- Не знаю. Во всяком случае, у него нет никакого официального источника
доходов, ни службы, ни дела. И при этом он живет на широкую ногу - особенно,
что касается женщин.
- Ваша точка зрения понятна,- кивнул Грейсон.? И такие дела могут
проворачиваться втихую.? Он улыбнулся сухо.? В моей профессии мне
приходилось наталкиваться на такие случаи. Займы без обеспечения, вложения
капитала без малейшей надежды на прибыль, притом сделанные людьми, абсолютно
не имеющими права вкладывать деньги без какой-либо перспективы. Просроченные
долги, которые давно должны быть взысканы и не взыскиваются. Да, подобные
дела устраиваются легко.
Я посмотрел на миссис Грейсон. Ее руки двигались безостановочно.
По-моему, она уже заштопала дюжину пар. Должно быть, костлявые ноги Грейсона
были настоящим бедствием для носков.
- Что же случилось с Талли? Обвинение против него было, конечно,
состряпано?
- Я в этом уверен. Его жена утверждала, что ему подсунули в баре
напиток с каким-то одурманивающим средством. А полицейская машина уже ждала
на противоположной стороне улицы. Просто ждали, когда он сядет за руль,- и
тут же задержали его. Она утверждала также, что его даже толком не
обследовали.
- Ну, это немногого стоит.
- Я нахожу ужасной мысль, что полиция может быть бесчестной,- сказал
Грейсон.? Но ведь такие вещи фактически случаются, это каждый знает!
Я пояснил:
- Не исключено, что они действительно впали в заблуждение относительно
причины смерти вашей дочери, а потом не хотели допустить, чтобы Талли их
разоблачил и выставил на посмешище. Это означало бы потерю службы для
нескольких виновных полицейских. А если они были уверены, что он задумал
шантаж, то могли позволить себе и неразборчивость в средствах. Где сейчас
Талли? Ведь квинтэссенция всего этого дела заключается в следующем: если у
него была улика, то она существует и сейчас, либо он знает, где ее искать.
- Мы не знаем, где он,- ответил Грейсон.? Его тогда приговорили к шести
месяцам тюрьмы, но этот срок давно истек.
- А как обстоит дело с его женой?
Он посмотрел на миссис Грейсон. Она сказала:
- 1618, Уэстмор-стрит, Бэй-Сити. Эустас и я послали ей немного денег.
Она очень нуждалась.
Я записал адрес, откинулся в кресле и сказал:
- Лэвери найден сегодня утром убитым в своей ванной комнате.
Прилежные руки миссис Грейсон замерли на краю корзинки. Грейсон сидел с
открытым ртом, держа трубку в руке. Он тихо откашлялся, как делают в
присутствии мертвых. Медленно, совсем медленно он сунул свою старую черную
трубку в рот.
- Конечно, это означало бы... строить слишком смелые предположения...?
начал он, но эта незаконченная фраза так и повисла в воздухе. Он послал ей
вдогонку бледный клуб дыма,- Но искать в этом связь с доктором Эл мором...
- Это предположение не кажется мне слишком смелым - сказал я, - больше
того, такое объяснение очень бы меня устроило. Об этом говорит и
расположение домов. Полиция думает, что Лэвери убила жена моего клиента.
Если им удастся ее поймать, то это для них - дело решенное. Однако если
Элмор как-то связан с этим убийством, то это означает, что придется
вернуться к смерти вашей дочери. Поэтому я и пытаюсь узнать как можно
больше.
Грейсон сказал:
- Человек, который однажды совершил убийство, наверняка сохраняет лишь
двадцать пять процентов естественных сдерживающих факторов, когда речь идет
уже о втором убийстве.? Он говорил так, словно давно занимался этими
проблемами.
- Возможно,- согласился я.? Но каковы могли быть мотивы первого
убийства?
- Флоренс была невоздержанной и легкомысленной,- сказал он грустно.?
Невоздержанная, трудная девушка. Она была экстравагантна и расточительна,
находила себе все время новых, весьма сомнительных друзей, говорила слишком
много и слишком громко, а поступала по большей части глупо. Такая жена могла
быть весьма опасной для Элберта Элмора. Но я не думаю, что это могло быть
главной причиной, не правда ли, Летти?
Он посмотрел на жену, но она не ответила на его взгляд. Она тыкала
крючком в клубок шерсти и молчала. Грейсон вздохнул и продолжал:
- У нас были основания предполагать, что Элмор находился в интимной
связи со своей медсестрой, и что Флоренс угрожала ему публичным скандалом. А
этим он не мог рисковать, не так ли? Потому что один скандал, неважно какой,
быстро приводит к другому.
- Как же он мог ее убить? - спосил я.
- Разумеется, с помощью морфия. Морфий у него всегда был и он широко им
пользовался. В применении морфия он специалист. А когда она находилась в
состоянии глубокого беспамятства, он перенес ее в гараж, положил под машину
и запустил мотор. Никакого вскрытия не было, чтобы вы знали. Иначе сразу бы
всплыло, что она в эту ночь получила инъекцию морфия.
Я кивнул. Мистер Грейсон удовлетворенно откинулся и погладил себя по
голове. Как видно, у него все было давно и тщательно обдумано.
Я разглядывал их обоих. Престарелая семейная пара, с виду спокойно
сидящая в своей старомодной квартире, на самом деле горела глубокой
ненавистью спустя полтора года после происшедшего. Они были бы рады, если бы
оказалось, что Лэвери застрелил Элмор. Они были бы счастливы. Это наполнило
бы их иссохшие души глубокой радостью.
После паузы я сказал:
- Вы верите в это, потому что хотите, чтобы это было правдой. И
все-таки вполне возможно, что она совершила самоубийство, а все ложные
маневры были предприняты лишь для того, чтобы покрыть игорный клуб Конди и
избежать официального вызова Элмора в суд.
- Абсурд,- резко сказал Грейсон.? Он ее безусловно убил. Она лежала в
постели и спала.
- Вы не можете этого знать. Может быть, она сама приняла снотворное, но
оно подействовало ненадолго. Она могла проснуться среди ночи, посмотреться в
зеркало, а в таких случаях на нас из зеркала смотрит сам черт. Такие вещи
случаются.
- Полагаю, мы уделили вам достаточно времени,- сказал Грейсон.
Я встал и поблагодарил их обоих. У двери я спросил:
- Вам не довелось ничего больше слышать после того как Талли был
арестовано?
- Довелось. Я говорил с районным прокурором,- ворчливо ответил
Грейсон.? Без всякого результата. Он не видел никаких оснований для
возобновления следствия. Наркотики его не интересовали. Но игорный дом Конди
был через месяц закрыт. Возможно, это явилось результатом моего обращения к
нему.
- Ну, скорей всего это сделала полиция Бэй-Сити, чтобы
продемонстрировать видимость деятельности, которая на самом деле никому не
могла повредить. Уверен, что игорный дом Конди тотчас же открылся в другом
месте. В том же оформлении.
