Страница:
скрадывалась не пропускающим теплового излучения плащом.
Террористы ступали тихо, останавливаясь каждые полсотни шагов и
прислушиваясь.
Рокотов затаил дыхание.
Первая тройка миновала проем бокового коридора.
Когда из темноты показалась фигура пулеметчика, Владислав потянул за
свободно висящий конец кабеля, и страховочная петля выскочила из
удерживающего шнур узла.
Над головами террористов зашуршало, вверх вскинулись все шесть стволов,
и в этот момент стальной швеллер полетел вниз. Один из патрульных успел
заметить приближающуюся темную массу, упасть на колено и нажать на спусковой
крючок. Из "ингрэма" вылетели три пули, с визгом отрикошетили от рельса и
впились в бетонную стену.
Но полет стокилограммовой железки очередь из пистолета-пулемета не
остановила.
Болтающийся на двух натянутых проводах рельс ударил передних
террористов, размозжив голову одному и раздробив грудные клетки остальным,
швырнул тела назад, зацепился одним концом за выступающую из стены скобу,
подпрыгнул и качнулся в обратную сторону. Раздался хлопок лопнувшего кабеля,
освободившийся край швеллера со скрежетом проехал по шершавому бетону и
уткнулся в стык рельсов.
Первая тройка отлетела на десяток шагов, сбив по пути изготовившегося к
стрельбе пулеметчика. Тот от неожиданного удара покатился по полу и согнул
ствол швейцарского "51С 710-3". Грозное оружие приказало долго жить.
Оставшиеся целыми и невредимыми двое террористов открыли ураганный
огонь прямо перед собой, заодно нашпиговав пулями и тела своих покалеченных
товарищей.
Оглохший от стрельбы Владислав не стал дожидаться подхода подкрепления.
Он на цыпочках добрался до очередного поворота, взобрался по вертикальному
колодцу на следующий этаж и побежал по наклонному тоннелю вниз, стараясь как
можно дальше уйти от места успешной засады.
Беслан приказал трем группам занять позиции у входов в три ближайших
боковых прохода, а сам при свете мощного фонаря осмотрел окровавленные
трупы.
Увиденное соответствовало рассказу уцелевших патрульных.
С потолка на обрывке изолированного кабеля свешивался перекошенный
рельс, возле него чернели брызги запекшейся крови, валялся
"ингрэм-мариетта", чуть дальше лежали четыре тела. У одного была срезана
верхняя часть черепа.
-- Как в кино, -- белорус по фамилии Нистюк брезгливо отодвинул ногой
заляпанный бурыми ошметками пулемет. -- Че делать-то?
-- Искать, -- коротко рыкнул Беслан. Внезапно он почувствовал всплеск
ярости.
-- Кого ты искать намерен? -- насмешливо спросил Нистюк. -- Мы даже не
знаем, сколько их.
-- Твое дело -- выполнять приказ!
-- А ты что, уже командовать взялся?! -- белорус тоже проявил явную
злобу.
Беслана взорвало.
-- Ты, русак! Ты на кого голос повышаешь?! А?! -- чеченец выдернул из
ножен узкий английский кинжал и взмахнул им перед отступившим на шаг
Нистюком.-- Ты забыл, кем ты был?! И кто тебя сюда взял?!
Рокотов мог быть доволен. И у чеченца, и у белоруса налицо были все
признаки стероидной агрессии. Тестостерон, подмешанный в салаты, ослабил
тормозящие психологические механизмы, и теперь любое невежливое слово
собеседника приводило к конфликту.
Нистюк вскинул автомат.
-- Спрячь перо, чурка! Со своими так разговаривай! Козел...
-- Ах ты!..-- Беслан прыгнул вперед, целясь ножом в живот белорусу.
Нистюк ловко отскочил в сторону и двинул чеченца прикладом по шее. Тело
кувырнулось в воздухе, кинжал выпал из разжавшихся пальцев. Беслан разбил
нос о стену, подскочил, выхватил из-за пояса хромированную "беретту" и
разрядил обойму в Нистюка.
Белоруса швырнуло на пол.
-- Всем стоять! -- заорал чеченец, лихорадочно перезаряжая пистолет.
-- Ты что, двинулся?! -- Двухметровый Миколайчук сграбастал Беслана
сзади и выбил из рук "беретту".-- Ты что натворил, недоумок? Что мы
Сигизмунду скажем?
-- Кончай его! -- К чеченцу подскочил Федунич и широко размахнулся
телескопической дубинкой. Но ударить он не успел. Рослый украинец отбросил
Беслана вбок, перехватил летящую дубинку и заломал руку Федунича за спину.
Белорус упал на колени.
-- Вы все с ума посходили?
На пытавшегося вскочить Беслана навалились Бондарь и Заико.
Миколайчук развернул к себе Федунича и влепил тому звонкую оплеуху.
-- Приди в себя!
Федунич ошалело замотал головой.
-- Так, -- Миколайчук вздернул вверх пудовый кулак, -- хватит! Этого
спеленать и -- к Сигизмунду. Пусть сам разбирается. Трупы собрать. И
отходим... Бондарь! Возьми людей и прочеши тоннель на пятьсот метров дальше.
И сразу обратно. Погнали!
Рокотов в очередной раз заблудился, попал в какие-то полудостроенные
коридоры и потратил почти пять часов, чтобы вновь выбраться к центру базы.
"А может, это и к лучшему, -- бодро подумал биолог, -- пока я тут
плутал, мои новые друзья чуть-чуть подуспокоились и слегка потеряли
бдительность... Человеческая психика -- штука тонкая и нежная. Ее в
постоянном напряжении держать нельзя. Пережмешь пружину, и пиши пропало.
Развернется в обратную сторону так, что всем поплохеет... Похоже, этим
придуркам сие неизвестно. Вместо установки стационарных постов и секретов
они устроили массовое прочесывание территории. Соответственно, через сутки
весь личный состав устанет. И никакие приказы в нормальное состояние их не
вернут. Только отдых. Но отдыха они себе позволить не могут. Если только я
не дам им передышку. Чего делать не собираюсь... Итак. Для успешного
продолжения концессии мне надобно их еще раз или два взбодрить. Рельс прошел
хорошо, там минимум три трупа или трое тяжелораненых... Сейчас двадцать один
тридцать, -- Влад нажал кнопку подсветки размеченного на двадцать четыре
часа специального хронометра, купленного в элитном магазине на Большом
проспекте Петроградской стороны за полторы тысячи долларов. Дешевле найти не
получилось. Требования к часам у Рокотова были жесткие, на снаряжении он не
экономил, -- так или иначе, через несколько часов половина отряда захочет
спать. А вот если я им устрою бессонную ночь, то назавтра у большинства моих
противников будет раскалываться голова. Что до меня, то я перейду на
технологию сна товарища Леонардо..."
