Блум Уильям. Кентерберийская сказочка

   – Это ты зря, она ничего. Куда дальше – налево или направо?
   Я был собой доволен – веду машину и при этом худо-бедно могу поддерживать разговор. Приятно, когда уверен в своих силах. Вж-жж! Вж-жж! Хочешь, крошка моя, я поглажу твои шелковистые бедра?
   – Налево. Отлично. Привыкаешь потихоньку. Да, может, она не такая и плохая. Весь город такой, если разобраться. Что ни сделай, тут же всему городу известно – и перемывают друг другу косточки с истинным удовольствием. Поклясться могу, про твои отметки в школе все узнают раньше нас. Маленький городок – ничего не поделаешь. Нет, я был бы только рад, чтобы Траншаны и Холланды подружились. Соберутся вместе две кумушки и будут лясы точить, а? И твоя матушка вместе с ними.
   Я не видел его лица, но знал – он мне подмигнул. Подмигнул-долбанул, сколько мне надо чего сделать, сколько мне чего хочется! Надо пронюхать, будут ли они вечером снова встречаться. Надо грызть науку и спихнуть эти чертовы экзамены. Надо выбраться из этого Кентербери. Надо сдать экзамен на вождение, тогда смогу ехать, когда хочу и как хочу. А хочу я посадить к себе в машину этих детишек, чем скорее тем лучше, отвезу их в лес и буду смотреть, как они будут пастись на травке, а сквозь деревья будет сочиться солнечный свет. Надо завести фотоаппарат. Надо быть дома и ждать их условного сигнала.
   – Ну-ну, сынок, не нервничай. Веди машину спокойно – это ведь как в жизни. Будешь двигаться спокойно – далеко уедешь.
   – Понял, папа.
   – Вот и молодец.

ГЛАВА 17

   – Опять времени в обрез. Надоела мне эта спешка. Тристрам уронил голову в ладони.
   – Скоро выходные. – Дженни легонько опустила руку на его макушку.
   – Ну, и куда мы с тобой пойдем?
   – Куда угодно. Погуляем, чем-нибудь займемся. А по воскресеньям мои всегда куда-нибудь уходят. Можем даже в собор сходить. Да мало ли куда.
   – Были бы у нас велосипеды… или будь я постарше, и с машиной. Да, был бы я постарше… у меня были бы деньги и все прочее – делали бы, что хотим.
   – Ну, тогда ты был бы для меня слишком старый. Тебе было бы лет двадцать, мама ни за что не разрешила бы мне с тобой встречаться.
   – А как же Келвин?
   – Ну, Келвина мы знаем всю жизнь. Когда мне было четыре, ему было десять – какие тут возражения?
   Они сидели на ватном одеяле, полностью одетые. Они пришли в сарай, раскатили постель, нежно поцеловались, взялись за руки – и просто стали разговаривать.
   – У тебя сегодня никакого странного чувства не было? – спросила Дженни.
   – Было чуток. А у тебя?
   – Да. Словно сама не своя. Но никто ничего не заметил. Во всяком случае, мне так показалось.
   – Да и нельзя ничего заметить. Только ты сам про это знаешь – больше никто.
   – И второй человек.
   – Но уж больше точно никто. И не может никто знать.
   – Честно?
   Он кивнул, и она крепко обхватила его руками. Он погладил ее шею.
   – Прямо была сама не своя?
   – Ну, как… просто как бы другая… не такая, как остальные. А ты ничего такого не чувствовал?
   – Пожалуй, тоже.
   – У тебя все по-другому – ты ведь парень. А для меня, для девочки, это гораздо важнее.
   – Ну, не сказал бы. Для меня это тоже еще как важно. Только и разницы, что чувствую себя более или менее сносно.
   – Видишь! Так в этом все дело! А я – просто сама не своя. Но для тебя это важно? Не обманываешь?
   – Еще бы. Да, может, за всю мою жизнь… за всю жизнь ничего важнее…
   Не успел он закончить, как она завалила его на спину и забралась на него. Стала зажимать ему лицо руками, чтоб нечем было дышать, при этом вовсю хихикала. С минуту они так побарахтались, потом Тристрам вдруг обмяк. Дженни все хихикала, а он лежал совершенно неподвижно. Поиграв с ним еще несколько секунд, она внезапно остановилась.
