Страница:
— О, вот как! — воскликнула Зоя, и в ее голосе прозвучали предательские обертоны страха. — Недурно для такого ничтожества, как ты. Но как глупо! В полушаге от спасения…. А теперь ты умрешь.
Она взметнула руки к небу, и над деревьями пронесся огромный огненный дракон. Он взмыл вертикально вверх, за его распростертыми крыльями трепетали языки пламени. Достигнув высшей точки своего полета, дракон перевернулся и устремился вниз. На возрастающей скорости он пикировал прямо на Олю.
— Прощай, — обронила Зоя с усмешкой.
У Оли было лишь мгновение. Голубой луч, в который она вложила на этот раз всю себя без остатка, ударил в сердце дракона. Вспышка на миг затмила солнце.
Зоя страшно закричала. Гримаса непредставимой боли исказила ее лицо. Оля с изумлением увидела, как вокруг красавицы в черном смыкается треугольник — но другой. Он был не горизонтальным, а наклонным, он сверкал алмазным блеском… А за ним кружилась тьма. Не просто тьма, как отсутствие света, а Тьма с заглавной буквы, первородная Тьма Вселенной.
— Нет, нет! — кричала Зоя, простирая руки в исступлении, в ужасе, — Я не хочу! Будь ты проклята… Хогорт найдет тебя!
С каждым словом она отступала все дальше в эту кружащуюся тьму. Она боролась, но это была обреченная борьба против силы неизмеримо более могущественной, чем ее собственная. Тьма поглощала ее.
— НЕЕЕЕТ…
Алмазный треугольник свернулся в яркую точку, подобную следу электронного луча на экране только что выключенного старого телевизора. Секунды спустя эта точка медленно померкла и исчезла. Оля стояла одна на дороге.
— Вот теперь прощай, — сказала она.
Обдумывать события ей было некогда; она побежала к повороту.
Дом на холме и округа словно вымерли — ни звука, ни души. Что ж, если Ланге замышлял здесь убийство, он должен был позаботиться о свидетелях…
Одним дыханием Оля взлетела на холм, обогнула дом и очутилась на хозяйственном дворе. Какая из этих многочисленных построек — тот каретный сарай? Вероятно, та, перед которой стоит открытый экипаж. Оля узнала его, именно в нем она видела Бориса во время эксперимента Кремина.
Осторожно приблизившись, Оля заглянула в экипаж. На сиденье, обитом красной кожей, лежала трость с бронзовым набалдашником, литой головой орла. Оля взяла трость, набалдашник оказался довольно увесистым. Какое-никакое, а все-таки оружие.
Створки ворот сарая были полуприкрыты, между ними можно было пройти. Она услышала мужской голос — не Бориса, другой голос. Мужчина говорил негромко, и слов она не разобрала. Тогда, стараясь ступать бесшумно, она обошла сарай кругом. Два грязных окошка вряд ли позволят ей рассмотреть, что происходит внутри…
Но на стекле одного из окон она заметила прозрачный, отмытый овал, как будто отсюда что-то стерли. Оля подошла к этому окну…
И увидела Бориса.
18.
19.
20.
Она взметнула руки к небу, и над деревьями пронесся огромный огненный дракон. Он взмыл вертикально вверх, за его распростертыми крыльями трепетали языки пламени. Достигнув высшей точки своего полета, дракон перевернулся и устремился вниз. На возрастающей скорости он пикировал прямо на Олю.
— Прощай, — обронила Зоя с усмешкой.
У Оли было лишь мгновение. Голубой луч, в который она вложила на этот раз всю себя без остатка, ударил в сердце дракона. Вспышка на миг затмила солнце.
Зоя страшно закричала. Гримаса непредставимой боли исказила ее лицо. Оля с изумлением увидела, как вокруг красавицы в черном смыкается треугольник — но другой. Он был не горизонтальным, а наклонным, он сверкал алмазным блеском… А за ним кружилась тьма. Не просто тьма, как отсутствие света, а Тьма с заглавной буквы, первородная Тьма Вселенной.
— Нет, нет! — кричала Зоя, простирая руки в исступлении, в ужасе, — Я не хочу! Будь ты проклята… Хогорт найдет тебя!
С каждым словом она отступала все дальше в эту кружащуюся тьму. Она боролась, но это была обреченная борьба против силы неизмеримо более могущественной, чем ее собственная. Тьма поглощала ее.
— НЕЕЕЕТ…
Алмазный треугольник свернулся в яркую точку, подобную следу электронного луча на экране только что выключенного старого телевизора. Секунды спустя эта точка медленно померкла и исчезла. Оля стояла одна на дороге.
— Вот теперь прощай, — сказала она.
Обдумывать события ей было некогда; она побежала к повороту.
Дом на холме и округа словно вымерли — ни звука, ни души. Что ж, если Ланге замышлял здесь убийство, он должен был позаботиться о свидетелях…
Одним дыханием Оля взлетела на холм, обогнула дом и очутилась на хозяйственном дворе. Какая из этих многочисленных построек — тот каретный сарай? Вероятно, та, перед которой стоит открытый экипаж. Оля узнала его, именно в нем она видела Бориса во время эксперимента Кремина.
Осторожно приблизившись, Оля заглянула в экипаж. На сиденье, обитом красной кожей, лежала трость с бронзовым набалдашником, литой головой орла. Оля взяла трость, набалдашник оказался довольно увесистым. Какое-никакое, а все-таки оружие.
Створки ворот сарая были полуприкрыты, между ними можно было пройти. Она услышала мужской голос — не Бориса, другой голос. Мужчина говорил негромко, и слов она не разобрала. Тогда, стараясь ступать бесшумно, она обошла сарай кругом. Два грязных окошка вряд ли позволят ей рассмотреть, что происходит внутри…
Но на стекле одного из окон она заметила прозрачный, отмытый овал, как будто отсюда что-то стерли. Оля подошла к этому окну…
И увидела Бориса.
18.
Не отрывая глаз, Борис Багрянцев смотрел только на нож в руке графа Ланге. Но дальше на линии взгляда, справа от креста было подслеповатое окошко. Стекло этого окна словно бы начали отмывать, да бросили безнадежную затею на полпути. И там, за этим стеклом…
Нет, не может быть, подумал Борис. Наваждение… От таких приключений кто угодно докатится до галлюцинаций.
Лицо за окном сразу исчезло, что подтвердило для Бориса мысль о галлюцинации. Но почти тут же за его спиной, от входа в сарай прозвучала звонкая, резкая команда.
— Бросьте нож!
Граф Ланге выпрямился. Выражения на его лице менялись с калейдоскопической быстротой — от крайнего изумления, смешанного с досадой, до хладнокровной решимости. Он действительно бросил нож на верстак, но для того лишь, чтобы схватить револьвер.
