Страница:
На следующее утро он прослушал мессу, пообедал в городской харчевне (здесь он истратил первую монету за все время путешествия) и спросил, как пройти в канцелярию герцога. Ему указали шатер за городской стеной, объяснив, что во время последней войны герцог передал город своему брату, английскому королю Вильгельму, а тот разместил в крепости свой гарнизон. Слегка встревожившись, Рожер присоединился к толпе ожидающих приема и попытался припомнить суровый наказ отца. Дома, в Англии, ему ни разу не доводилось иметь дела с королевскими чиновниками, и когда он, откинув занавеску, вошел внутрь, у него затряслись поджилки: как и все настоящие нормандцы, он считал герцога куда более важной персоной, чем его младшего брата.
Он оказался у длинного, обтянутого тканью стола, за которым сидело множество чиновников. В центре этой группы находился молодой человек с морщинистым лицом. Он любезно улыбался посетителю, но видно было, что настроение у него дурное. Рожер заикаясь изложил свое дело. Голос его звучал неестественно громко, но собеседник слушал невнимательно, поигрывая перочинным ножом. Когда юноша закончил, воцарилось молчание. Наконец чиновник откашлялся и сказал:
— Мессир Рожер де Бодем (кажется, так?), вы прибыли слишком поздно. Сегодня праздник Успения, а собор, созванный его святейшеством папой, назначил этот день для выступления. Непредвиденные обстоятельства заставляют отложить поход до конца месяца, но вы не могли знать об этом; невежливо просить герцога о поступлении к нему на службу в последний день…
Рожер попытался унять дрожь в коленях и судорожно глотнул, борясь с приступом тошноты. Чиновник выдержал паузу, пристально глянул ему в глаза и продолжил:
— Но это не беда. Мы должны принять во внимание, что путь из Англии неблизкий. Говорите, вы верхом и в полном вооружении, но отряда у вас нет, кроме двух безоружных слуг? Что ж, это серьезный довод. Ваш боевой конь обучен? Вот и хорошо. Ах, у вас есть кольчуга, шлем, оберк, меч, копье и щит, но нет латных штанов? Хм-м, будь у вас такие штаны, вы могли бы претендовать на равенство с графами и знатнейшими сеньорами, но отсутствие их заставляет отнести вас к рыцарям второго ранга. Это самое большее, что я могу для вас сделать. Не огорчайтесь, сии рыцари тоже весьма достойные и высокородные мужи; простых воинов в этот поход не берут. Вы будете есть за вторым столом; кроме того, герцог обеспечит едой ваших слуг и фуражом ваших лошадей. Обедать будете в следующем шатре в три часа. Когда герцог придет ужинать, вы сможете присягнуть ему. По лагерю ходят глашатаи, которые объявят о начале похода. Есть ли у вас какие-нибудь вопросы? Меня ждет множество дел.
Казалось, самое время задать вопрос об условиях соглашения, но у Рожера язык прилип к гортани. И потом, начни он торговаться, этот занятой и нелюбезный чиновник наверняка велит ему отправляться домой, а это означало бы для него крах всех надежд. Он поклонился и вышел.
Когда фанфары протрубили ужин, Рожер уже стоял у входа в шатер, пытаясь не мешать сновавшим взад и вперед слугам. Герцог вошел в сопровождении графов и придворных, и во время благодарственной молитвы все стояли. Затем свита уселась за стол, герцог осушил свой кубок и потребовал снова наполнить его. Герцог был невысокий, широкоплечий, подвижный мужчина в расцвете лет; его черные волосы были коротко подстрижены, на румяном лице выделялись густые брови, из-под которых гневно смотрели серые глаза; платье на нем было сильно поношенное, не слишком чистые ногти обломаны. И тем не менее выглядел он так, как положено выглядеть старшему сыну Завоевателя, унаследовавшему от отца буйный характер. Рожер заставил себя подойти ко входу в шатер и понял, что не сможет спорить со столь знатным сеньором. К нему торопливо подошел давешний чиновник.
— Ах, вот вы где, мессир де Бодем! Герцог сейчас примет у вас присягу. Вы знаете церемонию? Остановитесь у стола против него, опуститесь на правое колено, вложите обе ладони в его руки и повторите то, что я скажу.
Ошеломленный и подавленный, Рожер шагнул вперед. Он сообразил, что это пожатие рук означает полную вассальную клятву по всей форме: оммаж и фуа [18]. Но повернуться и уйти на виду у всех собравшихся было уже невозможно. Он неуклюже опустился на колено и протянул перед собой сложенные руки, а герцог поднялся и сжал их. Юноша издалека услышал голос чиновника и стал повторять за ним:
— Я, Рожер де Бодем из Суссекса в Англии, свободный муж, не получавший лена ни от одного сеньора, клянусь всемогущим Господом, Пресвятой Богородицей, всеми небесными святыми и святым Михаилом, покровителем воинов, что буду хранить истинную верность и ревностно служить в поле и при дворе Роберту, герцогу Нормандскому, моему истинному сеньору; и я буду делать это во имя паломничества в восточные части света в течение всего срока его отсутствия в своих владениях. Ручаюсь в этом честью истинного рыцаря; а вы, все присутствующие, являетесь моими свидетелями.
Два рыцаря, встав, повторили:
— Все присутствующие являются его свидетелями.
Герцог выпустил его руки и сел на место. Рожер поднялся, склонился в поклоне и вышел из шатра. Отныне он слуга герцога и будет оставаться им, пока его сеньор не вернется из паломничества.
Мудрые советы отца пошли прахом. Оставалось только пойти и напиться с горя.
