Страница:
Судно останавливается, ему дают номер, на мачте взвивается сигнальный флажок. Сотни телеграмм летят во все концы. Первыми в порт прибегают судовладельцы, торговые посредники, купцы. А вслед за ними мол и причал заполняют толпы зевак.
Вот появляется одномачтовая яхта. Она доставляет лоцманаnote 418. Ему предстоит провести судно в порт. Санитарный патруль тут как тут. И снова с судна докладывают: название, страна, порт приписки.
Этот пароход называется «Виль-де-Рио», он принадлежит французской ассоциацииnote 419 грузовладельцев.
Огромных размеров судно прибыло из Белена. Оно находилось в плавании двадцать два дня.
Корабль, рассекая волны, появился на горизонте. Он растет, приближается. Вот уже и цвета национального флага можно разглядеть на мачте. Судно, словно живое существо, переводя дыхание после долгого и трудного похода, замедляет наконец ход, плывет все тише и тише, поднимает сигнальный флажок, зажигает сигнальные огни и величественно заходит на рейд.
Пассажиры спешат на палубу. Они смущены, взволнованы, дыхание их прерывается, глаза полны слез. Они счастливы, им не терпится ступить на родную землю.
Пройдет еще несколько минут, и корабль окончательно остановится, бросит якорь и замрет. Этот докnote 420 принадлежит французской компании. Матросы спускают на причал трапnote 421. Пассажиры вереницей сходят на землю.
Крепкие рукопожатия, поцелуи, радостные восклицания. Людское море в мгновение ока заполняет набережную. Радуясь, словно дети, недавние путешественники разбегаются кто куда по всему городу, даже не захватив багаж. Нет сил оставаться в порту еще хоть минуту. Домой! С багажом успеется.
Однако корабль покинули не все. Одна из кают первого класса, расположенная у кормы, ближе к апартаментамnote 422 капитана, наглухо закрыта. Матросы говорят, что в ней разместились четверо пассажиров. Но вот что странно: наружу всегда выходят только трое. Два коренастых, бывалых матроса и юноша, почти мальчик.
Четвертого никто не видел. Они сели на пароход ночью. Таинственный пассажир все время находится в каюте и не кажет носа.
Напрасно любопытные первое время пытались разузнать хоть что-нибудь о нем, раскрыть инкогнитоnote 423. Напрасно заговаривали с моряками.
Любезность, лесть, ликеры на все вкусы. Ничего не помогало. Матросы упорно молчали. На любезности отвечали любезностями, на лесть – обычными морскими шуточками. Если им предлагали выпить за компанию, пили в свое удовольствие, но платили всегда сами. Видно было, что эти ребята не прочь гульнуть, но себя не забывают.
Юноша ни в чем не отставал от старших, с той лишь разницей, что сам отличался невероятным любопытством и надоедал мальчишкам на побегушках, к великой радости этих неутомимых шутников и выдумщиков.
Капитан явно был в курсе дел четырех пассажиров и знал о таинственном пассажире больше остальных. Однако и он был скрытен и давал весьма уклончивые ответы одолевавшим его господам.
– Этот человек болен, – отвечал он сухо.
Между тем любопытство охватило всех, оно порождало раздражение и недоброжелательство, начиная с пассажиров второго класса, нижней палубы и кончая членами экипажа и кочегарами.
В течение всего путешествия по судну гуляли самые невероятные слухи и предположения, сомнительные шуточки, острые словечки, вздорные россказни.
Буквально все чувствовали себя оскорбленными этим незнакомцем, не желающим или не решающимся выйти из своего убежища.
Поэтому, едва только пароход причалил и пассажиры высыпали на набережную, повсюду с быстротою молнии разнесся слух, что на борту «Виль-де-Рио» находится феноменnote 424, монстрnote 425, загадочная личность.
Спрашивали лоцмана, который беседовал с боцманом о случившемся.
Боцман, похоже, знал немногим больше прочих, однако и он как в рот воды набрал, слова не сказал. Кто знает, быть может, он водил дружбу с тем, кто скрывался в каюте первого класса…
Сойдя на берег, моряк, видимо, почувствовал себя свободнее и, решив, что отныне волен в своих поступках, стал разговорчивее. Он поведал нечто из ряда вон выходящее…
Он видел того человека однажды, когда тот прогуливался по палубе глубокой ночью.
«Поверьте! Слова матроса! Человек был абсолютно синий. Ярко-синий!»
Дальше – больше. Под строжайшим секретом боцман поведал о необыкновенном пассажире владельцу кафе. Его служанка поспешила поделиться новостью с мальчишкой – разносчиком из бакалеи по соседству, а тот, в свою очередь, шепнул на ушко кухарке супрефектаnote 426. Кухарка же не преминула рассказать об услышанном дневальному у дверей полковника.
Сменившись, доблестный воин направился в таверну «Черная Венера», чтобы побалакать с моряками и солдатами – завсегдатаями заведения.
Синий человек! Не может быть! Невероятно! Откуда он? Сбежал из зверинца, дикарь, животное о четырех конечностях, татуированный ирокез, будущий обитатель зоологического сада? Или еще того пуще? Кто же он?
Его надо увидеть!
Военные, штатские, моряки – все ринулись в порт, к пароходу, в надежде лицезреть, как Синий человек спускается по трапу на землю.
Куда там! Синий человек, или как его там, не показывался. Скрипели снастиnote 427. Трещали стропыnote 428. Хрипела какая-то лошаденка. Из багажного отделения доставали бесчисленные ящики.
Вслед за пассажирами вышел и один из моряков. Но он переоделся, и никто не обратил на него ни малейшего внимания. Человек быстрыми шагами направился на телеграф и послал депешуnote 429 следующего содержания:
«Мадам Обертен-младшей, вилла Монплезир, Оливе, Луаре.
Сегодня же будьте в Гавреnote 430. Болен, обезображен. Любой ценой отыщите меня в отеле «Фраскати». Важное дело. Отца не предупреждайте. К встрече со мной необходимо подготовиться.
Феликс Обертен».