В поле зрения Бориса появилась Оля Ракитина. В правой руке она держала трость, увенчанную бронзовой орлиной головой.
Все дальнейшее уложилось в какие-то секунды. Едва ли Ланге собирался стрелять в девушку, но он направил на нее ствол револьвера. Трость мелькнула в воздухе, как мушкетерская шпага. Удар пришелся по запястью Ланге, с криком боли он выронил оружие. Следующий удар также был направлен точно. Литой клюв орла врезался в череп графа выше виска. Ланге покачнулся и во весь рост рухнул на пол. Кровь сочилась из раны на голове.
— Вот это да, — только и смог вымолвить Борис.
Оля швырнула под ноги трость с окровавленным набалдашником, подхватила нож с верстака и принялась резать стягивающие Бориса кожаные ремни. Хотя нож был очень острым, ремни поддавались плохо.
— Оля, Оля, — бормотал Борис, еще не смея полностью поверить, что это она. — Как ты попала сюда?
— Ты не ранен?
— Нет. Я думал, что…
— Ты думал, что между нами все кончено, да? — она счастливо засмеялась. — Но это была не я. Это был паук!
— Какой паук?
— Потом все расскажу…
Последний ремень был разрезан. Борис немедленно вскочил, охнул и упал обратно на стул.
— С тобой все в порядке? — нахмурилась Оля.
— В порядке… Ноги затекли, — он кивнул на лежащего без сознания Ланге. — Лихо ты его…
— Ну, я занималась когда-то… Немного фехтованием, немного каратэ…
— Ничего себе, «немного»! Смотри, он приходит в себя.
— Давай свяжем его.
Ланге уже открыл глаза и тихо стонал. Борис, наконец, сумел встать и связал руки графа обрезком того же ремня, которым был прежде связан сам. После этого с помощью Оли он усадил Ланге на стул. Собрав разбросанные по полу детали своего гардероба, он принялся одеваться. Оля подобрала револьвер, чтобы держать графа на прицеле и предотвратить возможные эскапады.
— Мне очень жаль, Кордин, — прохрипел Ланге, с ненавистью глядя на Бориса. — Ты не должен был выиграть. Это несправедливо. Мне очень жаль…
— Это не Кордин, — сказала Оля.
Ланге едва счел ее достойной мимолетного взгляда.
— Да, он взял другое имя, но я нашел его… Вы тоже оттуда?
— Откуда?
— Если вы не понимаете вопроса, значит…
— А, вот вы о чем… Да, я тоже из вашего Будущего. Я пришла за ним.
— Вы знаете, кто он?
— Конечно, знаю.
— Нет, вы не знаете… Никто из тех, кто знает, не поспешил бы спасать его. Он обманул вас, как обманул и меня, как обманул и убил моего брата…
— Вашего брата убили Зоя и Кордин. А перед вами Борис Багрянцев, и он никого не убивал.
При упоминании имени Зои Ланге встрепенулся. Теперь он смотрел на Олю неотрывно.
— Зоя? Вы сказали — Зоя?
— Да. Я встретила ее, когда прибыла сюда — точнее, она меня встретила. От нее я узнала, что…
— Одну минуту, — вмешался Борис. — Ваш разговор безумно интересен, но не пора ли и мне что-нибудь понять… Для разнообразия?
— Подожди, — ответила ему Оля. — У нас с тобой будет время, а граф Ланге должен все узнать сейчас. Выслушайте меня, граф. Вы поймете, что я говорю правду, потому что эти сведения я могла получить только от Зои.
— Говорите… Но опустите револьвер, к чему это…
Оля передала револьвер Борису, который отнюдь не был склонен проявлять преждевременную беспечность.
— Вы оскорбили Зою когда-то, — произнесла она. — Зоя отказалась объяснить, в чем там было дело, но видимо, что-то серьезное. Это верно?
— Да, — Ланге наклонил голову. Чувствовалось, что слова стоят ему немалых усилий. — Она — дочь моего лесничего. Она… любила меня, а я… Однажды я подарил ей кольцо. Она приняла это за предложение, знак помолвки. Я высмеял ее. Это было… Жестоко.
— Она решила отомстить вам. Она сказала, что рухнут дворцы вашей гордыни…
— Да, да! Только двоим был известен этот разговор, ей и мне…
— Она использовала Кордина, — продолжала Оля, — он мог извлечь какую-то выгоду из смерти вашего брата…
— И это верно. Брат уговаривал сестру Кордина принять постриг. Если бы это осуществилось, Кордин потерял бы большие деньги.
— Понимаю. Зоя дала Кордину книгу для вашего брата, под названием «Зерцало магистериума». Отец Павел прочел ее… И покончил с собой.
— Это было здесь, — проговорил отрешенно Ланге, — в этом сарае. Вот крест. На таком же распял себя мой брат.
— Как, — недоверчиво спросил Борис, — человек может распять сам себя?
— Он вскрыл себе вены, кровью написал на том окне «Бог есть ложь» и бросился на острия гвоздей. Они пробили ему руки и шею.
У Бориса потемнело в глазах, он пошатнулся. Яркая, ужасная картина вспыхнула в его памяти. Летний день, автобус, удар тяжелой машины… Осколки толстого стекла в запястьях и лодыжках его матери… Распятие. И — знак на ее лбу, кровавый треугольник, как издевательская подпись убийцы.
— Борис, что с тобой?! — Оля кинулась к нему, потому что он начал оседать.
Опершись на ее плечо, он устоял на ногах.
— Ничего, — он дышал, как после марафонского забега. — Ничего. Просто… Вспомнил. Все уже прошло.
— Ты уверен?
— Да, уверен.
— И я сделал этот крест, — сказал Ланге прежним отстраненным тоном, — для Кордина… Я хотел, чтобы он принял такую же смерть. Зеркало смерти брата…
— Зеркало? — вдруг воскликнул Борис.
— Да, зеркало…
— Ведь это было написано в предсмертной записке вашего брата! «Свет истины в зеркале»! Так?
— Так, но…
— Да! — Борис ударил рукояткой револьвера по раскрытой ладони левой руки. — Оля, я знаю…
— Что знаешь? — она посмотрела на него встревоженно.
— Нет, ничего, так, — его лихорадочно блеснувший взгляд погас. — Это… Потом. Ты говори дальше…
Оля вновь обратилась к Ланге.
— Кордина нет, граф. Его утащило чудовище, Хогорт.
— Я видел это!
— Таков был план Зои. Она сказала, что Хогорт не убил его, а забрал. Так что вы не могли найти тело Кордина. Но у вас есть дар, вы можете проникать сквозь время…
— Этот дар вручила мне Зоя. Я был ее учеником.
