Страница:
В подобной обстановке высокопоставленные военные и цивильные чины — да и не особенно высокопоставленные — могли, сколько их душеньке угодно, крутить с Власовым какие-то свои, сугубо кастовые делишки, о которых мы до сих пор мало что знаем. Но в том, что такие делишки существовали, что они прямо-таки выпирали за рамки классической версии «кучки предателей и их гитлеровских хозяев», сомневаться, по-моему, не приходится.
Вернёмся в Советский Союз. Исследуем новую проблему…
Предположим, в своё время пара-тройка единомышленников Тухачевского в генеральских чинах избежали общей участи. Кое-кто из них остался на немаленькой должности — в глубине души ненавидя Сталина всеми фибрами. Обозначим такого субъекта, как Икс. К немцам он, подобно Власову, не перебежал — и возможности не оказалось, и храбрости не хватило. Продолжать активную и серьёзную заговорщическую работу, опять-таки, опасно. Остаётся, как легко догадаться, выполнять требующиеся от Икса по занятому им в жизни месту служебные обязанности. Прикидываться своим в доску, верным и преданным, не допускающим никаких идейных шатаний и враждебных мыслей.
И ходит по Москве человек с золотыми генеральскими звёздами на петлицах, в глубине души таящий ненависть к тем, кто вокруг, ожидаюший для себя совсем другого будущего. Несёт службу вроде бы справно. И в мысли ему не залезешь.
Но все же… А не попробовать ли нам его поискать? Обращая внимание в первую очередь на чётко прослеживаемые странности? Ведь не удержится, стервец, ни за что не удержится! Когда-нибудь, да сорвётся. Хоть в чем-то себя проявит.
Нет ли таких в окружении Сталина? Странных? Чьи вроде бы случайные, нелепые промахи кажутся обычным головотяпством.
А вы знаете, есть!
8. Самый странный маршал
Глава третья
Вернёмся в Советский Союз. Исследуем новую проблему…
Предположим, в своё время пара-тройка единомышленников Тухачевского в генеральских чинах избежали общей участи. Кое-кто из них остался на немаленькой должности — в глубине души ненавидя Сталина всеми фибрами. Обозначим такого субъекта, как Икс. К немцам он, подобно Власову, не перебежал — и возможности не оказалось, и храбрости не хватило. Продолжать активную и серьёзную заговорщическую работу, опять-таки, опасно. Остаётся, как легко догадаться, выполнять требующиеся от Икса по занятому им в жизни месту служебные обязанности. Прикидываться своим в доску, верным и преданным, не допускающим никаких идейных шатаний и враждебных мыслей.
И ходит по Москве человек с золотыми генеральскими звёздами на петлицах, в глубине души таящий ненависть к тем, кто вокруг, ожидаюший для себя совсем другого будущего. Несёт службу вроде бы справно. И в мысли ему не залезешь.
Но все же… А не попробовать ли нам его поискать? Обращая внимание в первую очередь на чётко прослеживаемые странности? Ведь не удержится, стервец, ни за что не удержится! Когда-нибудь, да сорвётся. Хоть в чем-то себя проявит.
Нет ли таких в окружении Сталина? Странных? Чьи вроде бы случайные, нелепые промахи кажутся обычным головотяпством.
А вы знаете, есть!
8. Самый странный маршал
Тремя серьёзнейшими странностями (не считая мелких), совершенно не имеющими внятного объяснения, отмечен жизненный путь Маршала Советского Союза Кирилла Афанасьевича Мерецкова.
Странность первая. Ещё до войны Мерецков допустил череду крупных, серьёзных, непростительных промахов, за которые кто-то другой мог и понести серьёзное наказание. И тем не менее Мерецкову все сошло с рук.
Началось все с финской кампании, «той войны незнаменитой». Лазарь Каганович давным-давно сказал умную вещь: «У каждой аварии есть фамилия, имя и отчество». У промахов и неудач первого, самого тяжёлого периода финской войны, в полном соответствии с этим высказыванием, есть имя, отчество и фамилия — Кирилл Афанасьевич Мерецков…
Первоначально план удара по финнам составил маршал Шапошников — план реальный и толковый, требующий значительных сил. Однако Мерецков, в ту пору командующий Ленинградским военным округом, браво пообещал Сталину, что закидает шапками Финляндию, исключительно «малой кровью, могучим ударом» вверенного ему военного округа. Сталин положился на его заверения. Преобразованный в Ленинградский фронт, округ под командованием Мерецкова двинулся вперёд, на ходу целя в супостата теми самыми шапками…
Обернулось все это трагедией. О происшедшем лучше всего расскажет маршал Василевский: «Ленинградский фронт начал войну, не подготовившись к ней, с недостаточными силами и средствами, и топтался на Карельском перешейке целый месяц, понёс тяжёлые потери и, по существу, преодолел только предполье. Лишь через месяц подошёл к самой „линии Маннергейма“, но подошёл выдохшийся, брать её было уже нечем».
Спасал Мерецкова начальник Генерального штаба, все тот же Шапошников. Именно благодаря его усилиям войну удалось завершить с тем результатом, который мы имели. Однако последующие события разумного объяснения не имеют, и лично я категорически отказываюсь их понимать. Шапошников был снят с поста начальника Генштаба, а на его место назначен оскандалившийся Мерецков, получивший к тому же звание Героя Советского Союза.
Делу это на пользу, безусловно, не пошло. Уже в сороковом году стало совершенно ясно, что РККА как хлеб, как воздух необходимы, по немецкому примеру, бронетранспортёры, которые доставляют на поле боя пехоту. Вот выступление на совещании при ЦК ВКП(б) начальствующего состава по сбору опыта боевых действий против Финляндии (14-17 апреля 1940 г.): «Часто требуется перебрасывать пехоту вперёд при наличии у противника в обороне отдельных очагов сопротивления, в этом случае можно применить специальный бронированный транспорт… О перевозке пехоты на поле боя надо подумать и дать решение по этому вопросу».
Кто говорит столь здравые вещи? А начальник Генштаба, товарищ Мерецков. Казалось бы, ему и карты в руки — немалой своей властью пробивай срочную разработку отечественных бронетранспортёров и их незамедлительное внедрение в войска!
Ничего подобного в истории не отмечено. Не осталось ни единого документа, ни единой строчки, свидетельствовавших бы о том, что начальник Генштаба хоть что-то сделал реально.
