Страница:
Кстати, новгородские церковные иерархи в свое время, если можно так выразиться, идеологически окормляли тамошних сепаратистов. Еще в начале XV в. они организовали целую серию «чудес» и «видений», которые были направлены на прославление «древней и самобытной новгородской особости». При Иване III даже пытались отделить новгородскую церковь от общерусской: как ни в чем не бывало отправили гонцов к «латинцу» королю Казимиру, прося, чтобы именно он назначил им митрополита из находившейся под юрисдикцией польской короны западнорусской православной епархии. В новгородских церквах то икона Богородицы «роняла слезы», то кровь выступала на гробах прежних новгородских митрополитов - а потом появлялись духовные лица и сноровисто толковали эти чудеса и знамения в том смысле, что слушать надо не Москву, а Казимира.
Но вышло так, что противник этой идеи сыскался на самом верху - новгородский архиепископ Феофил с Москвой рвать не захотел и «под латинца» не перешел. В бою на реке Шелони личный полк архиепископа воевать против московской рати отказался. Потом Феофил, правда, ввязался в московские интриги, за что Иваном III был смещен и отправлен в монастырь.
Ничего уникального - то же самое наблюдалось во всех европейских странах. Католические иерархи частенько лезли в большую политику, за что порой получали серьезные неприятности. Не за веру страдали от «тиранов» иные князья церкви, что католические, что православные, а мешались в дела, которыми им по сану и увлекаться бы не следовало.
Однако из книги в книгу кочует история про то, как благочестивый митрополит Филипп взялся обличать в голос ужасы опричнины, за что «безумный тиран» Грозный с ним и разделался…
Давайте сменим тему. В книге о Грозном никак нельзя обойти молчанием столь загадочную и увлекательную историю, как поиски знаменитой библиотеки Ивана Грозного, якобы таившей в себе невероятные книжные редкости. Ищут эту библиотеку уже около ста лет, время от времени средства массовой информации о ней вновь вспоминают, когда нет под рукой иных звонких сенсаций…
Но возникает вопрос: можно ли найти то, чего никогда и не существовало?
Глава двенадцатая
Главная ошибка тех, кто рассчитывает отыскать все же пресловутую «библиотеку Ивана Грозного», в том, что они, собственно говоря, ищут не библиотеку, то есть энное количество книг, собранных вместе, а некое собрание уникумов, которое якобы у Грозного имелось…
Но давайте по порядку. Кто первым поднял волну, известно достоверно. В 1827 г. Николай I дал разрешение изучать в Московской патриаршей библиотеке древние рукописи российскому немцу из города Дерпта, профессору правоведения и заядлому библиофилу Клоссиусу. Получив высочайшее соизволение и даже некоторые денежные суммы, обстоятельный немец четыре года работал в книгохранилищах: не только в Москве и Петербурге, но и в Новгороде, Пскове и Киеве.
Он-то и обнаружил, что в некоторых старинных описях упоминаются сочинения античных авторов, которые во всем мире считаются утраченными. Интрига завязывалась…
Источник, из которого на Русь попали ценнейшие манускрипты, считался превосходно известным: в 1493 г. великий князь Иван III женился на Софье (Зое) Палеолог, дочери Фомы Палеолога, брата последнего византийского императора. Сам император погиб при штурме турками Константинополя, а Фома, занимавший пост правителя в одном из регионов, успел покинуть страну, мало того, увез с собой огромное количество древних книг, которые Софья потом и привезла в Москву.
Библиотека эта перешла к Василию III, о чем сообщал ученый монах Максим Грек. Ну а что же с ней стало потом?
Ответ Клоссиус обнаружил в старой «Ливонской хронике», написанной в XVI в. бывшим рижским бургомистром Ниенштедтом, после всех ливонских пертурбаций оставшимся не у дел…
Хроника гласит: после взятия Дерпта Иван Грозный переселил в Россию немало ливонцев. Среди них оказался и пастор Иоганн Веттерман, сумевший познакомиться с царем и произвести на него хорошее впечатление своей книжной ученостью. Как человеку понимающему, Грозный показал пастору свою «либерею», как тогда именовались библиотеки. Хранилась она в подвалах под Кремлем и состояла из латинских, древнегреческих и древнееврейских книг, полученных некогда в дар от константинопольского патриарха.
Потом Веттермана позвали к себе три весьма высокопоставленных деятеля: один из ближайших советников царя дьяк Щелкалов, казначей Фуников и печатник (это не типографщик, а хранитель большой государственной печати) Висковатый. И предложили, чтобы Веттерман еще с несколькими учеными немцами перевел для царя одну из книг.
Условия для работы предлагали хорошие - хоромы, еда и питье, жалованье, почет… Однако Веттерман и другие немцы отказались: испугались, что одной книгой дело не ограничится и Грозный, любитель книжной словесности, еще, чего доброго, заставит их перетолмачивать всю библиотеку и придется до конца жизни просидеть в Москве.
И потому немцы стали уверять, что люди они не такие уж образованные, как о том царю наболтали, языки знают исключительно со словарем, а потому не справятся. Царю лучше подыскать кого-нибудь поученее.
Самое смешное, что именно того же опасалась троица сановников: что царь заставит их до конца жизни приглядывать за переводчиками - а оно им надо? Вельможи отправились к царю и уверили его, что немцы в самом деле какие-то малограмотные, серьезное дело им поручать нельзя и проще всего отправить их восвояси, чтобы не вводили казну в лишние расходы. Царь их послушался.
(Тут в нашей истории появляется первая неувязка, одна из превеликого множества. В «Сказании» о Максиме Греке утверждалось, что библиотеку привезла Софья Палеолог, а в «Ливонской хронике» - что она получена от патриарха константинопольского. Веттерман уверял, что подвал с библиотекой впервые за последние сто лет отперли для него, - но тогда каким образом книги мог увидеть Максим Грек, почти современник Веттермана!