Будучи биологом по профессии и экспериментатором по призванию, Рокотов
частенько проводил опыты сам на себе, если встречал в научной литературе
описание какой-нибудь интересной особенности человеческого организма.
Так было и со сном.
Владислав научился спать четырьмя разными способами, помимо
общепринятого. Как Наполеон -- по два часа в сутки, как волк или собака --
просыпаясь каждые семь-десять минут, как человек, помещенный в изолированное
от внешнего мира пространство и в связи с этим переходящий на
тридцатишестичасовой цикл -- двенадцать часов сна и двадцать четыре
бодрствования, и как Леонардо да Винчи.
Последний способ был наиболее интересен.
Великий энциклопедист эпохи Возрождения экспериментальным путем вывел
ту методику отдыха, которая позволяла ему работать сутками напролет. Причем
способ Леонардо был прост -- сон по пятнадцать минут каждые четыре часа.
Итого -- полтора часа в сутки. Шесть пятнадцатиминутных перерывов полностью
восстанавливают все функции организма и разлагают все накапливающиеся в
мозговых тканях вредные вещества. Благодаря такому режиму да Винчи успел за
свою жизнь сделать в несколько раз больше, чем его современники.
Но метод Леонардо не прижился.
И не потому, что его было сложно освоить. Как раз наоборот -- приучить
себя к подобному режиму сна достаточно просто, это занимает всего месяц.
Дело в другом -- большинство людей теряется, когда получает в свое
распоряжение двадцать два с половиной часа свободного времени в сутки и не
знает, что с ним делать. К тому же метод Леонардо кардинально меняет
структуру всего общества, переводя его фактически на круглосуточное
бодрствование с краткими перерывами на сон.
Для подавляющего числа Хомо Сапиенсов такой режим неприемлем, ибо он
вызовет накопление стресса от вынужденного безделья и неумения распоряжаться
своим временем.
Владислав же знал, на что ему потратить свободные часы. Сколько он себя
помнил, ему всегда было чем заняться -- спорт, чтение, научная работа,
написание статей и рефератов, эксперименты с химическими веществами,
приносящими дополнительный доход, поиски нужных сведений в Интернете или в
библиотеке. Так что к методу Леонардо он прибегал достаточно часто.
"Круглосуточный бодрячок -- это сильно. К тому же мои перманентные
удары со всех сторон создадут у противника впечатление, что действует целая
группа из четырех-пяти диверсов. Это крайне важно. Изначально неправильный
просчет ситуации и опора на неверные сведения -- путь к провалу. Одиночку
ловить гораздо сложнее, чем группу. Это только кажется, что одиночка меньше
может. Наоборот... В группе всегда надо кого-то прикрывать, страховать,
иногда контролировать. А автономная боевая единица совершенно
непредсказуема. Так и запишем..."
Рокотов протиснулся между вертикальными трубами и очутился в знакомом
узком коридорчике с амбразурками по одной стене.
"Замечательно... Отсюда у меня сразу три пути отхода. В принципе, можно
дать очередь по первому же встречному, будучи надежно защищенным
железобетоном. Однако стоит ли? Не уверен... Стрельба -- это слишком
стандартно. К огнестрельному оружию можно обратиться в любой момент, благо
теперь я им оснащен. И оснащен прилично. Но первоочередная задача -- не
мочить максимальное число противников, а вывести их из себя. Напугать до
одури, дать какую-нибудь совершенно идиотическую вводную... Кстати говоря,
еще и закрепить их подозрения в англоязычной гипотетической группы. Можно,
конечно, пострелять и поорать что-нибудь в гарлемском стиле. Не важно,
поймут ли они суть сказанного. Главное -- уловят заокеанскую речь. И
окончательно уверятся в том, что сражаются с америкосами или бриттами... А
если среди них кто-нибудь англоговорящий есть? Типа старшего? Не страшно.
Говорю я чисто, подозрений не вызову. Тот же Коннор меня поначалу за
канадца3 принимал..."
Владислав осторожно выглянул через амбразуру в соседний тоннель.
Пусто и тихо.
Рокотов подобрался к тому месту, где параллельный коридор сужался до
ширины полутора метров, на мгновение высунул в него руку, убедился, что
вполне способен подтянуть к стене проходящего мимо человека, и занял позицию
возле амбразуры, поставив на выступ стены газовую горелку.
-- Сергей Леонидович, -- медсестра из регистратуры протянула Антончику
пачку светло-коричневых картонных прямоугольников, на которые в поликлинике
заносились данные об обследовании пациентов, -- посмотрите, пожалуйста,
своих и к завтрашнему дню составьте список на профилактику...
-- Ага, -- хирург перебрал карты, -- вы уже отложили больных Анатолия
Сергеевича?
-- Да.
-- Что ж, прекрасно, -- Антончик прикусил губу и провел тонким, как у
скрипача пальцем по строчкам, -- та-ак... двадцать восьмого и двадцать
девятого мы осматриваем первую категорию, тридцатого я отдыхаю...
-- Двадцать восьмого у вас особый день, -- напомнила медсестра.
-- Я знаю... Когда пациент подъедет?
-- Назначено на девять тридцать. Плюс-минус десять минут. Он обычно не
опаздывает.
Стоматолог кивнул и внимательно прочитал текст на карточке.
-- Внешне все в норме... Хотя насчет левой нижней семерочки надо
посмотреть. Сделаем рентген и решим. Кто двадцать восьмого в смене?
Сестра заглянула в график.
-- Лаура Абрамовна.
-- Прекрасно. Значит, сначала на рентген, а потом ко мне. Отметьте.
-- Хорошо...
Антончик разложил карточки на стойке регистратуры и остро отточенным
карандашом нанес на левые верхние углы цифры от двойки до восьмерки. Еще раз
просмотрел все карточки и сосредоточенно кивнул.
-- Резекции Верескову и Лепешкиной будем делать во второй половине дня.
У Лепешкиной случай тяжелый, так что поставим ее последней.
-- Вересков хотел с утра, -- медсестра покачала головой, -- вторая
половина дня у него занята.
-- Чем, хотел бы я знать? -- с некоторой язвительностью произнес
Антончик.
-- Насколько мне известно, на двадцать восьмое у него назначена
презентация книги...
-- Ах да! -- Хирург хлопнул себя ладонью по лбу.-- "Второе дно Ганга".
Так, кажется, называется...
-- Именно так, -- подтвердила медсестра.
-- Продолжение его эпических опусов "Белый какаду" и "Черный краковяк"?
-- Вроде бы.
