Дарин Дмитрий. Поспели травы

Ведь любовь не сможет повториться,
Как цветы не вырастут в золе.
 
 
Ночь с тобой пускай подольше дышит,
Звезды пусть не лапает рассвет,
Дождь упорно просится под крышу,
Где давно уже хозяев нет.
 
 
Ты не спи, на сон не тратят чувства,
Сохнут что примятою травой,
Мне ведь не с тобою вовсе грустно,
Просто мне веселье – не с тобой.
 
 
Не с тобой еще, уже не с этой,
Что жила со мной, как на меже,
Потому таким медовым светом
Мне горчит сегодня на душе.
 
 
Думал я – отброшен я к началу,
Только в этой старой новизне
Не любовь, усталость ты узнала
В глаз моих пустой голубизне.
 
 
Медом с неба мне уж не напиться,
Не летать на бреющем крыле,
Раз крыло подрезано у птицы,
Ей печаль осталась на земле.
 

2007

* * *

 
Сядь ко мне на колени,
Мы вспомним,
Что забыть не смогли,
Не сумели…
Не все же вырвано с корнем,
Не все ж корабли
На желтые сели мели.
 
 
До виска моего дотронься,
Чувствуешь – больно?
Уж давно эта твоя боль,
Во мне хоронится,
Как колокол в колокольне,
От боли, с тоски, что ль,
Голова на колени клонится?
 
 
Дотронься – не сердцем,
Так пальцами,
Ими тоже помнят взахлеб,
Ведь руками греются
И руками берут пряльца,
Нить попрочней сплести чтоб,
На которой не грех и повеситься.
 
 
Не могу себя заставить
На счастливых
Людей смотреть.
Не то чтобы зависть…
Да знаю, что чувств голубиных
Пристанище – клеть,
Как мои когда-то попались.
 
 
Отчего молчаливо
Глядишь так влажно, страшно
Будто сквозь…
Не с того ль, что сердце твое червивое
Ядом черным окрашено
Как волчьей ягоды гроздь?
 
 
Ты ведь не изменилась,
Снаружи красивая.
Лишь в черных глазах стыль
Накопилась,
Мы оба живы,
Отчего же злую тужиль
Я чувствую вместо милости?
 
 
Отчего ж еще мрачнее
Звезда лучится?
Даже не в силах луне
Светом склеить
Ночи сломанную ключицу,
Или это мне,
Что ты на чужих коленях
В белом бреду снится?
 
 
Тогда в явь сумерек
Не стоит торопиться —
В пустоту…
Затренькал зуммер,
И врач, дежурный по больнице,
Сестры спиртуя красоту,
Поморщится: «Родные есть кто?
Нету? Этот умер».
 

2007

* * *

 
На сердце стынет злая тень,
У дома уж никто не встретит,
Лишь гривой чешется ячмень
О спелый августовский ветер.
 
 
Как клен, стою на берегу,
Оближет речка кожу плесов,
Я позабуду, что смогу,
Сквозь недоплаканные слезы.
 
 
А жизнь, как речка – полоса,
Ведь предают всегда украдкой —
И друг не всмотрится в глаза,
Мне нож засунув под лопатку.
 
 
А та, с которой венчан был,
Сама давно все развенчала,
А я как будто и не жил,
Раз жить приходиться сначала.
 
 
Куда вот жить – не знаю сам,
Осины тянут злые руки,
Чтоб, треснув сердцем пополам,
Я здесь повесился с разлуки.
 
 
Я знаю, знаю, как легко
Покончить в омуте с делами,
Надев зеленое трико,
Качают вербы головами,
 
 
Как будто знают ложь сердец…
И те, кого любил, тревожа,
Вздохнут свободно наконец,
Как в глинозем меня положат.
 

2007

* * *

 
Кого люблю, теперь не знаю,
Незнанье это – как клеймо,
И в водку сердце все макая,
Я жду – клеймо сойдет само.
 
 
Но, то что выжжено словами,
Ни спирт, ни песня не берет,
Я ем красавицу глазами,
Что не меня напротив ждет.
 
