Но тут новая волна клева вернула всех к удочкам.
Время пролетело быстро. Солнце клонилось к закату. Ветер затихал. Наступало лучшее время клева. Однако рыбаки проголодались. Их давно ждал праздничный обед или уже, пожалуй, ужин.
Костик не сдавался. Ему хотелось иметь приз за самую большую рыбу, хотя остальные призы принадлежали ему: однажды он вытащил сразу три таранки, по одной на каждом крючке, и общий счет улова также был в его пользу. Он усадил за весла своего зятя в паре с Анатолием и пытался ловить на блесну во время движения.
Настырность была вознаграждена. По пути к берегу он вытащил двух подсулков, каждый из которых значительно превосходил бердянского бычка.
Ужинали на ярко освещенной открытой террасе. За длинным столом было не менее двадцати человек всех возрастов: дети Манюни, старшая сестра Елены с мужем и детьми, еще какие-то родственники или друзья и их дети.
Несмотря на обилие блюд, гвоздем ужина стала только что выловленная рыба, зажаренная целиком с гарниром из картофельного пюре на свежем коровьем масле и салатом из разнообразных солений: огурцов, помидор, сладкого перца с морковью и баклажан.
Водки пили мало. Мужчины в основном – пиво, а женщины – домашнее вино. Михаилу понравилось, что в питье не было обязаловки, характерной для застолий в его селе, где установился неизвестно кем придуманный обычай пить не меньше трех рюмок: первую сразу до дна, вторую не более чем в два приема, а уж третью как угодно. Правда, Михаил этот неписаный закон не праздновал, за что однажды получил замечание: «Гордец, как папаня! Тот тоже любил отличиться от всех!».
За столом в этот день и последующие было много разговоров, в основном политических. В центре всегда был Манюня. По всему было видно, что его здесь уважают. Хотя бы по тому, что часто просят выступить арбитром в споре или замолкают сами собой, когда он начинает говорить.
Михаилу запомнились две дискуссии. Одна во время рыбалки о том, куда идет страна. Другая – на профессиональную тему за запоздалым чисто мужским обедом в составе экипажа лодки в последний день их пребывания в Христофоровке.
Характерно, что обе темы начинал Анатолий.
– Слушал позавчера по телевизору одного бородатого политолога. Борода, правда, у него меньше, чем у Маркса, но, по-моему, говорил он дело. Он сказал, что многие проблемы страны связаны с тем, что дважды уничтожалась правящая элита: в революцию было уничтожено дворянское сословие, в тридцать седьмом – новая элита, пришедшая к власти. Политолог предупреждал, что слишком быстрая перестройка может привести к потере элиты в третий раз – элиты партийных и хозяйственных кадров, созданной за послевоенное время.
Первым возразил Михаил:
– Понятие «элита» предполагает отбор по определенным критериям. Если мы говорим об управленческой элите, то отбор должен вестись по критериям эффективности управления. Наша партийная элита создана по другому критерию – личной преданности. Каждый новый руководитель страны, да и не только страны, лебезил в прошлом перед старым, когда делал карьеру, и поливал грязью предшественников, когда становился у руля. Только у Сталина хватило ума этого не делать хотя бы на словах. И то, может быть, потому, что имя Ленина использовал для расправы с бывшими соратниками…
– Но ты же не станешь оспаривать тот факт, что эти люди – профессионалы?
– Профессионалом считает себя всякий карманник, но это не значит, что обществу от этого паразита какая-то польза. Партия навязала обществу роль тотального распределителя ресурсов: людских, природных, экономических, короче говоря, всех. Что из этого получилась?
– Бородач сформулировал общую идею. Согласись, всем стало ясно, что кухарок нельзя допускать к управлению государством. Для этого и должна существовать элита.
– Кухарок допускали только на словах, только как статистов. Кухарки ходят на рынок и знают о рыночной экономике больше, чем все Политбюро. Если бы кухарки действительно что-то решали, у нас давно была бы рыночная экономика… Потом, тебе не кажется странным, что партия, которая кричала на весь мир, что вооружена самой передовой теорией, теперь выпустила в средства массовой информации всех этих политологов, астрологов, экстрасенсов и прочих? Разве это не измена идеологии?
Тут в дискуссию вступил Манюня:
– Нет тут никакой измены, ибо истинной идеологией партии всегда был собственный интерес… Марксизм, ленинизм, советская конституция, советская демократия, могу перечислять долго, всего лишь демагогический камуфляж. Сохранять этот камуфляж дальше невозможно. Страна у разбитого корыта. Пушки и масло у нас не получаются, а у капиталистов получаются. Партия дискредитировала себя как руководитель общества, а власть отдавать не хочется…
– Они ее отдадут сами себе, но уже пересев в кресла капиталистов: банкиров, предпринимателей.
– Правильно! Несколько лет носились с идеей аренды. Арендный коллектив нанял бы себе директора и управленцев и платил бы только определенный процент в госбюджет, а остальным распоряжался сам…
– Зачем при аренде райком?! Инструктор директора арендного предприятия «на ковер» уже не вызовет…– вставил Михаил.
– Может, и вызовет, только тот не поедет. Поэтому с арендой дальше разговоров дело не пошло. Теперь давай им цивилизованный рынок, то есть современный западный капитализм.
– Растаскивание госсобственности под ширмой кооперативов уже началось, – продолжил Михаил.
– Я думаю, другого способа нет, – вставил Анатолий.
Манюня возразил:
– Для меня важно, что способов много, а нам навязывают один, выдавая его за единственный. Мы, я имею в виду правоохранительные органы, без работы не останемся при любой системе. Пугает то, что пока власти заняты дележом госимущества, преступность растет не по дням, а по часам. Преступный мир, кстати, очень чутко реагирует на политическую ситуацию. Боюсь, мы получим не западный, а южноамериканский, точнее колумбийский вариант капитализма, когда рынок и теневые отрасли экономики поделят между собой преступные группировки, а земля и еще процентов семьдесят промышленности останутся в собственности государства и будут служить для паразитирования чиновников.
Михаил добавил:
– Мне приходилось много раз доказывать на собраниях Политического клуба, что партия стала жертвой своего мафиозного Устава. То, что хорошо работало при захвате власти: партийная дисциплина, партийная тайна, многоступенчатые выборы, то есть так называемый демократический централизм, после захвата власти привело к перерождению партии в преступную организацию…
– В которую ты вступил, чтобы облагородить…– не удержался от повода съязвить Анатолий.
