Цветаева Марина. Тетрадь третья

 
   Мёдон, кинематограф, 3-го июля 1931 г.

* * *

   Мур
 
   Я: — Раз я уже решила.
 
   Мур: — А Вы не решайте.

* * *

   — Мур, объясни мне, пожалуйста, почему дети такие злые?
 
   — Вы сами должны мне объяснить.

* * *

   5-го июля 1931 г.

* * *

   8-го июля, по дороге в Шавиль
 
   Мур: — Почему на той стороне так мало людей?
 
   — П. ч. в Париж все ездят из-за работы, а в Версаль — гулять.
 
   — Небось и дамы-прачки есть, не только дамы-интеллигенты!

* * *

   В долинке, на ближнем песке (первом, против длинной низкой фермы, откуда однажды вышла старуха с вишнями, говорившая «liards». ^[139])
 
   Я: — Небо хорошее — высокое!
 
   Мур: — Еще бы ему высоким не быть! По существу же — это не небо.
 
   — А — что же?
 
   — По существу — это земля разноцветная — у Бога.

* * *

   — Никогда не бывает черной земли: только ночью.

* * *

   Мур, рассказывая Валентину: ^[140]
 
   — Поезд такой чудный, со стеклами, к<отор>ые открываются не наполовину, как в электрическом, а совсем.
 
   — Куда же он едет?
 
   — В Бельгию — потом в Голландию — потом в Ерландию. Там голые женщины, не совсем голые: наполовину хвост.

* * *

   (Странное соответствие со стихами Блока — Гиппиус «зеленоглазою наядой — Вам плескаться у ирландских скал» — стихов, к<отор>ых, не помня, никогда при нем не говорила и к<отор>ых в доме — нет, да стихов и не читает.)

* * *

   Слыша, что Валентин едет в Аркашон:
 
   — Аркашон — Безгрошон.

* * *

   — Мы поедем ночью! в папином поезде! п. ч. днем неинтересно, слишком всё видно.

* * *

   Моясь, поздним вечером, в ванной:
 
   — Посмотрите, какое небо! Какая луна-a! Какой ффон!
 
   (Редкая секунда лирики)

* * *

   — Я Ваш грандиозный котенок!

* * *

   — Я весь исколючился (лес, день С<ережи>ного отъезда, т. е. 23-го июля 1931 г.)

* * *

   Слыша в разговоре: пилот.
 
   — Не пилот, а Пилат, — разбойник такой: пират.

* * *

   26-го июля 1931 г. — Я: — Ты бы хотел жениться на такой, как я?
 
   Без всякого восторга, констатируя: — Таких — нет.

* * *

   (Мур в детстве: шалыш (шалаш).)

* * *

   Я: — Мур, что такое кожа?
 
   Мур: — Это материя такая, очень плотная, к<отор>ая рвется на башмаках.

* * *

   Два года спустя:
 
   1) Одеяло. Человеческое одеяло. Которое никогда не рвется, только когда ножом.

* * *

   2) Кожа — это вещество, к<отор>ое покрывает мясо: человеческое или собачье. Это как бы… конверт.
 
   (Оба определения — 27-го марта 1933 г.)

* * *

   Я.
 
   Единственный памятник, к<отор>ый бы следовало сбить — это памятник Николая I, убийцы Пушкина. Или, щадя работу Фальконета, ^[141]надпись:
 
   — Памятник, воздвигнутый самодержавием убийце Пушкина.

* * *

   Начало августа 1931 г.:
 
   Я, мимо кладбища: — Господи! Как хорошо лежать!
 
   Мур: — Вот увидите как хорошо: в земле задохнуться, в грязи.

* * *

   — Поваром не особенно интересно быть: другим давать, а самому мало есть. Хорошо давать, но — в меру подчеркнуто дважды>.
 