 
Ах, чтобы мне пропасть на месте,
Ах, чтобы сгинуть мне в Тартар,
Я подойду, скажу без лести:
– Я без ума от Ваших чар,
 
 
Я без ума от Ваших пальцев,
Что в поцелуе не моем
Перстнями в губы заискрятся,
Взлетев над праздничным столом.
 
 
Я без ума от поволоки,
В глазах, смотрящих в никуда,
Ведь я такой же одинокий,
Да только, видно, навсегда, —
 
 
Но все сижу на вмятом стуле,
Нет сил на теплые слова,
А ресторан гудит в загуле,
Гудит с похмелья голова.
 
 
А раньше я пьянел от счастья,
А раньше сыпал в души звон,
Но те прозрачные запястья
Другого выждут на поклон.
 
 
Кого люблю, теперь не знаю,
А Вас любил бы, дайте срок…
Но вот уже подходит с краю,
Кто не расстаться с вами смог.
 

2007

ЛЮБАНЯ

 
Ты молчишь, мне сердце раня,
Мне молчать не станет сил,
Ты прости меня, Любаня,
Что другую я любил.
 
 
Ведь любовь – она как пламя,
Эшафот и пьедестал,
Ты прости меня, Любаня,
Что другую я ласкал.
 
 
Тем больней, чем тверже грани,
Я алмаз, а ты – хрусталь,
Ты прости меня, Любаня,
Что с другою я устал.
 
 
Я не требую закланья,
Чтоб любовь текла из жил,
Ты прости меня, Любаня,
Что другую я простил.
 
 
В нашей жизни черной бане
Я когда-то угорю,
Ты прости меня, Любаня,
Что не ту боготворю.
 

2007

* * *

 
Не то чтоб больно или грустно,
Я стал значительно мудрей,
Но все же так темно и пусто
В душе ободранной моей.
 
 
В душе, в изломе затвердевшей,
В душе совсем без бересты,
Словами в осень облетевшей,
Во мрак печальной пустоты.
 
 
С холодов ли, от бескормицы
С журавлями сердце просится,
Да в тепло, на юг куда-нибудь,
Если осень скоро не забудется,
Ты меня быстрее позабудь.
 
 
А ты – мой первый грустный иней,
Что выпал ночью на висках,
И чем была ты вслух наивней
Тем равнодушнее в глазах.
 
 
И я не болен, не простужен,
А так, хриплю от папирос,
Тогда тебе я стал не нужен,
Как лебедой в тебе пророс.
 
 
С холодов ли, от бескормицы…
 
 
Но зацепиться ведь корнями
На камне сердца не дано,
И вот прозрачными кистями
Меня ты вырвала давно.
 
 
Тебе не больно и не пусто,
Тебе так легче – без корней,
А журавли курлычат грустно,
Мне душу делая темней.
 

2007

* * *

 
Без любви мне зябко, как без крова,
Мой очаг так просто потушить,
Улетает искреннее слово
Только из подрезанной души.
 
 
А душа моя давно прогоркла,
От стихов да пьяной суеты,
Лебедям ведь тоже режут горла,
Если слишком много красоты.
 
 
И тебе так, стало быть, сподручней,
Сердцем, заострившимся ножом,
Полоснуть, примерившись получше,
По любви во взгляде голубом.
 
 
Проглядел я что-то в поволоке,
Что в глазах твоих скрывала нож,
Так обман, подчас бывая легким,
Прорастает в тягостную ложь.
 
 
Оттого я так лебяжьим сердцем
Шрамы не умею зализать,
Что любовью больше не согреться,
Что без крыльев больше не летать.
 
 
А другой – он, может быть, милее,
Может, и моложе, ну так что ж,
И его целованную шею
Ждет измены выржавленный нож.
 
 
Бог тебе не выстелет покрова,
Коль лампаду в сердце потушить,
Улетает искреннее слово
Только из светящейся души.
 

2007

* * *

 
Тот густо жил, кто жил на кромке,
Но вот из разлюбивших глаз,
Закрытых ложью на заслонки,
Пополз в меня угарный газ.
 
