Вениамин тем временем, открыв притертую пробку, сунул спящему в машине мужику под нос какую-то склянку. Тот дернул головой, открыл глаза и стал озираться.
— Вылезай давай, — сказал ему Веня. — Приехали.
Мужик выбрался из автомобиля, пошатываясь, оперся о капот и ошарашенно посмотрел вокруг.
— А что за товарыш-ша такого привезли вы с собой за кумпанию?
— Лень, у нас яма свободная есть? — негромко, но так, чтобы его вопрос явственно был слышен «товарыш-шу», повернулся к Леониду Герман.
— Так ведь как не быть-то, это ж, чай, клад-биш-ше… А если и нету, так мы в момент отроем. А что, гражданину время приспело? То-то я и смотрю, плох он совсем. До сумерек-то дотянет?
— Открой контейнер. Пусть он там посидит пока.
— Это нам легко. — Леонид вошел в вагончик и, вернувшись с ключами, пошел к стоящему рядом железному контейнеру.
Герман с Гурским, подхватив мужика с двух сторон, поволокли его к открывшейся со скрежетом двери. Ноги у того подгибались и совсем не слушались.
— Там место-то есть? — спросил Герман.
— Да есть чуток, — Леонид заглянул внутрь, — ему хватит. Только чтобы он тут пысаться не вздумал. Все ж таки цемент у нас тута хранится.
— Да я ж… не знаю я ничего… — слабо лепетал мужик.
— Ничего. Посиди, подумай, — Герман втолкнул его в контейнер. — Может, и вспомнишь чего. Ну а не вспомнишь — дело твое, тут тебя и закопают.
Леонид закрыл дверь, навесил на нее замок и запер на ключ.
Втроем они вернулись к вагончику.
— Ну что жа… — Леня сдвинул соломенную шляпу на затылок. — Надо ба, как говорится, со свиданьицем да за здоровице…
Он подошел к стоящей неподалеку серебристой «вольво», вынул из салона большую сумку, захлопнул дверь и, нажав кнопку на брелоке ключей, запер машину.
— Твоя? — кивнул на нее Гурский.
— А чья жа? — весело взглянул на него Леня. — Обижаете, уважаемый. Что ж мы, хуже людей?..
— Я глоточек буквально, — Адашев-Гурский, войдя в вагончик, усаживался на скамью возле стола.
— А у нас никто никого не неволит. — Леня доставал из сумки свертки с едой. — У нас каждый сам себе наливает. Обычай такой. У нас и стакан на всех один только. А, нет… вот и второй, пожалте.
— А Федор сегодня дежурит, что ли? — Герман наливал себе в стакан водку.
— Вроде того, — Леня разворачивал на столе свертки. — Завтра ж Пасха.
— Да… — Гурский вскинул брови. — Сегодня же суббота уже…
— Что, Сань? — взглянул на него Леня. — Не тянет к нам обратно? Тишина, свежий воздух.
— Тянет, — кивнул головой Гурский. — Честное слово.
— Так поговори с Федором. Тебя он возьмет. Как раз и сезон начинается. От Пасхи до Троицы самая работа.
— Пашка-то живой еще?
— Заглядывал как-то. Что ему сделается…
— Помнишь, как он лямки потерял? — повернулся Гурский к Герману.
— Чего ж не помнить. Мы их так и не нашли. Хорошие были лямки, финские. — Он выпил водку и потянулся к бутерброду с колбасой.
— Федор тут как-то сухой закон объявил, — стал рассказывать Гурский доктору Вениамину, который раскрыл саквояж, вынул из него и поставил на стол оставшуюся водку. — Дескать, в рабочее время — ни глотка. А Пашка с самого утра нажрался. Ну и Федор на него наорал при всех. Лопнуло, дескать, мое терпение, все, мол, пошел на хер, ты уволен. А они же приятели старые, Федор с Пашкой, и того такая обида заела… Что ж это, мол, он с ним в таком тоне? И пошел он спьяну вешаться от такой непереносимой обиды. Лямки взял, на которых гроб в яму опускают, и — во-он там раньше лесок был — туда и пошел. Ходил-ходил, нашел дерево с суком подходящим, лямки закинул, петлю спроворил. Сейчас, дескать, я у вас тут повешусь, будете тогда знать… Присел под деревом, закурил, задумался о жизни своей, которая не задалась, и заснул. Просыпается — глядь, а напротив него гриб стоит белый. Ну… вот такого, наверное, размера. Он на него посмотрел с удивлением, сорвал и думает: «Повеситься, это я всегда успею. Надо бы мужикам гриб показать. Они ж такого никогда небось и не видели…» И вваливается к нам в вагончик с грибом этим. «Во, — говорит, — видали?» А его долго не было, мы думали, он домой уехал.
— Ты где был-то? — спрашиваем.
— Там, — он рукой в сторону леса, — вешался.
— Охренел, что ли? — мы ему говорим. Видим же, что не шутит. Короче, налили ему еще водки, он в вагончике так опять и заснул.
А уже в конце дня мы инструменты складываем и спрашиваем его:
— Пашка, а ты на чем вешался?
— На лямках, — отвечает.
— А где они?
— Там остались.
Искали мы это место, где он их привязал, искали, так и не нашли. И он вспомнить не может.
— Ну вот, — кивнул Герман. — Так они и потерялись. А хорошие лямки были, финские.
— Герман вот тоже очень строгий был командир, — Гурский плеснул на донышко стакана водки, выпил и закурил сигарету. — У такого не забалуешь. Помню — самое начало дня, я сижу, в рабочее переодеваюсь. А он в вагончик вплывает, так это, за притолоку придерживаясь, и к зеркалу. Меня при том при всем в упор не видит. Смотрит на самого себя в зеркало и говорит, строго так: «Это что? Запой? Буду наказывать. Буду бить рублем!»
— А что… — пожал плечами Герман. — Закон один для всех.
— А барышня наша чегой-то у нас не выпивает? — посмотрел на Элис Леня. — У нас здесь все стерильно, не сомневайтеся…
— Выпьешь глоточек? — взглянул на нее Герман.
— Чуть-чуть…
— Ну вот, а то не по-людски как-то, — Леня пододвинул ей соль и помидоры. — А вы гражданина-то мучить будете или просто так закопать решили, без затей?
— Да Господь с тобой, Леня, — взглянул на него Гурский. — Может, он и так все расскажет. Мы же, чекисты, не звери.
— Ну, дело ваше, конечно. Я это к тому, что если только лишь на психику давить, так и сумерек дожидаться нечего. Сейчас все равно уж ни души, почитай, вокруг нету. А яма свободная у нас тут рядом, на четвертом участке. Я провожу.
— А? — вопросительно взглянул Александр на Германа.
— Ну… а чего тянуть-то? — тот встал со скамьи. — Только вы все здесь посидите. Мы с Леней вдвоем сходим. Если он не кольнется, мы его опять запрем. А потом, чуть погодя, уже ты, Сань, с ним побеседуешь. Иначе уже. Как бы по-хорошему. Чтобы у нас маневр был — я злой, а ты добрый. А потом опять я.
