Страница:
Полина. – Пристрелят? Так ведь не смогут. Кишка тонка. Вдобавок зрения лишу. А тебя, гаденыш, своими руками…
– Убейте ее! – завопил обер-прокурор.
Дикарь был готов броситься на пол, если начнется пальба, но с крепкими ребятами, стоявшими у стены, случилось что-то неладное.
Обер-прокурор захныкал и в отчаянии забарабанил кулачками по подлокотникам.
– Чтоб ты провалилась, проклятая сука!
Полина неожиданно ухмыльнулась, подошла к нему и прижала его седую голову к своей усохшей груди.
– Тише, тише, напарничек! Все в порядке. Ты же прекрасно знаешь, что без меня в этих делах – ни шагу. Так какого хрена дергаешься?
Плечи обер-прокурора судорожно вздрагивали, а сам он всхлипывал, уткнувшись лицом в грязную ткань халата.
– Чувствительный больно, – снисходительно объяснила Полина эту вспышку сентиментальности дикарю и телохранителям, с ужасом уставившимся на свои окоченевшие руки. – Зато сердце золотое… Намучилась я в свое время с этим парнем!.. – Она оторвала лицо обер-прокурора от своей груди. – Ну что, успокоился, глупенький? Вот так, милый. Давай слезы вытру. И сопли заодно… Ну все. Хватит болтать; пора работать. Твой малыш знает, кто я?
– Ты ведьма, – мрачно объявил дикарь, чуть ли не впервые открыв рот и опередив обер-прокурора, который хлопал покрасневшими веками, не вполне понимая, чего от него теперь хотят. О ведьме дикарь наслушался предостаточно – его папаша ненавидел зловредную старуху лютой ненавистью.
– Верно. Значит, знакомиться не будем. И не смотри на меня так, крысеныш! Что б ты там ни думал, мы в одной команде. Придется тебе, мальчик, потрудиться ради общего блага…
– Плевал я на общее благо! – хмуро сказал дикарь и ткнул пальцем в обер-прокурора. – Он знает, что мне нужно.
– А у него есть то, что тебе нужно? – спросила ведьма.
– Мы обо всем договорились, – вставил инвалид.
– Тогда скажи, где ОНИ. – Дикарь сделал еще одну попытку обойтись без крови.
Обер-прокурор засмеялся и показал на белый сундук.
Последние сомнения исчезли. Старик был нечист на руку. Дикарь уже почти преодолел расстояние в десяток шагов, отделявшее его от кресла, когда ведьма щелкнула пальцами и телохранители внезапно получили возможность двигаться.
Обе их пушки оказались направленными на дикаря. Жалкие кустарные поделки из плохого металла, но вероятность того, что выстрелит хотя бы одна, была достаточно велика.
– Расслабься, сынок! – строго сказала ведьма. – Халявы не будет.
За все надо платить. Так что без глупостей!.. Сейчас мы все успокоимся, остынем и начнем сначала.
Возникла пауза, в течение которой обер-прокурор отдышался, а дикарь отступил.
– Вот и хорошо, – заметила Полина. – Послушный мальчик. А теперь иди и возьми!
Поэтому он не слышал, как ведьма подкралась сзади. Он смотрел на то, что лежало внутри сундука. Его охватывал животный страх пополам с восторгом…
Несмотря на маленький рост и тщедушное телосложение, у Полины хватило сил нанести ему удар под лопатку с точностью опытного хирурга. В кулачке у ведьмы был зажат шприц, наполненный каким-то мутным веществом. Длинная игла пробила одежду, кожу и достала до сердца. Дикарь дернулся, но старуха с удивительной ловкостью нажала на поршень и впрыснула бедняге содержимое шприца.
Дикарь не успел сделать следующего вдоха. Раскаленное шило боли мгновенно пронзило его и встряло в мозг. Все закончилось очень быстро – раньше, чем в мыслях успела промелькнуть хотя бы слабая тень сожаления.
63. ЧТО-ТО НЕ ТАК
64. ДЖОКЕР
65. ЛАБИРИНТ
66. СОЕДИНЕНИЕ
– Убейте ее! – завопил обер-прокурор.
Дикарь был готов броситься на пол, если начнется пальба, но с крепкими ребятами, стоявшими у стены, случилось что-то неладное.
Обер-прокурор захныкал и в отчаянии забарабанил кулачками по подлокотникам.
– Чтоб ты провалилась, проклятая сука!
Полина неожиданно ухмыльнулась, подошла к нему и прижала его седую голову к своей усохшей груди.
– Тише, тише, напарничек! Все в порядке. Ты же прекрасно знаешь, что без меня в этих делах – ни шагу. Так какого хрена дергаешься?
Плечи обер-прокурора судорожно вздрагивали, а сам он всхлипывал, уткнувшись лицом в грязную ткань халата.
– Чувствительный больно, – снисходительно объяснила Полина эту вспышку сентиментальности дикарю и телохранителям, с ужасом уставившимся на свои окоченевшие руки. – Зато сердце золотое… Намучилась я в свое время с этим парнем!.. – Она оторвала лицо обер-прокурора от своей груди. – Ну что, успокоился, глупенький? Вот так, милый. Давай слезы вытру. И сопли заодно… Ну все. Хватит болтать; пора работать. Твой малыш знает, кто я?
– Ты ведьма, – мрачно объявил дикарь, чуть ли не впервые открыв рот и опередив обер-прокурора, который хлопал покрасневшими веками, не вполне понимая, чего от него теперь хотят. О ведьме дикарь наслушался предостаточно – его папаша ненавидел зловредную старуху лютой ненавистью.