-- Ясно. Ни дня без строчки. Но тогда давайте мы его перенесем на
двадцать девятое. Негоже современному классику жанра сидеть на презентации с
повязкой на верхней губе и не иметь возможности сказать о себе любимом ни
единого слова.
Сестра сделала запись в журнал. -- Я ему сообщу.
-- У Лепешкиной, надеюсь, двадцать восьмое свободно? -- ворчливо
спросил стоматолог.
-- Она ничего не говорила, -- осторожно ответила Медсестра.
-- Насколько мне известно, она тоже что-то пишет?
-- И не без успеха. Романы "Щечки", "Ушки" и "Глазки".
-- Да-с, ну и названия. Если логически продолжать анатомическую тему,
то через непродолжительное время мы увидим "Анусики" или "Уретрочки".
Сестра прыснула.
-- Надеюсь, Сергей Леонидович, что до этого не дойдет.
-- Как знать, как знать...-- Антончик облокотился на деревянную стойку.
-- Я тут недавно просмотрел названьица романов и повестей на книжном
развале. Оторопь берет. Сплошные Глухие, Немые, Звезданутые и Замоченные.
Это из героев. Соответствуют и описательные образы, выносимые в названия --
"Глухой против Князя Тьмы", "Звезданутый мочит всех", "Проститут на службе у
мафии", "Три судьбы трех педерастов", "Бухало-во и гасилово"... Так что,
Танечка, все еще впереди.
-- Лично я предпочитаю романы о любви, а эту гадость в руки не беру.
-- И правильно делаете. Что до меня, я сейчас вчитался в_ Платона.
Интереснейшие вещи, должен вам сказать... -- стоматолог спохватился и
посмотрел на висящие над стеллажами с документами электронные часы. --
Заболтался я с вами. У меня ж пациент в кресле...
Антончик вышел из регистратуры, поздоровался с пробегавшим мимо
одышливым заведующим поликлиникой, заглянул на минуту к техникам, терзающим
бормашинами чей-то съемный протез, и сделал остановку у стоявшего в конце
коридора общего телефона.
Оглянулся, набрал номер и небрежно привалился к стене.
-- Алло... Сан Саныч? Здравствуй, дорогой... Ничего, потихоньку...
Только рыбалочку мы с тобой перенесем... Ага, занят... И двадцать восьмого и
двадцать девятого. Как штык, прям с половины десятого эти два дня... Давай
тридцатого. С утра, часиков в семь... Что говоришь? Наживка новая?..
Интересно... И когда?.. Сегодня?.. Ну, давай сегодня. Я в половине шестого
освобожусь, ехать мне минут двадцать, если без пробок... На шесть ровно?..
Лады... До встречи.
Антончик дал отбой, мгновенно перенабрал номер из случайных цифр и, не
дожидаясь соединения, положил трубку на рычаги. Вытер немного вспотевшую
ладонь о халат и неспешно направился к своему кабинету.
На этот раз Рокотов соскучиться не успел.
Спустя четверть часа, как он занял позицию возле амбразуры, появился
потенциальный клиент. Настороженный мускулистый парень с серьгой в ухе,
прилизанными черными волосами и с чешским пистолетом-пулеметом "скорпион" в
правой руке. Физиономия у парня была ухоженной, с явными признаками недавно
наложенного тонального крема.
Влад улыбнулся, вспомнив подходящий стишок:
"Если дяденька-крепыш мажет рот помадой, мальчик, берегись его, Это
страшный дядя..."
Террорист прошел по коридору, заглянул в обеденный зал и вернулся к
началу коридора.
"Интересно, а много среди них гомиков? -- подумал биолог. -- И как они
с другими уживаются?... Не отвлекайся. Ты не для того здесь, чтобы проводить
исследования сексуальных пристрастий у террористов... Стоит далековато. Но
это пока. Рано или поздно он пройдет совсем рядом..."
Рокотов передвинулся чуть ближе к прорези в стене и взял в руку
горелку.
Крепыш обошел зал по часовой стрелке и заглянул за составленные в
дальнем углу скамейки, держа "скорпион" стволом вверх. И, естественно,
никого не обнаружил.
Справа из глубины тоннеля раздался топот.
-- Стасис, -- позвал кто-то невидимый, -- тебя Тамаз зовет.
-- Иду, -- парень повесил пистолет-пулемет на плечо.
Владислав пододвинулся еще ближе и на мгновение прижался щекой к краю
амбразуры. Тот, кто позвал обследовавшего зал террориста, стоял метрах в
двадцати от узкого участка коридора.
"Нормально... Сделать ничего не успеет..."
Когда Стасис очутился точно напротив проема, Рокотов резким движением
выбросил вперед руку, перехватил литовца сзади за шею и притянул к
амбразуре.
Террориста бросило вбок, и он оказался прижатым правой стороной тела к
стене.
Его товарищ невнятно вскрикнул.
Влад сдвинул ладонь на десять сантиметров вперед и зацепил пальцами
Стасиса под нижнюю челюсть. Теперь на две-три секунды литовец был полностью
в его власти --; правая рука блокирована, сознание затуманено ударом головы
о стену, гортань сжата многократно отработанной хваткой.
Осталось привести в действие следующие части плана.
-- Улыбайтесь, Вас снимают -- громко пропел Рокотов, стараясь повторить
мелодию из популярной американской телепередачи.
Получилось что-то похожее на "Гоп-стоп, мы подошли из-за угла...". С
музыкальным слухом у Влада всегда были проблемы.
Зато их не было, когда речь шла о нанесении разнообразных телесных
повреждений.
Биолог с силой воткнул сопло горелки в ухо стонущего террориста и нажал
на кнопку подачи газа.
Подземелье огласил истошный вопль.
Десятисантиметровый язык белого пламени 'мгновенно выжег себе дорогу
сквозь барабанную перепонку и ушной канал к мозговой жидкости. От
температуры в тысячу двести градусов несколько десятков миллилитров плазмы и
крови вскипели, из носа у Стасиса хлынул алый поток, глаза вылезли из орбит,
тело отозвалось страшной судорогой.
Рокотов разжал пальцы и втянул руку внутрь.
Не перестающий орать на высокой ноте литовец съехал вниз по стене и
забился на полу, прижимая обе руки к дымящемуся уху.
Влад отскочил от амбразуры, перепрыгнул через трубы и взобрался по
вбитым в бетон железным ступеням на этаж выше. Там он втиснулся в промежуток
между толстенными кабелями и стеной, заткнув щель входа идеально подходящим
по цвету и свернутым в трубку плащом.
Теперь биолог мог контролировать и основной, и боковой тоннели,
оставаясь при этом совершенно невидимым.
ПЕСНИ О РОДИНКЕ
У каждого человека свои привычки. У кого-то их больше, у кого-то
меньше. Но особенные признаки, выделяющие отдельного индивида из общей
массы, присутствуют в обязательном порядке.