Зато он составил провальный мобилизационный план, по которому РККА встретила Отечественную с катастрофической нехваткой автотранспорта, дивизионной артиллерии… Вот тут его и взяли!
Странность вторая: необъяснимое, фантасмагорическое освобождение Мерецкова из-под стражи.
Сорок генералов и офицеров дали на него совершенно убойные показания. На многочисленных очных ставках не один человек подтвердил участие Мерецкова в заговоре Тухачевского-Уборевича, антисоветской работе маршала, передаче им «одной из иностранных разведок» совершенно секретных сведений. (Помните, что показал Павлов? Это ему Мерецков по-свойски признавался, что в случае победы Германии «хуже не будет ни мне, ни тебе»). Сам Мерецков виновным себя признал полностью.
Но его выпускают! На постановлении об аресте есть запись красным карандашом: «Мерецков освобождён на основании указаний директивных органов по соображениям особого порядка».
В том, что под «директивными органами» следует понимать Сталина, сомневаться не приходится. Но до сих пор никто так и не прояснил, в чем заключались «соображения особого порядка». Разве что ходит предположение, что Мерецков дал какие-то чрезвычайно важные показания, благодаря которым и получил прощение. Но подробностей — никаких.
На пост начальника Генштаба его уже не вернули. Поставили командовать 4-й армией.
Странность третья. Заслуги Мерецкова в Великой Отечественной более чем скромны, но отчего-то он стал вровень в шеренгу прославленных маршалов, чьи свершения не в пример масштабнее и даже, я бы выразился, грандиознее…
Снова — сплошные промахи. Именно Мерецков загоняет 2-ю ударную армию в немецкий «мешок», где она и погибнет практически целиком. Не наладив её снабжение, лихо брешет Ставке, что «коммуникации армии восстановлены», хотя ничего подобного и близко нет.
Вслед за тем Мерецков допускает череду провалов в Любаньской операции, которая, по замыслам нашего командования, должна была привести к взятию Луги.
Стратегическое положение Мерецкова самое выгодное — Тихвинская группировка немцев зажата его армиями с трех сторон. Однако вместо того, чтобы спланировать удар, Мерецков равномерно рассредоточивает танки и артиллерию по всему фронту и начинает творить то, что впоследствии назвали «выдавливанием» немцев за Волхов. Хотя Сталин чётко и недвусмысленно приказывает ему нанести удар. И отнюдь не переть нахрапом. Запись телефонного разговора Мерецкова со Ставкой сохранилась. Сталин никого не гонит вперёд очертя голову, наоборот, он советует не спешить и наступать, лишь подготовив войска в должной степени: «У русских говорится: поспешишь — людей насмешишь. У вас так и вышло, поспешили с наступлением, не подготовив его, и насмешили людей. Если помните, я вам предлагал отложить наступление, если ударная армия Соколова не готова, а теперь пожинаете плоды своей поспешности».
Соколов — командующий 2-й ударной армией. Именно его Мерецков тут же делает козлом отпущения, смещает, назначает Власова — и отправляет 2-ю ударную навстречу гибели…
Мерецков, назначенный уже командующим Волховским фронтом, продолжает готовить новое наступление. Впрочем, «готовить» «сильно сказано. Начальник Особого отдела фронта Мельников (вот костолом бериевский!) прилежно докладывает наверх, что отцы-командиры подчинённых Мерецкову дивизий, вместо того, чтобы сидеть сутки напролёт над картами, гулеванят вовсю: командир 378-й стрелковой четыре дня пользует в блиндаже девицу-военфельдшера, носу оттуда не показывая, а невыезд на командный пункт оправдывает тем, что захворал. Потом вызывает к себе начштаба и закатывает гулянку на трое суток. Дивизии, не предпринимая никаких действий, сидят в обороне, но наверх отписывают, будто „активно сковывают противника“ и „ведут боевую разведку“…
Теперь понимаете, за что иные бравые командиры столь люто ненавидели особистов? Да как раз за то, что те сообщали о них нелицеприятную правдочку…
В январе сорок третьего войска Мерецкова все же осуществляют некое подобие прорыва Ленинградской блокады — пробивают сухопутный коридор в Ленинград (узкий, насквозь простреливаемый немцами). Большего они оказались не в состоянии добиться, так как «командиры частей и соединений не заботились о том, чтобы до начала наступления были полностью вскрыты характер обороны противника, её сильные и слабые места, выявлены группировки, боевой состав и боеспособность противника».
Если точнее, это означает, что командиры Мерецкова целых шестнадцать месяцев торчали в окопах перед немецким плацдармом, занимавшим всего-то 13 километров в ширину и 15 в длину. Но выяснить толком, что у немцев на этом пятачке происходит, так и не смогли. Ну что же, снова виден фирменный стиль Мерецкова — полнейшая неспособность наладить разведку. В финскую мы это уже проходили. Тогда, как вспоминал Шапошников, в распоряжении РККА оказались лишь «отрывочные агентурные данные о бетонных полосах укреплений на Карельском перешейке, это были лишь общие данные, но той глубины обороны которая здесь была обрисована… мы не знали».
Да и финские силы оказались гораздо значительнее тех, которые предполагал встретить Мерецков. Хотя именно он, как командующий округом, обязан был собрать максимум сведений о «вероятном противнике» по ту сторону границы.
В январе сорок четвёртого Мерецков начал наступать, превосходя немцев по личному составу и артиллерии втрое, а по танкам даже вшестеро. И все равно, наступал он, как бы это поделикатнее выразиться… не самым талантливым образом.
Лишь одна из подчинённых ему армий действовала дерзко, отчаянно, смело. Сорок вторая. В сжатые сроки она прорвала мощную полосу обороны немцев, щедро насыщенную ДОТами, вырвалась на оперативный простор, преодолела вторую полосу обороны и взяла Ропшу.
Сорок второй командовал генерал Масленников, тот самый человек Берии, отстоявший вместе с ним Кавказ. Ничего удивительного. Служа в Красной Армии с 1919 г., он никогда не был ни комиссаром, ни «лагерным костоломом»: всегда либо командир-кавалерист, либо командир-пограничник. Вот только после 1956 г. об этом человеке высочайше велено было забыть, а если и поминать, то исключительно как о «подручном злодея Берии».