 
Да разве ж мне впервой травиться
Цикутой сладких лживых слов,
Но по поэтам, как по птицам,
Стреляют часто из кустов.
 
 
Чтоб мелкой завистливой дробью
Повыбить из сердец тепло,
Меня ты, целясь исподлобья,
Дуплетом ранило в крыло.
 
 
И, закружась в смертельном крене,
Как перья, рассыпая стон,
Свинцовой стрелянный изменой,
Упал я камнем на кордон.
 
 
Я без вины сам виноватый,
Что лишь душою не учел —
Шакалы, выследив пернатых,
На них наводят черный ствол.
 
 
Людишкам этим нет покоя,
Поет раз кто-то на лету,
И сердце женщины пустое,
Продав за злато красоту,
 
 
Привыкнет биться так незвонко,
Что не услышит Бог его,
А я… а я живу на кромке
С крылом, одним крылом всего.
 

2007

* * *

 
Глядит сентябрь желтыми глазами,
На сердце только мокрядь да усталь,
И меж подмытыми годами берегами
Течет, течет усталая печаль.
 
 
Нагну к себе березовую ветку,
Да понежнее, чтобы не сломать,
Любовь – кому-то рай, кому-то – клетка,
А мне – стихов нерадостных тетрадь.
 
 
А мне не так уж много в жизни надо,
Теперь беру не сам – дает судьба,
И нет с собою мира мне, ни слада,
И не с того ль грустна моя гульба?
 
 
Когда-нибудь мы с Господом сочтемся,
Не свечками – слезами за других,
Да и не так уж грешен был я вовсе,
Раз мой больной звенел в России стих.
 
 
Раз кто-то, пусть хотя бы ненадолго,
Вздохнул: «Эх, надо ж, это про меня…»
Поэты никогда не пьют без толка,
В себе, как в спирте, нежное храня.
 
 
А я – сосуд для горя и разлуки,
Во мне – отрава забубенных лет,
И в темноту уходят злые звуки,
И в тишину уходит странный свет.
 
 
Вот потому березоньки запястье
Я поцелую в желтые листы,
Что только летом я купался в счастье,
Раз сентябрем поэту стала ты.
 

2007

ДЕМОКРАТИЯ

 
Есть прелесть в недосказанном,
Есть правда в недоказанном,
И странными рассказами
Я тешу русский дух.
 
 
Иваны Карамазовы
Все учат уму-разуму,
И разрешаем сразу мы
Себе два зла из двух.
 
 
Меж «Хилтонами» с «Плазами»
В сиянии алмазовом
Плывут довольноглазые
В швейцаровый уют.
 
 
А шлюхи с пидорасами
Смеются над безгласыми,
Над цезарями с крассами
И торжествует Брут.
 

2007

* * *

 
Я выйду в осень золотую,
Всю сажу с сердца соскребя,
Ведь не люблю, чего ж ревную
Такую верную тебя?
 
 
Душа моя другой пустая
И стала меньше воробья,
Ведь не люблю, чего ж ласкаю
Такую нежную тебя?
 
 
А гитары заноют встревожено
В ресторане на Первой Тверской,
Не тобою, знать, сердце стреножено,
Чтоб тобой рассчитаться с тоской.
 
 
Я не дошел еще до края,
Где ангел ждет меня, трубя,
Ведь не люблю, чего ж ругаю
Такую смирную тебя?
 
 
Всегда умел и пить, и драться,
И нежить, вроде бы грубя,
Ведь не люблю, чего ж смеяться
Я не умею без тебя?
 
 
А гитары…
 
 
Мне нагадает ворожея
Пропасть, себя в гульбе сгубя,
Ведь не люблю, чего ж жалею
Такую грустную тебя?
 
 
Я в безлюбовье пропадаю,
Но отчего же, не любя,
Я так стаканами скучаю
Без нелюбимой без тебя?
 

2007

ФОКСТРОТ

 
Ни лакей, ни господин —
Средь уродов и уродин
Я живу теперь один,
Бесшабашен и свободен.
 
 
Я теперь свободен вдрызг,
От тебя, не для кого-то,
До тоски соленых брызг
От веселого фокстрота.
 
