Бригада врачей работала ночью, чтобы сократить время пребывания останков вне могилы.
К обеду следующего дня на стол Манюни положили заключение экспертов и пачку еще влажных снимков.
Лариса Белостенная была убита несколькими ударами продолговатого предмета, предположительно металлической трубой, на пятом месяце беременности.
Манюня сразу же позвонил экспертам – хотел убедиться, что останки ребенка сохранили в законсервированном виде. Они могли понадобиться при установлении отцовства на основании генетической идентификации, то есть методом анализа хромосом.
Во время дневной оперативки позвонил Сумченко, и Михаил опять стал свидетелем его разговора с Манюней.
– Добрый день! Николай Петрович, я, кажется, выполнил все твои просьбы, а ты почему-то медлишь.
– День добрый, Иван Игнатьевич! Если бы вы еще объяснили, о чем речь.
– Ты читал, небось, заключение экспертов и видел фотографии?
– Видел и читал…
– Нужно брать Валерия Петрова! Как видишь, я кое-что знаю из твоей кухни. Последние факты ложатся точно в десятку! Он спал с ней в конце декабря и может быть отцом ребенка. Чтобы скрыть этот факт, убил ее, а сам спрятался в армии.
– Но мы не знаем, кто еще с ней спал в декабре и январе!
– Должен тебе сообщить то, чего ты еще не знаешь. Белостенная-старшая умерла до того, как была повешена. Хотя нужно отдать должное преступнику: она была задушена и потом повешена, то есть все признаки смерти от удушья налицо. Убить ее мог только Петров. Он там знает все входы и выходы… Если бы ты его арестовал раньше, то старуха осталась бы живой, и мы имели бы ее показания.
– Иван Игнатьевич! Эта версия имеет право на существование наряду с другими. У меня больше оснований связать смерть Белостенной с вашим интервью. Генную экспертизу мы можем провести и без ареста Петрова, но такая экспертиза, как вы знаете, очень дорога. Дайте возможность отработать другие направления, которые нам кажутся более вероятными.
– Не понимаю, что тебе еще неясно!
– Это долгий разговор, и я не хочу отнимать у вас время.
– Это отговорки, дорогой Николай Петрович! Я тебя слушаю, только очень коротко!
– Во-первых, мы должны установить, почему Лариса оставила ребенка. Всегда можно найти врача, который выдаст за взятку липовое заключение с категорической рекомендацией избавиться от беременности любого срока.
– Извини, я тебя перебью! Для шантажа, например…
– Женить на себе Петрова? Зачем ей, восходящей звезде, какой-то водитель автопогрузчика морского порта! Вытянуть из него деньги? Какие могут быть деньги в рабочей семье, которая живет от зарплаты до зарплаты. Две-три сотни на аборт они бы ей дали, не беря на душу грех убийства сразу двоих. Хотя, вероятно, вы правы и ребенка она оставила для шантажа. Но не Петрова! Здесь ставки повыше. Она спала с мужиками при больших должностях и с дорогими лимузинами. Во-вторых, мы не знаем до сих пор, кто звонил в милицию и навел следствие на Ярмака и его друзей.
– Это могла быть мать Петрова.
– Мы проверили. Матери Петрова в тот день не было в городе.
– Или мать Ларисы. Она могла их видеть.
– Тогда какой смысл для нее скрывать это?
– Ну, не знаю! Я уверен, ты делаешь ошибку. Мой долг тебя предупредить!
– Спасибо за предупреждение. Я подумаю над вашими предложениями.
Манюня закончил разговор, рассеяно положил трубку и некоторое время пыхтел, вернее сказать, бормотал что-то тихонько себе под нос. Потом заговорил в шутливом тоне:
– Когда главный прокурор города путается у тебя под ногами, начинаешь понимать, что чувствовал Гулливер в стране лилипутов, когда гостил в королевском дворце, – и добавил уже серьезно. – В данный момент для нас основные объекты для получения информации: подруга Саша и родная тетка Ларисы. Они должны были знать о беременности, знать или догадываться кто отец!
Следующий день прошел в разных мелких организационных хлопотах и в несколько нервозной обстановке. Нервозность генерировалась в кабинете начальника отдела и волнами распространялась на остальные комнаты и сотрудников следственного отдела. И не только его.
Утром на оперативке Манюня был взбешен. Куда девались его выдержка и чувство юмора!
Причиной такого настроения была передача местного телевидения. В вечерних новостях дали сюжет о происшествии на кладбище, убийстве Белостенной-матери и результатах экспертизы останков Белостенной-дочери.
Михаил об этом услышал со слов других. Он несколько дней подряд не посещал спортивный манеж и накануне вечером наверстывал упущенное.
В сюжете показали развороченную могилу, дом Белостенной, фрагмент интервью прокурора города Сумченко. Но главное, из-за чего завелся Манюня, было в дикторском тексте, который содержал секретную информацию незаконченного следствия: о беременности Ларисы, об инсценировке самоубийства ее матери, о подозреваемом Валерии Петрове, упомянутом как Валерий П.
В целом сюжет подавал прокурора города в качестве главного организатора и мозгового центра расследования.
– Это не гласность! Это бандитизм! Вас нужно судить! – кричал Манюня кому-то по телефону.
В конце рабочего дня Тамара Борисовна пригласила Михаила к телефону в приемной. Звонила Марина Маркова.
– Добрый день! Мне нужно с Вами встретиться. Я буду ждать Вас в семь часов на углу Солнечной и Энгельса, если у Вас нет более срочных или более приятных дел сегодня вечером.
– Добрый день, Марина Ивановна! Ради такой встречи я отложил бы даже собственные похороны! Буду обязательно!
«Что ей нужно? Очередной ход Сумченко?» – вертелось в голове у Михаила почти все время до встречи.
Она его уже ждала, когда он появился на углу за несколько минут до семи. Марина была одета в великолепное длинное серо-голубое платье, отделанное черным шитьем, черную ажурную шляпку и черные кружевные перчатки до локтей. Маленькая черная сумка и черные туфли, на широком каблуке, дополняли ансамбль в «ретровом» стиле. У проходивших мимо мужчин отваливались челюсти.
Она протянула руку, и Михаил чисто рефлекторно принял правила игры, заданные ее нарядом, наклонился и поднес руку к губам.
– Боже, какое великолепие! Вы хотя бы намекнули, чтобы я надел фрак, которого у меня нет. Рядом с вами я не пройду даже за вашего шофера в этих джинсах, без ливреи и фуражки с кокардой, на которой фамильный герб.