   – Тристрам. Ответа нет.
   – Тристрам.
   Она огляделась по сторонам, потом снова заглянула ему в лицо.
   – Тристрам. Ну, ладно. Хватит, прошу тебя.
   И она потрепала его по лицу. Он не пошевелился. Она начала сползать с него. У меня голова пошла кругом. Кто-то словно спросил меня: а ты что здесь делаешь, Келвин Эпплби?
   – Шутка.
   Тристрам захихикал.
   – Тристрам, да тебя за это убить мало. Вот это точно.
   – А сейчас я тебя съем. Запью чаем – и ни с кем не поделюсь. Хи-хи.
   – Э, нет. Нетушки.
   И вдруг – буйство плоти: он задрал ей юбку и перевернул на живот. Господи, как ребенок, всего лишь ребенок может носить такие трусики? Откуда у ребенка такие длиннющие ноги? В этих белых носках они кажутся еще длиннее. Он медленно приспустил трусики, пару раз чмокнул Дженни в попку и начал шлепать ее, как стучат на тамтамах. И даже запел под этот перестук.
   – Тристрам, перестань. Хватит. Она прыснула от смеха.
   Ее попка чуть вздрагивала под его ритмичными ударами. Но вот Дженни вильнула бедрами, трусики запутались между ягодицами, и Тристрам перестал стучать на тамтамах. Он глубоко задышал и стал тереться щекой о ее нежную кожу. Его светлые шелковистые волосы колыхались над полоской ее трусиков. Мои ноги непроизвольно раздвинулись, а его лицо скользило вдоль ее бедер, стараясь в них углубиться. Дженни перевернулась на спину, трусики рассекли надвое ее молодую поросль, и Тристрам зарылся в нее лицом, а руки Дженни поглаживали его затылок. Улыбаясь нежнейшей улыбкой, она расстегнула его брюки, и ее ищущие пальцы задвигались вдоль его ноги, вверх, вниз, снова вверх, она овладела его малышом-крепышом, вытолкнула его наверх и распластала вдоль живота, подобралась большим пальцем к верхушке… Тристрам подвинулся чуть выше, и они снова поцеловались, играя друг с другом.
   – Самое важное, – проурчал он, – Самое… самое… – Он оказался наверху, и ее трусики сползли ниже, а потом и совсем слетели, при этом оба они оставались в школьной форме… она раскрылась, и он вошел в нее. Звуки, которые они издавали, были короткими, нежными, сладостными. Никаких тяжелых стонов, никаких тягостных придыханий – просто вылетали изо рта и рассеивались легкие струйки воздуха, они пересекались, сталкивались, растекались вдоль их тел. Едва слышный всхлип, и через минуту – не больше – все было кончено, его обмякшее тело накрыло Дженни, а ее руки плетьми лежали на его спине.
   – Все хорошо? – шепотом спросил он.
   – Чудесно. Такое ощущение – лучше не бывает. У тебя тоже?
   Он поцеловал ее в щеку.
   – Тоже – и еще в десять раз больше. – И никакой крови.
   – Откуда ты знаешь?
   – Чувствую.
   – Не больно?
   – Нет. Словно что-то теплое и большое вошло в меня, такое большое, что до самой груди добралось. Смешно, да?
   – Да он всего шесть дюймов, не больше.
   – А кажется, что намного больше. Ты-то откуда знаешь? Ты, что, его мерил? Садился с линейкой, заставлял его встать и мерил? Ведь нет?
   – Нет, конечно.
   – Откуда тогда знаешь?
   – Потому что он у всех такой – шесть дюймов. В школе врач рассказывал.
   – Не может такого быть. Вон груди, бывают всех форм и размеров, каких хочешь.
   – А у нас не так. У всех мальчишек в школе – одинаковые.
   – Ты откуда знаешь?
   – Видел в душе.
   – Как это? Вы что, моетесь все вместе? Смех. Вот так стоите и смотрите, у кого чего длиннее? Смех.
   – Нет же. Вообще-то у нас отдельные кабинки. Просто раздевалка у всех общая, только и всего.