Я снова повернулся к двери, на этот раз Грейсон поднялся с кресла и
последовал за мной. Его желтое лицо немного покраснело.
- Я не хотел быть невежливым,- сказал он.? Конечно, это нехорошо, что
Летти и я постоянно продолжаем об этом думать, и с такой горечью.
- Вы проявили по отношению ко мне много терпения, - сказал я.? Был в
этом деле замешан еще кто-нибудь, чье имя не было нами произнесено?
Он отрицательно покачал головой и посмотрел на жену. Ее руки неподвижно
держали очередной носок, надетый на деревянный грибок, голова была слегка
наклонена. Казалось, она к чему-то прислушивается, но не к нашему разговору.
- Насколько я понял, в ту ночь медсестра доктора Элмора уложила вашу
дочь в постель. Это была та же женщина, с которой у него была связь?
Миссис Грейсон резко сказала:
- Постойте. Мы сами никогда не видели ее. У нее было какое-то красивое
имя. Подождите минутку... я сейчас вспомню.
Мы ждали.
- Милдред, а фамилию забыла,- сказала она, поджав губы.
Я глубоко вздохнул.
- Может быть, Милдред Хэвиленд, миссис Грейсон? Она облегченно
улыбнулась и кивнула:
- Конечно. Милдред Хэвиленд. Ты помнишь, Эустас?
Он не помнил. У него было выражение лица, как у лошади, которая попала
в чужое стойло. Он открыл мне дверь.
- А какое это имеет отношение к делу?
- Вы сказали, Талли был тихий и скромный? - продолжал сверлить я.? Его
никак нельзя было спутать с громкоголосым верзилой?
- О, нет! Безусловно, нет! - сказала миссис Грейсон.? Мистер Талли ниже
среднего роста, средних лет, с каштановыми волосами и очень спокойным
голосом. Он всегда выглядит немного... да, немного озабоченным. Я имею в
виду не только его неприятности, но вообще, всегда.
- Для этого у него было множество причин,- сказал я.
Грейсон протянул мне свою костлявую руку. Ощущение было такое, словно я
пожал вешалку для полотенец.
- Если вам удастся пригвоздить негодяя,- сказал он, и его губы
судорожно сжались вокруг мундштука трубки,- тогда можете прийти и подать
счет. Мы заплатим. Я имею в виду, конечно, Элмора.
Я ответил, что понял, кого он имеет в виду. А о счете не может быть и
речи.
Я прошел через тихую лестничную клетку. Лифт тоже был обит внутри
красным плюшем. В нем держался какой-то застарелый запах, словно три вдовы
совместно пили там чай.
Дом на Уэстмор-стрит оказался маленьким дощатым строением,
примостившимся позади большого здания. На домике не было номера, зато на
основном здании висела освещаемая лампочкой эмалевая табличка: 1618. Вдоль
боковой стены в глубь двора вела узкая дорожка. На маленькой террасе стоял
один единственный стул. Я нажал кнопку звонка.
Звонок зазвонил тут же, за дверью. В двери было небольшое забранное
проволочной сеткой оконце, свет в доме не горел. Из темноты заплаканный
женский голос спросил:
- Чего надо?
Я сказал в темноту:
- Мистер Талли дома?
Голос ответил резко:
- Кто его спрашивает?
- Друг.
Женщина в темном доме издала тихий звук, который, видимо, должен был
изображать смешок. Может быть, она просто откашлялась?
- Допустим,- сказала она.? И сколько это будет стоить?
- На этот раз нисколько, миссис Талли,- ответил я.? Я предполагаю, вы "
миссис Талли?
- Ах, оставили бы вы меня в покое! - произнес тот же голос.? Мистера
Талли здесь нет. И не было. И не будет!
Я прижался носом к оконцу и попытался заглянуть внутрь. Неясно
виднелась какая-то мебель. В той стороне, откуда доносился голос,
угадывалась кушетка, на которой лежала женщина. Казалось, она лежала на
спине и смотрела в потолок. И не шевелилась.
- Я больна,- сказал голос.? У меня было много горя. Уходите, оставьте
меня в покое. Я сказал:
- Ваш адрес мне сообщили Грейсоны, я сейчас прямо от них.
Возникла небольшая пауза. Потом послышался вздох.
- Никогда о таких не слышала.
Я прислонился к дверному косяку и оглянулся на дорожку, которая вела на
улицу. Напротив, у обочины? стояла машина с незажженными фарами. Впрочем,
вдоль квартала стояло еще несколько машин. Я сказал:
- Нет, вы о них слышали. Я работаю по поручению Грейсонов, миссис
Талли. Они все еще не оправились от горя. А как вы, миссис Талли? Вы не
хотите вернуться к прежней жизни?
- Покоя я хочу! - закричала она.
- Мне нужна всего лишь справка,- сказал я,- и я ее получу. Мирным
путем, если удастся. А придется - так менее мирным.
Голос снова зазвучал плаксиво:
- Опять полицейский?
- Вы прекрасно понимаете, что я - не полицейский, миссис Талли.
Грейсоны не доверились бы никакому полицейскому. Позвоните им и убедитесь.
- Не знаю я никаких Грейсонов, а если бы и знала... все равно, у меня
нет телефона. Убирайтесь, полицейский. Я больна, уже целый месяц больна.
- Моя фамилия Марлоу,- сказал я.? Филипп Марлоу. Я частный детектив из
Лос-Анджелеса. Я говорил с Грейсонами. Мне многое известно, но я хочу
поговорить с вашим мужем.
Женщина истерически захохотала.
- Вам многое известно! Слышала я это выражение. Господи, те же самые
слова! Вам многое известно! Джорджу Талли тоже было многое известно...
когда-то.
- Он может снова найти свой шанс,- сказал я.? Если только пойдет с
правильной карты.
- Ах, вот вы на что рассчитываете! - воскликнула она.? Нет уж, лучше
вычеркните его из своего списка.
Я прислонился к косяку и потер подбородок. На улице кто-то зажег
сильный карманный фонарь. Зачем - не было видно.
Светлое пятно ее лица над кушеткой пошевелилось и исчезло. Лишь были
неясно видны волосы. Женщина повернулась лицом к стене.
- Я устала,- сказала она, и голос ее звучал теперь совсем глухо.? Я
бесконечно устала. Оставьте, молодой человек. Будьте так добры - уходите!
- Может быть, вам пригодилось бы немного денег?
- Вы что, не чувствуете сигарного дыма?
Я принюхался, запаха сигар я не почувствовал.
- Нет.
- Они были здесь. Ваши дружки из полиции. Приходили два часа назад.
Господи боже мой, я сыта этим по горло! Уходите же наконец!
- Что вы хотите этим сказать...
Она резко повернулась на кушетке, и я снова увидел светлое пятно ее
лица.
- Что я хочу сказать? Я вас не знаю. И знать не хочу! Мне нечего вам
сказать. И ничего не сказала бы, даже если было бы что. Я здесь живу,
молодой человек, если это можно назвать жизнью. Во всяком случае, живу как
могу. Я ничего не хочу, лишь немножко мира и покоя. А теперь ступайте и
оставьте меня!