Отправив телеграмму, моряк поехал на вокзал и заказал на завтрашний ночной поезд спальное купе и багажное отделение. Затем снял номер в отеле «Фраскати» и вернулся на пароход, расталкивая собравшихся на причале зевак.
Наступил вечер. К счастью, полил сильный дождь, и любопытным волей-неволей пришлось разойтись по домам.
В десять часов, когда ливень лил как из ведра, трое мужчин и мальчик в сопровождении капитана спешно покинули «Виль-де-Рио». На всех четверых были резиновые плащи с огромными капюшонами, целиком скрывавшими лица.
Капитан тепло пожал руку одному из них и сказал:
– Прощайте, месье! Удачи вам и доброго здоровья!
– Прощайте, капитан, и спасибо за все! Никогда не забуду вашей доброты и вашего молчания.
Через несколько минут люди скрылись в дверях отеля и заняли снятые днем апартаменты.
Заперли двери. Плащи развесили в прихожей.
Читатель, безусловно, догадался, чьи знакомые и симпатичные лица скрывались под капюшонами. Феликс Обертен, Жан-Мари, Беник и Ивон.
Трое пышут здоровьем. Но парижанин, увы, совсем обессилел и посинел, как никогда.
– Ничего, месье Феликс, – сказал боцман, – мы дома, и все в порядке.
– Страшно признаться, дорогой мой, но я тоскую о бразильских лесах, о моих индейцах и приключениях.
– Ба! Оставьте эти мысли, месье. Разве это жизнь? Так долго не просуществуешь.
– Как говаривал Генипа… Ах! Генипа!.. Это имя странно звучит здесь, в большом городе, среди газовых фонарей, звона электрических звонков, гула железнодорожных составов.
– Это верно!
– Да, Генипа был прав. Там я был Синим человеком, хозяином, богом. Меня уважали и любили. А что ждет меня здесь? Синий человек здесь – монстр… Диковинное животное!
– Вы увидите жену, родителей, вашу малютку…
– Мне страшно показаться им в таком виде!
– Вот еще! Оставьте эти мысли! К тому же у вас кое-что есть с собой.
– Жан-Мари, вам бы с Ивоном нужно вернуться на судно. Капитан ждет. Надо выгрузить ящики и доставить их сюда. Беник останется со мной.
– Есть, хозяин. Мы идем.
Ожидая возвращения друзей, бакалейщик принялся перелистывать справочник железных дорог, а боцман, наконец расслабившись, закурил любимую трубку. Ему очень нравилось в отеле.
«Депеша ушла в два часа… Жена должна была получить ее в четыре, самое позднее в пять. Значит, могла сесть на орлеанский поезд, который отходит в шесть часов и приходит в Париж в четверть десятого. Так… четверть десятого… Нормандская ветка… вот она… Поезд на Гавр отходит только в десять минут двенадцатого. На место прибывает в пять минут шестого утра. Брр! Ну и настроение у нее будет! Чего можно ожидать после ночи, проведенной в дороге?! Ладно! Как говорит капитан, мужайтесь!»
– Беник, надо бы поесть и выпить. А потом я посплю. Эй, дружище!
– К вашим услугам, месье.
– Закажи-ка торжественный ужин. Пусть накроют прямо здесь. А я пойду в свою комнату, чтобы прислуга меня не видела.
Боцман тут же нажал на кнопку электрического звонка, а Синий человек, удрученный своим положением, осторожно направился в соседнюю комнату.
Явился официант. Изучив меню, бретонец немного смутился. И половина названий блюд были ему незнакомы. Тогда находчивый моряк приказал принести все самые дорогие кушанья и самые старинные вина.
– Накройте на четверых. Весь провиант, напитки, посуду, словом, все, принесите сразу. После чего задрайте все люки, то есть закройте все двери и можете быть свободны. Прислуга нам не понадобится.
Вскоре в комнату принесли ящики с золотом, накрыли на стол, и четверо друзей в предвкушении удовольствия уселись ужинать. Чего-чего только здесь не было! Повар постарался на славу.
С улицы послышался грохот подъехавшего экипажа. Через несколько секунд в коридоре раздалось нервное торопливое постукивание каблучков. Бакалейщик сейчас же узнал этот звук.
В дверь постучали.
– Ивон, дитя мое, – произнес Обертен севшим от волнения голосом, – открой, а потом сразу иди спать. Черт побери! Никак не могу собраться.
В ту же минуту в дверях появилась юркая фигурка. Лицо женщины скрывала вуальnote 431. В руках она держала плед.
Войдя, она подняла вуаль, уронила плед, протянула вперед руки и закричала:
– Феликс! Мой бедный друг… Ах! Я уж и не надеялась увидеть тебя!
– Дитя мое… Дорогая моя, – бормотал больной, смущенный и почему-то позабывший тут же обо всех неприятностях, которые когда-либо причиняла ему эта женщина.
Он встал и тоже протянул к ней руки. Свет озарил его лицо! Женщина в ужасе отпрянула, потом, потрясенная, прислонилась к стене и прошептала:
– Боже правый!..
– Чудовище! Я похож на монстра, не так ли?
Мадам Обертен остолбенела, будто увидела голову Медузы Горгоныnote 432. Она не нашла, что ответить.
– Мне не нужно было возвращаться, – продолжал несчастный упавшим голосом. – Но разве я имел на это право? Дела есть дела… Честь семьи, честь фирмы. Марта, моя бедная девочка… Отец… мать…
– И я тоже, – сказала мадам Обертен кислым хорошо знакомым голосом. Потрясение, волнение ничуть не изменили его.
– Ну разве ты могла сомневаться, друг мой. – Голос Обертена прозвучал неубедительно. – Итак, мы разорены, не правда ли?
– Честь фирмы спасена, но мы в страшной нищете. У нас ничего не осталось.
– Ты в этом уверена?
– Увы! Если, конечно, ты не привез оттуда баснословного состояния. В чем я лично сильно сомневаюсь.
– Как знать!
– Что?
– Дорогая, сядь рядом со мной. Ты, наверное, устала и голодна?
– Об этом потом, Феликс, объясни, пожалуйста. Я как на иголках… Прошу тебя, оставь этот таинственный тон… Отвечай… Говори правду!
