Страница:
Не испросив у настурций
Права на лучший удел.
Не поклонившись сосне,
С ней он безумствовал ране,
Терпкую влагу в стакане
С нею делил по весне.
У одиноких ракит
Он не припал на колена.
Быть же ему убиенным,
Коль на своем он стоит…
И увели палачи,
Серые, мрачные вязы.
Где ты, мой зеленоглазый? —
Слышалось долго в ночи.
И это все, мои соотечественники.
1987
7. Сокровенное
Примечание к вступлению.
Часть I
Книжка первая. Школьные годы.
26 декабря.Я люблю Россию до боли сердечной и даже не могу помыслить себя где-либо, кроме России. Салтыков-Щедрин.
27 декабря.Писать нечего, разве что немного о книге Сенкевича «Крестоносцы». С исторической точки зрения книга неплохая, многое оживлено, но Сенкевич преувеличивает значение отдельных рыцарей в сражениях. Но, наверное, иначе было бы скучно. А о двух русских полках под Грюнвальдом совсем мало. Получается – о рыцарях много, а о полках, которые что-то значили, мало. Странно.
28 декабря.Конец четверти, а я все читаю. После уроков пошли к Жорке Разгильдееву и порылись в кладовке, нашли книгу Ингерсолла «Совершенно секретно». Писатель принимает слишком много на американскую армию, а роль трудового народа до него не дошла. Но армия США, как и всякая другая армия государств ООН, состоит из простых людей, которые хотят мира. Ингерсолл сам без этих людей не может существовать.
31 декабря.Пропускаю два дня, писать нечего. Смотрел «Мексиканскую девушку». Фильм не закончен.
«Детство – отрочество – юность» Льва Толстого. Николай похож на меня, т. е. я на него, потому что он жил до меня. Потом Белицкий «Бацилла NO-78», однообразно.
Завтра в школу, уже вечер, а уроки не сделаны за все каникулы.
18 января.«Каменный пояс» Федорова. Начало захватывающее, а затем монотонность. Если бы дотянул до революции, я бы уснул, а так дочитал силком.
24 января.Учитель по географии рассказывает тошно, а на русском присутствовал директор. Русачка вызвала лучших, я попал в их число, директор остался доволен. На другой день Валентина вызывает других, все отвечают плохо. Валентина раскричалась – дескать, сколько не учи, не знают, и все.
28 января.«Алые погоны», Изюмский. Красиво кому-то подражает – читал, уже читал.
29 января.В Доме офицеров занимаемся акробатикой, прямо на сцене. Научился делать стойки и немного хожу на руках.
Написал для себя, а может покажу В. К., рассказ в шутливом тоне «Русская зима».
30 января.На акробатике лучше всех получается у Леньки Анастасьева, тренер зовет его «Ленчик». Дело в том, что Ленька не боится делать сальто.
3 февраля.Прочитал залпом «Евгения Онегина». Слаб по химии, запустил, и не люблю. Влюблен в историю и литературу, нравится геометрия.
«Это было под Ровно».
Учитель по физике не пользуется авторитетом у нас. А русский – если бы я знал в совершенстве русский, сейчас же бы сел писать книгу – так хочется рассказать о себе и о других.
10 февраля.Читаю Катаева «За власть Советов». Правдиво пишет про подростков.
Писали сочинение «В человеке все должно быть прекрасно». Лишь бы сдать написал – не станешь же свое писать, чтобы читал учитель, к которому равнодушен. До того заученно ведет урок. И все вроде бы не замечают этого.
19 февраля.В книге «Солдаты» Алексеева песня: «Ты теперь далеко-далеко, между нами снега и снега. До тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага». Жаль, не знаю, кто автор. «Из плена лет» Бахметьева – настоящий инженер человеческих душ.
25 февраля.Перечитал снова «Из плена лет» и читал «Это было в Ленинграде» А. Чуковского. Прочитал А. Меч «Маленькая география России», Издание 1914 года, любопытная вещь, но какая сквозит отсталость.
26 февраля.Читаю «Петра I». Петр гигант, дух захватывает. Читаю Стендаля «Красное и черное».
Топограф В. М. Питухин: «После хлеба образование является первой необходимостью человека».
6 марта.Умер Сталин. Шел классный час. Неожиданно кто-то позвал Валентину Васильевну, она заплакала. Мы встали. Рыдания. Райка Гридина плакала навзрыд. Серега Грезин стоял и улыбался. Валентина сказала: «Теперь надо хорошо учиться». Нас отпустили, в подтверждение нашей скорби на улице выл ветер и валил снег. Народ у почты стоял, слушал диктора.
7 марта.Сталина нет. Мама сказала – свято место не будет пусто.
25 марта.Забросил дневник. Маленков – председатель Совета министров, Ворошилов – председатель Президиума Верховного Совета.
Прочитал Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», смеялся. Читал «Георгия Седова» и чуть не плакал. Питухин на память чьи-то стихи повторял: «И если смерть застигнет у снегов, лишь одного просил бы у судьбы я – так умереть, как умирал Седов». Мама сказала, что без вашего Седова в Туруханске умирали штабелями, и замолчала. Под Турухунском она жила с отцом в ссылке. Это было давно.
2 апреля.«В жизни человека бывает период времени, от которого зависит мораль, судьба его, когда совершается перелом его нравственного развития. Говорят, что этот перелом наступает только в юности. Это неправда: для многих он наступает в самом розовом детстве». Помяловский. 4 апреля. Мой лучший летний друг, в часы, минуты праздные я лишь к тебе иду, для этого предлоги разные. К саду.
13 апреля.«Тартарен из Тараскона» Додэ. Читал и смеялся. Читаю «Что делать?» Чернышевского. Замечательнейшая книга.
18 апреля.Смотрел «Живой труп», жалко Протасова. Край родной величаво цветет, люд советский от счастья поет, славя партию, знамя свое, славя партию, что нас ведет по пути к коммунизму, вперед. Сочинял три дня.
21 мая.Экзамены. Первым был русский письменный, я его легко выдержал, а 25 мая будет устный, абсолютно ничего не знаю, учить лень. Успокаиваю себя тем: как остальные будут сдавать, если я не сдам?
26 мая.Сдал, черт возьми. Знал 12 билетов из 35. Попался тринадцатый, ответил на три, но Валентина поставила мне четверку – не знаю, за что. Скоро сдаем Конституцию СССР, это сдам.
15 июня.Алгебра, история, Конституция – пять, остальные – четверки. Учитель по русскому думает обо мне одно, а я думаю о себе другое.
24 июня.Читаю «На Востоке», Павленко; по вечерам поливаю огород и иду в сад играть в волейбол. Теперь взрослые сами зовут меня в команду, просить не надо.
