Страница:
М. Б.), думая, что ежели Россия завладеет ими, то они впадут так же во власть грузинских князей и будут испытывать ту же бедственную участь». Оценку Ястребцева о политическом положении, создавшемся на Кавказе, разделял и архиепископ Досифей, считавший, что засилье грузинских князей в Южной Осетии вызовет «затруднения с присоединением горских жителей» к России.
Не менее сложно, чем в Южной Осетии, складывалась ситуация в Восточной Осетии (Тагаурии), также ставшей объектом феодальной экспансии грузинской знати. Здесь тавадов привлекали не только превосходные пастбища, скотоводческие хозяйства осетин, но и Осетинская дорога, соединявшая Северный Кавказ с Закавказьем; доходы от дороги, поступавшие от купцов и различных транспортов, были значительны. Генерал Цицианов, страдавший фанаберией грузинских князей, переименовал Осетинскую дорогу, назвав ее «Военно-Грузинской». Его не устраивало и то, что дорогу контролировали осетинские феодалы, строившие с помощью своих крестьян мосты через Терек и дорожные переходы. Генерал Цицианов решил привлечь к русской службе известного грузинского феодала Казбеги, ранее занимавшегося антироссийской деятельностью. Командующий готовил его на должность «начальника тагаурцев», т. е. Восточной Осетии, территория которой начиналась в предгорьях Северного Кавказа (по бассейнам рек Терека, Гизельдона и Геналдона) и заканчивалась далеко в Закавказье; на южную часть Восточной Осетии по бассейну реки Арагви претендовали также грузинские князья Эристави, просившие российские власти отвести им осетинские села. Генерал Цицианов лишил осетинских владельцев права взимания на Военно-Грузинской дороге пошлины; до этого проезжавшие по дороге транспорты платили пошлину за дорогу и отдельно за мосты. Серьезно подорвав политическую опору среди осетинской феодальной знати, российский командующий наряду с Южной Осетией создал в Восточной Осетии угрозу военно-стратегическим позициям России на Центральном Кавказе. Вскоре, как и ожидалось, Ахмет Дударов, наиболее известный и влиятельный осетинский феодал, владевший землями и частью Военно-Грузинской дороги в районе Ларса и Чми, был приглашен грузинскими царевичами в Кутаиси. Здесь состоялись переговоры о совместных действиях, направленных против российских и грузинских властей в Тифлисе. В Кутаиси обсуждались также крупномасштабные планы, связанные с военным сотрудничеством грузинских и осетинских политических сил с Ираном и Турцией; в 1803 году, когда велись переговоры в Кутаиси, у грузинских царевичей, находившихся на службе соседних государств, не было сомнений в начале русско-иранской и русско-турецкой войн. В том же году от Фетх-Али-шаха стали поступать в Осетию фирманы, оповещавшие местную знать о скорой войне с Россией.
С этого времени Осетии, подвергшейся политическим притеснениям со стороны генерала Цицианова и грузинских тавадов, отводилась значительная роль в будущей войне с Россией. Персидский шах в своих фирманах писал не только о возвращении Грузии в лоно своего государства, но и об овладении Осетией вплоть до Моздока и Кизляра. В различных обществах Осетии стали появляться грузинские царевичи. Они от имени персидского шаха призывали местное население к антироссийским выступлениям. Однако царевичи не имели в Осетии сколько-нибудь заметного успеха. Осетины знали цену обеим партиям грузинской знати – и тем, кто сотрудничал с российскими властями, добиваясь новых владений и феодальных привилегий, и тем, кто с точно такими же целями провоцировал персидского шаха к войне с Россией. По вовлечению осетин в грузинскую фронду и обострению ситуации на Центральном Кавказе более успешно, пожалуй, действовал генерал Цицианов. Вполне разделяя идеологию ксенофобии, свойственную своим грузинским сородичам, он сначала объявил блокаду Восточной Осетии, а затем, приступив к строительным работам на Военно-Грузинской дороге, заставлял местное население выполнять дорожные работы. Здесь, на дороге, нещадную эксплуатацию генерал Цицианов требовал сопровождать жестокостями и насилием над местным населением. Не забывал он и об осетинской знати, которая была недовольна политикой России, защищавшей интересы грузинских тавадов и не признававшей привилегии осетинских феодалов. В адрес последних генерал слал письма, полные жестоких угроз. Так, Ахмету Дударову Цицианов обещал приехать в Осетию, зарезать его и его же аристократической кровью смыть грязь с собственных сапог; подобная расправа, которую сулил генерал осетинскому феодалу, была широко распространена среди грузинских князей в Южной Осетии. Ахмет Дударов не относился к пугливым, через грузинского царевича Александра он связался с персидским шахом и вскоре, по свидетельству русского офицера Стемковского, получил денег и на трех мулах золота. На эти средства весной 1804 года Ахмет Дударов создал вооруженный отряд и перекрыл Военно-Грузинскую дорогу. Цицианов не пытался вести переговоры с осетинской знатью; грузинская спесь и жажда крови, в каком-то особом холопском их выражении, доводили его разум до помутнения. Действия Ахмета Дударова послужили поводом для применения к осетинскому населению знакомых генералу Цицианову методов насилия, к которым в Грузии прибегали войска персидского шаха. Он приказал «карать, пороть и рубить осетин без пощады, жечь все их жилища...» Осетинское население Восточной и Южной Осетии, ставшее жертвой прогрузинской политики Петербурга, обратилось к российским властям с заявлением: «Мы, – подчеркивалось в нем, – все до единого остановились на том, что если другая какая напасть не постигнет нас, дабы избавить от нестерпимой горести, то зажечь своими руками наши дома, жен и детей вогнать туда и самим броситься и так сгореть. Мы предпочитаем умереть так, чем мучиться, ждать смерти от плетей и видеть позор наших жен».