– Ну, хорошо! У тебя теперь нет мужа. Я понимаю, что смешно было бы рассчитывать на прежние отношения, я не питаю иллюзий. Однако взамен предлагаю тебе миллионера.
– Это правда? – Лицо маленькой женщины моментально оживилось.
– Ты ждешь доказательств?
– Почему бы и нет?
В ответ парижанин вынул из кармана связку ключей, отошел вглубь комнаты, где стояли четыре массивных ящика, обитые железом, открыл первый попавшийся, запустил руку, вытащил горсть гравия и сказал:
– Ты знаешь, что это такое?
– Но ведь это…
– Золото! Самородковое золото высшей пробы.
– И сколько его здесь?
– На миллион!
– В каждом ящике?
– В каждом ящике!
– И все это принадлежит тебе? Нам?
– Нам принадлежат три ящика, вернее, два с половиной.
– Три миллиона!.. Этой желтой земли…
– Ты говоришь как индеец…
– Три миллиона! – дрожащим голосом повторила мадам Обертен.
Она подошла к ящику и, даже не сняв перчатки, зачерпнула полную горсть желтого песка. Камешки сыпались сквозь пальцы, падали на пол. Но Аглая не замечала ничего, а лишь повторяла как зачарованная:
– Три миллиона! – И ни слова признательности, ни слова благодарности тому, кто доставил ей такое неслыханное богатство.
«Да, – подумал торговец колониальными товарами, глубоко опечаленный бесчувственностью своей жены, – госпожа Обертен, урожденная Аглая Ламберт, ничуть не изменилась. Кукла, алчная и равнодушная кукла».
Однако в эту минуту, словно услыхав мысли Феликса, мадам Обертен опомнилась и воскликнула:
– Друг мой!.. Мой милый Феликс! Ты лучший из мужей! Ах! Как я в тебе ошиблась!
«Дьявол! Вот тебе и раз», – подумал парижанин, смутившись.
– Дай расцелую тебя!
И, не выказывая ни малейшего отвращения, ни мгновения не колеблясь, она бросилась на шею мужу и дважды крепко поцеловала его синюю физиономию.
«Можно себе представить, как она отвернулась бы от меня, вернись я нищим! Вот уж истинно: все покупается!»
– Что же мы будем теперь делать? – спросила Аглая после запоздалого проявления чувств.
– Как можно скорее поедем в Париж вместе с моими друзьями.
– Твоими друзьями?
– Двое бравых моряков и мальчик. Они прошли со мной через все испытания. Этим благородным сердцам я обязан всем: и нашим состоянием, и собственной жизнью.
– Прекрасно! А что же в Париже?
– Продадим золото. Я разделю деньги между всеми нами. Будем жить на рентуnote 433 с капитала, полученного таким скорым и таким опасным путем.
– Великолепно!
– Но ты ничего не рассказываешь о Марте… об отце, о маме, о твоих стариках.
– Все здоровы, спасибо! У малышки был коклюш, но теперь она выздоровела. Я два раза в день водила ее на процедуры. Она подросла, но по-прежнему очень медлительна, точно как ты, прости за откровенность.
– А обо мне она говорит?
– Она нервничает.
– Бедный ребенок!
– Ну, ладно! Так мы едем?
– Как? Прямо сразу, даже не отдохнув?
– И ты хочешь, чтобы я отдыхала! Ты меня плохо знаешь. Разве я когда-нибудь устаю?
– Есть поезд в девять тридцать две.
– Годится! Закрой ящик, а то я окосею, глядя на него. А что это за камешки там?
– Кварц попадается. Мы вынуждены были работать очень быстро, надо было торопиться. Некогда выбрасывать. А почему ты спрашиваешь?
– Потому что они ничего не стоят, а место занимают.
– Тут уж я ничего не могу поделать!
«Вот это аппетит! Ненасытная утроба! И это после того, как оказалась без су!» – отметил про себя Феликс.
Закрыв лицо платком и надвинув на глаза капюшон плаща, Синий человек почти бегом покинул отель «Фраскати», сел в экипаж, который окружными путями доставил его на вокзал, и ввалился в купе спального вагона.
Жан-Мари, Беник и Ивон тоже сели в этот состав, но предпочли купе, где можно было свободно разговаривать и не запрещалось курить.
Пассажирский поезд медленно, к великому неудовольствию нетерпеливой мадам Обертен, вразвалочку тронулся с места.
В Париж!
Чтобы кое-как скоротать время, бакалейщик рассказывал жене о невероятных приключениях, опасностях, неожиданных спасениях и, кажется, сумел заинтересовать ее.
Прибыв в Париж, они тут же отправились на улицу Ренар. Все магазины были закрыты. Перед глазами Феликса все еще стояли величественные картины бразильской природы: первозданные леса, исполинские деревья, божественные цветы и палящее солнце. Его физиономия приняла кислый вид. В этой клоакеnote 434 Феликс провел худшие дни своей жизни.
Ящики затащили в квартиру. Моряки с грехом пополам устроились в комнатах, некогда принадлежавших служащим фирмы.
Обертен вынужден был извиниться, он уверил друзей, что это ненадолго. А потом, утомленный бессонной ночью и путешествием в поезде, крепко заснул.
На следующее утро он проснулся с трудом. Самочувствие было отвратительное. Все та же одышка, та же слабость. И увы! Прежняя синева.
Хлопнула дверь. Этот короткий и, как ему показалось, нервический звук заставил путешественника вздрогнуть. Мадам Обертен ушла рано утром и теперь вернулась, приведя с собой двух незнакомцев, аккуратно одетых и исключительно вежливых.
Последовало представление:
– Месье Лозьер, горный инженер… Месье Леви-Браун, банкир.
– Торговец золотом, – уточнил второй.
– Мой муж, месье Обертен.
Пока вновь прибывшие с ужасом вглядывались в лицо хозяина лавки, мадам Обертен продолжала тараторить:
– Сегодня утром я отправилась к месье Леви-Брауну и предложила ему купить наше золото по рыночному курсу…
– Это прекрасно, но…
– Все будет оплачено и оформлено как положено. Вексель, банковские бумаги…
– Но…
– Месье Леви-Браун хотел бы сначала увидеть золото, взять его на анализ, чтобы установить пробу. Этим займется месье Лозьер. Однако, господа, надеюсь, вы не станете возражать, если экспертиза будет проведена и в другом месте. Поймите, я должна быть уверена. Дела есть дела, не так ли?