Привычки бывают разными.
Один до глубокой старости ковыряет мизинцем левой руки в носу, другой
загибает страницы книги вместо того, чтобы пользоваться закладками, третий
носит исключительно черную модельную обувь и не покупает никакой иной,
четвертый причесывается пятерней, хотя и носит с собой расческу, пятый пьет
чай только из блюдечка, шумно хлюпая и выпучивая глаза, словно
дореволюционный сибирский купец, шестой стреляет выбранной мишени в голову и
никуда иначе, седьмой предпочитает запивать водку кефиром...
И так до бесконечности.
Федор Позняк выделялся в террористической группе тем, что всегда носил
тонкие кожаные перчатки с дырочками на тыльной стороне ладони.
Для вентиляции. В перчатках он ел, спал, дежурил, разбирал и собирал
оружие, играл в настольный теннис и карты, тренькал на гитаре, снимая их
только по одной причине -- чтобы помыть руки. Вопросов насчет перчаток ему
никто не задавал, а если б даже и задали, Федор только б улыбнулся и ничего
бы все равно не ответил.
Перчатки были его данью любимому киногерою.
Посмотрев в ранней юности американский боевик "Кобра", Позняк раз и
навсегда решил стать таким же крутым, как полицейский лейтенант Марион
Кобретти в исполнении Сильвестра Сталлоне. Минский подросток записался в
секцию бокса, принялся изнурять себя гантелями и гирей, нацепил на нос
темные очки, купил сразу три пары черных перчаток и не выпускал изо рта
изжеванную спичку, достигнув больших успехов в перекатывании ее из одного
уголка губ в другой. Пожалуй, манипуляциям со спичкой мог бы позавидовать
сам Кобретти. Или Сталлоне, если когда-нибудь встретил бы Федора на улицах
Минска. Но Сильвестр по столице Беларуси не расхаживал, предпочитая
загнивающий Запад с его виллами, лимузинами и загорелыми красотками.
В остальном дела шли ни шатко ни валко.
Мускулы никак не нарастали, сколько Позняк ни таскал железа и ни
дубасил по боксерской груше. Возможно, по причине скудного питания, а
возможно, потому, что у Федора была такая структура тела. Он как был
довольно субтильным юношей с вытянутым книзу и потому печальным лицом, так и
оставался. Силенок немного прибавилось, однако не настолько, чтобы Федор мог
с легкостью расшвырять пару-тройку бритоголовых качков. К тому же темные
очки постоянно сползали с тонкой переносицы, отчего со стороны Позняк
казался рассеянным студентом-неумехой. Максимум, чего он достигал своими
ужимками и нахмуренными тонкими бровями, так это недоуменной жалости со
стороны окружающих.
В милицию его не взяли, посоветовав для начала отслужить в армии, а
потом уже приносить свои документы.
Армии Федор боялся.
Наслушавшись безумных рассказов своего вернувшегося из
военно-строительных частей кузена, Позняк свято уверовал в то, что основной
задачей офицеров, сержантов и старослужащих является изощренное
издевательство над молодыми солдатами. Вплоть до насильственных действий
гомосексуального характера. Из рассказов двоюродного братца выходило, что
доживший до конца службы и не ставший инвалидом солдат -- редкость,
достойная занесения в Красную книгу. О том, как ему самому удалось перенести
описываемый кошмар, кузен тактично умалчивал.
Когда до призывного возраста остался месяц, Федор спохватился, насел на
обожавших его родителей, и те купили ему "белый билет". Знакомый врач за
скромную сумму в пятьсот долларов обнаружил у Позняка хроническую почечную
недостаточность и легкое психическое отклонение, заодно навсегда закрыв
юноше дорогу в органы внутренних дел. К слову сказать, в отношении
психиатрии доктор ничуть не покривил душой, -- у Федора действительно
медленно, но верно развивался синдром умственной отсталости.
В двадцать два года, с трудом одолев техникум, Позняк очутился на
распутье.
Без освоенной по-настоящему профессии, с более чем средним дипломом,
без жизненного опыта, перегруженный действительными и мнимыми комплексами,
худосочный малец был никому не нужен. Родители уже вышли на пенсию и
материально помочь своему недалекому отпрыску не могли.
Болтающегося без дела Федора быстро подобрал вербовщик одной из
националистических организаций, которые в Беларуси конца двадцатого века
росли как грибы после дождя. Позняку положили маленький, чтоб не сдох с
голоду, оклад и рекрутировали в качестве рабочей лошадки на митинги и
собрания.
На первой же демонстрации, посвященной, естественно, борьбе с
"сатрапом" и "гнусным тираном" Лукашенко, Федор проявил себя с самой лучшей
стороны. Он метко швырнул камень в голову патрульного милиционера, перебил
обрезком арматуры ногу случайному прохожему, которого потом объявили жертвой
"ментовского беспредела", расколотил десяток окон в расположенных рядом с
местом проведения митинга домах, толкнул зазевавшегося демонстранта под
колеса едва успевшего затормозить бело-синего "уазика" и беспрепятственно
скрылся от преследовавших его омоновцев.
Позняка заметили и стали поручать ему чуть более ответственные
мероприятия, чем просто хождение с плакатами и выкрикивание лозунгов.
Когда начался набор в боевую ячейку, кандидатура активиста Федора
прошла без возражений. "Преданный боец", "настоящий патриот", "идейный
противник режима" и прочая, и прочая. Рекомендован он был единогласно.
Правда, отдавшие за него свои голоса националисты не знали, какая роль
уготована их молодому товарищу. Им, по обыкновению, ничего не сказали.
Просто один из руководителей "Хартии-98" попросил выделить для "очень
ответственного поручения" несколько проверенных товарищей.
Что и было сделано.
Коллектив подобрался соответствующий: мало что понимающий в военном
деле, зато искренне верящий в торжество примитивной националистической идеи.
Причем белорусы верили в свою, украинцы -- в свою, чеченцы выступали за
создание малопонятного даже им самим шариатского государства, прибалты и
поляки зарабатывали деньги, приглядывая за "ненадежными" с точки зрения
своих нанимателей славянами и кавказцами. Но все они сходились в одном --
Президент Беларуси должен уйти.
Батька мешал многим. Одним -- разворовывать республику, другим -- своей
поддержкой "имперской" России, третьим просто потому, что лицом не вышел.
Успешные в жизни и уверенные в себе люди в террористы не идут.
У каждого террориста, если копнуть поглубже, есть свой комплекс.
Физической слабости, страха перед житейскими трудностями, боязни женщин,
интеллектуальной несостоятельности.
По-другому не бывает.