   («Расточайте без счету — и смело
   Все сокровища Вашей души!» — мой лейтмотив — и рок…) ^[142]

* * *

   После проводов С., 23-го июля, на мосту:
 
   — Пойдем воровать у людей деньги — будем богатые!
 
   (он же)
 
   — Будем богатые — купим все фонари!

* * *

   В обратном поезде, тогда же:
 
   — Хорошо умереть старым — ты уже жил — отдохнуть!

* * *

   Еще-детское: мечетаю, мечет?.

* * *

   (Запись: — Не писала с 27-го июля по 20-ое августа — отъезд С., шитье Муру штанов, уборка дома, правка «Истории одного посвящения». Были какие-то строки (концы), но сейчас не помню.)

* * *

   Жена раздаривала скарб…
 
   (Гончарова — пушкинский)

* * *

   «…Если Вы не забыли меня и по-прежнему питаете ко мне добрые чувства…» — не забыла — кого? питаю — к кому? — уж д. б. настоящие добрые чувства были, раз человек так уверенно на них ссылается — так до самой подписи и не догадалась, а прочтя — безумно обрадовалась — всеми своими старыми добрыми чувствами.
 
   Дорогой друг! А ведь (1921 г. — 1931 г.) пожалуй — десятилетие дружбы!
 
   (NB! Я уехала из Р<оссии> в 1922 г. и до 1931 г. его не видала. Начало письма к художнику Синезубову. ^[143])

* * *

   Мур — конец августа 1931 г.
 
   — Мама! Почему Вы всегда надеетесь только на неприятные вещи??

* * *

   («Вот придем, а их не будет», «вот дождь пойдет — и ты простудишься» и т. д.)

* * *

   — Папа! Как Вы могли дать Толстому ^[144]два яйца, а мне не оставить ни одного. Ведь я же Ваш сы-ын! Ведь это же важнее, чем друг! Ведь я же больше Ваш сын, чем Толстой Ваш друг!

* * *

   — Не скрипи, Мур, как колесо!
 
   — У автомобиля колеса не скрипят, они плотные. Только у грузовика.

* * *

   Мечта: — Буду богатый, куплю себе виллу, а по воскресеньям буду катать в такси министров.
 
   (NB! привилегированный шоффёр)

* * *

   — д?леже —
 
   (собственное, самому непонятное слово, постоянно вставляет)

* * *

   мечетаю — мечета — нажмал —

* * *

   (Конец черной кожаной квадратной тетради.
 
   В ней стихи: Лучина — Стихи к Пушкину — Ода пешему ходу — Дом («Из-под нахмуренных бровей…»).
 
   Конец июня — 5-ое сент<ября> 1931 г. Мёдон — лето поездок в Шавиль, дружба с ткачихой.)

ИЗ СЕРОЙ КРОХОТНОЙ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ,

   в к<отор>ой последняя запись: «Какой ффон!»

* * *

   — Мама! Приятнее, когда шмель кусает, п. ч. осы и пчелы — такие маленькие круглые дамы.
 
   (Женщин, дам, девочек; кукол — ненавидит.)

* * *

   — Мама! Папа — меньше, чем слон?

* * *

   — А можно спрятаться от войны за занавеску?

* * *

   (Я объясняю ему: война — страна — и т. д.)
 
   — Пускай страна сама о себе думает, я буду думать — о себе.
 
   (июль 1931 г.)

* * *

   Мур — 17-го авг<уста> 1931 г.
 
   Я: — Знаешь, Аля, пословицу: когда два пана дерутся за панночку, то получает ее…
 
   Мур: — То получаются шлепатаны!
 
   (детское слово — вместо шлепки)

* * *

   Аля: — У кошки один ус как у Клемансо. ^[145]
 
   Мур: — А другой — как у Альфонса XIII! ^[146]

* * *

   (Я: — Родное — как язык во рту.)

* * *

   (В этой крохотной книжечке первые записи Бузины. Есть и фразы для «Искусства при свете Совести».)