II. НИКЕЯ, 1097
Он оказался у длинного, обтянутого тканью стола, за которым сидело множество чиновников. В центре этой группы находился молодой человек с морщинистым лицом. Он любезно улыбался посетителю, но видно было, что настроение у него дурное. Рожер заикаясь изложил свое дело. Голос его звучал неестественно громко, но собеседник слушал невнимательно, поигрывая перочинным ножом. Когда юноша закончил, воцарилось молчание. Наконец чиновник откашлялся и сказал:
— Мессир Рожер де Бодем (кажется, так?), вы прибыли слишком поздно. Сегодня праздник Успения, а собор, созванный его святейшеством папой, назначил этот день для выступления. Непредвиденные обстоятельства заставляют отложить поход до конца месяца, но вы не могли знать об этом; невежливо просить герцога о поступлении к нему на службу в последний день…
Рожер попытался унять дрожь в коленях и судорожно глотнул, борясь с приступом тошноты. Чиновник выдержал паузу, пристально глянул ему в глаза и продолжил:
— Но это не беда. Мы должны принять во внимание, что путь из Англии неблизкий. Говорите, вы верхом и в полном вооружении, но отряда у вас нет, кроме двух безоружных слуг? Что ж, это серьезный довод. Ваш боевой конь обучен? Вот и хорошо. Ах, у вас есть кольчуга, шлем, оберк, меч, копье и щит, но нет латных штанов? Хм-м, будь у вас такие штаны, вы могли бы претендовать на равенство с графами и знатнейшими сеньорами, но отсутствие их заставляет отнести вас к рыцарям второго ранга. Это самое большее, что я могу для вас сделать. Не огорчайтесь, сии рыцари тоже весьма достойные и высокородные мужи; простых воинов в этот поход не берут. Вы будете есть за вторым столом; кроме того, герцог обеспечит едой ваших слуг и фуражом ваших лошадей. Обедать будете в следующем шатре в три часа. Когда герцог придет ужинать, вы сможете присягнуть ему. По лагерю ходят глашатаи, которые объявят о начале похода. Есть ли у вас какие-нибудь вопросы? Меня ждет множество дел.
Казалось, самое время задать вопрос об условиях соглашения, но у Рожера язык прилип к гортани. И потом, начни он торговаться, этот занятой и нелюбезный чиновник наверняка велит ему отправляться домой, а это означало бы для него крах всех надежд. Он поклонился и вышел.
Когда фанфары протрубили ужин, Рожер уже стоял у входа в шатер, пытаясь не мешать сновавшим взад и вперед слугам. Герцог вошел в сопровождении графов и придворных, и во время благодарственной молитвы все стояли. Затем свита уселась за стол, герцог осушил свой кубок и потребовал снова наполнить его. Герцог был невысокий, широкоплечий, подвижный мужчина в расцвете лет; его черные волосы были коротко подстрижены, на румяном лице выделялись густые брови, из-под которых гневно смотрели серые глаза; платье на нем было сильно поношенное, не слишком чистые ногти обломаны. И тем не менее выглядел он так, как положено выглядеть старшему сыну Завоевателя, унаследовавшему от отца буйный характер. Рожер заставил себя подойти ко входу в шатер и понял, что не сможет спорить со столь знатным сеньором. К нему торопливо подошел давешний чиновник.
— Ах, вот вы где, мессир де Бодем! Герцог сейчас примет у вас присягу. Вы знаете церемонию? Остановитесь у стола против него, опуститесь на правое колено, вложите обе ладони в его руки и повторите то, что я скажу.
Ошеломленный и подавленный, Рожер шагнул вперед. Он сообразил, что это пожатие рук означает полную вассальную клятву по всей форме: оммаж и фуа [18]. Но повернуться и уйти на виду у всех собравшихся было уже невозможно. Он неуклюже опустился на колено и протянул перед собой сложенные руки, а герцог поднялся и сжал их. Юноша издалека услышал голос чиновника и стал повторять за ним:
— Я, Рожер де Бодем из Суссекса в Англии, свободный муж, не получавший лена ни от одного сеньора, клянусь всемогущим Господом, Пресвятой Богородицей, всеми небесными святыми и святым Михаилом, покровителем воинов, что буду хранить истинную верность и ревностно служить в поле и при дворе Роберту, герцогу Нормандскому, моему истинному сеньору; и я буду делать это во имя паломничества в восточные части света в течение всего срока его отсутствия в своих владениях. Ручаюсь в этом честью истинного рыцаря; а вы, все присутствующие, являетесь моими свидетелями.
Два рыцаря, встав, повторили:
— Все присутствующие являются его свидетелями.
Герцог выпустил его руки и сел на место. Рожер поднялся, склонился в поклоне и вышел из шатра. Отныне он слуга герцога и будет оставаться им, пока его сеньор не вернется из паломничества.
Мудрые советы отца пошли прахом. Оставалось только пойти и напиться с горя.
II. НИКЕЯ, 1097
Рожер занимал место в арьергарде конного отряда. Он ехал на боевом скакуне Жаке и был в полном вооружении: они продвигались по вражеской территории. Стоял нестерпимо жаркий день. Толстая кожаная основа кольчуги не пропускала воздуха, а провонявшая потом подкладка оберка липла к голове. Пот тек к пояснице, затянутой тесными штанами для верховой езды, сливаясь в настоящие ручьи ниже колен и мешая управлять лошадью. Ремни перевязи, перекрещивавшие мокрую одежду, давили так, что правая рука начинала болеть и неметь. Полированный шлем, туго натянутый на оберк, сверкал на солнце, и капли пота, стекая по наноснику, падали на луку седла. Густое облако пыли окутывало всю колонну, кроме авангарда, в котором ехали герцог Нормандский, граф Этьен Блуа и граф Булонский. Юго-восточный ветер доносил запах древесного дыма, навоза и гнили. Не оставалось сомнений: они наконец приближались к расположению главных сил.
Достигнув вершины перевала, голова колонны внезапно остановилась, задние наткнулись на передних, и боевые кони начали бешено лягаться. Наверное, вожди вновь затеяли долгий и бесплодный спор о том, куда идти дальше. Встречный ветер уносил пыль, и у Рожера наконец-то появилась возможность оглядеться по сторонам.