— Слушай, — улыбнулся вдруг Адашев-Гурский, — а представляешь себе, если Джеки в записке номер квартиры напутала?
— Ну так что ж…— развел руки Герман. — Тогда, значит, промашка вышла. Тоже бывает.
— И он вообще совершенно посторонний человек…
— Не думай об этом. Леня, пошли.
— А вы, Саша, здесь что — работали? — Ве-ня налил себе немного водки.
— Ниггерил. Лет десять назад. Мне во Францию съездить нужно было, а денег ни копейки. Ну, Федор меня и взял «негром». На сезон. С весны по осень. Поребрики лить, памятники ставить, оградки, то-се… Он уже тогда тут бригадиром был, еще при Палыче.
— А Палыч — это кто?
— Владимир Палыч? Ну… Он личность легендарная. Маузер. Он здесь ворон из маузера отстреливал. Это вот все было его хозяйство. Потом передел начался, он погиб. Очень мощная была личность.
— Саша, а… — смущенно взглянула на Гурского Элис. — Здесь туалет — где?
— Туалет? Не хотелось бы говорить банальности, но… здесь туалет везде. Найди кустики какие-нибудь. Или вон, между могилок. Элис тихонько вышла из вагончика. Адашев-Гурский достал сигарету, закурил и задумался.
В вагончик вернулся Герман.
— Что-то ты быстро, — взглянул на него Адашев.
— Леня там его запирает.
— Ну?
— Конечно, никакой он не «левый». У меня и сомнений-то на этот счет не было. Мы его к яме подвели, он в нее заглянул, а там вода на дне. У него ноги и подкосились. Но молчит. Я его туда скинул, а Леня засыпать стал. Ну, тут его и прорвало. «Не губите, — скулит. — Я не при чем. Они у меня комнату снимали». Приехали, мол, в четверг вечером, поздно, с лялькой какой-то. Переночевали и утром рано уехали. А ему, мол, если кому про них скажет, яйца обещали отрезать. Ну, он и запирался перед нами до последнего предела. Я ему, конечно, приложил раза по почкам, чтоб наперед дурку гнать неповадно было. Сказал, мол, не верю, что больше ничего не знает. Но он, когда я ему из ямы выползти позволил, в ногах валялся, клялся, что правду говорит. Я ему еще час времени дал на раздумье. Сказал, что потом закопаю, если не расколется. Он вроде поверил. Герман налил себе водки и выпил. В вагончик вслед за Леней вошел крепкий, широкоплечий, русоволосый молодой мужчина.
— Здорово, — протянул он руку Гурскому и взглянул на Леню. — Кто это у вас там парится?
— Привет, Федя, — Александр пожал его руку
— Да так… — Герман тоже пожал Федору руку. — Придурок один.
— Еще глупей тебя, что ли? — Федор искренне засмеялся.
— Ну, не я же в контейнере сижу, — Герман закурил сигарету.
— Не зарекайся, — Федор присел к столу. — Чего пьете? Говно какое-нибудь?
— Обижаете, уважаемый… — Леня развернул бутылку этикеткой вперед.
— «Дипломат», — чуть прищурясь, прочел Федор. — «Флагман» лучше.
— А вот не скажи, — Леня посолил помидорку. — Я тут выпил «Флагмана» давеча и чуть не отравился.
— Так нечего ведрами-то жрать.
— Ничего подобного. Бутылочку всего.
— Трехлитровую?
Возле бытовки остановился милицейский «уазик». Из него вышел сержант, посмотрел в сторону контейнера с цементом, прислушался и, поднявшись на крыльцо вагончика, вошел внутрь.
— Всем привет, — сказал он. — Кого это вы там заперли?
— Привет, — ответил ему Федор. — Кого надо, того и заперли. Воспитательная мера. В связи с производственной необходимостью. Пить будешь?
Сержант взглянул на бутылки, вздохнул и сказал:
— А то…
— Ну и наливай.
Тот налил себе полстакана водки, выпил и закусил протянутым ему помидором.
— А чего это вы вообще здесь делаете? — взглянул на него Федор.
— Да тут… Дела, короче. Служба. — Сержант дожевал помидор и вышел из вагончика.
— Ну, помогай Бог, — кивнул вслед ему Леня.
«Уазик» газанул — его водитель со скрежетом воткнул передачу, — еще раз газанул и укатил.
— Гер, помоги-ка, — Федор встал и, пройдя в дальний угол вагончика, сбросил кусок мешковины с толстой плиты из белого мрамора. — В багажник ко мне закинуть надо.
— Так мы сами и возьмем, — подошел к нему Леня. — Иди машину открывай.
Федор вышел. Герман с Леней, поднатужившись, подняли плиту, вынесли ее на улицу и подошли к открытому багажнику большого черного внедорожника.
— Присаливай помаленьку, — завел над багажником край плиты Герман.
— Пальцы смотри, — Леня осторожно опустил свой край. — Во-от… и все.
— Герка, у тебя время есть? — закрыл багажник Федор.
— А что?
— Да тут… помочь бы надо. Лень, и ты.
— А как жа я хозяйство-то брошу? — бросил взгляд на вагончик Леня.
— «Как жа», «как жа»… Кончай сейчас-то хоть придуриваться, ты же интеллигентный человек.
— Так нешто кто спорит… — улыбнулся Леня.
— Это он привык перед клиентом под деревенского косить, — обернулся к вышедшему на крыльцо бытовки Адашеву-Гурскому Федор. — Мол, придурок я, какой с меня спрос? А я тоже тут с ним на этом его дурацком языке разговариваю, и в автосервисе, на днях, чисто машинально, по инерции, прошу мне «микелировочку» забацать… Представляешь, — улыбнулся он, — стыд-то какой? На меня как на идиота смотрели.
— Далеко ехать? — поправил браслет часов Герман.
— Да не сильно. Вон, Гурский пока присмотрит.
— Уважа-аемый… — . расшаркался перед .Александром Леня. — Значится, остаетис-ся тута за старшего.
— Да полезай ты, — Федор садился за руль. — Сань, дождись нас.
— Хорошо, — кивнул Гурский и посмотрел в сторону контейнера с цементом.
27
28
— Вылезай давай, — сказал ему Веня. — Приехали.
Мужик выбрался из автомобиля, пошатываясь, оперся о капот и ошарашенно посмотрел вокруг.
— А что за товарыш-ша такого привезли вы с собой за кумпанию?
— Лень, у нас яма свободная есть? — негромко, но так, чтобы его вопрос явственно был слышен «товарыш-шу», повернулся к Леониду Герман.
— Так ведь как не быть-то, это ж, чай, клад-биш-ше… А если и нету, так мы в момент отроем. А что, гражданину время приспело? То-то я и смотрю, плох он совсем. До сумерек-то дотянет?
— Открой контейнер. Пусть он там посидит пока.