* * *

   Мур — мне:
 
   — Ваша мать наверное была зверь.
 
   (не иносказательно!)

* * *

   Мур: — Я напишу, что моя мать любила негров — деревья — простор…

* * *

   — Я не крестьян, чтобы жить без денег!

* * *

   (Я)
 
   Мне мое поколенье — по колено.

* * *

   — Назад, в лето 1930 г., С<ен> Лоран

(МАЛЕНЬКАЯ СЕРАЯ ЗАМШЕВАЯ ЗАПИСНАЯ КНИЖКА)

   Мур:
 
   Орешник — подъешник.

* * *

   Я рассказываю: — А отец его был плотник — строгал доски.
 
   Мур: — Как казак. А столы делал?
 
   Я: — Для чего?
 
   Мур: — Чтобы есть Богу, — обедать.

* * *

   — Стр?нга моя, Стр?нга подсэмская!

* * *

   (Фамилия хозяев — имя собаки) ^[147]

* * *

   — Кучера всегда кокетничают.

* * *

   (Позже, очевидно зимой, я — кому-то — на докладе <сверху: русск<ом> чествовании> Val?ry)
 
   — Я любуюсь на правильность своего инстинкта: недаром я не любила Val?ry, оказавшегося анти-паск?льцем.

* * *

   — Фохт, платя мне гонорар, ^[148]плакал чернильными слезами (огромная клякса на жемчужно-серое новое платье моей соседки).

* * *

   Va l? — je ne sais o?, apporte le — je ne sais quoi.
 
   или
 
   Va — je ne sais o?, apporte — je ne sais quoi.
 
   — On va et on apporte — ^[149]
 
   Вот, что я бы хотела сказать Val?ry о творчестве.

РЫЖАЯ БУМАЖНАЯ (ПРАХ!) ЗАПИСНАЯ КНИЖКА

   лета 1928 г. — Понтайяк — еле-заметные записи — относятся к 10-тым стр<аницам> этой книжки. Муру 3 г., неск<олько> месяцев

* * *

   Мур — о здешней собаке:
 
   — Она хвостом хвастается.

* * *

   — Я пью ветер.

* * *

   — Почему грустно? У него есть собака другая же!

* * *

   — Потому что оно мокрое — хочет высушиться!
 
   (о море)

* * *

   Мои строки:
 
   В дни, когда выли и голодали —
   Ты во мне пел и цвел.
   (как будто бы — Ю. З<авадский>, ^[150]в Р<оссии>. Но — почему?)

* * *

   Мур — о Белоснежке:
 
   — Она была солдат.
 
   (Сейчас связь утрачена, м. б. восстановлю.)

* * *

   первяк (паровичок — местного поездка)

* * *

   безносатый

* * *

   Строки:
 
   Не полюбленное мною
   Заново — в который раз?
   (о море)

* * *

   …Н? море ты поедешь к женщине, которая тебя будет меньше любить, чем я.
 
   (На море — не поехал совсем: был сбит и убит метро на станции Пастёр, В Париже, 2 <фраза не окончена> ^[151]

* * *

   Мурина песня (венчальная)
 
   Будет венчаться моя собака — хриплая,
   Будет венчаться моя собака — хриплая,
   Але подарки растут на батюшкиной голове.
   Батюшки, помилуй!
   Как я Вас люблю!
   Все пошли в церковь,
   Мура пошел один,
   Совершенно один:
   Мама — не пошла,
   Папа — не пошла,
   Мама — больная,
   Папа — больная,
   Аля — больная, —
   Батюшки, помилуй!
   Я стариков не люблю,
   Как я их не люблю!
   Как я их не люблю!
   Barnrn венчается с Мумсом,
   Лелик венчается с Черепахой…

* * *

   Я, рассказываю: — И вот — идет Медведь! А навстречу Медведю — сначала папа, за папой мама, за мамой Наталья Матвеевна, за Н. М. — Аля, за Алей — Блако, за Блако — Мисс, за Мисс — Мумс, за Мумсом — Barnrn… а за всеми — ты.
 