Мощенная булыжником дорога уходила назад, к закрывавшему горизонт перевалу, впереди же возвышались поросшие травой зеленые холмы, не успевшие выгореть на солнце. Лето только начиналось. Со всех сторон — покуда хватало глаз — простирались разрушенные дамбы и разбитые каменные стены. Только чуть ниже, в долине, среди развалин выгоревших каменных домов росли две яблони. Очертания холмов напоминали ему родной Суссекс, но на юго-западе вставали высокие горы. Не было здесь ни полей, ни пастбищ, ни жилья. Пятнадцать лет хранила эта земля следы нашествия турок.
На холм поднималась колонна пеших, ведших в поводу вьючных лошадей. Она извивалась как змея, и хвост ее терялся далеко позади. Всадники тронули лошадей. Когда очередь дошла до Рожера, он пустил Жака шагом. Снова поднялась пыль. Рожер ехал крайним слева. Его единственного соседа мучила зубная боль, разговаривать с ним было бесполезно, и Рожер ехал молча, думая только об опостылевшей жаре и собственном невезении.
Ближе к середине дня, когда они поднялись на вершину очередного холма, в авангарде началось какое-то оживление. Рожер поднял повыше щит и сжал рукоять меча, но по цепочке тут же передали долгожданную новость: перед ними была Никея!
Вскоре все всадники смогли в этом убедиться. Рожер встряхнулся и начал проявлять признаки любопытства. В конце концов, здесь жили враги Господа! Он по привычке ожидал увидеть что-то грандиозное, но испытал разочарование. Впрочем, вскоре он понял свою ошибку: город казался меньше, чем был, из-за сплошной каменной стены, опоясывающей его. Высокая, отвесная, с могучими квадратными башнями стена золотом отливала на солнце, напоминая скорее громадную стену Аврелиана в Риме, чем устрашающее тройное каменное кольцо Константинополя. Справа от города лежало озеро, а с севера, востока и юга его окружали лагеря паломников. Здесь шла Священная война. Долгое путешествие по мирным христианским землям закончилось. Было первое июня 1097 года. С того дня, как он покинул Суссекс, прошло ровно десять месяцев.
Герцог Роберт со своими нормандцами обогнул город справа и остановился с южной стороны. Глашатаи прокричали приказ разбить лагерь рядом с войском графа Тулузского. Рожер тут же спешился, воткнул в землю древко копья и стал дожидаться, пока Петр и Годрик не найдут его сами. Все равно искать их в толпе людей и вьючных животных было бесполезно. Вдруг появился Петр, ведя в поводу походную лошадь, к седлу которой был приторочен мешок с одеждой. Рожер отложил оружие, но самостоятельно снять или надеть кольчугу он все равно не мог. Юноша надел поверх нее тунику и плащ и отправился осматривать другие лагеря. Разбить бивуак можно будет только тогда, когда подоспеет Годрик с палаткой. День был в разгаре, и он неспешно прогуливался, отдыхая от езды в седле. Он впервые видел все войско пилигримов, собравшееся воедино, и такое скопление народу смущало и изумляло его. У провансальцев был большой и хорошо оборудованный лагерь из деревянных хижин, крытых ветками. Они стояли здесь уже две недели, и над лагерем висела ужасная вонь. Шуму тоже было предостаточно. Женщины брали зерно у греческих маркитантов, которые доставили обещанный императором провиант. Согласно договору он был бесплатным, но греки отказались отпускать его даром. Не обошлось без криков и бурной жестикуляции. Признаков военных действий было мало: перед лагерем стояла вереница греческих баллист с провансальскими пехотинцами у ворот, а на приличном отдалении от южных ворот располагался отряд арбалетчиков и копейщиков, готовый отразить вражескую вылазку. Вид у всех был бодрый, и даже женщины выглядели сытыми. Похоже, граф Тулузский был хорошим хозяином и следил за всем самолично.
Но язык провансальцев настолько отличался от северофранцузского, что объясняться с ними было трудно. Рожер перешел в следующий лагерь, у восточной окраины. Тот тоже был устроен с толком и хорошо охранялся, но здесь и вовсе поговорить было не с кем. Тут обосновалось войско герцога Лотарингского, большинство подданных которого говорило только по-немецки. Он по-латыни спросил у священника, где расположились итальянские норманны, и тот махнул рукой на север.
Лагерь графа Тарентского был совершенно не похож на все остальные, в том числе и на нормандский. Сновали смуглокожие слуги, переговариваясь на неведомом языке, а вместо деревянных хижин здесь стояли шатры, среди которых попадались и обтянутые шелком. Рожер увидел отряд конных рыцарей в полном вооружении, державшихся поодаль от баллист, которые обстреливали северные ворота. Сейчас рыцари бездействовали, а их соратники либо ухаживали за лошадьми, либо ужинали. Рожер обратился к крайнему рыцарю, рассеянно опустившему копье.
— Добрый вечер, сир. Я — Рожер Фицосберт де Бодем из Англии и только что прибыл с отрядом герцога Нормандского. Не расскажете ли, как идут военные действия?
Рыцарь смерил его взглядом. Этому темноволосому юноше было лет двадцать с небольшим, и его белозубая улыбка казалась веселой и приветливой. Он ответил на хорошем, хотя и не совсем уверенном северофранцузском:
— Сдается мне, осада затягивается. Но что-то потихоньку затевается: на озере подозрительно возятся греки, и есть надежда, что турецкого коменданта удастся подкупить. Что нового в Нормандии и особенно в графстве Э.? Мой дед Вильгельм родом оттуда, а меня зовут Роберт Фицральф де Санта-Фоска из Апулии.
— Тогда, сир, выходит, что мы с вами двоюродные братья. Мой отец родился в Нормандии, но вместе с графом Э. переселился в Англию; его дядя Вильгельм отправился в Италию, и с тех пор мы ничего о нем не слыхали.