— Это нам легко. — Леонид вошел в вагончик и, вернувшись с ключами, пошел к стоящему рядом железному контейнеру.
Герман с Гурским, подхватив мужика с двух сторон, поволокли его к открывшейся со скрежетом двери. Ноги у того подгибались и совсем не слушались.
— Там место-то есть? — спросил Герман.
— Да есть чуток, — Леонид заглянул внутрь, — ему хватит. Только чтобы он тут пысаться не вздумал. Все ж таки цемент у нас тута хранится.
— Да я ж… не знаю я ничего… — слабо лепетал мужик.
— Ничего. Посиди, подумай, — Герман втолкнул его в контейнер. — Может, и вспомнишь чего. Ну а не вспомнишь — дело твое, тут тебя и закопают.
Леонид закрыл дверь, навесил на нее замок и запер на ключ.
Втроем они вернулись к вагончику.
— Ну что жа… — Леня сдвинул соломенную шляпу на затылок. — Надо ба, как говорится, со свиданьицем да за здоровице…
Он подошел к стоящей неподалеку серебристой «вольво», вынул из салона большую сумку, захлопнул дверь и, нажав кнопку на брелоке ключей, запер машину.
— Твоя? — кивнул на нее Гурский.
— А чья жа? — весело взглянул на него Леня. — Обижаете, уважаемый. Что ж мы, хуже людей?..
— Я глоточек буквально, — Адашев-Гурский, войдя в вагончик, усаживался на скамью возле стола.
— А у нас никто никого не неволит. — Леня доставал из сумки свертки с едой. — У нас каждый сам себе наливает. Обычай такой. У нас и стакан на всех один только. А, нет… вот и второй, пожалте.
— А Федор сегодня дежурит, что ли? — Герман наливал себе в стакан водку.
— Вроде того, — Леня разворачивал на столе свертки. — Завтра ж Пасха.
— Да… — Гурский вскинул брови. — Сегодня же суббота уже…
— Что, Сань? — взглянул на него Леня. — Не тянет к нам обратно? Тишина, свежий воздух.
— Тянет, — кивнул головой Гурский. — Честное слово.
— Так поговори с Федором. Тебя он возьмет. Как раз и сезон начинается. От Пасхи до Троицы самая работа.
— Пашка-то живой еще?
— Заглядывал как-то. Что ему сделается…
— Помнишь, как он лямки потерял? — повернулся Гурский к Герману.
— Чего ж не помнить. Мы их так и не нашли. Хорошие были лямки, финские. — Он выпил водку и потянулся к бутерброду с колбасой.
— Федор тут как-то сухой закон объявил, — стал рассказывать Гурский доктору Вениамину, который раскрыл саквояж, вынул из него и поставил на стол оставшуюся водку. — Дескать, в рабочее время — ни глотка. А Пашка с самого утра нажрался. Ну и Федор на него наорал при всех. Лопнуло, дескать, мое терпение, все, мол, пошел на хер, ты уволен. А они же приятели старые, Федор с Пашкой, и того такая обида заела… Что ж это, мол, он с ним в таком тоне? И пошел он спьяну вешаться от такой непереносимой обиды. Лямки взял, на которых гроб в яму опускают, и — во-он там раньше лесок был — туда и пошел. Ходил-ходил, нашел дерево с суком подходящим, лямки закинул, петлю спроворил. Сейчас, дескать, я у вас тут повешусь, будете тогда знать… Присел под деревом, закурил, задумался о жизни своей, которая не задалась, и заснул. Просыпается — глядь, а напротив него гриб стоит белый. Ну… вот такого, наверное, размера. Он на него посмотрел с удивлением, сорвал и думает: «Повеситься, это я всегда успею. Надо бы мужикам гриб показать. Они ж такого никогда небось и не видели…» И вваливается к нам в вагончик с грибом этим. «Во, — говорит, — видали?» А его долго не было, мы думали, он домой уехал.
— Ты где был-то? — спрашиваем.
— Там, — он рукой в сторону леса, — вешался.
— Охренел, что ли? — мы ему говорим. Видим же, что не шутит. Короче, налили ему еще водки, он в вагончике так опять и заснул.
А уже в конце дня мы инструменты складываем и спрашиваем его:
— Пашка, а ты на чем вешался?
— На лямках, — отвечает.
— А где они?
— Там остались.
Искали мы это место, где он их привязал, искали, так и не нашли. И он вспомнить не может.
— Ну вот, — кивнул Герман. — Так они и потерялись. А хорошие лямки были, финские.
— Герман вот тоже очень строгий был командир, — Гурский плеснул на донышко стакана водки, выпил и закурил сигарету. — У такого не забалуешь. Помню — самое начало дня, я сижу, в рабочее переодеваюсь. А он в вагончик вплывает, так это, за притолоку придерживаясь, и к зеркалу. Меня при том при всем в упор не видит. Смотрит на самого себя в зеркало и говорит, строго так: «Это что? Запой? Буду наказывать. Буду бить рублем!»
— А что… — пожал плечами Герман. — Закон один для всех.
— А барышня наша чегой-то у нас не выпивает? — посмотрел на Элис Леня. — У нас здесь все стерильно, не сомневайтеся…
— Выпьешь глоточек? — взглянул на нее Герман.
— Чуть-чуть…
— Ну вот, а то не по-людски как-то, — Леня пододвинул ей соль и помидоры. — А вы гражданина-то мучить будете или просто так закопать решили, без затей?
— Да Господь с тобой, Леня, — взглянул на него Гурский. — Может, он и так все расскажет. Мы же, чекисты, не звери.
— Ну, дело ваше, конечно. Я это к тому, что если только лишь на психику давить, так и сумерек дожидаться нечего. Сейчас все равно уж ни души, почитай, вокруг нету. А яма свободная у нас тут рядом, на четвертом участке. Я провожу.
— А? — вопросительно взглянул Александр на Германа.
— Ну… а чего тянуть-то? — тот встал со скамьи. — Только вы все здесь посидите. Мы с Леней вдвоем сходим. Если он не кольнется, мы его опять запрем. А потом, чуть погодя, уже ты, Сань, с ним побеседуешь. Иначе уже. Как бы по-хорошему. Чтобы у нас маневр был — я злой, а ты добрый. А потом опять я.
— Слушай, — улыбнулся вдруг Адашев-Гурский, — а представляешь себе, если Джеки в записке номер квартиры напутала?
— Ну так что ж…— развел руки Герман. — Тогда, значит, промашка вышла. Тоже бывает.
— И он вообще совершенно посторонний человек…
— Не думай об этом. Леня, пошли.
— А вы, Саша, здесь что — работали? — Ве-ня налил себе немного водки.
— Ниггерил. Лет десять назад. Мне во Францию съездить нужно было, а денег ни копейки. Ну, Федор меня и взял «негром». На сезон. С весны по осень. Поребрики лить, памятники ставить, оградки, то-се… Он уже тогда тут бригадиром был, еще при Палыче.
— А Палыч — это кто?