– Именно так весьма наивно я полагал!
Анатолий не сдавался:
– Согласитесь, однако, что нынешняя система совершенно бесперспективна, так как за семьдесят лет не смогла решить ни одного из двух основных вопросов для всякой общественно-политической системы: проблему эффективного управления экономикой и проблему мотивации труда.
– Партия набрала такую власть, – опять не удержался Михаил, – что, извините за выражение, без ее ведома пукнуть нельзя, и, тем не менее, на каждом пленуме и съезде только и говорят об усилении руководящей роли партии.
Манюня перебил:
– Ничего удивительного! Противоположности сходятся – такова диалектика. Тоталитарное общество становится абсолютно неуправляемым. Любое благое решение верхушки превращается в пустые декларации, более того, пока решение спускается по ступеням иерархической лестницы, оно извращается чиновниками так, что дает прямо противоположный эффект.
– Лозунг Горбачева об “ускорении” и антиалкогольная кампания – самые свежие примеры! – добавил Михаил.
– Согласен с вами! Как можно говорить об ускорении работы машины, которая “гонит” брак, – согласился Анатолий. – Однако не нужно пугать капитализмом. Сколько придумано партией, чтобы заставить народ работать почти задаром: прописка, трудовая книжка, уголовные статьи о “нетрудовых доходах” и тунеядстве, … трудармия, исправительно-трудовые колонии… Все равно никто не хочет работать “на дядю”! Частная собственность решает наиболее эффективно и проблему управления и проблему мотивации. Ведь так?
– Да, это так! – подтвердил Манюня. – Но аренда с правом выкупа подвела бы наше общество к частной собственности плавно, без потрясений, короче говоря, без криминальной революции… Кстати, смена элиты, о которой так печется Анатолий, тоже произошла бы постепенно…
Другой разговор скорее походил на интервью Манюни, чем на дискуссию.
– Я наблюдал ваши допросы и пришел к выводу, что следователь должен быть большим артистом. Вы так правдоподобно им сочувствуете, входите в их положение… Они, наверное, забывают, что Вы следователь, и закладывают себя чуть ли не с радостью, – начал Анатолий, обращаясь к Манюне.
– Нет! Ты все неправильно понял. Я им действительно сочувствую. И как не сочувствовать, когда видишь человека, потерпевшего жизненную катастрофу и еще принесшего горе другим… Существует миф, который усиленно поддерживается самими преступниками, – кем сознательно, кем бессознательно, что нарушить закон: украсть, изнасиловать, тем более, убить, переступить моральные границы может только незаурядная личность, герой, сверхчеловек… На самом деле преступник – это слабак, не выдержавший конкуренции в обществе при игре по правилам, то есть по закону. Я не говорю, что наши правила игры совершенны. Жизнь показала, что советские законы еще более несправедливы, чем были при царе. Тогда за анекдот про царя гвозди в голову не забивали. Вместо того, чтобы понять свой интерес и бороться за честные законы, используя механизмы демократии, преступник нарушает даже те принципы, верность которых доказана тысячелетиями, – Манюня помолчал некоторое время, собираясь с мыслями. – Возьмите хулигана. Это трус, который пыжится доказать всем и себе, что он смельчак. Такие легко сбиваются в стаи, где чувствуют себя защищенными и безнаказанными. Защищенность и безнаказанность – как раз то, о чем мечтает трус больше всего. В стае шестеро могут бить одного. Они становятся убийцами из-за страха: боятся суда, боятся мести, когда встретятся один на один… Вор – это в основном лентяй или недоучка, который не может заработать сколько нужно. А нужно ему очень много. Пороки требуют дань: азартные игры, алкоголь, наркотики. Им даже любовь чаще всего приходится покупать, так как отсидка в тюрьме разрушает нормальные сексуальные стереотипы поведения и физиологию. Я не говорю уже о маньяках. Здесь и так ясно. Все они жертвы обстоятельств, с которыми явно не справляются. Я им искренне сочувствую до тех пор, пока вижу, что в них осталось хоть что-то человеческое. Человеческое чаще всего и проявляется в раскаянии, в правдивых показаниях без хитростей…
– Есть такая теория, – вставил Анатолий.
– Это не теория, это практика, которая ежедневно и ежечасно дает мне доказательства, что граница между добром и злом проходит не между людьми, а через все без исключения людские сердца. И через мое, и через ваши, и через сердце убийцы. Другое дело, какая часть сердца отдана вами злу, а какая добру. Или ваше добро сразу робеет перед злом. Злость и зло одного корня, это не случайно, по крайней мере, для славян…
– Напрашивается логический вывод, что вы за отмену смертной казни! – воспользовался паузой Анатолий.
– Да, но не сейчас! Мы слишком бедны для этого! Даже богатая Америка, США, еще бедна для этого. При пожизненном заключении нужно создать такие условия, чтобы из остатков добра в сердце преступника можно было попытаться вырастить настоящее человеческое сердце. Если эту задачу не ставить или нет средств, то смертная казнь за некоторые преступления более человечна…
– Согласен! – признал Анатолий. Нам не хватает средств на детские дома, беспризорных и полу-беспризорных в неблагополучных семьях, а это прошлое восьмидесяти процентов от числа преступников…
Два с половиной дня, проведенные практикантами с Манюней в домашней обстановке, позволили лучше узнать и его, и друг друга. Манюня проводил парней до остановки автобуса и дождался его отправления.
Когда они положили между рамами окна пакет с вяленой рыбой – аванс Костика из своих запасов в счет их улова, и уселись на кровати, не столько усталые, сколько переполненные впечатлениями, Анатолий поделился:
– Все было превосходно, но я все ждал, когда нам предложат копать огород или что-то в этом роде. Когда начальник приглашает даже не сотрудников, а так временно-случайных людей в гости, это обычно подразумевается.
– Для меня, деревенского парня, в подобном нет ничего зазорного. У нас гости не работали только на похоронах и свадьбах, да еще на пасху. А в обычные советские праздники часто съезжались именно сделать гуртом какую-нибудь большую работу, а потом гулять за праздничным столом.
В дверь постучали.
– Ребята! Забыла передать вам записку. Просили срочно… – на пороге комнаты стояла дежурная, мимо которой они прошли пять минут назад.
