– Можно, Леонид Семенович?
– Заходи, Артем, заходи.
– Что случилось? – спросил Чернышов, решив прямо с порога взять быка за рога. – Новое дело? Вы же знаете, Леонид Семенович, у моей группы и так сейчас работы выше крыши, еще одно дело мы не потянем.
– Нет, тут кое-что другое. Вот, прочитай, – подполковник привстал, протянул Артему лист бумаги, увенчанный двуглавым орлом и шапкой Министерства юстиции. Официальное письмо оказалось не слишком длинным – пять-шесть абзацев, не больше, но в первую очередь на глаза Артему попался последний, обведенный красной ручкой.
«…В связи с вышесказанным просим направить в подразделения Спецгоскомитета несколько опытных специалистов, обладающих оперативно-розыскными навыками и юридической подготовкой…»
– Слышал, что батюшки наши задумали?
– Чтобы не слышать, надо быть как минимум глухим. Телевизор не умолкает, журналюги будто с цепи сорвались. Но мы-то здесь причем?
– Еще вчера пришел приказ – направить одного-двух от нашего отдела. Я сначала хотел кого помоложе отдать – Татаринова, например. Но сегодня позвонил городской «папа», просил это дело не мурыжить и поставить на личный контроль. А как он просит, ты, наверное, знаешь.
Чернышов кивнул. Глава ГУВД Москвы, иначе – «папа», напрямую никогда не приказывал, но просьбы всегда излагал напористо, так, чтоб было понятно – «не выполнишь, пеняй на себя». Игнатович сначала хороших оперов пожалел. Отдашь, а кто дела расследовать будет? Татаринова подполковнику не жалко – молодой еще, полтора года как с практики слез. Опыта ни на грамм, а в розыскном деле опыт важнее «юридической подготовки». Только «папа» сам когда-то с начальника отдела начинал, помнит эти штучки. Вот и намекнул.
– Ему, видать, самому приказали. В таком же тоне, причем явно не с Петровки и не с Тверской, а как бы даже не из Кремля. И он мне еще кое-что сказал, только предупредил: это, мол, не для чужих ушей. Леонид Степаныч, говорит, возьми себе на заметку: батюшкам нужны в первую очередь люди верующие. Впрямую никто ничего подобного не говорит, но намеки более чем прозрачные. Понял?
– Так им опера нужны, чтоб молитвы читать или чтоб сектантов ловить?
– Не знаю, Артем. Может, ты мне когда-нибудь расскажешь.
– Я? Почему я? – Чернышов, в общем, уже давно понял, куда клонит подполковник, так что ответ не прозвучал для него громом с ясного неба.
– Думаю, ты подходишь для этой работы больше всего. Лучше тебя никого нет.
Игнатович чуть улыбнулся, хитро посмотрел на Артема. Между ними никогда не водилось каких-то особенно дружеских отношений, но подполковник ценил Чернышова, действительно считал его лучшим опером в отделе и терять, конечно, совсем не хотел. Если бы не «папа»… Но всегда найдется какая-нибудь сволочь, стукнет не вовремя: подполковник, мол, приказы игнорирует – глядь! – твое дело уже в кадры затребовали. А до пенсии – всего три года.
– Лучше меня? Да тот же Брусникин, например, Аливеров, Кононов не хуже…
– Ладно, не прибедняйся. В МУРе ты, может, и не самая яркая звезда, но в нашем отделе – точно лучший.
– Но я неверующий!
– Ой, ли? Вера она не только крестик на шее, Артем, она – внутри. А потом – дело совсем не в ней… Впрочем, не буду настаивать. Это твое личное дело, ни меня, ни нашу контору, ни их, – Игнатович кивнул на письмо Минюста, – не касается. Подумай сам, Артем, прикинь шансы. Уговаривать тебя не собираюсь, ты мне здесь нужен, но, если решишься, чинить препятствия тоже не буду. Перевод – дело сугубо добровольное. А зарплата там явно повыше, чем у нас, звания сохранятся, да и чует мое сердце – этот новоявленный комитет большую силу наберет.