   – А мы в школе так не моемся. Мыться вместе с нашими толстухами – даже подумать страшно. – Она поежилась. – Это у нас самая любимая тема, но чтобы вместе мыться в душе… Кошмар!
   – Подумаешь.
   – Точно кошмар.
   Он осторожно вышел из нее. Я совсем об этом забыл – они же в одежде! – они и сами почти забыли. Дженни на секунду зажмурилась.
   – Все хорошо?
   – Угу.
   Дженни улыбнулась ему.
   Вдруг на лицо Тристрама набежали морщинки.
   – Дженни!
   – Да?
   – Вообще-то не стоит тебя спрашивать, но…
   – Что?
   – Да математика! Ты же впереди меня идешь, а я что-то спотыкаюсь. Может, подсобишь чуть-чуть?
   В голосе слышались извиняющиеся нотки.
   – Пожалуйста, но почему не попросить Келвина? Пользы точно будет больше.
   Ну, еще бы.
   – Неудобно. У него – экзамены, он все время занимается.
   Неужели? Особенно сейчас.
   – Ладно, помогу? В чем там дело?
   – Потом. Приду к тебе, тогда и разберемся. Твои родители ничего не скажут, если будут думать, что мы занимаемся.
   – А на самом деле мы что будем делать?

ГЛАВА 18

   Наутро я специально застрял в саду, поджидая Тристрама.
   – Келвин! Я думала, ты уже десять минут как ушел! Опоздаешь! Что ты копаешься? – закричала через окно своей спальни мама.
   – Зарядку делаю! – прокричал я в ответ.
   – Зарядку? Топчешься на дорожке – это у тебя зарядка? Что с тобой такое? Не представляю, как ты будешь сам обходиться, когда уедешь в Кембридж… Зарядка? Ну и ну! Давай, дуй в Школу.
   – Иду, мама.
   Я пошел по дорожке как можно медленнее, надеясь, что, пока добреду до калитки, мама отойдет от окна. Не тут-то было. Я поплелся по Малберри-роу, роняя по дороге вещи, – чтобы был предлог остановиться, – и, подбирая их, всякий раз быстро оглядывался. Двести ярдов до поворота я покрыл минут за пять. Уже собрался свернуть за угол – и увидел его. Я высыпал содержимое портфеля на землю – и стал ждать.
   Услышав шаги, я принялся все подбирать. Это оказалась миссис Эджкомб, жена мэра, одна из клиенток моего отца, организатор благотворительных базаров вместе с моей матушкой. Невысокого росточка, она всегда носила меховые шубы, доходившие ей до лодыжек. Орлиный профиль, очки-бабочки – она воззрилась на меня.
   Я сделал вид, что не заметил ее, но она стояла и смотрела, и тут из-за угла появился Тристрам. Я побросал учебники в портфель, поднялся – и с высоты моего роста уставился на миссис Эджкомб.
   – Чудесное утро сегодня. Все из рук так и валится. Она ничего не сказала, просто продолжала смотреть на меня. Подошел Тристрам, и я показал ему знаком регулировщика – проходите, не останавливайтесь. Он понял и прошел мимо, а я поклонился миссис Эджкомб и догнал его.
   – Кто это?
   – Жена мэра. Я бы от нее не отвязался, так что ты меня спас. Считай, я твой должник. – Это я здорово придумал. Здоровиссимо. – Чем могу тебе отплатить? Одолжить деньги, помочь с уроками, сделать за тебя математику? Приказывай.
   – Ты серьезно?
   – Что?
   – Поможешь мне с уроками? Заглотил наживку вместе с удочкой.
   – Если тебе надо, почему нет? Я же сказал, с меня причитается. Да и отвлекусь заодно. Свои уроки вот где сидят. Может, и Дженни требуется помощь.
   – Что это ты вдруг про нее вспомнил? – спросил он удивленно и чуть воинственно.
   – Может, у нее тоже проблемы с уроками.
   – Возможно.
   – Вот и займемся все вместе. Кажется, в ее песне поется именно так?
   – Я ее спрошу. Но сам приду точно.
   Понятно. Задавать ей такие вопросы может только он.