— Владимир Палыч? Ну… Он личность легендарная. Маузер. Он здесь ворон из маузера отстреливал. Это вот все было его хозяйство. Потом передел начался, он погиб. Очень мощная была личность.
— Саша, а… — смущенно взглянула на Гурского Элис. — Здесь туалет — где?
— Туалет? Не хотелось бы говорить банальности, но… здесь туалет везде. Найди кустики какие-нибудь. Или вон, между могилок. Элис тихонько вышла из вагончика. Адашев-Гурский достал сигарету, закурил и задумался.
В вагончик вернулся Герман.
— Что-то ты быстро, — взглянул на него Адашев.
— Леня там его запирает.
— Ну?
— Конечно, никакой он не «левый». У меня и сомнений-то на этот счет не было. Мы его к яме подвели, он в нее заглянул, а там вода на дне. У него ноги и подкосились. Но молчит. Я его туда скинул, а Леня засыпать стал. Ну, тут его и прорвало. «Не губите, — скулит. — Я не при чем. Они у меня комнату снимали». Приехали, мол, в четверг вечером, поздно, с лялькой какой-то. Переночевали и утром рано уехали. А ему, мол, если кому про них скажет, яйца обещали отрезать. Ну, он и запирался перед нами до последнего предела. Я ему, конечно, приложил раза по почкам, чтоб наперед дурку гнать неповадно было. Сказал, мол, не верю, что больше ничего не знает. Но он, когда я ему из ямы выползти позволил, в ногах валялся, клялся, что правду говорит. Я ему еще час времени дал на раздумье. Сказал, что потом закопаю, если не расколется. Он вроде поверил. Герман налил себе водки и выпил. В вагончик вслед за Леней вошел крепкий, широкоплечий, русоволосый молодой мужчина.
— Здорово, — протянул он руку Гурскому и взглянул на Леню. — Кто это у вас там парится?
— Привет, Федя, — Александр пожал его руку
— Да так… — Герман тоже пожал Федору руку. — Придурок один.
— Еще глупей тебя, что ли? — Федор искренне засмеялся.
— Ну, не я же в контейнере сижу, — Герман закурил сигарету.
— Не зарекайся, — Федор присел к столу. — Чего пьете? Говно какое-нибудь?
— Обижаете, уважаемый… — Леня развернул бутылку этикеткой вперед.
— «Дипломат», — чуть прищурясь, прочел Федор. — «Флагман» лучше.
— А вот не скажи, — Леня посолил помидорку. — Я тут выпил «Флагмана» давеча и чуть не отравился.
— Так нечего ведрами-то жрать.
— Ничего подобного. Бутылочку всего.
— Трехлитровую?
Возле бытовки остановился милицейский «уазик». Из него вышел сержант, посмотрел в сторону контейнера с цементом, прислушался и, поднявшись на крыльцо вагончика, вошел внутрь.
— Всем привет, — сказал он. — Кого это вы там заперли?
— Привет, — ответил ему Федор. — Кого надо, того и заперли. Воспитательная мера. В связи с производственной необходимостью. Пить будешь?
Сержант взглянул на бутылки, вздохнул и сказал:
— А то…
— Ну и наливай.
Тот налил себе полстакана водки, выпил и закусил протянутым ему помидором.
— А чего это вы вообще здесь делаете? — взглянул на него Федор.
— Да тут… Дела, короче. Служба. — Сержант дожевал помидор и вышел из вагончика.
— Ну, помогай Бог, — кивнул вслед ему Леня.
«Уазик» газанул — его водитель со скрежетом воткнул передачу, — еще раз газанул и укатил.
— Гер, помоги-ка, — Федор встал и, пройдя в дальний угол вагончика, сбросил кусок мешковины с толстой плиты из белого мрамора. — В багажник ко мне закинуть надо.
— Так мы сами и возьмем, — подошел к нему Леня. — Иди машину открывай.
Федор вышел. Герман с Леней, поднатужившись, подняли плиту, вынесли ее на улицу и подошли к открытому багажнику большого черного внедорожника.
— Присаливай помаленьку, — завел над багажником край плиты Герман.
— Пальцы смотри, — Леня осторожно опустил свой край. — Во-от… и все.
— Герка, у тебя время есть? — закрыл багажник Федор.
— А что?
— Да тут… помочь бы надо. Лень, и ты.
— А как жа я хозяйство-то брошу? — бросил взгляд на вагончик Леня.
— «Как жа», «как жа»… Кончай сейчас-то хоть придуриваться, ты же интеллигентный человек.
— Так нешто кто спорит… — улыбнулся Леня.
— Это он привык перед клиентом под деревенского косить, — обернулся к вышедшему на крыльцо бытовки Адашеву-Гурскому Федор. — Мол, придурок я, какой с меня спрос? А я тоже тут с ним на этом его дурацком языке разговариваю, и в автосервисе, на днях, чисто машинально, по инерции, прошу мне «микелировочку» забацать… Представляешь, — улыбнулся он, — стыд-то какой? На меня как на идиота смотрели.
— Далеко ехать? — поправил браслет часов Герман.
— Да не сильно. Вон, Гурский пока присмотрит.
— Уважа-аемый… — . расшаркался перед .Александром Леня. — Значится, остаетис-ся тута за старшего.
— Да полезай ты, — Федор садился за руль. — Сань, дождись нас.
— Хорошо, — кивнул Гурский и посмотрел в сторону контейнера с цементом.
27
Вечером, в начале восьмого, Петр Волков остановил свой джип возле дома, над одной из парадных которого висела портативная телекамера. Вышел из машины, подошел к той самой парадной, последовательно нажал две кнопки на панели и повернулся лицом к камере. Замок на двери, щелкнув, открылся.
Он, не торопясь, поднялся по ступеням лестницы на второй этаж, остановился у железной двери одной из квартир и, когда ту открыли, перешагнул порог.
— Здравствуйте, — негромко приветствовал его хозяин и сделал приглашающий жест рукой. — Проходите.
— Я ненадолго, — переступив порог, сказал Петр. — Мне буквально пару слов.
— Проходите, проходите, — повторил хозяин дома. — Чего в дверях-то разговоры разговаривать.
Волков прошел вслед за ним в комнату.
— Присаживайтесь. Чайку, может быть?
— Нет, спасибо, — отказался, усаживаясь в кресло, Волков. — У меня на самом деле времени не так много.
— Ну как знаете, — хозяин сел в кресло, что стояло напротив, у журнального столика, взял в руки чайную чашку вместе с блюдцем и отхлебнул глоток. — А я, с вашего позволения… Не возражаете?
— Бога ради.
— Ну? — Хозяин поднял на гостя взгляд холодных серых глаз.
— В общем, так — обнесли вас… то есть обокрали, двое. Я их взял. Один — залетный, тертый. По замазкам вроде профессионал… в решении квартирных вопросов. Ему с вашей дверью договориться — тьфу. Другой — бычара, из местных. Он этому второму только и нужен-то был потому, что город знает и у него тачка своя есть. А то тот у нас, в Питере, вообще впервые. Откинулся… освободился то есть, чуть ли не пару месяцев назад.
