал Раздену Козаеву, своему соратнику, что «в Южной Осетии грузинские меньшевистские войска чинили и чинят по сей день ужасные безобразия: расстреливают стариков и женщин, все посевы вытоптаны, масса сел сожжено, уцелевшие дома разрушаются, материал с разрушенных построек увозится вместе с оставшимся скарбом». По данным Санакоева, в Северной Осетии на июль месяц «количество беженцев» составило «свыше 20 000 человек». Их количество увеличивалось с каждым днем, поскольку гонения в Южной Осетии и Грузии не прекращались. Серьезной проблемой для Северной Осетии, небольшой по масштабам и накануне разоренной деникинскими войсками, являлось размещение беженцев, оказание им материальной и медицинской помощи. Особенно переполнены беженцами были горные районы Северной Осетии – здесь разместились южные осетины, успевшие перегнать скот на северные склоны хребта. В Алагирском районе, во Владикавказе и окрестных селах осетинские и русские семьи принимали беженцев, сами не имея после войны сколько-нибудь сносных условий жизни. Недавно созданные североосетинские власти ничем другим столько не занимались, как проблемами беженцев. На помощь пришла Кабарда – вечный и, кажется, после России самый верный друг осетинского народа. В Большой Кабарде беженцам-осетинам отводились участки по реке Шалушке, в районе реки Куркужана, по реке Малке, между реками Гекуко, Баксаненок и Ямансу, между реками Урван и Баксан, между реками Урван и Череком; в Малой Кабарде группа участков в районе Куры и Терек, участки к югу от села Ахлово, группы участков по р. Ахбаш в районе Муртазово, по правую сторону реки Терека против селения Бороково. Три месяца для беженцев были самыми тяжелыми. Впрочем, не легче было тем, кто оставался в самой Южной Осетии, где психологическое состояние людей было критическим. Оказавшись среди сплошных разрушений, в окружении грузинских «меньшевиков», для которых каннибализм становился нормальным поведением, южные осетины, в основном пожилые, не сумевшие покинуть насиженные места, подвергаясь ежедневному террору, не выдерживали насилия и уходили из жизни, покончив с собой. Что касается взрослого населения – беженцев, мужчин и женщин, то, несмотря на нечеловеческие тяготы, они не были сломлены. Им не хватало жилья, недоставало солдатских мешков, чтобы спать в них на земле, они болели, многие из них умирали, но живые не только надеялись выжить, но и горели желанием вернуться на свою обетованную родину и расправиться с необычайным злом. Автор настоящих строк пролистал десятки тысяч исторических документов, знаком по первоисточникам с войнами на Кавказе, до незначительных деталей описал Кавказскую войну – одно из самых драматических противостояний, знаком с самыми разными проявлениями человеческой стойкости, но, узнавая (к сожалению, на склоне лет) историю южных осетин, поразился необычности человеческого «материала». Когда в Терской области южные осетины стали просить – нет, не военной помощи, а боеприпасов, чтобы двинуться в Южную Осетию и освободить ее от врага, они произносили слова не о мести, а о вооруженном походе и желании в мужском сражении отвоевать себе независимость. Терские областные власти им объясняли, что идет война с Врангелем – главным врагом Советской России, и боеприпасы все уходят на врангелевский фронт. Тогда южные осетины, которым пообещали оружие после поражения Врангеля, стали записываться в особую бригаду, чтобы освободить сначала Россию и только затем пойти походом на юг, чтобы вернуть себе свою историческую родину. На съезде народов Востока, состоявшемся в начале сентября 1920 года, делегаты из Южной Осетии, которым было стыдно за события в Южной Осетии, разъясняли: «На высотах Цхинвала завязался неравный бой, в результате чего Красные повстанцы Юго-Осетии, израсходовав свои патроны, не имели продовольствия, ни помощи откуда бы то ни было, с семьями своими под напором превосходящих сил противника принуждены были снять фронт и отступить в Терскую область». На этом же съезде осетинские делегаты Б. Кочиев и В Газзаев решительно заявили: «1. Юго-Осетия никогда не входила и не входит в состав меньшевистской Грузинской республики; 2. Юго-Осетия есть неотъемлемая часть РСФСР, в состав коей входит непосредственно; 3. Нет иной власти, кроме Советской, какую бы могла потерпеть у себя Юго-Осетия...»