"Дорогие мальчики! Четвертого мая на водной станции «Динамо» праздник – открытие летнего сезона. Будет очень интересно. Приходите обязательно, особенно Михаил. Его ожидает сюрприз.
Жду в десять у входа на водную станцию. Алена"
В десять она не пришла, опоздала на полчаса.
Скучать не пришлось. Михаил успел обойти и хорошо рассмотреть всю водную станцию. Участок моря в виде квадрата примерно триста на триста метров был огорожен молом с небольшим проемом для выхода спортивных и прогулочных судов. На огороженном участке небольшой пляж с деревянными лежаками, вышка для прыжков, плавательные дорожки и водная площадка для тренировки маленьких яхтсменов.
Трехэтажное здание водной станции копировало архитектуру колесного парохода: в «трюме» (первый этаж) ангар для спортивных судов, второй этаж – административные помещения и раздевалки для спортсменов, третий этаж – ресторан и буфет.
На пляж можно было пройти по пригласительным билетам, в которых указывался номер лежака.
Как оказалось, Алена побеспокоилась о билетах заранее. Они расположились довольно удобно почти у самой кромки прибоя рядом со стеной, отделяющей территорию водной станции от городского пляжа.
Стена и лежаки уже хорошо прогрелись майским солнцем. Вытянуться под его нежными лучами было приятно.
– Так какой сюрприз меня ждет, – спросил Михаил Алену, когда та вернулась из кабинки для переодевания.
– Я и сама не знаю, если честно. Подождем, куда нам спешить!? Вот программа праздника на пригласительном билете.
Михаил взял билет и принялся изучать программу.
– Толя! Пойдем на вышку, а то я одна боюсь. Оттуда хороший вид.
Они ушли. Из программы Михаил узнал, что с двенадцати до четырнадцати часов гостям праздника купаться запрещалось – должны состояться показательные выступления водных лыжников и яхтсменов.
Нужно успеть поплавать. Михаил нырнул прямо с мола в воду. Прошел энергичным кролем для разогрева до середины акватории станции, лег на спину, чтобы упорядочить дыхание и рассмотреть станцию из воды.
А ведь точно пароход! Полукруглые ворота ангара – ну впрямь, колеса парохода, наполовину погруженные в воду. На галереях здания гуляющая, празднично одетая публика. А вот и вышка для прыжков. Алена уже наверху и показывает рукой в его сторону, наверное, сверху хорошо видит. Он помахал ей рукой, вдруг действительно видит!
Полежал еще, разглядывая редкие облака и, когда опять почувствовал холод, поплыл размеренно к выходу из акватории, чтобы побывать на самой дальней стенке мола, там согреться на солнце и вернуться вплавь назад к лежакам.
Вдруг кто-то бесцеремонно схватил его за ногу и остановил. Михаил погрузился в воду. Еще под водой развернулся и увидел рядом парня. Вынырнул:
– Эй, ты, наверное, обознался! Промой глаза!
Парень не ответил, только улыбался какой-то недоброй улыбкой. К ним приближались ленивым брассом еще два пловца. Над водой в пяти или шести метрах видны были только лбы в ядовито-зеленых купальных шапочках и глаза.
«Ну, точно два крокодила!» – мелькнуло в голове Михаила, и он опять погрузился в воду от грубого толчка в плечо.
Нужно вырубить первого! Михаил из-под воды хорошо его видел, а тот не удосужился опустить голову в воду, чтобы видеть противника. Подвела самоуверенность – трое против одного.
Михаил, не выходя на поверхность, захватил двумя руками руку нападающего, потянул на себя, одновременно поднимая тело и ноги вверх к лицу противника, охватывая ногами руку с двух сторон. Затем последовал молниеносный захват ногами головы в замок и болевой прием над локтевым суставом.
Все это происходило под водой, иначе вопль парня переполошил бы все побережье. Михаил знал, что в таких случаях в легкие может попасть вода. Тогда участь парня будет незавидной, если те двое не придут на помощь. Он и сам решил держаться поближе. Двое действительно встрепенулись и энергично занялись пострадавшим – тот на время потерял сознание от болевого шока.
Михаил проплыл под водой вокруг троицы проверить, что те двое тоже не вооружены, затем вынырнул метрах в десяти.
Отдышался. Убедился, что пострадавшего тоже подняли на поверхность и перевернули на спину для буксировки. После этого медленно поплыл к лежакам. Настроение было испорчено.
Кто они? Чего им нужно? Неужели это месть бригадира грузчиков с хлебозавода? Или сюрприз, обещанный Аленой! Тогда почему? За что?
Михаил вышел из воды и оглянулся. Двое буксировали третьего по направлению к слипу для спуска спортивных судов на воду. Очевидно, там легче вытащить пострадавшего на берег.
Вот они уже на слипе. Пострадавший уже немного оклемался и пытается встать на ноги. Встал. С помощью двоих вышел на берег. Правая рука, как плеть.
И тут произошло нечто, что вызвало у Михаила форменный приступ бешенства. Один из двоих поднял голову в направлении вышки, Алена была еще там, и помахал ей рукой. Она его заметила и замахала в ответ.
Так это она подстроила «сюрприз»! «Ах, ты, лошадь вислозадая!». – Михаил устремился к вышке, как был, в плавках. Он пытался взять себя в руки, но не мог. Он почти бежал, повторяя мысленно эту брань. Не хватало еще сказать ей это вслух!
Пока поднимался по винтовой лестнице, немного одумался, но, все равно, вид у него был такой, что Алена не на шутку встревожилась, когда Михаил бесцеремонно взял ее за руку и подвел прямо к не огороженному краю вышки со словами:
– Мне нужно тебе задать вопрос на засыпку!
– В чем дело? Что у вас там произошло?
– Это я хочу спросить, в чем дело? Кто эти люди?
– Один из них – Федор Лутай, все его зовут Феликс. Он тренер по самбо в школе милиции и в клубе «Динамо». Позвонил и очень просил тебя привести сюда, говорит, хотел познакомиться…
– А другие?
– Других я не знаю. Наверное, курсанты или спортсмены из группы Феликса. Так что у вас там произошло?
– Ничего! Познакомились… Извини за резкость!
Михаилу стало неловко. В ярости он забыл даже о принципе презумпции невиновности.
– Может, я должна была тебя предупредить, так он попросил – пусть будет сюрприз. Откуда я знаю зачем! Он ведь тоже «афганец»!