– Это не важно в данном случае. Я вас побеспокоила, чтобы извиниться за доставленные неприятности. И чтобы загладить окончательно свою вину, приглашаю на ужин в ресторан. Он за углом. Столик и ужин уже заказаны и оплачены.
– Ужин с потрясающе красивой женщиной, да еще за ее счет – это же «альфонсизм» самого скверного пошиба.
– Я вас пригласила, и я буду платить!
– Нет, это мне не подходит. В городе я недавно и еще не избавился от деревенской застенчивости: если знаю, что за меня платят, то сразу пропадает аппетит. А я здорово проголодался… Потом, у меня совсем нет опыта… За меня ни разу не платила женщина, исключая маму и бабушку. Но то было так давно, что я почти забыл. Давайте примем такое распределение обязанностей: Вы заказали ужин, а я за него заплачу.
– Зачем эти условности! Мы ведь на равных!
– Когда речь идет о мужчине и женщине, то равенство исключено.
– Вы закоренелый противник эмансипации?
– Я ведь предупредил, что деревенщина! Может, через минуту буду очень жалеть, но я настаиваю на своих условиях. Вы согласны?!
– Что же остается несчастной, одинокой женщине.
– Спасибо! – «Чуть не сказала: бедной женщине!» – внутренне улыбнулся Михаил.
Им предоставили столик на двоих в уютной нише, достаточно далеко от оркестра, чтобы разговаривать без напряжения и с хорошим обзором оркестровой сцены и всего зала. Когда Михаил увидел сервировку стола, то сначала оторопел. Вдруг не хватит денег расплатиться. Но потом мысленно прокалькулировал и успокоился. Брешь в бюджете будет существенной, но не смертельной.
Он настроился на приятную беседу с красивой женщиной. Полуторамесячное воздержание придало его реакции особую остроту. Так голодному возвращается тонкое обоняние. Марина была женщиной того же типа, что и его жена. Но Марина отличалась от Анастасии тем, чем отличается выдержанное вино от молодого.
Да, она втравила его в неприятную историю и сейчас хотела «выпить мировую», как это сделал бы мужчина с мужчиной. Так сначала подумал Михаил. Однако разговор за столом принял другое направление. Разговор, скорее исповедь Марины, проходил неторопливо, не мешая собственно ужину.
Михаил, тот вообще первое время только одобрительно кивал, показывая, что слушает, а не только ест.
– Четыре года назад я проявила слабость и совершила поступок, который сильно повлиял на мою жизнь… Я поддалась уговорам матери Ларисы и не стала делать вскрытие. Как вы знаете, в заключении я написала, что для вскрытия не было оснований. На самом деле они были. Конечно, сыграло роль еще то, что все твердили об убийстве как случайном акте группы хулиганов. Сделать достоянием широкой публики факт беременности семнадцатилетней незамужней девушки, да еще так широко известной в городе?! Для этого тоже нужна твердость духа, которой у меня, недавней выпускницы мединститута, не было. Сейчас, когда нет ни матери, ни дочери, я должна сказать, что скрыла беременность не без корысти. Ее мать подарила мне перстень с маленьким бриллиантом. Вот он, – она достала из сумки изящную коробочку.
В коробочке было кольцо тонкой работы с небольшим бриллиантом чистейшей воды.
– Вы знаете, сколько оно может стоить?
– Да. Я показывала его ювелирам, и мне предлагали за него больше четырех тысяч. Представляете, как это воспринималось рядовым хирургом с окладом сто пятьдесят в месяц! Да плюс еще моральное оправдание, что спасаю девушку от позора. Я никогда его не одевала! Теперь даже не могу держать в доме. Оно исковеркало мою жизнь и неизвестно, сколько бед принесет еще, если оставлю у себя. Возьмите его и передайте Манюне. Передайте также мои извинения, что не решилась отдать это кольцо сразу.
– Каким образом оно исковеркало Вам жизнь? – спросил Михаил, после того как еще раз посмотрел на перстень и спрятал в карман.
Марина некоторое время молчала. Потом отпила, словно для храбрости, вино и продолжила:
– Иван, ну вы понимаете, кого я имею в виду, вскоре догадался, что с экспертизой что-то не так. Он намекнул, что обо всем знает, но будет молчать. О чем он догадывался, не знаю до сих пор, но тогда я попала к нему на крючок, а потом и в постель. Хуже всего то, что он мне никогда не нравился. Он об этом тоже догадывался и приставил ко мне «евнуха» под видом телохранителя. “Евнухом” я называла одного из его сотрудников, который ходил за мной по пятам все эти четыре года.
– Вы сказали «ходил» в прошедшем времени…
– Я порвала с Иваном! Уже неделю… Боже, какое облегчение испытываю я сейчас! Четыре года жизни потеряла! Ну, что вы улыбаетесь?
– И не думал!
– Да, да! Он мне помог стать на ноги материально. Нашел хорошо оплачиваемую работу и приработок. Помог быстро получить квартиру. Я имела право на получение жилья как молодой специалист, но ожидала бы его лет десять, вместо трех по договору между институтом и горздравом. Но ему это ничего не стоило. Он забрал такую власть в свои руки, что все спешат оказать ему услугу.
– А Вы не боитесь его мести, причем чужими руками?
– Нет, не боюсь. Я теперь кое-что знаю о его делишках, и он не станет рисковать. Вообще, он в душе трус.
Ресторанный зал был уже наполнен разношерстной публикой, среди которой выделялась категория посетителей, которую теперь называли «кооператорами». Они были завсегдатаями заведения, знали друг друга, вели себя свободно до развязности, переговаривались через весь зал, короче говоря, вели себя как хозяева.
Появились музыканты и заняли свои места на сцене. После небольшого дивертисмента вышла певица и запела довольно приятным голосом шлягеры из репертуара популярных певцов. Когда танцующих стало много и Марина успела отказать нескольким кавалерам, она попросила Михаила составить ей компанию.
– Все-таки жаль, что я не во фраке. Такой бриллиант как вы, требует более изысканной оправы.
– Я не решилась сказать за столом…, – сообщила Марина Михаилу во время медленного танца, – Когда вы схватили меня своими ручищами и несли в ванную, я испытала такое желание, какое не испытывала много лет. Думайте обо мне что хотите, но я не могу это забыть.
– У меня тоже, – соврал, но не совсем, Михаил.
Если честно себе признаться, то желание у него возникло, и под его подсознательным влиянием он пригрозил тогда ее изнасиловать.