– Верно. Значит, знакомиться не будем. И не смотри на меня так, крысеныш! Что б ты там ни думал, мы в одной команде. Придется тебе, мальчик, потрудиться ради общего блага…
– Плевал я на общее благо! – хмуро сказал дикарь и ткнул пальцем в обер-прокурора. – Он знает, что мне нужно.
– А у него есть то, что тебе нужно? – спросила ведьма.
– Мы обо всем договорились, – вставил инвалид.
– Тогда скажи, где ОНИ. – Дикарь сделал еще одну попытку обойтись без крови.
Обер-прокурор засмеялся и показал на белый сундук.
Последние сомнения исчезли. Старик был нечист на руку. Дикарь уже почти преодолел расстояние в десяток шагов, отделявшее его от кресла, когда ведьма щелкнула пальцами и телохранители внезапно получили возможность двигаться.
Обе их пушки оказались направленными на дикаря. Жалкие кустарные поделки из плохого металла, но вероятность того, что выстрелит хотя бы одна, была достаточно велика.
– Расслабься, сынок! – строго сказала ведьма. – Халявы не будет.
За все надо платить. Так что без глупостей!.. Сейчас мы все успокоимся, остынем и начнем сначала.
Возникла пауза, в течение которой обер-прокурор отдышался, а дикарь отступил.
– Вот и хорошо, – заметила Полина. – Послушный мальчик. А теперь иди и возьми!
* * *
…Он снова приготовился поднять крышку и найти под нею свое будущее. Его молодые глаза различали каждую царапину на покрытой эмалью поверхности. Царапины складывались в сложный рисунок. Он не успел понять, что это такое. Его восприятие подвергалось постепенному, но непреодолимому искажению. Вскоре он уже целиком находился под чужим влиянием, которое, впрочем, казалось ему глубочайшей внутренней потребностью, крайней жизненной необходимостью. Незаметно для самого себя он переместился в иную, слегка смещеную реальность, где обитают все фанатики и маньяки. Но он-то жаждал всего лишь воссоединения с братом и сестрой! Он был поглощен этой жаждой; она вытеснила другие чувства…Поэтому он не слышал, как ведьма подкралась сзади. Он смотрел на то, что лежало внутри сундука. Его охватывал животный страх пополам с восторгом…
Несмотря на маленький рост и тщедушное телосложение, у Полины хватило сил нанести ему удар под лопатку с точностью опытного хирурга. В кулачке у ведьмы был зажат шприц, наполненный каким-то мутным веществом. Длинная игла пробила одежду, кожу и достала до сердца. Дикарь дернулся, но старуха с удивительной ловкостью нажала на поршень и впрыснула бедняге содержимое шприца.
Дикарь не успел сделать следующего вдоха. Раскаленное шило боли мгновенно пронзило его и встряло в мозг. Все закончилось очень быстро – раньше, чем в мыслях успела промелькнуть хотя бы слабая тень сожаления.
63. ЧТО-ТО НЕ ТАК
В отсутствие хозяина у бывшего старшего следователя трибунала возникали проблемы с самоидентификацией. Аркадий Глухов битый час торчал у входа в заведение «Голубая мечта», не вполне осознавая, за каким чертом сюда явился. Недавно он отверг повторное предложение бойкой на язык официанточки войти и откушать жареного голубя. Он не то чтобы превратился в бесчувственного истукана; у него была некая потребность – он испытывал страшную жару, но не голод. Ни в коем случае. После слизняков, которыми накормил его хозяин, он надолго потерял аппетит. Впрочем, это доказывало лишь то, что слизняки действительно оказались питательными.
Глухов украдкой курил, не затягиваясь. Он был вынужден прятать руки, чтобы не привлекать постороннего внимания. На его запястьях вздулись багровые браслеты – следы от наручников, а костюм пропах плесенью. Боли Аркадий не замечал, однако, как выяснилось, еще не утратил профессиональных навыков. Часть сознания, ответственная за практические действия, функционировала великолепно. С анализом и памятью дела обстояли гораздо хуже.
Итак, он ждал, не отдавая себе отчета в том, что занят слежкой, которая была по меньшей мере странной. В здравом уме он сам назвал бы это заговором с целью свержения существующего режима. Приговор – публичная казнь. Глухов всегда был верным псом Синода, но теперь он уже не принадлежал себе. От этого реальность становилась похожей на один из его дурных снов. По правде говоря, если какая-то разница и была, то он ее не замечал. Окружающий мир представлялся ему зыбким, неясным, неопределенным, слегка расплывчатым по краям. Мотивы собственных поступков казались еще более загадочными, чем проявления неких потусторонних сил, управляющих человеком в бреду или в сновидении…
Чем ближе становилась решающая минута, тем яснее вырисовывалась цель. Он был послан с особым заданием. Он ощущал готовность выполнить любое – независимо от степени сложности. По большому счету, ему и это было безразлично. Только его мучительная потребность имела значение, поскольку грозила остаться неудовлетворенной, пока работа не будет сделана.
Перед этим он провел несколько часов в приятно сыром и восхитительно прохладном подземелье, которое теперь затруднился бы найти, несмотря на свой нюх опытной ищейки. Там он впервые встретился с хозяином. Глухов испытал сильнейший шок. Его будто вывернули наизнанку для подробного изучения. Возникло чувство глубочайшего проникновения, неравного слияния. Зато его поняли и приняли таким, каким он был. При этом внешний облик того, кто занимался любовью с его потерянной душой, ускользал от восприятия…
Тогда Глухову стало ясно, чей беззвучный «зов» раздавался в течение многих дней и ночей прямо у него в голове, маскируясь под кошмары. По мере приближения к хозяину ощущения Глухова постепенно приходили в гармонию. Жуткие видения отступили. Периоды беспамятства сократились до нескольких минут и могли сойти за обмороки в результате тепловых ударов. Полного равновесия он достигнет, когда осуществит свое предназначение. Однако до этого было еще далеко.