   — Слава Богу, что не перед!
 
   (4-го августа 1928 г.)

* * *

   Я:
 
   — Я бы хотела жить в том месте, которое я вижу в первый раз, а не в том, в котором я живу, когда живу.

* * *

   Мур — 17-го августа 1928 г.
 
   — Занозы — мухи заносят?

* * *

   — Что пчелки варят? Мед — медвежатам?

* * *

   (Отрывок моего письма к Н. П. Г<ронскому> — м. б. есть где-нб. в цельном виде, среди писем. Это — карандашом, в записную книжку, на берегу.)
 
   …Жить и спать под одним кровом мы уже, конечно, никогда не будем.
 
   Что я хотела от этого лета? Иллюзии непрерывности, чтобы ты не приходил и уходил, а — был.

* * *

   …Сосны колют меня в сердце всеми иглами.

* * *

   …Я еще не пл?чу, но скоро буду.

* * *

   После письма надела твои бусы — в первый раз за всё лето — висели на иконке.

* * *

   Чтобы тебя не заела совесть, нужно поступ<ать?> по чести (помнишь — мой вечный припев — и твои — мне — стихи).

* * *

   Ты просто предпочел б?льшую боль — меньшей: боль отца по уходящей — моей по тебе, неприехавшему. (Уход больше чем неприезд, не говоря уже о 25-ти годах — и ни одном дне совместной жизни.)
 
   …Любуюсь на твой поступок — как если бы ты был мой сын, так же сторонне — счастливо.

* * *

   Мур — 8-го
 
   — Не выгонять мою кошку! Никогда! Запрещаю!

* * *

   — Мур, ты наглый стал в день отъезда!
 
   — Я не наглый, а храбрый!

* * *

   (Это последняя Понтайякская запись, следующая уже в Мёдоне — м. б. тоже существует в письмах.)
 
   — Вы знаете, я сразу поцеловала Ваше письмо, как тогда — руку — в ответ (на ответ «не совсем чужая» — скромность этого ответа: «не совсем чужая» — Ваша — мне!). Подумать не успев.
 
   Думаю, что целование руки у меня польское, мужско-польское (а не женско-сербское, где все целуют — даже на улице). Целует руку во мне умиление и восторг.
 
   Итак, письмо поцеловала, как руку. Я была залита восхищением. Так нужно писать — и прозу и стихи, так нужно глядеть и понимать — входы и выходы. Вы предельно-зорки: я, действительно, шагнув — отступаю перед тьмой — даже если она белый день: перед тьмой всего, что не я, перед всем не-мною, ожидая, чтобы оно меня окончательно пригласило, ввело — за руку. Я отступаю так же, как тьма, в которую мы выходим. Не отступаю — чуть подаюсь.
 
   Шаг назад — после стольких вперед — мой вечный шаг назад!
 
   А выхожу я — опять правы! — как слепой, даже не тычась, покорно ожидая, что — выведут. Не выхожу, а — стою. Мое дело — войти, ваше — вывести.
 
   Наблюдение об уверенности шагов к Вашей двери — простите за слово! — гениально, ибо, клянусь Вам, идя — сама подумала: — Так сюда иду — в первый раз.
 
   А вчера вошла как тень — дверь была открыта — всем, значит и мне. А Вы хотите, чтобы я пришла к Вам — потом, — если уйду раньше Вас — или будете бояться?
 
   — Как мне хорошо с Вами, легко с Вами, просто с Вами, чисто с Вами — как Вы всегда делаете что нужно, как нужно.
 
   Никогда до встречи с Вами я не думала, что могу быть счастлива в любви: для меня люблю всегда означало больно, когда боль переходила меру — уходила любовь.
 