«Наверное, в каждом мужчине живет хотя бы маленький садист, а в женщине – мазохист», – подумал Михаил, но не сказал вслух.
– Вы не хотите продолжить вечер у меня… дома?
– Никогда не получал таких лестных предложений от такой восхитительной женщины, – чтобы смягчить удар по ее женскому самолюбию, Михаил отказал иносказательно. – Представьте человека, в душе которого живет, звучит прекрасная мелодия. Под аккомпанемент этой мелодии он испытал наивысшее счастье. Но вот жизнь его привела на время в другой город, и он услыхал другую не менее прекрасную мелодию. Она ему сулит, возможно, даже большее наслаждение. Но его ждут дома, и он вынужден, как Одиссей, проплывающий мимо острова сирен, заткнуть уши и привязать себя к мачте…
– Эта мелодия – Ваша жена?
– Да, я ее люблю, и мы ждем ребенка.
– Как я ей завидую!
– А я вам завидую! При вашей красоте вы просто обречены на счастье. Только не суетитесь… А у меня ощущение финиша. Счастливого финиша. Это как у моряка, когда он достигает желанного берега после опасного и трудного плавания. На радостях он сжигает свой корабль. А потом вдруг начинает понимать: неужели никогда не выйдет в море?!
Еще несколько танцев, кофе почти в полном молчании, и Марина попросила проводить ее домой. Прогулка пешком к дому Марины по ярко освещенным улицам заняла около получаса.
У подъезда Марина протянула Михаилу руку для прощания и вдруг крепко поцеловала в губы. Михаил не ответил. Стоит ли рисковать счастьем ради нескольких часов или дней удовольствия!
«Права Анастасия! Наверное, я действительно выгляжу деревенским пентюхом, которого можно изнасиловать. Ну что же, придется учиться отказывать даже тем женщинам, которые нравятся…»
Утром Манюня сразу же отправил Михаила с колечком в мастерскую к ювелиру, который часто выступал экспертом по драгоценностям. За сложные консультации ему платили. Маленький лысый пожилой еврей некоторое время изучал кольцо через лупу под сильной настольной лампой, потом порылся в справочниках и сообщил, что кольцо изготовлено ювелирной фирмой, имеющей филиалы в Голландии и Израиле. Точнее пока не может ответить.
– Точнее и не нужно! – сказал Манюня, когда Михаил передал слова эксперта, и они поехали беседовать с теткой Ларисы.
Та сначала отпиралась, под предлогом занятости подготовкой похорон сестры. Однако Манюню трудно было провести – он знал дату выдачи тела. А когда показал еще колечко, тетка разговорилась.
Манюня начал издалека и несколькими вопросами добился, что поток воспоминаний полился сначала узеньким ручейком, а потом и полноводной рекой.
Она рассказала о своем сытом и благополучном детстве в семье мельника. Благополучие нарушила коллективизация и окончательно убил голод тридцать третьего года.
Отец их владел добротной паровой мельницей и в колхоз вступать отказался. Раскулачить его, бывшего красного командира не смогли, зато сделали так, что он полностью лишился заказов на помол зерна. Он вынужден был уйти на заработки на Кубань. Жена с двумя дочерьми и младшим сыном остались дома. В тридцать третьем году от отца перестали поступать деньги. Когда кончились запасы, мать отправила двух дочерей, старшей было двенадцать, в город к дальней родственнице, чтобы та пристроила их где-нибудь прислуживать. Новая «пролетарская» знать начала нанимать домработниц.
Родственница их не признала, и они стали беспризорными в незнакомом городе. Однажды попали в облаву и их «дяденька из НКВД» пристроил у своей любовницы. Скоро у старшей сестры появился ухажер тоже из НКВД. Через него они узнали, что мать и их младший брат умерли от голода.
В тридцать седьмом году и дяденька и любовница были арестованы, а квартира досталась им. Это та квартира, в которой старшая сестра и прожила до самой смерти. Война принесла новые испытания. Ухажер их бросил и эвакуировался в тыл. Младшая сестра опять обязана была своим выживанием старшей. После войны младшая вышла замуж, но прожила с мужем не долго. Он погиб в дорожной аварии, был шофером. Одна воспитала дочь. Дочь замужем и живет отдельно.
Старшая так и осталась одна. Лариса ей стала подарком на склоне лет. По словам сестры, мать боготворила Ларису.
«И сделала из нее дорогую проститутку» – подумал Михаил. Он прочел во взгляде Манюни, что тому пришло в голову нечто подобное.
Подошла очередь поговорить о колечке.
Оказалось, оно принадлежало Ларисе. Его подарил преподаватель после очень успешного концерта за границей.
Младшая сестра была удивлена, что кольцо каким-то образом сохранилось, так как в последние годы старшая продала буквально все, что было можно, так как ей не хватало на жизнь.
Тетка живо поинтересовалась, отдадут ли ей это кольцо как единственной наследнице своей сестры и племянницы.
Манюня заверил, что отдадут, когда будут выполнены все формальности по установлению владельца, закончится следствие и состоится суд.
– У вас или у покойной есть какие-нибудь нотариально заверенные документы на подарок? – спросил Манюня.
– Нет! А зачем?
– Подарок очень дорогой и потребуются свидетельские показания преподавателя, если не ошибаюсь, это профессор Крамар, что он действительно дарил это кольцо Ларисе. Может, при разговоре с ним потребуется ваше присутствие. Теперь последний и самый трудный вопрос. Лариса была на пятом месяце беременности. Кто отец ребенка?
– Какой ребенок?! Это клевета! – она повысила голос до визга. – Я думала – вы порядочные люди… Господи! Куда ты смотришь?! Покарай их всех! – и она разразилась истеричными рыданиями, закрыв лицо руками и раскачиваясь всем телом вниз и вверх.
Манюня жестом показал, что нужно уходить.
Весь разговор был записан. Диктофон он захватил, так как не без оснований сомневался, что эта женщина подпишет какие-либо показания.
– Нужно срочно допросить Крамара, а это без санкции прокурора не сделаешь. Более того, желательно, чтобы санкцию дал Сумченко. Тогда Крамар поймет – отступать некуда!
В кабинете Манюня сразу же попытался связаться с Сумченко, но безуспешно.
Михаил поделился с Манюней планом разговора с Сашей и предложил это сделать сейчас, пока они будут добиваться санкции прокурора.
Он разыскал Сашу по телефону и предложил увидеться для разговора, но она встретила его пожелание без энтузиазма.