…Капельки пота сбегали по лбу и застревали в бровях – несмотря на ночную прохладу. Те, что скатывались по щекам, попадали за воротник. Температура и внутреннее напряжение нарастали… Бывший следователь сунул руку в карман и нащупал двуствольный пистолет. После того как хозяин внес в конструкцию некоторые усовершенствования, эта игрушка внушала Глухову абсолютное доверие.
Он следил за входящими и выходящими, не различая их лиц. Лица своего хозяина он тоже не помнил – только ауру. То, что ради особого задания пришлось пренебречь службой, Глухова нисколько не беспокоило; будущее исчезло в тумане, окутавшем его мозг после радикального изменения. Человеческая озабоченность собственной судьбой казалась ему теперь нелепой и абсурдной. Он стал частью сверхсущества.
Вскоре появился тот, кого Аркадий немедленно выделил среди остальных. Брат по разуму, гостивший в райском подземелье. Еще один солдат, призванный хозяином на службу. Бывший следователь узнал его отнюдь не по внешним признакам. Они ощущали присутствие друг друга на расстоянии, будто однояйцевые близнецы.
Мажор-лейтенант Пряхин (это был он) затаился в темной подворотне на противоположной стороне улицы, что полностью соответствовало плану покушения. С его физиономией показываться в людном месте не стоило – она выглядела так, словно он по неосторожности засунул голову в осиное гнездо.
Глухов окончательно успокоился. Хозяин прислал помощника – на крайний случай, для подстраховки. Вдвоем они провернут операцию, и без того казавшуюся неправдоподобно легкой. Удивительно, что никто не додумался до этого раньше! Прав был шестипалый – людишки стали чересчур мягкотелыми…
Глухов начисто забыл о присяге на верность обер-прокурору, которую дал тридцать с лишним лет назад, и даже о том, как зовут намеченную жертву.
Он был готов совершить то, за что всю жизнь преследовал других, угодивших впоследствии в крематорий. Что ж, приоритеты меняются… Он подпалил очередную самокрутку, не обращая внимания на огромное количество окурков, валявшихся под ногами, и на табачный дым, разъедавший рот. Самокрутка была всего лишь частью незамысловатой маскировки.
Когда «Голубая мечта» опустела и начался комендантский час, Аркадий понял: что-то не так. Пустая карета обер-прокурора слишком долго стояла перед погруженным в темноту домом Начальника.
Чуть позже Глухов отправится туда и попытается войти с черного хода. Он встретит незнакомца, и это станет последней встречей в его жизни.
Глухов украдкой курил, не затягиваясь. Он был вынужден прятать руки, чтобы не привлекать постороннего внимания. На его запястьях вздулись багровые браслеты – следы от наручников, а костюм пропах плесенью. Боли Аркадий не замечал, однако, как выяснилось, еще не утратил профессиональных навыков. Часть сознания, ответственная за практические действия, функционировала великолепно. С анализом и памятью дела обстояли гораздо хуже.
Итак, он ждал, не отдавая себе отчета в том, что занят слежкой, которая была по меньшей мере странной. В здравом уме он сам назвал бы это заговором с целью свержения существующего режима. Приговор – публичная казнь. Глухов всегда был верным псом Синода, но теперь он уже не принадлежал себе. От этого реальность становилась похожей на один из его дурных снов. По правде говоря, если какая-то разница и была, то он ее не замечал. Окружающий мир представлялся ему зыбким, неясным, неопределенным, слегка расплывчатым по краям. Мотивы собственных поступков казались еще более загадочными, чем проявления неких потусторонних сил, управляющих человеком в бреду или в сновидении…
Чем ближе становилась решающая минута, тем яснее вырисовывалась цель. Он был послан с особым заданием. Он ощущал готовность выполнить любое – независимо от степени сложности. По большому счету, ему и это было безразлично. Только его мучительная потребность имела значение, поскольку грозила остаться неудовлетворенной, пока работа не будет сделана.
Перед этим он провел несколько часов в приятно сыром и восхитительно прохладном подземелье, которое теперь затруднился бы найти, несмотря на свой нюх опытной ищейки. Там он впервые встретился с хозяином. Глухов испытал сильнейший шок. Его будто вывернули наизнанку для подробного изучения. Возникло чувство глубочайшего проникновения, неравного слияния. Зато его поняли и приняли таким, каким он был. При этом внешний облик того, кто занимался любовью с его потерянной душой, ускользал от восприятия…
Тогда Глухову стало ясно, чей беззвучный «зов» раздавался в течение многих дней и ночей прямо у него в голове, маскируясь под кошмары. По мере приближения к хозяину ощущения Глухова постепенно приходили в гармонию. Жуткие видения отступили. Периоды беспамятства сократились до нескольких минут и могли сойти за обмороки в результате тепловых ударов. Полного равновесия он достигнет, когда осуществит свое предназначение. Однако до этого было еще далеко.
…Капельки пота сбегали по лбу и застревали в бровях – несмотря на ночную прохладу. Те, что скатывались по щекам, попадали за воротник. Температура и внутреннее напряжение нарастали… Бывший следователь сунул руку в карман и нащупал двуствольный пистолет. После того как хозяин внес в конструкцию некоторые усовершенствования, эта игрушка внушала Глухову абсолютное доверие.
