Страница:
В этом же столетии благородные лорды и бароны решили, что бунтовать и мятежничать поодиночке как-то неинтересно, и над зелеными просторами доброй старой Англии раздался бодрый вопль: «Танцуют все!» Высокородная знать, разделившись на два лагеря - Алой и Белой розы, - закатила годочков на полсотни самую ожесточенную гражданскую войну: снова кровь, снова пожарища, измены, интриги, горят деревни и города, лихая конница несется по колосящимся полям…
В конце концов эту войну с превеликим трудом прекратил герцог Глостерский, ставший королем Ричардом III. Однако в Англии высадился очередной претендент на престол (которые, по замечанию Марка Твена, размножались тогда, как кролики). Ричард погиб в бою и был новым королем оклеветан так качественно, что иные обвинения дожили до сегодняшнего дня.
Следует обязательно упомянуть, что на всем протяжении этого периода то и дело вспыхивали восстания - тех, кто в категорию «свободных людей» не попадал, но тоже набирался наглости требовать, чтобы в нем признали человека. Все без исключения короли выбивали из подданных этакую дурь самыми крутыми мерами. А после крупнейшего крестьянского восстания Уота Тайлера (когда тысячи голов слетали даже без пародии на суд и следствие) юный король Ричард II на случай, если кто не понял, писал своим подданным крестьянского сословия без дипломатических экивоков: «Рабами вы были, рабами и останетесь».
Ну, и частенько объявлялись в немалом количестве не то чтобы самозванцы, а претенденты на престол. Очень уж много развелось субъектов с толикой королевской крови в жилах - из-за того, что королевский дом оказался из-за многочисленных браков с английскими баронами, шотландскими королями и французскими магнатами очень уж многочисленным. Периодически очередной претендент собирал ватагу и шел захватывать престол. Справедливости ради следует уточнить, что порой очередной соискатель престола, несмотря на пустые карманы и кольчугу третьего срока носки, имел гораздо больше прав на престол, чем восседавший на нем монарх, - но, как легко догадаться, последний вовсе не горел желанием освобождать насиженное местечко. К слову сказать, последнего претендента, имевшего кое-какие права на английский трон, разгромили уже не в Средневековье, а только в 1745 г.
А ведь были еще и откровенные самозванцы - тоже устраивавшие порой нехилые заварушки, после которых повсюду дымились головешки, а уцелевшее народонаселение на всякий случай долго еще обитало по чащобам…
В общем и целом тогдашнюю обстановку в Англии можно охарактеризовать кратко: полнейшее всевластие знати, магнатов, тогдашних олигархов, которые гнули через колено всех остальных и в качестве «белой кости» пользовались всеми правами, - а когда не хватало старых, изобретали для себя новые. То, что эта ситуация была свойственна всем без исключения европейским государствам (и Руси в том числе), никого не оправдывает.
К моменту рождения Ивана Васильевича (еще, понятно, не Грозного) английская вольность дворянская нашла крайнее выражение в так называемом Северном Пограничье - обширных районах на севере Англии, примыкающих к шотландской границе.
Даже на фоне тогдашнего английского дворянского разгула Пограничье представало адом кромешным. Поскольку законов и порядка там не было вообще. Жили не по законам, а по «понятиям». Вообще-то тамошние лорды слышали краем уха, что где-то к югу от них существует королевская власть, парламент, законы и суды, но в своей повседневной жизни об этих мелочах как-то не вспоминали.
Правили там не королевские чиновники и судьи, а сильные баронские роды, среди которых самыми крупными были Перси и Невилли, графы Нортумберлендские и Уэстморлендские. Королевские наместники, судьи и шерифы, не говоря уж о чиновниках помельче, в эти края не совались, прекрасно понимая, что в случае чего никто их косточек не найдет - да и искать не будет.
Помянутые роды (и многие другие) в традициях прямо-таки первобытного общества творили что хотели - то воевали друг с другом, то устраивали свои собственные, частные войны с сопредельной Шотландией (впрочем, шотландцы отнюдь не были мирными овечками и частенько сами с большим удовольствием вторгались в Пограничье, чтобы как следует пограбить). Ну а грабеж в тех скудных местах сводился главным образом к угону скота. Англичане - у шотландцев, шотландцы - у англичан, те и другие - друг у друга…
Так ведь мало того! В Пограничье существовали еще и свои собственные беспредельщики! Среди болот и холмов области Чевиот располагались две «разбойничьи долины», где обитали вовсе уж законченные отморозки, не признававшие не только королевской власти, но и «понятий», введенных Перси, Невиллами и прочими кланами. Кланы у них были свои собственные, ничему и никому не подчинявшиеся. Речь идет не о каких-то мелких шайках: в диких местах, среди болот, были устроены крепости, где обитало примерно полторы тысячи вооруженных до зубов решительных личностей - а также их жены, малые детушки, бабушки и деды.
Вот эти плевали и на закон, и на «понятия», не признавая ничего, кроме верности своей шайке, то бишь клану. Промышляли они не только угоном скота, но и классическим рэкетом, а также похищениями людей с целью выкупа. При малейшей опасности они быстренько находили приют по ту сторону шотландской границы, где обитали такие же отморозки, разве что щеголявшие не в штанах, а в клетчатых юбках.
Эту вольницу - и кланы Перси-Невиллов, и обитателей «разбойничьих долин» - удалось скрутить в бараний рог лишь королеве Елизавете году к 1570-му. Женщина была решительная и с феодальной вольницей боролась почище Грозного. Но только в начале семнадцатого столетия дворяне в тех местах стали строить «нормальные» господские дома, без высоких стен и крепостных башен…
Но мы, пожалуй, снова забегаем вперед. В 1509 г. на английский престол вступил король Генрих VIII - и началось такое…
Впрочем, чтобы в полной мере объяснить царствование Генриха, нам обязательно следует отвлечься на время от доброй старой Англии, Острова кошмаров, и перенестись в Германию…
Тогдашняя Германия пышно именовалась Священной Римской империей германской нации, как водится, имелся даже император - вот только власти у него было примерно столько же, сколько у ночного сторожа (магнаты бдительно следили за тем, чтобы такое положение сохранялось неизменным). А на деле «империя» состояла из примерно трехсот больших и маленьких, практически независимых государств, а также примерно тысячи тоже независимых рыцарских владений.