25 июля.Письмо от Лили. Любимая – Лиля. «Разлука – удел всего человечества» (Баллантейн, «Коралловый остров»). «Почему революция свершилась именно у нас, в России?» Лиля не поняла, зачем я спросил ее об этом, а я спросил, чтобы понравиться ей, а вопрос придумал силком.
26 июля.Рассказы Гоголя и биографию Пушкина дореволюционного издания. Пушкин был небольшого роста, двигался быстро.
Разоблачили одну сволочь – Берия. Я шел по городу – все портреты на месте, а Берия стоит внизу, снятый. В нашем правительстве прятался враг, вредивший нам многие годы.
27 июля.На Зее наводнение. Затопило Сплавную и поселок. В Суражевке катались на лодке прямо по улице. С Володькой Лексиным работал в стройконторе, но нас обманули и всех денег не дали. Кому пожаловаться, не знаем.
1 августа.С Валей Кузнецовой (она пришла с Лоркой Карповой) ходили купаться, вода сильно спала. Под водой я нечаянно задел Валю и вынырнул, она засмеялась, мы снова стали нырять и ловить друг друга под водой.
10 октября.А в наше время стыдно быть разочарованным и кислым, прожив шестнадцать лет, не полюбить и не узнать сей жизни смысла. А в нашей жизни смысл борьба. Куда не кинешь взор – повсюду противоречий жизнь полна и, кажется, планеты мало люду. Сочинил враз.
15 октября.Я хотел повторить Вам слова «как посмотришь – рублем подаришь»… Как посмотрите Вы на меня, так огнем полыхаешь, горишь. В. К.
5 ноября.Постоянна только смена, нерушима только смерть. Сердце каждым своим ударом наносит нам непоправимую рану, и жизнь была бы вечным кровотечением, если бы не существовало поэзии. Она дарует время, недоступное ржавчине. Из Гейне.
16 декабря.Мысль организовать литературный кружок. чтобы обстановка была деловая и люди – тоже. Как во времена Лермонтова. И чтобы музыка была – надо мною тихий голос пел…
19 февраля.Всю ночь в лазарете покойник лежал, в руках восковую свечу он держал. К ногам привязали ему колосник, и труп в простыню обернули. Пришел пароходный священник старик, и слезы у многих сверкнули. Напрасно старушка ждет сына домой… – мама опять этой песней вспоминает Вадима, погибшего в Порт-Артуре.
5 апреля.Мертвые души «проходим» – а среди нас, среди нас жил повзрослевший Володя, с прищуром красивых глаз. Ходил он к брату Вадиму, потом ушел на войну. Ни брата и ни Володи. И что к чему не пойму…
Показал Валентине. Она сказала: «Ты пессимист, и я отказываюсь читать такие стихи».
7 июня.От Лили перестали приходить письма, лишь стихи Баратынского послала. Я читаю стихи, но жду письма. Лиля, наверно, забыла меня.
Август.Нас отправили в Гащенку на картошку. Валя поехала тоже, но поехала Инка, и я целовался с ней. Но кто-то сказал об Инке плохое, и я бросил ее. Когда ехали из Гащенки, Костя Базанов положил голову на колени Инке, грузовик трясло, Инка держала голову Кости. Меня это мало трогало, потому что Валя была грустная. Дома я уговорил Валю идти в поход (деньги мы заработали в колхозе). В горкоме Балецкий собрал нас и говорит: те, кто ездил в Гащенку, пойдут в поход, а те… Я попросил Балецкого, чтобы с нами пошел Юра Вернигора. Балецкий поморщился, но разрешил (наверное потому, что отец у Юры секретарь райкома). И мы отправились.
8 первую ночь в лесу девчонки положили меня посередке как границу между ребятами и девчонками. Теснота, меня прижали к Вале, и я всю ночь не спал. Потом палатку стали натягивать ниже и стало просторнее.
А в Гащенке мы подрались с солдатами, мне досталось в живот. Витя Токарев бегал на кухню за поварешкой. Поварешка медная и тяжелая, а Витя здоровый, и солдаты от этой поварешки бежали. Она блестела.
Все август.Сила, помогающая мне. Я чувствую, кто-то рядом со мной, сильный и добрый.
Прошли Беловежье в сосновом бору, я старался быть рядом с Валей, но это плохо удавалось – она такая красивая, что все ребята тянутся к ней. Хутор «Коммуна», в глухой тайге жалкое подобие хутора. Все постройки (свинарники и конюшни) разрушены. А название «Коммуна» осталось.
Кухтерин Луг. Искали молоко, затем напились колодезной воды и пошли в библиотеку. Изба, четыре голых стены, грязь. Книг две стопы. Вечером встреча по волейболу с леспромхозовскими, играть не умеют, площадка запущена. Клуб. «Человек с ружьем». Плюют семечки под ноги, на пол, матерятся прямо при девчатах. Духота в зале.
Переправились в Чертово Улово. Филипп Васильевич сказал: не вздумайте с девчонками вплавь на ту сторону Зеи. Но Юрка и я взяли Валю и одолели течение.
По заданию Фили воровали бревна, чтобы сделать плоты. Не понял, зачем воровать – и ночью. Но Филя сказал: леспромхоз не даст нам хороших бревен, а нам плыть в низовья долго. И было интересно, при луне. Девчонки кормили нас хлебом. Пасинов, любимчик Фили, выпендривался.
Плоты, палатки, зеленые берега, жалкие деревни. Вечерний костер на плоту. Китаец Юра Хо. Пуля от малокалиберки выскочила из огня и ударила Юру. Он закричал: «Если дырка, то раненый». Никакой дырки не было.
Добрый Филя купил мне носки в сельмаге и вспоминал моего брата Геннадия.
15 сентября.Я переписываю для Фили дневник, помогает Валя. Оказывается, бревна воровали Филе на дом. Ловкий Филя.
16 сентября. Всех собирали в горкоме. Балецкий говорит: Метелкин ничего не делал в походе (зарядка, соревнования). Меня не было, ездил в Куйбышевку. Рассказывал Вернигора – его спросили, вместе с другими, что делали в походе, Юрка не захотел доносить и сказал, что делали то и то. Но нам было хорошо и так, вот в чем соль.
22 сентября.Читал и смотрел Юрия Крымова «Танкер „Дербент“. Под прессом будто, понравилось. Смотрел „Последний табор“, мама сказала – вранье.
25 сентября.Погоны, скрип ремней блестящих, звезды манят голову горячую. Но идут года, она все чаще, прячась от людского глаза, плачет – заново бы жить, жила б иначе. Б-й.