Для сравнения посмотрим, как действовала в той же операции 59-я армия, особо опекаемая Мерецковым. Он, наконец-то, набрался решимости хоть раз в жизни нанести мощный таранный удар.
Сосредоточил в составе 59-й больше половины всех сил Волховского фронта. В воздухе господствует советская авиация, превосходство над немцами в пехоте в 3,3 раза, в артиллерии — в 3,5 раз, в танках и вовсе в одиннадцать раз. У Мерецкова — сто орудий на километр фронта, у немцев — восемнадцать. К тому же часть немецких сил составляют литовские и эстонские подразделения — те ещё вояки.
Итак, Мерецков наступает… Большая часть опорных пунктов и артиллерийских батарей врага так и остаётся неподавленной. Танки вязнут в болотах. За сутки армада продвинулась лишь на километр. Для сравнения: чуть южнее невеликие части генерал-майора Свиклина за день в столь же неблагоприятных природных условиях с налёту берут плацдарм шириной 6 километров по фронту и 4 километра в глубину.
В конце концов, блокада Ленинграда была все-таки снята — кроме Мерецкова гораздо более успешно действовали ещё и Ленинградский фронт (генерал армии Говоров), и 2-й Прибалтийский (генерал армии Попов).
Мерецков торжествовал и практически в полный голос требовал, чтобы ему поручили возглавить что-нибудь этакое… ещё более масштабное. Уж тогда он, мол, себя покажет.
Однако Сталин считал проведённую операцию, в принципе, неудачной. Взлетел — и справедливо — один Говоров. Многих генералов понизили и отправили в резерв, а Мерецкова засунули командовать Карельским фронтом, где он благополучно и кантовался до конца войны, поскольку уж там-то никто от него не требовал особых полководческих талантов. Финляндия просто-напросто, деликатно выражаясь, вышла из войны, то есть, задрала лапки кверху, и Мерецков браво занял своими войсками территории, где сопротивления ему никто не оказывал.
Поймите меня правильно. Я в жизни не употребил бы слово «кантоваться», зайди речь о простых солдатах и обычных офицерах третьестепенных, что уж скрывать, фронтов вроде Карельского. Но вот в отношении командующего таким фронтом это слово, оторвите мне голову, вполне уместно.
Судьба войны решалась не там, а на Западном направлении. Не там шли в наступление миллионные армии, многотысячные танковые армады, не там проводились изящные стратегические решения, брались в кровопролитных боях вражеские столицы.
Мерецков — третьестепенный маршал. Но отчего-то он в массовом сознании (да и в истории) до сих пор стоит наравне с Рокоссовским, Коневым, Василевским, Ерёменко, Малиновским и другими, чей вклад в Великую Победу во сто раз превышает его скромные труды. Это неправильно. Так не должно быть. Учитывая все, деликатно говоря, промахи и провалы, сопровождавшие деятельность Мерецкова, начиная с финской войны.
В японскую кампанию он, правда, командовал 2-м Дальневосточным фронтом — но планы разрабатывал отнюдь не он. А против Квантунской армии была сконцентрирована такая силища, что тут даже Мерецков не мог бы проиграть.
Примечательно то, что с ним происходило после войны. Как и других маршалов, его отправили командовать всего-навсего военным округом. В чем, кстати, не было никакого такого «сталинского самодурства» — очень уж много после войны в советских вооружённых силах оказалось маршалов и генералов, гораздо больше, чем необходимо армии мирного времени, и эту ораву нужно же было куда-то пристраивать…
Но наш герой и тут поражает странностями. Всего за десять лет он проделывает столь причудливый путь, сигает так, что австралийская кенгура обзавидуется. 1945-1955 гг.: командующий Приморским, Московским, Беломорским и Северным военными округами, начальник курсов «Выстрел». Прыг-скок, прыг-скок! Это даже послужным списком не назовёшь, это что-то другое… В пятьдесят пятом Мерецкова (которому всего-то пятьдесят семь, детский возраст для военачальника!) наконец-то задвигают окончательно: помощником министра обороны по высшим военно-учебным заведениям, откуда он девять лет спустя попадёт в «Группу генеральных инспекторов» (разновидность яслей для высоких военных начальников)…
Никаких конкретных обвинений у меня нет — по недостатку точной информации. Я просто-напросто прилежно фиксирую все странности, сопровождающие Мерецкова на жизненном пути — необъяснимые, но в глаза бросающиеся; все то, что по недостатку улик будем пока что скромно именовать «промахами» и «бездарностью».
В голову меж тем лезут всякие дурацкие мысли. Вспоминается, например, что Андрей Андреич Власов любил в подпитии сболтнуть, что есть у него надёжные единомышленники и сообщники, которые так и пребывают по ту сторону фронта. Проще всего считать, что он цену себе набивал откровенной брехнёй. Но ведь по теории вероятности какое-то количество заговорщиков в немалых чинах просто обязано было уцелеть, выжить на положении «ни гу-гу».
И ещё. Очень похоже, что у немцев и в самом деле наличествовал агент, сумевший пробраться если и не в самые верхи военной пирамиды, то поднявшийся довольно высоко.
4 ноября 1942 г, Сталин провёл Главный военный совет с участием двенадцати маршалов и генералов, где были приняты стратегические решения о нескольких наступательных операциях. Уже через несколько дней информация об этих решениях попала к немцам.
Когда осенью сорок четвёртого Сталин принял решение не наступать на Варшаву, немцы начали перебрасывать оттуда свои танковые дивизии так уверенно, что, по мнению иных исследователей, точно знали: советские войска на Висле с места не двинутся.
В декабре того же сорок четвёртого генерал Гелен (тот самый) что-то очень уж точно предсказал направление главных ударов Красной Армии — на Берлин и в Восточной Пруссии.
Англичане, к слову, отказывались делиться с Советским Союзом данными, полученными с помощью расшифровки кода знаменитой «Энигмы», поскольку… были отчего-то уверены, что немецкие агенты проникли в высшие эшелоны Красной Армии. Быть может, они попросту жмотничали, а может, и говорили правду…
Нет у меня ни конкретных версий, ни конкретных подозреваемых. Я просто-напросто вспоминаю слова Кагановича о том, что каждая авария имеет имя, фамилию и отчество. А ещё мне кажется весьма подозрительным, когда странности идут косяком. Большая концентрация странностей в одном месте — уже повод для самых разных мыслей, которые, увы, к делу не подошьёшь.