Несколько удивленный последними словами, Чернышов обещал подумать. Возвращаясь к себе на Красногвардейскую в переполненном вагоне метро, он то и дело прокручивал в памяти недавний разговор.
Подполковник явно что-то недоговаривал. В другой ситуации Артем моментально бы отказался от перевода. Ну кто, в самом деле, меняет насиженное место, коллег, давно уже ставших друзьями, не самую любимую, но все-таки полезную и нужную работу на нечто эфемерное и неопределенное. МУРу уже как никак скоро стольник, организация полезная и нужная, ведь преступники пока не перевелись. И вряд ли исчезнут в обозримом будущем. А значит, кроме зарплаты и карьеры можешь получать и моральное удовлетворение от того, что твоя работа пусть немного, но все же меняет мир к лучшему. А этот Спецгоскомитет? Сколько он проживет? Не охладеют ли к нему церковные власти через год-другой? Не окажется ли он ненужным после того, как выловит последнего сектанта?
В другой ситуации – да… Но только не теперь.
Два с половиной года назад Артем ездил к родне в Новосибирск. На похороны. Четырнадцатилетняя Даша, дочь старшей сестры Надежды, покончила с собой, наглотавшись таблеток. У девочки с детства были нелады с сердцем, ей приходилось принимать кучу всяких лекарств. В том числе кардиостимуляторов.
Полторы упаковки оказалось слишком много для слабого сердца Даши. Спасти девочку врачи не смогли. Уже потом вскрылось, что несколько учительниц в Дашиной школе принадлежали к «Светлому Царству». Директора мало интересовала их религиозная принадлежность, лишь бы учили, и никто не мешал сектанткам вести пропаганду прямо на уроках. На уговоры посетить Храм Света поддались шесть девочек и двое парней, и все они попали под власть духовного лидера – Святозара. После смерти Даши остальных детей удалось выдернуть из его лап, секту прикрыли, а сам Святозар угодил под суд.
Но было уже поздно. Дашу этим не вернешь.
И похороны, и поминки Надежда перенесла спокойно, держала себя в руках. Но потом, когда уже стало не нужно быть сильной, что-то надломилось в ней, и она сгорела за полгода. Второй раз в Новосибирск вырваться не удалось, работы тогда навалилось выше головы. Артем приехал только через год, чтобы снова увидеть их вместе – мать и дочь, в одной могиле.
А Святозар в тюрьму так и не сел. Суд оправдал его за недоказанностью улик, а единственное принятое обвинение – доведение до самоубийства – адвокат объяснил неустойчивым психическим состоянием Даши. Духовный глава «Светлого Царства» отделался небольшим штрафом и условным наказанием. Вскоре, опасаясь самосуда разъяренных жителей города, он уехал куда-то на восток.
Дашу Чернышов видел мало – в основном во время редких наездов к родне, да пару раз в Москве, когда Надежда привозила дочь на лечение. Помнится, он произвел тогда на девчонок сногсшибательное впечатление, приехав на вокзал в новенькой парадной форме. Теперь Надежды, которая после ранней смерти мамы вырастила его практически в одиночку, не стало, и это ударило по Артему намного сильнее. Тогда он жалел только об одном: что работает в МУРе, а не в угрозыске Новосибирска, и что ему не довелось брать Святозара лично.
С тех пор он недолюбливал сектантов, а уж уличных проповедников просто на дух не переносил. Однажды Артем едва не избил в кровь молодого паренька, когда тот подошел к Чернышову с вопросом: «Познал ли ты истинную веру?». Мормона спасли только быстрые ноги.
Дома о разговоре с подполковником Чернышов пока решил не говорить – жена в то время ждала Сашеньку, шестой месяц уже пошел, ей было вредно волноваться. А следующим утром Артем позвонил Игнатовичу.