2 октября.Он идет по болотам и топям, под брезентом ночует в лесу. Он идет, – и полжизни не пройдено, – и о чем-то бормочет Дерсу. День за днем лишь увалы да кочки, продирается он по лесам, вспоминая жену, домик отчий. Разговор у костра по душам поздним вечером с другом по службе возвращает их к темам годов, улетевших куда-то, и дружбе старой верен быть каждый готов. Топографу Питухину – письмо.
6 ноября.Ушел как бы в далекий мир детства от меня, но нынче войны снежные и игры помню я. Я помню гору быструю и многое еще (но стану я министром и позабуду борщ)… Зима прошла суровая, за корабли опять, берусь с друзьями снова я фрегаты починять. Но унесло кораблики, и детство утекло. Ох, будто фотография под голубым стеклом.
Часто я встречаю на пути грустной жизни школьников беспечных, для которых жизнь прожить, что поле перейти…
4 декабря.Незаметно пробегут года, просвистят в былое дни и ночи, но я не забуду никогда девушку из города восточного. Буду помнить школу и каток, где мы, взявшись за руки, катались, смех и грусть. Толпа на льду. Едва ли повторится это, друг. Едва ли… Рите Логашевой.
17 декабря.Я не написал в домашнем сочинении («Я люблю свой родной город») о том, что мне нравится северо-западная окраина Свободного с кладбищем и колокольным звоном старой церкви, с ромашкой на улицах. Но я все же написал – там много поэзии. Валентина сморщила лицо: «А заводы, а управление дороги, а стадионы, – сказала она, – вот поэзия». Как гвоздем по стеклу, у Маяковского, сказал я. Валентина задохнулась, по лицу пошли красные пятна.
Вдвойне завиден прекрасный удел его: он среди них, как в родной семье: а между тем далеко и громко разносится его слава. Он окурил упоительным куревом людские очи; он чудно польстил им, сокрыв печальное в жизни, показав им прекрасного человека. Все, рукоплеща, несется за ним и мчится вслед за торжествующей его колесницей». Гоголь.
2 февраля.Мы молодые парни, как и те, что в бой ушли со школьной парты – сквозь липкую свинцовую метель, забыв девчонок, чертежи и карты. Забыв про то, что им семнадцать лет… Ах, годы их юны – как годы наши. Мы молоды, и молодости цвет нам неохота гробить в пыльном марше дорог военных, и, склонившись над водой, в муторном походе, на привале, вдруг узнать, что ты уже седой и опять шагать в чужие дали… Мы молодые парни…
8 февраля.Он выплывал на середину Амура, вставал в лодке, кричал пограничникам: «Эй, кому вы служите? За красную тряпку служите»… – этот человек мой дед по отцу. Он имел добротный дом, десяток коней, около десятка коров, на дворе полно птицы. Вдруг приходили люди, вязали коров за рога и уводили. Бабка в слезы. А дед кричал: «Что проиграл – все мое!» Но снова он брался за дело. «Образумился», – втихомолку говорили свои, и правда – в работе он красив. После мой отец закончил реальное училище в Благовещенске и вернулся домой, взялся сам хозяйствовать. Но Гражданская грянула.
18 марта.И дед по матери был состоятельным – одного молодняка было копыт восемьдесят и более десятка коров. Все поднято собственным горбом. На празднике дед катал жену на тройке по станице в расписной кошевке, его любил станичный атаман, и слава шла от прадеда – прадед был первым грамотеем в Албазине, писарем служил. Но деду не везло на сыновей – бабка рожала одних дочерей. Дед звал их: «Эй, ребята», он гонял девок на работу как парней: мама моя и тетки пилили лес, косили и молотили. На китайской стороне ставили по сто зародов, из них тридцать – отдавали китайцам. Мать нехотя рассказывает, и молчит тетя Таля, и тетя Фаня, и тетя Ляля, и тетя Соня. В прошлом году исполнилось триста лет Албазину. В «Амурской правде» дали статью, в ней упоминаются наши родственники – «кулаки и притеснители». Мама зло возмущается: «У себя в кабале были» – и только.
24 марта.Бабенька рассказывала, что великие князья наезжали в Албазин, Константина принимали хлебом-солью. В Албазине был и амурский войсковой атаман. Бабенька гордилась, что она гуранка – таково прозвище забайкальцев, и научила меня пить затуран, соленый чай.
25 марта.Деда Василия раскулачили, он с горя умер. А дед Димитрий ушел по льду в Китай. Граница не охранялась, да если бы и охранялась, это не остановило бы Димитрия. А мой отец – единственный сын Димитрия – отказался идти вместе с ним, у отца на руках были уже мои старшие брат и сестра. Вскоре родился Вадим. В 1927 году убит Войков, границы закрыли. Димитрий же требовал то рубаху, то сухарей, и стал ругать с лодки советскую власть. Однажды отца словили с поличным, нес передачу Димитрию. Помогаешь? Помогаю, отец же родной. Отца и еще двоих (мама не называет их имен) сослали в Туруханский край.
26 марта.Дед Димитрий будто сгорел от ханшина и на лодке больше никто не выплывал, хотя албазинцев ушло туда немало. Отец позвал мать в Туруханск. Мать купила коня и кибитку, посадила в нее моих братьев и сестру и вниз по Енисею гнала много суток, по ледовой дороге. Это не перескажу, а мама рассказывала (как выли волки за кибиткой) – соседи слушают, онемев.
В Туруханске отец заболел туберкулезом, мама писала в Москву. Разрешили вернуться в Возжаевку (Куйбышевка). Отец пытается работать бухгалтером и лечится. Виноградов, легочник в Свободном, обещает десять лет жизни, но в тридцать седьмом Виноградова арестовали – враг народа. Мне одиннадцать месяцев, я искусственник, Гене 14, Гере 13, Вадиму 12 лет. Отца нет.
27 марта.Албазинские фамилии Тонких, Самсоновы, Сенотрусовы, Птицыны, Косых, Черных. У деда в амбарах хранилось зерно. За стенкой склад магазина, хозяева – китайцы. Мать и сестры прорезали дыру в стене и крючком выкатывали грецкие орехи, в подол и на берег Амура.
3 апреля.Мама считает, что жили «на дурничку» – можно было выучить, если не всех, то половину маминых сестер; но из девяти только тетя Таля и тетя Ляля работают учительницами в младших классах. Но маму уважают важные заказчицы – за ум. Мама бегло читает и красиво пишет. Но иногда упрется и защищает ерунду до крика. В юности мама пела на клиросе станичной церкви, голос сохранился, я люблю казачьи песни, которые помнит мама.