Мужчины вежливо поклонились. Тем временем мадам Обертен дрожащей рукой принялась открывать первый ящик.
Инженер подошел, склонился над ним, зачерпнул горсть песка, мгновение изучал его и наконец, подняв глаза на присутствующих, спросил:
– Скажите, содержимое остальных ящиков такое же, как и этого?
– Абсолютно! – отвечал Феликс. – Да вы можете сами в этом убедиться.
Мадам Обертен открыла остальные три ящика. Вид у нее все еще был решительный и деловой, но тень беспокойства пробежала по лицу.
Инженер наугад зачерпнул пригоршню из каждого ящика, потер, едва ли не понюхал и покачал головой.
– Месье! Почему вы молчите? – вскричала женщина, и голос ее дрогнул.
– Дело в том, мадам, что я не решаюсь сообщить новость, которая вряд ли обрадует вас.
– Как! Вы хотите сказать, что это золото…
– Но это не золото. Это слюда.
– Слюда… слюда… слюда!..
– Каждый из этих ящиков стоит не больше двухсот франков!
– Однако, месье, это невозможно! Вы… Вы… лжете! Посмотрите! Посмотрите же! Это золото, привезенное из Бразилии… Это все наше состояние… Скажите, месье, ведь это золото, не так ли? Это должно быть золото! Я так хочу!
– Я принес с собой реактивыnote 435, но уверяю вас: это бессмысленно. Видите ли, даже несмотря на блеск, который хоть отдаленно и напоминает золотой, эту породу легко отличить от золота. Ошибки быть не может. Опытному глазу все ясно. Быть может, в этом песке и есть незначительные вкрапления драгоценного металла. Если желаете, могу взять на пробу немного образцов и провести более скрупулезный анализ. А что касается самородков, то сомнений быть не может – это всего лишь слюда.
В комнате воцарилась гробовая тишина. Супруги не в силах были рта раскрыть. Инженер, приняв молчание за согласие, огляделся, увидел на столе цветочную вазу, ссыпал в нее горсть песка и камней и, сделав знак своему спутнику, направился к двери. Месье Леви-Браун последовал за ним. Уходя, инженер пообещал, что завтра точный анализ будет готов.
– Но, – заключил он, – еще раз прошу не питать никаких иллюзий. Мое мнение окончательное – этот песок не имеет ценности.
Как только посетители ушли, мадам Обертен, потрясенная случившимся, обессиленная, вскочила с места, словно в ней сработала пружина. Ее светло-голубые глаза лихорадочно горели, губы до крови искусаны. Она едва могла говорить.
Аглая бросилась к мужу, словно разъяренная кошка, выпустившая когти.
– Дурак!.. О! Какой же ты дурак!
– Дорогая моя, уверяю тебя, я сам поражен услышанным… Верь мне…
– Замолчи! Замолчи, идиот, кретин, простофиля, чудовище!.. Двести франков за ящик… Какого черта я слушала ваши байки! Поехать в Бразилию, чтобы привезти оттуда четыре сундука слюды! Вернуться еще глупее, чем прежде, да к тому же еще и синим! Синим! Вы слышите меня – синим!
– Что? Ну, хватит! Всему есть предел, и моему терпению – тоже!
– Конечно! Ударь меня! Ты ведь уже разорил нас, чудовище! Чудовище! Монстр! Но так дело не пойдет. Я не желаю больше оставаться мадам Синий человек! Никогда! Сию же минуту нотариуса! Все равно какого! Бумагу, документ завтра, да нет – сегодня, сегодня же вечером, немедленно… Жестокое обращение… Неспособность распоряжаться состоянием… Бегство из супружеского гнезда… Ужасная болезнь… Развод!
Рыдая, крича, вздыхая и вытирая глаза платочком, мадам Обертен открыла дверь, молнией сбежала вниз по старой скрипучей лестнице и сломя голову понеслась в нотариальную контору.
ГЛАВА 16
– Дорогой мой! Дуэль – это всегда серьезно.
– Ба! Обычно довольно бывает царапины, первой крови, чтобы соперники посчитали себя удовлетворенными.
– Ты уже дрался когда-нибудь?
– Никогда.
– Так я и думал. Видишь ли, друг мой, нельзя предугадать, куда попадет пуля, ранит или убьет наповал. Невозможно точно определить, смертелен ли укол шпаги. Она может пройти в миллиметре от жизненно важного органа, а может и задеть его. Тут уж пан или пропал. Поэтому я и говорю тебе: когда двое мужчин собираются стреляться или биться на шпагах, это всегда серьезно. Ведь никто не знает, чем все это кончится.
– Ты, безусловно, прав…
– И что же?
– Я только хотел сказать, что меня бы устроила классическая дуэль на шпагах, после которой дуэлянты пожимают друг другу руки.
– А что, собственно, сделал тебе этот англичанин?
– Вчера я рассказывал свою историю тебе и Обри.
– Должен признать, она поистине поразительна.
– Однако я не закончил.
– Так будь добр, говори.
– Хорошо, друг мой! Проклятый англичанин, с которым я дерусь, человек, некогда повесивший меня.
– Боже правый!
– Он не обращал ни малейшего внимания на мои объяснения. Юридически я мертв. А то, что я стою перед тобой, не его заслуга. Это еще не все. Именно ему я обязан страшным, кошмарным недугом, превратившим меня в чудище… в монстра. В Синего человека. Один знающий врач в Буэнос-Айресе подтвердил, что я посинел из-за того, что был повешен. А что вы об этом думаете, доктор?
– С научной точки зрения, цианоз может объясняться именно этим. Вполне разделяю мнение моего коллеги.
Вот появляется одномачтовая яхта. Она доставляет лоцманаnote 418. Ему предстоит провести судно в порт. Санитарный патруль тут как тут. И снова с судна докладывают: название, страна, порт приписки.