Трех крайне тяжелых месяцев было достаточно, чтобы дать общественную оценку югоосетинской трагедии. Она была разной и, в отличие от начальных дней, изменилась в сторону значительно большей поляризации двух мнений, двух основных политических течений – советского и антисоветского. Газета «Советский Кавказ», хорошо осведомленная о политических событиях, происходивших в Южной Осетии, приводила новые свидетельства о зверской расправе с Южной Осетией. Она сообщала о том, как грузинское правительство восстанию крестьян против деспотической власти «меньшевиков» придало «характер национальной резни осетин». По данным газеты, регулярные правительственные войска Грузии «прошли огнем и мечом все ущелья Южной Осетии», особому разгрому подверглись «6 ущелий: Джавское, Рокское, Кешельтское, Бельтское, Корнисское и Кударское. Сожжено дотла 17 сел. Весь скот и все имущество или сожжено или конфисковано. Оставшееся в селах население, даже не принимавшее непосредственного участия в восстаниях, было поголовно вырезано, вплоть до престарелых стариков и грудных детей. Весь хлеб отобран, а новый урожай вытоптан. Имели место многочисленные случая изнасилования женщин и после этого растерзания их»... Газета «Советский Кавказ» приводила новые данные о численности беженцев, покинувших Южную Осетию: «50 000 человек», нашедших пристанище в Северной Осетии и частью в Кабарде. Эти люди, писали газеты, бежавшие от врага «по горным тропинкам от голода и отсутствия приюта, вымирают по сей час массами. Были случаи, когда женщина при виде страдания своего ребенка от голода бросала его в пропасть, в реку, и сама бросалась вслед за ним. Страданиям народа не было и нет до сих пор конца». Официальный печатный орган Грузии «Эр-тоба», касаясь событий в Южной Осетии, с редким цинизмом писала: «наша Республика высылает осетин туда, куда они стремились – в социалистический рай». Следует заметить – национал-шовинистическая идеология в ее крайне деспотических проявлениях, которая была на вооружении правительства Жордания, находила широкую поддержку не только у так называемых меньшевиков, но и среди грузинских коммунистов и крестьянского населения Грузии. В письме из Баку В. Санакоев поведал о том, как на съезде народов Востока коммунист Ладо Думбадзе «дерзко заявил, что есть Грузия, но нет Южной Осетии». В исторической справке, составленной 6–8 сентября 1921 года, подчеркивалось, что во время геноцида летом 1920 года «часть грузинских крестьян приняла участие в гнусных деяниях правительства» Жордания. Господством этой идеологии, становившейся частью национальной политической культуры Грузии, собственно, и объяснялось массовое участие грузинского народа в организации бесчеловечного истребления осетин. Стоит напомнить, что те же грузинские коммунисты, казалось бы, самим вступлением в партию обязавшиеся быть «интернационалистами», не расставались с национал-шовинизмом; их было принято называть «национал-уклонистами».
и сбрасывали их в Куру. Джугели знал все, что касалось Ага-Мухаммед-хана, но он умалчивал о своем кумире. Он больше старался думать о Нероне, римском императоре, ни в чем не уступавшем персидскому шаху: «и озираясь на эти ночные, яркие огни, – продолжал Джугели, – я начинаю понимать Нерона и великий пожар Рима... А огни горят... Всюду горят!» Грузинскому генералу не просто нравился Нерон, он находил в нем немалое сходство с собою. Самовлюбленность, жестокость, развратность римского императора вызывали у Джугели восхищение. Нерон жестоко наказывал всех близких родственников, не пощадил он даже собственную мать. Джугели восторгался римским императором, а Грузия возносила Джугели, расправившегося с беззащитным и нищим народом. Он был объявлен национальным героем; насколько нам известно, Джугели был единственным, кого правительство Жордания удостоило такой высокой чести, как присвоение старинному грузинскому городу Квирилы имени кровавого генерала: город Квирилы до 1921 года назывался Джугели.