— И она же устроила так, чтобы вы обнаружили в Будущем другого человека, внешне похожего на Кордина.
— Случайное сходство? — Ланге взглянул на Бориса, будто впервые. — Невероятно… Невероятно! Даже голос…
— По словам Зои, сходство не случайное. О его причине она умолчала, тем не менее это всего лишь сходство. Это ее двойная месть, граф. Лишить вас возможности отомстить настоящему врагу и заставить убить ни в чем не повинного человека. Затем она намеревалась прислать вам доказательства того, что вы убили невиновного.
— Ее месть, — горестно прошептал Ланге. — Да, теперь я вижу… Как слеп я был… Она… Научила меня многому, еще тогда, когда мы… И вот ее окончательный урок. И какой страшный урок!
Сгорбившись, он сидел на стуле, слезы текли по его лицу, смешивались с кровью из раны. Оле стало мучительно жалко этого глубоко несчастного человека… Но она понимала, что ничего, кроме боли, он и не мог получить в итоге. Он жил ради мести, самого коварного, самого лживого из всех демонов человеческой души. Того демона, который всегда обещает величайшее из сокровищ и всегда отнимает все до конца.
— Где она? — хрипло спросил Ланге, поднимая глаза на Олю.
— Зоя? Я думаю, она… ушла.
— Она мертва?
— Не знаю. Но ее больше нет здесь.
Нет, не может быть, подумал Борис. Наваждение… От таких приключений кто угодно докатится до галлюцинаций.
Лицо за окном сразу исчезло, что подтвердило для Бориса мысль о галлюцинации. Но почти тут же за его спиной, от входа в сарай прозвучала звонкая, резкая команда.
— Бросьте нож!
Граф Ланге выпрямился. Выражения на его лице менялись с калейдоскопической быстротой — от крайнего изумления, смешанного с досадой, до хладнокровной решимости. Он действительно бросил нож на верстак, но для того лишь, чтобы схватить револьвер.
В поле зрения Бориса появилась Оля Ракитина. В правой руке она держала трость, увенчанную бронзовой орлиной головой.
Все дальнейшее уложилось в какие-то секунды. Едва ли Ланге собирался стрелять в девушку, но он направил на нее ствол револьвера. Трость мелькнула в воздухе, как мушкетерская шпага. Удар пришелся по запястью Ланге, с криком боли он выронил оружие. Следующий удар также был направлен точно. Литой клюв орла врезался в череп графа выше виска. Ланге покачнулся и во весь рост рухнул на пол. Кровь сочилась из раны на голове.
— Вот это да, — только и смог вымолвить Борис.
Оля швырнула под ноги трость с окровавленным набалдашником, подхватила нож с верстака и принялась резать стягивающие Бориса кожаные ремни. Хотя нож был очень острым, ремни поддавались плохо.
— Оля, Оля, — бормотал Борис, еще не смея полностью поверить, что это она. — Как ты попала сюда?
— Ты не ранен?
— Нет. Я думал, что…
— Ты думал, что между нами все кончено, да? — она счастливо засмеялась. — Но это была не я. Это был паук!
— Какой паук?
— Потом все расскажу…
Последний ремень был разрезан. Борис немедленно вскочил, охнул и упал обратно на стул.
— С тобой все в порядке? — нахмурилась Оля.
— В порядке… Ноги затекли, — он кивнул на лежащего без сознания Ланге. — Лихо ты его…
— Ну, я занималась когда-то… Немного фехтованием, немного каратэ…
— Ничего себе, «немного»! Смотри, он приходит в себя.
— Давай свяжем его.
Ланге уже открыл глаза и тихо стонал. Борис, наконец, сумел встать и связал руки графа обрезком того же ремня, которым был прежде связан сам. После этого с помощью Оли он усадил Ланге на стул. Собрав разбросанные по полу детали своего гардероба, он принялся одеваться. Оля подобрала револьвер, чтобы держать графа на прицеле и предотвратить возможные эскапады.
— Мне очень жаль, Кордин, — прохрипел Ланге, с ненавистью глядя на Бориса. — Ты не должен был выиграть. Это несправедливо. Мне очень жаль…
— Это не Кордин, — сказала Оля.
Ланге едва счел ее достойной мимолетного взгляда.
— Да, он взял другое имя, но я нашел его… Вы тоже оттуда?
— Откуда?
— Если вы не понимаете вопроса, значит…
— А, вот вы о чем… Да, я тоже из вашего Будущего. Я пришла за ним.
— Вы знаете, кто он?
— Конечно, знаю.
— Нет, вы не знаете… Никто из тех, кто знает, не поспешил бы спасать его. Он обманул вас, как обманул и меня, как обманул и убил моего брата…
— Вашего брата убили Зоя и Кордин. А перед вами Борис Багрянцев, и он никого не убивал.
При упоминании имени Зои Ланге встрепенулся. Теперь он смотрел на Олю неотрывно.
— Зоя? Вы сказали — Зоя?
— Да. Я встретила ее, когда прибыла сюда — точнее, она меня встретила. От нее я узнала, что…
— Одну минуту, — вмешался Борис. — Ваш разговор безумно интересен, но не пора ли и мне что-нибудь понять… Для разнообразия?
— Подожди, — ответила ему Оля. — У нас с тобой будет время, а граф Ланге должен все узнать сейчас. Выслушайте меня, граф. Вы поймете, что я говорю правду, потому что эти сведения я могла получить только от Зои.
— Говорите… Но опустите револьвер, к чему это…
Оля передала револьвер Борису, который отнюдь не был склонен проявлять преждевременную беспечность.
— Вы оскорбили Зою когда-то, — произнесла она. — Зоя отказалась объяснить, в чем там было дело, но видимо, что-то серьезное. Это верно?
— Да, — Ланге наклонил голову. Чувствовалось, что слова стоят ему немалых усилий. — Она — дочь моего лесничего. Она… любила меня, а я… Однажды я подарил ей кольцо. Она приняла это за предложение, знак помолвки. Я высмеял ее. Это было… Жестоко.
— Она решила отомстить вам. Она сказала, что рухнут дворцы вашей гордыни…
— Да, да! Только двоим был известен этот разговор, ей и мне…
— Она использовала Кордина, — продолжала Оля, — он мог извлечь какую-то выгоду из смерти вашего брата…
— И это верно. Брат уговаривал сестру Кордина принять постриг. Если бы это осуществилось, Кордин потерял бы большие деньги.
— Понимаю. Зоя дала Кордину книгу для вашего брата, под названием «Зерцало магистериума». Отец Павел прочел ее… И покончил с собой.