Роберт протянул руку, сдвинув поводья к локтю. Они принялись возбужденно сопоставлять имена, даты и выяснили, что они действительно братья, но не двоюродные, а троюродные. Затем, конечно, разговор пошел о войне. Из Италии они шли к Константинополю одним и тем же маршрутом, но Роберт — на шесть месяцев раньше. Он тщательно перечислил все споры и сделки, заключавшиеся по дороге; казалось, для простого рыцаря он слишком много знал и все объяснял исходя из низменной природы человека. Больше всего его занимали два вопроса: будущие завоевания паломников и их отношения с греческим императором. Рожер же никогда не думал об этом. Он искренне считал, что будет помогать отвоевывать у турок и прочих неверных захваченные ими города и закончит свои дни, обороняя от них какой-нибудь замок. Ему и в голову не приходило волноваться из-за того, кто будет его повелителем. Роберта очень заинтересовало, какую он дал клятву, и Рожер объяснил, что в Англии он был безземельным и свободным, но перед походом стал вассалом герцога Нормандского — правда, лишь на время паломничества. Позже герцог сам дал такую же клятву греческому императору. Это вызвало бурю недовольства, поскольку распространялось и на его вассалов. Однако стоит герцогу засобираться домой, и они снова станут свободными.
— Но это же замечательно! — воскликнул Роберт. — Граф Тарентский тоже вассал императора, но он-то собирается остаться здесь, а я служу ему — что в Византии, что в Италии. Ты скоро будешь вольным, как ветер, и если сможешь захватить какой-нибудь замок, то оставишь его себе. Я знаю, что замышляет Боэмунд: он хочет отобрать у императора Антиохию. Если он не выделит мне лен, я под благовидным предлогом взбунтуюсь и попрошу убежища в твоем замке!
Для Рожера это было чересчур. Он объяснил, что никогда бы не оставил замок себе (по возможности, он предпочел бы получить его от какого-нибудь сеньора, которому он рад будет служить) и что паломникам, давшим обет, негоже говорить о клятвопреступлении. Роберт с серьезным видом кивал головой, словно одобряя слова Рожера, но видно было, что все это ему глубоко безразлично. Вскоре показалась группа арбалетчиков: заступала на пост ночная стража. Юноши пожали друг другу руку и договорились встретиться завтра вечером — если, конечно, оба будут свободными от дежурства.
Рожер двинулся в обратный путь. Он глубоко задумался и, не обращая внимания на шум, с которым лагерь готовился ко сну, восстанавливал в памяти все, что с ним произошло за эти десять месяцев. Из Рэя он на корабле прибыл в устье Сены, а затем без лишней спешки добрался до Руана. Далее — шесть недель ожидания в Нормандии, знакомство с другими паломниками и страх, что все закончится еще до того, как они тронутся в путь. Наконец герцог, не отличавшийся особой обязательностью, распорядился выступать, и они шли через Францию, Бургундию и Савойю, до самой Италии. Это был поход от окраин цивилизованного мира к его средоточию, от варварства к вершинам культуры. Земли на юге были изобильны и плодородны, от запасов ломились амбары, а люди встречали пилигримов с радостью. Здесь говорили на всех языках — от северофранцузского до итальянского, легко переходя с одного на другой, так что было трудно понять, много ли ты прошел за день; повсюду попадались грамотные чиновники, знавшие латынь. Все здесь было точь-в-точь как дома, за исключением утопающих в роскоши городов. Каждая деревня принадлежала какому-нибудь рыцарю, тот подчинялся графу, граф — королю или императору Обилие вина и оливок было в диковинку, но все остальное казалось знакомым. Даже Рим был точно таким, каким Рожер представлял его по бесчисленным описаниям паломников и священников, проходивших через Суссекс и Кент по пути в Лондон. Южная Италия была частью того же мира — мира, в котором крестьянами, говорившими на диковинной смеси языков, правили изъяснявшиеся по-французски или по-латыни рыцари, владевшие землями, полученными за военную службу. Так что епископ Одо Баварский, скончавшийся в Палермо, действительно мог считать, что умирает рядом с домом.
Но оставив позади виноградники, оливковые рощи и теплую итальянскую зиму, они переплыли море и оказались в совершенно ином мире. Шестинедельный марш от Диррахия до Константинополя был не слишком трудным, поскольку странные греческие бароны в длинных шелковых одеждах, наподобие священнических риз, указывали им путь и снабжали провизией. Но общаться с людьми, столь непохожими на западных христиан, с людьми, жившими по своим законам, было почти невозможно. Ни один из местных не знал латыни — языка, который был понятен всем: от Испании до Норвегии, от Ирландии до Венгрии. Каждая буква их алфавита была непостижима и дразнила пилигримов внешним сходством с буквами, принятыми в цивилизованном мире. Воины греческого конвоя, защищавшие паломников от нападений диких горцев, казались знатными людьми, но на самом деле были простыми солдатами. Церкви у них тоже были странные и столь замысловатые, что снаружи невозможно было определить, где восток; внутреннее же их убранство поражало великолепием. Рожер посетил такой храм в Фессалонике. Он выбрал для этого раннее утро, когда всенощная закончилась, а Веспер [19] еще не взошел, поскольку не желал подвергать опасности свою душу участием в еретической службе схизматиков [20]. Его потрясла высота собора, а сонм святых, ангелов и воинов, изображенных на стенах, показался толпой живых людей; алтарь был скрыт резным сверкающим экраном, а огромный канделябр в виде колеса напоминал висящую над головой гирю. Здесь поклонялись ревнивому и скрытному богу. К юноше подошел привратник, что-то пробормотал, и Рожер с облегчением вышел из храма.