Этот пароход называется «Виль-де-Рио», он принадлежит французской ассоциацииnote 419 грузовладельцев.
Огромных размеров судно прибыло из Белена. Оно находилось в плавании двадцать два дня.
Корабль, рассекая волны, появился на горизонте. Он растет, приближается. Вот уже и цвета национального флага можно разглядеть на мачте. Судно, словно живое существо, переводя дыхание после долгого и трудного похода, замедляет наконец ход, плывет все тише и тише, поднимает сигнальный флажок, зажигает сигнальные огни и величественно заходит на рейд.
Пассажиры спешат на палубу. Они смущены, взволнованы, дыхание их прерывается, глаза полны слез. Они счастливы, им не терпится ступить на родную землю.
Пройдет еще несколько минут, и корабль окончательно остановится, бросит якорь и замрет. Этот докnote 420 принадлежит французской компании. Матросы спускают на причал трапnote 421. Пассажиры вереницей сходят на землю.
Крепкие рукопожатия, поцелуи, радостные восклицания. Людское море в мгновение ока заполняет набережную. Радуясь, словно дети, недавние путешественники разбегаются кто куда по всему городу, даже не захватив багаж. Нет сил оставаться в порту еще хоть минуту. Домой! С багажом успеется.
Однако корабль покинули не все. Одна из кают первого класса, расположенная у кормы, ближе к апартаментамnote 422 капитана, наглухо закрыта. Матросы говорят, что в ней разместились четверо пассажиров. Но вот что странно: наружу всегда выходят только трое. Два коренастых, бывалых матроса и юноша, почти мальчик.
Четвертого никто не видел. Они сели на пароход ночью. Таинственный пассажир все время находится в каюте и не кажет носа.
Напрасно любопытные первое время пытались разузнать хоть что-нибудь о нем, раскрыть инкогнитоnote 423. Напрасно заговаривали с моряками.
Любезность, лесть, ликеры на все вкусы. Ничего не помогало. Матросы упорно молчали. На любезности отвечали любезностями, на лесть – обычными морскими шуточками. Если им предлагали выпить за компанию, пили в свое удовольствие, но платили всегда сами. Видно было, что эти ребята не прочь гульнуть, но себя не забывают.
Юноша ни в чем не отставал от старших, с той лишь разницей, что сам отличался невероятным любопытством и надоедал мальчишкам на побегушках, к великой радости этих неутомимых шутников и выдумщиков.
Капитан явно был в курсе дел четырех пассажиров и знал о таинственном пассажире больше остальных. Однако и он был скрытен и давал весьма уклончивые ответы одолевавшим его господам.
– Этот человек болен, – отвечал он сухо.
Между тем любопытство охватило всех, оно порождало раздражение и недоброжелательство, начиная с пассажиров второго класса, нижней палубы и кончая членами экипажа и кочегарами.
В течение всего путешествия по судну гуляли самые невероятные слухи и предположения, сомнительные шуточки, острые словечки, вздорные россказни.
Буквально все чувствовали себя оскорбленными этим незнакомцем, не желающим или не решающимся выйти из своего убежища.
Поэтому, едва только пароход причалил и пассажиры высыпали на набережную, повсюду с быстротою молнии разнесся слух, что на борту «Виль-де-Рио» находится феноменnote 424, монстрnote 425, загадочная личность.
Спрашивали лоцмана, который беседовал с боцманом о случившемся.
Боцман, похоже, знал немногим больше прочих, однако и он как в рот воды набрал, слова не сказал. Кто знает, быть может, он водил дружбу с тем, кто скрывался в каюте первого класса…
Сойдя на берег, моряк, видимо, почувствовал себя свободнее и, решив, что отныне волен в своих поступках, стал разговорчивее. Он поведал нечто из ряда вон выходящее…
Он видел того человека однажды, когда тот прогуливался по палубе глубокой ночью.
«Поверьте! Слова матроса! Человек был абсолютно синий. Ярко-синий!»
Дальше – больше. Под строжайшим секретом боцман поведал о необыкновенном пассажире владельцу кафе. Его служанка поспешила поделиться новостью с мальчишкой – разносчиком из бакалеи по соседству, а тот, в свою очередь, шепнул на ушко кухарке супрефектаnote 426. Кухарка же не преминула рассказать об услышанном дневальному у дверей полковника.
Сменившись, доблестный воин направился в таверну «Черная Венера», чтобы побалакать с моряками и солдатами – завсегдатаями заведения.
Синий человек! Не может быть! Невероятно! Откуда он? Сбежал из зверинца, дикарь, животное о четырех конечностях, татуированный ирокез, будущий обитатель зоологического сада? Или еще того пуще? Кто же он?
Его надо увидеть!
Военные, штатские, моряки – все ринулись в порт, к пароходу, в надежде лицезреть, как Синий человек спускается по трапу на землю.
Куда там! Синий человек, или как его там, не показывался. Скрипели снастиnote 427. Трещали стропыnote 428. Хрипела какая-то лошаденка. Из багажного отделения доставали бесчисленные ящики.
Вслед за пассажирами вышел и один из моряков. Но он переоделся, и никто не обратил на него ни малейшего внимания. Человек быстрыми шагами направился на телеграф и послал депешуnote 429 следующего содержания:
«Мадам Обертен-младшей, вилла Монплезир, Оливе, Луаре.
Сегодня же будьте в Гавреnote 430. Болен, обезображен. Любой ценой отыщите меня в отеле «Фраскати». Важное дело. Отца не предупреждайте. К встрече со мной необходимо подготовиться.
Феликс Обертен».
Отправив телеграмму, моряк поехал на вокзал и заказал на завтрашний ночной поезд спальное купе и багажное отделение. Затем снял номер в отеле «Фраскати» и вернулся на пароход, расталкивая собравшихся на причале зевак.
Наступил вечер. К счастью, полил сильный дождь, и любопытным волей-неволей пришлось разойтись по домам.
В десять часов, когда ливень лил как из ведра, трое мужчин и мальчик в сопровождении капитана спешно покинули «Виль-де-Рио». На всех четверых были резиновые плащи с огромными капюшонами, целиком скрывавшими лица.