Когда грузинский Нерон расправлялся с Южной Осетией, вся Грузия была поставлена на ноги – аресты, выселение, закрытие газет, типографий, охота за осетинами – все это происходило по отлаженному плану. Во всем этом участвовала та самая аристократическая знать, которая, собственно, и творила грузинскую историю. Она имела свойство растекаться как ртуть, заполняя все видимые и невидимые социальные ниши. Среди тех же грузинских коммунистов, противостоявших партии Жордания, немало было представителей знати. Как писала газета «Коммунисти», «федералистическая революционная партия Грузии», «защищавшая рабочих и крестьян» и полемизировавшая по вопросу о Южной Осетии, состояла из «грузинских князей и дворян, грузинской буржуазии». Но ни одна из грузинских партий, считавших себя «революционно-демократическими», не пожелала дать гражданскую оценку кровавым злодеяниям полчищ Джугели. Не оказалось в Грузии также политических сил, способных приостановить геноцид осетинского народа и после похода грузинского каннибала. В этой связи стоит привести отрывки из «Заявления» осетин, работавших на различных предприятиях Тифлиса. «Мы, рабочие осетины г. Тифлиса, уже не знаем ни минуты душевного покоя... Это тягостное состояние усиливается еще тем, что в обществе и печати циркулируют самые разноречивые слухи, для возникновения и муссирования коих весьма удобную почву создают противоречивые заявления представителей правительства и ответственных вождей с.-д. партии Грузии. Так, в самый разгар событий, упорно говорили о решении правительства ликвидировать раз и навсегда всем надоевший осетинский вопрос – просто и радикально, путем поголовного истребления всего осетинского населения. Мы полагали, что участь истребленных осетин придется разделить и нам»... После 17 июня, когда опустела Южная Осетия, оставшиеся в живых не знали, что с ними будет. «Тогда пошли слухи, – писали осетины-рабочие, – о том, что осетин, всех без исключения, будут выселять в Барчало, Караязы и др. уезды, а на место их вселят грузин-горцев. Начавшееся насильственное выселение без всяких средств к жизни и передвижению, выселение предварительно обобранного и обращенного в нищенство населения с применением жестоких репрессий, давало повод думать, что и эти слухи имеют под собою почву. Но как раз в это время в Цхинвале появляется И.И. Рамишвили, который призывает оставшееся осетинское население вернуться в горные пепелища и заняться мирным трудом... Осетины верили... многие семьи стали возвращаться из своих лесных убежищ и возвращаться в покинутые села. Каково же было изумление наше, когда после заверения И.И. [Рамишвили] поверившие ему осетины подстреливались» грузинами «как куропатки, а остатки имущества их присваивались» теми же грузинами. Здесь прервем «Заявление» осетинских рабочих и вновь напомним страницы из истории Грузии: когда в 1795 году десятки тысяч грузин бежали из Восточной Грузии, где персидские войска Ага-Мухаммед-хана устроили резню, грузинские тавады совместно с отрядом персов устраивали засады, нападали на беженцев, убивали их и снимали с них нищенскую одежду... Прошло полтора столетия, но грузинских каннибалов не стало меньше. «С необычайными трудностями разыскав свои семьи, – продолжаем цитировать „Заявление“ рабочих, – в большинстве успевшие уже укрыться за перевалом, наши товарищи приводили их обратно. Но как только возвратились, агенты власти подвергли их нравственным и физическим истязаниям, а затем, отобрав остатки имущества, прогоняли из пределов» Южной Осетии. Тотальный геноцид продолжался не только в дни варварского нашествия восьми батальонов и одного конного полка, до зубов вооруженных, но и позже. Грузинские войска частью были выведены из Южной Осетии, но значительная их часть под командованием генерала Кониева, особенно усердствовавшего в геноциде своих соотечественников, продолжала оставаться в наиболее важных районах Южной Осетии. Задача их состояла в поджогах домов, уцелевших от пожаров, в расстрелах взрослого мужского населения. В середине июля 1920 года правительство Жордания приняло постановление, согласно которому создало комиссию для решения вопроса о дальнейшем выселении осетин из Южной Осетии. В пункте «1» постановления предписывалось: «В первую очередь немедленно принять меры к полному очищению с.с. Мхслеби, Джава с окрестностями: Безанда, Кашитаты, Жижойта, Габат-Рах, Земо-тонтобет, Квемо-тонтобет, Корсеви, Шушита, Ниния, Бузала и др. от осетин, для чего: а) через полевой штаб сделать соответствующие распоряжения стоящим в названных районах войсковым частям; б) спешно командировать 40 милиционеров с начальником милиции во главе для несения административной службы». Установив в Южной Осетии полицейский режим, «новые власти» аннулировали даже те редкие удостоверения, которые накануне были выданы отдельным жителям на право проживания в Южной Осетии. Впрочем, «Южная Осетия»» как географическая единица в грузинском делопроизводстве более не значилась. Новые удостоверения для южных осетин выдавались «на право проживания в пределах республики Грузия» и «только по распоряжению уполномоченного правительства по его особому усмотрению семьям тех осетин, которые: а) состоя на государственной или общественной службе в республике Грузии: в гвардии, милиции, на железной дороге, трамвае и др. со времени, не позже начала военных операций против осетин, до конца этих операций верно исполняли свой служебный долг; б) являются верными гражданами республики, имеющими особые заслуги перед нею». По удостоверению, выданному одному лицу, разрешалось жить семье в составе: «матери, отца и братьев не свыше 16 лет, сестер, дочерей, а также сыновей не выше 18 лет». Специальным пунктом «Б» указывалось, что в селах, обозначенных в пункте «1», «не должно быть оставлено ни одного осетина, даже из имеющих от уполномоченного правительства соответствующее удостоверение». Особо жестокие меры в отношении сел центрального района (к нему относилась Джава) и близко к нему расположенных населенных