 
Дует медь саксофонист,
И резвятся на танцполе,
Или я душою скис,
Что тоскливо мне на воле?
 
 
Пляшет девка на краю
На ногах кривых и жидких,
Я сегодня же пропью
Все души своей пожитки.
 
 
Я сегодня же сойду
С жизни правильного круга,
Чтоб в фокстротовом бреду
Мы забыли друг про друга.
 
 
Так давай, на саксе жарь,
Лабух с грустными глазами,
Не отплясанного жаль,
А несыгранного нами.
 

2007

АЭРОПОРТ

 
Аэропорт – он храм враждующих религий,
Костел разлук, обитель светлых встреч,
И пассажиры, как послушники с веригами,
Сгибают к чемоданам гордость плеч.
 
 
И крестным я, не ходом, а экскортом
Тебя здесь провожаю в жизни течь,
Вот оттого я не люблю аэропорты,
Что грусть земнее радости от встреч.
 

2007

* * *

 
Небо кроет грустью серою
Над моею головой,
И зачем все в Бога верую
Я, оставленный тобой?
 
 
И за что мне в наказание
Белый цвет венчальной лжи?
Как же быстро для заклания
В сердце точатся ножи.
 
 
Как же быстро все проходит-то,
Будто поезд – под откос,
И душа моя распорота
Враз на тысячи полос.
 
 
Их не сшить уже иголкою,
Ведь суровой будет нить,
А любовь уж слишком колкая,
Чтоб взахлеб не загрустить.
 
 
Я – босой в колючем вереске,
Где роса – живой хрусталь,
Сердце разбивают вдребезги,
Если прошлого не жаль.
 
 
Раз не жалко недопетого,
Бьют изменой по губам,
И я пью до дна от этого
Спирт с печалью пополам.
 
 
Но звезда, как рюмка белая,
Вдруг пробьет тоски покров,
Чтоб не зря я в Бога веровал,
Чтоб к любви я был готов.
 

2007

КЛИКУША

 
Бог у нас прощает всех,
Дьявол ищет лучших,
И на мне тяжелый грех —
Я пошел в кликуши.
 
 
И теперь врагов своих
В злости выкликаю,
Оттого недобрый стих
Не читаю – лаю.
 
 
Оттого мои зрачки
На прицел похожи,
Чтобы души рвать в клочки
Под дубленой кожей.
 
 
Я друзей не узнаю —
Смотрят исподлобья,
Не хватает мест в раю,
Хватит под надгробьем.
 
 
А враги похожи все —
На одну душонку,
Мне желают крепко сесть
На блатную шконку.
 
 
Мне на славу наплевать,
На мошну – тем более,
Эх ты, в Бога душу мать,
Как в тюрьме – на воле.
 
 
Не лосьоном, тиной с ржой
Ваши пахнут души,
Вот с того-то всем чужой
Я пошел в кликуши.
 

2007

* * *

 
Ну да, бывал и я не прав,
Но сколько можно, сколько можно
Меня и мною же поправ,
Так не любить неосторожно.
 
 
Ведь я когда-нибудь вернусь,
Но без тебя в сожженном сердце,
И вдрызг сиреневая Русь
Мне даст возможность отогреться.
 
 
А ты, а ты – звенеть едва ль,
Так сможешь не в моих объятьях,
Но так уже не жжет печаль
И веселит твое проклятье.
 
 
Да что мне порча, что мне сглаз,
Когда вдруг песня разольется,
Что так рекой раздвинет нас
И охладит водой с колодца.
 
 
Я так один теперь, что мне
Ничьей погибели не надо,
И зря приходишь ты во сне
Под белый саван снегопада.
 
 
Я посмотрю окрест себя
Еще не блеклыми глазами
И Русь, по-прежнему любя,
Меня согреет голосами.
 
 
И я, вдыхая грусть полей,
С тобой расстанусь наконец-то,
Которой пел в зените дней,
Но от которой не согреться.
 
 
И пусть я был не прав с тобой,
Но мне милей теперь свобода,
И глаз рассвета голубой,
И песни русского народа.
 