– Я слышала передачу местного телевидения и ничего не могу добавить нового. Для вас это будет напрасная потеря времени.
– Времени у меня сейчас очень много. Просто не знаю чем заняться! С другой стороны, вы ведь понимаете, разговор неизбежен. Ведь это так?
– Так, – ответила она упавшим голосом.
– Тогда лучше встретимся на кафедре, чем в Управлении. У вас будет “окно”?
– Да. С часу до двух, а после пяти я свободна…
– Спасибо! Буду в интервале с часу до четверть второго.
– Лучше в час тридцать.
– Не возражаю.
Михаил успел пообедать, а благодаря отсрочке встречи с Сашей стал свидетелем разговора Манюни с Сумченко.
Тот отказал Манюне.
– Но почему?! Вы же сами нас торопили!
– Правильно, торопил! А ты не очень спешил, хотя был вагон улик. А теперь для тебя достаточно одного колечка, подаренного лучшей ученице, и ты готов арестовать известного в городе человека, со связями, с безупречной репутацией… Не разрешу!
– Ничего себе подарок за две тысячи долларов! Такие подарки не каждый любовнице дарит, не то, что ученице. И потом они в первой половине января были вместе в Японии.
– Я сказал – нет! Ищи в другом месте или давай более веские доказательства.
Манюня негодовал:
– Бездарь! Какой он прокурор! Он не законник, он политик в худшем значении этого слова! Нечистоплотный, гнусный, продажный, что там еще…
Михаил попытался его успокоить:
– У меня есть идея! Давайте вместе поговорим с Сашей.
– И в этом весь смысл твоей идеи?
– Напрасно иронизируете! Идея вам понравится.
– Хорошо. Слушаю.
Михаил в нескольких словах рассказал новый план разговора с Сашей. Распределили роли. Манюня должен был вступить в разговор неожиданно, как орудие главного калибра из засады.
В служебную машину Манюня взял еще двух сотрудников. Михаилу он объяснил:
– Я решил задержать Крамара на свой страх и риск. Все равно мы туда к нему едем.
Крамара не оказалось ни в кабинете декана, ни на кафедре. Секретарь ничего не могла сказать, так как не видела его сегодня. Манюня отправил сотрудников с машиной к Крамару домой.
Саша их ждала в преподавательской. Комната была пуста, и они решили беседовать здесь. Михаил представил Саше своего начальника, намеренно для выразительности искажая название его должности:
– Николай Петрович, начальник следственного отдела по борьбе с особо опасными преступниками.
Михаил и Саша сели друг против друга за одним из столов. Манюня расположился позади Саши и несколько сбоку. Чтобы его видеть, Саше нужно было сильно поворачивать голову.
– Приступим к беседе, – начал Михаил.
– Кажется, я рассказала все, что могла.
– А нам нужно, чтобы Вы рассказали все, что знаете, а не только то, что можете.
– Возможно, я неточно выразилась.
– Вы ведь знали о беременности?
– Допустим. Но это касалось только Ларисы!
– Не думаю, что вы действительно настолько наивны. Скрывая этот факт, вы скрывали возможные мотивы преступления, а значит скрывали преступника. Вы знаете отца ребенка?
– Иногда это не знает определенно даже мать ребенка!
– Но вы знаете, кто мог быть отцом?
Молча сидящий сзади, Манюня беспокоил Сашу.
Она повернула голову и бросила в его сторону робкий взгляд.
– Да. Но не всех…
– Профессор Крамар и Лариса стали любовниками в Японии?
– Нет, раньше.
– Где они встречались в основном?
– У Ларисы дома.
– Ее мать знала об этом?
– Да, знала.
Михаил достал коробочку с кольцом, открыл и показал Саше.
– Вы видели это кольцо?
– Да.
– У кого?
– Это кольцо Ларисы.
– Откуда оно у нее появилось?
– Но вы же знаете!
– Знаем, но хотели бы услышать это от вас. Хотя бы для проверки Вашей искренности.
– Его подарил Крамар. Сразу скажу, не знаю, откуда он его взял.
– Мы это тоже знаем! – врал Михаил для большего психологического воздействия. – Но сейчас нас интересует другое. Вам ведь тоже очень нравится профессор Крамар? Точнее, вы тоже влюблены в него!?
– Какое это имеет значение! Это мое личное дело. Прошу вас прекратить…
Но Михаил словно не слышал ее возмущения:
– Вы стали любовницей Крамара после смерти Ларисы?
– Я не буду говорить на эту тему! – Саша поднялась со стула и сделала попытку уйти.
Но здесь, наконец, вмешался Манюня:
– Вы будете говорить на эту тему, и я объясню почему. Впрочем, вы и сами знаете… Давайте лучше сделаем другое. У Вас здесь есть телефон, кроме этого? – Манюня указал на аппарат на столе рядом.
– Да, есть в соседней комнате.
– Вы сейчас пойдете туда и с того аппарата позвоните мне на этот. А вот он, – Манюня кивнул на Михаила, – будет вас сопровождать, чтобы, не дай бог, вы не сбежали.
– Не понимаю, зачем вся эта комедия!
– Тогда объясняю дальше. Вот диктофон. На него я запишу Ваш разговор по телефону, чтобы сравнить с другой записью. Помните звонок в милицию?
На самом деле никакой магнитофонной записи не было. Самое важное дежурный писал от руки в журнал, но Саша этого не знала. Она побледнела так, что ее брови стали словно нарисованные углем на известковой стене, а Манюня продолжал:
– Вы убили свою соперницу и позвонили в милицию, чтобы направить следствие по ложному следу.
– Да, я звонила, но я не убивала! Профессор Крамар попросил позвонить.
– Так это он ее убил?!
– Не знаю! Я ничего не знаю!
– Успокойтесь и давайте все по порядку.
– Утром на следующий день после убийства Крамар разыскал меня в аудитории и сказал, что Ларису зверски убили, и он случайно узнал, что к ней на улице приставали какие-то пьяные студенты и что ему неудобно встревать в это дело. Он попросил меня позвонить анонимно по двум причинам. Не нужно было указывать, откуда эти сведения, и из соображений безопасности.
– Когда вы догадались, что Крамар убил Ларису?
– Определенно только после смерти матери Ларисы. В тот день, когда она была убита, он просил его заменить на занятиях, а вечером приглашал меня в загородный ресторан. Но я его боялась и не поехала. Наши отношения прервались год назад. Они нас обоих стали тяготить… После известной телепередачи я поняла, что избежала смерти случайно.