пунктов объяснялись тем, что здесь сосредоточились наиболее активные политические силы. Когда же последние теряли Цхинвали, то столицей Южной Осетии становилась Джава. При вторжении в Южную Осетию у Джугели было специальное поручение по поводу этого крупного югоосетинского села. В своем «Дневнике» грузинский Нерон писал: «Джава – южно-осетинская столица. Это очень богатая и живописная деревня. Она сердце Южной Осетии... И его сердце надо вырвать». Именно эта директива не совсем удалась Джугели – местное население заранее покинуло свои дома и ушло к Рокскому перевалу, некоторые же – просто в горы и на другие перевалы. Последние («8» и «9») пункты «Постановления» предусматривали заселение Южной Осетии грузинами. Для этого член комиссии Хубутия представил «проект передачи домов», предназначенных для новых жильцов. К последним переходило уцелевшее имущество и скот; «Постановление» предписывало «правильное распределение» между новыми поселенцами в Южной Осетии. Все происходило по варварским законам – вторжение, уничтожение людей, захват «трофеев» и их распределение. Кстати, особых трофеев грузинские поселенцы в Южной Осетии не застали, до них восемь батальонов и конный полк Джугели «подмели» все, что представляло интерес. «Постановление», нами приведенное, было подписано «уполномоченными» правительства Жордания – Л. Жгенти, генералом Кониевым, полковником Нарекелашвили и др. Весь июль, август и сентябрь грузинские войска совершали по Южной Осетии рейды и продолжали претворять в жизнь охватившую грузинское общество идею геноцида осетин. В. Санакоев, обычно находившийся в гуще всех событий, происходивших в Южной Осетии, в начале сентября 1920 года писал Раздену Козаеву, своему соратнику, что «в Южной Осетии грузинские меньшевистские войска чинили и чинят по сей день ужасные безобразия: расстреливают стариков и женщин, все посевы вытоптаны, масса сел сожжено, уцелевшие дома разрушаются, материал с разрушенных построек увозится вместе с оставшимся скарбом». По данным Санакоева, в Северной Осетии на июль месяц «количество беженцев» составило «свыше 20 000 человек». Их количество увеличивалось с каждым днем, поскольку гонения в Южной Осетии и Грузии не прекращались. Серьезной проблемой для Северной Осетии, небольшой по масштабам и накануне разоренной деникинскими войсками, являлось размещение беженцев, оказание им материальной и медицинской помощи. Особенно переполнены беженцами были горные районы Северной Осетии – здесь разместились южные осетины, успевшие перегнать скот на северные склоны хребта. В Алагирском районе, во Владикавказе и окрестных селах осетинские и русские семьи принимали беженцев, сами не имея после войны сколько-нибудь сносных условий жизни. Недавно созданные североосетинские власти ничем другим столько не занимались, как проблемами беженцев. На помощь пришла Кабарда – вечный и, кажется, после России самый верный друг осетинского народа. В Большой Кабарде беженцам-осетинам отводились участки по реке Шалушке, в районе реки Куркужана, по реке Малке, между реками Гекуко, Баксаненок и Ямансу, между реками Урван и Баксан, между реками Урван и Череком; в Малой Кабарде группа участков в районе Куры и Терек, участки к югу от села Ахлово, группы участков по р. Ахбаш в районе Муртазово, по правую сторону реки Терека против селения Бороково. Три месяца для беженцев были самыми тяжелыми. Впрочем, не легче было тем, кто оставался в самой Южной Осетии, где психологическое состояние людей было критическим. Оказавшись среди сплошных разрушений, в окружении грузинских «меньшевиков», для которых каннибализм становился нормальным поведением, южные осетины, в основном пожилые, не сумевшие покинуть насиженные места, подвергаясь ежедневному террору, не выдерживали насилия и уходили из жизни, покончив с собой. Что касается взрослого населения – беженцев, мужчин и женщин, то, несмотря на нечеловеческие тяготы, они не были сломлены. Им не хватало жилья, недоставало солдатских мешков, чтобы спать в них на земле, они болели, многие из них умирали, но живые не только надеялись выжить, но и горели желанием вернуться на свою обетованную родину и расправиться с необычайным злом. Автор настоящих строк пролистал десятки тысяч исторических документов, знаком по первоисточникам с войнами на Кавказе, до незначительных деталей описал Кавказскую войну – одно из самых драматических противостояний, знаком с самыми разными проявлениями человеческой стойкости, но, узнавая (к сожалению, на склоне лет) историю южных осетин, поразился необычности человеческого «материала». Когда в Терской области южные осетины стали просить – нет, не военной помощи, а боеприпасов, чтобы двинуться в Южную Осетию и освободить ее от врага, они произносили слова не о мести, а о вооруженном походе и желании в мужском сражении отвоевать себе независимость. Терские областные власти им объясняли, что идет война с Врангелем – главным врагом Советской России, и боеприпасы все уходят на врангелевский фронт. Тогда южные осетины, которым пообещали оружие после поражения Врангеля, стали записываться в особую бригаду, чтобы освободить сначала Россию и только затем пойти походом на юг, чтобы вернуть себе свою историческую родину. На съезде народов Востока, состоявшемся в начале сентября 1920 года, делегаты из Южной Осетии, которым было стыдно за события в Южной Осетии, разъясняли: «На высотах Цхинвала завязался неравный бой, в результате чего Красные повстанцы Юго-Осетии, израсходовав свои патроны, не имели продовольствия, ни помощи откуда бы то ни было, с семьями своими под напором превосходящих сил противника принуждены были снять фронт и отступить в Терскую область». На этом же съезде осетинские делегаты Б. Кочиев и В Газзаев решительно заявили: «1. Юго-Осетия никогда не входила и не входит в состав меньшевистской Грузинской республики; 2. Юго-Осетия есть неотъемлемая часть РСФСР, в состав коей входит непосредственно; 3. Нет иной власти, кроме Советской, какую бы могла потерпеть у себя Юго-Осетия...»