   Мне пару найти трудно — не потому что я пишу стихи, а потому что я задумана без пары, состояние парой для меня противоестественно: кто-то здесь лишний, чаще — я, — в состоянии одинокости: молитвы — или мысли — двух воздетых рук и одного лба…
 
   Но дело даже не в боли, а в несвойственности для меня взаимной любви, к<отор>ую я всегда чувствовала тупиком: точно двое друг в друга уперлись — и всё стоит.

* * *

   Тем, что Вы любовь чувствуете не чувством, а средой благоприятной для (всякого величия!), Вы ее приобщили к таким большим вещам, как ночь, как война, вывели ее из тупика самости, из смертных — в бессмертные!
 
   Вы знаете много больше, чем еще можете сказать.

* * *

   Соскучилась по Вас у себя — даже на моем тычке и юр?.
 
   А знаете — как Вы входите?
 
   Стук — открываю — кто-то стоит, с видом явно не при чем, точно и не собирается войти, явно «не я стучал», совершенно самостоятельно от двери. (Может — ветер, может — я.) Мне всегда хочется сказать: — ннну?
 
   У Вас при входе — сопротивление. — Возьму да не войду. — Вы необычно-долго (т. е. ровно на 5 сек<унд> дольше чем другие) не входите.
 
   — Нынче и завтра свободна до позднего вечера — и никто не ждет — Вы ждете, а я не приду — ибо во всех подобных делах безнадежно-воспитана, ибо нельзя — тем более что никто не запрещает! — ходить каждый день, злоупотребляя расположением матери и широкостью взглядов — отца.
 
   Ах, шапка-невидимка! Ковер-самолет!

* * *

   Кто-то взял у нас и осень. (Ни разу не были в мёдонском лесу и только раз — вчера — в парке.) А что зимой будем делать?

* * *

   (Здесь кончаются выписки из желтой бум<ажной> праховой записн<ой> книжки конца лета 1928 г. в Понтайяке и первых дней осени 1928 г. в Мёдоне.)

ТАКАЯ ЖЕ ПРАХОВАЯ ЗЕЛЕНАЯ ЗАПИСНАЯ КНИЖКА — СЧЕТОВАЯ

   — 1929 г. — 1930 г. (относится к эпохе Муриного трактора; до этого — запись: ?са, — п. ч. ?сы).

* * *

   Я — кому-то, не то на чьем-то докладе о М<аяков>ском:
 
   — Площадь — не только драка и давка, но и место подвигов — и казней.

* * *

   (Кажется, о поэте Поп<лав>ском)
 
   — Вся тайна в отсутствии дисциплины. За лучшие строки мы не ответственны, ибо они — дар, мы ответственны именно за худшие: наши. Довести творённое, до рожденного, заданное до данного — вот задача. Нужна воля. Ее у П<оплавского> — нет.
 
   — Сгубил малого Монпарнасс. —
 
   — «Я что-то видел…» — Что именно? — Плох, кто не ответит. Ибо вещь для того ему показывалась, чтобы он ее сказал.

* * *

   Мур — 2-го декабря 1929 г.
 
   Хлынет дождь в Москве и в Африке —
   Дикари моргают как фонари…

* * *

   Городские города

* * *

   «Пока не требует поэта…»
 
   — А что если всегда требует, а суетный свет — малодушно погружает?!

* * *

   Мур: — Здесь будем жить и здесь умрем.

* * *

   Я, после какого-то его высказывания: — Господи! И это в пять лет! Что же будет дальше?
 
   Мур: — Дальше — шесть лет.

* * *

   Мур: — А потом я пойду на Фауста…
 
   Я: — На какого Фауста?
 
   Мур: — На Доктора.

* * *

   Я: — Ты не любишь ни одной женщины, как же ты — меня любишь?
 
   Мур: — Потому что… Потому что Вы мой родитель.

* * *

   — Миша — он такой маленький! Он в крошке соли живет.