Именно из Германии и поползла очередная зараза, на доброе столетие погрузившая практически всю Европу в огонь и кровь…
Звалась эта зараза - Реформацией. И заварил кашу монах по имени Мартин Лютер. Сам он, насколько можно судить, руководствовался побуждениями достаточно благородными. Он хотел как лучше - а получилось как всегда. С романтическими (и не особенно) реформаторами такое случается сплошь и рядом, поскольку с определенного момента процесс выскальзывает из рук творца и живет по своим собственным законам…
Поначалу Лютер стремился, повторяю, к цели достаточно благородной: реформировать католическую церковь, чересчур увлекшуюся мирскими делами в ущерб высокой духовности (интересно, что во времена Лютера в русской православной церкви наблюдались схожие процессы, о чем подробнее - позже…).
Безгрешен, как известно, лишь Господь Бог, а земной церковью руководят люди. Люди есть люди… В церковных иерархах было слишком много мирского, суетного: они превратились в форменных феодалов с пышными выездами, соколиными охотами, живейшим участием в политических интригах и прочими грехами. Многих ревнителей духовности, не одного Лютера, возмущало появление индульгенций - продававшихся за деньги грамоток с полным отпущением грехов (кстати, в шестнадцатом веке на Руси отмечена продажа за деньги неких «богоспаситель-ных грамот», которые весьма напоминают индульгенции…).
Разумеется, нарбоннский епископ Беранжер, который не только продавал за деньги церковные должности, но и содержал на жалованье шайку разбойников, исправно таскавшую ему с больших дорог всякое добро, был крайностью. Но и без этой крайности в церкви накопилось немало грешного. Людей, искренне верующих и думавших в первую очередь о духовности, это всерьез возмущало.
Вот Лютер и провозгласил свои знаменитые «девяносто пять тезисов» об исправлении церкви - которую вовсе не собирался покидать. Но прекрасно известно, куда ведет дорога, вымощенная благими намерениями…
В числе прочего Лютер достаточно внятно провозгласил идею о том, что церковь ради приближения к высокой духовности должна отказаться от обладания многочисленными земными благами. Это был не самый важный для него самого тезис, но именно он сыграл роль выпущенного из бутылки джинна - не относительно мирного Хоттабыча, а того персонажа Стругацких, что плевался огненными языками и рушил им же созданные замки…
Масса народу (и не только феодалы, но и городские бюргеры с крестьянами) мгновенно сделали из этого тезиса свои, весьма практические выводы. Ежели почтенный господин проповедник вещает, что подлинной церкви мирские блага ни к чему, то отсюда следует…
Гр-рабь награбленное, робяты!!!
Все остальные тезисы Лютера никого уже не интересовали. Часть баронов, простых рыцарей (а также примкнувшее к ним бюргерство и крестьянство) кинулись отнимать церковные земельные владения, грабить и разорять монастыри. Легко представить картину вроде следующей: возмущенно вопящего священника ласково выпроваживают подзатыльниками, приговаривая:
– Ну кто грабит, кто грабит, что ты разорался? Не грабим, а за духовность боремся, вот за твою персонально, темный ты человек! Лютера читать надо…
А в общем, никакие это не шутки. Грабеж начался превеликий - и не имевший ничего общего с той самой борьбой за духовность, потому что земли и движимое имущество присваивали не для того, чтобы, скажем, употребить на облегчение участи бедных, сирых и нищих, а вульгарно получать с них выгоду исключительно для себя. С высокой духовностью это, согласитесь, совершенно не сочетается…
Другая часть дворянства и бюргерства, встретившая этот грабеж неодобрительно, взялась за оружие - и началось… Сторонники Реформации укрепились в Северной Германии, католики - в Южной. Маркграфство Баден распалось на две части: протестантский Баден-Дурлах и католический Баден-Баден. Понемногу разворачивалась полномасштабная гражданская война, которая спустя много лет найдет завершение в Тридцатилетней войне, когда от всего населения Германии останется треть (а по более пессимистическим данным, вообще четверть) - и на рынках будут торговать человечиной, а церковь официально разрешит многоженство, чтобы нация вовсе не вымерла…
Как всегда случается в подобные исторические периоды, новое учение привело к тому, что началась война всех против всех. В превеликом множестве появились секты и шайки, которым не подберешь лучшего названия, нежели «махновцы», неведомо из каких закоулков полезли вовсе уж жуткие персонажи вроде Иоанна Лейденского…
Сия персона заслуживает, пожалуй, рассмотрения ввиду ее несомненной экзотичности. Означенный Иоанн по профессии был портным, но занимался еще поэзией и драматическим искусством - разносторонние в Германии XVI в. были портные… Примкнув к очередной секте, анабаптистов, он настолько задурил мозги жителям города Мюнстера, что те вручили ему верховную власть (о судьбе прежней администрации у меня сведений нет). Иоанн первым делом присвоил себе странноватый титул «король Сиона», вторым указом разрешил многоженство и принялся строить в отдельно взятом городе царство Божье на земле. Строительство шло туговато: поскольку Иоанн взял себе семнадцать жен, у него, надо полагать, не хватало сил на построение светлого будущего, как и у его министров, во всем подражавших «королю». Продолжался этот бардак около года - а потом местный епископ собрал отряд, взял Мюнстер штурмом и живописно развесил «короля» с «министрами» на воротах…
Но процесс, как говорится, пошел. Страна сорвалась в такую кровавую кашу, что Лютер в печали бил себя ушами по щекам и причитал: мол, лично он ничего такого не хотел… Но его уже мало кто слушал.
Реформаторский зуд меж тем, распространяясь, как сифилис, переполз через границу в соседнюю Францию…
Там тоже испокон веков увлеченно буянила аристократия, именовавшаяся, правда, не баронами, а герцогами и графами - но сути дела это не меняло. Столетиями шел тот же процесс: как только на троне оказывался слабенький король, знать принималась его активнейшим образом прессовать, выбивая для себя все новые права и привилегии; как только на престоле усаживалась сильная личность… ну, понятно, я думаю.