Русско-иранская и русско-турецкая войны: вовлечение Осетии в грузинскую фронду
В начале 1804 года Персия потребовала от России вывода своих войск из Закавказья. Отклонив ультиматум шаха, Россия была вынуждена вступить в войну с Ираном. Так Петербург, вынашивая идею спасения единоверной Грузии, но при этом имея в виду и свои собственные военно-стратегические цели в Закавказье, был вовлечен благодаря грузинским тавадам и генералу Цицианову в одну из тяжелых и продолжительных войн. Стоит подчеркнуть – в войне, начавшейся между Россией и Ираном, больше, чем Петербург и Тегеран, были заинтересованы грузинская знать – обе ее партии – пророссийская и антироссийская, а также Цицианов, вынашивавший планы возвращения Иверии ее «древних границ». Как отмечалось, проблема «древних границ», по существу ничем не обоснованная и отражавшая всего лишь особую степень агрессивности грузинской знати, возникала в российско-грузинских отношениях и раньше. Но ранее никто не решался конкретно формулировать «пределы» этих границ, на которые претендовали тавады. Под влиянием последних их впервые обозначил князь Цицианов. В начале 1805 года он заявил, что «Гуржистанское валийство» – так было принято называть будущую Грузию – «простиралось от Дербента, что на Каспийском море, до Абхазетии, что на Черном море, и поперек от Кавказских гор до реки Куры и Аракс». Грузинские тавады были единственными, кто в своих отношениях с Россией ставил на Кавказе вопрос о территориальной ретроспективе. Обращало на себя внимание и другое – территориальные притязания грузинской знати, которые объявлял князь Цицианов: никогда грузинские территории не достигали Дербента и не простирались «от моря Черного до моря Каспийского». Не было в истории момента, когда бы Грузия из Алазанской долины вошла в пределы Джаро-Белоканской возвышенности и каким-то образом – военным, политическим или же иным способом соприкоснулась с дагестанским Дербентом. В XVII и XVIII веках. наблюдалось другое – вытеснение грузинского населения из Кахетии крупными отрядами горцев Дагестана, опустошение Алазанской долины и компактное расселение горцев в этой долине. Результатом этого явилась потеря Ираклием II Телави, своей столицы, и переселение царской семьи в Тифлис.
Войной с Ираном воспользовались Франция и Турция. Первая из них активизировала свои военные действия на Балканах, а Порта, желавшая упрочить позиции в Имеретии и Северном Причерноморье, в конце 1806 года объявила войну России. Это были первые и, несомненно, самые тяжелые последствия политики Петербурга в Закавказье, и в первую очередь в Грузии.
В годы русско-иранской и русско-турецкой войн грузинская знать напоминала раковую опухоль, широко пустившую метастазы. С одной стороны, ее представители стали «подороже продавать» свою верность России, получая взамен новые владения и привилегии, с другой – грузинские царевичи и их сторонники из знати разъезжали по Осетии, Кабарде и Дагестану, призывая местные народы к войне с Россией. Пользуясь антироссийскими настроениями, вызванными феодальной экспансией грузинских тавадов на Центральном Кавказе, царевичам Александру, Юлону и Парнаозу удалось поднять повстанческое движение в южной и восточной частях Осетии – в районах, составлявших главное направление феодальной экспансии грузинской знати. В самый сложный момент начала русско-иранской войны (в 1804 году) осетинские повстанцы числом 3000 человек во главе с Ахметом Дударовым закрыли Военно-Грузинскую дорогу, атаковали поместье грузинского князя Казбеги, которого генерал Цицианов прочил в управители восточных осетин, и повели длительную осаду Степан-Цминды, где была расположена русская команда. Вскоре к повстанцам присоединились южные осетины и грузинские села, расположенные на южных отрогах Центрального Кавказа, также страдавшие от феодального произвола тавадов. Антифеодальное и антироссийское движение принимало столь массовый характер, что летом 1804 года повстанцы под руководством Ахмета Дударова совершили нападение на Владикавказскую крепость. Российское командование, отрезанное повстанцами от метрополии, было вынуждено снять части войск с иранского фронта и вести ожесточенные бои с осетинским и грузинским крестьянством на северных и южных склонах Центрального Кавказа. Военные действия русских войск в югоосетинском направлении возглавил сам генерал Цицианов. Такое решение командующий принял не по соображениям военно-стратегической важности Южной Осетии; намного важнее было освободить от повстанцев Военно-Грузинскую дорогу и возобновить по ней движение военных транспортов, направлявшихся на русско-иранский фронт. Генерал Цицианов, планируя особо жестокие методы расправы над югоосетинским населением, не надеялся, что русские генералы и офицеры, нередко сочувствовавшие повстанцам, выполнят его репрессивные замыслы. К тому же командующий, желая укрепить в Южной Осетии феодальные позиции тавадов, решил на собственном уровне сломить сопротивление югоосетинского населения. В середине ноября 1804 года генерал Цицианов с крупным отрядом выступил из Цхинвали и приступил к репрессиям. Подводя итог своей карательной экспедиции в Южной Осетии, он был сдержан: «С войском, – писал он, – ходил в Осетию для наказания жителей ее, оказавших некоторые шалости, истребил многие селения в страх другим, сломал все башни, перебил всех осмелившихся противиться мне и возвратился с знатным пленом». На самом деле после карательных мер командующего на небольшой карте Осетии не стало многих населенных пунктов: они были либо разрушены, либо сожжены.
Несмотря на целый ряд уступок (в том числе «объявление милости» Ахмету Дударову), сделанных для народов Центрального Кавказа, отношение к генералу Цицианову со стороны горцев было как к жестокому грузину, занятому не столько интересами России, сколько выгодами грузинских феодалов. Не случайно, что из российских генералов-чиновников такого ранга он был, пожалуй, единственным, кто был убит в результате совершенного на него покушения.