   Я удивленно поднял брови, и он смутился.
   – Ведь я сам ее давно знаю. – Я улыбнулся. – Вы, значит, подружились?
   Он вспыхнул.
   – Более или менее.
   – Ну и отлично. Она вообще отличная девчонка. К тому же, хорошенькая.
   – Ты считаешь?
   – Все так считают.
   Он обдумал мои слова. Это было что-то новое. Не просто Дженни, но хорошенькая Дженни, которую считают хорошенькой и другие.
   – Да, правда.
   Он улыбнулся – кажется, впервые лично мне, глядя мне прямо в глаза. Как-то даже чересчур дружелюбно, чересчур доверчиво. Я улыбнулся в ответ.
   – Келвин? – Похоже, ему стало легче называть меня по имени. – Ты ведь ее родителей хорошо знаешь, да? Как думаешь, они не станут возражать, если я позову ее в кино или куда-нибудь погулять?
   – А что им возражать? Даже рады будут. Миссис Траншан только с виду такая мегерка. А если к ее отцу по-доброму подкатиться – вообще никаких проблем.
   Он шел рядом, пиная бурые листья. Будь я хорошенькой девчонкой, я бы взял его за руку, замурлыкал песенку и заскакал, шаркая ногами по листьям. Увы. Я – всего лишь неуклюжий толстяк. Ничего, еще возьму свое.

ГЛАВА 19

   В пятницу вечером они вдвоем нанесли мне визит. Я сидел за столом и думал: каково им должно быть друг без друга? А ведь скоро их обязательно засекут – не его так ее, – где это ты болтаешься по вечерам? Не родители так Вероника, либо старший брат Тристрама – от этого, судя по его младшему брату, ничего хорошего ждать не приходится.
   – К тебе посетители, – объявила мама официальным тоном, открыв дверь в мою комнату. – Внизу.
   – Может, пусть поднимутся сюда, мамуля?
   – К тебе в комнату?
   – Ну да. Вы ведь с папой для чего сделали из моей комнаты конфетку? Чтобы я мог принимать гостей и вас не тревожить, правда же?
   Тристрам и Дженни стояли у нижней ступеньки лестницы и ждали. На сей раз школьной формы на них не было. И за руки они не держались, а я привык к другому. Сверху я посмотрел на них. Они застенчиво улыбались. Ну, что, ребята, устроите для Келвина представление? Живьем, прямо у него в спальне. И не нужно ему будет никуда подглядывать. Никакого дурацкого табурета, никаких пятен на брюках.
   – Заходите, дети мои! – воскликнул я, потирая руки.
   – Келвин! – Это матушка.
   – Давайте, поднимайтесь.
   Тристрам было шагнул вперед, но остановился и пропустил Дженни. Моя комната произвела на них впечатление. На кровати взбиты две подушки – мамочка свято исполняла эту обязанность. Возле стола – вращающееся рабочее кресло и удобный стул. А в углу – знай наших! – собственный телевизор.
   Жестом я пригласил их войти.
   – Мы насчет математики – Дженни тоже поплыла.
   – Вам что, делать нечего – в такой прекрасный вечер думаете про математику? Ну, показывайте.
   Я сидел на кровати, и они уселись по бокам от меня. Математика, говорите? Тристрам открыл учебник и положил его мне на колени. Он прикоснулся ко мне – как приятно!
   – Так. Ну, и что тут непонятно?
   Тристрам показал. Но я смотрел не на страницу, а на его палец. Он ко мне прикоснулся.
   – Ой, извини. Так что именно?
   Он показал еще раз. Я достал чистый лист бумаги и принялся объяснять, в чем тут дело. Они склонились ко мне и так и сидели, не отодвигаясь. Возле меня им было удобно. Я сидел, боясь пошевелиться, едва дыша.
   Но я всегда умел делать два дела сразу и все им растолковал, а они сидели, прижавшись ко мне. От такого тесного общения я вдруг завелся. Господи, зашевелился, родимый. Большой Джон, прикрытый учебником алгебры, рос как на дрожжах – того и гляди, книжка поднимется. Выше, выше. Старый фокус: дудочка заиграла – змея поднялась. Я кашлянул и встал с кровати.