* * *

   — Мама! Где же покупать, когда вырастешь? Ну, вообще одежду! Потому что мне нужно торопиться.

* * *

   (Очевидно — уже февраль 1930 г. — раз возглас: в пять лет! (родился 1-го февраля 1925 г.), а м. б. — самый конец 1929 г. и «пять» — предвосхищение. Скорей — так.)

* * *

   (Здесь кончается светло-зеленая праховая лавочная записная книжка.)

ЛИЛОВАЯ ЗАПИСНАЯ КНИЖКА

   — начало 1930 г. — Мёдон
 
   Мур, видящий похороны: — А покойник — с открытыми глазами! (и т. д. — Эта запись, в полном виде, уже имеется.)

* * *

   — А лошади — тоже покойники?

* * *

   — А Л<ебеде>в, мужчина-Л<ебеде>в ^[152]— тоже будет? А то всё дамы да дамы.

* * *

   — Облака пустые.
 
   — Нет, они не пустые, они с Богом.

* * *

   Плача над плохой жизнью:…Раньше козы проходили, а теперь… не… про… ходят…

* * *

   — Не хочу быть уродом человеческим!
 
   (Человеческим — в отличие от «носатиков» (Зиг и Пюс ^[153]), к<оторы>ми хочет быть.)

* * *

   Мур — 21-го марта 1930 г.
 
   — Я вообще большие магазины не люблю: там слишком много материй этих и слишком много дам.

* * *

   Я: — Всё, что делают поэты, философы, музыканты они с успехом могли бы делать на том свете. Сделанное Наполеоном могло быть сделано только на этом.
 
   Поэты и т. д. спокойно могли бы не родиться.

* * *

   Мур, с отчаянием:
 
   — Я не могу <подчеркнуто дважды> смотреть на солнце, потому что я не орел!

* * *

   (Конец лиловой записной книжки — почти пустой.)

МАЛЕНЬКАЯ ЧЕРНАЯ ЗАПИСНАЯ КНИЖКА, КОЖАНАЯ, С ЗАДВИЖКОЙ — AGENDA

   Мур — 28-го янв<аря> 1931 г. (только что прошел Крещение)
 
   Я: — А для чего крестная мать и крестный отец?
 
   Мур: — Для того, чтобы если настоящая мать умрет, еще бы запасная оставалась. Как в машине — колесо запасное.

* * *

   Разговор с батюшкой (четверговый урок у К<арсавиных>)
 
   Батюшка:…
 
   Мур: — Он же мне ничего не ответит — он ведь нарисованный.
 
   (солдатское, в 1918 г. — не хочу на д?ску молиться!)

* * *

   — Какие свиньи — французы! Испортили наше р. Свиньи! Всё у них наоборот.

* * *

   (Конец марта 1931 г.)

* * *

   Мур: Остров — земля средиводная.
 
   (NB! сам)

* * *

   Я, сама себе: — Когда я буду <по?>мирать — что я буду вспоминать?
 
   Мур, молниеносно: — Стихи.

* * *

   Про драку с Алей:
 
   — Она меня бьет как корова, как кобыла, а я ее — как муравей.

* * *

   Пасха, заутреня на воле.
 
   Я, шепотом: — Тебе нравится церковь?
 
   Он, громко: — Да, потому что похожа на гараж.

* * *

   О войне: — Нужно уехать до войны, за войну, где ее еще нет.

* * *

   Гусочка (подарили желтую, большую, голова снимается — внутри конфеты. Обожает ее.)

* * *

   Кто-то: — Но у нас тоже были богатыри.
 
   Я: — Богатырь — физическая сила, герой — духовная. Только всего.

* * *

   Любовь не прибавляет к весне, весна — тяжелое испытание для любви, великий ей соперник.

* * *

   Кто может сравниться с деревом?

* * *

   Мур — апрель 1931 г.
 