Главнокомандующим в Тифлис был назначен граф И.В. Гудович, многие годы служивший на Кавказе. Опытный генерал, хорошо знакомый с положением дел на Кавказском перешейке, с досадой писал в Петербург о том, что он «...нашел горских народов» как «отклонившихся от послушания», и свою задачу видел в «прекращении сего зла и приведение в горах живущих народов, а особливо осетинцев, в прежнее повиновение». Граф вернул права осетинских феодалов на Военно-Грузинской дороге, а Ахмету Дударову, которому Цицианов обещал «отрубить голову», присвоил офицерское звание майора.
Острота политического накала, однако, не снижалась в Южной Осетии, где по-прежнему бесчинствовали грузинские тавады. Генерал И.В. Гудович, как и его предшественники, желая опереться на грузинскую знать, потакал ее социальным притязаниям. Дела Южной Осетии он передал полковнику Ахвердову, которого новый командующий назначил «правителем Грузии». Как типичный грузинский тавад, Ахвердов главной своей задачей считал защиту в Южной Осетии интересов грузинских феодалов. Для этого полковник Ахвердов просил командующего прислать российские войска, которые бы содержались местным населением, охраняли бы грузинских князей и подвергли аресту осетинских старшин. Одновременно правитель Грузии требовал от Гудовича организации с помощью российских войск блокады Южной Осетии, не позволяя ей сообщаться ни с грузинскими селами на юге, ни с Осетией на севере. Несмотря на крестьянское движение, с 1807 года набиравшее силу, командующий отказал правителю Грузии в войсках, которые Ахвердов намерен был «держать» в Ахалгори и Ломискане; объяснение своему отказу Гудович дал предельно ясное: «Воинские же команды держать... для того, чтоб помещики (грузинские. – М. Б.) имели силу управлять подвластными по своим прихотям, не годится». Командующий предлагал правителю Грузии «употребить увещевания, уговоры и другие средства». Отказав в регулярных войсках, генерал Гудович под давлением постоянных ходатайств грузинских феодалов, оказавшихся перед мощным сопротивлением южных осетин, выделил казаков, разместив их небольшими группами по феодальным владениям в Южной Осетии. Этими группами казаков, как правило, командовали грузины, получившие от российских властей воинские звания. Они находились на содержании местного населения, обязанного не только кормить казаков и их грузинских командиров, но и выполнять любые приказы. Нововведение, на котором настаивал правитель Грузии и о котором идет речь, вскоре обернулось вооруженной оккупацией Южной Осетии, приведшей к стихии грузинского насилия и бесчинства. Джавские крестьяне рассказывали, как грузинский капитан Амираджиби, запретив работу мельниц, расположенных на реке Лиахве, а затем через некоторое время сняв свой запрет, выждал, чтобы в мельницы свезли побольше зерна, и с помощью казаков конфисковал крестьянские запасы. Капитан арестовал безвинных людей, держал их в тюрьме и заставлял родственников вносить за арестованных выкуп. Тот же Амираджиби «марта 12 вечером приехал с 10 казаками и», как обычно, («и как служили») крестьянская семья отдала ему «12 чанах ячменя и что как могли: хлеб, кушанье и водку, потом просил три тунги вина, но мы оного найти не могли, казаки, после того как выпили вина, один потребовал жену» хозяина. Дело кончилось тем, что члены крестьянской семьи «разругали казака», за что капитан Амираджиби, вызвав еще 25 грузин, учинил расправу над этой семьей. Осетинские крестьяне приводили перечень жестоких насилий, к которым прибегал Амираджиби в селах Южной Осетии для собственного обогащения, обращались к российским властям с жалобами, однако к их бедственному положению официальные власти были глухи. Командование моментально отреагировало лишь после того, когда крестьяне избили Амираджиби и его команду. Для разбора «проступка» осетинских крестьян в Южную Осетию был прислан грузинский князь Давид Тарханов. Было очевидно, чью сторону стал бы защищать визитер из Тифлиса. Крестьяне Южной Осетии сами взялись за собственное освобождение от грузинской военно-феодальной оккупации. Летом 1808 года в Тифлис стали поступать из осетинских сел сведения о массовых выступлениях крестьян против грузинских феодалов. Стихия крестьянских волнений, связанных с угоном скота феодалов, убийствами во время вооруженных столкновений и др., настолько разрасталась в Южной Осетии, что перекинулась на территорию Грузии и достигла Карталинских долин. Обеспокоенный положением дел в Южной Осетии, Петербург решил сменить в Тифлисе генерала Гудовича, рассматривая его как либерального командующего, не в полной мере защищавшего интересы грузинских тавадов. На его место был назначен генерал А.П. Тормасов. Вступив на должность командующего, он, ссылаясь на императора, объявил о своем намерении всех бунтовщиков «отныне предавать смертной казни». Заявление генерала звучало как общее положение, на самом деле имелись в виду крестьяне Южной Осетии, которых Тормасов считал главными бунтовщиками. Политическая стратегия, с которой приехал новый командующий в Тифлис, окончательно обнажилась в середине сентября 1809 года. Именно тогда он объявил о своих главных решениях, принятых им в отношении Южной Осетии. Как оказалось, генерал Тормасов поручил подавление крестьянских волнений самим грузинским князьям и военным, служившим в русской армии. Последних возглавил «маршал дворянства Горийского уезда» князь Георгий Амилахваров. Вместе с «маршалом» и его грузинским отрядом в подавлении антифеодального движения в Южной Осетии принимали участие подполковник Шанше и князь Давид Эристави, дворяне Николай и Агатоник Амилахваровы, Реваз Цицианов и Бартвель Туманов. Грузинские силы вступили в Южную Осетию и добились «совершенного разбития» «сильной партии осетинцев». Взяты были в плен руководители движения. Из них двух генерал Тормасов решил повесить в Тифлисе, трех других – в Цхинвале. Несмотря на кровавую расправу, устроенную грузинскими тавадами в Южной Осетии, командующий не скупился на пафос, подводя итоги жестоким насилиям в отношении осетинского населения: «...