Клоссиус этими неувязками не особенно заморачивался. Напав на след, он шел по нему целеустремленно, как хорошая гончая. И вскоре наткнулся на сущую бомбу: так называемый список Дабелова. Немецкий юрист из Мекленбург-Шверинского герцогства барон Христофор Христиан фон Дабелов (фамилия недвусмысленно указывает на славянские корни, таких дворян в Германии было немало, известен даже фон Белов) был за несколько лет до Клоссиуса зван читать в Дерптском университете курс лекций по гражданскому праву. Барон-юрист писал большую книгу по истории Ливонского права, а потому письменно просил архивы прибалтийских городов присылать ему старинные документы. Архивисты пошли навстречу, посылая не только то, что касалось юриспруденции, но вообще все старинные рукописи, какие имелись…
Сокровище поступило из маленького городка Пярну. Два пожелтевших от времени листа, список книг, составленный неким безымянным немецким пастором, допущенным «русским царем» в библиотеку и даже переложившим две книги на русский.
Это была бомба! Пастор писал, что в царской библиотеке насчитывалось не менее восьмисот рукописей, которые он частью купил, частью получил в дар. Но главное, имена, имена и названия!
«Ливиевы истории, которые я должен был перевести. У всякого понимающего человека начинала кружиться голова: из ста сорока томов трудов древнеримского историка Тита Ливия сохранилось лишь тридцать пять. БЫТЬ МОЖЕТ, В БИБЛИОТЕКЕ Грозного сыщутся недостающие, хоть сколько-нибудь?!»
Цицеронова книга «Де република» и восемь книг «Историарум»…
Тут уже не голова кружилась, а дыханье в зобу спирало! От шеститомной цицероновой «Републики» остался только маленький кусочек, а восьмитомный «Историарум» до нашего времени не дошел вообще…
«Тацитовы истории»… Из двенадцатитомного труда римского историка Тацита сохранилось четыре с небольшим тома.
«Оратории и поэмы Кальвуса»… Означенный поэт был современником Цицерона, но от его работ не сохранилось ни строчки.
И еще несколько десятков названий, от которых Дабелов приходил в экстаз: что ни возьми, либо безвозвратно утрачено, либо сохранилось в качестве жалких фрагментов… Бомба!
Дабелов снял копию с этого списка и опубликовал статью. Однако бомба не рванула: иностранные ученые отчего-то дружно… как бы это поделикатнее… засомневались в подлинности списка. Разобиженный Дабелов оставил библиофильские изыскания и целиком сосредоточился на юриспруденции.
А через несколько лет к нему ворвался Клоссиус и вопреки хваленой немецкой невозмутимости насел, как крыловский медведь из басни на крестьянина: где оригинал списка? Оригинал где, доннерветтер? Событие мирового значения… бесценные книги… где оригинал?
Дабелов пожимал плечами: он, мол, давным-давно отправил оригинал назад в Пярну. Клоссиус рвал и метал: ну как так можно было - отослать назад бесценный документ? Но поправить уже ничего было нельзя. Клоссиус, как любой на его месте, помчался в Пярну, подгоняя кучера матом и подзатыльниками.
Однако старенький пярнский архивариус разводил руками: он не помнил, куда подевались эти самые старинные бумаги - и, кроме того, клялся, что никакого «списка» в глаза не видел, хотя знает все рукописи своего архива… Ну не видел такого списка, и все тут!
Клоссиус вернулся несолоно хлебавши. И принялся искать книжные сокровища по всем русским книгохранилищам, какие только существовали. Продолжалось это семь лет. Ни следа уникальных книг так и не обнаружилось, и Клоссиус с болью в сердце признал свое поражение. В статье, подводившей итоги напрасных поисков, он написал с горечью: «Если библиотека и была взята царем в слободу (Александровскую. - А. Б.), то она погибла во время смятений при Лжедмитрииях, или, может быть, при страшном пожаре Москвы в 1626 г.». И навсегда оставил надежду отыскать библиотеку, чем более не занимался. На несколько десятков лет воцарилась тишина, о «либерее» Грозного, содержавшей бесценные сокровища, начали забывать.
Вновь интерес к ней вспыхнул только в последнем десятилетии XIX в. В 1893 г. видный историк Н. П.Лихачев сделал доклад в Обществе любителей древней письменности. К Клоссиусу он не высказывал никаких претензий - не за что было, а вот в научной честности Дабелова сомневался. Точнее говоря, Дабелову он не верил ни на копейку, считая, что вся эта история выглядит крайне подозрительно: во-первых, настораживает, что некоторые сведения Дабелова удивительным образом совпадают с публикациями в зарубежной научной литературе - сначала за границей подробно изучили эту тему, а уж потом появилась статья Дабелова…
Во-вторых, странным выглядит поведение Дабелова, преспокойно отославшего бесценный документ назад в провинциальный архив, вместо того чтобы гордо предъявить научному миру. Элементарная добросовестность требовала «список пастора» показать серьезным историкам. И наконец, не странно ли, что архивариус из Пярну категорически отрицал, что в его учреждении вообще имелся такой документ?
В-третьих, настораживало, что Дабелов «забыл» имя пастора: оказалось, пастор был вовсе не безымянным, он подписал свои бумаги, вот только Дабелов его фамилию забыл, не записал по рассеянности… Лихачев писал прямо: «Самая забывчивость Дабелова относительно имени пастора с скептической точки зрения объясняется осторожностью человека, знакомого с тщательностью, с которой немцы разрабатывали свою историю: у немцев и пасторы XVI столетия могли оказаться на счету».
Словом, вывод следовал неутешительный: «список пастора» с перечислением уникальных книг, якобы сохранившихся в библиотеке Грозного, - измышленная Дабеловым подделка…
Другой видный историк того времени, С. А. Белокуров, известный тем, что в своих работах часто и много полемизировал с Лихачевым, на сей раз полностью соглашался со своим постоянным оппонентом. Он тоже считал «список пастора» подделкой Дабелова, более того, развивая тему, привел ряд новых аргументов в пользу именно такой точки зрения: из «записок пастора», строго говоря, вообще непонятно, о котором именно русском царе идет речь. Ни имен, ни подробностей. «Записка» составлена так неопределенно, что ее можно отнести и к шестнадцатому веку, и даже к восемнадцатому…
Правда, Белокуров проявил больше великодушия, чем Лихачев: он допускал, что Дабелов не был фальсификатором, а оказался введен в заблуждение «неизвестным лицом». Но главный вывод был тот же: «список пастора» фальшивка. Нет ни малейших доказательств, что в «либерее» Грозного имелись перечисляемые сокровища.