Террорист -- это индивид, реализующий себя через насилие над другими,
Террористы ступали тихо, останавливаясь каждые полсотни шагов и
прислушиваясь.
Рокотов затаил дыхание.
Первая тройка миновала проем бокового коридора.
Когда из темноты показалась фигура пулеметчика, Владислав потянул за
свободно висящий конец кабеля, и страховочная петля выскочила из
удерживающего шнур узла.
Над головами террористов зашуршало, вверх вскинулись все шесть стволов,
и в этот момент стальной швеллер полетел вниз. Один из патрульных успел
заметить приближающуюся темную массу, упасть на колено и нажать на спусковой
крючок. Из "ингрэма" вылетели три пули, с визгом отрикошетили от рельса и
впились в бетонную стену.
Но полет стокилограммовой железки очередь из пистолета-пулемета не
остановила.
Болтающийся на двух натянутых проводах рельс ударил передних
террористов, размозжив голову одному и раздробив грудные клетки остальным,
швырнул тела назад, зацепился одним концом за выступающую из стены скобу,
подпрыгнул и качнулся в обратную сторону. Раздался хлопок лопнувшего кабеля,
освободившийся край швеллера со скрежетом проехал по шершавому бетону и
уткнулся в стык рельсов.
Первая тройка отлетела на десяток шагов, сбив по пути изготовившегося к
стрельбе пулеметчика. Тот от неожиданного удара покатился по полу и согнул
ствол швейцарского "51С 710-3". Грозное оружие приказало долго жить.
Оставшиеся целыми и невредимыми двое террористов открыли ураганный
огонь прямо перед собой, заодно нашпиговав пулями и тела своих покалеченных
товарищей.
Оглохший от стрельбы Владислав не стал дожидаться подхода подкрепления.
Он на цыпочках добрался до очередного поворота, взобрался по вертикальному
колодцу на следующий этаж и побежал по наклонному тоннелю вниз, стараясь как
можно дальше уйти от места успешной засады.
Беслан приказал трем группам занять позиции у входов в три ближайших
боковых прохода, а сам при свете мощного фонаря осмотрел окровавленные
трупы.
Увиденное соответствовало рассказу уцелевших патрульных.
С потолка на обрывке изолированного кабеля свешивался перекошенный
рельс, возле него чернели брызги запекшейся крови, валялся
"ингрэм-мариетта", чуть дальше лежали четыре тела. У одного была срезана
верхняя часть черепа.
-- Как в кино, -- белорус по фамилии Нистюк брезгливо отодвинул ногой
заляпанный бурыми ошметками пулемет. -- Че делать-то?
-- Искать, -- коротко рыкнул Беслан. Внезапно он почувствовал всплеск
ярости.
-- Кого ты искать намерен? -- насмешливо спросил Нистюк. -- Мы даже не
знаем, сколько их.
-- Твое дело -- выполнять приказ!
-- А ты что, уже командовать взялся?! -- белорус тоже проявил явную
злобу.
Беслана взорвало.
-- Ты, русак! Ты на кого голос повышаешь?! А?! -- чеченец выдернул из
ножен узкий английский кинжал и взмахнул им перед отступившим на шаг
Нистюком.-- Ты забыл, кем ты был?! И кто тебя сюда взял?!
Рокотов мог быть доволен. И у чеченца, и у белоруса налицо были все
признаки стероидной агрессии. Тестостерон, подмешанный в салаты, ослабил
тормозящие психологические механизмы, и теперь любое невежливое слово
собеседника приводило к конфликту.
Нистюк вскинул автомат.
-- Спрячь перо, чурка! Со своими так разговаривай! Козел...
-- Ах ты!..-- Беслан прыгнул вперед, целясь ножом в живот белорусу.
Нистюк ловко отскочил в сторону и двинул чеченца прикладом по шее. Тело
кувырнулось в воздухе, кинжал выпал из разжавшихся пальцев. Беслан разбил
нос о стену, подскочил, выхватил из-за пояса хромированную "беретту" и
разрядил обойму в Нистюка.
Белоруса швырнуло на пол.
-- Всем стоять! -- заорал чеченец, лихорадочно перезаряжая пистолет.
-- Ты что, двинулся?! -- Двухметровый Миколайчук сграбастал Беслана
сзади и выбил из рук "беретту".-- Ты что натворил, недоумок? Что мы
Сигизмунду скажем?
-- Кончай его! -- К чеченцу подскочил Федунич и широко размахнулся
телескопической дубинкой. Но ударить он не успел. Рослый украинец отбросил
Беслана вбок, перехватил летящую дубинку и заломал руку Федунича за спину.
Белорус упал на колени.
-- Вы все с ума посходили?
На пытавшегося вскочить Беслана навалились Бондарь и Заико.
Миколайчук развернул к себе Федунича и влепил тому звонкую оплеуху.
-- Приди в себя!
Федунич ошалело замотал головой.
-- Так, -- Миколайчук вздернул вверх пудовый кулак, -- хватит! Этого
спеленать и -- к Сигизмунду. Пусть сам разбирается. Трупы собрать. И
отходим... Бондарь! Возьми людей и прочеши тоннель на пятьсот метров дальше.
И сразу обратно. Погнали!
Рокотов в очередной раз заблудился, попал в какие-то полудостроенные
коридоры и потратил почти пять часов, чтобы вновь выбраться к центру базы.
"А может, это и к лучшему, -- бодро подумал биолог, -- пока я тут
плутал, мои новые друзья чуть-чуть подуспокоились и слегка потеряли
бдительность... Человеческая психика -- штука тонкая и нежная. Ее в
постоянном напряжении держать нельзя. Пережмешь пружину, и пиши пропало.
Развернется в обратную сторону так, что всем поплохеет... Похоже, этим
придуркам сие неизвестно. Вместо установки стационарных постов и секретов
они устроили массовое прочесывание территории. Соответственно, через сутки
весь личный состав устанет. И никакие приказы в нормальное состояние их не
вернут. Только отдых. Но отдыха они себе позволить не могут. Если только я
не дам им передышку. Чего делать не собираюсь... Итак. Для успешного
продолжения концессии мне надобно их еще раз или два взбодрить. Рельс прошел
хорошо, там минимум три трупа или трое тяжелораненых... Сейчас двадцать один
тридцать, -- Влад нажал кнопку подсветки размеченного на двадцать четыре
часа специального хронометра, купленного в элитном магазине на Большом
проспекте Петроградской стороны за полторы тысячи долларов. Дешевле найти не
получилось. Требования к часам у Рокотова были жесткие, на снаряжении он не
экономил, -- так или иначе, через несколько часов половина отряда захочет
спать. А вот если я им устрою бессонную ночь, то назавтра у большинства моих
противников будет раскалываться голова. Что до меня, то я перейду на
технологию сна товарища Леонардо..."