изъявляя перед лицом всех обитателей здешняго края, – писал генерал Тормасов, – особенную мою признательность за столь похвальный их (грузинских феодалов. – М. Б.) подвиг, непримину довести о сем до высочайшего сведения Е.И.В. и желаю, чтобы все, населяющие здешний край, чувствуя наравне со мной благородный поступок сих князей, делающий честь нации и пользу их соотечественника, приняли сие убедительным примером к соревнованию». Как видно, российский командующий, отдавая Южную Осетию на произвол грузинским тавадам, фактически приглашал последних к дальнейшему закрепощению осетин. Заметно было и другое – за новой политикой в отношении Южной Осетии стоял сам Александр I, которого генерал Тормасов собирался обрадовать успехами грузинских князей. Нет смысла строго судить императора, вынужденного одновременно вести тяжелые русско-иранскую и русско-турецкую войны и вдобавок к этому иметь дело с фрондой грузинской знати, обуреваемой жаждой наживы, за то, что он в виде давно уже обглоданной кости истерзанную и обнищавшую Южную Осетию бросил на съедение грузинским феодалам. Император был уверен, что, с одной стороны, тем самым он заслужит у Грузии верность, с другой – силами грузинских феодалов наведет мир и «порядок» среди беспокойных осетин. Подобный сценарий, предложенный в 1809 году Александром I, станет обычным. С этого года Южной Осетии будет отводиться в лучшем случае роль игральной карты, в худшем – той кости, с которой начинал император России. Характерно будет и другое: российские правители так и не смогут насытить феодальное чрево грузинской знати, постоянно добивавшейся все новых и новых привилегий, и никогда Петербург «не заслужит» верности этой знати; в этом не было парадокса – шахская мизантропия, в свое время ставшая идеологической традицией грузинского феодализма, будет всегда оставаться прочным барьером между двумя православными странами. Но вернемся к той исторической ткани, которая своей расцветкой еще больше осложнилась после событий начала осени 1809 года. «Соревнование» по покорению Южной Осетии, объявленное генералом Тормасовым для грузинской знати, нашло широкий отклик в феодальных кругах Грузии. На Южную Осетию стали смотреть как на Клондайк, где для наживы позволено было любое бесчинство. Особенно усердствовали в своих феодальных притязаниях грузинские князья Эристави и Мачабели, получившие со стороны российского командования полную свободу. Произвол этих князей, которые, соревнуясь, стремились к вооруженному захвату всей территории Южной Осетии, до предела накалил политическую обстановку среди местного населения.
К лету 1810 года Южная Осетия была охвачена всеобщим бунтом. Это не пугало ни российские, ни грузинские власти. Казалось, что бунтующая Осетия их устраивала гораздо больше, нежели мирная. Правитель Грузии генерал-майор Ахвердов не упустил повода в очередной раз направить войска в Южную Осетию. Карт-бланш на поход он получил от генерала Тормасова; наставляя Ахвердова, командующий писал: «Охотно согласен и желаю, чтобы вы, собрав партию грузин, мтиулетинцев (грузинское племя. – М. Б.) и кто бы то ни был, послали под прикрытием пехотным с орудием разорять бунтующие осетинские селения, каких бы помещиков оные не были. Добыча же, при сем полученная, останется собственностью того, кто оную достанет». Подвергнув Южную Осетию карательным мерам, командующий предписал правителю Грузии «повесить без суда в Цхинвале» лидера осетинских повстанцев – Цховребова Папа, «славного осетина», как его называл генерал Тормасов. Казнены также были еще шесть человек – «товарищей» Цховребова. Желая запугать местное население, казнь их совершили «в разных пограничных к Осетии местах».
«Соревнование» за обладание Южной Осетией, начавшееся с легкой руки Тормасова, вскоре сформировало среди грузинской знати две группировки, в равной степени боровшиеся за первенство в господстве над югоосетинскими обществами: одна из них относилась к тавадам, другая – азнаури – более мелкое грузинское дворянство. Претендентами-тавадами являлись представители грузинских княжеских родов Эристави и Мачабели, азнаури – родственники Досифея Пицхелаури, архиепископа «Телавского и Грузино-кавказского», а также Иорам Черкезешвили. В борьбе двух феодальных группировок, притязавших на Южную Осетию, выяснилось самое важное – неосновательность феодальных прав в Южной Осетии грузинских князей Эристави, убеждавших российские власти в исконности владения ими осетинскими селами. Доказательства азнауров, отрицавших права Эристави на феодальные владения в Южной Осетии, были столь убедительны, что их, несмотря на всю негативность отношения к осетинам генерала Тормасова, разделял даже он. В письме князю А.Б. Куракину, главе иностранного ведомства России, командующий объяснял, что князья Эристави «не были настоящими владельцами» в Осетии, «а были только начальниками или правителями», и «что возвращение князьям Эристави имения... Вызвало неповиновение ксанских жителей не только им Эриставым, но и правительству, которое вынуждено было год тому назад послать вооруженную силу для приведения их к повиновению». Архиепископ Досифей Пицхелаури ходатайствовал перед генералом Тормасовым о лишении князей Эристави Ксанских владений в Южной Осетии, предоставленных им незаконно Верховным правительством Грузии. Но командующий не соглашался с этим, считая, что осетинские села в Южной Осетии были отданы грузинским князьям «за усердную службу». Несмотря на сопротивление командующего, не желавшего освобождения южных осетин от господства грузинских князей, сама постановка вопроса о незаконном присвоении феодальных прав на осетинские села со стороны Эристави являлась серьезным политическим достижением, вызванным волнениями в Южной Осетии.