Но стоит за этими двумя — третий. Вот он-то как раз и есть главный. Эти — исполнители. А он не просто наводчик, он весь расклад этот спланировал и всем руководил. И деньги все… ну почти все, какую-то мелочь он им на текущие расходы отстегивал, у него хранятся. Они их еще не делили. Я его… — Волков отвернул манжет и взглянул на часы. — Я его вскорости тоже возьму. Ребята мои сейчас его отслеживают, чтобы тихонько, не привлекая внимания, упаковать.
Значит, так, далее — бабки… то есть деньги ваши, я из него вытряхну, привезу сюда, домой к вам. Я думаю… — он еще раз взглянул на часы, — сегодня еще. Ну и…
— Что?
— А… потолковать вы с ним не желаете? Хозяин отставил чашку, откинулся на спинку кресла и на минуту прикрыл глаза.
— Видите ли, Петр Сергеич… — Он вновь открыл глаза и взглянул на Волкова твердым взглядом. — Мне сказали, что могу я вам довериться. Верные люди сказали, их слово для меня много значит. Я поэтому и отвечал на ваши вопросы по ходу… так сказать, дела. Чем-то я же с вами должен был поделиться, иначе как бы вы дело-то делали? И вот сейчас еще малость открыться вынужден буду, хоть и не надо бы, но… что уж тут теперь поделаешь. Короче говоря, нет мне никакого резона толковать с этим самым… смышленым, который старший у этой шантрапы, что ко мне залезла. Но тут вот что… Я говорил вам, что деньги эти… чужие. Не мои, в общем. И если бы они вдруг вот на этой вот неделе, пока их у меня нет, понадобились бы…
— Это было бы плохо.
— Можно и так сказать, — кивнул седой головой хозяин дома, — если вам, конечно, посильней слова не подыскать. И главное, что объясниться-то можно. Все, что угодно, можно объяснить. И именно поэтому слушать никто и не станет. Кстати сказать, их у меня и сейчас еще нет. Сто процентов, что они у него?
— Ну… Сто процентов гарантии только Госстрах давал. В недавнем прошлом.
— Это ясно. Так вот. Коснись нужда в деньгах этих, а их у меня нет — уж лучше самому на себя руки наложить. Вот я и думаю… Сам ли от себя умник этот, который их к рукам прибрал, работал, или указал на меня кто? Вы меня понимаете?
— Думаете, подставить вас кто-то пытается?
— Дак… времена-то какие? Всякое на ум лезет, пока ворочаешься-то всю ночь без сна. И так ситуацию повернешь, и эдак. Ведь ничего святого в людишках не осталось.
— И вы хотите?..
— Ну а что… человек я старый, немощный. Ни за что он мне правды не скажет. Не забоится он меня. Ну а… другого кого просить, из своих же ребяток, так это… я бы и с самого начала мог, если б позора своего не опасался. Это ж ведь что получится — обратишься за помощью, а тут же и слух пойдет, мол, все, выдохся старик. На каждый-то роток платок не накинешь. И вот… если уж мне вам довериться довелось… может быть, вы бы с ним сами потолковали, а? А я уж, помимо того, что Деду вашему, ну… сверх той оплаты, вам бы — лично…
— Ну что ж делать, — Петр поднялся из кресла. — Потолкую. Только не нужно мне ничего… помимо прочего. Мне начальство жалованье платит.
— Много?
— Много не бывает. Бывает достаточно.
— А то шли бы ко мне. Очень мне такие-то вот, как вы, нужны. Мало нынче таких.
— Каких?
— Ну… которые вот так вот легко от денег отказываются.
— Спасибо, конечно, на добром слове, но…
— А вы не спешите. Подумайте. Я не тороплю. Мало ли как жизнь обернется. Я вам предложил и слова своего назад не забираю. А слово мое крепкое. Хоть и у Деда вашего спросите, если сомневаетесь.
— Зачем же.
— Подумаете?
— Хорошо, — Волков вышел в прихожую. — Да! А с этими-то двумя мне что делать? У меня своей собственной тюрьмы нет. В конце концов, это вас они обокрали, а не меня.
— А где они?
— Ребята мои пока за ними присматривают. Я их поймал, бычок этот мне ихнего старшего сдал, больше у меня к ним вопросов нет. И я им не судья. Личной обиды у меня на них нет.
— А у меня есть.
— Ваше право.
— Один, говорите, с понятиями, а другой бычок?
— Ну да.
— Ага…— вновь прикрыв глаза, хозяин что-то прокручивал в уме. — Вот что мы с вами сделаем. Тут как раз в городе у нас товарищ мой сейчас гостит. Хороший товарищ, старый и верный. Он сам из Дагестана. И у него там, в горах где-то, то ли ферма какая-то, то ли еще что, не знаю, врать не буду. Так вот этого бычка я ему и подарю. А? В хозяйстве сгодится. А тот, который при понятиях… ну что ж… по понятиям мы с ним и разберемся. Посмотрим, что за человек.
— Дело ваше.
— Вы вот что… адресочек я вам сейчас дам, вы запишите и туда, если не затруднит, их обоих и отвезите. Я сейчас позвоню, предупрежу, их там у вас с рук на руки и заберут. И… этого, третьего, который умник, когда с ним все закончите, — туда же… Хорошо?
— Как скажете.
— Ну, всего вам хорошего. Жду, значит, я вас. Сегодня.
— До свидания.
Петр вышел из квартиры, и за его спиной глухо лязгнул запор железной двери.
Он, не торопясь, поднялся по ступеням лестницы на второй этаж, остановился у железной двери одной из квартир и, когда ту открыли, перешагнул порог.
— Здравствуйте, — негромко приветствовал его хозяин и сделал приглашающий жест рукой. — Проходите.
— Я ненадолго, — переступив порог, сказал Петр. — Мне буквально пару слов.
— Проходите, проходите, — повторил хозяин дома. — Чего в дверях-то разговоры разговаривать.
Волков прошел вслед за ним в комнату.
— Присаживайтесь. Чайку, может быть?
— Нет, спасибо, — отказался, усаживаясь в кресло, Волков. — У меня на самом деле времени не так много.
— Ну как знаете, — хозяин сел в кресло, что стояло напротив, у журнального столика, взял в руки чайную чашку вместе с блюдцем и отхлебнул глоток. — А я, с вашего позволения… Не возражаете?
— Бога ради.
— Ну? — Хозяин поднял на гостя взгляд холодных серых глаз.
— В общем, так — обнесли вас… то есть обокрали, двое. Я их взял. Один — залетный, тертый. По замазкам вроде профессионал… в решении квартирных вопросов. Ему с вашей дверью договориться — тьфу. Другой — бычара, из местных. Он этому второму только и нужен-то был потому, что город знает и у него тачка своя есть. А то тот у нас, в Питере, вообще впервые. Откинулся… освободился то есть, чуть ли не пару месяцев назад.