К обеду следующего дня на стол Манюни положили заключение экспертов и пачку еще влажных снимков.
Лариса Белостенная была убита несколькими ударами продолговатого предмета, предположительно металлической трубой, на пятом месяце беременности.
Манюня сразу же позвонил экспертам – хотел убедиться, что останки ребенка сохранили в законсервированном виде. Они могли понадобиться при установлении отцовства на основании генетической идентификации, то есть методом анализа хромосом.
Во время дневной оперативки позвонил Сумченко, и Михаил опять стал свидетелем его разговора с Манюней.
– Добрый день! Николай Петрович, я, кажется, выполнил все твои просьбы, а ты почему-то медлишь.
– День добрый, Иван Игнатьевич! Если бы вы еще объяснили, о чем речь.
– Ты читал, небось, заключение экспертов и видел фотографии?
– Видел и читал…
– Нужно брать Валерия Петрова! Как видишь, я кое-что знаю из твоей кухни. Последние факты ложатся точно в десятку! Он спал с ней в конце декабря и может быть отцом ребенка. Чтобы скрыть этот факт, убил ее, а сам спрятался в армии.
– Но мы не знаем, кто еще с ней спал в декабре и январе!
– Должен тебе сообщить то, чего ты еще не знаешь. Белостенная-старшая умерла до того, как была повешена. Хотя нужно отдать должное преступнику: она была задушена и потом повешена, то есть все признаки смерти от удушья налицо. Убить ее мог только Петров. Он там знает все входы и выходы… Если бы ты его арестовал раньше, то старуха осталась бы живой, и мы имели бы ее показания.
– Иван Игнатьевич! Эта версия имеет право на существование наряду с другими. У меня больше оснований связать смерть Белостенной с вашим интервью. Генную экспертизу мы можем провести и без ареста Петрова, но такая экспертиза, как вы знаете, очень дорога. Дайте возможность отработать другие направления, которые нам кажутся более вероятными.
– Не понимаю, что тебе еще неясно!
– Это долгий разговор, и я не хочу отнимать у вас время.
– Это отговорки, дорогой Николай Петрович! Я тебя слушаю, только очень коротко!
– Во-первых, мы должны установить, почему Лариса оставила ребенка. Всегда можно найти врача, который выдаст за взятку липовое заключение с категорической рекомендацией избавиться от беременности любого срока.
– Извини, я тебя перебью! Для шантажа, например…
– Женить на себе Петрова? Зачем ей, восходящей звезде, какой-то водитель автопогрузчика морского порта! Вытянуть из него деньги? Какие могут быть деньги в рабочей семье, которая живет от зарплаты до зарплаты. Две-три сотни на аборт они бы ей дали, не беря на душу грех убийства сразу двоих. Хотя, вероятно, вы правы и ребенка она оставила для шантажа. Но не Петрова! Здесь ставки повыше. Она спала с мужиками при больших должностях и с дорогими лимузинами. Во-вторых, мы не знаем до сих пор, кто звонил в милицию и навел следствие на Ярмака и его друзей.
– Это могла быть мать Петрова.
– Мы проверили. Матери Петрова в тот день не было в городе.
– Или мать Ларисы. Она могла их видеть.
– Тогда какой смысл для нее скрывать это?
– Ну, не знаю! Я уверен, ты делаешь ошибку. Мой долг тебя предупредить!
– Спасибо за предупреждение. Я подумаю над вашими предложениями.
Манюня закончил разговор, рассеяно положил трубку и некоторое время пыхтел, вернее сказать, бормотал что-то тихонько себе под нос. Потом заговорил в шутливом тоне:
– Когда главный прокурор города путается у тебя под ногами, начинаешь понимать, что чувствовал Гулливер в стране лилипутов, когда гостил в королевском дворце, – и добавил уже серьезно. – В данный момент для нас основные объекты для получения информации: подруга Саша и родная тетка Ларисы. Они должны были знать о беременности, знать или догадываться кто отец!
Следующий день прошел в разных мелких организационных хлопотах и в несколько нервозной обстановке. Нервозность генерировалась в кабинете начальника отдела и волнами распространялась на остальные комнаты и сотрудников следственного отдела. И не только его.
Утром на оперативке Манюня был взбешен. Куда девались его выдержка и чувство юмора!
Причиной такого настроения была передача местного телевидения. В вечерних новостях дали сюжет о происшествии на кладбище, убийстве Белостенной-матери и результатах экспертизы останков Белостенной-дочери.
Михаил об этом услышал со слов других. Он несколько дней подряд не посещал спортивный манеж и накануне вечером наверстывал упущенное.
В сюжете показали развороченную могилу, дом Белостенной, фрагмент интервью прокурора города Сумченко. Но главное, из-за чего завелся Манюня, было в дикторском тексте, который содержал секретную информацию незаконченного следствия: о беременности Ларисы, об инсценировке самоубийства ее матери, о подозреваемом Валерии Петрове, упомянутом как Валерий П.
В целом сюжет подавал прокурора города в качестве главного организатора и мозгового центра расследования.
– Это не гласность! Это бандитизм! Вас нужно судить! – кричал Манюня кому-то по телефону.
В конце рабочего дня Тамара Борисовна пригласила Михаила к телефону в приемной. Звонила Марина Маркова.
– Добрый день! Мне нужно с Вами встретиться. Я буду ждать Вас в семь часов на углу Солнечной и Энгельса, если у Вас нет более срочных или более приятных дел сегодня вечером.
– Добрый день, Марина Ивановна! Ради такой встречи я отложил бы даже собственные похороны! Буду обязательно!
«Что ей нужно? Очередной ход Сумченко?» – вертелось в голове у Михаила почти все время до встречи.
Она его уже ждала, когда он появился на углу за несколько минут до семи. Марина была одета в великолепное длинное серо-голубое платье, отделанное черным шитьем, черную ажурную шляпку и черные кружевные перчатки до локтей. Маленькая черная сумка и черные туфли, на широком каблуке, дополняли ансамбль в «ретровом» стиле. У проходивших мимо мужчин отваливались челюсти.
Она протянула руку, и Михаил чисто рефлекторно принял правила игры, заданные ее нарядом, наклонился и поднес руку к губам.
– Боже, какое великолепие! Вы хотя бы намекнули, чтобы я надел фрак, которого у меня нет. Рядом с вами я не пройду даже за вашего шофера в этих джинсах, без ливреи и фуражки с кокардой, на которой фамильный герб.