Он следил за входящими и выходящими, не различая их лиц. Лица своего хозяина он тоже не помнил – только ауру. То, что ради особого задания пришлось пренебречь службой, Глухова нисколько не беспокоило; будущее исчезло в тумане, окутавшем его мозг после радикального изменения. Человеческая озабоченность собственной судьбой казалась ему теперь нелепой и абсурдной. Он стал частью сверхсущества.
Вскоре появился тот, кого Аркадий немедленно выделил среди остальных. Брат по разуму, гостивший в райском подземелье. Еще один солдат, призванный хозяином на службу. Бывший следователь узнал его отнюдь не по внешним признакам. Они ощущали присутствие друг друга на расстоянии, будто однояйцевые близнецы.
Мажор-лейтенант Пряхин (это был он) затаился в темной подворотне на противоположной стороне улицы, что полностью соответствовало плану покушения. С его физиономией показываться в людном месте не стоило – она выглядела так, словно он по неосторожности засунул голову в осиное гнездо.
Глухов окончательно успокоился. Хозяин прислал помощника – на крайний случай, для подстраховки. Вдвоем они провернут операцию, и без того казавшуюся неправдоподобно легкой. Удивительно, что никто не додумался до этого раньше! Прав был шестипалый – людишки стали чересчур мягкотелыми…
Глухов начисто забыл о присяге на верность обер-прокурору, которую дал тридцать с лишним лет назад, и даже о том, как зовут намеченную жертву.
Он был готов совершить то, за что всю жизнь преследовал других, угодивших впоследствии в крематорий. Что ж, приоритеты меняются… Он подпалил очередную самокрутку, не обращая внимания на огромное количество окурков, валявшихся под ногами, и на табачный дым, разъедавший рот. Самокрутка была всего лишь частью незамысловатой маскировки.
Когда «Голубая мечта» опустела и начался комендантский час, Аркадий понял: что-то не так. Пустая карета обер-прокурора слишком долго стояла перед погруженным в темноту домом Начальника.
Чуть позже Глухов отправится туда и попытается войти с черного хода. Он встретит незнакомца, и это станет последней встречей в его жизни.
64. ДЖОКЕР
Он открыл глаза.
Он увидел ту же комнату, ту же обстановку, тех же людей. Только от горящей свечи осталась всего лишь треть. Но изменилось что-то еще – неуловимым, жутким образом. До него пока не доходило, что изменился он сам. И вряд ли могло дойти в будущем.
Вначале у него не было мыслей – только ощущения. Простые реакции на внешние раздражители. Он сидел, привалившись спиной к стене. Клеймо на руке выглядело так, словно было сделано давным-давно. Вообще все тело казалось чужим или по меньшей мере обновленным. Пока не вернулась боль…
Из белого сундука, стоявшего справа, торчали чьи-то ноги, обутые в сапоги. На правом были видны пятна свежей крови. Он знал, кому принадлежали ноги, сапоги и кровь. Это было бесполезное знание – не более чем информация, попавшая в соответствующую ячейку мозга.
Потом что-то зашевелилось в нем – будто начало пробуждаться второе «я», а вместе с ним – хаотические воспоминания, жажда, ненависть, боль. Внутри него навеки поселился кто-то; это постороннее присутствие вызывало мучительное ощущение раздвоенности, но зато и придавало силу, о существовании которой он раньше не подозревал. Неизвестный был заперт в его мозге, за непроницаемой дверью, а у хозяина не было от нее ключа. Зато эта «дверь» легко отпиралась изнутри – по желанию того, второго. Слишком легко… Порой непрошеный гость полностью заслонял действительность, погружая Джокера в мир духов и безумных фантазий. А случалось, его личность проваливалась в черную яму, которая была глубже мертвецкого сна.
Однако сейчас, спустя несколько минут после пробуждения, еще никто и ничто не мешало ему оценить ситуацию. Прежде всего, он обнаружил, что знает о городе Ине, о бывшем священнике, о ведьме и даже о своем отце много такого, о чем человек из леса не имел и не мог иметь ни малейшего понятия. Это были козыри, которые следовало придержать до удобного случая. Теперь он чувствовал себя достаточно здоровым, чтобы действовать в собственных интересах. И только в собственных. Произнесенные когда-то, в прошлой жизни, слова о том, что ему плевать на «общее благо», не были пустым звуком…
Ведьма спокойно сидела за столом. Телохранители торчали за спиной обер-прокурора. Было заметно, что оба отупели от избытка впечатлений. Переполнение вызвало защитную реакцию. Это был небольшой шок, но не ступор. Джокер следил за их руками.
– Подойди! – приказал обер-прокурор, глядя на него так, как смотрят на выпрыгнувшую из постели жабу.
Он подчинился. Почему бы нет? Пришло время получить должок. Он поднялся на ноги и сразу же почувствовал, как легко теперь стало двигаться. И каким эффективным и молниеносным может быть каждое движение…
– Я на них сижу! – сообщил обер-прокурор с дурацкой улыбкой, выдававшей опаску и надежду в равных пропорциях.
Джокер грубо выдернул инвалида из кресла, зная, что телохранители не смогут ему помешать. Придерживая старика одной рукой за воротник плаща, другой он взял тяжелую плоскую коробку и перевернул. Пистолеты вывалились на стол.
Еще раньше, чем он схватил их, его пронзила сладостная судорога.
Он будто попал в общество ангелов-хранителей. Теперь с ним не могло произойти ничего плохого. Больше не существовало «правил». Он отменил их все. А присутствие двойника значительно облегчало и упрощало то, что казалось раньше неразрешимой проблемой…
На этот раз оба пистолета были заряжены. Он снял их с предохранителей и навел на обер-прокурора. Лицо старика перекосилось. В то же мгновение один из «мальчиков» дернулся.