- Пожалуйста, откройте мне дверь,- сказал я.? Нам надо поговорить. Я
убежден, что смогу вам доказать...
Внезапно она вскочила с кушетки, и ее босые ноги зашлепали по полу. В
ее голосе была еле сдерживаемая ярость.
- Если вы немедленно не уберетесь, я позову на помощь! Я буду кричать!
Убирайтесь! Немедленно!
- Хорошо, хорошо,- быстро ответил я.? Я подсуну вам под дверь мою
визитную карточку, чтобы вы не забыли мою фамилию. Может быть, вы
передумаете.
Я вытащил из кармана карточку и сунул ее в щель под дверью.
- Доброй вам ночи, миссис Талли.
Ответа не последовало. Ее глаза, смотревшие на меня из темноты, были
матовыми, лишенными блеска. Я спустился с терраски и по дорожке вышел на
улицу.
На противоположной стороне, у машины, стоявшей с погашенными фарами,
тихо заурчал мотор. Ну и что? Моторы работают у тысячи машин на тысячах
улиц, что же в этом особенного?
Эта улица, Уэстмор-стрит, находилась в богом забытой части города и
вела с севера на юг. Я поехал на север. На следующем углу я пересек старые
трамвайные рельсы и оказался на автомобильном кладбище. За деревянными
решетками лежали трупы бесчисленных старых автомобилей. Они громоздились
кучами, словно на поле боя. Штабели проржавевших деталей казались в лунном
свете какими-то диковинными строениями. Оставленные между ними проходы были
широкими, как улицы.
Внезапно в зеркале над приборным щитком вынырнули светящиеся фары. Они
становились все больше и больше. Нажав на газ, я одновременно отпер
перчаточный ящик на приборном щитке и достал свой револьвер 38-го калибра.
Положил его рядом на сиденье.
За кладбищем находился кирпичный завод. Высокая дымовая труба резко
выделялась на фоне темных груд кирпича и мрачных деревянных строений.
Пустота: ни движения, ни людей, ни огонька.
Машина приближалась. Тихое завывание сирены, словно ее еле тронули,
прорезало ночь. Звук раскатился по пустырю справа, по двору кирпичного
завода слева. Я еще сильней нажал на газ, но бесполезно. Они двигались
быстрее. Улицу осветил яркий свет красного прожектора: приказ остановиться.
Полицейская машина поравнялась со мной и попыталась преградить мне
путь. Я, уклоняясь, резко повернул свой "крайслер? и круто развернулся:
какой-нибудь дюйм - и у меня ничего бы не получилось. Я выровнял машину и
помчался в противоположном направлении со всей скоростью, на какую она была
способна. За собой я слышал визг тормозов, звук переключаемых скоростей,
яростное завывание мотора. Свет от красного прожектора, словно гигантская
метла, прошелся по двору кирпичного завода.
Бессмысленно. Они опять быстро догоняли меня. Я не видел выхода. Мне
лишь хотелось скорей оказаться среди жилых домов, среди людей, которые,
может быть, выйдут, может быть, потом вспомнят...
Делать было нечего. Полицейский автомобиль прижался сбоку к моему
?крайслеру?, и грубый голос прокричал:
- Стой - или будем стрелять!
Я подъехал к обочине и остановился. Убрав револьвер на место, я запер
ящик. Полицейская машина покачивалась на рессорах рядом с моим левым
передним крылом. Из нее выскочил толстый человек в полицейской форме.
- Вы что, никогда сирены не слышали? Вон из машины!
Я вылез и стал рядом со своим "крайслером? в свете луны. У толстого в
руке был револьвер.
- Ваши водительские права! - пролаял он голосом жестким, как сталь.
Я молча вытащил права и протянул ему. Второй полицейский вылез из-за
руля, подошел ко мне с другой стороны и взял их. Включив карманный фонарь,
он просмотрел документы.
- Так, фамилия Марлоу,- сказал он.? Черт побери, этот тип - частный
сыщик. Можешь себе представить, Конни?
Конни сказал:
- И больше ничего? Ну тогда это не понадобится.? Он сунул револьвер в
кобуру и застегнул ее.? Я с ним и так справлюсь. Без оружия.
Второй осклабился:
- Еще бы! Мчится со скоростью пятьдесят пять миль, да еще пьян! Ничего
удивительного!
Второй наклонился ко мне, все еще издевательски ухмыляясь, и вежливо
произнес:
- Вы позволите, мистер частный детектив? Он принюхался.
- Гм,- сказал он.? Вроде не пахнет, это надо признать.
- Довольно прохладно для летней ночи. Угостите парня хорошим глоточком,
лейтенант Добс.
- Идея недурна,- сказал Добс. Он пошел к своей машине и вытащил
полулитровую бутылку. Поднял ее. Жидкости в ней было на треть.? Это всего
лишь легкий коктейль,- сказал он, протянув мне бутылку.? Выпейте! За свое
собственное здоровье!
- А если я откажусь?
- Только не говорите так,- ухмыльнулся Конни.? Иначе мы можем подумать,
что вы предпочитаете пару пинков в живот!
Я взял бутылку, отвинтил пробку и понюхал. Пахло виски. Чистым виски.
- Не можете же вы до бесконечности повторять один и тот же трюк! "
сказал я.
На Конни это не произвело никакого впечатления.
- Сейчас ровно восемь часов двадцать семь минут. Запомните, лейтенант
Добс.
Добс пошел к своей машине и наклонился внутрь, чтобы сделать запись в
рапорте. Я поднял бутылку и сказал Конни:
- Вы настаиваете, чтобы я выпил?
- Нет. Все-таки пару пинков я дал бы вам еще охотнее.
Я поднес бутылку ко рту, крепко сжал горло и наполнил рот крепкой
жидкостью. В этот момент Конни сделал выпад и сильно ударил меня кулаком в
живот. Я выплюнул виски и скорчился. Меня вырвало. Бутылка упала на
мостовую.
Я наклонился, чтобы поднять ее, и прямо перед глазами увидел жирное
колено Конни. Я отскочил в сторону, выпрямился и со всей силы, всем своим
весом ударил его в лицо. Он схватился рукой за нос и взвыл. Другая рука
метнулась к кобуре. Добс отшвырнул меня в сторону, схватил Конни за руку и
отвел ее вниз. Резиновая дубинка ударила меня по левому колену. Нога сразу
онемела, я с размаху сел на мостовую, скрипя зубами и выплевывая виски.
Конни отнял ладонь от лица. Она была полна крови.
- Иисус,- жалобно прохрипел он.? Кровь! Моя кровь! - Он издал дикий рев
и попытался ударить меня ногой в лицо.
Мне удалось отклониться лишь настолько, чтобы удар пришелся в плечо. Но
и этого было достаточно. Добс втиснулся между нами и сказал:
- Хватит, парень. Что надо - сделано. Лучше не будем пересаливать.