   — У меня теперь бывает такое чувство, что я — я.

* * *

   Прыгая на меня с камня (дольмэна)
 
   — Ой, мама! Я Вас совсем изнемогу!

* * *

   О Муре:
 
   Человек предполагает, а Мур располагает.

* * *

   Я: — «От юности моея мнози борют мя страсти…» — Мур, на каком это языке? — Славянском.
 
   — А кто на нем говорит?
 
   — Отец Андрей ^[154]— и больше никто. 30-го апреля 1931 г.

* * *

   Мур — 5-го мая 1931 г.
 
   — А как слоны ласкаются?

* * *

   Я
 
   Почему любят спать с красивыми? (В темноте) Значит все-таки — сознание. Значит дело не в прямом ощущении (одном — всегда, с красивой и некрасивой, любимой и нелюбимой), а — в освещении (изнутри).

* * *

   На улице, маленький мальчик — матери:
 
   — Maman! Regarde ce qu’elles sont belles!
 
   Мать: — Elles sont en fleur, — ?a ne nous avance en rien. ^[155]
 
   (Могло бы — о девушках…)

* * *

   Удивительно, что прошедшее (истекшее) время так же подробно проходило, как наше, год за годом, день за днем, час за часом, миг за мигом, — не пластами: Атилла, Цезарь, и т. д. — не эпохами — не глыбами, а нашей дробью: миговеньем ока — т. е. что Атилла каждую данную минуту был Атилла, не Атилла-вообще (а сколько — какие толпы — сонмы — мириады — не-Атилл, и каждый — каждую данную минуту!) — не Атилла раз-навсегда.
 
   Потому-то так неудовлетворительна, неутолительна — история.

* * *

   Мур, на улице: — Вы видали эту негрскую маму?

* * *

   — Собаку зовут как меня.
 
   Я: — А как меня зовут?
 
   Шепотом: — Не знаю.
 
   — Н?, ты меня зовешь мам<ой?>, а другие все как зовут?
 
   — Марина Цветаева.

* * *

   — Мама! Хотите сделаем пожар! Подожжем землю, чтобы все лысые горы стали.

* * *

   (Про осу — или пчелу:) — У нее живот, как у тигра.

* * *

   (Безумный, с младенчества, страх ос, пчел и мух. Особенно — мух. Панический.)

* * *

   В Зоол<огическом> саду — про какую-то птицу:
 
   — Летний птенец.

* * *

   Сто лет мне иногда кажутся, как сто фр<анков> — раз плюнуть!
 
   (Пометка: не то, что у меня этих ста фр<анков> было много, а то, что я знаю, что они по существу — не сто фр<анков>, что это — ложь, пустая цифра и звук. Но и кроме этого — вообще наплевать на франки (сроки).)

* * *

   (Здесь кончается маленькая черная кож<аная> записная книжка с затвором — весна 1931 г.)

* * *

   Теперь — сине-голубая записная книжка, с металл<ическими> скрепами — Мёдон, ноябрь 1931 г. — м. б. была какая-нб. между, не обнаружила — но до нее — несколько записей из небольшой желтой черновой — картонной 1931 г. Мёдон — тетрадь начата 6-го сент<ября> 1931 г., в воскр<есенье>.

ВЫПИСКИ ИЗ ЖЕЛТОЙ НЕБОЛЬШОЙ КАРТОННОЙ ЧЕРНОВОЙ ТЕТРАДИ,

   Мёдон — 6-го сент<ября> 1931 г., воскресенье. Тетрадь начинается чистовиком Дома («Из-под нахмуренных бровей…»).

* * *

   Строки, не вошедшие в Бузину:
 
   Край безумный — о, край бузинный!
   Край, в безумье своем — безвинный

* * *

   …Мне сад был — тетрадью
   Тетрадь была — садом…

* * *

   (Бузина окончена 11-го сент<ября> 1931 г. — потом я еще раз за нее взялась.)