Белокуров обратился к прибалтийским ученым. Те предприняли обширные поиски с привлечением средств массовой информации - но никаких следов «записок пастора» не обнаружили. Мало того, в ходе поисков обнаружились еще более пикантные сведения: оказалось, что еще в 1776 г. библиотекарь русской Императорской Академии наук Бак-мейстер подвергал сомнению и подлинность рассказа пастора Веттермана…
А кроме того, обнаружилось, что и Клоссиус в свое время увлеченно дополнял известные ему сведения плодами собственной фантазии: хотя из «списка», как только что говорилось, невозможно понять, с каким именно царем имел дело «пастор», Клоссиус без всяких на то оснований решил, что это был Василий III… И корыстные мотивы у Клоссиуса имелись: «список Дабелова» он использовал, чтобы добиться от царя разрешения на осмотр русских книгохранилищ и написать капитальный труд, который должен прогреметь. Так что, если Клоссиус и сомневался в подлинности дабеловского документа, то сомнений вслух не высказывал…
После выступлений Белокурова и Забелина ученый мир, в общем, не пришел к единому мнению. Одни соглашались, что «записка пастора» - подделка, другие в ее подлинность верили. Одни считали, что библиотека Грозного - в которой не было никаких уникумов - сгорела во время многочисленных московских пожаров (вариант: уникумы были, но тоже сгорели), другие - что она (опять-таки без всяких уникумов) естественным образом оказалась разрозненной и книги «расползлись» по самым разным учреждениям, где большая их часть пребывает и поныне.
Немногочисленные сторонники гипотезы о библиотеке, и посейчас покоящейся в каком-то подземном тайнике, вспоминали о широко известной в свое время истории, когда по велению Петра I не один год искали загадочные кремлевские подземелья.
История такова. В 1724 г. некий Конон Осипов, бывший пономарь одной из московских церквей, подал обширное «доношение», в котором уверял, будто «есть в Москве под Кремлем-городом тайник, а в том тайнике есть две палаты, полны наставлены сундуками… а те палаты за великою укрепою: у тех палат двери железные, поперек цепи в кольца преогромные, замки вислые, превеликие, печати на проволоке свинцовые, а у тех палат по одному окошку, и в них решетки без затворов… а ныне тот тайник завален землею, за неведением».
Эти сведения якобы по дружбе Осипову поведал некий дьяк Макарьев, которого еще царевна Софья в свое время посылала исследовать кремлевские подземелья. Дьяк вроде бы отыскал подземный ход, дошел по нему до помянутых «палат», заглядывал через решетку и видел сундуки, которыми комнаты уставлены были до потолка. Однако Софья, которой дьяк доложил о результатах поисков, отчего-то совершенно не заинтересовалась тайником и приказала в те подземелья больше не ходить.
Прошением заинтересовался сам Петр и быстро отдал приказ: искать! Московскому губернатору был отправлен на этот счет сенатский указ, подписанный людьми не последними - князьями Репниным и Юсуповым, графами Апраксиным и Толстым.
Получив столь грозную бумагу, московские власти без промедления взялись за дело. По сохранившимся документам, на земляные работы в Кремле было истрачено пятьдесят один рубль шесть копеек - по тем временам сумма солидная. Однако продолжавшиеся долго раскопки ни к чему не привели. Вроде бы и наткнулись на вход в некое подземелье, но продвинуться по нему не смогли (Забелин предполагал, что тогда наткнулись не на ведущий в «тайник» подземный ход, а на остатки потайного колодца для добывания воды из Неглинки, построенного еще при Иване III, - подобные потайные колодцы в крепостях и замках издавна устраивали во всем мире).
Потом умер Петр, а его наследники тайником уже не интересовались. Однако неугомонный пономарь уже в 1734 г. подал на высочайшее имя новое прошение: в нем он повторял прежнюю историю о дьяке и тайнике, но ни словечком не упоминал, что десять лет назад поиски уже проводились, но безуспешно.
В чем был интерес Осипова, понять нетрудно: пока шли поиски, он в качестве главного эксперта получал неплохое содержание - а поскольку жил бедно, то собрался на сей раз какое-то время прокормиться уже за счет государыни Анны Иоанновны.
Самое интересное, что точного места пономарь не указывал, а называл целых четыре: у Тайницких ворот; у Константиновской пороховой палаты; под лестницей церкви Иоанна Спасителя; поперек дороги от Ямской конторы до Коллегии иностранных дел.
Тем не менее и в этот раз Сенат распорядился начать поиски. Для надежности копать взялись не в четырех указанных местах, а в пяти. Однако, хотя старательно рылись две недели, ничего не нашли: «И той работы было не мало, но токмо поклажи никакой не отыскал».
Работы прекратили, справедливо сомневаясь в их пользе. К тому времени кто-то добросовестный поинтересовался Осиповым и быстро обнаружил, что пономарь, во-первых, злостный неплательщик налогов, а во-вторых, что гораздо существеннее, он, сукин кот, скрыл, что десять лет назад уже обращался в Сенат, что тогда же велись безрезультатные поиски, стоившие казне немалых денег.
Осипова постановлено было подвергнуть наказанию - какому именно, не указывается, но, скорее всего, зная нравы того времени, можно утверждать, что пономарь был дран плетьми… На том история и закончилась - для восемнадцатого века.
В конце девятнадцатого, после шумной дискуссии о дабеловском списке и библиотеке Грозного, директор Исторического музея князь Щербатов предпринял попытку пройти по следам жуликоватого пономаря Осипова. Очень уж заманчивым выглядело описание тайника. Что бы ни было в загадочных сундуках - царская библиотека, архивы или драгоценности, - при удаче был шанс найти что-то серьезное: ради пустяка никто бы такой тайник под Кремлем не заводил…
Щербатов добился разрешения на раскопки в Кремле. По устоявшейся традиции успехом они не увенчались. Нашли несколько старинных подземных ходов, парочку подземных комнат - но заваленных землей и мусором. После этого поиски прекратили.