Будучи биологом по профессии и экспериментатором по призванию, Рокотов
частенько проводил опыты сам на себе, если встречал в научной литературе
описание какой-нибудь интересной особенности человеческого организма.
Так было и со сном.
Владислав научился спать четырьмя разными способами, помимо
общепринятого. Как Наполеон -- по два часа в сутки, как волк или собака --
просыпаясь каждые семь-десять минут, как человек, помещенный в изолированное
от внешнего мира пространство и в связи с этим переходящий на
тридцатишестичасовой цикл -- двенадцать часов сна и двадцать четыре
бодрствования, и как Леонардо да Винчи.
Последний способ был наиболее интересен.
Великий энциклопедист эпохи Возрождения экспериментальным путем вывел
ту методику отдыха, которая позволяла ему работать сутками напролет. Причем
способ Леонардо был прост -- сон по пятнадцать минут каждые четыре часа.
Итого -- полтора часа в сутки. Шесть пятнадцатиминутных перерывов полностью
восстанавливают все функции организма и разлагают все накапливающиеся в
мозговых тканях вредные вещества. Благодаря такому режиму да Винчи успел за
свою жизнь сделать в несколько раз больше, чем его современники.
Но метод Леонардо не прижился.
И не потому, что его было сложно освоить. Как раз наоборот -- приучить
себя к подобному режиму сна достаточно просто, это занимает всего месяц.
Дело в другом -- большинство людей теряется, когда получает в свое
распоряжение двадцать два с половиной часа свободного времени в сутки и не
знает, что с ним делать. К тому же метод Леонардо кардинально меняет
структуру всего общества, переводя его фактически на круглосуточное
бодрствование с краткими перерывами на сон.
Для подавляющего числа Хомо Сапиенсов такой режим неприемлем, ибо он
вызовет накопление стресса от вынужденного безделья и неумения распоряжаться
своим временем.
Владислав же знал, на что ему потратить свободные часы. Сколько он себя
помнил, ему всегда было чем заняться -- спорт, чтение, научная работа,
написание статей и рефератов, эксперименты с химическими веществами,
приносящими дополнительный доход, поиски нужных сведений в Интернете или в
библиотеке. Так что к методу Леонардо он прибегал достаточно часто.
"Круглосуточный бодрячок -- это сильно. К тому же мои перманентные
удары со всех сторон создадут у противника впечатление, что действует целая
группа из четырех-пяти диверсов. Это крайне важно. Изначально неправильный
просчет ситуации и опора на неверные сведения -- путь к провалу. Одиночку
ловить гораздо сложнее, чем группу. Это только кажется, что одиночка меньше
может. Наоборот... В группе всегда надо кого-то прикрывать, страховать,
иногда контролировать. А автономная боевая единица совершенно
непредсказуема. Так и запишем..."
Рокотов протиснулся между вертикальными трубами и очутился в знакомом
узком коридорчике с амбразурками по одной стене.
"Замечательно... Отсюда у меня сразу три пути отхода. В принципе, можно
дать очередь по первому же встречному, будучи надежно защищенным
железобетоном. Однако стоит ли? Не уверен... Стрельба -- это слишком
стандартно. К огнестрельному оружию можно обратиться в любой момент, благо
теперь я им оснащен. И оснащен прилично. Но первоочередная задача -- не
мочить максимальное число противников, а вывести их из себя. Напугать до
одури, дать какую-нибудь совершенно идиотическую вводную... Кстати говоря,
еще и закрепить их подозрения в англоязычной гипотетической группы. Можно,
конечно, пострелять и поорать что-нибудь в гарлемском стиле. Не важно,
поймут ли они суть сказанного. Главное -- уловят заокеанскую речь. И
окончательно уверятся в том, что сражаются с америкосами или бриттами... А
если среди них кто-нибудь англоговорящий есть? Типа старшего? Не страшно.
Говорю я чисто, подозрений не вызову. Тот же Коннор меня поначалу за
канадца3 принимал..."
Владислав осторожно выглянул через амбразуру в соседний тоннель.
Пусто и тихо.
Рокотов подобрался к тому месту, где параллельный коридор сужался до
ширины полутора метров, на мгновение высунул в него руку, убедился, что
вполне способен подтянуть к стене проходящего мимо человека, и занял позицию
возле амбразуры, поставив на выступ стены газовую горелку.
-- Сергей Леонидович, -- медсестра из регистратуры протянула Антончику
пачку светло-коричневых картонных прямоугольников, на которые в поликлинике
заносились данные об обследовании пациентов, -- посмотрите, пожалуйста,
своих и к завтрашнему дню составьте список на профилактику...
-- Ага, -- хирург перебрал карты, -- вы уже отложили больных Анатолия
Сергеевича?
-- Да.
-- Что ж, прекрасно, -- Антончик прикусил губу и провел тонким, как у
скрипача пальцем по строчкам, -- та-ак... двадцать восьмого и двадцать
девятого мы осматриваем первую категорию, тридцатого я отдыхаю...
-- Двадцать восьмого у вас особый день, -- напомнила медсестра.
-- Я знаю... Когда пациент подъедет?
-- Назначено на девять тридцать. Плюс-минус десять минут. Он обычно не
опаздывает.
Стоматолог кивнул и внимательно прочитал текст на карточке.
-- Внешне все в норме... Хотя насчет левой нижней семерочки надо
посмотреть. Сделаем рентген и решим. Кто двадцать восьмого в смене?
Сестра заглянула в график.
-- Лаура Абрамовна.
-- Прекрасно. Значит, сначала на рентген, а потом ко мне. Отметьте.
-- Хорошо...
Антончик разложил карточки на стойке регистратуры и остро отточенным
карандашом нанес на левые верхние углы цифры от двойки до восьмерки. Еще раз
просмотрел все карточки и сосредоточенно кивнул.
-- Резекции Верескову и Лепешкиной будем делать во второй половине дня.
У Лепешкиной случай тяжелый, так что поставим ее последней.
-- Вересков хотел с утра, -- медсестра покачала головой, -- вторая
половина дня у него занята.
-- Чем, хотел бы я знать? -- с некоторой язвительностью произнес
Антончик.
-- Насколько мне известно, на двадцать восьмое у него назначена
презентация книги...
-- Ах да! -- Хирург хлопнул себя ладонью по лбу.-- "Второе дно Ганга".
Так, кажется, называется...
-- Именно так, -- подтвердила медсестра.
-- Продолжение его эпических опусов "Белый какаду" и "Черный краковяк"?
-- Вроде бы.