А Мерецков — клубок странностей…
Но оставим его, пожалуй. Перейдём к человеку более крупному, удачливому, яркому. К очередному мифу, дутой фигуре, откровенной бездари и палачу, овеянному незаслуженной славой.
Жил-был на свете маршал Георгий Константинович Жуков…
Странность первая. Ещё до войны Мерецков допустил череду крупных, серьёзных, непростительных промахов, за которые кто-то другой мог и понести серьёзное наказание. И тем не менее Мерецкову все сошло с рук.
Началось все с финской кампании, «той войны незнаменитой». Лазарь Каганович давным-давно сказал умную вещь: «У каждой аварии есть фамилия, имя и отчество». У промахов и неудач первого, самого тяжёлого периода финской войны, в полном соответствии с этим высказыванием, есть имя, отчество и фамилия — Кирилл Афанасьевич Мерецков…
Первоначально план удара по финнам составил маршал Шапошников — план реальный и толковый, требующий значительных сил. Однако Мерецков, в ту пору командующий Ленинградским военным округом, браво пообещал Сталину, что закидает шапками Финляндию, исключительно «малой кровью, могучим ударом» вверенного ему военного округа. Сталин положился на его заверения. Преобразованный в Ленинградский фронт, округ под командованием Мерецкова двинулся вперёд, на ходу целя в супостата теми самыми шапками…
Обернулось все это трагедией. О происшедшем лучше всего расскажет маршал Василевский: «Ленинградский фронт начал войну, не подготовившись к ней, с недостаточными силами и средствами, и топтался на Карельском перешейке целый месяц, понёс тяжёлые потери и, по существу, преодолел только предполье. Лишь через месяц подошёл к самой „линии Маннергейма“, но подошёл выдохшийся, брать её было уже нечем».
Спасал Мерецкова начальник Генерального штаба, все тот же Шапошников. Именно благодаря его усилиям войну удалось завершить с тем результатом, который мы имели. Однако последующие события разумного объяснения не имеют, и лично я категорически отказываюсь их понимать. Шапошников был снят с поста начальника Генштаба, а на его место назначен оскандалившийся Мерецков, получивший к тому же звание Героя Советского Союза.
Делу это на пользу, безусловно, не пошло. Уже в сороковом году стало совершенно ясно, что РККА как хлеб, как воздух необходимы, по немецкому примеру, бронетранспортёры, которые доставляют на поле боя пехоту. Вот выступление на совещании при ЦК ВКП(б) начальствующего состава по сбору опыта боевых действий против Финляндии (14-17 апреля 1940 г.): «Часто требуется перебрасывать пехоту вперёд при наличии у противника в обороне отдельных очагов сопротивления, в этом случае можно применить специальный бронированный транспорт… О перевозке пехоты на поле боя надо подумать и дать решение по этому вопросу».
Кто говорит столь здравые вещи? А начальник Генштаба, товарищ Мерецков. Казалось бы, ему и карты в руки — немалой своей властью пробивай срочную разработку отечественных бронетранспортёров и их незамедлительное внедрение в войска!
Ничего подобного в истории не отмечено. Не осталось ни единого документа, ни единой строчки, свидетельствовавших бы о том, что начальник Генштаба хоть что-то сделал реально.
Зато он составил провальный мобилизационный план, по которому РККА встретила Отечественную с катастрофической нехваткой автотранспорта, дивизионной артиллерии… Вот тут его и взяли!
Странность вторая: необъяснимое, фантасмагорическое освобождение Мерецкова из-под стражи.
Сорок генералов и офицеров дали на него совершенно убойные показания. На многочисленных очных ставках не один человек подтвердил участие Мерецкова в заговоре Тухачевского-Уборевича, антисоветской работе маршала, передаче им «одной из иностранных разведок» совершенно секретных сведений. (Помните, что показал Павлов? Это ему Мерецков по-свойски признавался, что в случае победы Германии «хуже не будет ни мне, ни тебе»). Сам Мерецков виновным себя признал полностью.
Но его выпускают! На постановлении об аресте есть запись красным карандашом: «Мерецков освобождён на основании указаний директивных органов по соображениям особого порядка».
В том, что под «директивными органами» следует понимать Сталина, сомневаться не приходится. Но до сих пор никто так и не прояснил, в чем заключались «соображения особого порядка». Разве что ходит предположение, что Мерецков дал какие-то чрезвычайно важные показания, благодаря которым и получил прощение. Но подробностей — никаких.
На пост начальника Генштаба его уже не вернули. Поставили командовать 4-й армией.
Странность третья. Заслуги Мерецкова в Великой Отечественной более чем скромны, но отчего-то он стал вровень в шеренгу прославленных маршалов, чьи свершения не в пример масштабнее и даже, я бы выразился, грандиознее…
Снова — сплошные промахи. Именно Мерецков загоняет 2-ю ударную армию в немецкий «мешок», где она и погибнет практически целиком. Не наладив её снабжение, лихо брешет Ставке, что «коммуникации армии восстановлены», хотя ничего подобного и близко нет.
Вслед за тем Мерецков допускает череду провалов в Любаньской операции, которая, по замыслам нашего командования, должна была привести к взятию Луги.
Стратегическое положение Мерецкова самое выгодное — Тихвинская группировка немцев зажата его армиями с трех сторон. Однако вместо того, чтобы спланировать удар, Мерецков равномерно рассредоточивает танки и артиллерию по всему фронту и начинает творить то, что впоследствии назвали «выдавливанием» немцев за Волхов. Хотя Сталин чётко и недвусмысленно приказывает ему нанести удар. И отнюдь не переть нахрапом. Запись телефонного разговора Мерецкова со Ставкой сохранилась. Сталин никого не гонит вперёд очертя голову, наоборот, он советует не спешить и наступать, лишь подготовив войска в должной степени: «У русских говорится: поспешишь — людей насмешишь. У вас так и вышло, поспешили с наступлением, не подготовив его, и насмешили людей. Если помните, я вам предлагал отложить наступление, если ударная армия Соколова не готова, а теперь пожинаете плоды своей поспешности».