Конни, спотыкаясь, отступил на три шага, сел на подножку своей машины и
закрыл лицо ладонью. Другой рукой он достал носовой платок и принялся
бережно обтирать нос.
Добс сказал:
- Не заводись. Мы свое выполнили. Точно по программе.? Он слегка
похлопывал себя резиновой дубинкой по бедру. Конни поднялся с подножки и
неверными шагами двинулся вперед. Добс уперся ему в грудь ладонью. Конни
попытался отстранить руку лейтенанта.
- Я хочу видеть его кровь! - рычал он.? Грязная собака! Его кровь!
Добс резко произнес:
- Ничего не поделаешь. Успокойся. Дело сделано.
Конни повернулся и тяжеловесно направился к полицейской машине. Он
прислонился к ней, что-то бормоча в свой носовой платок. Добс сказал мне:
- А ну-ка, вставай, дружок!
Я поднялся, потирая колено. Внутри него какой-то нерв неистовствовал,
как взбесившаяся обезьяна.
- В машину! - приказал Добс. Я сел в полицейский автомобиль. Добс
сказал своему партнеру:
- Ты поведешь вторую машину.
- Будь я проклят, если не оборву ей все крылья,- прогудел тот.
Добс поднял бутылку из-под виски, бросил ее через забор и уселся рядом
со мной. Он нажал на стартер.
- Это пойдет за ваш счет, дружок,- сказал он.? Не надо было вам его
бить.
- А почему бы и нет?
- Он хороший парень. Только немного резкий.
- Шутки у него неважные. Совсем скверные шутки.
- Не скажите этого при нем,- посоветовал Добс трогаясь.? А то наступите
на его любимую мозоль.
Конни громко захлопнул дверь "крайслера?, завел мотор и воткнул рычаг
скорости с такой яростью, словно задался целью его сломать. Добс ловко
развернулся, и мы поехали опять в северном направлении, мимо кирпичного
завода.
- Наша новая тюрьма вам понравится! - сказал он.
- А какое обвинение вы мне собираетесь предъявить?
Он минуту подумал, продолжая править машиной осторожно, даже почти
элегантно. Одновременно он наблюдал в зеркало за Конни, следовавшим за нами
в "крейслере?.
- Превышение скорости,- сказал он,- отказ остановиться. И прежде всего
10. "10? на языке полицейских означает "тяжелое опьянение?.
- А может быть, лучше так: удар кулаком в живот, ногой в плечо,
принуждение под угрозой избиения к питью виски, угроза оружием и удар
резиновой дубинкой безоружного человека?
- Бросьте вы болтать,- сказал он с досадой.? Думаете, я не мог бы найти
себе занятия поприятнее?
- Я считал, что этот город когда-то очистили от дерьма и что приличный
человек может показаться на улице без пулезащитного жилета.
- Очистить-то его очистили, но, видно, недостаточно тщательно. Иначе
здесь не кишело бы охотниками за грязными долларами.
- Такие слова могут вам стоить нашивок,- заметил я. Он засмеялся.
- Черт бы побрал их всех!
Для него это происшествие казалось исчерпанным. Оно ничего для него не
значило. Было будничным и естественным. Он даже не испытывал ни малейших
угрызений совести.
Камера была новая, с иголочки. Серая краска стальных стен я двери еще
сохранила первозданную свежесть, лишь в двух-трех местах виднелись следы от
выплюнутой табачной жвачки. Лампа была вделана в потолок и прикрыта
массивным колпаком из армированного стекла. Вдоль одной стены стояла
двухэтажная койка. Наверху, завернувшись в темно-серое одеяло, храпел
какой-то человек. Поскольку мой сокамерник улегся спать так рано, от него не
исходил запах виски или джина и, помимо всего прочего, он избрал себе
верхнее место, было ясно, что это завсегдатай.
Я уселся на нижнюю постель. Они ощупали меня в поисках оружия, но
карманов не выворачивали. Я достал сигарету и стал массировать распухшее
колено. Боль распространилась до лодыжки. Виски, которым пропиталась верхняя
часть пиджака, издавал отвратительный запах. Я подтянул вверх ткань и вдувал
в нее дым от сигареты. Но дым, не задерживаясь, поднимался к светлому
четырехугольнику из стекла на потолке. В тюрьме было очень тихо. Где-то,
очень далеко, визгливо кричала женщина, но это было, по-видимому, в другом
крыле здания. Здесь же было тихо, как в церкви.
Женщина кричала изо всех сил. Это был тонкий, высокий, какой-то
ненатуральный звук, похожий на вой койотов в лунную ночь. Через некоторое
время она замолчала.
Я выкурил две сигареты и бросил окурки в стоявший в углу унитаз. Сосед
надо мной продолжал храпеть. Лицо его было накрыто. Был виден только клок
влажных жирных волос, выглядывавших из-под края одеяла. Он лежал на животе и
спал непробудным сном. Этот человек явно был крепкой породы.
Я сидел на койке с жестким тонким матрасом на стальных пружинах. На ней
лежали два аккуратно сложенных одеяла. Неплохая тюрьма, действительно. Она
располагалась на двенадцатом этаже нового здания ратуши. Милая ратуша,
действительно. И милый городок, этот Бэй-Сити. Ведь живут же в нем люди,
которые находят жизнь прелестной. Если бы я здесь жил, я бы, вероятно,
придерживался того же мнения. Я смотрел бы на красивую синюю бухту, скалы,
яхт-клуб, на тихие улицы со спокойными старыми погруженными в мечты домами,
под тенистыми деревьями, и новыми домами с зелеными газонами и проволочными
изгородями. Я знавал одну девушку, которая жила на Двадцать пятой улице.
Милая улица. Милая девушка. Я любил такой Бэй-Сити.
Эта девушка безусловно не задумывалась о кварталах бедноты, где в
развалюхах-казармах жили негры и мексиканцы. И о портовых пивных,
сгрудившихся на плоском берегу, к югу от скал, о провонявших потом
танцульках, о лавочках, где курили марихуану, о жуликоватых лисьих мордах,
спрятавшихся за развернутыми газетами в слишком тихих холлах гостиниц, о
карманниках и сутенерах, о пьяных матросах и спекулянтах, о сводницах и
проститутках.
Я подошел к двери камеры. В коридоре никого не было. Коридор был
сумрачен и молчалив. Жизнь здесь не била ключом.
Посмотрел на часы. Девять пятьдесят четыре. Время идти домой, надевать
домашние туфли и садиться за шахматы. Время для стакана славного прохладного
напитка и долгой уютной трубки. Время положить ноги на стул, сидеть тихо и
ни о чем не думать. Время, позевывая, полистать журнал. Время быть человеком
? отцом семейства, хозяином своего дома, у которого нет никакого другого
дела, кроме наслаждения ночным воздухом, кроме отдыха перед завтрашним
трудовым днем.