И все же в этом матче безусловно вели аристократы. У меня давно уже чешутся руки написать отдельную книгу по истории Франции, поэтому я не стану здесь уделять слишком много внимания борьбе меж королями и магнатами. Скажу одно: отличие от Англии исключительно в том, что французская знать, насколько я помню историю, своих королей все же не убивала. И претендентов на престол вкупе с самозванцами там было поменьше - ну а в остальном отличий мало…
Вот вам один-единственный характерный пример. Благородный господин Жак де Брезе, чьи предки занимали далеко не последние должности в королевстве, женился на незаконнорожденной сводной сестре тогдашнего французского короля Людовика XI Шарлотте. Однако едва ли не открыто содержал кучу любовниц и наплодил массу незаконных детей. Супруге это показалось обидным, и она решила отплатить ему той же монетой - завела амуры с собственным ловчим. Какая-то добрая душа настучала мессиру Жаку. Тот выбрал момент, неожиданно нагрянул в замок, прихватил парочку в постели и обоих тут же прикончил.
Хотя в то время во Франции уже существовали тщательно проработанные законы, король поступил, по меркам того времени, гуманнейше: он всего-навсего четыре года до суда продержал мессира Жака под замком - правда, сидел тот не в сырой подземной камере, а под домашним арестом в довольно комфортабельных по тому времени замках. Лишь через четыре года король все же решился начать судебный процесс. Однако сам перевел дело из чисто уголовного, каким оно и было, в разряд «гражданских», а потом суд приговорил де Брезе к штрафу - правда, в сто тысяч экю золотом. Таких денег у него не было, и у мессира Жака отобрали поместья (которые король не себе забрал, а передал пятерым детям Жака и покойной Шарлотты).
На этом и кончилось. Хотя речь шла об умышленном убийстве, хотя жертвой стала королевская сестра (пусть и сводная, пусть незаконная - а впрочем, в те времена «незаконный ребенок короля» было практически официальным и высоким титулом), но господин де Брезе как-никак принадлежал к высшей знати, был слишком влиятелен и имел слишком много родственников среди французских магнатов, чтобы поступать с ним, как с рядовым подданным короны…
А самое интересное, что эта история имела продолжение. Жак де Брезе смирнехонько жил три года, перебиваясь с хлеба на квас доходами с пары-тройки жалких баронств. Но потом Людовик умер, и де Брезе кинулся к новому королю Карлу, вопя во всю глотку, что он стал жертвой судебного произвола, а потому требует пересмотра дела. Особенно он упирал на то, что является отцом пятерых королевских племянников-сиротинушек, которых вынужден воспитывать один, без матери, которую бог прибрал… Редкостная сука, должно быть, был этот мессир Жак…
Но каким бы он ни был, а после двухлетнего рассмотрения дела новый король вернул де Брезе все конфискованное - знать, повторяю, числилась на особом положении…
Что еще можно рассказать о тогдашней «цивилизованной и культурной» Франции, чтобы показать, насколько ее жизнь отличалась от «варварской» России?
Ага! Была у французов милая привычка: в день Иоанна Крестителя жечь и вешать кошек. Чем уж они так насолили французам, остается загадкой. Отличия регионов исключительно в специфике процесса: в Париже кошек набивали в мешок, подвешивали его повыше, а потом поджигали. В Сен-Шамоне кошек обливали смолой, поджигали, а потом гоняли по улицам. В Бургундии и Лотарингии, прежде чем поджечь «майский шест», к нему непременно привязывали кошку. Этот обычай был законодательным образом отменен только в… 1765 г. Нам, русским варварам, конечно, его европейский шарм не постичь…
С кошками, кстати, во Франции связан еще один, гораздо менее кровожадный эпизод, скорее уж комический. Когда во времена Столетней войны граф Эно ломал голову, как бы ему половчее взять хорошо укрепленный город Турне, к нему явился некий «осадных дел мастер», чье имя история не сохранила, и предложил замечательный план: собрать в округе всех кошек, обмотать их пропитанной серой паклей, а потом зашвырнуть в город с помощью камнементных машин. Кошки разбегутся, и уж полыхнет…
Граф отнесся к этой идее всерьез и велел своим воякам собрать всех кошек, каких удастся найти в окрестностях, а мастеру выдал по его просьбе на серу и паклю сотню золотых. Выйдя за дверь с полными карманами золота, мастер, не будь дурак, скрылся в неизвестном направлении. По приказу разъяренного графа его искали со всем усердием, но так и не нашли. Кошек пришлось вернуть владельцам…
Ну, а если вернуться к более серьезным вещам, то бишь прекрасной Франции… Разгул криминала, к слову, там был такой, что и не снился «варварской России». Дошло до того, что в 1518 г. в самом центре Парижа банда каких-то отморозков спалила виселицу, а заодно убила палача. В 1534 г. другая банда забралась в Лувр (королевский дворец, если кто запамятовал) и утащила оттуда… помост, на который в торжественные дни ставили королевский трон.
Зачем он им понадобился, лично я догадаться не в состоянии - удаль молодецкую показывали, что ли?
И в те же годы до Франции, как уже говорилось, доползла Реформация, которая добавила неразберихи и крови во времена, когда того и другого и так хватало. Как и в Германии, чисто религиозные вопросы быстренько отодвинулись на задний план, замененные чисто практическими. Политическими. В ряды французских протестантов-гугенотов хлынуло немалое число знати - усмотрев в этом великолепный повод устроить очередную смуту и под шумок выбить для себя побольше привилегий и вольностей. А вот «третье сословие», купцы, горожане, ремесленники, наоборот, массами двинули в католическое ополчение - чтобы посчитаться с обнаглевшими магнатами. Так что «религиозные войны» во Франции, унесшие многие тысячи жизней и обезлюдившие иные местности, были, собственно говоря, вовсе не религиозными войнами, а борьбой за укрепление центральной власти, которой, как много раз до того, противостояла дворянская вольница…
В этой связи просто необходимо мимоходом, но решительно разделаться еще с одним устоявшимся мифом: якобы во время Варфоломеевской ночи в Париже погибло аж тридцать тысяч «несчастных гугенотов».
Во-первых, Варфоломеевская ночь была вовсе не избиением беззащитных жертв, а импровизированной - и успешной - попыткой сорвать задуманный этими «беззащитными» на следующее утро государственный переворот с захватом столицы и короля. Но я об этом уже достаточно много писал и повторяться не буду.