Но стоит за этими двумя — третий. Вот он-то как раз и есть главный. Эти — исполнители. А он не просто наводчик, он весь расклад этот спланировал и всем руководил. И деньги все… ну почти все, какую-то мелочь он им на текущие расходы отстегивал, у него хранятся. Они их еще не делили. Я его… — Волков отвернул манжет и взглянул на часы. — Я его вскорости тоже возьму. Ребята мои сейчас его отслеживают, чтобы тихонько, не привлекая внимания, упаковать.
Значит, так, далее — бабки… то есть деньги ваши, я из него вытряхну, привезу сюда, домой к вам. Я думаю… — он еще раз взглянул на часы, — сегодня еще. Ну и…
— Что?
— А… потолковать вы с ним не желаете? Хозяин отставил чашку, откинулся на спинку кресла и на минуту прикрыл глаза.
— Видите ли, Петр Сергеич… — Он вновь открыл глаза и взглянул на Волкова твердым взглядом. — Мне сказали, что могу я вам довериться. Верные люди сказали, их слово для меня много значит. Я поэтому и отвечал на ваши вопросы по ходу… так сказать, дела. Чем-то я же с вами должен был поделиться, иначе как бы вы дело-то делали? И вот сейчас еще малость открыться вынужден буду, хоть и не надо бы, но… что уж тут теперь поделаешь. Короче говоря, нет мне никакого резона толковать с этим самым… смышленым, который старший у этой шантрапы, что ко мне залезла. Но тут вот что… Я говорил вам, что деньги эти… чужие. Не мои, в общем. И если бы они вдруг вот на этой вот неделе, пока их у меня нет, понадобились бы…
— Это было бы плохо.
— Можно и так сказать, — кивнул седой головой хозяин дома, — если вам, конечно, посильней слова не подыскать. И главное, что объясниться-то можно. Все, что угодно, можно объяснить. И именно поэтому слушать никто и не станет. Кстати сказать, их у меня и сейчас еще нет. Сто процентов, что они у него?
— Ну… Сто процентов гарантии только Госстрах давал. В недавнем прошлом.
— Это ясно. Так вот. Коснись нужда в деньгах этих, а их у меня нет — уж лучше самому на себя руки наложить. Вот я и думаю… Сам ли от себя умник этот, который их к рукам прибрал, работал, или указал на меня кто? Вы меня понимаете?
— Думаете, подставить вас кто-то пытается?
— Дак… времена-то какие? Всякое на ум лезет, пока ворочаешься-то всю ночь без сна. И так ситуацию повернешь, и эдак. Ведь ничего святого в людишках не осталось.
— И вы хотите?..
— Ну а что… человек я старый, немощный. Ни за что он мне правды не скажет. Не забоится он меня. Ну а… другого кого просить, из своих же ребяток, так это… я бы и с самого начала мог, если б позора своего не опасался. Это ж ведь что получится — обратишься за помощью, а тут же и слух пойдет, мол, все, выдохся старик. На каждый-то роток платок не накинешь. И вот… если уж мне вам довериться довелось… может быть, вы бы с ним сами потолковали, а? А я уж, помимо того, что Деду вашему, ну… сверх той оплаты, вам бы — лично…
— Ну что ж делать, — Петр поднялся из кресла. — Потолкую. Только не нужно мне ничего… помимо прочего. Мне начальство жалованье платит.
— Много?
— Много не бывает. Бывает достаточно.
— А то шли бы ко мне. Очень мне такие-то вот, как вы, нужны. Мало нынче таких.
— Каких?
— Ну… которые вот так вот легко от денег отказываются.
— Спасибо, конечно, на добром слове, но…
— А вы не спешите. Подумайте. Я не тороплю. Мало ли как жизнь обернется. Я вам предложил и слова своего назад не забираю. А слово мое крепкое. Хоть и у Деда вашего спросите, если сомневаетесь.
— Зачем же.
— Подумаете?
— Хорошо, — Волков вышел в прихожую. — Да! А с этими-то двумя мне что делать? У меня своей собственной тюрьмы нет. В конце концов, это вас они обокрали, а не меня.
— А где они?
— Ребята мои пока за ними присматривают. Я их поймал, бычок этот мне ихнего старшего сдал, больше у меня к ним вопросов нет. И я им не судья. Личной обиды у меня на них нет.
— А у меня есть.
— Ваше право.
— Один, говорите, с понятиями, а другой бычок?
— Ну да.
— Ага…— вновь прикрыв глаза, хозяин что-то прокручивал в уме. — Вот что мы с вами сделаем. Тут как раз в городе у нас товарищ мой сейчас гостит. Хороший товарищ, старый и верный. Он сам из Дагестана. И у него там, в горах где-то, то ли ферма какая-то, то ли еще что, не знаю, врать не буду. Так вот этого бычка я ему и подарю. А? В хозяйстве сгодится. А тот, который при понятиях… ну что ж… по понятиям мы с ним и разберемся. Посмотрим, что за человек.
— Дело ваше.
— Вы вот что… адресочек я вам сейчас дам, вы запишите и туда, если не затруднит, их обоих и отвезите. Я сейчас позвоню, предупрежу, их там у вас с рук на руки и заберут. И… этого, третьего, который умник, когда с ним все закончите, — туда же… Хорошо?
— Как скажете.
— Ну, всего вам хорошего. Жду, значит, я вас. Сегодня.
— До свидания.
Петр вышел из квартиры, и за его спиной глухо лязгнул запор железной двери.
28
Прошло достаточно много времени с того момента, когда Федор увез по каким-то своим делам Германа с Леней, и Адашев-Гурский сидел в вагончике, испытывая смешанные чувства. С одной стороны, ему уже наскучило сидеть и ждать, когда «клиент дозреет», а с другой — он, собственно, не знал, что делать дальше.
Вдруг он услышал со стороны контейнера какие-то звуки. Вышел на крыльцо, спустился по ступенькам и подошел к железной двери.
— Чего тебе? — спросил он через небольшую щель.
— Так я… это… сказать хотел… — глухо донеслось изнутри.
— Говори.
— А товарищ ваш совсем уехал?
— Тебе-то что?
— Да я… это… знаю, где они ее прячут. Выпустите меня.
— А для чего тебя выпускать?
— Я все расскажу.
— Вот и говори. Что тебе мешает?
— Я адреса не знаю, только так, зрительно. Без меня вы все равно не найдете. А показать могу.
— Ты говори, говори. Там видно будет.
— Ну… Я их, на самом деле, не знаю. Один у меня комнату снимал. А второй приезжал к нему. И вот в четверг вечером они вместе приехали. И девчонку какую-то с собой привезли и заперли. А потом утром уехали.
— Так ты это товарищу моему уже рассказывал.
— Да, но… я вроде знаю, куда они ее увезли. Они же от меня особо не таились. Я слышал, один вроде говорил, что за нее чечены денег могут дать. Но пока, мол, ее спрятать нужно. А то здесь, говорит, стремно. Они ее и увезли.
— Куда?