Служащий в серо-синей тюремной форме шел вдоль камер, посматривая на
номера. Он остановился перед моей камерой, отпер дверь и посмотрел на меня с
доходов, ни службы, ни дела. И при этом он живет на широкую ногу - особенно,
что касается женщин.
- Ваша точка зрения понятна,- кивнул Грейсон.? И такие дела могут
проворачиваться втихую.? Он улыбнулся сухо.? В моей профессии мне
приходилось наталкиваться на такие случаи. Займы без обеспечения, вложения
капитала без малейшей надежды на прибыль, притом сделанные людьми, абсолютно
не имеющими права вкладывать деньги без какой-либо перспективы. Просроченные
долги, которые давно должны быть взысканы и не взыскиваются. Да, подобные
дела устраиваются легко.
Я посмотрел на миссис Грейсон. Ее руки двигались безостановочно.
По-моему, она уже заштопала дюжину пар. Должно быть, костлявые ноги Грейсона
были настоящим бедствием для носков.
- Что же случилось с Талли? Обвинение против него было, конечно,
состряпано?
- Я в этом уверен. Его жена утверждала, что ему подсунули в баре
напиток с каким-то одурманивающим средством. А полицейская машина уже ждала
на противоположной стороне улицы. Просто ждали, когда он сядет за руль,- и
тут же задержали его. Она утверждала также, что его даже толком не
обследовали.
- Ну, это немногого стоит.
- Я нахожу ужасной мысль, что полиция может быть бесчестной,- сказал
Грейсон.? Но ведь такие вещи фактически случаются, это каждый знает!
Я пояснил:
- Не исключено, что они действительно впали в заблуждение относительно
причины смерти вашей дочери, а потом не хотели допустить, чтобы Талли их
разоблачил и выставил на посмешище. Это означало бы потерю службы для
нескольких виновных полицейских. А если они были уверены, что он задумал
шантаж, то могли позволить себе и неразборчивость в средствах. Где сейчас
Талли? Ведь квинтэссенция всего этого дела заключается в следующем: если у
него была улика, то она существует и сейчас, либо он знает, где ее искать.
- Мы не знаем, где он,- ответил Грейсон.? Его тогда приговорили к шести
месяцам тюрьмы, но этот срок давно истек.
- А как обстоит дело с его женой?
Он посмотрел на миссис Грейсон. Она сказала:
- 1618, Уэстмор-стрит, Бэй-Сити. Эустас и я послали ей немного денег.
Она очень нуждалась.
Я записал адрес, откинулся в кресле и сказал:
- Лэвери найден сегодня утром убитым в своей ванной комнате.
Прилежные руки миссис Грейсон замерли на краю корзинки. Грейсон сидел с
открытым ртом, держа трубку в руке. Он тихо откашлялся, как делают в
присутствии мертвых. Медленно, совсем медленно он сунул свою старую черную
трубку в рот.
- Конечно, это означало бы... строить слишком смелые предположения...?
начал он, но эта незаконченная фраза так и повисла в воздухе. Он послал ей
вдогонку бледный клуб дыма,- Но искать в этом связь с доктором Эл мором...
- Это предположение не кажется мне слишком смелым - сказал я, - больше
того, такое объяснение очень бы меня устроило. Об этом говорит и
расположение домов. Полиция думает, что Лэвери убила жена моего клиента.
Если им удастся ее поймать, то это для них - дело решенное. Однако если
Элмор как-то связан с этим убийством, то это означает, что придется
вернуться к смерти вашей дочери. Поэтому я и пытаюсь узнать как можно
больше.
Грейсон сказал:
- Человек, который однажды совершил убийство, наверняка сохраняет лишь
двадцать пять процентов естественных сдерживающих факторов, когда речь идет
уже о втором убийстве.? Он говорил так, словно давно занимался этими
проблемами.
- Возможно,- согласился я.? Но каковы могли быть мотивы первого
убийства?
- Флоренс была невоздержанной и легкомысленной,- сказал он грустно.?
Невоздержанная, трудная девушка. Она была экстравагантна и расточительна,
находила себе все время новых, весьма сомнительных друзей, говорила слишком
много и слишком громко, а поступала по большей части глупо. Такая жена могла
быть весьма опасной для Элберта Элмора. Но я не думаю, что это могло быть
главной причиной, не правда ли, Летти?
Он посмотрел на жену, но она не ответила на его взгляд. Она тыкала
крючком в клубок шерсти и молчала. Грейсон вздохнул и продолжал:
- У нас были основания предполагать, что Элмор находился в интимной
связи со своей медсестрой, и что Флоренс угрожала ему публичным скандалом. А
этим он не мог рисковать, не так ли? Потому что один скандал, неважно какой,
быстро приводит к другому.
- Как же он мог ее убить? - спосил я.
- Разумеется, с помощью морфия. Морфий у него всегда был и он широко им
пользовался. В применении морфия он специалист. А когда она находилась в
состоянии глубокого беспамятства, он перенес ее в гараж, положил под машину
и запустил мотор. Никакого вскрытия не было, чтобы вы знали. Иначе сразу бы
всплыло, что она в эту ночь получила инъекцию морфия.
Я кивнул. Мистер Грейсон удовлетворенно откинулся и погладил себя по
голове. Как видно, у него все было давно и тщательно обдумано.
Я разглядывал их обоих. Престарелая семейная пара, с виду спокойно
сидящая в своей старомодной квартире, на самом деле горела глубокой
ненавистью спустя полтора года после происшедшего. Они были бы рады, если бы
оказалось, что Лэвери застрелил Элмор. Они были бы счастливы. Это наполнило
бы их иссохшие души глубокой радостью.
После паузы я сказал:
- Вы верите в это, потому что хотите, чтобы это было правдой. И
все-таки вполне возможно, что она совершила самоубийство, а все ложные
маневры были предприняты лишь для того, чтобы покрыть игорный клуб Конди и
избежать официального вызова Элмора в суд.
- Абсурд,- резко сказал Грейсон.? Он ее безусловно убил. Она лежала в
постели и спала.
- Вы не можете этого знать. Может быть, она сама приняла снотворное, но
оно подействовало ненадолго. Она могла проснуться среди ночи, посмотреться в
зеркало, а в таких случаях на нас из зеркала смотрит сам черт. Такие вещи
случаются.
- Полагаю, мы уделили вам достаточно времени,- сказал Грейсон.
Я встал и поблагодарил их обоих. У двери я спросил:
- Вам не довелось ничего больше слышать после того как Талли был
арестовано?
- Довелось. Я говорил с районным прокурором,- ворчливо ответил
Грейсон.? Без всякого результата. Он не видел никаких оснований для
возобновления следствия. Наркотики его не интересовали. Но игорный дом Конди
был через месяц закрыт. Возможно, это явилось результатом моего обращения к
нему.
- Ну, скорей всего это сделала полиция Бэй-Сити, чтобы
продемонстрировать видимость деятельности, которая на самом деле никому не
могла повредить. Уверен, что игорный дом Конди тотчас же открылся в другом
месте. В том же оформлении.