Во-вторых, цифра в тридцать тысяч жертв взята с потолка. К слову, она еще не самая фантастическая. В восемнадцатом столетии некий определенно не друживший с головой аббат называл и цифру в сто тысяч…
Короче говоря, как неопровержимо доказано современными западными историками (и французскими в том числе), максимум жертв Варфоломеевской ночи - три тысячи, а не тридцать. Ровно в десять раз меньше. Так-то.
Что немаловажно, какую-то часть из них составляют вовсе не гугеноты, а самые что ни на есть ревностные католики. Дело в том, что во времена подобных заварушек (как это было во все века и во всех странах) коротким периодом анархии успевают вдоволь попользоваться и уголовные элементы. Пока в Париже шел ночной бой меж католическими и гугенотскими отрядами, в отдалении под шумок парижские маргиналы грабили и богатые католические дома, убивая направо и налево при малейшем сопротивлении - а заодно, как это блестяще описал Дюма в «Королеве Марго», иные сводили личные счеты, справедливо, увы, рассчитав, что «война все спишет».
Отличный пример можно найти в записках австрийского студента Гайцкофлера, учившегося в Париже и ставшего очевидцем Варфоломеевской ночи. Во время заварушки какие-то мерзавцы вытащили из дома гугенотку с двумя малолетними детьми и бросили всех троих в Сену. Рядом случился некий парижанин, стопроцентный католик, но человек не в пример более гуманный. Он взял лодку и поплыл спасть тонущих. Мать он вытаскивать не стал, уж настолько его гуманизм не простирался - но обоих детишек спас, объяснив погромщикам, что воевать с малолетними все же явный перебор.
Тут объявился его родственник и в два счета разжег собравшихся было уходить погромщиков, вопя что-то вроде:
– Католики добрые! Что ж вы смотрите на это безобразие? Да он же сам скрытый гугенот, точно вам говорю! Бей его, ребята!
Гуманиста тут же прикончили. Один многозначительный нюанс: ревнитель веры был единственным наследником весьма зажиточного «спасателя». И тут же вступил во владение всем его немаленьким имуществом… Так что дело вовсе не в религии…
А вот теперь самое время вернуться в Англию, куда уже докатились известия о Реформации.
Король Генрих VIII как раз собирался разводиться с женой - разонравилась, присмотрел другую… Папа Римский согласия на развод не давал. Тогда Генрих, недолго думая, объявил себя борцом с прогнившей поповщиной и реформатором номер один всея Британии. Конфисковал все имущество церкви на Британских островах, поделил его меж собой и приближенными, а главой новой, реформированной церкви объявил самого себя. После чего глава церкви, как легко догадаться, мигом разрешил королю развод с опостылевшей супружницей…
Двух других своих жен король отправил на плаху (всего их у него было шесть, в седьмой раз он заново жениться не успел, потому что помер).
И очень быстро Англия покрылась плахами и виселицами. Согласно подсчетам историков, за все время царствования Генриха VIII было казнено семьдесят тысяч «простонародья» - иначе говоря, два с половиной процента тогдашнего населения Англии. И вдобавок несколько сотен людей обоего пола, принадлежавших уже к знати, вплоть до самой высшей.
Что характерно, ни один английский (да и иностранный) историк не припечатывает Генриха клеймом «безумного тирана» или «охваченного манией преследования параноика».
Говорю вам, на Западе нет интеллигенции - а потому и шизофренических писаний меньше, и к оценке своих монархов подходят более взвешенно.
Как ни цинично это звучит, но Генрих и в самом деле не был ни садистом, ни безумцем. Не был, хоть ты тресни. Палач, конечно. Тиран, чего уж там. Но не безумец и не тупой садист. Прощать его никто не собирается - но за всеми этими смертями стояла не изуверская прихоть, а прагматичная, циничная, четко разработанная программа…
Повторяю по буквам: программа.
Англия всерьез намеревалась стать центром производства сукна для всей Европы - прибыли ожидались неслыханные. Сукно - это шерсть. Шерсть - это овцы. Овцы - это пастбища… а огромные земельные площади все еще находятся в руках крестьянских общин, которые вовсе не горят желанием их отдавать под овечьи пастбища, справедливо не усматривая для себя лично никакой выгоды, кроме убытков…
И начался процесс, известный в истории как «огораживание», - всеми неправдами землю у общин все же отнимали, а крестьян заставляли уходить на все четыре стороны. Ну а на больших дорогах их уже поджидали королевские судьи, которые хватали безземельных и вешали «за бродяжничество». У этой кампании, как и следовало ожидать, был не садистский, а опять-таки прагматический смысл: шерсть в сукно перерабатывали на фабриках-мануфактурах, которые нуждались во множестве рабочих рук, - причем желательно было платить «пролетариям» как можно поменьше. Свободный человек, имеющий возможность выбирать, не пойдет горбатиться за гроши. Ну а тот, у которого есть выбор лишь между придорожной виселицей и тесным вонючим домиком мануфактуры? То-то…
Все и получилось, как было задумано: сломленная жесточайшим террором бесприютная крестьянская масса толпами двинула на мануфактуры - жить-то хотелось, да и семью надо было как-то прокормить. Англия и в самом деле неимоверно поднялась на торговле шерстью - ну, а о том, какими методами это было достигнуто, британцы предпочитают не вспоминать. И, как уже говорилось, не склонны именовать Генриха «параноиком». Впечатлительный писатель Диккенс, как творческому человеку и полагается, в своей «Истории Англии для юных» выражений не выбирал, называл короля и «чудовищем», и «извергом рода человеческого», и «кровопийцей» - но ни о каком «безумии» и он не заикался. Ну а что до профессионалов, то настоятельно рекомендую тем, кто интересуется вопросом, капитальный труд одного из крупнейших историков Британии XX столетия Дж. М. Тревельяна. Прелюбопытнейшее чтение, прелюбопытнейший пример чопорного английского подхода к делу. Казни при Генрихе? Ну да, что-то такое было… Огораживание общинных земель? Ну так оно никакого ущерба не нанесло, поскольку огораживания, да будет вам известно, «повышали благосостояние», и только «некоторые из них», как изящно пишет Тревельян, «способствовали убыли населения». Обтекаемо, изящно, академично - и не поймешь реального масштаба бедствий. К тому же Тревельян убеждает читателя, что крестьяне, изволите ли видеть, сами, добровольно и с песнями, помогали огораживать свои бывшие поля, - ну, это нам знакомо, у нас в свое время в колхозы тоже вступали добровольно, поголовно и, что характерно, с песнями…
В конце концов эту войну с превеликим трудом прекратил герцог Глостерский, ставший королем Ричардом III. Однако в Англии высадился очередной претендент на престол (которые, по замечанию Марка Твена, размножались тогда, как кролики). Ричард погиб в бою и был новым королем оклеветан так качественно, что иные обвинения дожили до сегодняшнего дня.