К концу путешествия он ясно понял, что самое странное в Византийской империи — это устройство хозяйства и армии. Здесь жили горцы, которые в срок платили дань (если было чем платить) и занимались грабежом во все остальное время, пользуясь тем, что вооруженному рыцарю в горах не угнаться за местным разбойником. Так было и у них в Уэльсе. Но порядки на равнинных землях были совершенно удивительные: большинство земель принадлежало городским богачам, которые получали со своих арендаторов денежный оброк и платили налоги императору звонкой монетой. Никто не шел на воинскую службу, и для защиты городов солдат нанимали на стороне. Во всей византийской империи не было ни одного рыцаря! Ее охраняли простые воины; те бароны, которые сопровождали их в походе, в сущности, тоже были рядовыми солдатами, потому что стали воинами не по праву рождения, а служили императору за плату. К тому же и сам император, отпрыск знатного рода и сын военного вождя, имел прав на трон не больше, чем граф Гарольд на английскую корону. Алексей завоевал свой титул в жестокой борьбе и ему предстояло носить его, пока его не одолеет сильнейший соперник. Ничего удивительного, что восточные христиане нуждались в норманнах, которые могли их защитить. Смутьяны, раскольники и клятвопреступники — вот кто они такие!
А между тем поход продолжался. Они шли через виноградники и шелковичные сады, обходили сверкающие белые города, полускрытые высокими отвесными стенами, оставляя море справа, а Фракийские горы — слева. Вдосталь налюбовавшись на красноземную равнину, изрезанную дамбами, они миновали невысокие зеленые холмы и увидели вдалеке правильную прямую линию, тянувшуюся от горизонта до горизонта. Подъехав ближе, они разглядели выступавшие из этой линии башни и крыши, затем она распалась на ряды стен. Сверкали на солнце шлемы часовых, на башнях развевались знамена, и доносился гул и запах великого многолюдья. Тройные стены Константинополя!
Но перед ними предстал не просто самый величественный город из всех, которые им довелось повидать: сам дух этого величия был совершенно иным. Так Россия подавляет своими просторами графство Мидлсекс. Город встретил их недружелюбно. Ворота были наглухо закрыты, и добиться, чтобы их открыли, оказалось нелегко. Рожер так и не вошел внутрь: ему не хотелось лишний раз убеждаться во враждебности этой толпы чужеземцев, столь негостеприимно встретившей нормандскую помощь. Даже императора ему не довелось увидеть. Когда герцог на встрече в пригородном лагере паломников давал вассальную клятву, Рожер отсутствовал: он добывал фураж в греческой деревне. Все остальные пилигримы уже переправились в Азию и осадили Никею, так что мешкать им не приходилось. Они быстро переправились через Босфор, совершили двухдневный переход по Вифинскому нагорью и соединились с главными силами. Но что за странная земля, что за подозрительные люди, и как это все далеко от Суссекса!
Полный грустных дум, Рожер приплелся к своей палатке. Петр ушел пасти лошадей у ближних холмов, но Годрик, успевший приготовить своему хозяину ложе, сообщил, что герцог приглашает на ужин всех рыцарей второго ранга.
Однако вход в шатер герцога был плотно запахнут. Под открытым небом стоял высокий стол, у правого угла которого сидели прямо на земле мелкопоместные рыцари. Стол им заменяли лежавшие на земле доски. Рожер уселся между молодым рыцарем из Котантена и священником средних лет, прибывшим из Бретани [21]. Высокий стол был уставлен яствами, и Рожер полюбопытствовал, каких гостей они сегодня принимают.
— Графа Тулузского, — ответил священник, — и его придворных. Граф Раймунд сидит справа от герцога. Слева от него — епископ Пюиский, которому подобает самое почетное место, поскольку он папский легат и возглавляет паломничество. Но этот клирик является вассалом графа, и негоже ему сидеть выше своего сеньора.
Молодой рыцарь поддержал беседу.
— Граф Тулузский по праву считается вождем пилигримов. Он не только великий воин, прославившийся подвигами, совершенными в Испании. Весь путь сюда он проделал верхом, с боем пробиваясь сквозь заслоны славонских горцев. Кроме того, он здесь единственный свободный сеньор, ни с кем не связанный вассальной клятвой. Коли пожелает, то может создать в Святой Земле третью империю, независимую ни от Алексея, ни от Генриха. Если он останется здесь, а герцог вернется домой, я пойду служить под его знамена.
— Опять этот бесконечный разговор о вассальных клятвах! — не выдержал Рожер. — Когда герцог давал клятву, меня там не было, хотя я его вассал и меня это тоже касается. Но это совершенно естественно. Мы прибыли сюда, чтобы помочь христианам Востока, и если они будут кормить нас так же, как сегодня, — он показал на баранью котлету, — я охотно выступлю на их стороне.
Он высказывался теперь чаще и увереннее, чем год назад.
— Если они будут кормить нас так, как сегодня, то конечно, — согласился священник. — Честно говоря, они собираются подписать договор. Архидьякон епископа Пюиского сегодня вечером составит наши требования; я знаком с ним еще по Клермону, и утром он сам сказал мне об этом.
— Плохая новость, — заметил рыцарь из Котантена. — Каждый знает, что такое клятва, но стоит только подписать договор, как любой чиновник начинает толковать его вкривь и вкось. Я убедился в этом на примере своего дяди, который получил письменную грамоту на владение леном от аббатства Монт Сен-Мишель, и поверьте мне: стоит нам поставить подпись на пергаменте, и через три месяца мы будем воевать не на стороне императора, а против него.
Рожер чувствовал, что в рассуждениях молодого рыцаря есть доля истины. Он вспомнил, какая сумятица началась в Англии, когда шла перепись ленов для «Книги Страшного суда» [22], и пожалел о том, что христианские князья отвыкли доверять друг другу. Но ему не терпелось узнать побольше.