– Ничего, ничего! Все в порядке. Сюрприз получился…
Настроение испорчено совсем. Оставаться на празднике было нельзя. Вдруг Феликс наберет новую команду и ему захочется продолжить «знакомство» на суше. Нужно встретиться с ним в служебной обстановке, официально и разобраться, что происходит, где ему Михаил перешел дорогу или наступил на мозоль. Кому еще он должен сказать «Sorry!».
Глава 7 Кровавый след
Время пролетело быстро. Солнце клонилось к закату. Ветер затихал. Наступало лучшее время клева. Однако рыбаки проголодались. Их давно ждал праздничный обед или уже, пожалуй, ужин.
Костик не сдавался. Ему хотелось иметь приз за самую большую рыбу, хотя остальные призы принадлежали ему: однажды он вытащил сразу три таранки, по одной на каждом крючке, и общий счет улова также был в его пользу. Он усадил за весла своего зятя в паре с Анатолием и пытался ловить на блесну во время движения.
Настырность была вознаграждена. По пути к берегу он вытащил двух подсулков, каждый из которых значительно превосходил бердянского бычка.
Ужинали на ярко освещенной открытой террасе. За длинным столом было не менее двадцати человек всех возрастов: дети Манюни, старшая сестра Елены с мужем и детьми, еще какие-то родственники или друзья и их дети.
Несмотря на обилие блюд, гвоздем ужина стала только что выловленная рыба, зажаренная целиком с гарниром из картофельного пюре на свежем коровьем масле и салатом из разнообразных солений: огурцов, помидор, сладкого перца с морковью и баклажан.
Водки пили мало. Мужчины в основном – пиво, а женщины – домашнее вино. Михаилу понравилось, что в питье не было обязаловки, характерной для застолий в его селе, где установился неизвестно кем придуманный обычай пить не меньше трех рюмок: первую сразу до дна, вторую не более чем в два приема, а уж третью как угодно. Правда, Михаил этот неписаный закон не праздновал, за что однажды получил замечание: «Гордец, как папаня! Тот тоже любил отличиться от всех!».
За столом в этот день и последующие было много разговоров, в основном политических. В центре всегда был Манюня. По всему было видно, что его здесь уважают. Хотя бы по тому, что часто просят выступить арбитром в споре или замолкают сами собой, когда он начинает говорить.
Михаилу запомнились две дискуссии. Одна во время рыбалки о том, куда идет страна. Другая – на профессиональную тему за запоздалым чисто мужским обедом в составе экипажа лодки в последний день их пребывания в Христофоровке.
Характерно, что обе темы начинал Анатолий.
– Слушал позавчера по телевизору одного бородатого политолога. Борода, правда, у него меньше, чем у Маркса, но, по-моему, говорил он дело. Он сказал, что многие проблемы страны связаны с тем, что дважды уничтожалась правящая элита: в революцию было уничтожено дворянское сословие, в тридцать седьмом – новая элита, пришедшая к власти. Политолог предупреждал, что слишком быстрая перестройка может привести к потере элиты в третий раз – элиты партийных и хозяйственных кадров, созданной за послевоенное время.
Первым возразил Михаил:
– Понятие «элита» предполагает отбор по определенным критериям. Если мы говорим об управленческой элите, то отбор должен вестись по критериям эффективности управления. Наша партийная элита создана по другому критерию – личной преданности. Каждый новый руководитель страны, да и не только страны, лебезил в прошлом перед старым, когда делал карьеру, и поливал грязью предшественников, когда становился у руля. Только у Сталина хватило ума этого не делать хотя бы на словах. И то, может быть, потому, что имя Ленина использовал для расправы с бывшими соратниками…
– Но ты же не станешь оспаривать тот факт, что эти люди – профессионалы?
– Профессионалом считает себя всякий карманник, но это не значит, что обществу от этого паразита какая-то польза. Партия навязала обществу роль тотального распределителя ресурсов: людских, природных, экономических, короче говоря, всех. Что из этого получилась?
– Бородач сформулировал общую идею. Согласись, всем стало ясно, что кухарок нельзя допускать к управлению государством. Для этого и должна существовать элита.
– Кухарок допускали только на словах, только как статистов. Кухарки ходят на рынок и знают о рыночной экономике больше, чем все Политбюро. Если бы кухарки действительно что-то решали, у нас давно была бы рыночная экономика… Потом, тебе не кажется странным, что партия, которая кричала на весь мир, что вооружена самой передовой теорией, теперь выпустила в средства массовой информации всех этих политологов, астрологов, экстрасенсов и прочих? Разве это не измена идеологии?
Тут в дискуссию вступил Манюня:
– Нет тут никакой измены, ибо истинной идеологией партии всегда был собственный интерес… Марксизм, ленинизм, советская конституция, советская демократия, могу перечислять долго, всего лишь демагогический камуфляж. Сохранять этот камуфляж дальше невозможно. Страна у разбитого корыта. Пушки и масло у нас не получаются, а у капиталистов получаются. Партия дискредитировала себя как руководитель общества, а власть отдавать не хочется…
– Они ее отдадут сами себе, но уже пересев в кресла капиталистов: банкиров, предпринимателей.
– Правильно! Несколько лет носились с идеей аренды. Арендный коллектив нанял бы себе директора и управленцев и платил бы только определенный процент в госбюджет, а остальным распоряжался сам…
– Зачем при аренде райком?! Инструктор директора арендного предприятия «на ковер» уже не вызовет…– вставил Михаил.
– Может, и вызовет, только тот не поедет. Поэтому с арендой дальше разговоров дело не пошло. Теперь давай им цивилизованный рынок, то есть современный западный капитализм.
– Растаскивание госсобственности под ширмой кооперативов уже началось, – продолжил Михаил.
– Я думаю, другого способа нет, – вставил Анатолий.
Манюня возразил:
– Для меня важно, что способов много, а нам навязывают один, выдавая его за единственный. Мы, я имею в виду правоохранительные органы, без работы не останемся при любой системе. Пугает то, что пока власти заняты дележом госимущества, преступность растет не по дням, а по часам. Преступный мир, кстати, очень чутко реагирует на политическую ситуацию. Боюсь, мы получим не западный, а южноамериканский, точнее колумбийский вариант капитализма, когда рынок и теневые отрасли экономики поделят между собой преступные группировки, а земля и еще процентов семьдесят промышленности останутся в собственности государства и будут служить для паразитирования чиновников.