Не менее сложно, чем в Южной Осетии, складывалась ситуация в Восточной Осетии (Тагаурии), также ставшей объектом феодальной экспансии грузинской знати. Здесь тавадов привлекали не только превосходные пастбища, скотоводческие хозяйства осетин, но и Осетинская дорога, соединявшая Северный Кавказ с Закавказьем; доходы от дороги, поступавшие от купцов и различных транспортов, были значительны. Генерал Цицианов, страдавший фанаберией грузинских князей, переименовал Осетинскую дорогу, назвав ее «Военно-Грузинской». Его не устраивало и то, что дорогу контролировали осетинские феодалы, строившие с помощью своих крестьян мосты через Терек и дорожные переходы. Генерал Цицианов решил привлечь к русской службе известного грузинского феодала Казбеги, ранее занимавшегося антироссийской деятельностью. Командующий готовил его на должность «начальника тагаурцев», т. е. Восточной Осетии, территория которой начиналась в предгорьях Северного Кавказа (по бассейнам рек Терека, Гизельдона и Геналдона) и заканчивалась далеко в Закавказье; на южную часть Восточной Осетии по бассейну реки Арагви претендовали также грузинские князья Эристави, просившие российские власти отвести им осетинские села. Генерал Цицианов лишил осетинских владельцев права взимания на Военно-Грузинской дороге пошлины; до этого проезжавшие по дороге транспорты платили пошлину за дорогу и отдельно за мосты. Серьезно подорвав политическую опору среди осетинской феодальной знати, российский командующий наряду с Южной Осетией создал в Восточной Осетии угрозу военно-стратегическим позициям России на Центральном Кавказе. Вскоре, как и ожидалось, Ахмет Дударов, наиболее известный и влиятельный осетинский феодал, владевший землями и частью Военно-Грузинской дороги в районе Ларса и Чми, был приглашен грузинскими царевичами в Кутаиси. Здесь состоялись переговоры о совместных действиях, направленных против российских и грузинских властей в Тифлисе. В Кутаиси обсуждались также крупномасштабные планы, связанные с военным сотрудничеством грузинских и осетинских политических сил с Ираном и Турцией; в 1803 году, когда велись переговоры в Кутаиси, у грузинских царевичей, находившихся на службе соседних государств, не было сомнений в начале русско-иранской и русско-турецкой войн. В том же году от Фетх-Али-шаха стали поступать в Осетию фирманы, оповещавшие местную знать о скорой войне с Россией.
С этого времени Осетии, подвергшейся политическим притеснениям со стороны генерала Цицианова и грузинских тавадов, отводилась значительная роль в будущей войне с Россией. Персидский шах в своих фирманах писал не только о возвращении Грузии в лоно своего государства, но и об овладении Осетией вплоть до Моздока и Кизляра. В различных обществах Осетии стали появляться грузинские царевичи. Они от имени персидского шаха призывали местное население к антироссийским выступлениям. Однако царевичи не имели в Осетии сколько-нибудь заметного успеха. Осетины знали цену обеим партиям грузинской знати – и тем, кто сотрудничал с российскими властями, добиваясь новых владений и феодальных привилегий, и тем, кто с точно такими же целями провоцировал персидского шаха к войне с Россией. По вовлечению осетин в грузинскую фронду и обострению ситуации на Центральном Кавказе более успешно, пожалуй, действовал генерал Цицианов. Вполне разделяя идеологию ксенофобии, свойственную своим грузинским сородичам, он сначала объявил блокаду Восточной Осетии, а затем, приступив к строительным работам на Военно-Грузинской дороге, заставлял местное население выполнять дорожные работы. Здесь, на дороге, нещадную эксплуатацию генерал Цицианов требовал сопровождать жестокостями и насилием над местным населением. Не забывал он и об осетинской знати, которая была недовольна политикой России, защищавшей интересы грузинских тавадов и не признававшей привилегии осетинских феодалов. В адрес последних генерал слал письма, полные жестоких угроз. Так, Ахмету Дударову Цицианов обещал приехать в Осетию, зарезать его и его же аристократической кровью смыть грязь с собственных сапог; подобная расправа, которую сулил генерал осетинскому феодалу, была широко распространена среди грузинских князей в Южной Осетии. Ахмет Дударов не относился к пугливым, через грузинского царевича Александра он связался с персидским шахом и вскоре, по свидетельству русского офицера Стемковского, получил денег и на трех мулах золота. На эти средства весной 1804 года Ахмет Дударов создал вооруженный отряд и перекрыл Военно-Грузинскую дорогу. Цицианов не пытался вести переговоры с осетинской знатью; грузинская спесь и жажда крови, в каком-то особом холопском их выражении, доводили его разум до помутнения. Действия Ахмета Дударова послужили поводом для применения к осетинскому населению знакомых генералу Цицианову методов насилия, к которым в Грузии прибегали войска персидского шаха. Он приказал «карать, пороть и рубить осетин без пощады, жечь все их жилища...» Осетинское население Восточной и Южной Осетии, ставшее жертвой прогрузинской политики Петербурга, обратилось к российским властям с заявлением: «Мы, – подчеркивалось в нем, – все до единого остановились на том, что если другая какая напасть не постигнет нас, дабы избавить от нестерпимой горести, то зажечь своими руками наши дома, жен и детей вогнать туда и самим броситься и так сгореть. Мы предпочитаем умереть так, чем мучиться, ждать смерти от плетей и видеть позор наших жен».