   – Минутку.
   Я вышел и открыл дверь в туалет. Постоял там, стараясь отдышаться. Высунулся из окна. Фу. Порядок? Взял себя в руки? Ну и отлично. Я вернулся и сел за стол.
   – Здесь будет удобнее.
   Теперь они могли коснуться только моих плеч. Не нужны мне ваши прикосновения… нет, нужны! Я показал им, как решить задачу, объяснил теоретическую подоплеку. А мне кто-нибудь что-нибудь покажет?
   – У тебя второй канал работает? – спросила Дженни, разделавшись с математикой.
   – А что там?
   – Хорошая музыкальная программа, но мама с папой всегда многосерийку по другому каналу смотрят, а когда их нет, ее смотрит Вероника.
   Взгляд такой просящий – кажется, все бы ей отдал, абсолютно все. Ничего не проси – просто бери. Я включил телевизор, и Тристрам, думая, что я не вижу, толкнул Дженни локтем в бок. Она пискнула. Я повернул голову. Она с невинным видом сделала большие глаза; он виновато потупился. Ну, Бог с вами. Чем дольше просидите, тем лучше. Спинами они вжались в стену, вытянутые ноги свисают с кровати. Я устроился в своем рабочем кресле – пусть посидят рядышком, вдвоем. Или с диким воплем кинуться на них и втиснуться между ними?
   Заработал телевизор. Пять парней, чуть постарше меня, бацали по гитарам и выколачивали из них бешеные звуки. Хорошенькие костюмчики. Хорошенькие мордашечки. Длинные волосы. Длинные тела. А какая фигура у ударника – никто не знает. Вполне могу быть ударником. Шумят себе ребята и не комплексуют – позавидуешь. На заднике по лесу в замедленном темпе бежала девушка. Обнаженная – следом за ней, развеваясь, летела ее одежда. Плавно порхали светлые волосы. Бедра ее скрывала голова ударника. А Дженни и Тристрам держались за руки. Жаль, что я не курю Сейчас бы откинуться в кресле, положить ноги на стол – мои детишки бы порадовались. Группа пела что-то о неразделенной любви. Они все вместе познакомились с ней, пошли к ней домой, вместе провели вечер, ели тосты с мармеладом, потом гуляли с ней по зоопарку – и вдруг она исчезла. Оказывается, она полюбила другого и теперь проводит вечера с ним, ест тосты и мармелад с ним, гуляет по зоопарку с ним. И все это происходило на фоне бежавшей обнаженной девушки. Дженни и Тристрам подмурлыкивали и покачивали в такт головами. Началась новая песня – на экране позади группы появились шесть полуголых танцовщиц. Ну, это уже, кажется, чересчур. Наплыв – и вместо них возник длинноволосый красавец, он целовал девушку с прекрасными зубами; мы видели только верхнюю часть их тел, но они тоже были обнажены. Дженни и Тристрам мурлыкали, не отводя от экрана глаз, даже когда программа закончилась. Я переключил канал. Девушка рекламировала зубную пасту. Как много зубов! Теперь она точно соблазнит своего кадра, и он ее долбанет на закате солнца.
   – Вот и отпелась ваша музыка. Но вы приходите, когда захотите посмотреть.
   – Правда?
   – Конечно. Залетайте без разговоров. Алгебра, телик, какие-то проблемы – залетайте.
   Сейчас уйдут… как мне их удержать? Чем? Нечем. Разве что загнать в мою постель? А самому балдеть в кресле?
   Я проводил их до двери на улицу. Благодарностям не было конца. Прямо подставляй щеку под поцелуи. Восемнадцатилетний дядюшка на все времена.
   Я закрыл дверь, выждал секунд двадцать, потом сам выскользнул за ними. Прокрался к калитке. Уже перевалило за одиннадцать, и они едва ли побегут в свой сарай, но мне хотелось увидеть, как они будут прощаться. Невесть откуда взявшийся ветер яростно хлестал по лицу. Я просунул голову за калитку. Ежась от холода, они стояли перед домом Дженни.
   – Давай завтра с утра сделаем все уроки, тогда они не будут против, если мы с тобой весь день проведем вместе. Как думаешь? – спросил Тристрам.