Подводя итоги, «Журнал министерства народного просвещения» в 1899 г., на исходе века, писал: «После подробного и обстоятельного исследования Белокурова вопрос о царской библиотеке может считаться исчерпанным. Отыскивать следы мнимых рукописных сокровищ Ивана IV станет только ученый, обладающий беспочвенным воображением и не доверяющий исторической критике».
Поскольку свято место пусто не бывает, довольно быстро именно такой ученый (впрочем, это слово следовало бы взять в кавычки) выпрыгнул, как чертик из коробочки. Он не добился ровным счетом ничего, но производил невероятный шум на протяжении долгих десятилетий…
Более сорока лет этот субъект, практически ничего не сделавший в исторической науке, будоражил умы и стал даже героем известного приключенческого романа, которым многие, в том числе и автор этих строк, зачитывались в детстве…
Будем знакомы: Игнатий Яковлевич Стеллецкий. Сын сельского учителя (имевшего, впрочем, личное дворянство). Поступил учиться в Киевскую духовную академию. Во время учебы как раз и заразился двумя маниями: во-первых, горячей любовью ко всем и всяческим подземельям, во-вторых, стремлением отыскать что-нибудь эдакое. Неважно что, но эдакое. Чтоб весь ученый мир вздрогнул!
По Киеву давным-давно ходили мифы, что легендарные варяги Аскольд и Дир, перед тем как отправиться в поход на Царьград, закопали где-то в пещерах под Киевом все свои сокровища, награбленные в Европе, - несколько возов драгоценностей. Первым «археологическим свершением» юного студента стали поиски этого клада. Безуспешные.
Потом Стеллецкий столь же старательно искал «клад гетмана Мазепы», якобы перед бегством последнего к шведам замурованный в подвале гетманской столицы Батурина. С тем же успехом.
Несмотря на кладоискательские дела, наш герой все же ухитрился закончить академию и был отправлен в Палестину в качестве инспектора тамошней православной духовной миссии «Палестинского общества». Толковой работы от новоиспеченного инспектора не дождались: в Палестине имелась масса древних подземелий, по которым Стеллецкий увлеченно лазал несколько лет - опять-таки без малейших результатов для науки. Вернувшись из Палестины, он уже твердо знал, что его призвание - археология. И закончил Московский археологический институт. Надо отдать Игнатию Яковлевичу должное: он был человеком дьявольски энергичным, работоспособность его превосходила все границы, он владел многими языками и начитан был невероятно. Вот только все эти достоинства оказались посвящены пустой гонке за миражом, призраком…
Все, что он делал после окончания Археологического института, выглядит как-то… пустенько. Вел там и сям раскопки, ничем путным не завершившиеся. Защитил диссертацию касаемо одного из тех узкоспециальных вопросов, что интересуют лишь кучку таких же узких специалистов.
И заболел «библиотекой Ивана Грозного», в которую поверил фанатично, слепо - как другие влюбляются насмерть в роковых красавиц. Воображение у него было буйное, фантазия - неукротимая…
Очень быстро Стеллецкий, презрительно игнорируя «консерваторов», вроде Белокурова, Забелина и иже с ними, разработал собственную гипотезу «либереи». О чем писал подробно - и эти писания оставляют удручающее впечатление…
Однажды твердо приняв за незыблемую аксиому, что библиотека была, Стеллецкий принялся подгонять под свою версию абсолютно все и вся. Легкомысленно выражаясь, если исторические факты и исторические персоны отказывались в его версию укладываться, Игнатий Яковлевич их туда загонял коленом, как они ни пищали и ни упирались…
Словно шурупы молотком вколачивал с бодрой песней: «Раззудись, плечо, размахнись, рука!»
Свою неистовую любовь к книжным древностям он, не особенно и задумываясь, перенес на Фому Палеолога и его дочь Зою-Софью. По Стеллецкому, Фома, когда империя рушилась под ударами турок, только тем и занимался, что спасал исключительно книги из императорской библиотеки, забыв обо всем остальном (чему, в общем, нет никаких исторических подтверждений).
Вот типичный образец рассуждений Стеллецкого. Документально подтверждено, что, прибыв в Рим из рухнувшей империи, Фома привез с собой семьдесят повозок с какими-то ящиками. Стеллецкий: «Очевидцы полагали, что это сундуки с царским добром. А на самом деле это были ящики с драгоценным грузом: с книгами и рукописями византийской царской и патриаршей библиотек!»
Повторяю: нет ни малейших документальных подтверждений тому, что в поклаже Фомы была хотя бы одна-единственная книга. Но Стеллецкий знал лучше, чем тупые «очевидцы». Логика (точнее, не побоимся этого слова, навязчивая идея) была проста: что спасал бы сам Стеллецкий, окажись он на месте Фомы? Книги, естественно! Значит, и Фома, наплевав на презренный металл, только книги и спасал!
И далее он продолжал в том же духе: что он сам делал бы на месте царевны Зои после смерти ее отца? Книги берег бы, как зеницу ока! Значит, так Зоя и поступала. Стеллецкий сплел сказочку, по красочности не уступавшую «Тысячи и одной ночи»: по его утверждениям, Зоя для того и согласилась выйти замуж за Ивана III, чтобы спасти бесценные книжные сокровища, увезти их из беспокойной Европы на край света, в русские снега, в безопасное местечко. Летописи упоминают, что Зоя прибыла в Москву с обозом - следовательно, там и были книги! А что ж еще, по-вашему?
Совершенно по «Золотому теленку»: гири, Шура, золотые! Почему? А какие же они еще, по-вашему?
И ведь это, господи ты боже мой, высказывалось всерьез… Великий князь пригласил в Москву итальянских зодчих и велел построить ему каменные здания? Так это он в первую очередь заботился о том, чтобы уберечь от пожаров бесценную библиотеку! Почему об этом ни словом не упоминается ни в русских, ни в иностранных источниках? Вы что, дети малые? Секретность следовало блюсти!