Русско-иранская и русско-турецкая войны: вовлечение Осетии в грузинскую фронду
В начале 1804 года Персия потребовала от России вывода своих войск из Закавказья. Отклонив ультиматум шаха, Россия была вынуждена вступить в войну с Ираном. Так Петербург, вынашивая идею спасения единоверной Грузии, но при этом имея в виду и свои собственные военно-стратегические цели в Закавказье, был вовлечен благодаря грузинским тавадам и генералу Цицианову в одну из тяжелых и продолжительных войн. Стоит подчеркнуть – в войне, начавшейся между Россией и Ираном, больше, чем Петербург и Тегеран, были заинтересованы грузинская знать – обе ее партии – пророссийская и антироссийская, а также Цицианов, вынашивавший планы возвращения Иверии ее «древних границ». Как отмечалось, проблема «древних границ», по существу ничем не обоснованная и отражавшая всего лишь особую степень агрессивности грузинской знати, возникала в российско-грузинских отношениях и раньше. Но ранее никто не решался конкретно формулировать «пределы» этих границ, на которые претендовали тавады. Под влиянием последних их впервые обозначил князь Цицианов. В начале 1805 года он заявил, что «Гуржистанское валийство» – так было принято называть будущую Грузию – «простиралось от Дербента, что на Каспийском море, до Абхазетии, что на Черном море, и поперек от Кавказских гор до реки Куры и Аракс». Грузинские тавады были единственными, кто в своих отношениях с Россией ставил на Кавказе вопрос о территориальной ретроспективе. Обращало на себя внимание и другое – территориальные притязания грузинской знати, которые объявлял князь Цицианов: никогда грузинские территории не достигали Дербента и не простирались «от моря Черного до моря Каспийского». Не было в истории момента, когда бы Грузия из Алазанской долины вошла в пределы Джаро-Белоканской возвышенности и каким-то образом – военным, политическим или же иным способом соприкоснулась с дагестанским Дербентом. В XVII и XVIII веках. наблюдалось другое – вытеснение грузинского населения из Кахетии крупными отрядами горцев Дагестана, опустошение Алазанской долины и компактное расселение горцев в этой долине. Результатом этого явилась потеря Ираклием II Телави, своей столицы, и переселение царской семьи в Тифлис.
Войной с Ираном воспользовались Франция и Турция. Первая из них активизировала свои военные действия на Балканах, а Порта, желавшая упрочить позиции в Имеретии и Северном Причерноморье, в конце 1806 года объявила войну России. Это были первые и, несомненно, самые тяжелые последствия политики Петербурга в Закавказье, и в первую очередь в Грузии.
В годы русско-иранской и русско-турецкой войн грузинская знать напоминала раковую опухоль, широко пустившую метастазы. С одной стороны, ее представители стали «подороже продавать» свою верность России, получая взамен новые владения и привилегии, с другой – грузинские царевичи и их сторонники из знати разъезжали по Осетии, Кабарде и Дагестану, призывая местные народы к войне с Россией. Пользуясь антироссийскими настроениями, вызванными феодальной экспансией грузинских тавадов на Центральном Кавказе, царевичам Александру, Юлону и Парнаозу удалось поднять повстанческое движение в южной и восточной частях Осетии – в районах, составлявших главное направление феодальной экспансии грузинской знати. В самый сложный момент начала русско-иранской войны (в 1804 году) осетинские повстанцы числом 3000 человек во главе с Ахметом Дударовым закрыли Военно-Грузинскую дорогу, атаковали поместье грузинского князя Казбеги, которого генерал Цицианов прочил в управители восточных осетин, и повели длительную осаду Степан-Цминды, где была расположена русская команда. Вскоре к повстанцам присоединились южные осетины и грузинские села, расположенные на южных отрогах Центрального Кавказа, также страдавшие от феодального произвола тавадов. Антифеодальное и антироссийское движение принимало столь массовый характер, что летом 1804 года повстанцы под руководством Ахмета Дударова совершили нападение на Владикавказскую крепость. Российское командование, отрезанное повстанцами от метрополии, было вынуждено снять части войск с иранского фронта и вести ожесточенные бои с осетинским и грузинским крестьянством на северных и южных склонах Центрального Кавказа. Военные действия русских войск в югоосетинском направлении возглавил сам генерал Цицианов. Такое решение командующий принял не по соображениям военно-стратегической важности Южной Осетии; намного важнее было освободить от повстанцев Военно-Грузинскую дорогу и возобновить по ней движение военных транспортов, направлявшихся на русско-иранский фронт. Генерал Цицианов, планируя особо жестокие методы расправы над югоосетинским населением, не надеялся, что русские генералы и офицеры, нередко сочувствовавшие повстанцам, выполнят его репрессивные замыслы. К тому же командующий, желая укрепить в Южной Осетии феодальные позиции тавадов, решил на собственном уровне сломить сопротивление югоосетинского населения. В середине ноября 1804 года генерал Цицианов с крупным отрядом выступил из Цхинвали и приступил к репрессиям. Подводя итог своей карательной экспедиции в Южной Осетии, он был сдержан: «С войском, – писал он, – ходил в Осетию для наказания жителей ее, оказавших некоторые шалости, истребил многие селения в страх другим, сломал все башни, перебил всех осмелившихся противиться мне и возвратился с знатным пленом». На самом деле после карательных мер командующего на небольшой карте Осетии не стало многих населенных пунктов: они были либо разрушены, либо сожжены.
Несмотря на целый ряд уступок (в том числе «объявление милости» Ахмету Дударову), сделанных для народов Центрального Кавказа, отношение к генералу Цицианову со стороны горцев было как к жестокому грузину, занятому не столько интересами России, сколько выгодами грузинских феодалов. Не случайно, что из российских генералов-чиновников такого ранга он был, пожалуй, единственным, кто был убит в результате совершенного на него покушения.