— Это было здесь, — проговорил отрешенно Ланге, — в этом сарае. Вот крест. На таком же распял себя мой брат.
— Как, — недоверчиво спросил Борис, — человек может распять сам себя?
— Он вскрыл себе вены, кровью написал на том окне «Бог есть ложь» и бросился на острия гвоздей. Они пробили ему руки и шею.
У Бориса потемнело в глазах, он пошатнулся. Яркая, ужасная картина вспыхнула в его памяти. Летний день, автобус, удар тяжелой машины… Осколки толстого стекла в запястьях и лодыжках его матери… Распятие. И — знак на ее лбу, кровавый треугольник, как издевательская подпись убийцы.
— Борис, что с тобой?! — Оля кинулась к нему, потому что он начал оседать.
Опершись на ее плечо, он устоял на ногах.
— Ничего, — он дышал, как после марафонского забега. — Ничего. Просто… Вспомнил. Все уже прошло.
— Ты уверен?
— Да, уверен.
— И я сделал этот крест, — сказал Ланге прежним отстраненным тоном, — для Кордина… Я хотел, чтобы он принял такую же смерть. Зеркало смерти брата…
— Зеркало? — вдруг воскликнул Борис.
— Да, зеркало…
— Ведь это было написано в предсмертной записке вашего брата! «Свет истины в зеркале»! Так?
— Так, но…
— Да! — Борис ударил рукояткой револьвера по раскрытой ладони левой руки. — Оля, я знаю…
— Что знаешь? — она посмотрела на него встревоженно.
— Нет, ничего, так, — его лихорадочно блеснувший взгляд погас. — Это… Потом. Ты говори дальше…
Оля вновь обратилась к Ланге.
— Кордина нет, граф. Его утащило чудовище, Хогорт.
— Я видел это!
— Таков был план Зои. Она сказала, что Хогорт не убил его, а забрал. Так что вы не могли найти тело Кордина. Но у вас есть дар, вы можете проникать сквозь время…
— Этот дар вручила мне Зоя. Я был ее учеником.
— И она же устроила так, чтобы вы обнаружили в Будущем другого человека, внешне похожего на Кордина.
— Случайное сходство? — Ланге взглянул на Бориса, будто впервые. — Невероятно… Невероятно! Даже голос…
— По словам Зои, сходство не случайное. О его причине она умолчала, тем не менее это всего лишь сходство. Это ее двойная месть, граф. Лишить вас возможности отомстить настоящему врагу и заставить убить ни в чем не повинного человека. Затем она намеревалась прислать вам доказательства того, что вы убили невиновного.
— Ее месть, — горестно прошептал Ланге. — Да, теперь я вижу… Как слеп я был… Она… Научила меня многому, еще тогда, когда мы… И вот ее окончательный урок. И какой страшный урок!
Сгорбившись, он сидел на стуле, слезы текли по его лицу, смешивались с кровью из раны. Оле стало мучительно жалко этого глубоко несчастного человека… Но она понимала, что ничего, кроме боли, он и не мог получить в итоге. Он жил ради мести, самого коварного, самого лживого из всех демонов человеческой души. Того демона, который всегда обещает величайшее из сокровищ и всегда отнимает все до конца.
— Где она? — хрипло спросил Ланге, поднимая глаза на Олю.
— Зоя? Я думаю, она… ушла.
— Она мертва?
— Не знаю. Но ее больше нет здесь.
19.
Борис попытался освободить руки Ланге, но так как связывал он их на совесть, у него ничего не получилось. Тогда он взял нож и не без труда разрезал ремень. Ланге встал, потирая запястья.
— Может быть, мы перейдем в дом? — предложил он. — Мне тягостно смотреть на этот крест и думать о том, как я чуть не совершил…
Он осекся, не закончив фразы. Какие слова остались несказанными, чуть не совершил что? Ошибку? Трагическую ошибку? Убийство? Возможно, Ланге и сам еще не определил это для себя.
— В доме есть кто-нибудь? — отозвалась Оля.
— Домашние слуги. Я не мог отослать всех слуг. Раньше я никогда не делал этого, и если бы такое совпало со смертью Кордина, это вызвало бы подозрения…
— А что это за предсмертная записка Кордина? — полюбопытствовал Борис.
— Он писал письмо под мою диктовку — о другом, конечно. Я продиктовал и эти слова, они подходили к содержанию, а потом отрезал остальное. Я рассчитал так, чтобы он сам вызвался написать это письмо… Но если бы и нет, я попросил бы его.
— Вы хорошо подготовились, — буркнул Борис.
— Идемте, — сказала Оля, обращаясь к Ланге. — Я должна осмотреть вашу рану.
— Она не стоит беспокойства.
— Идемте, идемте!
В доме Оля все же настояла на том, чтобы заняться раной. Она промыла ее, обработала бальзамом, но от перевязки Ланге категорически отказался. Он приказал подать в библиотеку вина. Когда это было выполнено и они остались втроем, Борис проговорил, оглядывая высокие книжные шкафы.
— До сих пор в голове не укладывается. Подумать только, мы в девятнадцатом веке! Я бы погостил тут подольше… Пожалуй, что другого случая и не будет, а?
— Нам нужно торопиться, — сказала Оля.
— Почему? — Борис обернулся к ней.
— Если верить Зое, мне нельзя здесь оставаться. Что-то там такое с маятниками, с ходом времени… Не знаю, что она имела в виду, но как бы нам не влипнуть в новые неприятности…
— А как вы вернетесь? — Ланге подал Оле и Борису бокалы с вином.
Оля задумалась, рассматривая бокал на свет.
— Знаете ли вы кинотеатр под названием…
— Кинотеатр?..
— Синематограф «Олимпия» — помог Борис.
— Ах, вот что… «Олимпия», синематограф Павла Ольхина! Да, знаю. До города можно будет добраться на поезде. Синематограф на Дворянской улице…
— У меня нет денег, — сказала Оля, — совсем.
— Я дам вам денег, — ответил Ланге, — и провожу до станции, а если пожелаете, и дальше до «Олимпии».
— Нет, — ответил Борис. — Сначала я должен побывать в Нимандштайне.
— Где? — удивилась Оля.
— Это мой замок… То есть замок Кордина. Неподалеку отсюда.
— А почему он так странно называется?
— Так назвал его прежний владелец, — произнес Ланге, — а почему, это ему ведомо…
— И кто был этот прежний владелец? — спросила Оля.
— Этого никто не знает… А если кто-то и знает, ревностно оберегает эту тайну.
— И еще тайны, — Оля пригубила вино и отставила бокал. — Зачем ты хочешь побывать в замке, Борис?
— Я скажу тебе там, на месте…
— А без этого твоего замка никак?
— Никак.