– Леонид Семенович? Это Чернышов. Я согласен.
– Хорошо… хотя какое там – хорошо! Мы без тебя совсем завязнем.
– Не переживайте раньше времени. Неизвестно, может, откажут еще.
– Вряд ли. Я тебе вчера до конца не договорил: им нужны не только верующие, но и…
– Я знаю, – спокойно сказал Артем.
Он еще вечером понял то, о чем Игнатович предпочел умолчать: в новый комитет стараются набирать таких людей, которых невозможно купить. Или – почти невозможно. Либо истово верующих, либо тех, кто люто ненавидит любых сектантов по личным причинам. Как он сам, например. Правда, если уж быть честным до конца, стоит вспомнить, что, вернувшись из Новосибирска, он в первые месяцы зверел при упоминании любой религии. Слава Богу, сейчас разобрался.
– Знаешь? – переспросил подполковник без заметного удивления. – Что ж… тогда и объяснять незачем. Могу только пожелать удачи.
– Спасибо. Что мне нужно делать?
– Пиши заявление в кадры. «Прошу перевести» и все такое… Через пару дней придет вызов из Минюста. На собеседование.
– К ним?
– Вряд ли. Скорее всего, в Патриархию.
Действительно, когда Чернышов пришел на работу в понедельник, его уже ожидал красивый конверт с золоченым тиснением. В письме Артема официально приглашали прибыть на собеседование к 14 часам в пятницу в отдел внешних связей Московского Патриархата к протоиерею Адриану.
По правде сказать, Чернышов ожидал, что протоиерей Адриан окажется бородатым и вальяжным священником лет шестидесяти – такими православные иерархи обычно представали по телевизору. Однако к его удивлению протоирей выглядел почти ровесником самому Артему, и вальяжного в нем не было ничего. Наоборот, высокий, немного сутулый, с проницательным взглядом умных глаз и стремительными движениями, он даже не пытался изображать предписываемую православными канонами несуетность.
Протоирей поднялся навстречу, улыбнулся и сказал:
– Здравствуйте, Артем!
Чернышов смутился. В детстве, по настоянию бабушки, его окрестили, но сам он считал себя неверующим и православным укладом особенно не интересовался. Выходит – зря. Никогда не знаешь, как оно все повернется. Вот, например, сейчас он не знал, как нужно приветствовать священника, и немного смутился. Вроде бы положено назвать священника «батюшкой», испросить благословения и поцеловать руку. И то, и другое, и третье показалось Чернышову в сложившейся ситуации неуместным и просто глупым.
Адриан, кроме всего прочего, оказался еще и наблюдательным. Моментально уловив причину замешательства Артема, он протянул руку и весело произнес:
– Поступайте, как привыкли, Артем. Ко мне можете обращаться «отец Адриан» или «отец протоиерей», если вас это не смущает, конечно.
Чернышов поспешно пожал священнику руку, несколько скованно поздоровался:
– Здравствуйте, отец Адриан.
– Присаживайтесь. Не против, если я буду называть вас по имени?
– Нет, конечно.
Протоиерей сел напротив, спокойно выдержал изучающий взгляд Артема и только потом продолжил:
– Не бойтесь нарушить какие-то наши нормы. Во-первых, вам это простительно, потому что вы не верующий. Впрочем, это простительно и православному, если он оступается по незнанию или, скажем, случайно, а не со зла. А во-вторых, главная заповедь христианина – терпимость.
Чернышов чуть заметно усмехнулся. Ну да, как же. Не иначе и сектантов из одной только терпимости решили прижать. Однако вслух ничего не сказал, а протоиерей Адриан, похоже, не заметил его реакции.
– Видите ли, Артем. Нам в первую очередь нужен не истовый фанатик, а честный, благородный человек и хороший сыскарь, каким вы, несомненно, являетесь. По крайней мере, такой вывод можно сделать из вашего послужного списка, – отец Адриан положил ладонь на толстую коленкоровую папку, лежавшую перед ним на столе.