Следует обязательно упомянуть, что на всем протяжении этого периода то и дело вспыхивали восстания - тех, кто в категорию «свободных людей» не попадал, но тоже набирался наглости требовать, чтобы в нем признали человека. Все без исключения короли выбивали из подданных этакую дурь самыми крутыми мерами. А после крупнейшего крестьянского восстания Уота Тайлера (когда тысячи голов слетали даже без пародии на суд и следствие) юный король Ричард II на случай, если кто не понял, писал своим подданным крестьянского сословия без дипломатических экивоков: «Рабами вы были, рабами и останетесь».
Ну, и частенько объявлялись в немалом количестве не то чтобы самозванцы, а претенденты на престол. Очень уж много развелось субъектов с толикой королевской крови в жилах - из-за того, что королевский дом оказался из-за многочисленных браков с английскими баронами, шотландскими королями и французскими магнатами очень уж многочисленным. Периодически очередной претендент собирал ватагу и шел захватывать престол. Справедливости ради следует уточнить, что порой очередной соискатель престола, несмотря на пустые карманы и кольчугу третьего срока носки, имел гораздо больше прав на престол, чем восседавший на нем монарх, - но, как легко догадаться, последний вовсе не горел желанием освобождать насиженное местечко. К слову сказать, последнего претендента, имевшего кое-какие права на английский трон, разгромили уже не в Средневековье, а только в 1745 г.
А ведь были еще и откровенные самозванцы - тоже устраивавшие порой нехилые заварушки, после которых повсюду дымились головешки, а уцелевшее народонаселение на всякий случай долго еще обитало по чащобам…
В общем и целом тогдашнюю обстановку в Англии можно охарактеризовать кратко: полнейшее всевластие знати, магнатов, тогдашних олигархов, которые гнули через колено всех остальных и в качестве «белой кости» пользовались всеми правами, - а когда не хватало старых, изобретали для себя новые. То, что эта ситуация была свойственна всем без исключения европейским государствам (и Руси в том числе), никого не оправдывает.
К моменту рождения Ивана Васильевича (еще, понятно, не Грозного) английская вольность дворянская нашла крайнее выражение в так называемом Северном Пограничье - обширных районах на севере Англии, примыкающих к шотландской границе.
Даже на фоне тогдашнего английского дворянского разгула Пограничье представало адом кромешным. Поскольку законов и порядка там не было вообще. Жили не по законам, а по «понятиям». Вообще-то тамошние лорды слышали краем уха, что где-то к югу от них существует королевская власть, парламент, законы и суды, но в своей повседневной жизни об этих мелочах как-то не вспоминали.
Правили там не королевские чиновники и судьи, а сильные баронские роды, среди которых самыми крупными были Перси и Невилли, графы Нортумберлендские и Уэстморлендские. Королевские наместники, судьи и шерифы, не говоря уж о чиновниках помельче, в эти края не совались, прекрасно понимая, что в случае чего никто их косточек не найдет - да и искать не будет.
Помянутые роды (и многие другие) в традициях прямо-таки первобытного общества творили что хотели - то воевали друг с другом, то устраивали свои собственные, частные войны с сопредельной Шотландией (впрочем, шотландцы отнюдь не были мирными овечками и частенько сами с большим удовольствием вторгались в Пограничье, чтобы как следует пограбить). Ну а грабеж в тех скудных местах сводился главным образом к угону скота. Англичане - у шотландцев, шотландцы - у англичан, те и другие - друг у друга…
Так ведь мало того! В Пограничье существовали еще и свои собственные беспредельщики! Среди болот и холмов области Чевиот располагались две «разбойничьи долины», где обитали вовсе уж законченные отморозки, не признававшие не только королевской власти, но и «понятий», введенных Перси, Невиллами и прочими кланами. Кланы у них были свои собственные, ничему и никому не подчинявшиеся. Речь идет не о каких-то мелких шайках: в диких местах, среди болот, были устроены крепости, где обитало примерно полторы тысячи вооруженных до зубов решительных личностей - а также их жены, малые детушки, бабушки и деды.
Вот эти плевали и на закон, и на «понятия», не признавая ничего, кроме верности своей шайке, то бишь клану. Промышляли они не только угоном скота, но и классическим рэкетом, а также похищениями людей с целью выкупа. При малейшей опасности они быстренько находили приют по ту сторону шотландской границы, где обитали такие же отморозки, разве что щеголявшие не в штанах, а в клетчатых юбках.
Эту вольницу - и кланы Перси-Невиллов, и обитателей «разбойничьих долин» - удалось скрутить в бараний рог лишь королеве Елизавете году к 1570-му. Женщина была решительная и с феодальной вольницей боролась почище Грозного. Но только в начале семнадцатого столетия дворяне в тех местах стали строить «нормальные» господские дома, без высоких стен и крепостных башен…
Но мы, пожалуй, снова забегаем вперед. В 1509 г. на английский престол вступил король Генрих VIII - и началось такое…
Впрочем, чтобы в полной мере объяснить царствование Генриха, нам обязательно следует отвлечься на время от доброй старой Англии, Острова кошмаров, и перенестись в Германию…
Тогдашняя Германия пышно именовалась Священной Римской империей германской нации, как водится, имелся даже император - вот только власти у него было примерно столько же, сколько у ночного сторожа (магнаты бдительно следили за тем, чтобы такое положение сохранялось неизменным). А на деле «империя» состояла из примерно трехсот больших и маленьких, практически независимых государств, а также примерно тысячи тоже независимых рыцарских владений.