— Тогда не станем мешкать… Ваше сиятельство, вы сможете доставить нас в этот Нимандштайн?
— Конечно, смогу… Правда, кучера, который вез сюда меня и Бориса, я еще с дороги отправил с поручением, и другие все разосланы… Но сюда я довел экипаж сам, и неплохо справился… И теперь справлюсь с ролью кучера.
— Хорошо, — кивнул Борис. — Вы довезете нас до Нимандштайна, объясните все насчет станции и поезда и вернетесь сюда. Так будет лучше и для вас — после исчезновения Кордина, то есть моего, никто не станет задавать вам вопросов.
— Но на один вопрос я хотел бы найти ответ…
— На какой?
— На тот, что я задавал вам. Где книга?
— Ну, насколько я понял, только два человека могли знать, где эта книга — Зоя и Кордин. Но у них не спросишь… Надеюсь, они упрятали ее достаточно глубоко, чтобы она больше не всплыла.
— Да, на одно это и можно надеяться. — сказал Ланге со вздохом.
— Нам пора ехать, — поторопила Оля.
— Пора ехать, — как эхо, откликнулся Ланге. — Но… Если бы вы не отказали мне в просьбе…
— В какой просьбе? — насторожилась она.
— Я могу видеть будущее, это правда, хотя и не могу бывать там физически. Но лишь настолько далекое, что… Я могу видеть ваше время, оно непонятно мне, близкое же от меня скрыто. Но для вас это — история, вы знаете ее…
— Вы хотите, чтобы мы рассказали вам о будущем? О том, что случится в ближайшие годы?
— Да…
Застигнутая врасплох этой неожиданной просьбой, Оля растерянно посмотрела на Бориса, а он в свою очередь так же растерянно — на Ланге. Да, они знали, они могли рассказать ему… Об ужасах ближайшего будущего. О том, что пройдет всего несколько лет, и все, чем живет Ланге и миллионы других людей в России, будет разрушено, уничтожено, сметено. О страдании, горе, смерти… Да, они могли рассказать.
Но Оля вспомнила еще и о картах Тонгра. Как знать… Может быть здесь, в этом Прошлом и минует чаша сия…
Должно быть, Ланге многое прочел на их лицах. Он вдруг сделал отстраняющий жест, словно защищаясь.
— Нет, нет, — проговорил он быстро, негромко. — Ничего не нужно, забудьте… Это… Судьба. Никто не имеет право знать. А я — меньше всех, потому что, ведомый гордыней, я сам тщился стать Судьбой… Будет то, что будет. И пусть будет так.
— Только одно, — сказал Борис, глядя прямо в его глаза. — Уезжайте из России, если для вас это приемлемо… Но если нет… Все равно уезжайте.
Ланге ничего не ответил. Он подошел к двери, открыл ее и вышел.
— Куда это он? — удивилась Оля. — Ладно, пока его нет… Слушай, что ты задумал?
— Я не буду тут говорить. У стен бывают уши… Черт его знает.
Но он и не успел бы ничего рассказать, Ланге вернулся почти сразу. Он нес небольшой ларец с плоской крышкой, украшенный резьбой по слоновой кости. Молча он вручил этот ларец Оле. В ответ на ее вопрошающий взгляд он сделал знак, показывающий, что она может открыть.
Оля так и поступила. Брызнувший из-под крышки искристый блеск заставил ее зажмуриться на миг. Ларец был полон драгоценностей, сверкающих и переливающихся бриллиантов, сапфиров, рубинов, изумрудов в золотых оправах тончайшей работы.
— Вот это, — Ланге кивнул на ларец, — имеет какую-нибудь ценность в вашем времени?
— Огромную ценность, — произнесла Оля, пораженная и ослепленная этой фантастической радугой. — Здесь целое состояние…
— Я хочу, чтобы вы взяли это с собой. Я дарю это вам.
— Но мы не можем принять такой подарок!
— Почему?
Оля замялась и не нашла, что ответить. Почему? Она и сама не знала, почему… Молчал и Борис.
— Я прошу, чтобы вы взяли это, — продолжил Ланге, — я хочу, чтобы… Словом, теперь это ваша собственность, а не моя. Прошу вас, не отказывайтесь. Позвольте мне сделать это для вас.
— Мы не должны отказываться, — шепнул Оле Борис.
Она поняла его. Этот человек, граф Александр Ланге, был приговорен к бремени огромной вины, от которого ему не избавиться никогда. Снять это бремя не могли ни Борис, ни Оля, ни кто-либо другой на Земле. И все, что было в их силах — лишь немного облегчить этот страшный груз, приняв щедрый подарок.
— Мы благодарим вас, граф, — сказала Оля, закрывая крышку ларца.
Ланге поклонился с признательностью. От него не укрылось, что потаенный смысл его подарка разгадан, и он мог ответить только этим безмолвным поклоном. Слова были не нужны.
— Может быть, мы перейдем в дом? — предложил он. — Мне тягостно смотреть на этот крест и думать о том, как я чуть не совершил…
Он осекся, не закончив фразы. Какие слова остались несказанными, чуть не совершил что? Ошибку? Трагическую ошибку? Убийство? Возможно, Ланге и сам еще не определил это для себя.
— В доме есть кто-нибудь? — отозвалась Оля.
— Домашние слуги. Я не мог отослать всех слуг. Раньше я никогда не делал этого, и если бы такое совпало со смертью Кордина, это вызвало бы подозрения…
— А что это за предсмертная записка Кордина? — полюбопытствовал Борис.
— Он писал письмо под мою диктовку — о другом, конечно. Я продиктовал и эти слова, они подходили к содержанию, а потом отрезал остальное. Я рассчитал так, чтобы он сам вызвался написать это письмо… Но если бы и нет, я попросил бы его.
— Вы хорошо подготовились, — буркнул Борис.
— Идемте, — сказала Оля, обращаясь к Ланге. — Я должна осмотреть вашу рану.
— Она не стоит беспокойства.
— Идемте, идемте!
В доме Оля все же настояла на том, чтобы заняться раной. Она промыла ее, обработала бальзамом, но от перевязки Ланге категорически отказался. Он приказал подать в библиотеку вина. Когда это было выполнено и они остались втроем, Борис проговорил, оглядывая высокие книжные шкафы.
— До сих пор в голове не укладывается. Подумать только, мы в девятнадцатом веке! Я бы погостил тут подольше… Пожалуй, что другого случая и не будет, а?
— Нам нужно торопиться, — сказала Оля.
— Почему? — Борис обернулся к ней.
— Если верить Зое, мне нельзя здесь оставаться. Что-то там такое с маятниками, с ходом времени… Не знаю, что она имела в виду, но как бы нам не влипнуть в новые неприятности…
— А как вы вернетесь? — Ланге подал Оле и Борису бокалы с вином.