Не осознавая, что означает движение на краю поля зрения, Джокер выстрелил с обеих рук. Это было проделано чертовски быстро. Быстрее, чем он стрелял когда-либо прежде…
Обер-прокурор невольно сжался от грохота. В замкнутом пространстве бункера пушки сработали оглушительно. Звук падения двух тел показался глухим, будто раздавался сквозь ватную прокладку. Третий и четвертый выстрелы были контрольными. После этого Джокер замер, словно смертоносная игрушка, у которой кончился завод. Оставалось уладить один пустячок.
Ведьма хмыкнула и красноречиво поковыряла мизинцем в ухе.
– Неплохо, – буркнула она себе под нос, а старик начал смеяться, как полоумный.
Полина двинула подбородком в сторону трупов.
– Опять грешок взял на душу – не тяжеловато ли будет? Думаешь, я не знаю, зачем ты этих двоих с собой привел? Ну и ублюдок, прости, Господи!
– Что я говорил?! – торжествующе воскликнул обер-прокурор.
– Настоящий Джокер, мать его!
– Рано радуешься, – заметила старуха. – Ты не сможешь его контролировать.
– Посмотрим, не каркай… – Старик переключился на своего подопечного. – Ну молодец, сынок! Я уж думал, у тебя духу не хватит.
Спрячь пушки и двигаем отсюда. У меня в глотке пересохло…
– А ты куда собрался? – глухо произнес Джокер.
– Что-что? Шепчи громче, сынок. Папочка плохо слышит.
Джокер стоял очень близко от старика и сумел рассмотреть два своих идентичных отражения в его зрачках. Он не узнал себя. Силуэт принадлежал кому-то другому. Вокруг головы тускло сиял ореол, который создавало пламя свечи. Глазницы казались двумя пустыми угольными мешками. Клочья отросшей бороды торчали из скул. Волосы свалялись. А ведь он был уверен, что совсем недавно его обрили наголо! Рот кривился в презрительной усмешке…
Его не оставляло ощущение, что он все еще спит и видит кошмар. Кто отражался в круглых от ужаса стекляшках старого маразматика? Джокер не знал этого и подозревал, что ответ ему не понравился бы.
Слабая и трусливая часть его существа теряла контроль над телом, поддавшись панике. Двойник воспользовался этим, выскользнув из спрятанной внутри тесной «клетки», будто голодный зверь из логова. Джокер успел бросить взгляд на свои руки. Эти руки умели управляться с оружием так, как лапы самого ловкого охотника не смогут управиться никогда – даже если тот будет тренироваться тысячу лет…
– …Ты делай, что тебе говорят, и тоже станешь… – тарахтел тем временем старик.
Джокер снова «включился» и не обратил внимания на эту болтовню.
– Проще будет тебя шлепнуть, – заключил он.
– Не шути так, мальчик. Не расстраивай папочку… – Обер-прокурор заткнулся, вторично заглянув в пистолетный ствол. Нарезы показались ему спиралями, уводящими в ад.
– Патроны, – тихо напомнил Джокер.
– Что-о?.. Ах ты, тварь!.. – Старик брызнул слюной. – Да как ты смеешь, проклятый урод?..
Ведьма наблюдала за происходящим со скептической ухмылкой.
Джокер без лишних слов приставил пистолет к колену инвалида. Потом не колеблясь нажал на спуск. Жидковатый фарш расплескался на полу.
Старик дико завизжал и задергался, как издыхающая собака. Было бы крайне досадно, если бы он умер от разрыва сердца, прежде чем скажет, где спрятаны патроны.
Но он успел рассказать.
– Два – ноль в твою пользу, старая сука, – пробормотал Джокер. Смысла этой фразы он сам не понимал – но и это его не насторожило.
Он взял патронный ящик и не спеша переоделся в тряпки убитого телохранителя, которые пришлись ему как раз впору. Затем так же неторопливо он направился к выходу. Рыдающий старик перестал для него существовать.
…Минут через десять он забыл о крови, по каплям вытекающей из его тощего тела. Еще через пять он уже улыбался. А потом тихо забубнил себе под нос детскую считалочку:
– Раз, два, три, четыре, пять… Вышел зайчик погулять…
Он увидел ту же комнату, ту же обстановку, тех же людей. Только от горящей свечи осталась всего лишь треть. Но изменилось что-то еще – неуловимым, жутким образом. До него пока не доходило, что изменился он сам. И вряд ли могло дойти в будущем.
Вначале у него не было мыслей – только ощущения. Простые реакции на внешние раздражители. Он сидел, привалившись спиной к стене. Клеймо на руке выглядело так, словно было сделано давным-давно. Вообще все тело казалось чужим или по меньшей мере обновленным. Пока не вернулась боль…
Из белого сундука, стоявшего справа, торчали чьи-то ноги, обутые в сапоги. На правом были видны пятна свежей крови. Он знал, кому принадлежали ноги, сапоги и кровь. Это было бесполезное знание – не более чем информация, попавшая в соответствующую ячейку мозга.
Потом что-то зашевелилось в нем – будто начало пробуждаться второе «я», а вместе с ним – хаотические воспоминания, жажда, ненависть, боль. Внутри него навеки поселился кто-то; это постороннее присутствие вызывало мучительное ощущение раздвоенности, но зато и придавало силу, о существовании которой он раньше не подозревал. Неизвестный был заперт в его мозге, за непроницаемой дверью, а у хозяина не было от нее ключа. Зато эта «дверь» легко отпиралась изнутри – по желанию того, второго. Слишком легко… Порой непрошеный гость полностью заслонял действительность, погружая Джокера в мир духов и безумных фантазий. А случалось, его личность проваливалась в черную яму, которая была глубже мертвецкого сна.