– Фанатик? Сыскарь? – переспросил Чернышов удивленно.
– Что вас удивляет? Слишком мирские слова в устах священника?
– …м-м… да, что-то подобное я и хотел сказать.
Протоиерей Адриан снова улыбнулся. Улыбка у него была хорошая, открытая. Настоящая.
– По роду своей прежней должности – помощника председателя отдела внешних церковных связей Московского Патриархата – мне приходилось читать уйму прессы, в том числе и бульварной, вступать в дискуссии на страницах светских газет, даже участвовать в ток-шоу. Так что всяких словечек я набрался предостаточно.
Чернышов заметил, что отец Адриан словно бы искусственно урезает некоторые фразы. Обычный человек сказал бы: «…всяких словечек я набрался – дай боже». Священник, конечно, не мог себе позволить употребить всуе имя Господне.
– А теперь я буду работать с вами. Боюсь, придется милицейский жаргон учить.
– Значит, вопрос о моем переводе решен?
– Не просто решен. По рекомендации нашего кадрового отдела вам будет выделена своя группа, которой вы сможете распоряжаться полностью. В вашем деле сказано, что вы прекрасный руководитель и координатор, умеете суммировать деятельность подчиненных. Мы хотим предложить вам должность контроллера одной из оперативных групп.
– В чем будет состоять моя работа?
– Под ваше командование определяется… точно пока сказать трудно: видимо, человека три-четыре. К сожалению, все они непрофессионалы. Людей, хорошо знающих розыскную специфику у нас мало, и мы стараемся ставить их во главе группы, как вас, чтобы остальные контроллеры могли набраться опыта. Наши сотрудники, в основном, из бывших военных, из силовых подразделений – они хорошо подготовлены физически, горят энтузиазмом. Ну а ваша задача – направить их энтузиазм в нужное русло. Работы – непочатый край. Под юрисдикцию нашего комитета попадают очень и очень многие. Тоталитарные секты, сатанисты, – как показалось Чернышову, эти слова протоиерей выговорил с отвращением, – ереси, греховные дела наших младших братьев…
«Только младших? – отметил Артем про себя. – Интересно, это оговорка или предупреждение?»
Вообще, у Чернышова сложилось впечатление, что к нему присматриваются, изучают, ставят галочки и пропуски в неведомом реестре. Будто на экзамене. Что ж, как показалось самому Артему, вел он себя вполне достойно – уважительно и в то же время достаточно независимо. Конечно, он смущался в непривычной обстановке, но не лебезил и не заискивал.
– Вы не представляете, Артем, сколько там, – протоиерей показал рукой куда-то в сторону, – грязи и мерзостей. Кое-что просто неприятно и осуждается не только законами Церкви, но и светскими. Но есть и такое, что мне отвратительно и как священнослужителю, и как человеку, и как гражданину своей страны. Природа людская греховна, и мы с вами должны этому противостоять.
– Мы?
– Да, я буду куратором вашей группы. Начальником отдела, если хотите. В моем подчинении планируется несколько таких групп, от пяти до десяти. Дела будут приходить прямо из Патриархии, разработка – на ваше усмотрение, как подскажет опыт и ход расследования. Докладывать о результатах вы будете непосредственно мне. Так что, если вы задержитесь в СГКР, – а я чувствую, что задержитесь, – думаю, мы сработаемся.
– Скажите, отец Адриан, могу я ознакомиться с личными делами моих будущих сотрудников?
– К сожалению, только завтра. Точный состав вашей группы до конца не определен.
– Что ж, подожду. Когда приступать?
– Как будете готовы. Завтра подъезжайте к двенадцати, вас встретит послушник. Он покажет кабинет, познакомит с сотрудниками технического отдела и архива. Они будут вашей, так сказать, доказательной базой. Любые виды экспертиз, если понадобятся, сделают на Петровке или в Центре судебных экспертиз на Яузском. По договоренности с МВД, наши заказы выполнят вне очереди.