Достигнув вершины перевала, голова колонны внезапно остановилась, задние наткнулись на передних, и боевые кони начали бешено лягаться. Наверное, вожди вновь затеяли долгий и бесплодный спор о том, куда идти дальше. Встречный ветер уносил пыль, и у Рожера наконец-то появилась возможность оглядеться по сторонам.
Мощенная булыжником дорога уходила назад, к закрывавшему горизонт перевалу, впереди же возвышались поросшие травой зеленые холмы, не успевшие выгореть на солнце. Лето только начиналось. Со всех сторон — покуда хватало глаз — простирались разрушенные дамбы и разбитые каменные стены. Только чуть ниже, в долине, среди развалин выгоревших каменных домов росли две яблони. Очертания холмов напоминали ему родной Суссекс, но на юго-западе вставали высокие горы. Не было здесь ни полей, ни пастбищ, ни жилья. Пятнадцать лет хранила эта земля следы нашествия турок.
На холм поднималась колонна пеших, ведших в поводу вьючных лошадей. Она извивалась как змея, и хвост ее терялся далеко позади. Всадники тронули лошадей. Когда очередь дошла до Рожера, он пустил Жака шагом. Снова поднялась пыль. Рожер ехал крайним слева. Его единственного соседа мучила зубная боль, разговаривать с ним было бесполезно, и Рожер ехал молча, думая только об опостылевшей жаре и собственном невезении.
Ближе к середине дня, когда они поднялись на вершину очередного холма, в авангарде началось какое-то оживление. Рожер поднял повыше щит и сжал рукоять меча, но по цепочке тут же передали долгожданную новость: перед ними была Никея!
Вскоре все всадники смогли в этом убедиться. Рожер встряхнулся и начал проявлять признаки любопытства. В конце концов, здесь жили враги Господа! Он по привычке ожидал увидеть что-то грандиозное, но испытал разочарование. Впрочем, вскоре он понял свою ошибку: город казался меньше, чем был, из-за сплошной каменной стены, опоясывающей его. Высокая, отвесная, с могучими квадратными башнями стена золотом отливала на солнце, напоминая скорее громадную стену Аврелиана в Риме, чем устрашающее тройное каменное кольцо Константинополя. Справа от города лежало озеро, а с севера, востока и юга его окружали лагеря паломников. Здесь шла Священная война. Долгое путешествие по мирным христианским землям закончилось. Было первое июня 1097 года. С того дня, как он покинул Суссекс, прошло ровно десять месяцев.
Герцог Роберт со своими нормандцами обогнул город справа и остановился с южной стороны. Глашатаи прокричали приказ разбить лагерь рядом с войском графа Тулузского. Рожер тут же спешился, воткнул в землю древко копья и стал дожидаться, пока Петр и Годрик не найдут его сами. Все равно искать их в толпе людей и вьючных животных было бесполезно. Вдруг появился Петр, ведя в поводу походную лошадь, к седлу которой был приторочен мешок с одеждой. Рожер отложил оружие, но самостоятельно снять или надеть кольчугу он все равно не мог. Юноша надел поверх нее тунику и плащ и отправился осматривать другие лагеря. Разбить бивуак можно будет только тогда, когда подоспеет Годрик с палаткой. День был в разгаре, и он неспешно прогуливался, отдыхая от езды в седле. Он впервые видел все войско пилигримов, собравшееся воедино, и такое скопление народу смущало и изумляло его. У провансальцев был большой и хорошо оборудованный лагерь из деревянных хижин, крытых ветками. Они стояли здесь уже две недели, и над лагерем висела ужасная вонь. Шуму тоже было предостаточно. Женщины брали зерно у греческих маркитантов, которые доставили обещанный императором провиант. Согласно договору он был бесплатным, но греки отказались отпускать его даром. Не обошлось без криков и бурной жестикуляции. Признаков военных действий было мало: перед лагерем стояла вереница греческих баллист с провансальскими пехотинцами у ворот, а на приличном отдалении от южных ворот располагался отряд арбалетчиков и копейщиков, готовый отразить вражескую вылазку. Вид у всех был бодрый, и даже женщины выглядели сытыми. Похоже, граф Тулузский был хорошим хозяином и следил за всем самолично.
Но язык провансальцев настолько отличался от северофранцузского, что объясняться с ними было трудно. Рожер перешел в следующий лагерь, у восточной окраины. Тот тоже был устроен с толком и хорошо охранялся, но здесь и вовсе поговорить было не с кем. Тут обосновалось войско герцога Лотарингского, большинство подданных которого говорило только по-немецки. Он по-латыни спросил у священника, где расположились итальянские норманны, и тот махнул рукой на север.
Лагерь графа Тарентского был совершенно не похож на все остальные, в том числе и на нормандский. Сновали смуглокожие слуги, переговариваясь на неведомом языке, а вместо деревянных хижин здесь стояли шатры, среди которых попадались и обтянутые шелком. Рожер увидел отряд конных рыцарей в полном вооружении, державшихся поодаль от баллист, которые обстреливали северные ворота. Сейчас рыцари бездействовали, а их соратники либо ухаживали за лошадьми, либо ужинали. Рожер обратился к крайнему рыцарю, рассеянно опустившему копье.
— Добрый вечер, сир. Я — Рожер Фицосберт де Бодем из Англии и только что прибыл с отрядом герцога Нормандского. Не расскажете ли, как идут военные действия?
Рыцарь смерил его взглядом. Этому темноволосому юноше было лет двадцать с небольшим, и его белозубая улыбка казалась веселой и приветливой. Он ответил на хорошем, хотя и не совсем уверенном северофранцузском:
— Сдается мне, осада затягивается. Но что-то потихоньку затевается: на озере подозрительно возятся греки, и есть надежда, что турецкого коменданта удастся подкупить. Что нового в Нормандии и особенно в графстве Э.? Мой дед Вильгельм родом оттуда, а меня зовут Роберт Фицральф де Санта-Фоска из Апулии.