Однако сейчас, спустя несколько минут после пробуждения, еще никто и ничто не мешало ему оценить ситуацию. Прежде всего, он обнаружил, что знает о городе Ине, о бывшем священнике, о ведьме и даже о своем отце много такого, о чем человек из леса не имел и не мог иметь ни малейшего понятия. Это были козыри, которые следовало придержать до удобного случая. Теперь он чувствовал себя достаточно здоровым, чтобы действовать в собственных интересах. И только в собственных. Произнесенные когда-то, в прошлой жизни, слова о том, что ему плевать на «общее благо», не были пустым звуком…
Ведьма спокойно сидела за столом. Телохранители торчали за спиной обер-прокурора. Было заметно, что оба отупели от избытка впечатлений. Переполнение вызвало защитную реакцию. Это был небольшой шок, но не ступор. Джокер следил за их руками.
– Подойди! – приказал обер-прокурор, глядя на него так, как смотрят на выпрыгнувшую из постели жабу.
Он подчинился. Почему бы нет? Пришло время получить должок. Он поднялся на ноги и сразу же почувствовал, как легко теперь стало двигаться. И каким эффективным и молниеносным может быть каждое движение…
– Я на них сижу! – сообщил обер-прокурор с дурацкой улыбкой, выдававшей опаску и надежду в равных пропорциях.
Джокер грубо выдернул инвалида из кресла, зная, что телохранители не смогут ему помешать. Придерживая старика одной рукой за воротник плаща, другой он взял тяжелую плоскую коробку и перевернул. Пистолеты вывалились на стол.
Еще раньше, чем он схватил их, его пронзила сладостная судорога.
Он будто попал в общество ангелов-хранителей. Теперь с ним не могло произойти ничего плохого. Больше не существовало «правил». Он отменил их все. А присутствие двойника значительно облегчало и упрощало то, что казалось раньше неразрешимой проблемой…
На этот раз оба пистолета были заряжены. Он снял их с предохранителей и навел на обер-прокурора. Лицо старика перекосилось. В то же мгновение один из «мальчиков» дернулся.
Не осознавая, что означает движение на краю поля зрения, Джокер выстрелил с обеих рук. Это было проделано чертовски быстро. Быстрее, чем он стрелял когда-либо прежде…
Обер-прокурор невольно сжался от грохота. В замкнутом пространстве бункера пушки сработали оглушительно. Звук падения двух тел показался глухим, будто раздавался сквозь ватную прокладку. Третий и четвертый выстрелы были контрольными. После этого Джокер замер, словно смертоносная игрушка, у которой кончился завод. Оставалось уладить один пустячок.
Ведьма хмыкнула и красноречиво поковыряла мизинцем в ухе.
– Неплохо, – буркнула она себе под нос, а старик начал смеяться, как полоумный.
Полина двинула подбородком в сторону трупов.
– Опять грешок взял на душу – не тяжеловато ли будет? Думаешь, я не знаю, зачем ты этих двоих с собой привел? Ну и ублюдок, прости, Господи!
– Что я говорил?! – торжествующе воскликнул обер-прокурор.
– Настоящий Джокер, мать его!
– Рано радуешься, – заметила старуха. – Ты не сможешь его контролировать.
– Посмотрим, не каркай… – Старик переключился на своего подопечного. – Ну молодец, сынок! Я уж думал, у тебя духу не хватит.
Спрячь пушки и двигаем отсюда. У меня в глотке пересохло…
– А ты куда собрался? – глухо произнес Джокер.
– Что-что? Шепчи громче, сынок. Папочка плохо слышит.
Джокер стоял очень близко от старика и сумел рассмотреть два своих идентичных отражения в его зрачках. Он не узнал себя. Силуэт принадлежал кому-то другому. Вокруг головы тускло сиял ореол, который создавало пламя свечи. Глазницы казались двумя пустыми угольными мешками. Клочья отросшей бороды торчали из скул. Волосы свалялись. А ведь он был уверен, что совсем недавно его обрили наголо! Рот кривился в презрительной усмешке…
Его не оставляло ощущение, что он все еще спит и видит кошмар. Кто отражался в круглых от ужаса стекляшках старого маразматика? Джокер не знал этого и подозревал, что ответ ему не понравился бы.
Слабая и трусливая часть его существа теряла контроль над телом, поддавшись панике. Двойник воспользовался этим, выскользнув из спрятанной внутри тесной «клетки», будто голодный зверь из логова. Джокер успел бросить взгляд на свои руки. Эти руки умели управляться с оружием так, как лапы самого ловкого охотника не смогут управиться никогда – даже если тот будет тренироваться тысячу лет…
– …Ты делай, что тебе говорят, и тоже станешь… – тарахтел тем временем старик.
Джокер снова «включился» и не обратил внимания на эту болтовню.
– Проще будет тебя шлепнуть, – заключил он.
– Не шути так, мальчик. Не расстраивай папочку… – Обер-прокурор заткнулся, вторично заглянув в пистолетный ствол. Нарезы показались ему спиралями, уводящими в ад.
– Патроны, – тихо напомнил Джокер.
– Что-о?.. Ах ты, тварь!.. – Старик брызнул слюной. – Да как ты смеешь, проклятый урод?..
Ведьма наблюдала за происходящим со скептической ухмылкой.
Джокер без лишних слов приставил пистолет к колену инвалида. Потом не колеблясь нажал на спуск. Жидковатый фарш расплескался на полу.
Старик дико завизжал и задергался, как издыхающая собака. Было бы крайне досадно, если бы он умер от разрыва сердца, прежде чем скажет, где спрятаны патроны.