Трех крайне тяжелых месяцев было достаточно, чтобы дать общественную оценку югоосетинской трагедии. Она была разной и, в отличие от начальных дней, изменилась в сторону значительно большей поляризации двух мнений, двух основных политических течений – советского и антисоветского. Газета «Советский Кавказ», хорошо осведомленная о политических событиях, происходивших в Южной Осетии, приводила новые свидетельства о зверской расправе с Южной Осетией. Она сообщала о том, как грузинское правительство восстанию крестьян против деспотической власти «меньшевиков» придало «характер национальной резни осетин». По данным газеты, регулярные правительственные войска Грузии «прошли огнем и мечом все ущелья Южной Осетии», особому разгрому подверглись «6 ущелий: Джавское, Рокское, Кешельтское, Бельтское, Корнисское и Кударское. Сожжено дотла 17 сел. Весь скот и все имущество или сожжено или конфисковано. Оставшееся в селах население, даже не принимавшее непосредственного участия в восстаниях, было поголовно вырезано, вплоть до престарелых стариков и грудных детей. Весь хлеб отобран, а новый урожай вытоптан. Имели место многочисленные случая изнасилования женщин и после этого растерзания их»... Газета «Советский Кавказ» приводила новые данные о численности беженцев, покинувших Южную Осетию: «50 000 человек», нашедших пристанище в Северной Осетии и частью в Кабарде. Эти люди, писали газеты, бежавшие от врага «по горным тропинкам от голода и отсутствия приюта, вымирают по сей час массами. Были случаи, когда женщина при виде страдания своего ребенка от голода бросала его в пропасть, в реку, и сама бросалась вслед за ним. Страданиям народа не было и нет до сих пор конца». Официальный печатный орган Грузии «Эр-тоба», касаясь событий в Южной Осетии, с редким цинизмом писала: «наша Республика высылает осетин туда, куда они стремились – в социалистический рай». Следует заметить – национал-шовинистическая идеология в ее крайне деспотических проявлениях, которая была на вооружении правительства Жордания, находила широкую поддержку не только у так называемых меньшевиков, но и среди грузинских коммунистов и крестьянского населения Грузии. В письме из Баку В. Санакоев поведал о том, как на съезде народов Востока коммунист Ладо Думбадзе «дерзко заявил, что есть Грузия, но нет Южной Осетии». В исторической справке, составленной 6–8 сентября 1921 года, подчеркивалось, что во время геноцида летом 1920 года «часть грузинских крестьян приняла участие в гнусных деяниях правительства» Жордания. Господством этой идеологии, становившейся частью национальной политической культуры Грузии, собственно, и объяснялось массовое участие грузинского народа в организации бесчеловечного истребления осетин. Стоит напомнить, что те же грузинские коммунисты, казалось бы, самим вступлением в партию обязавшиеся быть «интернационалистами», не расставались с национал-шовинизмом; их было принято называть «национал-уклонистами».