Я снова повернулся к двери, на этот раз Грейсон поднялся с кресла и
последовал за мной. Его желтое лицо немного покраснело.
- Я не хотел быть невежливым,- сказал он.? Конечно, это нехорошо, что
Летти и я постоянно продолжаем об этом думать, и с такой горечью.
- Вы проявили по отношению ко мне много терпения, - сказал я.? Был в
этом деле замешан еще кто-нибудь, чье имя не было нами произнесено?
Он отрицательно покачал головой и посмотрел на жену. Ее руки неподвижно
держали очередной носок, надетый на деревянный грибок, голова была слегка
наклонена. Казалось, она к чему-то прислушивается, но не к нашему разговору.
- Насколько я понял, в ту ночь медсестра доктора Элмора уложила вашу
дочь в постель. Это была та же женщина, с которой у него была связь?
Миссис Грейсон резко сказала:
- Постойте. Мы сами никогда не видели ее. У нее было какое-то красивое
имя. Подождите минутку... я сейчас вспомню.
Мы ждали.
- Милдред, а фамилию забыла,- сказала она, поджав губы.
Я глубоко вздохнул.
- Может быть, Милдред Хэвиленд, миссис Грейсон? Она облегченно
улыбнулась и кивнула:
- Конечно. Милдред Хэвиленд. Ты помнишь, Эустас?
Он не помнил. У него было выражение лица, как у лошади, которая попала
в чужое стойло. Он открыл мне дверь.
- А какое это имеет отношение к делу?
- Вы сказали, Талли был тихий и скромный? - продолжал сверлить я.? Его
никак нельзя было спутать с громкоголосым верзилой?
- О, нет! Безусловно, нет! - сказала миссис Грейсон.? Мистер Талли ниже
среднего роста, средних лет, с каштановыми волосами и очень спокойным
голосом. Он всегда выглядит немного... да, немного озабоченным. Я имею в
виду не только его неприятности, но вообще, всегда.
- Для этого у него было множество причин,- сказал я.
Грейсон протянул мне свою костлявую руку. Ощущение было такое, словно я
пожал вешалку для полотенец.
- Если вам удастся пригвоздить негодяя,- сказал он, и его губы
судорожно сжались вокруг мундштука трубки,- тогда можете прийти и подать
счет. Мы заплатим. Я имею в виду, конечно, Элмора.
Я ответил, что понял, кого он имеет в виду. А о счете не может быть и
речи.
Я прошел через тихую лестничную клетку. Лифт тоже был обит внутри
красным плюшем. В нем держался какой-то застарелый запах, словно три вдовы
совместно пили там чай.
Дом на Уэстмор-стрит оказался маленьким дощатым строением,
примостившимся позади большого здания. На домике не было номера, зато на
основном здании висела освещаемая лампочкой эмалевая табличка: 1618. Вдоль
боковой стены в глубь двора вела узкая дорожка. На маленькой террасе стоял
один единственный стул. Я нажал кнопку звонка.
Звонок зазвонил тут же, за дверью. В двери было небольшое забранное
проволочной сеткой оконце, свет в доме не горел. Из темноты заплаканный
женский голос спросил:
- Чего надо?
Я сказал в темноту:
- Мистер Талли дома?
Голос ответил резко:
- Кто его спрашивает?
- Друг.
Женщина в темном доме издала тихий звук, который, видимо, должен был
изображать смешок. Может быть, она просто откашлялась?
- Допустим,- сказала она.? И сколько это будет стоить?
- На этот раз нисколько, миссис Талли,- ответил я.? Я предполагаю, вы "
миссис Талли?
- Ах, оставили бы вы меня в покое! - произнес тот же голос.? Мистера
Талли здесь нет. И не было. И не будет!
Я прижался носом к оконцу и попытался заглянуть внутрь. Неясно
виднелась какая-то мебель. В той стороне, откуда доносился голос,
угадывалась кушетка, на которой лежала женщина. Казалось, она лежала на
спине и смотрела в потолок. И не шевелилась.
- Я больна,- сказал голос.? У меня было много горя. Уходите, оставьте
меня в покое. Я сказал:
- Ваш адрес мне сообщили Грейсоны, я сейчас прямо от них.
Возникла небольшая пауза. Потом послышался вздох.
- Никогда о таких не слышала.
Я прислонился к дверному косяку и оглянулся на дорожку, которая вела на
улицу. Напротив, у обочины? стояла машина с незажженными фарами. Впрочем,
вдоль квартала стояло еще несколько машин. Я сказал:
- Нет, вы о них слышали. Я работаю по поручению Грейсонов, миссис
Талли. Они все еще не оправились от горя. А как вы, миссис Талли? Вы не
хотите вернуться к прежней жизни?
- Покоя я хочу! - закричала она.
- Мне нужна всего лишь справка,- сказал я,- и я ее получу. Мирным
путем, если удастся. А придется - так менее мирным.
Голос снова зазвучал плаксиво:
- Опять полицейский?
- Вы прекрасно понимаете, что я - не полицейский, миссис Талли.
Грейсоны не доверились бы никакому полицейскому. Позвоните им и убедитесь.
- Не знаю я никаких Грейсонов, а если бы и знала... все равно, у меня
нет телефона. Убирайтесь, полицейский. Я больна, уже целый месяц больна.
- Моя фамилия Марлоу,- сказал я.? Филипп Марлоу. Я частный детектив из
Лос-Анджелеса. Я говорил с Грейсонами. Мне многое известно, но я хочу
поговорить с вашим мужем.
Женщина истерически захохотала.
- Вам многое известно! Слышала я это выражение. Господи, те же самые
слова! Вам многое известно! Джорджу Талли тоже было многое известно...
когда-то.
- Он может снова найти свой шанс,- сказал я.? Если только пойдет с
правильной карты.
- Ах, вот вы на что рассчитываете! - воскликнула она.? Нет уж, лучше
вычеркните его из своего списка.
Я прислонился к косяку и потер подбородок. На улице кто-то зажег
сильный карманный фонарь. Зачем - не было видно.
Светлое пятно ее лица над кушеткой пошевелилось и исчезло. Лишь были
неясно видны волосы. Женщина повернулась лицом к стене.
- Я устала,- сказала она, и голос ее звучал теперь совсем глухо.? Я
бесконечно устала. Оставьте, молодой человек. Будьте так добры - уходите!
- Может быть, вам пригодилось бы немного денег?
- Вы что, не чувствуете сигарного дыма?
Я принюхался, запаха сигар я не почувствовал.
- Нет.
- Они были здесь. Ваши дружки из полиции. Приходили два часа назад.
Господи боже мой, я сыта этим по горло! Уходите же наконец!
- Что вы хотите этим сказать...
Она резко повернулась на кушетке, и я снова увидел светлое пятно ее
лица.
- Что я хочу сказать? Я вас не знаю. И знать не хочу! Мне нечего вам
сказать. И ничего не сказала бы, даже если было бы что. Я здесь живу,
молодой человек, если это можно назвать жизнью. Во всяком случае, живу как
могу. Я ничего не хочу, лишь немножко мира и покоя. А теперь ступайте и
оставьте меня!