Да и главный итальянский зодчий Аристотель Фиораванти, по Стеллецкому, в Москву поехал исключительно затем, чтобы построить подземные тайники для уникальной библиотеки. Почему об этом обстоятельстве никогда в жизни не упоминал ни сам Фиораванти, ни те, кто о нем писал? Потому что итальянец умел хранить тайны! Фиораванти строил в Кремле грандиозный Успенский собор? Исключительно для отвода глаз, чтобы отвлечь внимание от своей настоящей миссии: оборудования подземного тайника…
Но вышло так, что противник этой идеи сыскался на самом верху - новгородский архиепископ Феофил с Москвой рвать не захотел и «под латинца» не перешел. В бою на реке Шелони личный полк архиепископа воевать против московской рати отказался. Потом Феофил, правда, ввязался в московские интриги, за что Иваном III был смещен и отправлен в монастырь.
Ничего уникального - то же самое наблюдалось во всех европейских странах. Католические иерархи частенько лезли в большую политику, за что порой получали серьезные неприятности. Не за веру страдали от «тиранов» иные князья церкви, что католические, что православные, а мешались в дела, которыми им по сану и увлекаться бы не следовало.
Однако из книги в книгу кочует история про то, как благочестивый митрополит Филипп взялся обличать в голос ужасы опричнины, за что «безумный тиран» Грозный с ним и разделался…
Давайте сменим тему. В книге о Грозном никак нельзя обойти молчанием столь загадочную и увлекательную историю, как поиски знаменитой библиотеки Ивана Грозного, якобы таившей в себе невероятные книжные редкости. Ищут эту библиотеку уже около ста лет, время от времени средства массовой информации о ней вновь вспоминают, когда нет под рукой иных звонких сенсаций…
Но возникает вопрос: можно ли найти то, чего никогда и не существовало?
Глава двенадцатая
МИРАЖИ И ФАНАТИКИ
Главная ошибка тех, кто рассчитывает отыскать все же пресловутую «библиотеку Ивана Грозного», в том, что они, собственно говоря, ищут не библиотеку, то есть энное количество книг, собранных вместе, а некое собрание уникумов, которое якобы у Грозного имелось…
Но давайте по порядку. Кто первым поднял волну, известно достоверно. В 1827 г. Николай I дал разрешение изучать в Московской патриаршей библиотеке древние рукописи российскому немцу из города Дерпта, профессору правоведения и заядлому библиофилу Клоссиусу. Получив высочайшее соизволение и даже некоторые денежные суммы, обстоятельный немец четыре года работал в книгохранилищах: не только в Москве и Петербурге, но и в Новгороде, Пскове и Киеве.
Он-то и обнаружил, что в некоторых старинных описях упоминаются сочинения античных авторов, которые во всем мире считаются утраченными. Интрига завязывалась…
Источник, из которого на Русь попали ценнейшие манускрипты, считался превосходно известным: в 1493 г. великий князь Иван III женился на Софье (Зое) Палеолог, дочери Фомы Палеолога, брата последнего византийского императора. Сам император погиб при штурме турками Константинополя, а Фома, занимавший пост правителя в одном из регионов, успел покинуть страну, мало того, увез с собой огромное количество древних книг, которые Софья потом и привезла в Москву.
Библиотека эта перешла к Василию III, о чем сообщал ученый монах Максим Грек. Ну а что же с ней стало потом?
Ответ Клоссиус обнаружил в старой «Ливонской хронике», написанной в XVI в. бывшим рижским бургомистром Ниенштедтом, после всех ливонских пертурбаций оставшимся не у дел…
Хроника гласит: после взятия Дерпта Иван Грозный переселил в Россию немало ливонцев. Среди них оказался и пастор Иоганн Веттерман, сумевший познакомиться с царем и произвести на него хорошее впечатление своей книжной ученостью. Как человеку понимающему, Грозный показал пастору свою «либерею», как тогда именовались библиотеки. Хранилась она в подвалах под Кремлем и состояла из латинских, древнегреческих и древнееврейских книг, полученных некогда в дар от константинопольского патриарха.
Потом Веттермана позвали к себе три весьма высокопоставленных деятеля: один из ближайших советников царя дьяк Щелкалов, казначей Фуников и печатник (это не типографщик, а хранитель большой государственной печати) Висковатый. И предложили, чтобы Веттерман еще с несколькими учеными немцами перевел для царя одну из книг.
Условия для работы предлагали хорошие - хоромы, еда и питье, жалованье, почет… Однако Веттерман и другие немцы отказались: испугались, что одной книгой дело не ограничится и Грозный, любитель книжной словесности, еще, чего доброго, заставит их перетолмачивать всю библиотеку и придется до конца жизни просидеть в Москве.
И потому немцы стали уверять, что люди они не такие уж образованные, как о том царю наболтали, языки знают исключительно со словарем, а потому не справятся. Царю лучше подыскать кого-нибудь поученее.
Самое смешное, что именно того же опасалась троица сановников: что царь заставит их до конца жизни приглядывать за переводчиками - а оно им надо? Вельможи отправились к царю и уверили его, что немцы в самом деле какие-то малограмотные, серьезное дело им поручать нельзя и проще всего отправить их восвояси, чтобы не вводили казну в лишние расходы. Царь их послушался.
(Тут в нашей истории появляется первая неувязка, одна из превеликого множества. В «Сказании» о Максиме Греке утверждалось, что библиотеку привезла Софья Палеолог, а в «Ливонской хронике» - что она получена от патриарха константинопольского. Веттерман уверял, что подвал с библиотекой впервые за последние сто лет отперли для него, - но тогда каким образом книги мог увидеть Максим Грек, почти современник Веттермана!
Клоссиус этими неувязками не особенно заморачивался. Напав на след, он шел по нему целеустремленно, как хорошая гончая. И вскоре наткнулся на сущую бомбу: так называемый список Дабелова. Немецкий юрист из Мекленбург-Шверинского герцогства барон Христофор Христиан фон Дабелов (фамилия недвусмысленно указывает на славянские корни, таких дворян в Германии было немало, известен даже фон Белов) был за несколько лет до Клоссиуса зван читать в Дерптском университете курс лекций по гражданскому праву. Барон-юрист писал большую книгу по истории Ливонского права, а потому письменно просил архивы прибалтийских городов присылать ему старинные документы. Архивисты пошли навстречу, посылая не только то, что касалось юриспруденции, но вообще все старинные рукописи, какие имелись…
Сокровище поступило из маленького городка Пярну. Два пожелтевших от времени листа, список книг, составленный неким безымянным немецким пастором, допущенным «русским царем» в библиотеку и даже переложившим две книги на русский.