10 апреля.Поют мама и подруги ее так. Свернут, ругнувшись, шитье, очистят большой кухонный стол, тетя Пана и Наталья Павловна, тоже албазинская, купят чекушку, наготовят закуски будто на сто гостей. Выпьют по полрюмки – тут я жду. Сначала будет песня «Туманятся воды», потом «Вот вспыхнуло утро, мы Нерчинск заняли», потом «Скакал казак через долину». И – «Черная шаль». Страшно высоко ведет мама, подруги поскуливают следом: Гляжу как безумный на черную шаль и хладную душу терзает печаль… – в груди у меня екает, охота заплакать, но я держусь, потому что я единственный мужчина. Если здесь топографы, то они приносят гитару, погоны их золотые, молодые лица – и старые песни, – все в чудном хороводе кружится. Утром неохота идти в школу, в школе нудная Валентина обрыдла мне.
12 апреля.Рита Логашева, я привязываюсь к тебе и начинаю потихоньку бояться: ты уедешь во Владивосток, а я останусь один в школе и в городе.
15 апреля.Дед Василий запретил дочерям ходить на всякие собрания. Но мама и сестры однажды в избе рисовали плакат против бога и ночью пронесли его по Албазину. Мама, ты в бога не веришь или веришь? Верю. А зачем плакат носила? Чтобы не заклевали подруги.
Погода с вихрем, – зовет бабенька мою маму. Отец в десять лет усадил ее на Фанзу, молодую кобылицу, без седла. Фанза понесла, мама усидела. Все делала бегом, на высокое крыльцо никогда спокойно не поднималась, а скоком. Как ты, сказала она, смотрю, все скоком.
22 апреля.Час от часу не легче. Отец уходил с дедом Димитрием в Монголию, потом сделал самострел и бежал домой, уговорив деда. Вчера рассказала мать. Дед Василий выдал мать за моего отца против ее желания, но мама скоро полюбила отца – он был работник лихой и пел с мамой ее песни.
В тридцать восьмом зимой отца пришли взять, а у отца шла горлом кровь. Арестовывать приходил албазинский, мама не хочет назвать его фамилию, он работает в органах и сейчас, в Благовещенске.
27июля.Прощание до пяти утра с Ритой, я исцеловал ее. На перроне мы стояли как чужие. Вечером я пошел к Ксении Семеновне и на Сталинской меня схватили спазмы, я шел и ревел как мальчишка, и Ритина мама заплакала. Ксения Семеновна уложила меня в постель, я уснул, провалившись в сон.
29 июля.С Ларисой, старшей сестрой Риты, поедем в Бардагон вожатыми. Балецкий по старой памяти смилостивился, и мы поедем. У меня нет полуботинок, но топограф в экспедиции, я возьму его ботинки, хотя они жмут ногу.
Права на лучший удел.
Не поклонившись сосне,
С ней он безумствовал ране,
Терпкую влагу в стакане
С нею делил по весне.
У одиноких ракит
Он не припал на колена.
Быть же ему убиенным,
Коль на своем он стоит…
И увели палачи,
Серые, мрачные вязы.
Где ты, мой зеленоглазый? —
Слышалось долго в ночи.
И это все, мои соотечественники.
1987
7. Сокровенное
Дневник – традиционный жанр российской словесности. Жанр вполне самостоятельный и, надо сказать, коварный. В дневниковых записях не спрячешься, не заслонишься героем. Дневник, как жанр, требует безусловной и полной откровенности, записные книжки великих людей иногда поражают то мещанским самодовольством и пошлостью, то излишней, в расчете на потомков, экзальтацией.
Перед нами сегодня дневниковые записи Бориса Черных. Нет нужды представлять это имя читателю. Почему мы решили напечатать эти скупые, очень личные записи о давно миновавшем времени? Время ли интересно? Нет. Человеку всегда интересен человек, интересна история души человеческой, которая, как река, начинается не с устья, а с истока, с падюшки, с мари, с ручейка где-то в Богом забытой души. Как и река, душа растет, набирает снеговую воду, кружит, петляет, ошибается, рвется сквозь буреломы, перекаты, стремясь к большой божьей всечеловечности. Человек – сумма своего прошлого. Черных не прячется, не пытается как-то приукрасить, отретушировать себя тогдашнего.
В том, давно исчезнувшем юноше, который учился в Иркутском университете, уже просматривается непростая, ломаная судьба российского интеллигента, и юноша этот еще не знает, что придется ему пережить и допросы в КГБ, и Лефортовскую тюрьму, и Пермский лагерь для политзаключенных.
На праведниках, на неуступчивых резонерах, готовых идти в тюрьму, только бы жить не по лжи, от веку стоит Россия.
Тем и ценны эти строки – в них видно сокровенное начало поисков правды. Божественное течение этой великой реки помогает перемочь все.
Так пусть дневники Бориса Черныха и его судьба станут назиданием и примером нынешнему поколению русских мальчиков, готовых в очередной раз перекроить карту звездного неба.
В. Илюшин
Перед нами сегодня дневниковые записи Бориса Черных. Нет нужды представлять это имя читателю. Почему мы решили напечатать эти скупые, очень личные записи о давно миновавшем времени? Время ли интересно? Нет. Человеку всегда интересен человек, интересна история души человеческой, которая, как река, начинается не с устья, а с истока, с падюшки, с мари, с ручейка где-то в Богом забытой души. Как и река, душа растет, набирает снеговую воду, кружит, петляет, ошибается, рвется сквозь буреломы, перекаты, стремясь к большой божьей всечеловечности. Человек – сумма своего прошлого. Черных не прячется, не пытается как-то приукрасить, отретушировать себя тогдашнего.
В том, давно исчезнувшем юноше, который учился в Иркутском университете, уже просматривается непростая, ломаная судьба российского интеллигента, и юноша этот еще не знает, что придется ему пережить и допросы в КГБ, и Лефортовскую тюрьму, и Пермский лагерь для политзаключенных.
На праведниках, на неуступчивых резонерах, готовых идти в тюрьму, только бы жить не по лжи, от веку стоит Россия.
Тем и ценны эти строки – в них видно сокровенное начало поисков правды. Божественное течение этой великой реки помогает перемочь все.
Так пусть дневники Бориса Черныха и его судьба станут назиданием и примером нынешнему поколению русских мальчиков, готовых в очередной раз перекроить карту звездного неба.
В. Илюшин
Примечание к вступлению.
Строки этого вступления принадлежат Владимиру Илюшину, талантливому прозаику, безвременно, в 40 лет, ушедшему из жизни. Он написал их совсем молодым, упреждая короткую публикацию моих записок в Хабаровске.