Соколов — командующий 2-й ударной армией. Именно его Мерецков тут же делает козлом отпущения, смещает, назначает Власова — и отправляет 2-ю ударную навстречу гибели…
Мерецков, назначенный уже командующим Волховским фронтом, продолжает готовить новое наступление. Впрочем, «готовить» «сильно сказано. Начальник Особого отдела фронта Мельников (вот костолом бериевский!) прилежно докладывает наверх, что отцы-командиры подчинённых Мерецкову дивизий, вместо того, чтобы сидеть сутки напролёт над картами, гулеванят вовсю: командир 378-й стрелковой четыре дня пользует в блиндаже девицу-военфельдшера, носу оттуда не показывая, а невыезд на командный пункт оправдывает тем, что захворал. Потом вызывает к себе начштаба и закатывает гулянку на трое суток. Дивизии, не предпринимая никаких действий, сидят в обороне, но наверх отписывают, будто „активно сковывают противника“ и „ведут боевую разведку“…
Теперь понимаете, за что иные бравые командиры столь люто ненавидели особистов? Да как раз за то, что те сообщали о них нелицеприятную правдочку…
В январе сорок третьего войска Мерецкова все же осуществляют некое подобие прорыва Ленинградской блокады — пробивают сухопутный коридор в Ленинград (узкий, насквозь простреливаемый немцами). Большего они оказались не в состоянии добиться, так как «командиры частей и соединений не заботились о том, чтобы до начала наступления были полностью вскрыты характер обороны противника, её сильные и слабые места, выявлены группировки, боевой состав и боеспособность противника».
Если точнее, это означает, что командиры Мерецкова целых шестнадцать месяцев торчали в окопах перед немецким плацдармом, занимавшим всего-то 13 километров в ширину и 15 в длину. Но выяснить толком, что у немцев на этом пятачке происходит, так и не смогли. Ну что же, снова виден фирменный стиль Мерецкова — полнейшая неспособность наладить разведку. В финскую мы это уже проходили. Тогда, как вспоминал Шапошников, в распоряжении РККА оказались лишь «отрывочные агентурные данные о бетонных полосах укреплений на Карельском перешейке, это были лишь общие данные, но той глубины обороны которая здесь была обрисована… мы не знали».
Да и финские силы оказались гораздо значительнее тех, которые предполагал встретить Мерецков. Хотя именно он, как командующий округом, обязан был собрать максимум сведений о «вероятном противнике» по ту сторону границы.
В январе сорок четвёртого Мерецков начал наступать, превосходя немцев по личному составу и артиллерии втрое, а по танкам даже вшестеро. И все равно, наступал он, как бы это поделикатнее выразиться… не самым талантливым образом.
Лишь одна из подчинённых ему армий действовала дерзко, отчаянно, смело. Сорок вторая. В сжатые сроки она прорвала мощную полосу обороны немцев, щедро насыщенную ДОТами, вырвалась на оперативный простор, преодолела вторую полосу обороны и взяла Ропшу.
Сорок второй командовал генерал Масленников, тот самый человек Берии, отстоявший вместе с ним Кавказ. Ничего удивительного. Служа в Красной Армии с 1919 г., он никогда не был ни комиссаром, ни «лагерным костоломом»: всегда либо командир-кавалерист, либо командир-пограничник. Вот только после 1956 г. об этом человеке высочайше велено было забыть, а если и поминать, то исключительно как о «подручном злодея Берии».
Для сравнения посмотрим, как действовала в той же операции 59-я армия, особо опекаемая Мерецковым. Он, наконец-то, набрался решимости хоть раз в жизни нанести мощный таранный удар.
Сосредоточил в составе 59-й больше половины всех сил Волховского фронта. В воздухе господствует советская авиация, превосходство над немцами в пехоте в 3,3 раза, в артиллерии — в 3,5 раз, в танках и вовсе в одиннадцать раз. У Мерецкова — сто орудий на километр фронта, у немцев — восемнадцать. К тому же часть немецких сил составляют литовские и эстонские подразделения — те ещё вояки.
Итак, Мерецков наступает… Большая часть опорных пунктов и артиллерийских батарей врага так и остаётся неподавленной. Танки вязнут в болотах. За сутки армада продвинулась лишь на километр. Для сравнения: чуть южнее невеликие части генерал-майора Свиклина за день в столь же неблагоприятных природных условиях с налёту берут плацдарм шириной 6 километров по фронту и 4 километра в глубину.
В конце концов, блокада Ленинграда была все-таки снята — кроме Мерецкова гораздо более успешно действовали ещё и Ленинградский фронт (генерал армии Говоров), и 2-й Прибалтийский (генерал армии Попов).
Мерецков торжествовал и практически в полный голос требовал, чтобы ему поручили возглавить что-нибудь этакое… ещё более масштабное. Уж тогда он, мол, себя покажет.
Однако Сталин считал проведённую операцию, в принципе, неудачной. Взлетел — и справедливо — один Говоров. Многих генералов понизили и отправили в резерв, а Мерецкова засунули командовать Карельским фронтом, где он благополучно и кантовался до конца войны, поскольку уж там-то никто от него не требовал особых полководческих талантов. Финляндия просто-напросто, деликатно выражаясь, вышла из войны, то есть, задрала лапки кверху, и Мерецков браво занял своими войсками территории, где сопротивления ему никто не оказывал.
Поймите меня правильно. Я в жизни не употребил бы слово «кантоваться», зайди речь о простых солдатах и обычных офицерах третьестепенных, что уж скрывать, фронтов вроде Карельского. Но вот в отношении командующего таким фронтом это слово, оторвите мне голову, вполне уместно.
Судьба войны решалась не там, а на Западном направлении. Не там шли в наступление миллионные армии, многотысячные танковые армады, не там проводились изящные стратегические решения, брались в кровопролитных боях вражеские столицы.
Мерецков — третьестепенный маршал. Но отчего-то он в массовом сознании (да и в истории) до сих пор стоит наравне с Рокоссовским, Коневым, Василевским, Ерёменко, Малиновским и другими, чей вклад в Великую Победу во сто раз превышает его скромные труды. Это неправильно. Так не должно быть. Учитывая все, деликатно говоря, промахи и провалы, сопровождавшие деятельность Мерецкова, начиная с финской войны.
В японскую кампанию он, правда, командовал 2-м Дальневосточным фронтом — но планы разрабатывал отнюдь не он. А против Квантунской армии была сконцентрирована такая силища, что тут даже Мерецков не мог бы проиграть.