Михаил добавил:
– Мне приходилось много раз доказывать на собраниях Политического клуба, что партия стала жертвой своего мафиозного Устава. То, что хорошо работало при захвате власти: партийная дисциплина, партийная тайна, многоступенчатые выборы, то есть так называемый демократический централизм, после захвата власти привело к перерождению партии в преступную организацию…
– В которую ты вступил, чтобы облагородить…– не удержался от повода съязвить Анатолий.
– Именно так весьма наивно я полагал!
Анатолий не сдавался:
– Согласитесь, однако, что нынешняя система совершенно бесперспективна, так как за семьдесят лет не смогла решить ни одного из двух основных вопросов для всякой общественно-политической системы: проблему эффективного управления экономикой и проблему мотивации труда.
– Партия набрала такую власть, – опять не удержался Михаил, – что, извините за выражение, без ее ведома пукнуть нельзя, и, тем не менее, на каждом пленуме и съезде только и говорят об усилении руководящей роли партии.
Манюня перебил:
– Ничего удивительного! Противоположности сходятся – такова диалектика. Тоталитарное общество становится абсолютно неуправляемым. Любое благое решение верхушки превращается в пустые декларации, более того, пока решение спускается по ступеням иерархической лестницы, оно извращается чиновниками так, что дает прямо противоположный эффект.
– Лозунг Горбачева об “ускорении” и антиалкогольная кампания – самые свежие примеры! – добавил Михаил.
– Согласен с вами! Как можно говорить об ускорении работы машины, которая “гонит” брак, – согласился Анатолий. – Однако не нужно пугать капитализмом. Сколько придумано партией, чтобы заставить народ работать почти задаром: прописка, трудовая книжка, уголовные статьи о “нетрудовых доходах” и тунеядстве, … трудармия, исправительно-трудовые колонии… Все равно никто не хочет работать “на дядю”! Частная собственность решает наиболее эффективно и проблему управления и проблему мотивации. Ведь так?
– Да, это так! – подтвердил Манюня. – Но аренда с правом выкупа подвела бы наше общество к частной собственности плавно, без потрясений, короче говоря, без криминальной революции… Кстати, смена элиты, о которой так печется Анатолий, тоже произошла бы постепенно…
Другой разговор скорее походил на интервью Манюни, чем на дискуссию.
– Я наблюдал ваши допросы и пришел к выводу, что следователь должен быть большим артистом. Вы так правдоподобно им сочувствуете, входите в их положение… Они, наверное, забывают, что Вы следователь, и закладывают себя чуть ли не с радостью, – начал Анатолий, обращаясь к Манюне.
– Нет! Ты все неправильно понял. Я им действительно сочувствую. И как не сочувствовать, когда видишь человека, потерпевшего жизненную катастрофу и еще принесшего горе другим… Существует миф, который усиленно поддерживается самими преступниками, – кем сознательно, кем бессознательно, что нарушить закон: украсть, изнасиловать, тем более, убить, переступить моральные границы может только незаурядная личность, герой, сверхчеловек… На самом деле преступник – это слабак, не выдержавший конкуренции в обществе при игре по правилам, то есть по закону. Я не говорю, что наши правила игры совершенны. Жизнь показала, что советские законы еще более несправедливы, чем были при царе. Тогда за анекдот про царя гвозди в голову не забивали. Вместо того, чтобы понять свой интерес и бороться за честные законы, используя механизмы демократии, преступник нарушает даже те принципы, верность которых доказана тысячелетиями, – Манюня помолчал некоторое время, собираясь с мыслями. – Возьмите хулигана. Это трус, который пыжится доказать всем и себе, что он смельчак. Такие легко сбиваются в стаи, где чувствуют себя защищенными и безнаказанными. Защищенность и безнаказанность – как раз то, о чем мечтает трус больше всего. В стае шестеро могут бить одного. Они становятся убийцами из-за страха: боятся суда, боятся мести, когда встретятся один на один… Вор – это в основном лентяй или недоучка, который не может заработать сколько нужно. А нужно ему очень много. Пороки требуют дань: азартные игры, алкоголь, наркотики. Им даже любовь чаще всего приходится покупать, так как отсидка в тюрьме разрушает нормальные сексуальные стереотипы поведения и физиологию. Я не говорю уже о маньяках. Здесь и так ясно. Все они жертвы обстоятельств, с которыми явно не справляются. Я им искренне сочувствую до тех пор, пока вижу, что в них осталось хоть что-то человеческое. Человеческое чаще всего и проявляется в раскаянии, в правдивых показаниях без хитростей…
– Есть такая теория, – вставил Анатолий.
– Это не теория, это практика, которая ежедневно и ежечасно дает мне доказательства, что граница между добром и злом проходит не между людьми, а через все без исключения людские сердца. И через мое, и через ваши, и через сердце убийцы. Другое дело, какая часть сердца отдана вами злу, а какая добру. Или ваше добро сразу робеет перед злом. Злость и зло одного корня, это не случайно, по крайней мере, для славян…
– Напрашивается логический вывод, что вы за отмену смертной казни! – воспользовался паузой Анатолий.
– Да, но не сейчас! Мы слишком бедны для этого! Даже богатая Америка, США, еще бедна для этого. При пожизненном заключении нужно создать такие условия, чтобы из остатков добра в сердце преступника можно было попытаться вырастить настоящее человеческое сердце. Если эту задачу не ставить или нет средств, то смертная казнь за некоторые преступления более человечна…
– Согласен! – признал Анатолий. Нам не хватает средств на детские дома, беспризорных и полу-беспризорных в неблагополучных семьях, а это прошлое восьмидесяти процентов от числа преступников…
Два с половиной дня, проведенные практикантами с Манюней в домашней обстановке, позволили лучше узнать и его, и друг друга. Манюня проводил парней до остановки автобуса и дождался его отправления.
Когда они положили между рамами окна пакет с вяленой рыбой – аванс Костика из своих запасов в счет их улова, и уселись на кровати, не столько усталые, сколько переполненные впечатлениями, Анатолий поделился:
– Все было превосходно, но я все ждал, когда нам предложат копать огород или что-то в этом роде. Когда начальник приглашает даже не сотрудников, а так временно-случайных людей в гости, это обычно подразумевается.