Именно из Германии и поползла очередная зараза, на доброе столетие погрузившая практически всю Европу в огонь и кровь…
Звалась эта зараза - Реформацией. И заварил кашу монах по имени Мартин Лютер. Сам он, насколько можно судить, руководствовался побуждениями достаточно благородными. Он хотел как лучше - а получилось как всегда. С романтическими (и не особенно) реформаторами такое случается сплошь и рядом, поскольку с определенного момента процесс выскальзывает из рук творца и живет по своим собственным законам…
Поначалу Лютер стремился, повторяю, к цели достаточно благородной: реформировать католическую церковь, чересчур увлекшуюся мирскими делами в ущерб высокой духовности (интересно, что во времена Лютера в русской православной церкви наблюдались схожие процессы, о чем подробнее - позже…).
Безгрешен, как известно, лишь Господь Бог, а земной церковью руководят люди. Люди есть люди… В церковных иерархах было слишком много мирского, суетного: они превратились в форменных феодалов с пышными выездами, соколиными охотами, живейшим участием в политических интригах и прочими грехами. Многих ревнителей духовности, не одного Лютера, возмущало появление индульгенций - продававшихся за деньги грамоток с полным отпущением грехов (кстати, в шестнадцатом веке на Руси отмечена продажа за деньги неких «богоспаситель-ных грамот», которые весьма напоминают индульгенции…).
Разумеется, нарбоннский епископ Беранжер, который не только продавал за деньги церковные должности, но и содержал на жалованье шайку разбойников, исправно таскавшую ему с больших дорог всякое добро, был крайностью. Но и без этой крайности в церкви накопилось немало грешного. Людей, искренне верующих и думавших в первую очередь о духовности, это всерьез возмущало.
Вот Лютер и провозгласил свои знаменитые «девяносто пять тезисов» об исправлении церкви - которую вовсе не собирался покидать. Но прекрасно известно, куда ведет дорога, вымощенная благими намерениями…
В числе прочего Лютер достаточно внятно провозгласил идею о том, что церковь ради приближения к высокой духовности должна отказаться от обладания многочисленными земными благами. Это был не самый важный для него самого тезис, но именно он сыграл роль выпущенного из бутылки джинна - не относительно мирного Хоттабыча, а того персонажа Стругацких, что плевался огненными языками и рушил им же созданные замки…
Масса народу (и не только феодалы, но и городские бюргеры с крестьянами) мгновенно сделали из этого тезиса свои, весьма практические выводы. Ежели почтенный господин проповедник вещает, что подлинной церкви мирские блага ни к чему, то отсюда следует…
Гр-рабь награбленное, робяты!!!
Все остальные тезисы Лютера никого уже не интересовали. Часть баронов, простых рыцарей (а также примкнувшее к ним бюргерство и крестьянство) кинулись отнимать церковные земельные владения, грабить и разорять монастыри. Легко представить картину вроде следующей: возмущенно вопящего священника ласково выпроваживают подзатыльниками, приговаривая:
– Ну кто грабит, кто грабит, что ты разорался? Не грабим, а за духовность боремся, вот за твою персонально, темный ты человек! Лютера читать надо…
А в общем, никакие это не шутки. Грабеж начался превеликий - и не имевший ничего общего с той самой борьбой за духовность, потому что земли и движимое имущество присваивали не для того, чтобы, скажем, употребить на облегчение участи бедных, сирых и нищих, а вульгарно получать с них выгоду исключительно для себя. С высокой духовностью это, согласитесь, совершенно не сочетается…
Другая часть дворянства и бюргерства, встретившая этот грабеж неодобрительно, взялась за оружие - и началось… Сторонники Реформации укрепились в Северной Германии, католики - в Южной. Маркграфство Баден распалось на две части: протестантский Баден-Дурлах и католический Баден-Баден. Понемногу разворачивалась полномасштабная гражданская война, которая спустя много лет найдет завершение в Тридцатилетней войне, когда от всего населения Германии останется треть (а по более пессимистическим данным, вообще четверть) - и на рынках будут торговать человечиной, а церковь официально разрешит многоженство, чтобы нация вовсе не вымерла…
Как всегда случается в подобные исторические периоды, новое учение привело к тому, что началась война всех против всех. В превеликом множестве появились секты и шайки, которым не подберешь лучшего названия, нежели «махновцы», неведомо из каких закоулков полезли вовсе уж жуткие персонажи вроде Иоанна Лейденского…
Сия персона заслуживает, пожалуй, рассмотрения ввиду ее несомненной экзотичности. Означенный Иоанн по профессии был портным, но занимался еще поэзией и драматическим искусством - разносторонние в Германии XVI в. были портные… Примкнув к очередной секте, анабаптистов, он настолько задурил мозги жителям города Мюнстера, что те вручили ему верховную власть (о судьбе прежней администрации у меня сведений нет). Иоанн первым делом присвоил себе странноватый титул «король Сиона», вторым указом разрешил многоженство и принялся строить в отдельно взятом городе царство Божье на земле. Строительство шло туговато: поскольку Иоанн взял себе семнадцать жен, у него, надо полагать, не хватало сил на построение светлого будущего, как и у его министров, во всем подражавших «королю». Продолжался этот бардак около года - а потом местный епископ собрал отряд, взял Мюнстер штурмом и живописно развесил «короля» с «министрами» на воротах…
Но процесс, как говорится, пошел. Страна сорвалась в такую кровавую кашу, что Лютер в печали бил себя ушами по щекам и причитал: мол, лично он ничего такого не хотел… Но его уже мало кто слушал.
Реформаторский зуд меж тем, распространяясь, как сифилис, переполз через границу в соседнюю Францию…
Там тоже испокон веков увлеченно буянила аристократия, именовавшаяся, правда, не баронами, а герцогами и графами - но сути дела это не меняло. Столетиями шел тот же процесс: как только на троне оказывался слабенький король, знать принималась его активнейшим образом прессовать, выбивая для себя все новые права и привилегии; как только на престоле усаживалась сильная личность… ну, понятно, я думаю.