   – Я в субботу утром обычно по дому помогаю. Придется идти с мамой по магазинам.
   – А Вероника?
   – Что Вероника? Она никогда ничего не делает. Только выступает.
   – Может, мне с тобой по магазинам пройтись?
   – Тогда не успеешь уроки сделать.
   – А куда мне спешить, ты-то их делать не будешь. Ну, сделаю, дальше что? Когда пойдешь?
   – По магазинам? В десять.
   – Я подгребу к десяти, а там поглядим, что получится.
   Они посмотрели друг на друга.
   – Тристрам, вот бы у нас с тобой был домик, собственный, без родителей! Делай, что хочешь, и ни на кого оглядываться не надо. Я бы и училась лучше, будь ты всегда рядом. И экзамены бы вместе сдавали, вообще все вместе.
   – Кажется, твоя мама в окно смотрит.
   – Брось ты. Нет, правда, здорово было бы. Представляешь? Свой домик.
   – Класс, конечно. Слушай, она точно смотрит. Я пойду.
   – А поцеловать?
   – Но кто-то из твоего дома смотрит.
   – Никого не вижу. Поцелуй.
   – Не могу. Смотрят, говорю же тебе.
   – Сдрейфил, вот и все.
   – При чем тут «сдрейфил»? Говорю тебе, занавеска шевельнулась. Что будешь делать, если сейчас твоя мама объявится?
   – Помашу ей рукой.
   – Как же, помашешь.
   – Ну, ладно. Завтра в десять.
   Она взяла его за руку и стиснула ее. Как оказалось, за ними наблюдала не миссис Траншан. Родители Дженни сидели в гостиной и смотрели телевизор.
   – Все прекрасно, девочка моя? Келвин тебе помог? – спросил отец.
   – Да, все так понятно нам растолковал. Он такой умный. А комната у него – вы бы только видели!
   – Верно, парень толковый. Этот далеко пойдет, дальше любого из нас.
   – Между прочим, уже двенадцатый час, – укоризненно заметила мама.
   – Так мы же были в соседнем доме.
   – Пф-фф.
   – Они были в соседнем доме, дорогая, – поддержал Дженни отец.
   – Пф-фф.
   Миссис Траншан, кинув на дочь обиженный взгляд, вышла из комнаты.
   – Ну, что ты беспокоишься? Ребенку захотелось с кем-то пообщаться, – объяснил отец. – А твоя сестра весь вечер прокуксилась у себя в комнате. Как парень Холландов? Странно, что мы так и не познакомились с его родителями. А ты с ним, значит, подружилась?
   – Ну, так.
   – Хорошо, когда есть с кем дружить по соседству. Когда друг рядом – это здорово.
   Говоря это, он продолжал смотреть телевизор. Дженни поцеловала отца в лысину и уселась на ручку его кресла.
   – Два сапога пара!
   Миссис Траншан вернулась в комнату, она уже улыбалась. Потрепала Дженни по голове.
   – Давай, девочка, иди спать.
   – Мамуля, мне почти четырнадцать лет!
   – Именно. Так что шагом марш и по дороге не забудь пожелать доброй ночи Веронике.
   Через три ступеньки Дженни взбежала по лестнице и распахнула дверь к сестре.
   – Чего тебе?
   Вероника сидела на кровати и замазывала коричневым кремом какие-то пятнышки на лице.
   – Просто заглянула сказать привет – и спокойной ночи. Чем занималась вечером?
   – Уроками. Экзамены скоро. Тебе хорошо, можешь пока что бить баклуши, но скоро и ты дорастешь до экзаменов. Тогда увидишь.
   – Что увижу?
   – Все.
   – Что все?
   – Увидишь.
   – Я хочу знать сейчас.
   – Увидишь, что так больше не выйдет – делать все, что тебе вздумается.
   – Что именно?
   – Например, встречаться с соседом. Дженни вздрогнула.
   – Ты это про что?
   – Про то. Я вас видела.
   У Дженни задрожали колени.
   – Что видела?
   – Как вы стояли у калитки и держались за руки. Дрожь в коленях унялась.
   – Мы просто друзья.
   – И держимся за ручки, да?