Капитан тепло пожал руку одному из них и сказал:
– Прощайте, месье! Удачи вам и доброго здоровья!
– Прощайте, капитан, и спасибо за все! Никогда не забуду вашей доброты и вашего молчания.
Через несколько минут люди скрылись в дверях отеля и заняли снятые днем апартаменты.
Заперли двери. Плащи развесили в прихожей.
Читатель, безусловно, догадался, чьи знакомые и симпатичные лица скрывались под капюшонами. Феликс Обертен, Жан-Мари, Беник и Ивон.
Трое пышут здоровьем. Но парижанин, увы, совсем обессилел и посинел, как никогда.
– Ничего, месье Феликс, – сказал боцман, – мы дома, и все в порядке.
– Страшно признаться, дорогой мой, но я тоскую о бразильских лесах, о моих индейцах и приключениях.
– Ба! Оставьте эти мысли, месье. Разве это жизнь? Так долго не просуществуешь.
– Как говаривал Генипа… Ах! Генипа!.. Это имя странно звучит здесь, в большом городе, среди газовых фонарей, звона электрических звонков, гула железнодорожных составов.
– Это верно!
– Да, Генипа был прав. Там я был Синим человеком, хозяином, богом. Меня уважали и любили. А что ждет меня здесь? Синий человек здесь – монстр… Диковинное животное!
– Вы увидите жену, родителей, вашу малютку…
– Мне страшно показаться им в таком виде!
– Вот еще! Оставьте эти мысли! К тому же у вас кое-что есть с собой.
– Жан-Мари, вам бы с Ивоном нужно вернуться на судно. Капитан ждет. Надо выгрузить ящики и доставить их сюда. Беник останется со мной.
– Есть, хозяин. Мы идем.
Ожидая возвращения друзей, бакалейщик принялся перелистывать справочник железных дорог, а боцман, наконец расслабившись, закурил любимую трубку. Ему очень нравилось в отеле.
«Депеша ушла в два часа… Жена должна была получить ее в четыре, самое позднее в пять. Значит, могла сесть на орлеанский поезд, который отходит в шесть часов и приходит в Париж в четверть десятого. Так… четверть десятого… Нормандская ветка… вот она… Поезд на Гавр отходит только в десять минут двенадцатого. На место прибывает в пять минут шестого утра. Брр! Ну и настроение у нее будет! Чего можно ожидать после ночи, проведенной в дороге?! Ладно! Как говорит капитан, мужайтесь!»
– Беник, надо бы поесть и выпить. А потом я посплю. Эй, дружище!
– К вашим услугам, месье.
– Закажи-ка торжественный ужин. Пусть накроют прямо здесь. А я пойду в свою комнату, чтобы прислуга меня не видела.
Боцман тут же нажал на кнопку электрического звонка, а Синий человек, удрученный своим положением, осторожно направился в соседнюю комнату.
Явился официант. Изучив меню, бретонец немного смутился. И половина названий блюд были ему незнакомы. Тогда находчивый моряк приказал принести все самые дорогие кушанья и самые старинные вина.
– Накройте на четверых. Весь провиант, напитки, посуду, словом, все, принесите сразу. После чего задрайте все люки, то есть закройте все двери и можете быть свободны. Прислуга нам не понадобится.
Вскоре в комнату принесли ящики с золотом, накрыли на стол, и четверо друзей в предвкушении удовольствия уселись ужинать. Чего-чего только здесь не было! Повар постарался на славу.
* * *
Пять часов утра. Беник и Жан-Мари, наевшись до отвала, заснули тут же, в комнате. Феликс съел немного и всю ночь не мог сомкнуть глаз. Его охватило беспокойство. Лежа в кресле-качалке, он тихо покачивался и беседовал с беспрерывно зевавшим Ивоном.С улицы послышался грохот подъехавшего экипажа. Через несколько секунд в коридоре раздалось нервное торопливое постукивание каблучков. Бакалейщик сейчас же узнал этот звук.
В дверь постучали.
– Ивон, дитя мое, – произнес Обертен севшим от волнения голосом, – открой, а потом сразу иди спать. Черт побери! Никак не могу собраться.
В ту же минуту в дверях появилась юркая фигурка. Лицо женщины скрывала вуальnote 431. В руках она держала плед.
Войдя, она подняла вуаль, уронила плед, протянула вперед руки и закричала:
– Феликс! Мой бедный друг… Ах! Я уж и не надеялась увидеть тебя!
– Дитя мое… Дорогая моя, – бормотал больной, смущенный и почему-то позабывший тут же обо всех неприятностях, которые когда-либо причиняла ему эта женщина.
Он встал и тоже протянул к ней руки. Свет озарил его лицо! Женщина в ужасе отпрянула, потом, потрясенная, прислонилась к стене и прошептала:
– Боже правый!..
– Чудовище! Я похож на монстра, не так ли?
Мадам Обертен остолбенела, будто увидела голову Медузы Горгоныnote 432. Она не нашла, что ответить.
– Мне не нужно было возвращаться, – продолжал несчастный упавшим голосом. – Но разве я имел на это право? Дела есть дела… Честь семьи, честь фирмы. Марта, моя бедная девочка… Отец… мать…
– И я тоже, – сказала мадам Обертен кислым хорошо знакомым голосом. Потрясение, волнение ничуть не изменили его.
– Ну разве ты могла сомневаться, друг мой. – Голос Обертена прозвучал неубедительно. – Итак, мы разорены, не правда ли?
– Честь фирмы спасена, но мы в страшной нищете. У нас ничего не осталось.
– Ты в этом уверена?
– Увы! Если, конечно, ты не привез оттуда баснословного состояния. В чем я лично сильно сомневаюсь.
– Как знать!
– Что?
– Дорогая, сядь рядом со мной. Ты, наверное, устала и голодна?
– Об этом потом, Феликс, объясни, пожалуйста. Я как на иголках… Прошу тебя, оставь этот таинственный тон… Отвечай… Говори правду!
– Ну, хорошо! У тебя теперь нет мужа. Я понимаю, что смешно было бы рассчитывать на прежние отношения, я не питаю иллюзий. Однако взамен предлагаю тебе миллионера.