И все же в этом матче безусловно вели аристократы. У меня давно уже чешутся руки написать отдельную книгу по истории Франции, поэтому я не стану здесь уделять слишком много внимания борьбе меж королями и магнатами. Скажу одно: отличие от Англии исключительно в том, что французская знать, насколько я помню историю, своих королей все же не убивала. И претендентов на престол вкупе с самозванцами там было поменьше - ну а в остальном отличий мало…
Вот вам один-единственный характерный пример. Благородный господин Жак де Брезе, чьи предки занимали далеко не последние должности в королевстве, женился на незаконнорожденной сводной сестре тогдашнего французского короля Людовика XI Шарлотте. Однако едва ли не открыто содержал кучу любовниц и наплодил массу незаконных детей. Супруге это показалось обидным, и она решила отплатить ему той же монетой - завела амуры с собственным ловчим. Какая-то добрая душа настучала мессиру Жаку. Тот выбрал момент, неожиданно нагрянул в замок, прихватил парочку в постели и обоих тут же прикончил.
Хотя в то время во Франции уже существовали тщательно проработанные законы, король поступил, по меркам того времени, гуманнейше: он всего-навсего четыре года до суда продержал мессира Жака под замком - правда, сидел тот не в сырой подземной камере, а под домашним арестом в довольно комфортабельных по тому времени замках. Лишь через четыре года король все же решился начать судебный процесс. Однако сам перевел дело из чисто уголовного, каким оно и было, в разряд «гражданских», а потом суд приговорил де Брезе к штрафу - правда, в сто тысяч экю золотом. Таких денег у него не было, и у мессира Жака отобрали поместья (которые король не себе забрал, а передал пятерым детям Жака и покойной Шарлотты).
На этом и кончилось. Хотя речь шла об умышленном убийстве, хотя жертвой стала королевская сестра (пусть и сводная, пусть незаконная - а впрочем, в те времена «незаконный ребенок короля» было практически официальным и высоким титулом), но господин де Брезе как-никак принадлежал к высшей знати, был слишком влиятелен и имел слишком много родственников среди французских магнатов, чтобы поступать с ним, как с рядовым подданным короны…
А самое интересное, что эта история имела продолжение. Жак де Брезе смирнехонько жил три года, перебиваясь с хлеба на квас доходами с пары-тройки жалких баронств. Но потом Людовик умер, и де Брезе кинулся к новому королю Карлу, вопя во всю глотку, что он стал жертвой судебного произвола, а потому требует пересмотра дела. Особенно он упирал на то, что является отцом пятерых королевских племянников-сиротинушек, которых вынужден воспитывать один, без матери, которую бог прибрал… Редкостная сука, должно быть, был этот мессир Жак…
Но каким бы он ни был, а после двухлетнего рассмотрения дела новый король вернул де Брезе все конфискованное - знать, повторяю, числилась на особом положении…
Что еще можно рассказать о тогдашней «цивилизованной и культурной» Франции, чтобы показать, насколько ее жизнь отличалась от «варварской» России?
Ага! Была у французов милая привычка: в день Иоанна Крестителя жечь и вешать кошек. Чем уж они так насолили французам, остается загадкой. Отличия регионов исключительно в специфике процесса: в Париже кошек набивали в мешок, подвешивали его повыше, а потом поджигали. В Сен-Шамоне кошек обливали смолой, поджигали, а потом гоняли по улицам. В Бургундии и Лотарингии, прежде чем поджечь «майский шест», к нему непременно привязывали кошку. Этот обычай был законодательным образом отменен только в… 1765 г. Нам, русским варварам, конечно, его европейский шарм не постичь…
С кошками, кстати, во Франции связан еще один, гораздо менее кровожадный эпизод, скорее уж комический. Когда во времена Столетней войны граф Эно ломал голову, как бы ему половчее взять хорошо укрепленный город Турне, к нему явился некий «осадных дел мастер», чье имя история не сохранила, и предложил замечательный план: собрать в округе всех кошек, обмотать их пропитанной серой паклей, а потом зашвырнуть в город с помощью камнементных машин. Кошки разбегутся, и уж полыхнет…
Граф отнесся к этой идее всерьез и велел своим воякам собрать всех кошек, каких удастся найти в окрестностях, а мастеру выдал по его просьбе на серу и паклю сотню золотых. Выйдя за дверь с полными карманами золота, мастер, не будь дурак, скрылся в неизвестном направлении. По приказу разъяренного графа его искали со всем усердием, но так и не нашли. Кошек пришлось вернуть владельцам…
Ну, а если вернуться к более серьезным вещам, то бишь прекрасной Франции… Разгул криминала, к слову, там был такой, что и не снился «варварской России». Дошло до того, что в 1518 г. в самом центре Парижа банда каких-то отморозков спалила виселицу, а заодно убила палача. В 1534 г. другая банда забралась в Лувр (королевский дворец, если кто запамятовал) и утащила оттуда… помост, на который в торжественные дни ставили королевский трон.
Зачем он им понадобился, лично я догадаться не в состоянии - удаль молодецкую показывали, что ли?
И в те же годы до Франции, как уже говорилось, доползла Реформация, которая добавила неразберихи и крови во времена, когда того и другого и так хватало. Как и в Германии, чисто религиозные вопросы быстренько отодвинулись на задний план, замененные чисто практическими. Политическими. В ряды французских протестантов-гугенотов хлынуло немалое число знати - усмотрев в этом великолепный повод устроить очередную смуту и под шумок выбить для себя побольше привилегий и вольностей. А вот «третье сословие», купцы, горожане, ремесленники, наоборот, массами двинули в католическое ополчение - чтобы посчитаться с обнаглевшими магнатами. Так что «религиозные войны» во Франции, унесшие многие тысячи жизней и обезлюдившие иные местности, были, собственно говоря, вовсе не религиозными войнами, а борьбой за укрепление центральной власти, которой, как много раз до того, противостояла дворянская вольница…
В этой связи просто необходимо мимоходом, но решительно разделаться еще с одним устоявшимся мифом: якобы во время Варфоломеевской ночи в Париже погибло аж тридцать тысяч «несчастных гугенотов».
Во-первых, Варфоломеевская ночь была вовсе не избиением беззащитных жертв, а импровизированной - и успешной - попыткой сорвать задуманный этими «беззащитными» на следующее утро государственный переворот с захватом столицы и короля. Но я об этом уже достаточно много писал и повторяться не буду.
Во-вторых, цифра в тридцать тысяч жертв взята с потолка. К слову, она еще не самая фантастическая. В восемнадцатом столетии некий определенно не друживший с головой аббат называл и цифру в сто тысяч…
Короче говоря, как неопровержимо доказано современными западными историками (и французскими в том числе), максимум жертв Варфоломеевской ночи - три тысячи, а не тридцать. Ровно в десять раз меньше. Так-то.