— На дачу одну. Я там был, они меня туда недели две назад возили, забор чинить. Денег заплатили.
— Найдешь?
— Найду. Только торопиться надо. А то они ее чеченам продадут. Тогда уж все…
— А может, уже продали?
— Может, и продали. Только вряд ли. Этот говорил, что с чеченами дело иметь… продумать все надо хорошенько, чтоб не кинули. А времени-то прошло — всего ничего. Ее еще выручить можно. Можно успеть. Только поторопиться надо.
— А тебе-то до нее какая забота?
— Я вам помогу, а вы меня отпустите… Отпустите?
— Подумаем. А что ж ты раньше молчал?
— Боялся. Они же бандиты. Убить обещали, если скажу кому-нибудь.
— Так зачем говоришь?
— Да я тут подумал… те пугают, вы грозитесь… Ну, от тех-то я, может, и спрячусь, шанс есть. А вот если вам не скажу… то и совсем у меня никакого шанса не остается. Вы же уверены почему-то, что я вас обманываю. Правильно?
— Это правильно, — кивнул Александр. — Это ты разумно рассуждаешь.
— Ну вот… а так… Они вас не ждут, ничего про вас не знают. Вы с ними справитесь.
— Двое их, говоришь?
— Да-да, двое.
— И они нас не ждут… — задумался Александр.
— Ну конечно.
— А далеко отсюда до той дачи?
— А мы где?
— На кладбище.
— Это я догадался… На каком?
— На Южном.
— Нет, отсюда как раз не очень. Это в Сиверской. По Киевскому шоссе. Может, еще успеем. Только торопиться надо.
— Ладно. Подумаем мы над твоими словами. — Адашев-Гурский ото дел от контейнера.
Подойдя к вагончику, он посмотрел на пустую кладбищенскую дорогу, по которой уехал автомобиль Федора, подошел к машине Германа, открыл дверь и заглянул. Ключи были в замке. Наклонился и вынул из-под водительского сиденья обрез. Отведя в сторону «собачку», переломил и взглянул на стволы — заряды были на месте. Вновь защелкнул и переложил обрез под правое сиденье. Затем зашел в вагончик.
— Ну вот… — Доктор Вениамин выпил из стакана водки, поморщился и, закусив колбасой, поднял взгляд на Элис. — А уши-то у него не купированные, их резать надо. А как?
— Веня, вы машину водите? — спросил его Александр.
— Честно говоря, даже и не знаю, — обернулся к нему Вениамин. — Ни разу не пробовал. А что?
— Да… тут такое дело… В общем, клиент наш раскололся. Говорит, что знает, где Жаклин прячут. Только нужно спешить, ее чеченцам могут продать.
— Как… продать? — не поняла Элис, уставившись на Гурского уж и вовсе потемневшим до невозможности взглядом и без того черных глаз.
— Как? В рабство. Как еще… Она хорошенькая? Как выглядит, нормально?
— Н-ну… нормально, — пожала она плечами.
— Вот видишь. Молоденькая, да?
— Да, — кивнула Элис.
— Будет жить где-нибудь в горном селении. По хозяйству помогать, за скотом присматривать. Хозяева ее продавать будут время от времени друг другу, когда одним поднадоест, другие купят. Ну а, может быть, за нее и выкуп потребуют — миллион баксов, например. Это если повезет. Потому что дело это, с выкупом, рисковое. Как еще обернется. Может, Штаты за ней Шестой флот в горы двинут. Кому это надо? Хлопотно. Воевать еще с ними. Проще девку по ее прямому назначению использовать.
— Саша, надо что-то делать… — покачал головой Вениамин.
— Нет у меня прав, — Гурский раздраженно закурил сигарету. — И не было никогда. И водить я толком не умею.
— Как? — недоуменно уставилась на него Элис. — Почему?
— Потому что у меня и машины-то никогда не было. Зачем мне машина? Я пешком хожу с удовольствием. Или на такси. Или на поезде… если далеко.
— А если очень далеко? — спросил Веня.
— Тогда на аэроплане. Но летаю я только пьяным.
— Почему?
— Акрофобия. Высотобоязнь.
— Поехали, — встала со скамьи Элис. — Мой права… американский, здесь можно?
Гурский скептически посмотрел на нее, подумал, вздохнул и произнес:
— А деньги у тебя с собой есть «американский»?
— Да, — кивнула она. — Не совсем много, но…
— Ладно, у меня русские есть. Откупимся, коснись чего.
Элис решительно двинулась к выходу из вагончика. Доктор Вениамин с сожалением взглянул на остающуюся водку, поднялся и неуверенными шагами направился вслед за ней. Ада-шев-Гурский протянул руку, снял с гвоздика, вбитого над небольшим окошком, ключи, вышел на улицу и, подойдя к контейнеру, стал отпирать замок.
— Сразу тебя предупреждаю, — говорил он мужику через дверь, — если по дороге ты к ментам попробуешь сунуться, то только хуже для тебя получится. Может, ты мне и наврал что-то, но все равно в этом деле замазан, это явно. Девчонка успела из твоего окна записку выкинуть, а в ней она говорит, что ее в твоей квартире удерживают и чтобы об этом нам сообщили. Бумажку нам передали, поэтому мы к тебе и приехали. И записка эта для ментов — вещдок в деле о похищении человека. Тебе понятно? А сама барышня — американская гражданка. Так что если ты мне не поможешь и с ней что-нибудь случится… Менты тебе не спасение никакое, а даже наоборот. На них начальство так насядет, что они для того, чтобы собственную жопу прикрыть, тебя просто наизнанку вывернут. Мало не покажется. Понял меня? — Александр распахнул дверь.
— Понял, — кивнул узник, моргая запорошенными цементной пылью глазами.
— Вот и хорошо. Пошли. — Гурский подтолкнул его в сторону белой «восьмерки».
— Держи, — протянул Александр ключи стоящему с саквояжем в руках возле крыльца Вене. — Запри контейнер и… приглядывай тут. За старшего остаесся.
— А когда ребята вернутся, что им сказать? Куда ехать-то? — Доктор взял ключи.
— А мы все равно адреса не знаем. Он говорит, что в Сиверской где-то. А дальше — только визуально. Так что не найдут они нас, не надо никуда ехать. Пусть Герка домой возвращается. Будет у телефона, на связи, мало ли что… А мы сами. Их там двое всего, да и не ждут они нас.
Вдруг он услышал со стороны контейнера какие-то звуки. Вышел на крыльцо, спустился по ступенькам и подошел к железной двери.
— Чего тебе? — спросил он через небольшую щель.
— Так я… это… сказать хотел… — глухо донеслось изнутри.
— Говори.
— А товарищ ваш совсем уехал?
— Тебе-то что?
— Да я… это… знаю, где они ее прячут. Выпустите меня.
— А для чего тебя выпускать?
— Я все расскажу.
— Вот и говори. Что тебе мешает?
— Я адреса не знаю, только так, зрительно. Без меня вы все равно не найдете. А показать могу.