– Это не важно в данном случае. Я вас побеспокоила, чтобы извиниться за доставленные неприятности. И чтобы загладить окончательно свою вину, приглашаю на ужин в ресторан. Он за углом. Столик и ужин уже заказаны и оплачены.
– Ужин с потрясающе красивой женщиной, да еще за ее счет – это же «альфонсизм» самого скверного пошиба.
– Я вас пригласила, и я буду платить!
– Нет, это мне не подходит. В городе я недавно и еще не избавился от деревенской застенчивости: если знаю, что за меня платят, то сразу пропадает аппетит. А я здорово проголодался… Потом, у меня совсем нет опыта… За меня ни разу не платила женщина, исключая маму и бабушку. Но то было так давно, что я почти забыл. Давайте примем такое распределение обязанностей: Вы заказали ужин, а я за него заплачу.
– Зачем эти условности! Мы ведь на равных!
– Когда речь идет о мужчине и женщине, то равенство исключено.
– Вы закоренелый противник эмансипации?
– Я ведь предупредил, что деревенщина! Может, через минуту буду очень жалеть, но я настаиваю на своих условиях. Вы согласны?!
– Что же остается несчастной, одинокой женщине.
– Спасибо! – «Чуть не сказала: бедной женщине!» – внутренне улыбнулся Михаил.
Им предоставили столик на двоих в уютной нише, достаточно далеко от оркестра, чтобы разговаривать без напряжения и с хорошим обзором оркестровой сцены и всего зала. Когда Михаил увидел сервировку стола, то сначала оторопел. Вдруг не хватит денег расплатиться. Но потом мысленно прокалькулировал и успокоился. Брешь в бюджете будет существенной, но не смертельной.
Он настроился на приятную беседу с красивой женщиной. Полуторамесячное воздержание придало его реакции особую остроту. Так голодному возвращается тонкое обоняние. Марина была женщиной того же типа, что и его жена. Но Марина отличалась от Анастасии тем, чем отличается выдержанное вино от молодого.
Да, она втравила его в неприятную историю и сейчас хотела «выпить мировую», как это сделал бы мужчина с мужчиной. Так сначала подумал Михаил. Однако разговор за столом принял другое направление. Разговор, скорее исповедь Марины, проходил неторопливо, не мешая собственно ужину.
Михаил, тот вообще первое время только одобрительно кивал, показывая, что слушает, а не только ест.
– Четыре года назад я проявила слабость и совершила поступок, который сильно повлиял на мою жизнь… Я поддалась уговорам матери Ларисы и не стала делать вскрытие. Как вы знаете, в заключении я написала, что для вскрытия не было оснований. На самом деле они были. Конечно, сыграло роль еще то, что все твердили об убийстве как случайном акте группы хулиганов. Сделать достоянием широкой публики факт беременности семнадцатилетней незамужней девушки, да еще так широко известной в городе?! Для этого тоже нужна твердость духа, которой у меня, недавней выпускницы мединститута, не было. Сейчас, когда нет ни матери, ни дочери, я должна сказать, что скрыла беременность не без корысти. Ее мать подарила мне перстень с маленьким бриллиантом. Вот он, – она достала из сумки изящную коробочку.
В коробочке было кольцо тонкой работы с небольшим бриллиантом чистейшей воды.
– Вы знаете, сколько оно может стоить?
– Да. Я показывала его ювелирам, и мне предлагали за него больше четырех тысяч. Представляете, как это воспринималось рядовым хирургом с окладом сто пятьдесят в месяц! Да плюс еще моральное оправдание, что спасаю девушку от позора. Я никогда его не одевала! Теперь даже не могу держать в доме. Оно исковеркало мою жизнь и неизвестно, сколько бед принесет еще, если оставлю у себя. Возьмите его и передайте Манюне. Передайте также мои извинения, что не решилась отдать это кольцо сразу.
– Каким образом оно исковеркало Вам жизнь? – спросил Михаил, после того как еще раз посмотрел на перстень и спрятал в карман.
Марина некоторое время молчала. Потом отпила, словно для храбрости, вино и продолжила:
– Иван, ну вы понимаете, кого я имею в виду, вскоре догадался, что с экспертизой что-то не так. Он намекнул, что обо всем знает, но будет молчать. О чем он догадывался, не знаю до сих пор, но тогда я попала к нему на крючок, а потом и в постель. Хуже всего то, что он мне никогда не нравился. Он об этом тоже догадывался и приставил ко мне «евнуха» под видом телохранителя. “Евнухом” я называла одного из его сотрудников, который ходил за мной по пятам все эти четыре года.
– Вы сказали «ходил» в прошедшем времени…
– Я порвала с Иваном! Уже неделю… Боже, какое облегчение испытываю я сейчас! Четыре года жизни потеряла! Ну, что вы улыбаетесь?
– И не думал!
– Да, да! Он мне помог стать на ноги материально. Нашел хорошо оплачиваемую работу и приработок. Помог быстро получить квартиру. Я имела право на получение жилья как молодой специалист, но ожидала бы его лет десять, вместо трех по договору между институтом и горздравом. Но ему это ничего не стоило. Он забрал такую власть в свои руки, что все спешат оказать ему услугу.
– А Вы не боитесь его мести, причем чужими руками?
– Нет, не боюсь. Я теперь кое-что знаю о его делишках, и он не станет рисковать. Вообще, он в душе трус.
Ресторанный зал был уже наполнен разношерстной публикой, среди которой выделялась категория посетителей, которую теперь называли «кооператорами». Они были завсегдатаями заведения, знали друг друга, вели себя свободно до развязности, переговаривались через весь зал, короче говоря, вели себя как хозяева.
Появились музыканты и заняли свои места на сцене. После небольшого дивертисмента вышла певица и запела довольно приятным голосом шлягеры из репертуара популярных певцов. Когда танцующих стало много и Марина успела отказать нескольким кавалерам, она попросила Михаила составить ей компанию.
– Все-таки жаль, что я не во фраке. Такой бриллиант как вы, требует более изысканной оправы.
– Я не решилась сказать за столом…, – сообщила Марина Михаилу во время медленного танца, – Когда вы схватили меня своими ручищами и несли в ванную, я испытала такое желание, какое не испытывала много лет. Думайте обо мне что хотите, но я не могу это забыть.
– У меня тоже, – соврал, но не совсем, Михаил.
Если честно себе признаться, то желание у него возникло, и под его подсознательным влиянием он пригрозил тогда ее изнасиловать.