-- Ясно. Ни дня без строчки. Но тогда давайте мы его перенесем на
двадцать девятое. Негоже современному классику жанра сидеть на презентации с
повязкой на верхней губе и не иметь возможности сказать о себе любимом ни
единого слова.
Сестра сделала запись в журнал. -- Я ему сообщу.
-- У Лепешкиной, надеюсь, двадцать восьмое свободно? -- ворчливо
спросил стоматолог.
-- Она ничего не говорила, -- осторожно ответила Медсестра.
-- Насколько мне известно, она тоже что-то пишет?
-- И не без успеха. Романы "Щечки", "Ушки" и "Глазки".
-- Да-с, ну и названия. Если логически продолжать анатомическую тему,
то через непродолжительное время мы увидим "Анусики" или "Уретрочки".
Сестра прыснула.
-- Надеюсь, Сергей Леонидович, что до этого не дойдет.
-- Как знать, как знать...-- Антончик облокотился на деревянную стойку.
-- Я тут недавно просмотрел названьица романов и повестей на книжном
развале. Оторопь берет. Сплошные Глухие, Немые, Звезданутые и Замоченные.
Это из героев. Соответствуют и описательные образы, выносимые в названия --
"Глухой против Князя Тьмы", "Звезданутый мочит всех", "Проститут на службе у
мафии", "Три судьбы трех педерастов", "Бухало-во и гасилово"... Так что,
Танечка, все еще впереди.
-- Лично я предпочитаю романы о любви, а эту гадость в руки не беру.
-- И правильно делаете. Что до меня, я сейчас вчитался в_ Платона.
Интереснейшие вещи, должен вам сказать... -- стоматолог спохватился и
посмотрел на висящие над стеллажами с документами электронные часы. --
Заболтался я с вами. У меня ж пациент в кресле...
Антончик вышел из регистратуры, поздоровался с пробегавшим мимо
одышливым заведующим поликлиникой, заглянул на минуту к техникам, терзающим
бормашинами чей-то съемный протез, и сделал остановку у стоявшего в конце
коридора общего телефона.
Оглянулся, набрал номер и небрежно привалился к стене.
-- Алло... Сан Саныч? Здравствуй, дорогой... Ничего, потихоньку...
Только рыбалочку мы с тобой перенесем... Ага, занят... И двадцать восьмого и
двадцать девятого. Как штык, прям с половины десятого эти два дня... Давай
тридцатого. С утра, часиков в семь... Что говоришь? Наживка новая?..
Интересно... И когда?.. Сегодня?.. Ну, давай сегодня. Я в половине шестого
освобожусь, ехать мне минут двадцать, если без пробок... На шесть ровно?..
Лады... До встречи.
Антончик дал отбой, мгновенно перенабрал номер из случайных цифр и, не
дожидаясь соединения, положил трубку на рычаги. Вытер немного вспотевшую
ладонь о халат и неспешно направился к своему кабинету.
На этот раз Рокотов соскучиться не успел.
Спустя четверть часа, как он занял позицию возле амбразуры, появился
потенциальный клиент. Настороженный мускулистый парень с серьгой в ухе,
прилизанными черными волосами и с чешским пистолетом-пулеметом "скорпион" в
правой руке. Физиономия у парня была ухоженной, с явными признаками недавно
наложенного тонального крема.
Влад улыбнулся, вспомнив подходящий стишок:
"Если дяденька-крепыш мажет рот помадой, мальчик, берегись его, Это
страшный дядя..."
Террорист прошел по коридору, заглянул в обеденный зал и вернулся к
началу коридора.
"Интересно, а много среди них гомиков? -- подумал биолог. -- И как они
с другими уживаются?... Не отвлекайся. Ты не для того здесь, чтобы проводить
исследования сексуальных пристрастий у террористов... Стоит далековато. Но
это пока. Рано или поздно он пройдет совсем рядом..."
Рокотов передвинулся чуть ближе к прорези в стене и взял в руку
горелку.
Крепыш обошел зал по часовой стрелке и заглянул за составленные в
дальнем углу скамейки, держа "скорпион" стволом вверх. И, естественно,
никого не обнаружил.
Справа из глубины тоннеля раздался топот.
-- Стасис, -- позвал кто-то невидимый, -- тебя Тамаз зовет.
-- Иду, -- парень повесил пистолет-пулемет на плечо.
Владислав пододвинулся еще ближе и на мгновение прижался щекой к краю
амбразуры. Тот, кто позвал обследовавшего зал террориста, стоял метрах в
двадцати от узкого участка коридора.
"Нормально... Сделать ничего не успеет..."
Когда Стасис очутился точно напротив проема, Рокотов резким движением
выбросил вперед руку, перехватил литовца сзади за шею и притянул к
амбразуре.
Террориста бросило вбок, и он оказался прижатым правой стороной тела к
стене.
Его товарищ невнятно вскрикнул.
Влад сдвинул ладонь на десять сантиметров вперед и зацепил пальцами
Стасиса под нижнюю челюсть. Теперь на две-три секунды литовец был полностью
в его власти --; правая рука блокирована, сознание затуманено ударом головы
о стену, гортань сжата многократно отработанной хваткой.
Осталось привести в действие следующие части плана.
-- Улыбайтесь, Вас снимают -- громко пропел Рокотов, стараясь повторить
мелодию из популярной американской телепередачи.
Получилось что-то похожее на "Гоп-стоп, мы подошли из-за угла...". С
музыкальным слухом у Влада всегда были проблемы.
Зато их не было, когда речь шла о нанесении разнообразных телесных
повреждений.
Биолог с силой воткнул сопло горелки в ухо стонущего террориста и нажал
на кнопку подачи газа.
Подземелье огласил истошный вопль.
Десятисантиметровый язык белого пламени 'мгновенно выжег себе дорогу
сквозь барабанную перепонку и ушной канал к мозговой жидкости. От
температуры в тысячу двести градусов несколько десятков миллилитров плазмы и
крови вскипели, из носа у Стасиса хлынул алый поток, глаза вылезли из орбит,
тело отозвалось страшной судорогой.
Рокотов разжал пальцы и втянул руку внутрь.
Не перестающий орать на высокой ноте литовец съехал вниз по стене и
забился на полу, прижимая обе руки к дымящемуся уху.
Влад отскочил от амбразуры, перепрыгнул через трубы и взобрался по
вбитым в бетон железным ступеням на этаж выше. Там он втиснулся в промежуток
между толстенными кабелями и стеной, заткнув щель входа идеально подходящим
по цвету и свернутым в трубку плащом.
Теперь биолог мог контролировать и основной, и боковой тоннели,
оставаясь при этом совершенно невидимым.
ПЕСНИ О РОДИНКЕ
У каждого человека свои привычки. У кого-то их больше, у кого-то
меньше. Но особенные признаки, выделяющие отдельного индивида из общей
массы, присутствуют в обязательном порядке.