Чернышов покачал головой:
– Блажен, кто верует. Вне очереди – это значит «когда будет время». Плавали, знаем.
Как показалось Артему, протоиерей чуть нахмурился, однако ответил спокойно:
– Ну, вам с бывшими коллегами проще договариваться. Думаю, справитесь. А я со своей стороны постараюсь уже завтра, к вашему приезду, подготовить личные дела оперативников. Они будут ждать вас на столе.
Намек был более чем прозрачен, и Чернышов поднялся, собираясь прощаться. Но все-таки не удержался и спросил:
– Интересно, а что в ваших записях, – Артем кивнул на папку, – сказано обо мне. Если не секрет, конечно.
– Почему же секрет? – отец Адриан пожал плечами, открыл папку, перебрал несколько листков. – Никакого секрета нет. Личные данные я пропущу, – он снова улыбнулся, – вы их и так знаете. Ну, например вот: «…кроме большого опыта в розыскном деле, А.И.Чернышов прекрасно ориентируется в законодательстве, буквально соблюдает правовые нормы, что очень помогает на суде, лишая адвокатов их самого действенного оружия – обвинений в неправомочном аресте или неправильном ведении дела…»
Протоиерей оторвался от чтения, поднял голову:
– Это правда?
Артем пожал плечами.
– Ребята из экспертного прозвали меня «липучкой». Говорят, пока Чернышов не получит точное и ясное, по всем правилам оформленное заключение, не отстанет. Прилепится, мол, как банный лист – с мясом не отдерешь. Я считаю, что лучше уж сразу все подготовить, чем потом, на доследовании, да еще под прокурорским надзором.
– Разумно. Читаю дальше. «Инициативен, хороший руководитель, умеет создать рабочую обстановку в группе…» Вот, я же говорил!
– Что ж, – Артем немного помедлил, – наверное, все это правда. Никогда не писал рекомендаций самому себе. Спасибо за беседу, отец Адриан, буду рад работать с вами. Надеюсь, взаимно.
– Конечно!
Провожая Чернышова к двери, уже практически на пороге, Адриан вдруг взял его под локоть и тихо проговорил:
– Простите, Артем, можно я кое-что вам скажу? Не сочтите меня занудой, но я должен предупредить. Вам предстоит общаться со многими нашими иерархами, возможно даже с архиепископами и митрополитами. Никогда не говорите священнику «блажен, кто верует» и вообще постарайтесь не употреблять расхожих поговорок на церковные темы. Это задевает верующего человека. В личном общение называйте архиерея «владыкой», а официально или в переписке – «Ваше Преосвященство» или «Ваше Святейшество». Только, пожалуйста, не обижайтесь…
Артем кивнул:
– Спасибо. Весьма своевременные предупреждения, на что же здесь обижаться.
Отец Адриан снова улыбнулся:
– Рад, что вы поняли. Мы собираемся подготовить брошюру, нечто вроде памятки для новых сотрудников-мирян. Но пока ее нет, приходится вот так, в личном общении…
4. 2007 год. Осень. Группа
С того дня прошло уже больше двух лет. СГКР сменил название, Чернышов получил старшего контроллера, четыре благодарности с занесением – по бумагам он все еще находился в подчинении МВД – и личную благодарность Патриарха. Группа Артема то увеличивалась до шести человек, то уменьшалась, когда после нового расширения функций Анафемы приходилось создавать больше контроллерских групп, для чего требовались опытные, подготовленные сотрудники. Привлекательная новизна первых месяцев давно прошла, работа стала обыденной. Не скучной, а просто обыденной. Такой же, как в свое время была в МУРе.