«Наверное, в каждом мужчине живет хотя бы маленький садист, а в женщине – мазохист», – подумал Михаил, но не сказал вслух.
– Вы не хотите продолжить вечер у меня… дома?
– Никогда не получал таких лестных предложений от такой восхитительной женщины, – чтобы смягчить удар по ее женскому самолюбию, Михаил отказал иносказательно. – Представьте человека, в душе которого живет, звучит прекрасная мелодия. Под аккомпанемент этой мелодии он испытал наивысшее счастье. Но вот жизнь его привела на время в другой город, и он услыхал другую не менее прекрасную мелодию. Она ему сулит, возможно, даже большее наслаждение. Но его ждут дома, и он вынужден, как Одиссей, проплывающий мимо острова сирен, заткнуть уши и привязать себя к мачте…
– Эта мелодия – Ваша жена?
– Да, я ее люблю, и мы ждем ребенка.
– Как я ей завидую!
– А я вам завидую! При вашей красоте вы просто обречены на счастье. Только не суетитесь… А у меня ощущение финиша. Счастливого финиша. Это как у моряка, когда он достигает желанного берега после опасного и трудного плавания. На радостях он сжигает свой корабль. А потом вдруг начинает понимать: неужели никогда не выйдет в море?!
Еще несколько танцев, кофе почти в полном молчании, и Марина попросила проводить ее домой. Прогулка пешком к дому Марины по ярко освещенным улицам заняла около получаса.
У подъезда Марина протянула Михаилу руку для прощания и вдруг крепко поцеловала в губы. Михаил не ответил. Стоит ли рисковать счастьем ради нескольких часов или дней удовольствия!
«Права Анастасия! Наверное, я действительно выгляжу деревенским пентюхом, которого можно изнасиловать. Ну что же, придется учиться отказывать даже тем женщинам, которые нравятся…»
Утром Манюня сразу же отправил Михаила с колечком в мастерскую к ювелиру, который часто выступал экспертом по драгоценностям. За сложные консультации ему платили. Маленький лысый пожилой еврей некоторое время изучал кольцо через лупу под сильной настольной лампой, потом порылся в справочниках и сообщил, что кольцо изготовлено ювелирной фирмой, имеющей филиалы в Голландии и Израиле. Точнее пока не может ответить.
– Точнее и не нужно! – сказал Манюня, когда Михаил передал слова эксперта, и они поехали беседовать с теткой Ларисы.
Та сначала отпиралась, под предлогом занятости подготовкой похорон сестры. Однако Манюню трудно было провести – он знал дату выдачи тела. А когда показал еще колечко, тетка разговорилась.
Манюня начал издалека и несколькими вопросами добился, что поток воспоминаний полился сначала узеньким ручейком, а потом и полноводной рекой.
Она рассказала о своем сытом и благополучном детстве в семье мельника. Благополучие нарушила коллективизация и окончательно убил голод тридцать третьего года.
Отец их владел добротной паровой мельницей и в колхоз вступать отказался. Раскулачить его, бывшего красного командира не смогли, зато сделали так, что он полностью лишился заказов на помол зерна. Он вынужден был уйти на заработки на Кубань. Жена с двумя дочерьми и младшим сыном остались дома. В тридцать третьем году от отца перестали поступать деньги. Когда кончились запасы, мать отправила двух дочерей, старшей было двенадцать, в город к дальней родственнице, чтобы та пристроила их где-нибудь прислуживать. Новая «пролетарская» знать начала нанимать домработниц.
Родственница их не признала, и они стали беспризорными в незнакомом городе. Однажды попали в облаву и их «дяденька из НКВД» пристроил у своей любовницы. Скоро у старшей сестры появился ухажер тоже из НКВД. Через него они узнали, что мать и их младший брат умерли от голода.
В тридцать седьмом году и дяденька и любовница были арестованы, а квартира досталась им. Это та квартира, в которой старшая сестра и прожила до самой смерти. Война принесла новые испытания. Ухажер их бросил и эвакуировался в тыл. Младшая сестра опять обязана была своим выживанием старшей. После войны младшая вышла замуж, но прожила с мужем не долго. Он погиб в дорожной аварии, был шофером. Одна воспитала дочь. Дочь замужем и живет отдельно.
Старшая так и осталась одна. Лариса ей стала подарком на склоне лет. По словам сестры, мать боготворила Ларису.
«И сделала из нее дорогую проститутку» – подумал Михаил. Он прочел во взгляде Манюни, что тому пришло в голову нечто подобное.
Подошла очередь поговорить о колечке.
Оказалось, оно принадлежало Ларисе. Его подарил преподаватель после очень успешного концерта за границей.
Младшая сестра была удивлена, что кольцо каким-то образом сохранилось, так как в последние годы старшая продала буквально все, что было можно, так как ей не хватало на жизнь.
Тетка живо поинтересовалась, отдадут ли ей это кольцо как единственной наследнице своей сестры и племянницы.
Манюня заверил, что отдадут, когда будут выполнены все формальности по установлению владельца, закончится следствие и состоится суд.
– У вас или у покойной есть какие-нибудь нотариально заверенные документы на подарок? – спросил Манюня.
– Нет! А зачем?
– Подарок очень дорогой и потребуются свидетельские показания преподавателя, если не ошибаюсь, это профессор Крамар, что он действительно дарил это кольцо Ларисе. Может, при разговоре с ним потребуется ваше присутствие. Теперь последний и самый трудный вопрос. Лариса была на пятом месяце беременности. Кто отец ребенка?
– Какой ребенок?! Это клевета! – она повысила голос до визга. – Я думала – вы порядочные люди… Господи! Куда ты смотришь?! Покарай их всех! – и она разразилась истеричными рыданиями, закрыв лицо руками и раскачиваясь всем телом вниз и вверх.
Манюня жестом показал, что нужно уходить.
Весь разговор был записан. Диктофон он захватил, так как не без оснований сомневался, что эта женщина подпишет какие-либо показания.
– Нужно срочно допросить Крамара, а это без санкции прокурора не сделаешь. Более того, желательно, чтобы санкцию дал Сумченко. Тогда Крамар поймет – отступать некуда!
В кабинете Манюня сразу же попытался связаться с Сумченко, но безуспешно.
Михаил поделился с Манюней планом разговора с Сашей и предложил это сделать сейчас, пока они будут добиваться санкции прокурора.
Он разыскал Сашу по телефону и предложил увидеться для разговора, но она встретила его пожелание без энтузиазма.