– Это правда? – Лицо маленькой женщины моментально оживилось.
– Ты ждешь доказательств?
– Почему бы и нет?
В ответ парижанин вынул из кармана связку ключей, отошел вглубь комнаты, где стояли четыре массивных ящика, обитые железом, открыл первый попавшийся, запустил руку, вытащил горсть гравия и сказал:
– Ты знаешь, что это такое?
– Но ведь это…
– Золото! Самородковое золото высшей пробы.
– И сколько его здесь?
– На миллион!
– В каждом ящике?
– В каждом ящике!
– И все это принадлежит тебе? Нам?
– Нам принадлежат три ящика, вернее, два с половиной.
– Три миллиона!.. Этой желтой земли…
– Ты говоришь как индеец…
– Три миллиона! – дрожащим голосом повторила мадам Обертен.
Она подошла к ящику и, даже не сняв перчатки, зачерпнула полную горсть желтого песка. Камешки сыпались сквозь пальцы, падали на пол. Но Аглая не замечала ничего, а лишь повторяла как зачарованная:
– Три миллиона! – И ни слова признательности, ни слова благодарности тому, кто доставил ей такое неслыханное богатство.
«Да, – подумал торговец колониальными товарами, глубоко опечаленный бесчувственностью своей жены, – госпожа Обертен, урожденная Аглая Ламберт, ничуть не изменилась. Кукла, алчная и равнодушная кукла».
Однако в эту минуту, словно услыхав мысли Феликса, мадам Обертен опомнилась и воскликнула:
– Друг мой!.. Мой милый Феликс! Ты лучший из мужей! Ах! Как я в тебе ошиблась!
«Дьявол! Вот тебе и раз», – подумал парижанин, смутившись.
– Дай расцелую тебя!
И, не выказывая ни малейшего отвращения, ни мгновения не колеблясь, она бросилась на шею мужу и дважды крепко поцеловала его синюю физиономию.
«Можно себе представить, как она отвернулась бы от меня, вернись я нищим! Вот уж истинно: все покупается!»
– Что же мы будем теперь делать? – спросила Аглая после запоздалого проявления чувств.
– Как можно скорее поедем в Париж вместе с моими друзьями.
– Твоими друзьями?
– Двое бравых моряков и мальчик. Они прошли со мной через все испытания. Этим благородным сердцам я обязан всем: и нашим состоянием, и собственной жизнью.
– Прекрасно! А что же в Париже?
– Продадим золото. Я разделю деньги между всеми нами. Будем жить на рентуnote 433 с капитала, полученного таким скорым и таким опасным путем.
– Великолепно!
– Но ты ничего не рассказываешь о Марте… об отце, о маме, о твоих стариках.
– Все здоровы, спасибо! У малышки был коклюш, но теперь она выздоровела. Я два раза в день водила ее на процедуры. Она подросла, но по-прежнему очень медлительна, точно как ты, прости за откровенность.
– А обо мне она говорит?
– Она нервничает.
– Бедный ребенок!
– Ну, ладно! Так мы едем?
– Как? Прямо сразу, даже не отдохнув?
– И ты хочешь, чтобы я отдыхала! Ты меня плохо знаешь. Разве я когда-нибудь устаю?
– Есть поезд в девять тридцать две.
– Годится! Закрой ящик, а то я окосею, глядя на него. А что это за камешки там?
– Кварц попадается. Мы вынуждены были работать очень быстро, надо было торопиться. Некогда выбрасывать. А почему ты спрашиваешь?
– Потому что они ничего не стоят, а место занимают.
– Тут уж я ничего не могу поделать!
«Вот это аппетит! Ненасытная утроба! И это после того, как оказалась без су!» – отметил про себя Феликс.
Закрыв лицо платком и надвинув на глаза капюшон плаща, Синий человек почти бегом покинул отель «Фраскати», сел в экипаж, который окружными путями доставил его на вокзал, и ввалился в купе спального вагона.
Жан-Мари, Беник и Ивон тоже сели в этот состав, но предпочли купе, где можно было свободно разговаривать и не запрещалось курить.
Пассажирский поезд медленно, к великому неудовольствию нетерпеливой мадам Обертен, вразвалочку тронулся с места.
В Париж!
Чтобы кое-как скоротать время, бакалейщик рассказывал жене о невероятных приключениях, опасностях, неожиданных спасениях и, кажется, сумел заинтересовать ее.
Прибыв в Париж, они тут же отправились на улицу Ренар. Все магазины были закрыты. Перед глазами Феликса все еще стояли величественные картины бразильской природы: первозданные леса, исполинские деревья, божественные цветы и палящее солнце. Его физиономия приняла кислый вид. В этой клоакеnote 434 Феликс провел худшие дни своей жизни.
Ящики затащили в квартиру. Моряки с грехом пополам устроились в комнатах, некогда принадлежавших служащим фирмы.
Обертен вынужден был извиниться, он уверил друзей, что это ненадолго. А потом, утомленный бессонной ночью и путешествием в поезде, крепко заснул.
На следующее утро он проснулся с трудом. Самочувствие было отвратительное. Все та же одышка, та же слабость. И увы! Прежняя синева.
Хлопнула дверь. Этот короткий и, как ему показалось, нервический звук заставил путешественника вздрогнуть. Мадам Обертен ушла рано утром и теперь вернулась, приведя с собой двух незнакомцев, аккуратно одетых и исключительно вежливых.
Последовало представление:
– Месье Лозьер, горный инженер… Месье Леви-Браун, банкир.
– Торговец золотом, – уточнил второй.
– Мой муж, месье Обертен.
Пока вновь прибывшие с ужасом вглядывались в лицо хозяина лавки, мадам Обертен продолжала тараторить:
– Сегодня утром я отправилась к месье Леви-Брауну и предложила ему купить наше золото по рыночному курсу…
– Это прекрасно, но…
– Все будет оплачено и оформлено как положено. Вексель, банковские бумаги…
– Но…
– Месье Леви-Браун хотел бы сначала увидеть золото, взять его на анализ, чтобы установить пробу. Этим займется месье Лозьер. Однако, господа, надеюсь, вы не станете возражать, если экспертиза будет проведена и в другом месте. Поймите, я должна быть уверена. Дела есть дела, не так ли?