— Тогда, сир, выходит, что мы с вами двоюродные братья. Мой отец родился в Нормандии, но вместе с графом Э. переселился в Англию; его дядя Вильгельм отправился в Италию, и с тех пор мы ничего о нем не слыхали.
Роберт протянул руку, сдвинув поводья к локтю. Они принялись возбужденно сопоставлять имена, даты и выяснили, что они действительно братья, но не двоюродные, а троюродные. Затем, конечно, разговор пошел о войне. Из Италии они шли к Константинополю одним и тем же маршрутом, но Роберт — на шесть месяцев раньше. Он тщательно перечислил все споры и сделки, заключавшиеся по дороге; казалось, для простого рыцаря он слишком много знал и все объяснял исходя из низменной природы человека. Больше всего его занимали два вопроса: будущие завоевания паломников и их отношения с греческим императором. Рожер же никогда не думал об этом. Он искренне считал, что будет помогать отвоевывать у турок и прочих неверных захваченные ими города и закончит свои дни, обороняя от них какой-нибудь замок. Ему и в голову не приходило волноваться из-за того, кто будет его повелителем. Роберта очень заинтересовало, какую он дал клятву, и Рожер объяснил, что в Англии он был безземельным и свободным, но перед походом стал вассалом герцога Нормандского — правда, лишь на время паломничества. Позже герцог сам дал такую же клятву греческому императору. Это вызвало бурю недовольства, поскольку распространялось и на его вассалов. Однако стоит герцогу засобираться домой, и они снова станут свободными.
— Но это же замечательно! — воскликнул Роберт. — Граф Тарентский тоже вассал императора, но он-то собирается остаться здесь, а я служу ему — что в Византии, что в Италии. Ты скоро будешь вольным, как ветер, и если сможешь захватить какой-нибудь замок, то оставишь его себе. Я знаю, что замышляет Боэмунд: он хочет отобрать у императора Антиохию. Если он не выделит мне лен, я под благовидным предлогом взбунтуюсь и попрошу убежища в твоем замке!
Для Рожера это было чересчур. Он объяснил, что никогда бы не оставил замок себе (по возможности, он предпочел бы получить его от какого-нибудь сеньора, которому он рад будет служить) и что паломникам, давшим обет, негоже говорить о клятвопреступлении. Роберт с серьезным видом кивал головой, словно одобряя слова Рожера, но видно было, что все это ему глубоко безразлично. Вскоре показалась группа арбалетчиков: заступала на пост ночная стража. Юноши пожали друг другу руку и договорились встретиться завтра вечером — если, конечно, оба будут свободными от дежурства.
Рожер двинулся в обратный путь. Он глубоко задумался и, не обращая внимания на шум, с которым лагерь готовился ко сну, восстанавливал в памяти все, что с ним произошло за эти десять месяцев. Из Рэя он на корабле прибыл в устье Сены, а затем без лишней спешки добрался до Руана. Далее — шесть недель ожидания в Нормандии, знакомство с другими паломниками и страх, что все закончится еще до того, как они тронутся в путь. Наконец герцог, не отличавшийся особой обязательностью, распорядился выступать, и они шли через Францию, Бургундию и Савойю, до самой Италии. Это был поход от окраин цивилизованного мира к его средоточию, от варварства к вершинам культуры. Земли на юге были изобильны и плодородны, от запасов ломились амбары, а люди встречали пилигримов с радостью. Здесь говорили на всех языках — от северофранцузского до итальянского, легко переходя с одного на другой, так что было трудно понять, много ли ты прошел за день; повсюду попадались грамотные чиновники, знавшие латынь. Все здесь было точь-в-точь как дома, за исключением утопающих в роскоши городов. Каждая деревня принадлежала какому-нибудь рыцарю, тот подчинялся графу, граф — королю или императору Обилие вина и оливок было в диковинку, но все остальное казалось знакомым. Даже Рим был точно таким, каким Рожер представлял его по бесчисленным описаниям паломников и священников, проходивших через Суссекс и Кент по пути в Лондон. Южная Италия была частью того же мира — мира, в котором крестьянами, говорившими на диковинной смеси языков, правили изъяснявшиеся по-французски или по-латыни рыцари, владевшие землями, полученными за военную службу. Так что епископ Одо Баварский, скончавшийся в Палермо, действительно мог считать, что умирает рядом с домом.
Но оставив позади виноградники, оливковые рощи и теплую итальянскую зиму, они переплыли море и оказались в совершенно ином мире. Шестинедельный марш от Диррахия до Константинополя был не слишком трудным, поскольку странные греческие бароны в длинных шелковых одеждах, наподобие священнических риз, указывали им путь и снабжали провизией. Но общаться с людьми, столь непохожими на западных христиан, с людьми, жившими по своим законам, было почти невозможно. Ни один из местных не знал латыни — языка, который был понятен всем: от Испании до Норвегии, от Ирландии до Венгрии. Каждая буква их алфавита была непостижима и дразнила пилигримов внешним сходством с буквами, принятыми в цивилизованном мире. Воины греческого конвоя, защищавшие паломников от нападений диких горцев, казались знатными людьми, но на самом деле были простыми солдатами. Церкви у них тоже были странные и столь замысловатые, что снаружи невозможно было определить, где восток; внутреннее же их убранство поражало великолепием. Рожер посетил такой храм в Фессалонике. Он выбрал для этого раннее утро, когда всенощная закончилась, а Веспер [19] еще не взошел, поскольку не желал подвергать опасности свою душу участием в еретической службе схизматиков [20]. Его потрясла высота собора, а сонм святых, ангелов и воинов, изображенных на стенах, показался толпой живых людей; алтарь был скрыт резным сверкающим экраном, а огромный канделябр в виде колеса напоминал висящую над головой гирю. Здесь поклонялись ревнивому и скрытному богу. К юноше подошел привратник, что-то пробормотал, и Рожер с облегчением вышел из храма.