Это была бомба! Пастор писал, что в царской библиотеке насчитывалось не менее восьмисот рукописей, которые он частью купил, частью получил в дар. Но главное, имена, имена и названия!
«Ливиевы истории, которые я должен был перевести. У всякого понимающего человека начинала кружиться голова: из ста сорока томов трудов древнеримского историка Тита Ливия сохранилось лишь тридцать пять. БЫТЬ МОЖЕТ, В БИБЛИОТЕКЕ Грозного сыщутся недостающие, хоть сколько-нибудь?!»
Цицеронова книга «Де република» и восемь книг «Историарум»…
Тут уже не голова кружилась, а дыханье в зобу спирало! От шеститомной цицероновой «Републики» остался только маленький кусочек, а восьмитомный «Историарум» до нашего времени не дошел вообще…
«Тацитовы истории»… Из двенадцатитомного труда римского историка Тацита сохранилось четыре с небольшим тома.
«Оратории и поэмы Кальвуса»… Означенный поэт был современником Цицерона, но от его работ не сохранилось ни строчки.
И еще несколько десятков названий, от которых Дабелов приходил в экстаз: что ни возьми, либо безвозвратно утрачено, либо сохранилось в качестве жалких фрагментов… Бомба!
Дабелов снял копию с этого списка и опубликовал статью. Однако бомба не рванула: иностранные ученые отчего-то дружно… как бы это поделикатнее… засомневались в подлинности списка. Разобиженный Дабелов оставил библиофильские изыскания и целиком сосредоточился на юриспруденции.
А через несколько лет к нему ворвался Клоссиус и вопреки хваленой немецкой невозмутимости насел, как крыловский медведь из басни на крестьянина: где оригинал списка? Оригинал где, доннерветтер? Событие мирового значения… бесценные книги… где оригинал?
Дабелов пожимал плечами: он, мол, давным-давно отправил оригинал назад в Пярну. Клоссиус рвал и метал: ну как так можно было - отослать назад бесценный документ? Но поправить уже ничего было нельзя. Клоссиус, как любой на его месте, помчался в Пярну, подгоняя кучера матом и подзатыльниками.
Однако старенький пярнский архивариус разводил руками: он не помнил, куда подевались эти самые старинные бумаги - и, кроме того, клялся, что никакого «списка» в глаза не видел, хотя знает все рукописи своего архива… Ну не видел такого списка, и все тут!
Клоссиус вернулся несолоно хлебавши. И принялся искать книжные сокровища по всем русским книгохранилищам, какие только существовали. Продолжалось это семь лет. Ни следа уникальных книг так и не обнаружилось, и Клоссиус с болью в сердце признал свое поражение. В статье, подводившей итоги напрасных поисков, он написал с горечью: «Если библиотека и была взята царем в слободу (Александровскую. - А. Б.), то она погибла во время смятений при Лжедмитрииях, или, может быть, при страшном пожаре Москвы в 1626 г.». И навсегда оставил надежду отыскать библиотеку, чем более не занимался. На несколько десятков лет воцарилась тишина, о «либерее» Грозного, содержавшей бесценные сокровища, начали забывать.
Вновь интерес к ней вспыхнул только в последнем десятилетии XIX в. В 1893 г. видный историк Н. П.Лихачев сделал доклад в Обществе любителей древней письменности. К Клоссиусу он не высказывал никаких претензий - не за что было, а вот в научной честности Дабелова сомневался. Точнее говоря, Дабелову он не верил ни на копейку, считая, что вся эта история выглядит крайне подозрительно: во-первых, настораживает, что некоторые сведения Дабелова удивительным образом совпадают с публикациями в зарубежной научной литературе - сначала за границей подробно изучили эту тему, а уж потом появилась статья Дабелова…
Во-вторых, странным выглядит поведение Дабелова, преспокойно отославшего бесценный документ назад в провинциальный архив, вместо того чтобы гордо предъявить научному миру. Элементарная добросовестность требовала «список пастора» показать серьезным историкам. И наконец, не странно ли, что архивариус из Пярну категорически отрицал, что в его учреждении вообще имелся такой документ?
В-третьих, настораживало, что Дабелов «забыл» имя пастора: оказалось, пастор был вовсе не безымянным, он подписал свои бумаги, вот только Дабелов его фамилию забыл, не записал по рассеянности… Лихачев писал прямо: «Самая забывчивость Дабелова относительно имени пастора с скептической точки зрения объясняется осторожностью человека, знакомого с тщательностью, с которой немцы разрабатывали свою историю: у немцев и пасторы XVI столетия могли оказаться на счету».
Словом, вывод следовал неутешительный: «список пастора» с перечислением уникальных книг, якобы сохранившихся в библиотеке Грозного, - измышленная Дабеловым подделка…
Другой видный историк того времени, С. А. Белокуров, известный тем, что в своих работах часто и много полемизировал с Лихачевым, на сей раз полностью соглашался со своим постоянным оппонентом. Он тоже считал «список пастора» подделкой Дабелова, более того, развивая тему, привел ряд новых аргументов в пользу именно такой точки зрения: из «записок пастора», строго говоря, вообще непонятно, о котором именно русском царе идет речь. Ни имен, ни подробностей. «Записка» составлена так неопределенно, что ее можно отнести и к шестнадцатому веку, и даже к восемнадцатому…
Правда, Белокуров проявил больше великодушия, чем Лихачев: он допускал, что Дабелов не был фальсификатором, а оказался введен в заблуждение «неизвестным лицом». Но главный вывод был тот же: «список пастора» фальшивка. Нет ни малейших доказательств, что в «либерее» Грозного имелись перечисляемые сокровища.