   – Да. Мне все равно, что ты там видела. Мы друзья, и все.
   – Увидишь, – угрожающе прошипела Вероника.
   – За что ты так на меня злишься?
   – Кто? Я?
   – Да, ты. Будто сама не знаешь. – Дженни попыталась улыбнуться. – Мы же сестры.
   – Дура ты, вот что.
   – Почему?
   – Увидишь.
   Проследив за прощанием Тристрама и Дженни, я тихонько вернулся к дому. Оказалось, что я забыл ключи, и пришлось пару раз нажать на кнопку звонка, прежде чем мама открыла дверь.
   – Опять ключи забыл. И почему без куртки? Как-нибудь голову забудешь.
   – Это точно.
   – А эта парочка – просто прелесть. Прямо как елочные украшения.
   Ну, мама.
   – Есть в тебе что-то поэтическое. Я обнял ее.
   – Просто все так быстро растут. Ты, например. Уже водишь машину, скоро уедешь в Кембридж – только тебя и видели. И в доме станет пусто.
   – А ты с отцом?
   – Нет, тут другое. Подумалось об этом, когда Тристрама и Дженни увидела.
   Я поцеловал ее и выбрался на крышу – вдруг удастся узреть, как Дженни залезает под одеяло? Но занавески на ее окне были задернуты.

ГЛАВА 20

   – Смотри. Снова они.
   Мама показала вглубь Хай-стрит. Я повернул голову и увидел миссис Траншан, а вместе с ней – Дженни и Тристрама. Умный ход, ничего не скажешь. Я помогу твоей мамочке, и никто ничего не заподозрит, – какой хороший и милый мальчик, умненький Тристрам. С утра отец взял меня кататься, потом мама уговорила помочь ей с покупками. И вот тебе на – мои детишки.
   Мы подошли к ним в магазине зеленщика – миссис Траншан как раз представляла Тристрама хозяину.
   – А это существо – Тристрам Холланд. Его семья только что въехала в соседний дом – где раньше жили Харви.
   Хозяин магазина с сочувствием посмотрел на Тристрама.
   – Надеюсь, живется тебе неплохо, – сказал он, будто по соседству с миссис Траншан такое было почти невозможно. Тристрам кивнул.
   Тут миссис Траншан увидела нас.
   – Жуткая нынче погода. Моя мама согласилась.
   – Вы знаете парня Холландов?
   – Ну, мама, – запротестовала Дженни. Я подмигнул Тристраму, потом Дженни.
   – Я показываю ему город, – объяснила мне Дженни, – а он помогает нам делать покупки.
   Мы все вошли в мясную лавку, и миссис Траншан представила Тристрама старшему мяснику.
   – Рад с тобой познакомиться. Твоя мама открыла у нас счет.
   Ни у моей мамы, ни у миссис Траншан счета в мясном магазине никогда не было. Он никогда не требовался. Они понимающе переглянулись.
   Дальше мы пошли по магазинам вместе, и нельзя было не заметить, как мои дети тянутся друг к другу, – не потому, что вместе несли огромную кожаную сумку. Просто это было видно – виднее некуда, наверняка это замечали все прохожие. Казалось, что они – близнецы, и люди обращали на них внимание, улыбались… ну, что вы пялитесь, катитесь своей дорогой, нечего вмешиваться в чужую жизнь!
   Я плелся за этой парочкой, а мамы возглавляли шествие. Я вдруг ощутил себя четырнадцатилетним, и это было здорово. Тристрам в каждом магазине проходил обряд представления, и Дженни все больше становилось неловко за свою маму, но Тристрам держался молодцом.
   – Собор уже посмотрел? – спросил его я.
   – В общих чертах, – ответил он без энтузиазма.
   – Дженни днем могла бы тебя туда сводить, – намекнул я… ну, сейчас кто-то из них спросит, какого черта я лезу с советами. Энтузиазма у Тристрама чуть прибавилось, Дженни толкнула его локтем в бок. Надо спросить у мамы, сказала она мне, вообще-то она обещала помочь дома со стиркой. А что, если со стиркой поможет Вероника, опять намекнул я, но они в унисон застонали. Вероника котировалась исключительно низко.