– Для меня, деревенского парня, в подобном нет ничего зазорного. У нас гости не работали только на похоронах и свадьбах, да еще на пасху. А в обычные советские праздники часто съезжались именно сделать гуртом какую-нибудь большую работу, а потом гулять за праздничным столом.
В дверь постучали.
– Ребята! Забыла передать вам записку. Просили срочно… – на пороге комнаты стояла дежурная, мимо которой они прошли пять минут назад.
"Дорогие мальчики! Четвертого мая на водной станции «Динамо» праздник – открытие летнего сезона. Будет очень интересно. Приходите обязательно, особенно Михаил. Его ожидает сюрприз.
Жду в десять у входа на водную станцию. Алена"
В десять она не пришла, опоздала на полчаса.
Скучать не пришлось. Михаил успел обойти и хорошо рассмотреть всю водную станцию. Участок моря в виде квадрата примерно триста на триста метров был огорожен молом с небольшим проемом для выхода спортивных и прогулочных судов. На огороженном участке небольшой пляж с деревянными лежаками, вышка для прыжков, плавательные дорожки и водная площадка для тренировки маленьких яхтсменов.
Трехэтажное здание водной станции копировало архитектуру колесного парохода: в «трюме» (первый этаж) ангар для спортивных судов, второй этаж – административные помещения и раздевалки для спортсменов, третий этаж – ресторан и буфет.
На пляж можно было пройти по пригласительным билетам, в которых указывался номер лежака.
Как оказалось, Алена побеспокоилась о билетах заранее. Они расположились довольно удобно почти у самой кромки прибоя рядом со стеной, отделяющей территорию водной станции от городского пляжа.
Стена и лежаки уже хорошо прогрелись майским солнцем. Вытянуться под его нежными лучами было приятно.
– Так какой сюрприз меня ждет, – спросил Михаил Алену, когда та вернулась из кабинки для переодевания.
– Я и сама не знаю, если честно. Подождем, куда нам спешить!? Вот программа праздника на пригласительном билете.
Михаил взял билет и принялся изучать программу.
– Толя! Пойдем на вышку, а то я одна боюсь. Оттуда хороший вид.
Они ушли. Из программы Михаил узнал, что с двенадцати до четырнадцати часов гостям праздника купаться запрещалось – должны состояться показательные выступления водных лыжников и яхтсменов.
Нужно успеть поплавать. Михаил нырнул прямо с мола в воду. Прошел энергичным кролем для разогрева до середины акватории станции, лег на спину, чтобы упорядочить дыхание и рассмотреть станцию из воды.
А ведь точно пароход! Полукруглые ворота ангара – ну впрямь, колеса парохода, наполовину погруженные в воду. На галереях здания гуляющая, празднично одетая публика. А вот и вышка для прыжков. Алена уже наверху и показывает рукой в его сторону, наверное, сверху хорошо видит. Он помахал ей рукой, вдруг действительно видит!
Полежал еще, разглядывая редкие облака и, когда опять почувствовал холод, поплыл размеренно к выходу из акватории, чтобы побывать на самой дальней стенке мола, там согреться на солнце и вернуться вплавь назад к лежакам.
Вдруг кто-то бесцеремонно схватил его за ногу и остановил. Михаил погрузился в воду. Еще под водой развернулся и увидел рядом парня. Вынырнул:
– Эй, ты, наверное, обознался! Промой глаза!
Парень не ответил, только улыбался какой-то недоброй улыбкой. К ним приближались ленивым брассом еще два пловца. Над водой в пяти или шести метрах видны были только лбы в ядовито-зеленых купальных шапочках и глаза.
«Ну, точно два крокодила!» – мелькнуло в голове Михаила, и он опять погрузился в воду от грубого толчка в плечо.
Нужно вырубить первого! Михаил из-под воды хорошо его видел, а тот не удосужился опустить голову в воду, чтобы видеть противника. Подвела самоуверенность – трое против одного.
Михаил, не выходя на поверхность, захватил двумя руками руку нападающего, потянул на себя, одновременно поднимая тело и ноги вверх к лицу противника, охватывая ногами руку с двух сторон. Затем последовал молниеносный захват ногами головы в замок и болевой прием над локтевым суставом.
Все это происходило под водой, иначе вопль парня переполошил бы все побережье. Михаил знал, что в таких случаях в легкие может попасть вода. Тогда участь парня будет незавидной, если те двое не придут на помощь. Он и сам решил держаться поближе. Двое действительно встрепенулись и энергично занялись пострадавшим – тот на время потерял сознание от болевого шока.
Михаил проплыл под водой вокруг троицы проверить, что те двое тоже не вооружены, затем вынырнул метрах в десяти.
Отдышался. Убедился, что пострадавшего тоже подняли на поверхность и перевернули на спину для буксировки. После этого медленно поплыл к лежакам. Настроение было испорчено.
Кто они? Чего им нужно? Неужели это месть бригадира грузчиков с хлебозавода? Или сюрприз, обещанный Аленой! Тогда почему? За что?
Михаил вышел из воды и оглянулся. Двое буксировали третьего по направлению к слипу для спуска спортивных судов на воду. Очевидно, там легче вытащить пострадавшего на берег.
Вот они уже на слипе. Пострадавший уже немного оклемался и пытается встать на ноги. Встал. С помощью двоих вышел на берег. Правая рука, как плеть.
И тут произошло нечто, что вызвало у Михаила форменный приступ бешенства. Один из двоих поднял голову в направлении вышки, Алена была еще там, и помахал ей рукой. Она его заметила и замахала в ответ.
Так это она подстроила «сюрприз»! «Ах, ты, лошадь вислозадая!». – Михаил устремился к вышке, как был, в плавках. Он пытался взять себя в руки, но не мог. Он почти бежал, повторяя мысленно эту брань. Не хватало еще сказать ей это вслух!
Пока поднимался по винтовой лестнице, немного одумался, но, все равно, вид у него был такой, что Алена не на шутку встревожилась, когда Михаил бесцеремонно взял ее за руку и подвел прямо к не огороженному краю вышки со словами:
– Мне нужно тебе задать вопрос на засыпку!
– В чем дело? Что у вас там произошло?
– Это я хочу спросить, в чем дело? Кто эти люди?
– Один из них – Федор Лутай, все его зовут Феликс. Он тренер по самбо в школе милиции и в клубе «Динамо». Позвонил и очень просил тебя привести сюда, говорит, хотел познакомиться…
– А другие?