Что немаловажно, какую-то часть из них составляют вовсе не гугеноты, а самые что ни на есть ревностные католики. Дело в том, что во времена подобных заварушек (как это было во все века и во всех странах) коротким периодом анархии успевают вдоволь попользоваться и уголовные элементы. Пока в Париже шел ночной бой меж католическими и гугенотскими отрядами, в отдалении под шумок парижские маргиналы грабили и богатые католические дома, убивая направо и налево при малейшем сопротивлении - а заодно, как это блестяще описал Дюма в «Королеве Марго», иные сводили личные счеты, справедливо, увы, рассчитав, что «война все спишет».
Отличный пример можно найти в записках австрийского студента Гайцкофлера, учившегося в Париже и ставшего очевидцем Варфоломеевской ночи. Во время заварушки какие-то мерзавцы вытащили из дома гугенотку с двумя малолетними детьми и бросили всех троих в Сену. Рядом случился некий парижанин, стопроцентный католик, но человек не в пример более гуманный. Он взял лодку и поплыл спасть тонущих. Мать он вытаскивать не стал, уж настолько его гуманизм не простирался - но обоих детишек спас, объяснив погромщикам, что воевать с малолетними все же явный перебор.
Тут объявился его родственник и в два счета разжег собравшихся было уходить погромщиков, вопя что-то вроде:
– Католики добрые! Что ж вы смотрите на это безобразие? Да он же сам скрытый гугенот, точно вам говорю! Бей его, ребята!
Гуманиста тут же прикончили. Один многозначительный нюанс: ревнитель веры был единственным наследником весьма зажиточного «спасателя». И тут же вступил во владение всем его немаленьким имуществом… Так что дело вовсе не в религии…
А вот теперь самое время вернуться в Англию, куда уже докатились известия о Реформации.
Король Генрих VIII как раз собирался разводиться с женой - разонравилась, присмотрел другую… Папа Римский согласия на развод не давал. Тогда Генрих, недолго думая, объявил себя борцом с прогнившей поповщиной и реформатором номер один всея Британии. Конфисковал все имущество церкви на Британских островах, поделил его меж собой и приближенными, а главой новой, реформированной церкви объявил самого себя. После чего глава церкви, как легко догадаться, мигом разрешил королю развод с опостылевшей супружницей…
Двух других своих жен король отправил на плаху (всего их у него было шесть, в седьмой раз он заново жениться не успел, потому что помер).
И очень быстро Англия покрылась плахами и виселицами. Согласно подсчетам историков, за все время царствования Генриха VIII было казнено семьдесят тысяч «простонародья» - иначе говоря, два с половиной процента тогдашнего населения Англии. И вдобавок несколько сотен людей обоего пола, принадлежавших уже к знати, вплоть до самой высшей.
Что характерно, ни один английский (да и иностранный) историк не припечатывает Генриха клеймом «безумного тирана» или «охваченного манией преследования параноика».
Говорю вам, на Западе нет интеллигенции - а потому и шизофренических писаний меньше, и к оценке своих монархов подходят более взвешенно.
Как ни цинично это звучит, но Генрих и в самом деле не был ни садистом, ни безумцем. Не был, хоть ты тресни. Палач, конечно. Тиран, чего уж там. Но не безумец и не тупой садист. Прощать его никто не собирается - но за всеми этими смертями стояла не изуверская прихоть, а прагматичная, циничная, четко разработанная программа…
Повторяю по буквам: программа.
Англия всерьез намеревалась стать центром производства сукна для всей Европы - прибыли ожидались неслыханные. Сукно - это шерсть. Шерсть - это овцы. Овцы - это пастбища… а огромные земельные площади все еще находятся в руках крестьянских общин, которые вовсе не горят желанием их отдавать под овечьи пастбища, справедливо не усматривая для себя лично никакой выгоды, кроме убытков…
И начался процесс, известный в истории как «огораживание», - всеми неправдами землю у общин все же отнимали, а крестьян заставляли уходить на все четыре стороны. Ну а на больших дорогах их уже поджидали королевские судьи, которые хватали безземельных и вешали «за бродяжничество». У этой кампании, как и следовало ожидать, был не садистский, а опять-таки прагматический смысл: шерсть в сукно перерабатывали на фабриках-мануфактурах, которые нуждались во множестве рабочих рук, - причем желательно было платить «пролетариям» как можно поменьше. Свободный человек, имеющий возможность выбирать, не пойдет горбатиться за гроши. Ну а тот, у которого есть выбор лишь между придорожной виселицей и тесным вонючим домиком мануфактуры? То-то…
Все и получилось, как было задумано: сломленная жесточайшим террором бесприютная крестьянская масса толпами двинула на мануфактуры - жить-то хотелось, да и семью надо было как-то прокормить. Англия и в самом деле неимоверно поднялась на торговле шерстью - ну, а о том, какими методами это было достигнуто, британцы предпочитают не вспоминать. И, как уже говорилось, не склонны именовать Генриха «параноиком». Впечатлительный писатель Диккенс, как творческому человеку и полагается, в своей «Истории Англии для юных» выражений не выбирал, называл короля и «чудовищем», и «извергом рода человеческого», и «кровопийцей» - но ни о каком «безумии» и он не заикался. Ну а что до профессионалов, то настоятельно рекомендую тем, кто интересуется вопросом, капитальный труд одного из крупнейших историков Британии XX столетия Дж. М. Тревельяна. Прелюбопытнейшее чтение, прелюбопытнейший пример чопорного английского подхода к делу. Казни при Генрихе? Ну да, что-то такое было… Огораживание общинных земель? Ну так оно никакого ущерба не нанесло, поскольку огораживания, да будет вам известно, «повышали благосостояние», и только «некоторые из них», как изящно пишет Тревельян, «способствовали убыли населения». Обтекаемо, изящно, академично - и не поймешь реального масштаба бедствий. К тому же Тревельян убеждает читателя, что крестьяне, изволите ли видеть, сами, добровольно и с песнями, помогали огораживать свои бывшие поля, - ну, это нам знакомо, у нас в свое время в колхозы тоже вступали добровольно, поголовно и, что характерно, с песнями…