— Ты говори, говори. Там видно будет.
— Ну… Я их, на самом деле, не знаю. Один у меня комнату снимал. А второй приезжал к нему. И вот в четверг вечером они вместе приехали. И девчонку какую-то с собой привезли и заперли. А потом утром уехали.
— Так ты это товарищу моему уже рассказывал.
— Да, но… я вроде знаю, куда они ее увезли. Они же от меня особо не таились. Я слышал, один вроде говорил, что за нее чечены денег могут дать. Но пока, мол, ее спрятать нужно. А то здесь, говорит, стремно. Они ее и увезли.
— Куда?
— На дачу одну. Я там был, они меня туда недели две назад возили, забор чинить. Денег заплатили.
— Найдешь?
— Найду. Только торопиться надо. А то они ее чеченам продадут. Тогда уж все…
— А может, уже продали?
— Может, и продали. Только вряд ли. Этот говорил, что с чеченами дело иметь… продумать все надо хорошенько, чтоб не кинули. А времени-то прошло — всего ничего. Ее еще выручить можно. Можно успеть. Только поторопиться надо.
— А тебе-то до нее какая забота?
— Я вам помогу, а вы меня отпустите… Отпустите?
— Подумаем. А что ж ты раньше молчал?
— Боялся. Они же бандиты. Убить обещали, если скажу кому-нибудь.
— Так зачем говоришь?
— Да я тут подумал… те пугают, вы грозитесь… Ну, от тех-то я, может, и спрячусь, шанс есть. А вот если вам не скажу… то и совсем у меня никакого шанса не остается. Вы же уверены почему-то, что я вас обманываю. Правильно?
— Это правильно, — кивнул Александр. — Это ты разумно рассуждаешь.
— Ну вот… а так… Они вас не ждут, ничего про вас не знают. Вы с ними справитесь.
— Двое их, говоришь?
— Да-да, двое.
— И они нас не ждут… — задумался Александр.
— Ну конечно.
— А далеко отсюда до той дачи?
— А мы где?
— На кладбище.
— Это я догадался… На каком?
— На Южном.
— Нет, отсюда как раз не очень. Это в Сиверской. По Киевскому шоссе. Может, еще успеем. Только торопиться надо.
— Ладно. Подумаем мы над твоими словами. — Адашев-Гурский ото дел от контейнера.
Подойдя к вагончику, он посмотрел на пустую кладбищенскую дорогу, по которой уехал автомобиль Федора, подошел к машине Германа, открыл дверь и заглянул. Ключи были в замке. Наклонился и вынул из-под водительского сиденья обрез. Отведя в сторону «собачку», переломил и взглянул на стволы — заряды были на месте. Вновь защелкнул и переложил обрез под правое сиденье. Затем зашел в вагончик.
— Ну вот… — Доктор Вениамин выпил из стакана водки, поморщился и, закусив колбасой, поднял взгляд на Элис. — А уши-то у него не купированные, их резать надо. А как?
— Веня, вы машину водите? — спросил его Александр.
— Честно говоря, даже и не знаю, — обернулся к нему Вениамин. — Ни разу не пробовал. А что?
— Да… тут такое дело… В общем, клиент наш раскололся. Говорит, что знает, где Жаклин прячут. Только нужно спешить, ее чеченцам могут продать.
— Как… продать? — не поняла Элис, уставившись на Гурского уж и вовсе потемневшим до невозможности взглядом и без того черных глаз.
— Как? В рабство. Как еще… Она хорошенькая? Как выглядит, нормально?
— Н-ну… нормально, — пожала она плечами.
— Вот видишь. Молоденькая, да?
— Да, — кивнула Элис.
— Будет жить где-нибудь в горном селении. По хозяйству помогать, за скотом присматривать. Хозяева ее продавать будут время от времени друг другу, когда одним поднадоест, другие купят. Ну а, может быть, за нее и выкуп потребуют — миллион баксов, например. Это если повезет. Потому что дело это, с выкупом, рисковое. Как еще обернется. Может, Штаты за ней Шестой флот в горы двинут. Кому это надо? Хлопотно. Воевать еще с ними. Проще девку по ее прямому назначению использовать.
— Саша, надо что-то делать… — покачал головой Вениамин.
— Нет у меня прав, — Гурский раздраженно закурил сигарету. — И не было никогда. И водить я толком не умею.
— Как? — недоуменно уставилась на него Элис. — Почему?
— Потому что у меня и машины-то никогда не было. Зачем мне машина? Я пешком хожу с удовольствием. Или на такси. Или на поезде… если далеко.
— А если очень далеко? — спросил Веня.
— Тогда на аэроплане. Но летаю я только пьяным.
— Почему?
— Акрофобия. Высотобоязнь.
— Поехали, — встала со скамьи Элис. — Мой права… американский, здесь можно?
Гурский скептически посмотрел на нее, подумал, вздохнул и произнес:
— А деньги у тебя с собой есть «американский»?
— Да, — кивнула она. — Не совсем много, но…
— Ладно, у меня русские есть. Откупимся, коснись чего.
Элис решительно двинулась к выходу из вагончика. Доктор Вениамин с сожалением взглянул на остающуюся водку, поднялся и неуверенными шагами направился вслед за ней. Ада-шев-Гурский протянул руку, снял с гвоздика, вбитого над небольшим окошком, ключи, вышел на улицу и, подойдя к контейнеру, стал отпирать замок.
— Сразу тебя предупреждаю, — говорил он мужику через дверь, — если по дороге ты к ментам попробуешь сунуться, то только хуже для тебя получится. Может, ты мне и наврал что-то, но все равно в этом деле замазан, это явно. Девчонка успела из твоего окна записку выкинуть, а в ней она говорит, что ее в твоей квартире удерживают и чтобы об этом нам сообщили. Бумажку нам передали, поэтому мы к тебе и приехали. И записка эта для ментов — вещдок в деле о похищении человека. Тебе понятно? А сама барышня — американская гражданка. Так что если ты мне не поможешь и с ней что-нибудь случится… Менты тебе не спасение никакое, а даже наоборот. На них начальство так насядет, что они для того, чтобы собственную жопу прикрыть, тебя просто наизнанку вывернут. Мало не покажется. Понял меня? — Александр распахнул дверь.
— Понял, — кивнул узник, моргая запорошенными цементной пылью глазами.
— Вот и хорошо. Пошли. — Гурский подтолкнул его в сторону белой «восьмерки».
— Держи, — протянул Александр ключи стоящему с саквояжем в руках возле крыльца Вене. — Запри контейнер и… приглядывай тут. За старшего остаесся.
— А когда ребята вернутся, что им сказать? Куда ехать-то? — Доктор взял ключи.
— А мы все равно адреса не знаем. Он говорит, что в Сиверской где-то. А дальше — только визуально. Так что не найдут они нас, не надо никуда ехать. Пусть Герка домой возвращается. Будет у телефона, на связи, мало ли что… А мы сами. Их там двое всего, да и не ждут они нас.