Почти ежедневно грязь, слезы, мерзость, от которых поначалу озлобляешься и борешься с желанием немедленно карать всех огнем и мечом прямо на месте. Потом это проходит. Грязь и мерзость остаются, но они больше не кажутся чем-то из ряда вон выходящим. Начинается самое страшное – рутина. Внешне она оборачивается спокойным, бесстрастным, почти скучающим тоном в разговорах с коллегами и на допросах над поруганным телом ритуальной жертвы сатанистов. А внутри… внутри боль. Нервно дрожащие руки по приезду с самосожжения огнепоклонников, страх за детей, которые могут попасть в такую же мясорубку, и бессонные ночи сомнений: зачем это все? Зачем раз за разом спасать десятки жертв властолюбивого подонка, если через неделю придется делать то же самое? Ведь несмотря на все предупреждения, все равно находятся доверчивые простаки, готовые идти за чудом, добровольно влезая в оковы самого страшного – духовного – рабства.
И уже после всего этого наступает усталость, когда нет сил даже удивляться. Когда хочется только одного – крикнуть изо всех сил:
– Люди! Что же вы с собою делаете?!!
И может, если бы не семья, лучшим выходом стала бы пуля в лоб. Чтобы никогда больше ничего этого не видеть. Никогда!
Страх можно пережить, изгнать на время, но усталость – это навсегда.
Но кто-то же должен делать эту работу?
Сегодняшний выезд на задержание тоже не был каким-то выдающимся событием – группа Чернышова и финансовые следователи ОБЭП следили за сектой Обращенных давно. Правда, с группой впервые поехал новый сотрудник, Данила Шаталов. Или – как он попросил себя называть, едва переступив порог, – Даниил. Правда, Савва тут же окрестил его Даней, хотя только слепой мог не заметить следов пострига.
Чернышов вспомнил строки из личного дела, которое получил от протоиерея Адриана на прошлой неделе:
«…сирота, воспитанник Северо-Печорского монастыря, в 16 лет принял иноческий постриг. В 2003 году поступил, а в 2006 – закончил с отличием Православный Свято-Тихоновский Богословский институт (кафедра сектоведения). С благословения настоятеля Северо-Печорского монастыря, владыки Тихона, отпущен в мир для прохождения службы в Спецгоскомитете по религии. В вере проявил себя настоящим христианином, благочестив, сострадателен и милосерден…»
В Анафеме в последнее время появилось много отпущенников. Во-первых, не хватало людей, а во-вторых, как подозревал Чернышов, Церковь явно собирается полностью взять СГКР под свой контроль, вот и готовит новую смену. Верных, послушных, истово верящих.
Впрочем, пожаловаться на Даниила он не мог – бывший инок работал на совесть, с полной отдачей. Пока, правда, отправляли его в основном только в архив. И еще на допросы упертых сектанток, где его знания и – не в меньшей степени – христианское смирение лучше всего помогали преодолеть глухую враждебность обманутых женщин.
А вот сегодня Чернышов решил взять Даниила с собой. Кроме Артема и Саввы, остальные члены группы были новичками, надо же когда-то и начинать. Тем более что секта, по донесениям, насчитывала полтысячи человек: вдвоем никаких сил не хватит всех допросить.
К удивлению Артема Даниил не сорвался. Даже после омерзительной картины в задней комнате. Не выбежал в слезах, не упал на колени, прося Господа простить чужие прегрешения.
Но побледнел он здорово. А при виде распятой, исхлестанной плетью девушки у него задрожали губы.
Сначала Чернышов думал жестко втолкнуть бывшего инока в повседневный кошмар Анафемы, но сейчас решил пожалеть парня. Каково должно быть после двадцати с лишним лет затворничества, праведной тиши и молитв увидеть воочию человеческие страдания? Пытки? Да еще – если истязают женщину. Да еще прикованную в позе распятия. Немыслимое для верующего кощунство.
Артем положил руку на плечо иноку:
– Даниил, как ты?
– Господи, прости мя грешного! Артем, почему люди такое делают?! Почему?
«Эх, Даня! Знал бы ты, сколько раз я задавал себе это вопрос – почему?»