Но он успел рассказать.
* * *
Когда он повернул голову, ведьмы уже не было.– Два – ноль в твою пользу, старая сука, – пробормотал Джокер. Смысла этой фразы он сам не понимал – но и это его не насторожило.
Он взял патронный ящик и не спеша переоделся в тряпки убитого телохранителя, которые пришлись ему как раз впору. Затем так же неторопливо он направился к выходу. Рыдающий старик перестал для него существовать.
* * *
Обер-прокурор остался сторожить То, Что Хранилось В Бункере. Никто не мог забрать или унести ЭТО отсюда. В некотором смысле ОНО жило здесь. ЕМУ полагалось лежать в этом месте или нигде. ОНО ждало нового Джокера. У НЕГО была уйма времени.…Минут через десять он забыл о крови, по каплям вытекающей из его тощего тела. Еще через пять он уже улыбался. А потом тихо забубнил себе под нос детскую считалочку:
– Раз, два, три, четыре, пять… Вышел зайчик погулять…
65. ЛАБИРИНТ
Итак, он выбрался из бункера. Только по ту сторону металлической двери уже не было старого дома, площади, погруженной во мрак, и самого города Ина, а был лабиринт, населенный полумеханическими созданиями или, вернее, ОДНИМ многоликим созданием. Джокер выполз из материнской «утробы», испытав сильное потрясение и растерянность, которые, наверное, поджидали бы любого новорожденного, если бы тот хоть что-нибудь соображал. Тем не менее младенец-переросток тоже получил нешуточную «родовую» травму. А незримую пуповину никто и не подумал перерезать. По ней Большая Мама продолжала перекачивать в его бедную голову свои кошмары. В результате он уже и не знал точно, кто он: то ли старик, чудом обретающий вторую молодость; то ли сопляк, отягощенный смертными грехами; то ли просто муляж, набитый всяким дерьмом и реагирующий на чужие импульсы – по причине полного отсутствия собственных…
Да и выглядел он после «родов» жутковато. Клеймо на руке почему-то изменилось. Номер теперь был четырехзначным – 4312…
Сначала многое казалось «новорожденному» непривычным, чудовищным и сверхъестественным. Но со временем Джокер освоился. Он уже не обращал особого внимания на телевизионные иллюзии и голографические миражи. Его больше не удивляли светящиеся и мигающие колбы, телескопические конечности местных уродов, зудящие зуммеры или горящий болотный газ.
Тут хватало и материальных подделок, однако отличить их от чего-то ЖИВОГО как раз было легче всего. В одной из «пустышек», обтянутых человеческой кожей, следователь Глухов, несомненно, признал бы (или еще признает?) свою жену. Это было даже забавно – кукла с металлическим скелетом, внутри которой нет больше ничего, кроме бешено и безостановочно крутящихся вихрей. А другая, как две капли воды похожая на мамашу дикаря, устроила настоящую охоту за ним. В конце концов он последовал совету отца и прикончил ее.
Постепенно Джокер обрастал дополнительными устройствами. Каждый раз, проснувшись после очередной «операции», он обнаруживал у себя какой-нибудь новый чувствительный орган. Случалось, он начинал видеть теплые предметы в полной темноте или скелеты сквозь кожу, а то и лучи, исходящие из атомного сердца Мамы. Это тоже казалось забавным и позволяло получить некоторое удовольствие от бесконечнного многообразия своего мирка, даже если тот был всего лишь маленькой, иррациональной и замкнутой вселенной, обустроенной шизоидным Реаниматором, – но далеко не раем.
И еще там раздавались ГОЛОСА. Иногда – смех; иногда – почти ангельское пение; иногда – злобный шепот и скрежет зубовный. Джокер наслушался песен, которые не вызывали в нем ни малейшего сочувствия, и старых анекдотов, которых не понимал. А вот среди поповских проповедей попадались довольно смешные.
Однако он никогда не достигал полного удовлетворения. Блаженство казалось недоступным. Наверное, это тоже было частью эксперимента…
В самом конце он все-таки нашел свою утерянную половину.
Священник истекает кровью. Он умирает, но одновременно приобретает новый опыт. Он самец, насильник и ищет жертву. Теперь старику не так страшно умирать. И гораздо легче вынести тяжесть будущего. Он знает, что продолжение обязательно последует, а сам он навеки останется живой и сознательной частицей в некоем слоеном пироге, испеченном Реаниматором. Он тоже станет Джокером, а значит, впереди – не одни только поражения и не одна лишь боль…
Да и выглядел он после «родов» жутковато. Клеймо на руке почему-то изменилось. Номер теперь был четырехзначным – 4312…
Сначала многое казалось «новорожденному» непривычным, чудовищным и сверхъестественным. Но со временем Джокер освоился. Он уже не обращал особого внимания на телевизионные иллюзии и голографические миражи. Его больше не удивляли светящиеся и мигающие колбы, телескопические конечности местных уродов, зудящие зуммеры или горящий болотный газ.
Тут хватало и материальных подделок, однако отличить их от чего-то ЖИВОГО как раз было легче всего. В одной из «пустышек», обтянутых человеческой кожей, следователь Глухов, несомненно, признал бы (или еще признает?) свою жену. Это было даже забавно – кукла с металлическим скелетом, внутри которой нет больше ничего, кроме бешено и безостановочно крутящихся вихрей. А другая, как две капли воды похожая на мамашу дикаря, устроила настоящую охоту за ним. В конце концов он последовал совету отца и прикончил ее.