2007

О СЕРЕДИНЕ

 
Душа, как география, – без края,
У нас коль любят – любят до креста,
А коли рубят – щеп не разбирая,
Такие православные места.
 
 
Уж ежели зима – чтоб все замерзло,
Уж ежели война – себя на дзот,
И песня – до слезы, разрыва горла,
Да вот другой сейчас пошел народ.
 
 
Когда в народе нет идеи гордой,
То и народа нет, а то, что есть —
Довольствием накаченные морды,
Живущие, чтоб не кормить, а есть.
 
 
Поэты раньше дрались на дуэли,
Свинец – он явно ямба тяжелей,
А нынешние как-то обмелели,
На середине совести своей.
 
 
А женщины, презрев мужскую похоть,
Что смысл бытия дает блядям,
Все отдавали, если мужу плохо,
Развесив бриллианты по сердцам.
 
 
И раньше всех встречали по одежке,
А ныне провожают по деньгам,
Но за какие-то алмазные сережки
Не купишь долгой верности у дам.
 
 
И предки наши, бравшие вершины,
Печально смотрят, верно, вниз, на нас,
На поколение, чье знамя – середина,
Где самый средний в мире средний класс.
 
 
Я так люблю людей неосторожных,
Что прут всегда талантом на таран,
А эти – «как же», «что вы», «разве можно» —
Бездарность все с холопством пополам.
 
 
Нет, не бывает в середине чести,
Как в чести пользы не бывало встарь,
И спотыкаются они на ровном месте,
Раз душ не зажигается фонарь.
 
 
Пусть губят океанские глубины,
Раз утонуть судили в небесах,
Вот оттого я презираю середины,
Что там мельчают русские в сердцах.
 

2007

* * *

 
Тускнеет все, и сердце застит
Непроходящая тоска,
Бедой сменяются напасти
И ломит жилка у виска.
 
 
Богач последнее отнимет,
Бедняк последнее отдаст,
Ты отдавалась мне красиво,
Но отнимала все у нас.
 
 
А я душою серебристой
Все брал, не думая о том,
Что если счастьем не делиться,
Бедой поделишься потом.
 
 
А ты, в которой я не чаял
Ни сердца звона, ни души,
Звездою утренней печали
Во млечной спрячешься глуши.
 
 
Когда я ввысь душою вырвусь,
Виском тебе в колени ткнусь,
В твою бревенчатую сырость,
Моя сиреневая Русь.
 
 
И мне останется в закате
Одно лишь, только лишь одно —
В стерильной вымытой палате
Смотреть в больничное окно.
 
 
И что я там увижу – снег ли,
Или клеенчатую клень,
Но если и дойдет до петли,
То – под душистую сирень.
 

2007

ДРУГУ

    А. Ляпину

 
Что алкоголь – тугая злая водка,
Хрустальный льет бокалов перезвон —
От сердца к сердцу… с искреннею ноткой
Друзья друг к другу ходят на поклон.
 
 
Один из них, один из нас, вернее,
Все доказал за совесть и за страх,
Хоть зла любовь, но дружба все же злее,
Поскольку проверяется в боях.
 
 
Хоть я не раз предательством контужен,
Случись что – то я первым помогу.
Мой друг! ведь друг для этого и нужен,
Чтобы не шляться с просьбами к врагу.
 
 
И если мы вконец не измельчали,
Ведь все бывает в мире, се ля ви,
Не будут наши женщины в печали,
Кто верен в дружбе, верен и в любви!
 

2007

* * *

 
Кто меня быть поэтом назначил,
По какой же такой ворожбе?
На слова стал я сердцем горячий
В подостывшей с годами судьбе.
 
 
И с тех пор я не знаю покоя,
Для кого-то себя бередя,
Под нездешним небесным конвоем
Голубыми глазами глядя.
 
 
Но чем больше известен в народе,
Тем все чаще встречаю я тех,
Кто достать норовит мне по морде
За звенящий скандалом успех.
 
 
Бью в ответ, но без зла – по привычке,
То, что лезут, – уже хорошо,
Ведь тот лезет душой в опричники,
У кого ни шиша за душой.
 