1921 год
24 января 1921 года во Владикавказе состоялось решение «О созыве съезда эмигрантов-повстанцев Южной Осетии». На съезде рассматривались вопросы: «О текущем моменте», «Положение Южной Осетии», «О мерах дальнейшего устройства Южной Осетии» и др. У нас нет материалов съезда, но есть «Выписка из протокола Юго-Осетинского окружного комитета РКП(б)», проводившего съезд, датированная 25 февраля. Судя по ней, важнейшим решением, принятым накануне съездом беженцев, являлось – «Выделить Юго-Осетию в автономную единицу (область). Центром Юго-Осетии считать Цхинвал». В упомянутом «Протоколе» была сделана также запись: «Данное постановление (т. е. образование области. –
М. Б.) вводится в силу революционным путем и в будущем подлежит окончательной санкции съезда Советов Юго-Осетии». Одновременно еще во Владикавказе был создан Революционный комитет и определен его персональный состав. Шло также формирование партизанского отряда и его резервного отряда – эти отряды возглавлялись Сергеем и Тото Гаглоевыми. Готова была к вооруженному выступлению регулярная осетинская бригада, ранее участвовавшая в разгроме Врангеля; ее ряды, в особенности после сражения под Кисловодском, нуждались в пополнении; доукомплектование бригады провели за счет беженцев. В подготовке отрядов к вооруженному изгнанию грузинских оккупантов из Южной Осетии приняли участие «революционные силы» Северной Осетии. 1 марта хорошо организованные отряды Осетии вышли на исходные позиции и 5 марта 1921 года заняли Цхинвал – первыми в город вошел резервный отряд Тото Гаглоева. Отдельный вооруженный отряд, сформированный Дзандаром Такоевым, выступил из Дигорского ущелья. Преодолев сложный перевал, он вступил в бой с правительственными войсками в ущелье Рачи. Отряд Такоева в упорных боях не только освободил от «меньшевиков» Рачу, но и участвовал в изгнании контрреволюционных сил из Западной Грузии. В приветствиях рачинского Ревкома и Ревкома Кутаиси с искренним восторгом отмечали, что «отряд этот, несмотря на непреодолимые препятствия, без обоза и почти без провианта совершил переход через заваленный снегом Кавказский хребет в зимнюю пору, рискуя на каждом шагу стать жертвой снежных завалов, сугробов и морозов. Прибыв в Западную Грузию, Дигорский отряд принял геройское участие в борьбе за освобождение грузинского крестьянства и этим запечатлел в сердцах последнего и рабочих чувство самой искренней благодарности и симпатии». Приветственное письмо подписал «особоуполномоченный, член Грузинского Ревкома» А. Гегечкори. Освободив Южную Осетию, осетинская бригада действовала в Восточной Грузии так же, как Дигорский отряд, освобождая вместе с местной крестьянской беднотой Грузию от ненавистного всем правительства. Стоит отметить, что несмотря на жестокий геноцид, в котором участвовали как правительственные силы Жордания, так и представители других слоев грузинского общества, осетинские войска, вступив на территорию Грузии, взаимодействовали с местными революционными силами, не позволяя себе мести и оставаясь в рамках поведения воинов-рыцарей. Об этом, например, писал председатель Рачинского уездного Ревкома К. Гобеджишвили, подчеркивавший: «С полным сознанием революционного долга, возложенного на него исторической неизбежностью, 1-й Дигорский революционный отряд выявил в деле защиты завоеваний рабоче-крестьянской революции строго-революционную дисциплину и классовое самосознание».
Основные военные события, связанные с освобождением Южной Осетии и свержением контрреволюционного профашистского режима Жордания, завершились в феврале – марте 1921 года. Более сложным оказался политический аспект осетинского вопроса, более всего волновавший Осетию. Его решение затягивалось. У нас нет подлинных данных, которые бы свидетельствовали о происходивших обсуждениях, не всегда фиксировавшихся в документах. Известно, что при формировании Грузинской Советской республики Абхазия в специальном «Заявлении» заявила о своем нежелании входить в состав этой республики. Что касается Южной Осетии, еще накануне объявившей о стремлении быть в составе Российской Федерации, то вопрос об этом повис в воздухе. Судя по всему, имели значение два очень важных обстоятельства: а) 21 мая 1921 года Грузинская Советская республика заключила «Союзный рабоче-крестьянский договор с РСФСР» и вступила с ней в «военно-хозяйственный союз». Несомненно, что во время подготовки этого договора возникал осетинский вопрос, и вполне возможно, что Российская Федерация заняла позицию компромисса; б) К решению вопроса о Южной Осетии, возможно, отношение имел Сталин, и нет сомнения, что он должен был занять прогрузинскую позицию. Необходимо