Теперь надо объяснить, почему между юношескими записями и поздними, конца 70-х – начала 80-х годов, такой временной провал. А потому. Исподволь готовил я себя к поражению и разнес то, что считал необходимым утаить, по домам друзей. Записные книжки 1952—1982 годов я отдал моей сестре милосердия Юлии Пушкиной с наказом: когда катастрофа грянет – молча, без телефонных звонков, отнести Дмитрию Гавриловичу Сергееву, и да хранятся они сколько Богом будет отпущено. Юлия Валерьевна выполнила мою просьбу. Уйма толстых тетрадей перекочевала в домашний архив писателя-фронтовика. Но в 1985 году в городском дворце спорта, при стечении пяти тысяч публики, начальник Иркутского областного Комитета госбезопасности С. С. Лапин объявил громогласно, что зэк имярек при попытке к бегству застрелен охраной 36-й политзоны на реке Чусовой. Ложная весть мгновенно стала достоянием полумиллионного города. И тут что-то надломилось в Дмитрии Сергееве. Он замкнулся, затаился.
Когда, уступая давлению Запада, М. С Горбачев освободил политических, я вернулся домой, на Ангару, и скоро пришел к Дмитрию Гавриловичу забрать мои тетради. Не глядя старому товарищу в глаза, Сергеев подавленно молвил: «У меня нет твоих записок, Боря. Мне никто их не давал». Я удалился в тягостном состоянии.
Тайна пропажи записок остается тайной до сего дня. Д. Г. Сергеев умер, я успел навестить его, обнял на прощанье…
Эти отрывочные строки и страницы собраны из разных источников. Не ведаю, разумно ли мое решение: в Избранном опубликовать сокровенное. Но публикую.
Б. Ч .,2006
Теперь надо объяснить, почему между юношескими записями и поздними, конца 70-х – начала 80-х годов, такой временной провал. А потому. Исподволь готовил я себя к поражению и разнес то, что считал необходимым утаить, по домам друзей. Записные книжки 1952—1982 годов я отдал моей сестре милосердия Юлии Пушкиной с наказом: когда катастрофа грянет – молча, без телефонных звонков, отнести Дмитрию Гавриловичу Сергееву, и да хранятся они сколько Богом будет отпущено. Юлия Валерьевна выполнила мою просьбу. Уйма толстых тетрадей перекочевала в домашний архив писателя-фронтовика. Но в 1985 году в городском дворце спорта, при стечении пяти тысяч публики, начальник Иркутского областного Комитета госбезопасности С. С. Лапин объявил громогласно, что зэк имярек при попытке к бегству застрелен охраной 36-й политзоны на реке Чусовой. Ложная весть мгновенно стала достоянием полумиллионного города. И тут что-то надломилось в Дмитрии Сергееве. Он замкнулся, затаился.
Когда, уступая давлению Запада, М. С Горбачев освободил политических, я вернулся домой, на Ангару, и скоро пришел к Дмитрию Гавриловичу забрать мои тетради. Не глядя старому товарищу в глаза, Сергеев подавленно молвил: «У меня нет твоих записок, Боря. Мне никто их не давал». Я удалился в тягостном состоянии.
Тайна пропажи записок остается тайной до сего дня. Д. Г. Сергеев умер, я успел навестить его, обнял на прощанье…
Эти отрывочные строки и страницы собраны из разных источников. Не ведаю, разумно ли мое решение: в Избранном опубликовать сокровенное. Но публикую.
Б. Ч .,2006
Часть I
Книжка первая. Школьные годы.
1952 год, декабрь.
25 декабря.Решил писать дневник. Пустословить не хочу, буду записывать – как я думаю – полезное для себя. Например, делать выводы из прочитанных книг.26 декабря.Я люблю Россию до боли сердечной и даже не могу помыслить себя где-либо, кроме России. Салтыков-Щедрин.
27 декабря.Писать нечего, разве что немного о книге Сенкевича «Крестоносцы». С исторической точки зрения книга неплохая, многое оживлено, но Сенкевич преувеличивает значение отдельных рыцарей в сражениях. Но, наверное, иначе было бы скучно. А о двух русских полках под Грюнвальдом совсем мало. Получается – о рыцарях много, а о полках, которые что-то значили, мало. Странно.
28 декабря.Конец четверти, а я все читаю. После уроков пошли к Жорке Разгильдееву и порылись в кладовке, нашли книгу Ингерсолла «Совершенно секретно». Писатель принимает слишком много на американскую армию, а роль трудового народа до него не дошла. Но армия США, как и всякая другая армия государств ООН, состоит из простых людей, которые хотят мира. Ингерсолл сам без этих людей не может существовать.
31 декабря.Пропускаю два дня, писать нечего. Смотрел «Мексиканскую девушку». Фильм не закончен.
1953 год
11 января.Пробежали зимние каникулы. Играл в шахматы со своим учителем Николаем Поваляевым и стал обыгрывать.«Детство – отрочество – юность» Льва Толстого. Николай похож на меня, т. е. я на него, потому что он жил до меня. Потом Белицкий «Бацилла NO-78», однообразно.
Завтра в школу, уже вечер, а уроки не сделаны за все каникулы.
18 января.«Каменный пояс» Федорова. Начало захватывающее, а затем монотонность. Если бы дотянул до революции, я бы уснул, а так дочитал силком.
24 января.Учитель по географии рассказывает тошно, а на русском присутствовал директор. Русачка вызвала лучших, я попал в их число, директор остался доволен. На другой день Валентина вызывает других, все отвечают плохо. Валентина раскричалась – дескать, сколько не учи, не знают, и все.
28 января.«Алые погоны», Изюмский. Красиво кому-то подражает – читал, уже читал.
29 января.В Доме офицеров занимаемся акробатикой, прямо на сцене. Научился делать стойки и немного хожу на руках.
Написал для себя, а может покажу В. К., рассказ в шутливом тоне «Русская зима».
30 января.На акробатике лучше всех получается у Леньки Анастасьева, тренер зовет его «Ленчик». Дело в том, что Ленька не боится делать сальто.
3 февраля.Прочитал залпом «Евгения Онегина». Слаб по химии, запустил, и не люблю. Влюблен в историю и литературу, нравится геометрия.
«Это было под Ровно».
Учитель по физике не пользуется авторитетом у нас. А русский – если бы я знал в совершенстве русский, сейчас же бы сел писать книгу – так хочется рассказать о себе и о других.
10 февраля.Читаю Катаева «За власть Советов». Правдиво пишет про подростков.
Писали сочинение «В человеке все должно быть прекрасно». Лишь бы сдать написал – не станешь же свое писать, чтобы читал учитель, к которому равнодушен. До того заученно ведет урок. И все вроде бы не замечают этого.