– Других я не знаю. Наверное, курсанты или спортсмены из группы Феликса. Так что у вас там произошло?
– Ничего! Познакомились… Извини за резкость!
Михаилу стало неловко. В ярости он забыл даже о принципе презумпции невиновности.
– Может, я должна была тебя предупредить, так он попросил – пусть будет сюрприз. Откуда я знаю зачем! Он ведь тоже «афганец»!
– Ничего, ничего! Все в порядке. Сюрприз получился…
Настроение испорчено совсем. Оставаться на празднике было нельзя. Вдруг Феликс наберет новую команду и ему захочется продолжить «знакомство» на суше. Нужно встретиться с ним в служебной обстановке, официально и разобраться, что происходит, где ему Михаил перешел дорогу или наступил на мозоль. Кому еще он должен сказать «Sorry!».
Глава 7 Кровавый след
Когда Манюня услышал рассказ Михаила о стычке на водной станции, он сказал:
– Я догадываюсь, откуда ноги растут! Поезжай, в школу милиции, я организую пропуск.
Воскресенье, пятое мая, было рабочим днем вместо третьего, пятницы. «Сегодня ровно четыре года со дня убийства», – вспомнил Михаил, когда проходил КПП школы милиции и увидел табло электронного календаря над входом.
На территории ему показали здание спортзала и рассказали, где можно найти Феликса, его знали именно по этой кличке.
В вестибюле на стуле у стены Михаил вдруг увидел своего «знакомого» по водной станции. Он сидел слегка бледный с рукой в гипсовой повязке.
Михаил приблизился и сел рядом. Тот его не узнал.
– Привет! Не узнаешь? – Михаил довольно грубо потыкал пальцем гипс. – Что, болит?
Парень пытался отстраниться. Глаза стали круглыми от боли и недоумения.
– Если не ответишь на мои вопросы, станет еще больнее!
Наконец до того дошло, с кем он разговаривает.
– Я тут не при чем! Феликс попросил…
– А ты и рад стараться! Летел впереди паровоза – так хотелось развлечься за мой счет! Вот мое служебное удостоверение. Видел? А теперь говори фамилию, имя, отчество и номер группы.
– Оставь его, пожалуйста, в покое! Я отвечу на твои вопросы, – в дверях кабинета тренера стоял Феликс. – Заходи!
Михаил уселся на стул в крошечном кабинете, стены которого всплошную были заклеены календарями разных лет с обнаженными торсами культуристов, актеров и актрис.
– Поленился познакомиться у Алены с твоим личным делом заранее. Прочитал его только сегодня, – продолжил Феликс. – Извини! Знаешь, когда просит об услуге большой начальник, даже такая сука как Сумченко, отказать трудно. Они обычно ничего хорошего не делают, но нагадить могут здорово. Попросил через какого-то клерка тебя слегка “проучить”. Ну, чтобы, в конце концов, сбежал отсюда без оглядки. Чем ты ему насолил? Может, в чай нассал?!
– Он четыре года назад засадил за убийство одного невиновного парня и теперь боится, что мы это дело раскроем. Только я тут пешка, очень даже инициативная, но пешка. Есть еще начальник отдела и весь отдел! Все материалы там. Сумченко такой большой начальник и такой наивный, если думает: уберу практиканта – и дело будет закрыто.
– Значит, он что-то знает, чего не знаешь ты со своей логикой и честностью. Ладно! У меня начинается занятие, я должен бежать. Извини еще раз! Готов загладить свою вину через ресторан! Звони! Вот мой телефон, – он достал из ящика письменного стола визитную карточку. – Может быть, когда-нибудь потренируемся вместе…
В отделе Михаила ждал сюрприз: дактилоскопия дала положительный ответ. Кровавый отпечаток пальца на костюме убитой принадлежит Валерию.
Михаил даже не знал, радоваться или огорчаться. Этот факт здорово продвинет дело – хорошо! Валера может оказаться убийцей – плохо!
Как он понимал Манюню! Было жаль парня.
– Вези этого Валеру сюда, сразу после прихода его с работы. Я дам машину. Только шума не поднимайте, машину оставите подальше от дома.
Михаил был так возбужден, что с трудом заставил себя съесть обед. Время после обеда тянулось бесконечно. Он не мог найти себе занятие. Даже ходил в НТО и разглядывал отпечатки, читал заключение.
Но тут случай подкинул занятие. Позвонил Садовский-старший:
– Молодой человек! Вы нам задали много вопросов и исчезли. Так может на них не отвечать?
– Если честно, то вопросы пока утратили актуальность, но отвечать нужно. Спасибо, что позвонили. Так каков будет ответ на главный вопрос, по поводу скрипки?
– Скрипки не было.
– Вы напрасно идете на поводу у Сумченко! Таким ответом Вы поставите Марка в весьма неудобное положение.
– Откуда Вы знаете о разговоре с Сумченко? Впрочем, это не телефонный разговор. Мы могли бы встретиться?
– Сегодня у меня нет времени, я не могу отлучаться далеко.
– Так мы подъедем к ГУВД через десять минут и не нужно пропусков. Ваши коридоры наводят на меня тоску. Мы прекрасно поговорим на улице, если не возражаете!
– Не возражаю, если вы появитесь не позже чем через полчаса.
– Уже едем!
Михаил увидел их на стоянке перед зданием Управления через десять минут.
Садовский-старший пригласил Михаила сесть на переднее сидение белой «Волги» рядом с ним. Марк забился в угол сзади. Михаил недавно узнал, почему не мог найти адрес Марка. Оказывается, Марк поменял фамилию. Теперь он Санин.
– Мы пока можем обойтись без показаний Марка, но я предупреждаю, что Сумченко вас здорово подставляет. Он понимает, что эти показания разрушают карточный домик, который он нагородил. Он вас толкает на лжесвидетельство. Давайте, как говорят в кино про следователей, без протокола. Была скрипка или нет?
– Была, – отозвался Марк. – Я предлагал ей, в шутку, помочь ее нести – знал, что откажет. Она скрипку никому не доверяла.
– Вы ведь понимаете, что этот факт в вашу пользу?
– Трудно понимать, когда тебя держат за горло! А он нас держит уже четыре года.
Валера повиновался безропотно. Уже в кабинете Манюни не удержался:
– Я знал, что этим кончится, как только увидел его в первый раз, – он кивнул на Михаила.
– Тогда облегчи душу, сбрось камень, который носишь на сердце четыре года.