- Пожалуйста, откройте мне дверь,- сказал я.? Нам надо поговорить. Я
убежден, что смогу вам доказать...
Внезапно она вскочила с кушетки, и ее босые ноги зашлепали по полу. В
ее голосе была еле сдерживаемая ярость.
- Если вы немедленно не уберетесь, я позову на помощь! Я буду кричать!
Убирайтесь! Немедленно!
- Хорошо, хорошо,- быстро ответил я.? Я подсуну вам под дверь мою
визитную карточку, чтобы вы не забыли мою фамилию. Может быть, вы
передумаете.
Я вытащил из кармана карточку и сунул ее в щель под дверью.
- Доброй вам ночи, миссис Талли.
Ответа не последовало. Ее глаза, смотревшие на меня из темноты, были
матовыми, лишенными блеска. Я спустился с терраски и по дорожке вышел на
улицу.
На противоположной стороне, у машины, стоявшей с погашенными фарами,
тихо заурчал мотор. Ну и что? Моторы работают у тысячи машин на тысячах
улиц, что же в этом особенного?
Эта улица, Уэстмор-стрит, находилась в богом забытой части города и
вела с севера на юг. Я поехал на север. На следующем углу я пересек старые
трамвайные рельсы и оказался на автомобильном кладбище. За деревянными
решетками лежали трупы бесчисленных старых автомобилей. Они громоздились
кучами, словно на поле боя. Штабели проржавевших деталей казались в лунном
свете какими-то диковинными строениями. Оставленные между ними проходы были
широкими, как улицы.
Внезапно в зеркале над приборным щитком вынырнули светящиеся фары. Они
становились все больше и больше. Нажав на газ, я одновременно отпер
перчаточный ящик на приборном щитке и достал свой револьвер 38-го калибра.
Положил его рядом на сиденье.
За кладбищем находился кирпичный завод. Высокая дымовая труба резко
выделялась на фоне темных груд кирпича и мрачных деревянных строений.
Пустота: ни движения, ни людей, ни огонька.
Машина приближалась. Тихое завывание сирены, словно ее еле тронули,
прорезало ночь. Звук раскатился по пустырю справа, по двору кирпичного
завода слева. Я еще сильней нажал на газ, но бесполезно. Они двигались
быстрее. Улицу осветил яркий свет красного прожектора: приказ остановиться.
Полицейская машина поравнялась со мной и попыталась преградить мне
путь. Я, уклоняясь, резко повернул свой "крайслер? и круто развернулся:
какой-нибудь дюйм - и у меня ничего бы не получилось. Я выровнял машину и
помчался в противоположном направлении со всей скоростью, на какую она была
способна. За собой я слышал визг тормозов, звук переключаемых скоростей,
яростное завывание мотора. Свет от красного прожектора, словно гигантская
метла, прошелся по двору кирпичного завода.
Бессмысленно. Они опять быстро догоняли меня. Я не видел выхода. Мне
лишь хотелось скорей оказаться среди жилых домов, среди людей, которые,
может быть, выйдут, может быть, потом вспомнят...
Делать было нечего. Полицейский автомобиль прижался сбоку к моему
?крайслеру?, и грубый голос прокричал:
- Стой - или будем стрелять!
Я подъехал к обочине и остановился. Убрав револьвер на место, я запер
ящик. Полицейская машина покачивалась на рессорах рядом с моим левым
передним крылом. Из нее выскочил толстый человек в полицейской форме.
- Вы что, никогда сирены не слышали? Вон из машины!
Я вылез и стал рядом со своим "крайслером? в свете луны. У толстого в
руке был револьвер.
- Ваши водительские права! - пролаял он голосом жестким, как сталь.
Я молча вытащил права и протянул ему. Второй полицейский вылез из-за
руля, подошел ко мне с другой стороны и взял их. Включив карманный фонарь,
он просмотрел документы.
- Так, фамилия Марлоу,- сказал он.? Черт побери, этот тип - частный
сыщик. Можешь себе представить, Конни?
Конни сказал:
- И больше ничего? Ну тогда это не понадобится.? Он сунул револьвер в
кобуру и застегнул ее.? Я с ним и так справлюсь. Без оружия.
Второй осклабился:
- Еще бы! Мчится со скоростью пятьдесят пять миль, да еще пьян! Ничего
удивительного!
Второй наклонился ко мне, все еще издевательски ухмыляясь, и вежливо
произнес:
- Вы позволите, мистер частный детектив? Он принюхался.
- Гм,- сказал он.? Вроде не пахнет, это надо признать.
- Довольно прохладно для летней ночи. Угостите парня хорошим глоточком,
лейтенант Добс.
- Идея недурна,- сказал Добс. Он пошел к своей машине и вытащил
полулитровую бутылку. Поднял ее. Жидкости в ней было на треть.? Это всего
лишь легкий коктейль,- сказал он, протянув мне бутылку.? Выпейте! За свое
собственное здоровье!
- А если я откажусь?
- Только не говорите так,- ухмыльнулся Конни.? Иначе мы можем подумать,
что вы предпочитаете пару пинков в живот!
Я взял бутылку, отвинтил пробку и понюхал. Пахло виски. Чистым виски.
- Не можете же вы до бесконечности повторять один и тот же трюк! "
сказал я.
На Конни это не произвело никакого впечатления.
- Сейчас ровно восемь часов двадцать семь минут. Запомните, лейтенант
Добс.
Добс пошел к своей машине и наклонился внутрь, чтобы сделать запись в
рапорте. Я поднял бутылку и сказал Конни:
- Вы настаиваете, чтобы я выпил?
- Нет. Все-таки пару пинков я дал бы вам еще охотнее.
Я поднес бутылку ко рту, крепко сжал горло и наполнил рот крепкой
жидкостью. В этот момент Конни сделал выпад и сильно ударил меня кулаком в
живот. Я выплюнул виски и скорчился. Меня вырвало. Бутылка упала на
мостовую.
Я наклонился, чтобы поднять ее, и прямо перед глазами увидел жирное
колено Конни. Я отскочил в сторону, выпрямился и со всей силы, всем своим
весом ударил его в лицо. Он схватился рукой за нос и взвыл. Другая рука
метнулась к кобуре. Добс отшвырнул меня в сторону, схватил Конни за руку и
отвел ее вниз. Резиновая дубинка ударила меня по левому колену. Нога сразу
онемела, я с размаху сел на мостовую, скрипя зубами и выплевывая виски.
Конни отнял ладонь от лица. Она была полна крови.
- Иисус,- жалобно прохрипел он.? Кровь! Моя кровь! - Он издал дикий рев
и попытался ударить меня ногой в лицо.
Мне удалось отклониться лишь настолько, чтобы удар пришелся в плечо. Но
и этого было достаточно. Добс втиснулся между нами и сказал:
- Хватит, парень. Что надо - сделано. Лучше не будем пересаливать.