* * *

   Мур — конец сентября 1931 г.
 
   — А продаются такие специальные пилки — для тюрьмы?

* * *

   — А это что на картинке нарисовано?
 
   Я: — Это Париж — каким он был давно, давно назад.
 
   Мур: — Ка-ак? э-это Па-а-ариж? (недоверчиво смеется) — Я знаю, что это: это — Пшеноры, где я родился.
 
   (Чешская деревня Вшеноры, недалеко от Праги)

* * *

   — May, a y Вас есть какой-нб. знакомый язычник?…А страшные их боги. Но — красивые. Цветом красивые.

* * *

   Что-то, очевидно, цитируя: «Невинные наслаждения». Глупо. Разве наслаждение может быть виновным?
 
   С. приводит пример яблока, к<отор>ое мальчик украл и — вот — наслаждается.
 
   Мур, неубежденно (и прав: ибо яблока — не крадут, особенно — мальчики!) — Да… — Нет, всё равно: наслаждение не виновное и не невинное.

* * *

   Длинный разговор с Муром — 20-го сентября 1931 г.
 
   Мур: — А я знаю, кто такие разбойники. Разбойники — это люди, к<отор>ые раньше были нищие, а потом стали разбойниками. Не может же разбойник покупать в магазине! — А бывают добрые разбойники?
 
   Взволнованная словом, рассказываю ему про доброго разбойника и кончаю на: — «Ныне же будеши со мной в раю».
 
   Мур: — Как — в раю? Когда он на кресте.
 
   Я: — На кресте — тело, оно и останется, а душа с Христом подымется в рай.
 
   — Но душа — ведь это не я-а!
 
   — А кто же — ты?
 
   — Я? вот! (обхватывает себя всего сколько руки загребают. Негодующе:) — Душа. Душа. Что мне из того, что моя душа будет гулять в раю. Я сам хочу гулять в раю, п. ч. в раю все животные добрые. — А львы? А тигры? — Чорт с ней с этой душой!

* * *

   Читаю 24-го, нынче, ему андерсеновскую Русалочку, в три присеста. По окончании: — Что тебе больше всего из всей сказки понравилось?
 
   — Тот город с огоньками.
 
   — Ну, а сама Русалочка, ее любовь, какая она была добрая…
 
   В ответ не да, а гм-гм, сухое. Как будто не хочет — ни признаться, ни признать то, в чем признается. Каждый раз — как только дело идет о добре, любви — в женском образе.
 
   Всю сказку понял отлично.

* * *

   — «карангул!» — потрясающий крик в ванной, оказывается — на мне паук. Потом, всё еще плача:
 
   — Я же не за себя боялся, я за Вас боялся!

* * *

   По поводу предстоящей свадьбы конинницыной дочери:
 
   — Женюсь и разойдусь, опять женюсь и опять разойдусь.

* * *

   Письмо Мура A. A. Тешковой
 
   16-го ноября 1931 г. — сохраняю орфографию.
 
   милая тетя Аня ваш заяц жив потому что Я яво сел. уменя уже миняются зубы 4 новох. Я помню Чехию наш дом лес с двух старон жолтый песок и реку о Я нашол себе жену англи = чанку Я пазнакомелся?!? очинь просто bonjour Madame. ^[156]Она больше папы (NB! папа — метр 86 или 87) очень белокауря у ниё есть bebe. ^[157]У нас есть кошка трехцветная очень добрая и совсем не ворует. Я много рас бывал на Колониальной выставке. ведал там = скалу с обезянами и семью львов. Ещё алжирцав и негров и ещё индо-китайцов. Там замечательние духи и бусы. Можот-быть мы к Вам приедим в гости на какое = нибудь Рождиство. Я очень (любити <сверху, над «-ти»: ль>) люблю технику и катаца на поезде. Я очень любльу кни = ги. Привет Вам Мур.