Оля задумалась, рассматривая бокал на свет.
— Знаете ли вы кинотеатр под названием…
— Кинотеатр?..
— Синематограф «Олимпия» — помог Борис.
— Ах, вот что… «Олимпия», синематограф Павла Ольхина! Да, знаю. До города можно будет добраться на поезде. Синематограф на Дворянской улице…
— У меня нет денег, — сказала Оля, — совсем.
— Я дам вам денег, — ответил Ланге, — и провожу до станции, а если пожелаете, и дальше до «Олимпии».
— Нет, — ответил Борис. — Сначала я должен побывать в Нимандштайне.
— Где? — удивилась Оля.
— Это мой замок… То есть замок Кордина. Неподалеку отсюда.
— А почему он так странно называется?
— Так назвал его прежний владелец, — произнес Ланге, — а почему, это ему ведомо…
— И кто был этот прежний владелец? — спросила Оля.
— Этого никто не знает… А если кто-то и знает, ревностно оберегает эту тайну.
— И еще тайны, — Оля пригубила вино и отставила бокал. — Зачем ты хочешь побывать в замке, Борис?
— Я скажу тебе там, на месте…
— А без этого твоего замка никак?
— Никак.
— Тогда не станем мешкать… Ваше сиятельство, вы сможете доставить нас в этот Нимандштайн?
— Конечно, смогу… Правда, кучера, который вез сюда меня и Бориса, я еще с дороги отправил с поручением, и другие все разосланы… Но сюда я довел экипаж сам, и неплохо справился… И теперь справлюсь с ролью кучера.
— Хорошо, — кивнул Борис. — Вы довезете нас до Нимандштайна, объясните все насчет станции и поезда и вернетесь сюда. Так будет лучше и для вас — после исчезновения Кордина, то есть моего, никто не станет задавать вам вопросов.
— Но на один вопрос я хотел бы найти ответ…
— На какой?
— На тот, что я задавал вам. Где книга?
— Ну, насколько я понял, только два человека могли знать, где эта книга — Зоя и Кордин. Но у них не спросишь… Надеюсь, они упрятали ее достаточно глубоко, чтобы она больше не всплыла.
— Да, на одно это и можно надеяться. — сказал Ланге со вздохом.
— Нам пора ехать, — поторопила Оля.
— Пора ехать, — как эхо, откликнулся Ланге. — Но… Если бы вы не отказали мне в просьбе…
— В какой просьбе? — насторожилась она.
— Я могу видеть будущее, это правда, хотя и не могу бывать там физически. Но лишь настолько далекое, что… Я могу видеть ваше время, оно непонятно мне, близкое же от меня скрыто. Но для вас это — история, вы знаете ее…
— Вы хотите, чтобы мы рассказали вам о будущем? О том, что случится в ближайшие годы?
— Да…
Застигнутая врасплох этой неожиданной просьбой, Оля растерянно посмотрела на Бориса, а он в свою очередь так же растерянно — на Ланге. Да, они знали, они могли рассказать ему… Об ужасах ближайшего будущего. О том, что пройдет всего несколько лет, и все, чем живет Ланге и миллионы других людей в России, будет разрушено, уничтожено, сметено. О страдании, горе, смерти… Да, они могли рассказать.
Но Оля вспомнила еще и о картах Тонгра. Как знать… Может быть здесь, в этом Прошлом и минует чаша сия…
Должно быть, Ланге многое прочел на их лицах. Он вдруг сделал отстраняющий жест, словно защищаясь.
— Нет, нет, — проговорил он быстро, негромко. — Ничего не нужно, забудьте… Это… Судьба. Никто не имеет право знать. А я — меньше всех, потому что, ведомый гордыней, я сам тщился стать Судьбой… Будет то, что будет. И пусть будет так.
— Только одно, — сказал Борис, глядя прямо в его глаза. — Уезжайте из России, если для вас это приемлемо… Но если нет… Все равно уезжайте.
Ланге ничего не ответил. Он подошел к двери, открыл ее и вышел.
— Куда это он? — удивилась Оля. — Ладно, пока его нет… Слушай, что ты задумал?
— Я не буду тут говорить. У стен бывают уши… Черт его знает.
Но он и не успел бы ничего рассказать, Ланге вернулся почти сразу. Он нес небольшой ларец с плоской крышкой, украшенный резьбой по слоновой кости. Молча он вручил этот ларец Оле. В ответ на ее вопрошающий взгляд он сделал знак, показывающий, что она может открыть.
Оля так и поступила. Брызнувший из-под крышки искристый блеск заставил ее зажмуриться на миг. Ларец был полон драгоценностей, сверкающих и переливающихся бриллиантов, сапфиров, рубинов, изумрудов в золотых оправах тончайшей работы.
— Вот это, — Ланге кивнул на ларец, — имеет какую-нибудь ценность в вашем времени?
— Огромную ценность, — произнесла Оля, пораженная и ослепленная этой фантастической радугой. — Здесь целое состояние…
— Я хочу, чтобы вы взяли это с собой. Я дарю это вам.
— Но мы не можем принять такой подарок!
— Почему?
Оля замялась и не нашла, что ответить. Почему? Она и сама не знала, почему… Молчал и Борис.
— Я прошу, чтобы вы взяли это, — продолжил Ланге, — я хочу, чтобы… Словом, теперь это ваша собственность, а не моя. Прошу вас, не отказывайтесь. Позвольте мне сделать это для вас.
— Мы не должны отказываться, — шепнул Оле Борис.
Она поняла его. Этот человек, граф Александр Ланге, был приговорен к бремени огромной вины, от которого ему не избавиться никогда. Снять это бремя не могли ни Борис, ни Оля, ни кто-либо другой на Земле. И все, что было в их силах — лишь немного облегчить этот страшный груз, приняв щедрый подарок.
— Мы благодарим вас, граф, — сказала Оля, закрывая крышку ларца.
Ланге поклонился с признательностью. От него не укрылось, что потаенный смысл его подарка разгадан, и он мог ответить только этим безмолвным поклоном. Слова были не нужны.
20.
В Нимандштайне Борис представил Олю управляющему, как свою дальнюю родственницу, гостившую у графа Ланге. Он провел ее в спальню и приказал ни под каким видом их не беспокоить. Если Сиверский и счел ситуацию двусмысленной, у него хватило выучки этого не показать… Так подумал Борис; сам же Сиверский привык в Нимандштайне и не к такому.
— Рассказывай, — потребовала Оля, едва Борис поставил на пол саквояж, где находился ларец с драгоценностями.
— Оля, я знаю, где эта чертова книга, — выпалил он.
— Знаешь?