Конни, спотыкаясь, отступил на три шага, сел на подножку своей машины и
закрыл лицо ладонью. Другой рукой он достал носовой платок и принялся
бережно обтирать нос.
Добс сказал:
- Не заводись. Мы свое выполнили. Точно по программе.? Он слегка
похлопывал себя резиновой дубинкой по бедру. Конни поднялся с подножки и
неверными шагами двинулся вперед. Добс уперся ему в грудь ладонью. Конни
попытался отстранить руку лейтенанта.
- Я хочу видеть его кровь! - рычал он.? Грязная собака! Его кровь!
Добс резко произнес:
- Ничего не поделаешь. Успокойся. Дело сделано.
Конни повернулся и тяжеловесно направился к полицейской машине. Он
прислонился к ней, что-то бормоча в свой носовой платок. Добс сказал мне:
- А ну-ка, вставай, дружок!
Я поднялся, потирая колено. Внутри него какой-то нерв неистовствовал,
как взбесившаяся обезьяна.
- В машину! - приказал Добс. Я сел в полицейский автомобиль. Добс
сказал своему партнеру:
- Ты поведешь вторую машину.
- Будь я проклят, если не оборву ей все крылья,- прогудел тот.
Добс поднял бутылку из-под виски, бросил ее через забор и уселся рядом
со мной. Он нажал на стартер.
- Это пойдет за ваш счет, дружок,- сказал он.? Не надо было вам его
бить.
- А почему бы и нет?
- Он хороший парень. Только немного резкий.
- Шутки у него неважные. Совсем скверные шутки.
- Не скажите этого при нем,- посоветовал Добс трогаясь.? А то наступите
на его любимую мозоль.
Конни громко захлопнул дверь "крайслера?, завел мотор и воткнул рычаг
скорости с такой яростью, словно задался целью его сломать. Добс ловко
развернулся, и мы поехали опять в северном направлении, мимо кирпичного
завода.
- Наша новая тюрьма вам понравится! - сказал он.
- А какое обвинение вы мне собираетесь предъявить?
Он минуту подумал, продолжая править машиной осторожно, даже почти
элегантно. Одновременно он наблюдал в зеркало за Конни, следовавшим за нами
в "крейслере?.
- Превышение скорости,- сказал он,- отказ остановиться. И прежде всего
10. "10? на языке полицейских означает "тяжелое опьянение?.
- А может быть, лучше так: удар кулаком в живот, ногой в плечо,
принуждение под угрозой избиения к питью виски, угроза оружием и удар
резиновой дубинкой безоружного человека?
- Бросьте вы болтать,- сказал он с досадой.? Думаете, я не мог бы найти
себе занятия поприятнее?
- Я считал, что этот город когда-то очистили от дерьма и что приличный
человек может показаться на улице без пулезащитного жилета.
- Очистить-то его очистили, но, видно, недостаточно тщательно. Иначе
здесь не кишело бы охотниками за грязными долларами.
- Такие слова могут вам стоить нашивок,- заметил я. Он засмеялся.
- Черт бы побрал их всех!
Для него это происшествие казалось исчерпанным. Оно ничего для него не
значило. Было будничным и естественным. Он даже не испытывал ни малейших
угрызений совести.
Камера была новая, с иголочки. Серая краска стальных стен я двери еще
сохранила первозданную свежесть, лишь в двух-трех местах виднелись следы от
выплюнутой табачной жвачки. Лампа была вделана в потолок и прикрыта
массивным колпаком из армированного стекла. Вдоль одной стены стояла
двухэтажная койка. Наверху, завернувшись в темно-серое одеяло, храпел
какой-то человек. Поскольку мой сокамерник улегся спать так рано, от него не
исходил запах виски или джина и, помимо всего прочего, он избрал себе
верхнее место, было ясно, что это завсегдатай.
Я уселся на нижнюю постель. Они ощупали меня в поисках оружия, но
карманов не выворачивали. Я достал сигарету и стал массировать распухшее
колено. Боль распространилась до лодыжки. Виски, которым пропиталась верхняя
часть пиджака, издавал отвратительный запах. Я подтянул вверх ткань и вдувал
в нее дым от сигареты. Но дым, не задерживаясь, поднимался к светлому
четырехугольнику из стекла на потолке. В тюрьме было очень тихо. Где-то,
очень далеко, визгливо кричала женщина, но это было, по-видимому, в другом
крыле здания. Здесь же было тихо, как в церкви.
Женщина кричала изо всех сил. Это был тонкий, высокий, какой-то
ненатуральный звук, похожий на вой койотов в лунную ночь. Через некоторое
время она замолчала.
Я выкурил две сигареты и бросил окурки в стоявший в углу унитаз. Сосед
надо мной продолжал храпеть. Лицо его было накрыто. Был виден только клок
влажных жирных волос, выглядывавших из-под края одеяла. Он лежал на животе и
спал непробудным сном. Этот человек явно был крепкой породы.
Я сидел на койке с жестким тонким матрасом на стальных пружинах. На ней
лежали два аккуратно сложенных одеяла. Неплохая тюрьма, действительно. Она
располагалась на двенадцатом этаже нового здания ратуши. Милая ратуша,
действительно. И милый городок, этот Бэй-Сити. Ведь живут же в нем люди,
которые находят жизнь прелестной. Если бы я здесь жил, я бы, вероятно,
придерживался того же мнения. Я смотрел бы на красивую синюю бухту, скалы,
яхт-клуб, на тихие улицы со спокойными старыми погруженными в мечты домами,
под тенистыми деревьями, и новыми домами с зелеными газонами и проволочными
изгородями. Я знавал одну девушку, которая жила на Двадцать пятой улице.
Милая улица. Милая девушка. Я любил такой Бэй-Сити.
Эта девушка безусловно не задумывалась о кварталах бедноты, где в
развалюхах-казармах жили негры и мексиканцы. И о портовых пивных,
сгрудившихся на плоском берегу, к югу от скал, о провонявших потом
танцульках, о лавочках, где курили марихуану, о жуликоватых лисьих мордах,
спрятавшихся за развернутыми газетами в слишком тихих холлах гостиниц, о
карманниках и сутенерах, о пьяных матросах и спекулянтах, о сводницах и
проститутках.
Я подошел к двери камеры. В коридоре никого не было. Коридор был
сумрачен и молчалив. Жизнь здесь не била ключом.
Посмотрел на часы. Девять пятьдесят четыре. Время идти домой, надевать
домашние туфли и садиться за шахматы. Время для стакана славного прохладного
напитка и долгой уютной трубки. Время положить ноги на стул, сидеть тихо и
ни о чем не думать. Время, позевывая, полистать журнал. Время быть человеком
? отцом семейства, хозяином своего дома, у которого нет никакого другого
дела, кроме наслаждения ночным воздухом, кроме отдыха перед завтрашним
трудовым днем.
Служащий в серо-синей тюремной форме шел вдоль камер, посматривая на
номера. Он остановился перед моей камерой, отпер дверь и посмотрел на меня с