Привычки бывают разными.
Один до глубокой старости ковыряет мизинцем левой руки в носу, другой
загибает страницы книги вместо того, чтобы пользоваться закладками, третий
носит исключительно черную модельную обувь и не покупает никакой иной,
четвертый причесывается пятерней, хотя и носит с собой расческу, пятый пьет
чай только из блюдечка, шумно хлюпая и выпучивая глаза, словно
дореволюционный сибирский купец, шестой стреляет выбранной мишени в голову и
никуда иначе, седьмой предпочитает запивать водку кефиром...
И так до бесконечности.
Федор Позняк выделялся в террористической группе тем, что всегда носил
тонкие кожаные перчатки с дырочками на тыльной стороне ладони.
Для вентиляции. В перчатках он ел, спал, дежурил, разбирал и собирал
оружие, играл в настольный теннис и карты, тренькал на гитаре, снимая их
только по одной причине -- чтобы помыть руки. Вопросов насчет перчаток ему
никто не задавал, а если б даже и задали, Федор только б улыбнулся и ничего
бы все равно не ответил.
Перчатки были его данью любимому киногерою.
Посмотрев в ранней юности американский боевик "Кобра", Позняк раз и
навсегда решил стать таким же крутым, как полицейский лейтенант Марион
Кобретти в исполнении Сильвестра Сталлоне. Минский подросток записался в
секцию бокса, принялся изнурять себя гантелями и гирей, нацепил на нос
темные очки, купил сразу три пары черных перчаток и не выпускал изо рта
изжеванную спичку, достигнув больших успехов в перекатывании ее из одного
уголка губ в другой. Пожалуй, манипуляциям со спичкой мог бы позавидовать
сам Кобретти. Или Сталлоне, если когда-нибудь встретил бы Федора на улицах
Минска. Но Сильвестр по столице Беларуси не расхаживал, предпочитая
загнивающий Запад с его виллами, лимузинами и загорелыми красотками.
В остальном дела шли ни шатко ни валко.
Мускулы никак не нарастали, сколько Позняк ни таскал железа и ни
дубасил по боксерской груше. Возможно, по причине скудного питания, а
возможно, потому, что у Федора была такая структура тела. Он как был
довольно субтильным юношей с вытянутым книзу и потому печальным лицом, так и
оставался. Силенок немного прибавилось, однако не настолько, чтобы Федор мог
с легкостью расшвырять пару-тройку бритоголовых качков. К тому же темные
очки постоянно сползали с тонкой переносицы, отчего со стороны Позняк
казался рассеянным студентом-неумехой. Максимум, чего он достигал своими
ужимками и нахмуренными тонкими бровями, так это недоуменной жалости со
стороны окружающих.
В милицию его не взяли, посоветовав для начала отслужить в армии, а
потом уже приносить свои документы.
Армии Федор боялся.
Наслушавшись безумных рассказов своего вернувшегося из
военно-строительных частей кузена, Позняк свято уверовал в то, что основной
задачей офицеров, сержантов и старослужащих является изощренное
издевательство над молодыми солдатами. Вплоть до насильственных действий
гомосексуального характера. Из рассказов двоюродного братца выходило, что
доживший до конца службы и не ставший инвалидом солдат -- редкость,
достойная занесения в Красную книгу. О том, как ему самому удалось перенести
описываемый кошмар, кузен тактично умалчивал.
Когда до призывного возраста остался месяц, Федор спохватился, насел на
обожавших его родителей, и те купили ему "белый билет". Знакомый врач за
скромную сумму в пятьсот долларов обнаружил у Позняка хроническую почечную
недостаточность и легкое психическое отклонение, заодно навсегда закрыв
юноше дорогу в органы внутренних дел. К слову сказать, в отношении
психиатрии доктор ничуть не покривил душой, -- у Федора действительно
медленно, но верно развивался синдром умственной отсталости.
В двадцать два года, с трудом одолев техникум, Позняк очутился на
распутье.
Без освоенной по-настоящему профессии, с более чем средним дипломом,
без жизненного опыта, перегруженный действительными и мнимыми комплексами,
худосочный малец был никому не нужен. Родители уже вышли на пенсию и
материально помочь своему недалекому отпрыску не могли.
Болтающегося без дела Федора быстро подобрал вербовщик одной из
националистических организаций, которые в Беларуси конца двадцатого века
росли как грибы после дождя. Позняку положили маленький, чтоб не сдох с
голоду, оклад и рекрутировали в качестве рабочей лошадки на митинги и
собрания.
На первой же демонстрации, посвященной, естественно, борьбе с
"сатрапом" и "гнусным тираном" Лукашенко, Федор проявил себя с самой лучшей
стороны. Он метко швырнул камень в голову патрульного милиционера, перебил
обрезком арматуры ногу случайному прохожему, которого потом объявили жертвой
"ментовского беспредела", расколотил десяток окон в расположенных рядом с
местом проведения митинга домах, толкнул зазевавшегося демонстранта под
колеса едва успевшего затормозить бело-синего "уазика" и беспрепятственно
скрылся от преследовавших его омоновцев.
Позняка заметили и стали поручать ему чуть более ответственные
мероприятия, чем просто хождение с плакатами и выкрикивание лозунгов.
Когда начался набор в боевую ячейку, кандидатура активиста Федора
прошла без возражений. "Преданный боец", "настоящий патриот", "идейный
противник режима" и прочая, и прочая. Рекомендован он был единогласно.
Правда, отдавшие за него свои голоса националисты не знали, какая роль
уготована их молодому товарищу. Им, по обыкновению, ничего не сказали.
Просто один из руководителей "Хартии-98" попросил выделить для "очень
ответственного поручения" несколько проверенных товарищей.
Что и было сделано.
Коллектив подобрался соответствующий: мало что понимающий в военном
деле, зато искренне верящий в торжество примитивной националистической идеи.
Причем белорусы верили в свою, украинцы -- в свою, чеченцы выступали за
создание малопонятного даже им самим шариатского государства, прибалты и
поляки зарабатывали деньги, приглядывая за "ненадежными" с точки зрения
своих нанимателей славянами и кавказцами. Но все они сходились в одном --
Президент Беларуси должен уйти.
Батька мешал многим. Одним -- разворовывать республику, другим -- своей
поддержкой "имперской" России, третьим просто потому, что лицом не вышел.
Успешные в жизни и уверенные в себе люди в террористы не идут.
У каждого террориста, если копнуть поглубже, есть свой комплекс.
Физической слабости, страха перед житейскими трудностями, боязни женщин,
интеллектуальной несостоятельности.
По-другому не бывает.
Террорист -- это индивид, реализующий себя через насилие над другими,