отметить – на российском и грузинском Олимпе действовала, кроме Сталина, большая группа грузинских большевиков, по своей националистической настроенности ни в чем не уступавшая Жордания и его клике. Во всяком случае только 6–8 сентября 1921 года после долгих обсуждений, в том числе с новыми грузинскими властями, стал проясняться вопрос о Южной Осетии. До начала сентября Южная Осетия ставила вопрос о предоставлении ей статуса автономной республики. Эту идею легко было торпедировать, поскольку даже Северной Осетии, которая территориально в два раза больше Южной, Российская Федерация отводила всего лишь статус автономной области. Положение Южной Осетии благодаря Москве осложнялось еще одним обстоятельством. Несмотря на недавно состоявшийся разгром Южной Осетии и сложности в отношениях между Грузией и Южной Осетией, определение политического статуса последней, по-видимому с подачи Наркомнаца, коим управлял Сталин, было отнесено к прерогативе Грузинской республики; между тем в Грузии, несмотря на новую власть большевиков, заявлявшую о высоких демократических принципах, национальная идеология оставалась традиционной для грузинского общества. При формировании административных структур Грузинской республики так называемые грузинские национал-уклонисты, ничем не отличавшиеся от «меньшевистских» национал-шовинистов, настаивали на создании из Южной Осетии обычных двух административных районов. Тем самым грузинские большевики желали довершить дело своих предшественников – ликвидировать Южную Осетию как историко-национальное и культурное образование. Комиссариат внутренних дел Грузии, которому было поручено представить предложение по Южной Осетии, внес в Ревком Грузии заключение, в котором говорилось, что Юго-Осетия не обладает географической цельностью и не может отвечать требованиям, необходимым для автономии. Ревком Грузии, понимая сложность проблемы и, очевидно, рассчитывая на поддержку идеи расчленения Южной Осетии на два района, передал вопрос на рассмотрение ЦК КП(б) Грузии. На этом этапе югоосетинские лидеры не смогли продолжить свою политическую борьбу и отстаивать свою независимость от Грузии. Слишком ослаблены были силы Южной Осетии, все еще находившейся в критическом хозяйственном положении. Единственным политическим шагом, предпринятым в начале сентября 1921 года, было решение Ревкома и Парткома Юго-Осетии по «Вопросу о самоопределении и политическом устройстве Юго-Осетии». В принятом «Постановлении» было записано: «а) Признать необходимым образование Автономной области Юго-Осетии с центром в Цхинвали; б) Юго-Осетия добровольно вступает в федеративную связь с Социалистической Советской Республикой Грузии; в) Социалистическая Юго-Осетия образуется в границах, соответствующих наличным этнографическим, географическим и экономическим условиям, гарантирующим свободное экономическое и культурное развитие трудящихся Юго-Осетии». Пакет документов, связанных с организацией югоосетинской автономии, Ревком Юго-Осетии передал не только высшим партийно-советским органам Грузии, но и Кавказскому Бюро РКП(б). 31 октября состоялось решение ЦК КП(б) Грузии о предоставлении Юго-Осетии политического статуса автономии. При этом проект решения, представленный Юго-Осетией, подвергся в Тбилиси серьезной редакции. Согласно принятому тексту, Юго-Осетия не создавала своей автономии, вступая в федеративную связь с Грузией, а ей предоставляли автономию. Таким образом, в политическом отношении Юго-Осетия получала «усеченную» форму автономии. Тем самым Москва предоставила Грузии особые полномочия в решении югоосетинской проблемы, чем фактически продолжила традиционную российскую политику на Кавказе, где Грузии отводилось особое привилегированное положение. При этом не были приняты во внимание чрезвычайная ситуация в Южной Осетии, созданная грузинскими националистами, доводы о территориальной независимости Южной Осетии от Грузии, желание Юго-Осетии, присоединенной к России в 1774 году, быть в составе Российской Федерации и, наконец, историческая несовместимость Южной Осетии и Грузии. Для Москвы более важными, естественно, были не интересы малого народа, а стремление успокоить грузинский национал-шовинизм, все еще дававший о себе знать. В сущности многострадальная Южная Осетия была не просто обманута большевиками, а в качестве подачки отдана на откуп грузинским националистам. Несомненно, сказалось и другое. Триумфальное шествие Советской власти, происходившее в условиях революционного и идеологического коллапса, создавало в политической атмосфере мощную пелену, через которую, видимо, трудно было рассмотреть будущее не только Южной Осетии, Грузии, но и самой России.