Белокуров обратился к прибалтийским ученым. Те предприняли обширные поиски с привлечением средств массовой информации - но никаких следов «записок пастора» не обнаружили. Мало того, в ходе поисков обнаружились еще более пикантные сведения: оказалось, что еще в 1776 г. библиотекарь русской Императорской Академии наук Бак-мейстер подвергал сомнению и подлинность рассказа пастора Веттермана…
А кроме того, обнаружилось, что и Клоссиус в свое время увлеченно дополнял известные ему сведения плодами собственной фантазии: хотя из «списка», как только что говорилось, невозможно понять, с каким именно царем имел дело «пастор», Клоссиус без всяких на то оснований решил, что это был Василий III… И корыстные мотивы у Клоссиуса имелись: «список Дабелова» он использовал, чтобы добиться от царя разрешения на осмотр русских книгохранилищ и написать капитальный труд, который должен прогреметь. Так что, если Клоссиус и сомневался в подлинности дабеловского документа, то сомнений вслух не высказывал…
После выступлений Белокурова и Забелина ученый мир, в общем, не пришел к единому мнению. Одни соглашались, что «записка пастора» - подделка, другие в ее подлинность верили. Одни считали, что библиотека Грозного - в которой не было никаких уникумов - сгорела во время многочисленных московских пожаров (вариант: уникумы были, но тоже сгорели), другие - что она (опять-таки без всяких уникумов) естественным образом оказалась разрозненной и книги «расползлись» по самым разным учреждениям, где большая их часть пребывает и поныне.
Немногочисленные сторонники гипотезы о библиотеке, и посейчас покоящейся в каком-то подземном тайнике, вспоминали о широко известной в свое время истории, когда по велению Петра I не один год искали загадочные кремлевские подземелья.
История такова. В 1724 г. некий Конон Осипов, бывший пономарь одной из московских церквей, подал обширное «доношение», в котором уверял, будто «есть в Москве под Кремлем-городом тайник, а в том тайнике есть две палаты, полны наставлены сундуками… а те палаты за великою укрепою: у тех палат двери железные, поперек цепи в кольца преогромные, замки вислые, превеликие, печати на проволоке свинцовые, а у тех палат по одному окошку, и в них решетки без затворов… а ныне тот тайник завален землею, за неведением».
Эти сведения якобы по дружбе Осипову поведал некий дьяк Макарьев, которого еще царевна Софья в свое время посылала исследовать кремлевские подземелья. Дьяк вроде бы отыскал подземный ход, дошел по нему до помянутых «палат», заглядывал через решетку и видел сундуки, которыми комнаты уставлены были до потолка. Однако Софья, которой дьяк доложил о результатах поисков, отчего-то совершенно не заинтересовалась тайником и приказала в те подземелья больше не ходить.
Прошением заинтересовался сам Петр и быстро отдал приказ: искать! Московскому губернатору был отправлен на этот счет сенатский указ, подписанный людьми не последними - князьями Репниным и Юсуповым, графами Апраксиным и Толстым.
Получив столь грозную бумагу, московские власти без промедления взялись за дело. По сохранившимся документам, на земляные работы в Кремле было истрачено пятьдесят один рубль шесть копеек - по тем временам сумма солидная. Однако продолжавшиеся долго раскопки ни к чему не привели. Вроде бы и наткнулись на вход в некое подземелье, но продвинуться по нему не смогли (Забелин предполагал, что тогда наткнулись не на ведущий в «тайник» подземный ход, а на остатки потайного колодца для добывания воды из Неглинки, построенного еще при Иване III, - подобные потайные колодцы в крепостях и замках издавна устраивали во всем мире).
Потом умер Петр, а его наследники тайником уже не интересовались. Однако неугомонный пономарь уже в 1734 г. подал на высочайшее имя новое прошение: в нем он повторял прежнюю историю о дьяке и тайнике, но ни словечком не упоминал, что десять лет назад поиски уже проводились, но безуспешно.
В чем был интерес Осипова, понять нетрудно: пока шли поиски, он в качестве главного эксперта получал неплохое содержание - а поскольку жил бедно, то собрался на сей раз какое-то время прокормиться уже за счет государыни Анны Иоанновны.
Самое интересное, что точного места пономарь не указывал, а называл целых четыре: у Тайницких ворот; у Константиновской пороховой палаты; под лестницей церкви Иоанна Спасителя; поперек дороги от Ямской конторы до Коллегии иностранных дел.
Тем не менее и в этот раз Сенат распорядился начать поиски. Для надежности копать взялись не в четырех указанных местах, а в пяти. Однако, хотя старательно рылись две недели, ничего не нашли: «И той работы было не мало, но токмо поклажи никакой не отыскал».
Работы прекратили, справедливо сомневаясь в их пользе. К тому времени кто-то добросовестный поинтересовался Осиповым и быстро обнаружил, что пономарь, во-первых, злостный неплательщик налогов, а во-вторых, что гораздо существеннее, он, сукин кот, скрыл, что десять лет назад уже обращался в Сенат, что тогда же велись безрезультатные поиски, стоившие казне немалых денег.
Осипова постановлено было подвергнуть наказанию - какому именно, не указывается, но, скорее всего, зная нравы того времени, можно утверждать, что пономарь был дран плетьми… На том история и закончилась - для восемнадцатого века.
В конце девятнадцатого, после шумной дискуссии о дабеловском списке и библиотеке Грозного, директор Исторического музея князь Щербатов предпринял попытку пройти по следам жуликоватого пономаря Осипова. Очень уж заманчивым выглядело описание тайника. Что бы ни было в загадочных сундуках - царская библиотека, архивы или драгоценности, - при удаче был шанс найти что-то серьезное: ради пустяка никто бы такой тайник под Кремлем не заводил…
Щербатов добился разрешения на раскопки в Кремле. По устоявшейся традиции успехом они не увенчались. Нашли несколько старинных подземных ходов, парочку подземных комнат - но заваленных землей и мусором. После этого поиски прекратили.
Подводя итоги, «Журнал министерства народного просвещения» в 1899 г., на исходе века, писал: «После подробного и обстоятельного исследования Белокурова вопрос о царской библиотеке может считаться исчерпанным. Отыскивать следы мнимых рукописных сокровищ Ивана IV станет только ученый, обладающий беспочвенным воображением и не доверяющий исторической критике».