Мужчины вежливо поклонились. Тем временем мадам Обертен дрожащей рукой принялась открывать первый ящик.
Инженер подошел, склонился над ним, зачерпнул горсть песка, мгновение изучал его и наконец, подняв глаза на присутствующих, спросил:
– Скажите, содержимое остальных ящиков такое же, как и этого?
– Абсолютно! – отвечал Феликс. – Да вы можете сами в этом убедиться.
Мадам Обертен открыла остальные три ящика. Вид у нее все еще был решительный и деловой, но тень беспокойства пробежала по лицу.
Инженер наугад зачерпнул пригоршню из каждого ящика, потер, едва ли не понюхал и покачал головой.
– Месье! Почему вы молчите? – вскричала женщина, и голос ее дрогнул.
– Дело в том, мадам, что я не решаюсь сообщить новость, которая вряд ли обрадует вас.
– Как! Вы хотите сказать, что это золото…
– Но это не золото. Это слюда.
– Слюда… слюда… слюда!..
– Каждый из этих ящиков стоит не больше двухсот франков!
– Однако, месье, это невозможно! Вы… Вы… лжете! Посмотрите! Посмотрите же! Это золото, привезенное из Бразилии… Это все наше состояние… Скажите, месье, ведь это золото, не так ли? Это должно быть золото! Я так хочу!
– Я принес с собой реактивыnote 435, но уверяю вас: это бессмысленно. Видите ли, даже несмотря на блеск, который хоть отдаленно и напоминает золотой, эту породу легко отличить от золота. Ошибки быть не может. Опытному глазу все ясно. Быть может, в этом песке и есть незначительные вкрапления драгоценного металла. Если желаете, могу взять на пробу немного образцов и провести более скрупулезный анализ. А что касается самородков, то сомнений быть не может – это всего лишь слюда.
В комнате воцарилась гробовая тишина. Супруги не в силах были рта раскрыть. Инженер, приняв молчание за согласие, огляделся, увидел на столе цветочную вазу, ссыпал в нее горсть песка и камней и, сделав знак своему спутнику, направился к двери. Месье Леви-Браун последовал за ним. Уходя, инженер пообещал, что завтра точный анализ будет готов.
– Но, – заключил он, – еще раз прошу не питать никаких иллюзий. Мое мнение окончательное – этот песок не имеет ценности.
Как только посетители ушли, мадам Обертен, потрясенная случившимся, обессиленная, вскочила с места, словно в ней сработала пружина. Ее светло-голубые глаза лихорадочно горели, губы до крови искусаны. Она едва могла говорить.
Аглая бросилась к мужу, словно разъяренная кошка, выпустившая когти.
– Дурак!.. О! Какой же ты дурак!
– Дорогая моя, уверяю тебя, я сам поражен услышанным… Верь мне…
– Замолчи! Замолчи, идиот, кретин, простофиля, чудовище!.. Двести франков за ящик… Какого черта я слушала ваши байки! Поехать в Бразилию, чтобы привезти оттуда четыре сундука слюды! Вернуться еще глупее, чем прежде, да к тому же еще и синим! Синим! Вы слышите меня – синим!
– Что? Ну, хватит! Всему есть предел, и моему терпению – тоже!
– Конечно! Ударь меня! Ты ведь уже разорил нас, чудовище! Чудовище! Монстр! Но так дело не пойдет. Я не желаю больше оставаться мадам Синий человек! Никогда! Сию же минуту нотариуса! Все равно какого! Бумагу, документ завтра, да нет – сегодня, сегодня же вечером, немедленно… Жестокое обращение… Неспособность распоряжаться состоянием… Бегство из супружеского гнезда… Ужасная болезнь… Развод!
Рыдая, крича, вздыхая и вытирая глаза платочком, мадам Обертен открыла дверь, молнией сбежала вниз по старой скрипучей лестнице и сломя голову понеслась в нотариальную контору.
ГЛАВА 16
Дуэль. – Встреча у отеля «Мерис». – Синий человек узнает вешателя. – Порт-Майо. – Ранен. – Синий человек больше не синий. – Все счастливы. – Желтая земля ничего не стоит. – Из огня да в полымя. – Горный инженер и торговец золотом приходят вновь. – Алмазы.
– Как ты полагаешь, эта дуэль серьезна?– Дорогой мой! Дуэль – это всегда серьезно.
– Ба! Обычно довольно бывает царапины, первой крови, чтобы соперники посчитали себя удовлетворенными.
– Ты уже дрался когда-нибудь?
– Никогда.
– Так я и думал. Видишь ли, друг мой, нельзя предугадать, куда попадет пуля, ранит или убьет наповал. Невозможно точно определить, смертелен ли укол шпаги. Она может пройти в миллиметре от жизненно важного органа, а может и задеть его. Тут уж пан или пропал. Поэтому я и говорю тебе: когда двое мужчин собираются стреляться или биться на шпагах, это всегда серьезно. Ведь никто не знает, чем все это кончится.
– Ты, безусловно, прав…
– И что же?
– Я только хотел сказать, что меня бы устроила классическая дуэль на шпагах, после которой дуэлянты пожимают друг другу руки.
– А что, собственно, сделал тебе этот англичанин?
– Вчера я рассказывал свою историю тебе и Обри.
– Должен признать, она поистине поразительна.
– Однако я не закончил.
– Так будь добр, говори.
– Хорошо, друг мой! Проклятый англичанин, с которым я дерусь, человек, некогда повесивший меня.
– Боже правый!
– Он не обращал ни малейшего внимания на мои объяснения. Юридически я мертв. А то, что я стою перед тобой, не его заслуга. Это еще не все. Именно ему я обязан страшным, кошмарным недугом, превратившим меня в чудище… в монстра. В Синего человека. Один знающий врач в Буэнос-Айресе подтвердил, что я посинел из-за того, что был повешен. А что вы об этом думаете, доктор?
– С научной точки зрения, цианоз может объясняться именно этим. Вполне разделяю мнение моего коллеги.