— Вернее, я догадался, как ее найти.
Оля не проявила воодушевления.
— Ну и что? — спросила она довольно безразлично.
— Как что? Мы должны найти ее!
— Зачем?
— То есть как это «зачем»? — он вдруг смутился и сказал спокойнее. — Оля, то, что мы знаем об этой книге, мне очень не нравится. Из-за нее погиб брат Ланге…
— Он был священником… Может, вычитал в ней что-то, что поколебало его веру…
— На свете есть тысячи антирелигиозных, или там еретических, или каких еще книг, и ни один священник из-за этого не расстается с жизнью. Нет, тут что-то другое… А Монк предлагал десять миллионов за какую-то книгу…
— Да, за какую-то. Ведь он ее не назвал?
— Нет, не назвал.
— Тогда почему же ты думаешь, что…
— Потому что чересчур много совпадений! — Борис уселся на кровать и тут же вскочил. — А так не бывает! Все это связано, понимаешь?
Обняв Бориса, Оля прижалась щекой к его щеке.
— Я так люблю тебя… Мы чудом вывернулись, а удастся ли нам еще возвратиться домой? Я боюсь этой книги. Стоит ли начинать все сначала?
— Да? Чтобы меня до скончания века преследовал Монк, а тебя — какие-то пауки?
— Пауков уже не будет…
Неожиданно она отшатнулась от Бориса. Ужас мелькнул в ее глазах, зрачки расширились.
— Что, что такое? — Борис в тревоге сжал ее руки.
— Хогорт… Я забыла о Хогорте! Он найдет меня, она не угрожает впустую…
— Она? Она — это Зоя? Она угрожала тебе?
— Да…
— Но что за зверь этот Хогорт?
— Я не знаю…
— Оля, мы должны достать книгу, обязательно. Готов на что угодно поспорить, что в ней — сердце и мотор всей этой истории. Ты говоришь, стоит ли начинать сначала? Будто нас кто-то спрашивает.
— Я уже не говорю так… Ты прав. Так где она, по-твоему?
— Здесь, в Нимандштайне.
— Здесь?
— Да, в этой комнате. Когда Ланге сказал о зеркале, я вспомнил записку его брата, он мне ее показывал.
— Это я поняла.
— Свет истины в зеркале, так было в записке. Зеркало — это же «Зерцало магистериума»! А «свет истины»… Ты помнишь, что написано на крышке моей шкатулки?
— Тоже что-то про свет истины?
— «Свет истины в полуденном огне от глаз людских второй бедой сокрыт. Он запылает над мечом в окне, его шершавый камень отразит». Знаешь, я подумал, если книгу спрятал Кордин… Та записка… Она вполне могла натолкнуть его на такие стихи, может, даже и подсознательно.
— Кто бы их ни сочинил… Сейчас мне это кажется ничуть не яснее, чем раньше.
Борис подошел к наружной стене с мозаичной фреской.
— Посмотри сюда.
— Всадники Апокалипсиса?
— Они самые. Это тебя не наводит на мысль?
— На одну наводит. На ту, что человек, разрисовавший так свою спальню — не иначе как полный псих.
— А еще на какую-нибудь?
— Вроде бы нет, — призналась Оля.
— Откровение Иоанна Богослова, — сказал Борис, — это одна из немногих книг, которые будут существовать столько, сколько проживет человечество. И если ты хочешь зашифровать информацию так, чтобы ключ был доступен всегда, почему ей не воспользоваться? Переводы могут быть разными, но порядок появления четырех всадников, он не изменится. Первый всадник — с луком, второй — с мечом…
— Второй всадник! — воскликнула Оля. — Вторая беда — это второй всадник Апокалипсиса!
— Конечно, — подтвердил Борис.
— Но над мечом нет никакого окна.
— Свет истины сокрыт второй бедой… То есть, я думаю, там над мечом какое-то замурованное окно или что-то в этом роде. Сейчас проверим.
Он дернул за свисающий над кроватью шнур с золоченой кистью. Через полминуты явился лакей.
— Мне нужны, — распорядился Борис, — приставная лестница, молоток и хороший нож с прочным лезвием.
Еще через несколько минут все было доставлено. Когда лакей уходил, даже по его спине, изогнувшейся наподобие вопросительного знака, было видно, как он изводится от любопытства.
Прислонив лестницу к стене, Борис попросил Олю придержать ее и вскарабкался наверх. Он осторожно простучал молотком плитки мозаики над изображением меча, попытался поддеть одну из них ножом. Не тут-то было; маленькие мозаичные плитки вплотную прилегали одна к другой. Вдобавок их скреплял, по-видимому, прочный цементирующий состав. Лишь под мощными ударами молотка плитки отлетали, падали на пол, звеня как стекло. С очередным ударом на паркет пролилось немного воды, будто наверху открыли кран.
— Ага, есть! — торжествующе объявил Борис.
— Что там? — спросила Оля.
Спустившись с лестницы, Борис положил молоток и нож на подоконник, шумно перевел дыхание.
— Уф… Я все-таки музыкант, а не молотобоец… Там сквозная дыра в стене, узенький прямой шурф.
— Шурф?
— Ну, круглая такая трубка высверлена, диаметром сантиметра в два. Она идет наклонно вверх и немножко влево — думаю, что снаружи, снизу ее нельзя разглядеть.
— Нельзя разглядеть дыру в стене?
— Если я правильно прикидываю, она выходит над выступом кладки… Неудивительно, что ее так крепко заделали отсюда. Летом дожди, зимой она должна забиваться снегом, а вода, как известно, камень точит… Ты видела — там и сейчас дождевая вода скопилась, а ведь жарко!
Оля выглядела разочарованной.
— Трубка?.. Так там нет книги?
— Я ее там и не искал. Полуденный огонь запылает над мечом в окне, его отразит шершавый камень… Полуденный огонь — это солнце. Когда оно строго напротив этого шурфа, проходящий луч света указывает расположение тайника в противоположной стене.
— Ох, как мудрено! Не проще ли было спрятать книгу в стене над мечом?
— И найти было бы проще, — ответил Борис. — Все эти сложности, стихи и прочее — пожалуй, своеобразный тест на сообразительность. Тот, кто спрятал книгу, как бы проверял того, кто будет ее искать — а достоин ли?
— Это только твоя теория.
— Доказывать не берусь, да и какая разница… Мне другое непонятно.
— Что?
— Вот все это — Апокалипсис, стены замка… все это… Монументально как-то, если подходит такое слово, на века. А моя шкатулка — наоборот, уязвимый, хрупкий предмет, на всех ветрах. Не сочетается.
— Рассказывай, — потребовала Оля, едва Борис поставил на пол саквояж, где находился ларец с драгоценностями.