 
И за эту больную обиду,
Что узнали свой маленький рост,
Наливают, осклабясь для вида,
Приготовив кастет под поднос.
 
 
И как странно здесь женщины любят,
Выставляя себя напоказ,
Кошельком раскрываются губы,
Чтоб вернее на этот раз.
 
 
И вот в этой столичной клоаке
Я, цепляясь словами за край,
Вдруг завою бездомной собакой
Под густой человеческий лай.
 
 
Потому как душою истрачен,
Верных слов я уже не найду,
На которые был я горячий
На свою же, наверное, беду.
 

2007

РАССТАВАНИЕ В НОЧИ

 
Звезд мерцают головешки,
Я один, и ты одна,
Пеплом сыпет на дорожку
Одинокая луна.
 
 
В свете белом, в свете стылом
Обернуться нету сил,
Ты другого полюбила,
Я другую отлюбил.
 
 
Бог прощает слишком строго,
Тех, кто в счастье виноват,
По одной уйдем дороге,
Ты– вперед, а я – назад.
 
 
Ветер режет, знает будто,
В спину легче или в грудь,
Ты идешь сейчас к кому-то,
Я бреду куда-нибудь.
 
 
А по следу в снеге хрумком
Волком гонится тоска,
Оттого мила мне рюмка,
Что снимает боль в висках.
 
 
Этой ночью, грустной ночью
Твое сердце заживет,
А мое порвется в клочья,
Если не застынет в лед.
 
 
Бог плеснет на угли синью,
И, как беглая жена,
В одиночестве и стыни
Сгинет блудная луна.
 

2008

* * *

 
Любовь бывает тихою и громкой,
Такою хрупкою, такою ломкой,
Любовь бывает доброю и злой,
Слепой и зрячей, каждой выйдет срок —
Но вдруг другой раздуешь уголек
Под чувств своих остывшею золой.
 
 
Ты ждешь меня не так уж и напрасно,
Ведь нить надежды вьется с сердца прясла,
Она – прочней канатов и тросов.
И крюк мой недостаточно высок,
Когда вдруг посмотрю на потолок,
И снова смысл приходит нежных слов.
 

2008

* * *

 
Месяц выкатился в гору,
Звезды жмурятся со сна,
Зашумит родному бору
Неприкаянно сосна.
 
 
И в ночной притихшей дали
Мне видней, чем даже днем,
Как из прошлого печали
Стынут в будущем моем.
 
 
Как холодною любовью
Ты сожгла солому чувств,
И в мерцающем безмолвье
Тонет эхо тех безумств.
 
 
Ну а та, что не люблю я,
Любит, видно, за двоих,
У меня меня воруя
В поцелуях дней пустых.
 
 
Оттого, что точно знаю,
Ждет ее со мной тужиль,
Я ей сердцем не мерцаю,
Сердце в разум положив.
 
 
Ночь проходит, звезды гаснут,
И как месяц поутру
В дымке серой и ненастной
На рассвете я умру.
 

2008

О ЗДРАВОМ СМЫСЛЕ

 
Мы жарим жизнь на масле здравомыслия,
И оттого в недолгие лета
Жиреют души, бряклые, обвислые,
Не пролезая в райские врата.
 
 
И вот, когда иной чудак находится,
Что ищет не от мира от сего,
Прямой наводкой здравый смысл наводится
На мысли «нездоровые» его.
 
 
Но брезгуют врачи чумной опасностью,
Как брезгует предателем война,
Хоть и на небе есть свои туманности,
Стезя поэта им озарена.
 
 
Он, Божьим смыслом песнь свою согретую,
Дает, как хлеб, куплетами кроша,
Лишь словом как моральною диетою,
Врачуется заплывшая душа.
 
 
Он – под Крестом, а мы – под коромыслами
Встречаемся дорогой иногда,
Так уступите путь – со всеми смыслами
Вам не оставить в человечестве следа.
 

2008

* * *

 
Устал я что ли, что со мной случилось,
Не плещет больше синь через глаза,
Ужель когда-то дареную милость
Назад берут, взыскуя, небеса?
 