19 февраля.В книге «Солдаты» Алексеева песня: «Ты теперь далеко-далеко, между нами снега и снега. До тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага». Жаль, не знаю, кто автор. «Из плена лет» Бахметьева – настоящий инженер человеческих душ.
25 февраля.Перечитал снова «Из плена лет» и читал «Это было в Ленинграде» А. Чуковского. Прочитал А. Меч «Маленькая география России», Издание 1914 года, любопытная вещь, но какая сквозит отсталость.
26 февраля.Читаю «Петра I». Петр гигант, дух захватывает. Читаю Стендаля «Красное и черное».
Топограф В. М. Питухин: «После хлеба образование является первой необходимостью человека».
6 марта.Умер Сталин. Шел классный час. Неожиданно кто-то позвал Валентину Васильевну, она заплакала. Мы встали. Рыдания. Райка Гридина плакала навзрыд. Серега Грезин стоял и улыбался. Валентина сказала: «Теперь надо хорошо учиться». Нас отпустили, в подтверждение нашей скорби на улице выл ветер и валил снег. Народ у почты стоял, слушал диктора.
7 марта.Сталина нет. Мама сказала – свято место не будет пусто.
25 марта.Забросил дневник. Маленков – председатель Совета министров, Ворошилов – председатель Президиума Верховного Совета.
Прочитал Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», смеялся. Читал «Георгия Седова» и чуть не плакал. Питухин на память чьи-то стихи повторял: «И если смерть застигнет у снегов, лишь одного просил бы у судьбы я – так умереть, как умирал Седов». Мама сказала, что без вашего Седова в Туруханске умирали штабелями, и замолчала. Под Турухунском она жила с отцом в ссылке. Это было давно.
2 апреля.«В жизни человека бывает период времени, от которого зависит мораль, судьба его, когда совершается перелом его нравственного развития. Говорят, что этот перелом наступает только в юности. Это неправда: для многих он наступает в самом розовом детстве». Помяловский. 4 апреля. Мой лучший летний друг, в часы, минуты праздные я лишь к тебе иду, для этого предлоги разные. К саду.
13 апреля.«Тартарен из Тараскона» Додэ. Читал и смеялся. Читаю «Что делать?» Чернышевского. Замечательнейшая книга.
18 апреля.Смотрел «Живой труп», жалко Протасова. Край родной величаво цветет, люд советский от счастья поет, славя партию, знамя свое, славя партию, что нас ведет по пути к коммунизму, вперед. Сочинял три дня.
21 мая.Экзамены. Первым был русский письменный, я его легко выдержал, а 25 мая будет устный, абсолютно ничего не знаю, учить лень. Успокаиваю себя тем: как остальные будут сдавать, если я не сдам?
26 мая.Сдал, черт возьми. Знал 12 билетов из 35. Попался тринадцатый, ответил на три, но Валентина поставила мне четверку – не знаю, за что. Скоро сдаем Конституцию СССР, это сдам.
15 июня.Алгебра, история, Конституция – пять, остальные – четверки. Учитель по русскому думает обо мне одно, а я думаю о себе другое.
24 июня.Читаю «На Востоке», Павленко; по вечерам поливаю огород и иду в сад играть в волейбол. Теперь взрослые сами зовут меня в команду, просить не надо.
25 июля.Письмо от Лили. Любимая – Лиля. «Разлука – удел всего человечества» (Баллантейн, «Коралловый остров»). «Почему революция свершилась именно у нас, в России?» Лиля не поняла, зачем я спросил ее об этом, а я спросил, чтобы понравиться ей, а вопрос придумал силком.
26 июля.Рассказы Гоголя и биографию Пушкина дореволюционного издания. Пушкин был небольшого роста, двигался быстро.
Разоблачили одну сволочь – Берия. Я шел по городу – все портреты на месте, а Берия стоит внизу, снятый. В нашем правительстве прятался враг, вредивший нам многие годы.
27 июля.На Зее наводнение. Затопило Сплавную и поселок. В Суражевке катались на лодке прямо по улице. С Володькой Лексиным работал в стройконторе, но нас обманули и всех денег не дали. Кому пожаловаться, не знаем.
1 августа.С Валей Кузнецовой (она пришла с Лоркой Карповой) ходили купаться, вода сильно спала. Под водой я нечаянно задел Валю и вынырнул, она засмеялась, мы снова стали нырять и ловить друг друга под водой.
10 октября.А в наше время стыдно быть разочарованным и кислым, прожив шестнадцать лет, не полюбить и не узнать сей жизни смысла. А в нашей жизни смысл борьба. Куда не кинешь взор – повсюду противоречий жизнь полна и, кажется, планеты мало люду. Сочинил враз.
15 октября.Я хотел повторить Вам слова «как посмотришь – рублем подаришь»… Как посмотрите Вы на меня, так огнем полыхаешь, горишь. В. К.
5 ноября.Постоянна только смена, нерушима только смерть. Сердце каждым своим ударом наносит нам непоправимую рану, и жизнь была бы вечным кровотечением, если бы не существовало поэзии. Она дарует время, недоступное ржавчине. Из Гейне.
16 декабря.Мысль организовать литературный кружок. чтобы обстановка была деловая и люди – тоже. Как во времена Лермонтова. И чтобы музыка была – надо мною тихий голос пел…
1954 год
12 февраля.Собирались. Серега взял прозу, Леонова тоже, Галя Горбылева – фантастику и критику, я – поэзию. Леонова читала рассказ, положила на юбку толстую тетрадь в клетку и стала читать. Скука.19 февраля.Всю ночь в лазарете покойник лежал, в руках восковую свечу он держал. К ногам привязали ему колосник, и труп в простыню обернули. Пришел пароходный священник старик, и слезы у многих сверкнули. Напрасно старушка ждет сына домой… – мама опять этой песней вспоминает Вадима, погибшего в Порт-Артуре.
5 апреля.Мертвые души «проходим» – а среди нас, среди нас жил повзрослевший Володя, с прищуром красивых глаз. Ходил он к брату Вадиму, потом ушел на войну. Ни брата и ни Володи. И что к чему не пойму…
Показал Валентине. Она сказала: «Ты пессимист, и я отказываюсь читать такие стихи».
7 июня.От Лили перестали приходить письма, лишь стихи Баратынского послала. Я читаю стихи, но жду письма. Лиля, наверно, забыла меня.