Примечательно то, что с ним происходило после войны. Как и других маршалов, его отправили командовать всего-навсего военным округом. В чем, кстати, не было никакого такого «сталинского самодурства» — очень уж много после войны в советских вооружённых силах оказалось маршалов и генералов, гораздо больше, чем необходимо армии мирного времени, и эту ораву нужно же было куда-то пристраивать…
Но наш герой и тут поражает странностями. Всего за десять лет он проделывает столь причудливый путь, сигает так, что австралийская кенгура обзавидуется. 1945-1955 гг.: командующий Приморским, Московским, Беломорским и Северным военными округами, начальник курсов «Выстрел». Прыг-скок, прыг-скок! Это даже послужным списком не назовёшь, это что-то другое… В пятьдесят пятом Мерецкова (которому всего-то пятьдесят семь, детский возраст для военачальника!) наконец-то задвигают окончательно: помощником министра обороны по высшим военно-учебным заведениям, откуда он девять лет спустя попадёт в «Группу генеральных инспекторов» (разновидность яслей для высоких военных начальников)…
Никаких конкретных обвинений у меня нет — по недостатку точной информации. Я просто-напросто прилежно фиксирую все странности, сопровождающие Мерецкова на жизненном пути — необъяснимые, но в глаза бросающиеся; все то, что по недостатку улик будем пока что скромно именовать «промахами» и «бездарностью».
В голову меж тем лезут всякие дурацкие мысли. Вспоминается, например, что Андрей Андреич Власов любил в подпитии сболтнуть, что есть у него надёжные единомышленники и сообщники, которые так и пребывают по ту сторону фронта. Проще всего считать, что он цену себе набивал откровенной брехнёй. Но ведь по теории вероятности какое-то количество заговорщиков в немалых чинах просто обязано было уцелеть, выжить на положении «ни гу-гу».
И ещё. Очень похоже, что у немцев и в самом деле наличествовал агент, сумевший пробраться если и не в самые верхи военной пирамиды, то поднявшийся довольно высоко.
4 ноября 1942 г, Сталин провёл Главный военный совет с участием двенадцати маршалов и генералов, где были приняты стратегические решения о нескольких наступательных операциях. Уже через несколько дней информация об этих решениях попала к немцам.
Когда осенью сорок четвёртого Сталин принял решение не наступать на Варшаву, немцы начали перебрасывать оттуда свои танковые дивизии так уверенно, что, по мнению иных исследователей, точно знали: советские войска на Висле с места не двинутся.
В декабре того же сорок четвёртого генерал Гелен (тот самый) что-то очень уж точно предсказал направление главных ударов Красной Армии — на Берлин и в Восточной Пруссии.
Англичане, к слову, отказывались делиться с Советским Союзом данными, полученными с помощью расшифровки кода знаменитой «Энигмы», поскольку… были отчего-то уверены, что немецкие агенты проникли в высшие эшелоны Красной Армии. Быть может, они попросту жмотничали, а может, и говорили правду…
Нет у меня ни конкретных версий, ни конкретных подозреваемых. Я просто-напросто вспоминаю слова Кагановича о том, что каждая авария имеет имя, фамилию и отчество. А ещё мне кажется весьма подозрительным, когда странности идут косяком. Большая концентрация странностей в одном месте — уже повод для самых разных мыслей, которые, увы, к делу не подошьёшь.
А Мерецков — клубок странностей…
Но оставим его, пожалуй. Перейдём к человеку более крупному, удачливому, яркому. К очередному мифу, дутой фигуре, откровенной бездари и палачу, овеянному незаслуженной славой.
Жил-был на свете маршал Георгий Константинович Жуков…
Глава третья
ЯЗЫЧЕСКИЙ БОГ СМЕРТИ
Почитатели Жукова на эпитеты не скупятся: гениальный полководец… военачальник номер один… человек, разгромивший Гитлера… советский Бонапарт…
Вот только при детальном рассмотрении проступает совсем другой персонаж!
Одна из страшнейших фигур русской истории. Истукан по колено в крови. Сущность этого человека лучше всего передаёт портрет работы Константина Васильева — настоятельно рекомендую посмотреть. Вполне возможно, Васильев, берясь за кисть, имел совсем другие намерения, но то, что у него получилось…
Изображённое на портрете запредельное существо не имеет ничего общего с миром людей, потому что пришло из какого-то другого. Это и не человек вовсе, это бог войны и смерти, огня и крови, с волчьим оскалом на синем лице упыря. Шинель словно отлита из негнущейся стали, холодным тусклым золотом, болотным ведьминым огнём светятся тарелки орденов, за спиной корчатся багрово-золотистые языки подземного огня, и жутко белеет скелет какого-то здания…
Давайте начнём с подробного жизнеописания настоящего Бонапарта. Коли уж в своё время подхалимы сравнивали с ним и Тухачевского, и Жукова, посмотрим, есть ли что-нибудь общее в послужном списке и военной биографии.
Итак, Наполеон Бонапарт. Родился в 1769 г.
В 1779-1785 гг. обучался сначала в военной школе в Бриенне, потом в военном училище в Париже. Произведён в подпоручики.
1788 г. На Корсике разрабатывает проекты укреплений для обороны Сен-Флорана, Лимортилы и залива Аяччо, составляет доклад об организации корсиканского ополчения и записку о стратегическом значении Маделенских островов.
1791 г. — произведён в штабс-капитаны с переводом в артиллерию.
1793 г. — участвует в военной экспедиции на Сардинию и штурме крепости Аяччо. В качестве командира батареи принимает участие в бою с роялистами в Провансе — кстати, его батарея сыграла немалую роль в победе. Участвует в осаде Тулона, где становится командиром всей осадной артиллерии. После взятия города получает чин бригадного генерала. Далее — инспектор береговых укреплений, автор проекта обороны побережья.
1794 г. — назначен начальником артиллерии Итальянской армии. Но, подчинив своему влиянию комиссаров Конвента, фактически руководил кампанией, закончившейся успешно для французов. Побывал в Генуе с дипломатическо-разведывательной миссией.
1795 г. — во время уличных боев с роялистами в Париже мастерски командует артиллерией, обеспечив победу. Произведён в дивизионные генералы. Формирует Внутреннюю армию.
1796-1797 гг. — успешно действует в Италии, воюя по им же разработанному плану.
1798 г. — Египетский поход, опять-таки успешный.