 
Читаю в облаках белесых запись,
Что каждой твари жить дано, дрожа,
Как на березе, жжет на сердце затесь,
И сок течет ручьем из-под ножа.
 
 
Мне новых в жизни радостей не нужно,
От старых не оправиться никак,
Когда по воле женщины бездушной
Остался в утешение кабак.
 
 
Где я, стаканов русских грея грани
Под струн гитарных ласковую звень,
Среди довольной выкормленной пьяни
Один плясал с душою набекрень.
 
 
И оттого мила мне эта мука,
Что отрубает прошлое она,
Как вору незадачливую руку
Палач в былые злые времена.
 
 
И вот теперь, когда терять мне больше
Уж нечего… я чувствую усталь,
Порвалась нить, ведь там бывает тоньше,
Где крепче душит за душу печаль.
 
 
И оттого в глазах больное стынет,
И оседает яростная муть,
Что полыньи затягивает в льдине,
Что лишь во льду никак не утонуть.
 

2008

В КАФЕ НА БОЛЬШОЙ НИКИТСКОЙ

 
В конце на Никитской в богемном кафе,
Что рядом с бразильским послом,
Сидел я – не пьяный, а так – под шафе
И думал вовсю о былом.
 
 
Народу немного, но шумный народ,
И грустное пел гитарист,
И двое лишь слушали, как он поет,
Простой ресторанный артист.
 
 
Напротив меня в благородных очках
Сидел седовласый старик,
Виски зажимая, как будто в висках
Не песня звенела, а крик.
 
 
Изящные пальцы, на шее платок,
Старик за собою следил…
И, только певец в огорчении смолк,
Есенина спеть попросил.
 
 
Я рюмку налил, что ж – грустить, так до дна,
«Мой последний, единственный друг»,
Старик, что напротив, бокалом вина
Меня поприветствовал вдруг.
 
 
Пронзительно брызнула глаз бирюза
За дымчатым модным стеклом,
И словно меня затянуло в глаза
Того – за соседним столом.
 
 
Всю песню смотрел на него я в упор,
Слова словно слезы текли,
И что-то… курносость, изящность, вихор
Узнать мне его помогли.
 
 
Неужто потомок какой-то шальной?
Известны, быть может, не все?
Да нет, наважденье… иль вывих чудной
В крутящемся лет колесе?
 
 
Последняя нота, я рюмку в руке
Всю песню, как нож, продержал,
Вовсю признавая того в старике,
Кто к песне слова написал.
 
 
И, глотку задрав, выпил, тайной томим,
Чтоб чуть посветлело в крови,
Сергей Александрыч, он был бы таким,
До родов моих доживи.
 
 
Никто не похлопал, вздохнул гитарист,
Снимая гитару пока,
Я рюмку поставил, чтоб выпить на бис,
Глядь – нету того старика.
 
 
Исчез, не ушел, не поднялся, а так —
Как будто и не было тут…
Иль призрак подался в попроще кабак,
Где пьют под него, а не жрут.
 
 
Ну что же, во времени мы не сошлись,
В пространстве, видать, привелось,
Знать, только поэтами русская жизнь,
Как ниткою, шьется насквозь.
 
 
А, может быть, скучно великим во мгле,
Иль дали дожить под конец,
Чтоб знал, что не зря в англетерной петле
Примерил терновый венец.
 
 
Теперь в то кафе я почаще хожу
И больше плачу чаевых,
Но… больше Есениных не нахожу
Ни старых, ни молодых.
 

2008

Исторические поэмы

ОТРЕЧЕНИЕ

 
И если первый большевик был Петр,
А коммунистом – Аракчеев, граф, то
Комиссаром первым на Руси должнo
Признать Малюту.
Кромешничать – с Ивана повелось,
И чем закончилось?
Жизнь человеческая стала
В России не дороже сала.
Да и закончилось или притухло только?
Какой-то унтер, спьяну, на пари
С фамилией какой-нибудь кирпичной ^[1],
Вдруг подожжет Россию изнутри,
И смута полыхнет огнем привычным.