– Хорошо. Я все расскажу! Только вы мне не поверите. Этот парень сидит четыре года ни за что, хотя только прошел с ней сто метров по улице. У меня дело гораздо хуже. Я стоял с ней рядом, с убитой. Даже брался за нее: вдруг она жива!
Манюня и Михаил переглянулись. Анатолий сидел в стороне.
– Давай все по порядку. То, что говорил в ресторане, можешь не повторять.
– Я догадываюсь, откуда ноги растут! Поезжай, в школу милиции, я организую пропуск.
Воскресенье, пятое мая, было рабочим днем вместо третьего, пятницы. «Сегодня ровно четыре года со дня убийства», – вспомнил Михаил, когда проходил КПП школы милиции и увидел табло электронного календаря над входом.
На территории ему показали здание спортзала и рассказали, где можно найти Феликса, его знали именно по этой кличке.
В вестибюле на стуле у стены Михаил вдруг увидел своего «знакомого» по водной станции. Он сидел слегка бледный с рукой в гипсовой повязке.
Михаил приблизился и сел рядом. Тот его не узнал.
– Привет! Не узнаешь? – Михаил довольно грубо потыкал пальцем гипс. – Что, болит?
Парень пытался отстраниться. Глаза стали круглыми от боли и недоумения.
– Если не ответишь на мои вопросы, станет еще больнее!
Наконец до того дошло, с кем он разговаривает.
– Я тут не при чем! Феликс попросил…
– А ты и рад стараться! Летел впереди паровоза – так хотелось развлечься за мой счет! Вот мое служебное удостоверение. Видел? А теперь говори фамилию, имя, отчество и номер группы.
– Оставь его, пожалуйста, в покое! Я отвечу на твои вопросы, – в дверях кабинета тренера стоял Феликс. – Заходи!
Михаил уселся на стул в крошечном кабинете, стены которого всплошную были заклеены календарями разных лет с обнаженными торсами культуристов, актеров и актрис.
– Поленился познакомиться у Алены с твоим личным делом заранее. Прочитал его только сегодня, – продолжил Феликс. – Извини! Знаешь, когда просит об услуге большой начальник, даже такая сука как Сумченко, отказать трудно. Они обычно ничего хорошего не делают, но нагадить могут здорово. Попросил через какого-то клерка тебя слегка “проучить”. Ну, чтобы, в конце концов, сбежал отсюда без оглядки. Чем ты ему насолил? Может, в чай нассал?!
– Он четыре года назад засадил за убийство одного невиновного парня и теперь боится, что мы это дело раскроем. Только я тут пешка, очень даже инициативная, но пешка. Есть еще начальник отдела и весь отдел! Все материалы там. Сумченко такой большой начальник и такой наивный, если думает: уберу практиканта – и дело будет закрыто.
– Значит, он что-то знает, чего не знаешь ты со своей логикой и честностью. Ладно! У меня начинается занятие, я должен бежать. Извини еще раз! Готов загладить свою вину через ресторан! Звони! Вот мой телефон, – он достал из ящика письменного стола визитную карточку. – Может быть, когда-нибудь потренируемся вместе…
В отделе Михаила ждал сюрприз: дактилоскопия дала положительный ответ. Кровавый отпечаток пальца на костюме убитой принадлежит Валерию.
Михаил даже не знал, радоваться или огорчаться. Этот факт здорово продвинет дело – хорошо! Валера может оказаться убийцей – плохо!
Как он понимал Манюню! Было жаль парня.
– Вези этого Валеру сюда, сразу после прихода его с работы. Я дам машину. Только шума не поднимайте, машину оставите подальше от дома.
Михаил был так возбужден, что с трудом заставил себя съесть обед. Время после обеда тянулось бесконечно. Он не мог найти себе занятие. Даже ходил в НТО и разглядывал отпечатки, читал заключение.
Но тут случай подкинул занятие. Позвонил Садовский-старший:
– Молодой человек! Вы нам задали много вопросов и исчезли. Так может на них не отвечать?
– Если честно, то вопросы пока утратили актуальность, но отвечать нужно. Спасибо, что позвонили. Так каков будет ответ на главный вопрос, по поводу скрипки?
– Скрипки не было.
– Вы напрасно идете на поводу у Сумченко! Таким ответом Вы поставите Марка в весьма неудобное положение.
– Откуда Вы знаете о разговоре с Сумченко? Впрочем, это не телефонный разговор. Мы могли бы встретиться?
– Сегодня у меня нет времени, я не могу отлучаться далеко.
– Так мы подъедем к ГУВД через десять минут и не нужно пропусков. Ваши коридоры наводят на меня тоску. Мы прекрасно поговорим на улице, если не возражаете!
– Не возражаю, если вы появитесь не позже чем через полчаса.
– Уже едем!
Михаил увидел их на стоянке перед зданием Управления через десять минут.
Садовский-старший пригласил Михаила сесть на переднее сидение белой «Волги» рядом с ним. Марк забился в угол сзади. Михаил недавно узнал, почему не мог найти адрес Марка. Оказывается, Марк поменял фамилию. Теперь он Санин.
– Мы пока можем обойтись без показаний Марка, но я предупреждаю, что Сумченко вас здорово подставляет. Он понимает, что эти показания разрушают карточный домик, который он нагородил. Он вас толкает на лжесвидетельство. Давайте, как говорят в кино про следователей, без протокола. Была скрипка или нет?
– Была, – отозвался Марк. – Я предлагал ей, в шутку, помочь ее нести – знал, что откажет. Она скрипку никому не доверяла.
– Вы ведь понимаете, что этот факт в вашу пользу?
– Трудно понимать, когда тебя держат за горло! А он нас держит уже четыре года.
Валера повиновался безропотно. Уже в кабинете Манюни не удержался:
– Я знал, что этим кончится, как только увидел его в первый раз, – он кивнул на Михаила.
– Тогда облегчи душу, сбрось камень, который носишь на сердце четыре года.
– Хорошо. Я все расскажу! Только вы мне не поверите. Этот парень сидит четыре года ни за что, хотя только прошел с ней сто метров по улице. У меня дело гораздо хуже. Я стоял с ней рядом, с убитой. Даже брался за нее: вдруг она жива!
Манюня и Михаил переглянулись. Анатолий сидел в стороне.
– Давай все по порядку. То, что говорил в ресторане, можешь не повторять.