К концу путешествия он ясно понял, что самое странное в Византийской империи — это устройство хозяйства и армии. Здесь жили горцы, которые в срок платили дань (если было чем платить) и занимались грабежом во все остальное время, пользуясь тем, что вооруженному рыцарю в горах не угнаться за местным разбойником. Так было и у них в Уэльсе. Но порядки на равнинных землях были совершенно удивительные: большинство земель принадлежало городским богачам, которые получали со своих арендаторов денежный оброк и платили налоги императору звонкой монетой. Никто не шел на воинскую службу, и для защиты городов солдат нанимали на стороне. Во всей византийской империи не было ни одного рыцаря! Ее охраняли простые воины; те бароны, которые сопровождали их в походе, в сущности, тоже были рядовыми солдатами, потому что стали воинами не по праву рождения, а служили императору за плату. К тому же и сам император, отпрыск знатного рода и сын военного вождя, имел прав на трон не больше, чем граф Гарольд на английскую корону. Алексей завоевал свой титул в жестокой борьбе и ему предстояло носить его, пока его не одолеет сильнейший соперник. Ничего удивительного, что восточные христиане нуждались в норманнах, которые могли их защитить. Смутьяны, раскольники и клятвопреступники — вот кто они такие!
А между тем поход продолжался. Они шли через виноградники и шелковичные сады, обходили сверкающие белые города, полускрытые высокими отвесными стенами, оставляя море справа, а Фракийские горы — слева. Вдосталь налюбовавшись на красноземную равнину, изрезанную дамбами, они миновали невысокие зеленые холмы и увидели вдалеке правильную прямую линию, тянувшуюся от горизонта до горизонта. Подъехав ближе, они разглядели выступавшие из этой линии башни и крыши, затем она распалась на ряды стен. Сверкали на солнце шлемы часовых, на башнях развевались знамена, и доносился гул и запах великого многолюдья. Тройные стены Константинополя!
Но перед ними предстал не просто самый величественный город из всех, которые им довелось повидать: сам дух этого величия был совершенно иным. Так Россия подавляет своими просторами графство Мидлсекс. Город встретил их недружелюбно. Ворота были наглухо закрыты, и добиться, чтобы их открыли, оказалось нелегко. Рожер так и не вошел внутрь: ему не хотелось лишний раз убеждаться во враждебности этой толпы чужеземцев, столь негостеприимно встретившей нормандскую помощь. Даже императора ему не довелось увидеть. Когда герцог на встрече в пригородном лагере паломников давал вассальную клятву, Рожер отсутствовал: он добывал фураж в греческой деревне. Все остальные пилигримы уже переправились в Азию и осадили Никею, так что мешкать им не приходилось. Они быстро переправились через Босфор, совершили двухдневный переход по Вифинскому нагорью и соединились с главными силами. Но что за странная земля, что за подозрительные люди, и как это все далеко от Суссекса!
Полный грустных дум, Рожер приплелся к своей палатке. Петр ушел пасти лошадей у ближних холмов, но Годрик, успевший приготовить своему хозяину ложе, сообщил, что герцог приглашает на ужин всех рыцарей второго ранга.
Однако вход в шатер герцога был плотно запахнут. Под открытым небом стоял высокий стол, у правого угла которого сидели прямо на земле мелкопоместные рыцари. Стол им заменяли лежавшие на земле доски. Рожер уселся между молодым рыцарем из Котантена и священником средних лет, прибывшим из Бретани [21]. Высокий стол был уставлен яствами, и Рожер полюбопытствовал, каких гостей они сегодня принимают.
— Графа Тулузского, — ответил священник, — и его придворных. Граф Раймунд сидит справа от герцога. Слева от него — епископ Пюиский, которому подобает самое почетное место, поскольку он папский легат и возглавляет паломничество. Но этот клирик является вассалом графа, и негоже ему сидеть выше своего сеньора.
Молодой рыцарь поддержал беседу.
— Граф Тулузский по праву считается вождем пилигримов. Он не только великий воин, прославившийся подвигами, совершенными в Испании. Весь путь сюда он проделал верхом, с боем пробиваясь сквозь заслоны славонских горцев. Кроме того, он здесь единственный свободный сеньор, ни с кем не связанный вассальной клятвой. Коли пожелает, то может создать в Святой Земле третью империю, независимую ни от Алексея, ни от Генриха. Если он останется здесь, а герцог вернется домой, я пойду служить под его знамена.
— Опять этот бесконечный разговор о вассальных клятвах! — не выдержал Рожер. — Когда герцог давал клятву, меня там не было, хотя я его вассал и меня это тоже касается. Но это совершенно естественно. Мы прибыли сюда, чтобы помочь христианам Востока, и если они будут кормить нас так же, как сегодня, — он показал на баранью котлету, — я охотно выступлю на их стороне.
Он высказывался теперь чаще и увереннее, чем год назад.
— Если они будут кормить нас так, как сегодня, то конечно, — согласился священник. — Честно говоря, они собираются подписать договор. Архидьякон епископа Пюиского сегодня вечером составит наши требования; я знаком с ним еще по Клермону, и утром он сам сказал мне об этом.
— Плохая новость, — заметил рыцарь из Котантена. — Каждый знает, что такое клятва, но стоит только подписать договор, как любой чиновник начинает толковать его вкривь и вкось. Я убедился в этом на примере своего дяди, который получил письменную грамоту на владение леном от аббатства Монт Сен-Мишель, и поверьте мне: стоит нам поставить подпись на пергаменте, и через три месяца мы будем воевать не на стороне императора, а против него.
Рожер чувствовал, что в рассуждениях молодого рыцаря есть доля истины. Он вспомнил, какая сумятица началась в Англии, когда шла перепись ленов для «Книги Страшного суда» [22], и пожалел о том, что христианские князья отвыкли доверять друг другу. Но ему не терпелось узнать побольше.