Основные военные события, связанные с освобождением Южной Осетии и свержением контрреволюционного профашистского режима Жордания, завершились в феврале – марте 1921 года. Более сложным оказался политический аспект осетинского вопроса, более всего волновавший Осетию. Его решение затягивалось. У нас нет подлинных данных, которые бы свидетельствовали о происходивших обсуждениях, не всегда фиксировавшихся в документах. Известно, что при формировании Грузинской Советской республики Абхазия в специальном «Заявлении» заявила о своем нежелании входить в состав этой республики. Что касается Южной Осетии, еще накануне объявившей о стремлении быть в составе Российской Федерации, то вопрос об этом повис в воздухе. Судя по всему, имели значение два очень важных обстоятельства: а) 21 мая 1921 года Грузинская Советская республика заключила «Союзный рабоче-крестьянский договор с РСФСР» и вступила с ней в «военно-хозяйственный союз». Несомненно, что во время подготовки этого договора возникал осетинский вопрос, и вполне возможно, что Российская Федерация заняла позицию компромисса; б) К решению вопроса о Южной Осетии, возможно, отношение имел Сталин, и нет сомнения, что он должен был занять прогрузинскую позицию. Необходимо отметить – на российском и грузинском Олимпе действовала, кроме Сталина, большая группа грузинских большевиков, по своей националистической настроенности ни в чем не уступавшая Жордания и его клике. Во всяком случае только 6–8 сентября 1921 года после долгих обсуждений, в том числе с новыми грузинскими властями, стал проясняться вопрос о Южной Осетии. До начала сентября Южная Осетия ставила вопрос о предоставлении ей статуса автономной республики. Эту идею легко было торпедировать, поскольку даже Северной Осетии, которая территориально в два раза больше Южной, Российская Федерация отводила всего лишь статус автономной области. Положение Южной Осетии благодаря Москве осложнялось еще одним обстоятельством. Несмотря на недавно состоявшийся разгром Южной Осетии и сложности в отношениях между Грузией и Южной Осетией, определение политического статуса последней, по-видимому с подачи Наркомнаца, коим управлял Сталин, было отнесено к прерогативе Грузинской республики; между тем в Грузии, несмотря на новую власть большевиков, заявлявшую о высоких демократических принципах, национальная идеология оставалась традиционной для грузинского общества. При формировании административных структур Грузинской республики так называемые грузинские национал-уклонисты, ничем не отличавшиеся от «меньшевистских» национал-шовинистов, настаивали на создании из Южной Осетии обычных двух административных районов. Тем самым грузинские большевики желали довершить дело своих предшественников – ликвидировать Южную Осетию как историко-национальное и культурное образование. Комиссариат внутренних дел Грузии, которому было поручено представить предложение по Южной Осетии, внес в Ревком Грузии заключение, в котором говорилось, что Юго-Осетия не обладает географической цельностью и не может отвечать требованиям, необходимым для автономии. Ревком Грузии, понимая сложность проблемы и, очевидно, рассчитывая на поддержку идеи расчленения Южной Осетии на два района, передал вопрос на рассмотрение ЦК КП(б) Грузии. На этом этапе югоосетинские лидеры не смогли продолжить свою политическую борьбу и отстаивать свою независимость от Грузии. Слишком ослаблены были силы Южной Осетии, все еще находившейся в критическом хозяйственном положении. Единственным политическим шагом, предпринятым в начале сентября 1921 года, было решение Ревкома и Парткома Юго-Осетии по «Вопросу о самоопределении и политическом устройстве Юго-Осетии». В принятом «Постановлении» было записано: «а) Признать необходимым образование Автономной области Юго-Осетии с центром в Цхинвали; б) Юго-Осетия добровольно вступает в федеративную связь с Социалистической Советской Республикой Грузии; в) Социалистическая Юго-Осетия образуется в границах, соответствующих наличным этнографическим, географическим и экономическим условиям, гарантирующим свободное экономическое и культурное развитие трудящихся Юго-Осетии». Пакет документов, связанных с организацией югоосетинской автономии, Ревком Юго-Осетии передал не только высшим партийно-советским органам Грузии, но и Кавказскому Бюро РКП(б). 31 октября состоялось решение ЦК КП(б) Грузии о предоставлении Юго-Осетии политического статуса автономии. При этом проект решения, представленный Юго-Осетией, подвергся в Тбилиси серьезной редакции. Согласно принятому тексту, Юго-Осетия не создавала своей автономии, вступая в федеративную связь с Грузией, а ей предоставляли автономию. Таким образом, в политическом отношении Юго-Осетия получала «усеченную» форму автономии. Тем самым Москва предоставила Грузии особые полномочия в решении югоосетинской проблемы, чем фактически продолжила традиционную российскую политику на Кавказе, где Грузии отводилось особое привилегированное положение. При этом не были приняты во внимание чрезвычайная ситуация в Южной Осетии, созданная грузинскими националистами, доводы о территориальной независимости Южной Осетии от Грузии, желание Юго-Осетии, присоединенной к России в 1774 году, быть в составе Российской Федерации и, наконец, историческая несовместимость Южной Осетии и Грузии. Для Москвы более важными, естественно, были не интересы малого народа, а стремление успокоить грузинский национал-шовинизм, все еще дававший о себе знать. В сущности многострадальная Южная Осетия была не просто обманута большевиками, а в качестве подачки отдана на откуп грузинским националистам. Несомненно, сказалось и другое. Триумфальное шествие Советской власти, происходившее в условиях революционного и идеологического коллапса, создавало в политической атмосфере мощную пелену, через которую, видимо, трудно было рассмотреть будущее не только Южной Осетии, Грузии, но и самой России.