— Оля, я знаю, где эта чертова книга, — выпалил он.
— Знаешь?
— Вернее, я догадался, как ее найти.
Оля не проявила воодушевления.
— Ну и что? — спросила она довольно безразлично.
— Как что? Мы должны найти ее!
— Зачем?
— То есть как это «зачем»? — он вдруг смутился и сказал спокойнее. — Оля, то, что мы знаем об этой книге, мне очень не нравится. Из-за нее погиб брат Ланге…
— Он был священником… Может, вычитал в ней что-то, что поколебало его веру…
— На свете есть тысячи антирелигиозных, или там еретических, или каких еще книг, и ни один священник из-за этого не расстается с жизнью. Нет, тут что-то другое… А Монк предлагал десять миллионов за какую-то книгу…
— Да, за какую-то. Ведь он ее не назвал?
— Нет, не назвал.
— Тогда почему же ты думаешь, что…
— Потому что чересчур много совпадений! — Борис уселся на кровать и тут же вскочил. — А так не бывает! Все это связано, понимаешь?
Обняв Бориса, Оля прижалась щекой к его щеке.
— Я так люблю тебя… Мы чудом вывернулись, а удастся ли нам еще возвратиться домой? Я боюсь этой книги. Стоит ли начинать все сначала?
— Да? Чтобы меня до скончания века преследовал Монк, а тебя — какие-то пауки?
— Пауков уже не будет…
Неожиданно она отшатнулась от Бориса. Ужас мелькнул в ее глазах, зрачки расширились.
— Что, что такое? — Борис в тревоге сжал ее руки.
— Хогорт… Я забыла о Хогорте! Он найдет меня, она не угрожает впустую…
— Она? Она — это Зоя? Она угрожала тебе?
— Да…
— Но что за зверь этот Хогорт?
— Я не знаю…
— Оля, мы должны достать книгу, обязательно. Готов на что угодно поспорить, что в ней — сердце и мотор всей этой истории. Ты говоришь, стоит ли начинать сначала? Будто нас кто-то спрашивает.
— Я уже не говорю так… Ты прав. Так где она, по-твоему?
— Здесь, в Нимандштайне.
— Здесь?
— Да, в этой комнате. Когда Ланге сказал о зеркале, я вспомнил записку его брата, он мне ее показывал.
— Это я поняла.
— Свет истины в зеркале, так было в записке. Зеркало — это же «Зерцало магистериума»! А «свет истины»… Ты помнишь, что написано на крышке моей шкатулки?
— Тоже что-то про свет истины?
— «Свет истины в полуденном огне от глаз людских второй бедой сокрыт. Он запылает над мечом в окне, его шершавый камень отразит». Знаешь, я подумал, если книгу спрятал Кордин… Та записка… Она вполне могла натолкнуть его на такие стихи, может, даже и подсознательно.
— Кто бы их ни сочинил… Сейчас мне это кажется ничуть не яснее, чем раньше.
Борис подошел к наружной стене с мозаичной фреской.
— Посмотри сюда.
— Всадники Апокалипсиса?
— Они самые. Это тебя не наводит на мысль?
— На одну наводит. На ту, что человек, разрисовавший так свою спальню — не иначе как полный псих.
— А еще на какую-нибудь?
— Вроде бы нет, — призналась Оля.
— Откровение Иоанна Богослова, — сказал Борис, — это одна из немногих книг, которые будут существовать столько, сколько проживет человечество. И если ты хочешь зашифровать информацию так, чтобы ключ был доступен всегда, почему ей не воспользоваться? Переводы могут быть разными, но порядок появления четырех всадников, он не изменится. Первый всадник — с луком, второй — с мечом…
— Второй всадник! — воскликнула Оля. — Вторая беда — это второй всадник Апокалипсиса!
— Конечно, — подтвердил Борис.
— Но над мечом нет никакого окна.
— Свет истины сокрыт второй бедой… То есть, я думаю, там над мечом какое-то замурованное окно или что-то в этом роде. Сейчас проверим.
Он дернул за свисающий над кроватью шнур с золоченой кистью. Через полминуты явился лакей.
— Мне нужны, — распорядился Борис, — приставная лестница, молоток и хороший нож с прочным лезвием.
Еще через несколько минут все было доставлено. Когда лакей уходил, даже по его спине, изогнувшейся наподобие вопросительного знака, было видно, как он изводится от любопытства.
Прислонив лестницу к стене, Борис попросил Олю придержать ее и вскарабкался наверх. Он осторожно простучал молотком плитки мозаики над изображением меча, попытался поддеть одну из них ножом. Не тут-то было; маленькие мозаичные плитки вплотную прилегали одна к другой. Вдобавок их скреплял, по-видимому, прочный цементирующий состав. Лишь под мощными ударами молотка плитки отлетали, падали на пол, звеня как стекло. С очередным ударом на паркет пролилось немного воды, будто наверху открыли кран.
— Ага, есть! — торжествующе объявил Борис.
— Что там? — спросила Оля.
Спустившись с лестницы, Борис положил молоток и нож на подоконник, шумно перевел дыхание.
— Уф… Я все-таки музыкант, а не молотобоец… Там сквозная дыра в стене, узенький прямой шурф.
— Шурф?
— Ну, круглая такая трубка высверлена, диаметром сантиметра в два. Она идет наклонно вверх и немножко влево — думаю, что снаружи, снизу ее нельзя разглядеть.
— Нельзя разглядеть дыру в стене?
— Если я правильно прикидываю, она выходит над выступом кладки… Неудивительно, что ее так крепко заделали отсюда. Летом дожди, зимой она должна забиваться снегом, а вода, как известно, камень точит… Ты видела — там и сейчас дождевая вода скопилась, а ведь жарко!
Оля выглядела разочарованной.
— Трубка?.. Так там нет книги?
— Я ее там и не искал. Полуденный огонь запылает над мечом в окне, его отразит шершавый камень… Полуденный огонь — это солнце. Когда оно строго напротив этого шурфа, проходящий луч света указывает расположение тайника в противоположной стене.
— Ох, как мудрено! Не проще ли было спрятать книгу в стене над мечом?
— И найти было бы проще, — ответил Борис. — Все эти сложности, стихи и прочее — пожалуй, своеобразный тест на сообразительность. Тот, кто спрятал книгу, как бы проверял того, кто будет ее искать — а достоин ли?
— Это только твоя теория.
— Доказывать не берусь, да и какая разница… Мне другое непонятно.
— Что?
— Вот все это — Апокалипсис, стены замка… все это… Монументально как-то, если подходит такое слово, на века. А моя шкатулка — наоборот, уязвимый, хрупкий предмет, на всех ветрах. Не сочетается.