Август.Нас отправили в Гащенку на картошку. Валя поехала тоже, но поехала Инка, и я целовался с ней. Но кто-то сказал об Инке плохое, и я бросил ее. Когда ехали из Гащенки, Костя Базанов положил голову на колени Инке, грузовик трясло, Инка держала голову Кости. Меня это мало трогало, потому что Валя была грустная. Дома я уговорил Валю идти в поход (деньги мы заработали в колхозе). В горкоме Балецкий собрал нас и говорит: те, кто ездил в Гащенку, пойдут в поход, а те… Я попросил Балецкого, чтобы с нами пошел Юра Вернигора. Балецкий поморщился, но разрешил (наверное потому, что отец у Юры секретарь райкома). И мы отправились.
8 первую ночь в лесу девчонки положили меня посередке как границу между ребятами и девчонками. Теснота, меня прижали к Вале, и я всю ночь не спал. Потом палатку стали натягивать ниже и стало просторнее.
А в Гащенке мы подрались с солдатами, мне досталось в живот. Витя Токарев бегал на кухню за поварешкой. Поварешка медная и тяжелая, а Витя здоровый, и солдаты от этой поварешки бежали. Она блестела.
Все август.Сила, помогающая мне. Я чувствую, кто-то рядом со мной, сильный и добрый.
Прошли Беловежье в сосновом бору, я старался быть рядом с Валей, но это плохо удавалось – она такая красивая, что все ребята тянутся к ней. Хутор «Коммуна», в глухой тайге жалкое подобие хутора. Все постройки (свинарники и конюшни) разрушены. А название «Коммуна» осталось.
Кухтерин Луг. Искали молоко, затем напились колодезной воды и пошли в библиотеку. Изба, четыре голых стены, грязь. Книг две стопы. Вечером встреча по волейболу с леспромхозовскими, играть не умеют, площадка запущена. Клуб. «Человек с ружьем». Плюют семечки под ноги, на пол, матерятся прямо при девчатах. Духота в зале.
Переправились в Чертово Улово. Филипп Васильевич сказал: не вздумайте с девчонками вплавь на ту сторону Зеи. Но Юрка и я взяли Валю и одолели течение.
По заданию Фили воровали бревна, чтобы сделать плоты. Не понял, зачем воровать – и ночью. Но Филя сказал: леспромхоз не даст нам хороших бревен, а нам плыть в низовья долго. И было интересно, при луне. Девчонки кормили нас хлебом. Пасинов, любимчик Фили, выпендривался.
Плоты, палатки, зеленые берега, жалкие деревни. Вечерний костер на плоту. Китаец Юра Хо. Пуля от малокалиберки выскочила из огня и ударила Юру. Он закричал: «Если дырка, то раненый». Никакой дырки не было.
Добрый Филя купил мне носки в сельмаге и вспоминал моего брата Геннадия.
15 сентября.Я переписываю для Фили дневник, помогает Валя. Оказывается, бревна воровали Филе на дом. Ловкий Филя.
16 сентября. Всех собирали в горкоме. Балецкий говорит: Метелкин ничего не делал в походе (зарядка, соревнования). Меня не было, ездил в Куйбышевку. Рассказывал Вернигора – его спросили, вместе с другими, что делали в походе, Юрка не захотел доносить и сказал, что делали то и то. Но нам было хорошо и так, вот в чем соль.
22 сентября.Читал и смотрел Юрия Крымова «Танкер „Дербент“. Под прессом будто, понравилось. Смотрел „Последний табор“, мама сказала – вранье.
25 сентября.Погоны, скрип ремней блестящих, звезды манят голову горячую. Но идут года, она все чаще, прячась от людского глаза, плачет – заново бы жить, жила б иначе. Б-й.
2 октября.Он идет по болотам и топям, под брезентом ночует в лесу. Он идет, – и полжизни не пройдено, – и о чем-то бормочет Дерсу. День за днем лишь увалы да кочки, продирается он по лесам, вспоминая жену, домик отчий. Разговор у костра по душам поздним вечером с другом по службе возвращает их к темам годов, улетевших куда-то, и дружбе старой верен быть каждый готов. Топографу Питухину – письмо.
6 ноября.Ушел как бы в далекий мир детства от меня, но нынче войны снежные и игры помню я. Я помню гору быструю и многое еще (но стану я министром и позабуду борщ)… Зима прошла суровая, за корабли опять, берусь с друзьями снова я фрегаты починять. Но унесло кораблики, и детство утекло. Ох, будто фотография под голубым стеклом.
Часто я встречаю на пути грустной жизни школьников беспечных, для которых жизнь прожить, что поле перейти…
4 декабря.Незаметно пробегут года, просвистят в былое дни и ночи, но я не забуду никогда девушку из города восточного. Буду помнить школу и каток, где мы, взявшись за руки, катались, смех и грусть. Толпа на льду. Едва ли повторится это, друг. Едва ли… Рите Логашевой.
17 декабря.Я не написал в домашнем сочинении («Я люблю свой родной город») о том, что мне нравится северо-западная окраина Свободного с кладбищем и колокольным звоном старой церкви, с ромашкой на улицах. Но я все же написал – там много поэзии. Валентина сморщила лицо: «А заводы, а управление дороги, а стадионы, – сказала она, – вот поэзия». Как гвоздем по стеклу, у Маяковского, сказал я. Валентина задохнулась, по лицу пошли красные пятна.
1955 год.
8 января.«Счастлив писатель, который мимо характеров скучных, противных, поражающих печальною своею действительностью, приближается к характерам, являющим высокое достоинство человека, который из великого омута ежедневно вращающихся образов избрал одни немногие исключения, который не изменил ни разу возвышенного строя своей лиры, не ниспускался с вершины своей к бедным ничтожным своим собратьям и, не касаясь земли, весь повергался в свои далеко отторгнутые от нее и возвеличенные образы.Вдвойне завиден прекрасный удел его: он среди них, как в родной семье: а между тем далеко и громко разносится его слава. Он окурил упоительным куревом людские очи; он чудно польстил им, сокрыв печальное в жизни, показав им прекрасного человека. Все, рукоплеща, несется за ним и мчится вслед за торжествующей его колесницей». Гоголь.
2 февраля.Мы молодые парни, как и те, что в бой ушли со школьной парты – сквозь липкую свинцовую метель, забыв девчонок, чертежи и карты. Забыв про то, что им семнадцать лет… Ах, годы их юны – как годы наши. Мы молоды, и молодости цвет нам неохота гробить в пыльном марше дорог военных, и, склонившись над водой, в муторном походе, на привале, вдруг узнать, что ты уже седой и опять шагать в чужие дали… Мы молодые парни…
8 февраля.Он выплывал на середину Амура, вставал в лодке, кричал пограничникам: «Эй, кому вы служите? За красную тряпку служите»… – этот человек мой дед по отцу. Он имел добротный дом, десяток коней, около десятка коров, на дворе полно птицы. Вдруг приходили люди, вязали коров за рога и уводили. Бабка в слезы. А дед кричал: «Что проиграл – все мое!» Но снова он брался за дело. «Образумился», – втихомолку говорили свои, и правда – в работе он красив. После мой отец закончил реальное училище в Благовещенске и вернулся домой, взялся сам хозяйствовать. Но Гражданская грянула.