Главнокомандующим в Тифлис был назначен граф И.В. Гудович, многие годы служивший на Кавказе. Опытный генерал, хорошо знакомый с положением дел на Кавказском перешейке, с досадой писал в Петербург о том, что он «...нашел горских народов» как «отклонившихся от послушания», и свою задачу видел в «прекращении сего зла и приведение в горах живущих народов, а особливо осетинцев, в прежнее повиновение». Граф вернул права осетинских феодалов на Военно-Грузинской дороге, а Ахмету Дударову, которому Цицианов обещал «отрубить голову», присвоил офицерское звание майора.
Острота политического накала, однако, не снижалась в Южной Осетии, где по-прежнему бесчинствовали грузинские тавады. Генерал И.В. Гудович, как и его предшественники, желая опереться на грузинскую знать, потакал ее социальным притязаниям. Дела Южной Осетии он передал полковнику Ахвердову, которого новый командующий назначил «правителем Грузии». Как типичный грузинский тавад, Ахвердов главной своей задачей считал защиту в Южной Осетии интересов грузинских феодалов. Для этого полковник Ахвердов просил командующего прислать российские войска, которые бы содержались местным населением, охраняли бы грузинских князей и подвергли аресту осетинских старшин. Одновременно правитель Грузии требовал от Гудовича организации с помощью российских войск блокады Южной Осетии, не позволяя ей сообщаться ни с грузинскими селами на юге, ни с Осетией на севере. Несмотря на крестьянское движение, с 1807 года набиравшее силу, командующий отказал правителю Грузии в войсках, которые Ахвердов намерен был «держать» в Ахалгори и Ломискане; объяснение своему отказу Гудович дал предельно ясное: «Воинские же команды держать... для того, чтоб помещики (грузинские. – М. Б.) имели силу управлять подвластными по своим прихотям, не годится». Командующий предлагал правителю Грузии «употребить увещевания, уговоры и другие средства». Отказав в регулярных войсках, генерал Гудович под давлением постоянных ходатайств грузинских феодалов, оказавшихся перед мощным сопротивлением южных осетин, выделил казаков, разместив их небольшими группами по феодальным владениям в Южной Осетии. Этими группами казаков, как правило, командовали грузины, получившие от российских властей воинские звания. Они находились на содержании местного населения, обязанного не только кормить казаков и их грузинских командиров, но и выполнять любые приказы. Нововведение, на котором настаивал правитель Грузии и о котором идет речь, вскоре обернулось вооруженной оккупацией Южной Осетии, приведшей к стихии грузинского насилия и бесчинства. Джавские крестьяне рассказывали, как грузинский капитан Амираджиби, запретив работу мельниц, расположенных на реке Лиахве, а затем через некоторое время сняв свой запрет, выждал, чтобы в мельницы свезли побольше зерна, и с помощью казаков конфисковал крестьянские запасы. Капитан арестовал безвинных людей, держал их в тюрьме и заставлял родственников вносить за арестованных выкуп. Тот же Амираджиби «марта 12 вечером приехал с 10 казаками и», как обычно, («и как служили») крестьянская семья отдала ему «12 чанах ячменя и что как могли: хлеб, кушанье и водку, потом просил три тунги вина, но мы оного найти не могли, казаки, после того как выпили вина, один потребовал жену» хозяина. Дело кончилось тем, что члены крестьянской семьи «разругали казака», за что капитан Амираджиби, вызвав еще 25 грузин, учинил расправу над этой семьей. Осетинские крестьяне приводили перечень жестоких насилий, к которым прибегал Амираджиби в селах Южной Осетии для собственного обогащения, обращались к российским властям с жалобами, однако к их бедственному положению официальные власти были глухи. Командование моментально отреагировало лишь после того, когда крестьяне избили Амираджиби и его команду. Для разбора «проступка» осетинских крестьян в Южную Осетию был прислан грузинский князь Давид Тарханов. Было очевидно, чью сторону стал бы защищать визитер из Тифлиса. Крестьяне Южной Осетии сами взялись за собственное освобождение от грузинской военно-феодальной оккупации. Летом 1808 года в Тифлис стали поступать из осетинских сел сведения о массовых выступлениях крестьян против грузинских феодалов. Стихия крестьянских волнений, связанных с угоном скота феодалов, убийствами во время вооруженных столкновений и др., настолько разрасталась в Южной Осетии, что перекинулась на территорию Грузии и достигла Карталинских долин. Обеспокоенный положением дел в Южной Осетии, Петербург решил сменить в Тифлисе генерала Гудовича, рассматривая его как либерального командующего, не в полной мере защищавшего интересы грузинских тавадов. На его место был назначен генерал А.П. Тормасов. Вступив на должность командующего, он, ссылаясь на императора, объявил о своем намерении всех бунтовщиков «отныне предавать смертной казни». Заявление генерала звучало как общее положение, на самом деле имелись в виду крестьяне Южной Осетии, которых Тормасов считал главными бунтовщиками. Политическая стратегия, с которой приехал новый командующий в Тифлис, окончательно обнажилась в середине сентября 1809 года. Именно тогда он объявил о своих главных решениях, принятых им в отношении Южной Осетии. Как оказалось, генерал Тормасов поручил подавление крестьянских волнений самим грузинским князьям и военным, служившим в русской армии. Последних возглавил «маршал дворянства Горийского уезда» князь Георгий Амилахваров. Вместе с «маршалом» и его грузинским отрядом в подавлении антифеодального движения в Южной Осетии принимали участие подполковник Шанше и князь Давид Эристави, дворяне Николай и Агатоник Амилахваровы, Реваз Цицианов и Бартвель Туманов. Грузинские силы вступили в Южную Осетию и добились «совершенного разбития» «сильной партии осетинцев». Взяты были в плен руководители движения. Из них двух генерал Тормасов решил повесить в Тифлисе, трех других – в Цхинвале. Несмотря на кровавую расправу, устроенную грузинскими тавадами в Южной Осетии, командующий не скупился на пафос, подводя итоги жестоким насилиям в отношении осетинского населения: «...