– Спокойнее, парень… Это еще цветочки. Ягодки будут, когда мы сектантов этих допрашивать начнем.
– А что такое?
– Увидишь. Пройдись лучше по нижнему этажу вместе с остальными. Ну, там где живут все эти бедняги. – Артем хотел сказать «вся эта братия», удержался в последнее мгновение. Несмотря на давнее предупреждение протоиерея Адриана, он так и не научился сдерживать язык. – Посмотри, как бы чего не случилось. Могут руки на себя наложить или еще что…
– Грех же это!
– Вот ты им и скажи. Посмотри, может, кому-нибудь твоя помощь нужна. Ясно? Давай. А мы пока тут разберемся.
Даниил вышел из комнаты, сгорбившись, словно постарел лет на сорок. Следователи ОБЭП уже потрошили компьютер Наместника, его личный сейф. Рядовые члены группы разбежались по кельям сектантов – снимать первичный допрос. Видеооператор переходил из комнаты в комнату, беспристрастная камера отсчитывала минуту за минутой оперативной съемки.
Чернышов удовлетворенно кивнул: молодцы, мол, все правильно, и спросил у хлопотавшего вокруг девушки медика:
– Виктор Витальевич, что у вас?
Коренастый, полненький доктор больше всего походил на записного любителя пива из рекламы. И не скажешь, что перед тобой один из лучших медиков-криминалистов Москвы. Виктор Витальевич встал с колен, пряча в карман кардиограф.
– Пока могу диагностировать болевой шок. Образцы крови, слюны и слизистой я взял, можно увозить. Или вы хотели бы снять первичный допрос?
– Да, пожалуй. Если вы скажете, когда она сможет прийти в себя.
– Минут через десять. Болеутоляющее я, простите, колоть не могу, ибо в нее явно влили некую химическую гадость. Неизвестно, какой может получиться совместный эффект. Я просто обработал раны.
– Вы знаете мой следующий вопрос, Виктор Витальевич.
Доктор оглянулся на синего от боли и холода Легостаева – одеться ему, конечно, не дали. Бывший Наместник нянчил вывихнутую руку, затравленно поглядывая по сторонам.
– Без экспертизы точно не скажу, – Виктор Витальевич взвесил в руке тяжелый чемоданчик криминалиста и снова посмотрел на Легостаева, – но по всем признакам подонок не успел.
Тот вздрогнул, несмело улыбнулся и запричитал:
– Нет-нет, что вы… я никогда… можете проверить, она вообще девственница…
Не обращая на него внимания, Чернышов кивнул доктору:
– Идите пока вниз, вместе со всеми. Ваша помощь там нужнее. Но далеко не уходите, – мало ли что. Савва, возьми девушку. Там, в соседней комнате я видел хорошую кровать.
Молчавший доселе бородатый крепыш, на которого Легостаев не мог смотреть без страха, легко, как пушинку, поднял бедную Женю и вынес из комнаты.
– Ну а мы, Легостаев, побеседуем пока с вами.
– Конечно-конечно, я все расскажу… Вы спрашивайте, спрашивайте.
Уже через десять минут допрос опротивел Чернышову настолько, что он едва не приказал Легостаеву замолчать. Бывший Наместник, еще утром величественный и богоравный, сейчас превратился в ползающее у ног контроллеров хнычущее существо. Понимая, что судьба его висит на волоске, он лебезил перед Чернышовым, молил его о пощаде и… говорил, говорил, говорил. Диктофон записывал историю бедного комсомольского вожака средней руки, оставшегося в начале девяностых не у дел. Настоящего образования у него не было: диплом он получил скорее по комсомольской, чем по учебной линии; соратники подались в банкиры и приватизаторы, а ему, Легостаеву, не повезло. Оттерли от новой кормушки. Долго искал работу, на последние деньги прошел курсы прикладной психологии, наскреб еще чуть-чуть по знакомым и открыл реабилитационный центр. Но тут грянул дефолт…