18 марта.И дед по матери был состоятельным – одного молодняка было копыт восемьдесят и более десятка коров. Все поднято собственным горбом. На празднике дед катал жену на тройке по станице в расписной кошевке, его любил станичный атаман, и слава шла от прадеда – прадед был первым грамотеем в Албазине, писарем служил. Но деду не везло на сыновей – бабка рожала одних дочерей. Дед звал их: «Эй, ребята», он гонял девок на работу как парней: мама моя и тетки пилили лес, косили и молотили. На китайской стороне ставили по сто зародов, из них тридцать – отдавали китайцам. Мать нехотя рассказывает, и молчит тетя Таля, и тетя Фаня, и тетя Ляля, и тетя Соня. В прошлом году исполнилось триста лет Албазину. В «Амурской правде» дали статью, в ней упоминаются наши родственники – «кулаки и притеснители». Мама зло возмущается: «У себя в кабале были» – и только.
24 марта.Бабенька рассказывала, что великие князья наезжали в Албазин, Константина принимали хлебом-солью. В Албазине был и амурский войсковой атаман. Бабенька гордилась, что она гуранка – таково прозвище забайкальцев, и научила меня пить затуран, соленый чай.
25 марта.Деда Василия раскулачили, он с горя умер. А дед Димитрий ушел по льду в Китай. Граница не охранялась, да если бы и охранялась, это не остановило бы Димитрия. А мой отец – единственный сын Димитрия – отказался идти вместе с ним, у отца на руках были уже мои старшие брат и сестра. Вскоре родился Вадим. В 1927 году убит Войков, границы закрыли. Димитрий же требовал то рубаху, то сухарей, и стал ругать с лодки советскую власть. Однажды отца словили с поличным, нес передачу Димитрию. Помогаешь? Помогаю, отец же родной. Отца и еще двоих (мама не называет их имен) сослали в Туруханский край.
26 марта.Дед Димитрий будто сгорел от ханшина и на лодке больше никто не выплывал, хотя албазинцев ушло туда немало. Отец позвал мать в Туруханск. Мать купила коня и кибитку, посадила в нее моих братьев и сестру и вниз по Енисею гнала много суток, по ледовой дороге. Это не перескажу, а мама рассказывала (как выли волки за кибиткой) – соседи слушают, онемев.
В Туруханске отец заболел туберкулезом, мама писала в Москву. Разрешили вернуться в Возжаевку (Куйбышевка). Отец пытается работать бухгалтером и лечится. Виноградов, легочник в Свободном, обещает десять лет жизни, но в тридцать седьмом Виноградова арестовали – враг народа. Мне одиннадцать месяцев, я искусственник, Гене 14, Гере 13, Вадиму 12 лет. Отца нет.
27 марта.Албазинские фамилии Тонких, Самсоновы, Сенотрусовы, Птицыны, Косых, Черных. У деда в амбарах хранилось зерно. За стенкой склад магазина, хозяева – китайцы. Мать и сестры прорезали дыру в стене и крючком выкатывали грецкие орехи, в подол и на берег Амура.
3 апреля.Мама считает, что жили «на дурничку» – можно было выучить, если не всех, то половину маминых сестер; но из девяти только тетя Таля и тетя Ляля работают учительницами в младших классах. Но маму уважают важные заказчицы – за ум. Мама бегло читает и красиво пишет. Но иногда упрется и защищает ерунду до крика. В юности мама пела на клиросе станичной церкви, голос сохранился, я люблю казачьи песни, которые помнит мама.
10 апреля.Поют мама и подруги ее так. Свернут, ругнувшись, шитье, очистят большой кухонный стол, тетя Пана и Наталья Павловна, тоже албазинская, купят чекушку, наготовят закуски будто на сто гостей. Выпьют по полрюмки – тут я жду. Сначала будет песня «Туманятся воды», потом «Вот вспыхнуло утро, мы Нерчинск заняли», потом «Скакал казак через долину». И – «Черная шаль». Страшно высоко ведет мама, подруги поскуливают следом: Гляжу как безумный на черную шаль и хладную душу терзает печаль… – в груди у меня екает, охота заплакать, но я держусь, потому что я единственный мужчина. Если здесь топографы, то они приносят гитару, погоны их золотые, молодые лица – и старые песни, – все в чудном хороводе кружится. Утром неохота идти в школу, в школе нудная Валентина обрыдла мне.
12 апреля.Рита Логашева, я привязываюсь к тебе и начинаю потихоньку бояться: ты уедешь во Владивосток, а я останусь один в школе и в городе.
15 апреля.Дед Василий запретил дочерям ходить на всякие собрания. Но мама и сестры однажды в избе рисовали плакат против бога и ночью пронесли его по Албазину. Мама, ты в бога не веришь или веришь? Верю. А зачем плакат носила? Чтобы не заклевали подруги.
Погода с вихрем, – зовет бабенька мою маму. Отец в десять лет усадил ее на Фанзу, молодую кобылицу, без седла. Фанза понесла, мама усидела. Все делала бегом, на высокое крыльцо никогда спокойно не поднималась, а скоком. Как ты, сказала она, смотрю, все скоком.
22 апреля.Час от часу не легче. Отец уходил с дедом Димитрием в Монголию, потом сделал самострел и бежал домой, уговорив деда. Вчера рассказала мать. Дед Василий выдал мать за моего отца против ее желания, но мама скоро полюбила отца – он был работник лихой и пел с мамой ее песни.
В тридцать восьмом зимой отца пришли взять, а у отца шла горлом кровь. Арестовывать приходил албазинский, мама не хочет назвать его фамилию, он работает в органах и сейчас, в Благовещенске.
27июля.Прощание до пяти утра с Ритой, я исцеловал ее. На перроне мы стояли как чужие. Вечером я пошел к Ксении Семеновне и на Сталинской меня схватили спазмы, я шел и ревел как мальчишка, и Ритина мама заплакала. Ксения Семеновна уложила меня в постель, я уснул, провалившись в сон.
29 июля.С Ларисой, старшей сестрой Риты, поедем в Бардагон вожатыми. Балецкий по старой памяти смилостивился, и мы поедем. У меня нет полуботинок, но топограф в экспедиции, я возьму его ботинки, хотя они жмут ногу.