Таким образом, мы видим, что двадцатидевятилетний генерал уже имеет девятнадцать лет военного обучения и военной службы, прошёл все ступени служебной лестницы, командовал пехотными частями, артиллерией полевой и осадной, потом — армией, автор теоретических работ, посвящённых как наступлению, так и обороне. Разносторонний профессионал.
Можно ли сравнивать с ним Тухачевского с его двумя годами военного училища, парой месяцев службы в качестве командира взвода и феерическим прыжком в командармы? Не смешите…
Да и Жуков сравнения с Бонапартом не выдерживает. И писаными трудами не обременён, и военный опыт в первые двадцать лет службы исключительно кавалерийский (помнится, у нас принято отзываться о кавалеристах не лучшим образом?).
Но не будем забегать вперёд. Сначала выясним, что думали о «гениальном полководце» его коллеги, заслуженные маршалы, те, что «славою покрыты, только не убиты».
И вот тут мы столкнёмся с редкостным единодушием — только направлено оно отнюдь не в комплиментарную сторону.
Маршал Ерёменко: «Жуков, этот узурпатор и грубиян, относился ко мне очень плохо, просто не по-человечески. Он всех топтал на своём пути… Я с товарищем Жуковым уже работал, и знаю его как облупленного. Это человек страшный и недалёкий. Высшей марки карьерист… Следует сказать, что жуковское оперативное искусство — это превосходство в силах в 5-6 раз, иначе он не будет браться за дело, он не умеет воевать не количеством, и на крови строит себе карьеру».
Маршал Бирюзов: «С момента прихода товарища Жукова на пост министра обороны в министерстве обороны создались невыносимые условия. У Жукова был метод — подавлять».
Маршал Тимошенко: «Я хорошо знаю Жукова по совместной продолжительной службе, и должен откровенно сказать, что тенденция к неограниченной власти и чувство личной непогрешимости у него как бы в крови».
Главный маршал авиации Новиков: «Касаясь Жукова, я прежде всего хочу сказать, что он человек исключительно властолюбивый и самовлюблённый, очень любит славу, почёт и угодничество перед ним и не может терпеть возражений».
Маршал Голиков: «Жуков — это унтер Пришибеев».
Генерал армии Хетагуров: «Непомерно груб, до оскорбления человеческих чувств».
Генерал-лейтенант Вадис (СМЕРШ): «Жуков груб и высокомерен, выпячивает свои заслуги, на дорогах плакаты „Слава маршалу Жукову“».
Генерал-полковник Байдуков: «Зверюга».
Маршал Голованов: «Старался унизить, раздавить человека».
Подобные свидетельства можно цитировать до бесконечности, но и того, что мы уже узнали, достаточно. Чуть позже мы познакомимся и с нелицеприятной характеристикой, которую Рокоссовский дал своему подчинённому Жукову уже в 1930 году. Ещё тогда Рокоссовский подметил те основные свойства жуковского характера, что впоследствии расцветут пышным цветом.
Итак… В Первой мировой войне Жуков успел поучаствовать — закончил её унтер-офицером с двумя солдатскими Георгиями. Потом оказался в Красной Армии. Я не зря употребил именно это слово — «оказался». Уже в шестидесятые, сочиняя мемуары, Жуков уверял, будто поступил в Красную Армию добровольцем, в августе восемнадцатого. Увы, это опровергается «Автобиографией», написанной в 1938 году самим же Жуковым: не в августе, а с конца сентября, и не добровольцем пошёл, а был мобилизован. Врать — в свою пользу, естественно, — Жуков обожал, и примеров тому, как мы увидим впоследствии, множество.
Воевал в Гражданскую, но свой первый орден Боевого Красного Знамени получил не на фронте, а за чисто карательные операции на Тамбовщине — подавлял со своим эскадроном так называемый антоновский мятеж.
В 1923 г. из Красной Армии стали в массовом порядке убирать бывших царских офицеров, что создало для командира эскадрона Жукова неплохие перспективы продвижения. В марте 1923-го он — помощник командира полка, а в июле — уже командир кавполка. К этому времени полученное им образование выглядело следующим образом: закончил три класса церковно-приходской школы в деревне Величкино и пять месяцев учился на вечерних курсах при городской школе в Москве (экзамены за 4-й класс городского училища сдал экстерном в 1920 г.). В 1916 г. — шестимесячная унтер-офицерская школа. В 1920-м — шестимесячные ускоренные кавалерийские курсы. В 1929-м — трехмесячные курсы усовершенствования командного состава.
И это — всё образование Жукова. Больше он никогда не учился где бы то ни было.
Боевой стаж новоиспечённого командира полка выглядел так: Пepвая мировая — чуть больше месяца, фронты Гражданской — три месяца, карательные операции против крестьянских повстанцев — год.
В 1930 г. Рокоссовский дал ему развёрнутую характеристику — вовсе не отрицательную, отнюдь. В ней говорилось, что Жуков — человек на своём месте, командир волевой и решительный. Но было там и кое-что ещё: «По характеру немного суховат и недостаточно чуток. Обладает значительной долей упрямства. Болезненно самолюбив». И в завершение: «На штабную и преподавательскую работу назначен быть не может — органически её ненавидит».
Вот только при детальном рассмотрении проступает совсем другой персонаж!
Одна из страшнейших фигур русской истории. Истукан по колено в крови. Сущность этого человека лучше всего передаёт портрет работы Константина Васильева — настоятельно рекомендую посмотреть. Вполне возможно, Васильев, берясь за кисть, имел совсем другие намерения, но то, что у него получилось…
Изображённое на портрете запредельное существо не имеет ничего общего с миром людей, потому что пришло из какого-то другого. Это и не человек вовсе, это бог войны и смерти, огня и крови, с волчьим оскалом на синем лице упыря. Шинель словно отлита из негнущейся стали, холодным тусклым золотом, болотным ведьминым огнём светятся тарелки орденов, за спиной корчатся багрово-золотистые языки подземного огня, и жутко белеет скелет какого-то здания…
Давайте начнём с подробного жизнеописания настоящего Бонапарта. Коли уж в своё время подхалимы сравнивали с ним и Тухачевского, и Жукова, посмотрим, есть ли что-нибудь общее в послужном списке и военной биографии.
Итак, Наполеон Бонапарт. Родился в 1769 г.
В 1779-1785 гг. обучался сначала в военной школе в Бриенне, потом в военном училище в Париже. Произведён в подпоручики.