изъявляя перед лицом всех обитателей здешняго края, – писал генерал Тормасов, – особенную мою признательность за столь похвальный их (грузинских феодалов. – М. Б.) подвиг, непримину довести о сем до высочайшего сведения Е.И.В. и желаю, чтобы все, населяющие здешний край, чувствуя наравне со мной благородный поступок сих князей, делающий честь нации и пользу их соотечественника, приняли сие убедительным примером к соревнованию». Как видно, российский командующий, отдавая Южную Осетию на произвол грузинским тавадам, фактически приглашал последних к дальнейшему закрепощению осетин. Заметно было и другое – за новой политикой в отношении Южной Осетии стоял сам Александр I, которого генерал Тормасов собирался обрадовать успехами грузинских князей. Нет смысла строго судить императора, вынужденного одновременно вести тяжелые русско-иранскую и русско-турецкую войны и вдобавок к этому иметь дело с фрондой грузинской знати, обуреваемой жаждой наживы, за то, что он в виде давно уже обглоданной кости истерзанную и обнищавшую Южную Осетию бросил на съедение грузинским феодалам. Император был уверен, что, с одной стороны, тем самым он заслужит у Грузии верность, с другой – силами грузинских феодалов наведет мир и «порядок» среди беспокойных осетин. Подобный сценарий, предложенный в 1809 году Александром I, станет обычным. С этого года Южной Осетии будет отводиться в лучшем случае роль игральной карты, в худшем – той кости, с которой начинал император России. Характерно будет и другое: российские правители так и не смогут насытить феодальное чрево грузинской знати, постоянно добивавшейся все новых и новых привилегий, и никогда Петербург «не заслужит» верности этой знати; в этом не было парадокса – шахская мизантропия, в свое время ставшая идеологической традицией грузинского феодализма, будет всегда оставаться прочным барьером между двумя православными странами. Но вернемся к той исторической ткани, которая своей расцветкой еще больше осложнилась после событий начала осени 1809 года. «Соревнование» по покорению Южной Осетии, объявленное генералом Тормасовым для грузинской знати, нашло широкий отклик в феодальных кругах Грузии. На Южную Осетию стали смотреть как на Клондайк, где для наживы позволено было любое бесчинство. Особенно усердствовали в своих феодальных притязаниях грузинские князья Эристави и Мачабели, получившие со стороны российского командования полную свободу. Произвол этих князей, которые, соревнуясь, стремились к вооруженному захвату всей территории Южной Осетии, до предела накалил политическую обстановку среди местного населения.
К лету 1810 года Южная Осетия была охвачена всеобщим бунтом. Это не пугало ни российские, ни грузинские власти. Казалось, что бунтующая Осетия их устраивала гораздо больше, нежели мирная. Правитель Грузии генерал-майор Ахвердов не упустил повода в очередной раз направить войска в Южную Осетию. Карт-бланш на поход он получил от генерала Тормасова; наставляя Ахвердова, командующий писал: «Охотно согласен и желаю, чтобы вы, собрав партию грузин, мтиулетинцев (грузинское племя. – М. Б.) и кто бы то ни был, послали под прикрытием пехотным с орудием разорять бунтующие осетинские селения, каких бы помещиков оные не были. Добыча же, при сем полученная, останется собственностью того, кто оную достанет». Подвергнув Южную Осетию карательным мерам, командующий предписал правителю Грузии «повесить без суда в Цхинвале» лидера осетинских повстанцев – Цховребова Папа, «славного осетина», как его называл генерал Тормасов. Казнены также были еще шесть человек – «товарищей» Цховребова. Желая запугать местное население, казнь их совершили «в разных пограничных к Осетии местах».
«Соревнование» за обладание Южной Осетией, начавшееся с легкой руки Тормасова, вскоре сформировало среди грузинской знати две группировки, в равной степени боровшиеся за первенство в господстве над югоосетинскими обществами: одна из них относилась к тавадам, другая – азнаури – более мелкое грузинское дворянство. Претендентами-тавадами являлись представители грузинских княжеских родов Эристави и Мачабели, азнаури – родственники Досифея Пицхелаури, архиепископа «Телавского и Грузино-кавказского», а также Иорам Черкезешвили. В борьбе двух феодальных группировок, притязавших на Южную Осетию, выяснилось самое важное – неосновательность феодальных прав в Южной Осетии грузинских князей Эристави, убеждавших российские власти в исконности владения ими осетинскими селами. Доказательства азнауров, отрицавших права Эристави на феодальные владения в Южной Осетии, были столь убедительны, что их, несмотря на всю негативность отношения к осетинам генерала Тормасова, разделял даже он. В письме князю А.Б. Куракину, главе иностранного ведомства России, командующий объяснял, что князья Эристави «не были настоящими владельцами» в Осетии, «а были только начальниками или правителями», и «что возвращение князьям Эристави имения... Вызвало неповиновение ксанских жителей не только им Эриставым, но и правительству, которое вынуждено было год тому назад послать вооруженную силу для приведения их к повиновению». Архиепископ Досифей Пицхелаури ходатайствовал перед генералом Тормасовым о лишении князей Эристави Ксанских владений в Южной Осетии, предоставленных им незаконно Верховным правительством Грузии. Но командующий не соглашался с этим, считая, что осетинские села в Южной Осетии были отданы грузинским князьям «за усердную службу». Несмотря на сопротивление командующего, не желавшего освобождения южных осетин от господства грузинских князей, сама постановка вопроса о незаконном присвоении феодальных прав на осетинские села со стороны Эристави являлась серьезным политическим достижением, вызванным волнениями в Южной Осетии.