– Я слышала передачу местного телевидения и ничего не могу добавить нового. Для вас это будет напрасная потеря времени.
– Времени у меня сейчас очень много. Просто не знаю чем заняться! С другой стороны, вы ведь понимаете, разговор неизбежен. Ведь это так?
– Так, – ответила она упавшим голосом.
– Тогда лучше встретимся на кафедре, чем в Управлении. У вас будет “окно”?
– Да. С часу до двух, а после пяти я свободна…
– Спасибо! Буду в интервале с часу до четверть второго.
– Лучше в час тридцать.
– Не возражаю.
Михаил успел пообедать, а благодаря отсрочке встречи с Сашей стал свидетелем разговора Манюни с Сумченко.
Тот отказал Манюне.
– Но почему?! Вы же сами нас торопили!
– Правильно, торопил! А ты не очень спешил, хотя был вагон улик. А теперь для тебя достаточно одного колечка, подаренного лучшей ученице, и ты готов арестовать известного в городе человека, со связями, с безупречной репутацией… Не разрешу!
– Ничего себе подарок за две тысячи долларов! Такие подарки не каждый любовнице дарит, не то, что ученице. И потом они в первой половине января были вместе в Японии.
– Я сказал – нет! Ищи в другом месте или давай более веские доказательства.
Манюня негодовал:
– Бездарь! Какой он прокурор! Он не законник, он политик в худшем значении этого слова! Нечистоплотный, гнусный, продажный, что там еще…
Михаил попытался его успокоить:
– У меня есть идея! Давайте вместе поговорим с Сашей.
– И в этом весь смысл твоей идеи?
– Напрасно иронизируете! Идея вам понравится.
– Хорошо. Слушаю.
Михаил в нескольких словах рассказал новый план разговора с Сашей. Распределили роли. Манюня должен был вступить в разговор неожиданно, как орудие главного калибра из засады.
В служебную машину Манюня взял еще двух сотрудников. Михаилу он объяснил:
– Я решил задержать Крамара на свой страх и риск. Все равно мы туда к нему едем.
Крамара не оказалось ни в кабинете декана, ни на кафедре. Секретарь ничего не могла сказать, так как не видела его сегодня. Манюня отправил сотрудников с машиной к Крамару домой.
Саша их ждала в преподавательской. Комната была пуста, и они решили беседовать здесь. Михаил представил Саше своего начальника, намеренно для выразительности искажая название его должности:
– Николай Петрович, начальник следственного отдела по борьбе с особо опасными преступниками.
Михаил и Саша сели друг против друга за одним из столов. Манюня расположился позади Саши и несколько сбоку. Чтобы его видеть, Саше нужно было сильно поворачивать голову.
– Приступим к беседе, – начал Михаил.
– Кажется, я рассказала все, что могла.
– А нам нужно, чтобы Вы рассказали все, что знаете, а не только то, что можете.
– Возможно, я неточно выразилась.
– Вы ведь знали о беременности?
– Допустим. Но это касалось только Ларисы!
– Не думаю, что вы действительно настолько наивны. Скрывая этот факт, вы скрывали возможные мотивы преступления, а значит скрывали преступника. Вы знаете отца ребенка?
– Иногда это не знает определенно даже мать ребенка!
– Но вы знаете, кто мог быть отцом?
Молча сидящий сзади, Манюня беспокоил Сашу.
Она повернула голову и бросила в его сторону робкий взгляд.
– Да. Но не всех…
– Профессор Крамар и Лариса стали любовниками в Японии?
– Нет, раньше.
– Где они встречались в основном?
– У Ларисы дома.
– Ее мать знала об этом?
– Да, знала.
Михаил достал коробочку с кольцом, открыл и показал Саше.
– Вы видели это кольцо?
– Да.
– У кого?
– Это кольцо Ларисы.
– Откуда оно у нее появилось?
– Но вы же знаете!
– Знаем, но хотели бы услышать это от вас. Хотя бы для проверки Вашей искренности.
– Его подарил Крамар. Сразу скажу, не знаю, откуда он его взял.
– Мы это тоже знаем! – врал Михаил для большего психологического воздействия. – Но сейчас нас интересует другое. Вам ведь тоже очень нравится профессор Крамар? Точнее, вы тоже влюблены в него!?
– Какое это имеет значение! Это мое личное дело. Прошу вас прекратить…
Но Михаил словно не слышал ее возмущения:
– Вы стали любовницей Крамара после смерти Ларисы?
– Я не буду говорить на эту тему! – Саша поднялась со стула и сделала попытку уйти.
Но здесь, наконец, вмешался Манюня:
– Вы будете говорить на эту тему, и я объясню почему. Впрочем, вы и сами знаете… Давайте лучше сделаем другое. У Вас здесь есть телефон, кроме этого? – Манюня указал на аппарат на столе рядом.
– Да, есть в соседней комнате.
– Вы сейчас пойдете туда и с того аппарата позвоните мне на этот. А вот он, – Манюня кивнул на Михаила, – будет вас сопровождать, чтобы, не дай бог, вы не сбежали.
– Не понимаю, зачем вся эта комедия!
– Тогда объясняю дальше. Вот диктофон. На него я запишу Ваш разговор по телефону, чтобы сравнить с другой записью. Помните звонок в милицию?
На самом деле никакой магнитофонной записи не было. Самое важное дежурный писал от руки в журнал, но Саша этого не знала. Она побледнела так, что ее брови стали словно нарисованные углем на известковой стене, а Манюня продолжал:
– Вы убили свою соперницу и позвонили в милицию, чтобы направить следствие по ложному следу.
– Да, я звонила, но я не убивала! Профессор Крамар попросил позвонить.
– Так это он ее убил?!
– Не знаю! Я ничего не знаю!
– Успокойтесь и давайте все по порядку.
– Утром на следующий день после убийства Крамар разыскал меня в аудитории и сказал, что Ларису зверски убили, и он случайно узнал, что к ней на улице приставали какие-то пьяные студенты и что ему неудобно встревать в это дело. Он попросил меня позвонить анонимно по двум причинам. Не нужно было указывать, откуда эти сведения, и из соображений безопасности.
– Когда вы догадались, что Крамар убил Ларису?
– Определенно только после смерти матери Ларисы. В тот день, когда она была убита, он просил его заменить на занятиях, а вечером приглашал меня в загородный ресторан. Но я его боялась и не поехала. Наши отношения прервались год назад. Они нас обоих стали тяготить… После известной телепередачи я поняла, что избежала смерти случайно.