1788 г. На Корсике разрабатывает проекты укреплений для обороны Сен-Флорана, Лимортилы и залива Аяччо, составляет доклад об организации корсиканского ополчения и записку о стратегическом значении Маделенских островов.
1791 г. — произведён в штабс-капитаны с переводом в артиллерию.
1793 г. — участвует в военной экспедиции на Сардинию и штурме крепости Аяччо. В качестве командира батареи принимает участие в бою с роялистами в Провансе — кстати, его батарея сыграла немалую роль в победе. Участвует в осаде Тулона, где становится командиром всей осадной артиллерии. После взятия города получает чин бригадного генерала. Далее — инспектор береговых укреплений, автор проекта обороны побережья.
1794 г. — назначен начальником артиллерии Итальянской армии. Но, подчинив своему влиянию комиссаров Конвента, фактически руководил кампанией, закончившейся успешно для французов. Побывал в Генуе с дипломатическо-разведывательной миссией.
1795 г. — во время уличных боев с роялистами в Париже мастерски командует артиллерией, обеспечив победу. Произведён в дивизионные генералы. Формирует Внутреннюю армию.
1796-1797 гг. — успешно действует в Италии, воюя по им же разработанному плану.
1798 г. — Египетский поход, опять-таки успешный.
Таким образом, мы видим, что двадцатидевятилетний генерал уже имеет девятнадцать лет военного обучения и военной службы, прошёл все ступени служебной лестницы, командовал пехотными частями, артиллерией полевой и осадной, потом — армией, автор теоретических работ, посвящённых как наступлению, так и обороне. Разносторонний профессионал.
Можно ли сравнивать с ним Тухачевского с его двумя годами военного училища, парой месяцев службы в качестве командира взвода и феерическим прыжком в командармы? Не смешите…
Да и Жуков сравнения с Бонапартом не выдерживает. И писаными трудами не обременён, и военный опыт в первые двадцать лет службы исключительно кавалерийский (помнится, у нас принято отзываться о кавалеристах не лучшим образом?).
Но не будем забегать вперёд. Сначала выясним, что думали о «гениальном полководце» его коллеги, заслуженные маршалы, те, что «славою покрыты, только не убиты».
И вот тут мы столкнёмся с редкостным единодушием — только направлено оно отнюдь не в комплиментарную сторону.
Маршал Ерёменко: «Жуков, этот узурпатор и грубиян, относился ко мне очень плохо, просто не по-человечески. Он всех топтал на своём пути… Я с товарищем Жуковым уже работал, и знаю его как облупленного. Это человек страшный и недалёкий. Высшей марки карьерист… Следует сказать, что жуковское оперативное искусство — это превосходство в силах в 5-6 раз, иначе он не будет браться за дело, он не умеет воевать не количеством, и на крови строит себе карьеру».
Маршал Бирюзов: «С момента прихода товарища Жукова на пост министра обороны в министерстве обороны создались невыносимые условия. У Жукова был метод — подавлять».
Маршал Тимошенко: «Я хорошо знаю Жукова по совместной продолжительной службе, и должен откровенно сказать, что тенденция к неограниченной власти и чувство личной непогрешимости у него как бы в крови».
Главный маршал авиации Новиков: «Касаясь Жукова, я прежде всего хочу сказать, что он человек исключительно властолюбивый и самовлюблённый, очень любит славу, почёт и угодничество перед ним и не может терпеть возражений».
Маршал Голиков: «Жуков — это унтер Пришибеев».
Генерал армии Хетагуров: «Непомерно груб, до оскорбления человеческих чувств».
Генерал-лейтенант Вадис (СМЕРШ): «Жуков груб и высокомерен, выпячивает свои заслуги, на дорогах плакаты „Слава маршалу Жукову“».
Генерал-полковник Байдуков: «Зверюга».
Маршал Голованов: «Старался унизить, раздавить человека».
Подобные свидетельства можно цитировать до бесконечности, но и того, что мы уже узнали, достаточно. Чуть позже мы познакомимся и с нелицеприятной характеристикой, которую Рокоссовский дал своему подчинённому Жукову уже в 1930 году. Ещё тогда Рокоссовский подметил те основные свойства жуковского характера, что впоследствии расцветут пышным цветом.
Итак… В Первой мировой войне Жуков успел поучаствовать — закончил её унтер-офицером с двумя солдатскими Георгиями. Потом оказался в Красной Армии. Я не зря употребил именно это слово — «оказался». Уже в шестидесятые, сочиняя мемуары, Жуков уверял, будто поступил в Красную Армию добровольцем, в августе восемнадцатого. Увы, это опровергается «Автобиографией», написанной в 1938 году самим же Жуковым: не в августе, а с конца сентября, и не добровольцем пошёл, а был мобилизован. Врать — в свою пользу, естественно, — Жуков обожал, и примеров тому, как мы увидим впоследствии, множество.
Воевал в Гражданскую, но свой первый орден Боевого Красного Знамени получил не на фронте, а за чисто карательные операции на Тамбовщине — подавлял со своим эскадроном так называемый антоновский мятеж.
В 1923 г. из Красной Армии стали в массовом порядке убирать бывших царских офицеров, что создало для командира эскадрона Жукова неплохие перспективы продвижения. В марте 1923-го он — помощник командира полка, а в июле — уже командир кавполка. К этому времени полученное им образование выглядело следующим образом: закончил три класса церковно-приходской школы в деревне Величкино и пять месяцев учился на вечерних курсах при городской школе в Москве (экзамены за 4-й класс городского училища сдал экстерном в 1920 г.). В 1916 г. — шестимесячная унтер-офицерская школа. В 1920-м — шестимесячные ускоренные кавалерийские курсы. В 1929-м — трехмесячные курсы усовершенствования командного состава.
И это — всё образование Жукова. Больше он никогда не учился где бы то ни было.
Боевой стаж новоиспечённого командира полка выглядел так: Пepвая мировая — чуть больше месяца, фронты Гражданской — три месяца, карательные операции против крестьянских повстанцев — год.
В 1930 г. Рокоссовский дал ему развёрнутую характеристику — вовсе не отрицательную, отнюдь. В ней говорилось, что Жуков — человек на своём месте, командир волевой и решительный. Но было там и кое-что ещё: «По характеру немного суховат и недостаточно чуток. Обладает значительной долей упрямства. Болезненно самолюбив». И в завершение: «На штабную и преподавательскую работу назначен быть не может — органически её ненавидит».