Поскольку свято место пусто не бывает, довольно быстро именно такой ученый (впрочем, это слово следовало бы взять в кавычки) выпрыгнул, как чертик из коробочки. Он не добился ровным счетом ничего, но производил невероятный шум на протяжении долгих десятилетий…
Более сорока лет этот субъект, практически ничего не сделавший в исторической науке, будоражил умы и стал даже героем известного приключенческого романа, которым многие, в том числе и автор этих строк, зачитывались в детстве…
Будем знакомы: Игнатий Яковлевич Стеллецкий. Сын сельского учителя (имевшего, впрочем, личное дворянство). Поступил учиться в Киевскую духовную академию. Во время учебы как раз и заразился двумя маниями: во-первых, горячей любовью ко всем и всяческим подземельям, во-вторых, стремлением отыскать что-нибудь эдакое. Неважно что, но эдакое. Чтоб весь ученый мир вздрогнул!
По Киеву давным-давно ходили мифы, что легендарные варяги Аскольд и Дир, перед тем как отправиться в поход на Царьград, закопали где-то в пещерах под Киевом все свои сокровища, награбленные в Европе, - несколько возов драгоценностей. Первым «археологическим свершением» юного студента стали поиски этого клада. Безуспешные.
Потом Стеллецкий столь же старательно искал «клад гетмана Мазепы», якобы перед бегством последнего к шведам замурованный в подвале гетманской столицы Батурина. С тем же успехом.
Несмотря на кладоискательские дела, наш герой все же ухитрился закончить академию и был отправлен в Палестину в качестве инспектора тамошней православной духовной миссии «Палестинского общества». Толковой работы от новоиспеченного инспектора не дождались: в Палестине имелась масса древних подземелий, по которым Стеллецкий увлеченно лазал несколько лет - опять-таки без малейших результатов для науки. Вернувшись из Палестины, он уже твердо знал, что его призвание - археология. И закончил Московский археологический институт. Надо отдать Игнатию Яковлевичу должное: он был человеком дьявольски энергичным, работоспособность его превосходила все границы, он владел многими языками и начитан был невероятно. Вот только все эти достоинства оказались посвящены пустой гонке за миражом, призраком…
Все, что он делал после окончания Археологического института, выглядит как-то… пустенько. Вел там и сям раскопки, ничем путным не завершившиеся. Защитил диссертацию касаемо одного из тех узкоспециальных вопросов, что интересуют лишь кучку таких же узких специалистов.
И заболел «библиотекой Ивана Грозного», в которую поверил фанатично, слепо - как другие влюбляются насмерть в роковых красавиц. Воображение у него было буйное, фантазия - неукротимая…
Очень быстро Стеллецкий, презрительно игнорируя «консерваторов», вроде Белокурова, Забелина и иже с ними, разработал собственную гипотезу «либереи». О чем писал подробно - и эти писания оставляют удручающее впечатление…
Однажды твердо приняв за незыблемую аксиому, что библиотека была, Стеллецкий принялся подгонять под свою версию абсолютно все и вся. Легкомысленно выражаясь, если исторические факты и исторические персоны отказывались в его версию укладываться, Игнатий Яковлевич их туда загонял коленом, как они ни пищали и ни упирались…
Словно шурупы молотком вколачивал с бодрой песней: «Раззудись, плечо, размахнись, рука!»
Свою неистовую любовь к книжным древностям он, не особенно и задумываясь, перенес на Фому Палеолога и его дочь Зою-Софью. По Стеллецкому, Фома, когда империя рушилась под ударами турок, только тем и занимался, что спасал исключительно книги из императорской библиотеки, забыв обо всем остальном (чему, в общем, нет никаких исторических подтверждений).
Вот типичный образец рассуждений Стеллецкого. Документально подтверждено, что, прибыв в Рим из рухнувшей империи, Фома привез с собой семьдесят повозок с какими-то ящиками. Стеллецкий: «Очевидцы полагали, что это сундуки с царским добром. А на самом деле это были ящики с драгоценным грузом: с книгами и рукописями византийской царской и патриаршей библиотек!»
Повторяю: нет ни малейших документальных подтверждений тому, что в поклаже Фомы была хотя бы одна-единственная книга. Но Стеллецкий знал лучше, чем тупые «очевидцы». Логика (точнее, не побоимся этого слова, навязчивая идея) была проста: что спасал бы сам Стеллецкий, окажись он на месте Фомы? Книги, естественно! Значит, и Фома, наплевав на презренный металл, только книги и спасал!
И далее он продолжал в том же духе: что он сам делал бы на месте царевны Зои после смерти ее отца? Книги берег бы, как зеницу ока! Значит, так Зоя и поступала. Стеллецкий сплел сказочку, по красочности не уступавшую «Тысячи и одной ночи»: по его утверждениям, Зоя для того и согласилась выйти замуж за Ивана III, чтобы спасти бесценные книжные сокровища, увезти их из беспокойной Европы на край света, в русские снега, в безопасное местечко. Летописи упоминают, что Зоя прибыла в Москву с обозом - следовательно, там и были книги! А что ж еще, по-вашему?
Совершенно по «Золотому теленку»: гири, Шура, золотые! Почему? А какие же они еще, по-вашему?
И ведь это, господи ты боже мой, высказывалось всерьез… Великий князь пригласил в Москву итальянских зодчих и велел построить ему каменные здания? Так это он в первую очередь заботился о том, чтобы уберечь от пожаров бесценную библиотеку! Почему об этом ни словом не упоминается ни в русских, ни в иностранных источниках? Вы что, дети малые? Секретность следовало блюсти!
Да и главный итальянский зодчий Аристотель Фиораванти, по Стеллецкому, в Москву поехал исключительно затем, чтобы построить подземные тайники для уникальной библиотеки. Почему об этом обстоятельстве никогда в жизни не упоминал ни сам Фиораванти, ни те, кто о нем писал? Потому что итальянец умел хранить тайны! Фиораванти строил в Кремле грандиозный Успенский собор? Исключительно для отвода глаз, чтобы отвлечь внимание от своей настоящей миссии: оборудования подземного тайника…