Постепенно Джокер обрастал дополнительными устройствами. Каждый раз, проснувшись после очередной «операции», он обнаруживал у себя какой-нибудь новый чувствительный орган. Случалось, он начинал видеть теплые предметы в полной темноте или скелеты сквозь кожу, а то и лучи, исходящие из атомного сердца Мамы. Это тоже казалось забавным и позволяло получить некоторое удовольствие от бесконечнного многообразия своего мирка, даже если тот был всего лишь маленькой, иррациональной и замкнутой вселенной, обустроенной шизоидным Реаниматором, – но далеко не раем.
И еще там раздавались ГОЛОСА. Иногда – смех; иногда – почти ангельское пение; иногда – злобный шепот и скрежет зубовный. Джокер наслушался песен, которые не вызывали в нем ни малейшего сочувствия, и старых анекдотов, которых не понимал. А вот среди поповских проповедей попадались довольно смешные.
Однако он никогда не достигал полного удовлетворения. Блаженство казалось недоступным. Наверное, это тоже было частью эксперимента…
В самом конце он все-таки нашел свою утерянную половину.
* * *
Финал «сновидения».Священник истекает кровью. Он умирает, но одновременно приобретает новый опыт. Он самец, насильник и ищет жертву. Теперь старику не так страшно умирать. И гораздо легче вынести тяжесть будущего. Он знает, что продолжение обязательно последует, а сам он навеки останется живой и сознательной частицей в некоем слоеном пироге, испеченном Реаниматором. Он тоже станет Джокером, а значит, впереди – не одни только поражения и не одна лишь боль…
66. СОЕДИНЕНИЕ
Эта часть лабиринта определенно напоминала город. Он крался под окнами Ангелины, раздувая ноздри. Он обладал звериным чутьем и чуял ее запах среди десятков других и на огромном расстоянии. Возле дома к запаху самки примешивался более устойчивый аромат. Спустя некоторое время Джокер понял, что это. Здесь недавно умер кто-то, и дом пропах смертью. Такая мелочь его ни капли не смущала. Всегда кто-нибудь умирает, а живые спариваются поверх трупов. Их подгоняют инстинкты и неумолимое время…
Запах, а не рассудок привел его сюда. Этот запах сводил с ума; от него вскипала кровь. Сочная не держала пса – в противном случае Джокер убил бы его. Еще лучше, что она получила повышение по службе и, соответственно, отдельное жилище. Джокер слабо представлял себе свой визит в женскую казарму ХСМ. Но это не значит, что визит не состоялся бы, и кто может сказать, чем бы он закончился!..
А так все складывалось самым подходящим образом. Была в меру ветреная (работали вентиляторы) безлунная (Большая Мама отключила проекционный аппарат своего гигантского планетария) ночь. Живая изгородь и разросшийся малинник совершенно скрывали фигуру крадущегося самца. Он появился здесь, несмотря на риск и всевозможные препятствия. На него была устроена облава. Город наводняли вооруженные до зубов патрули и осведомители Синода. Но во дворе Ангелины было пусто, и Джокер ждал. Он умел ждать, не выдавая себя ни единым движением и даже дыханием. Он любил охотиться, а разве то, чем он сейчас занимался, не было самой настоящей охотой? Тем более что потенциальная жертва тоже была вооружена.
Сочная приехала домой в полицейском экипаже. Ангелина валилась с ног от усталости. День выдался тяжелым и чересчур длинным. Шесть трупов за одно утро – неслыханное дело! Свидетели, как назло, несли всякую чушь. Что-то об исчезающих уродах, двухколесных механизмах и пчелином рое – безумная галиматья, которую ни к чему не пришьешь. Вдобавок ко всему пополз зловещий слушок об исчезновении обер-прокурора. В каком-то смысле это было похуже убийств…
Ангелина поднялась на крыльцо и открыла дверь. Раздался тихий скрип. Она уловила легкое дуновение воздуха позади себя, но не успела отреагировать. В этот момент кто-то зажал ей рот ладонью и втолкнул в темный коридор. Она инстинктивно пыталась схватиться за пистолет, однако ее рука наткнулась на чужую руку, которая отбросила пушку в угол. Тогда она попробовала укусить ладонь. Стальные пальцы с тихим хрустом сжали ее челюсти. Она пустила в ход ногти, но те нашли только пустоту. Попытка нанести удар затылком в лицо привела лишь к тому, что ее голова оказалась запрокинутой далеко назад. В ее арсенале были еще удары каблуком и локтями. В общем, она испробовала все, прежде чем поняла, что сопротивление бесполезно.
Ее держало сильное животное, которое было выше по крайней мере на полголовы. И не просто держало, а крепко прижимало к себе. Судя по тому, что она ощущала своим упругим круглым задиком, намерения у самца были вполне определенные. И от этих ощущений ее ноги предательски расслаблялись, и внизу живота разгорался огонь, запускавший в глубину тела черные языки…
Она стремительно теряла над собой контроль. Самец ударил ее, отшвырнул от себя, затем набросился снова. Она испытывала унижение, жгучую боль, ярость, злобу, бессилие перед подавляющим натиском и… желание. Где-то рядом разверзлась пропасть греха; Ангелина каталась на краю, запутываясь в липкой паутине соблазна, а внутри нее, подчиняясь природе, неизбежному женскому мазохизму, уже зарождалось наслаждение.
Последней связной мыслью было дурацкое опасение, что Хозяину Болотного Храма может не понравиться ее поведение. Ее ИЗМЕНА… Потом Ангелину поглотила волна темного жара. Она барахталась, чтобы не утонуть, но прибой и новые волны черного бархата припечатали ее к твердой неподатливой поверхности. А сверху навалился бешеный зверь…
Запах, а не рассудок привел его сюда. Этот запах сводил с ума; от него вскипала кровь. Сочная не держала пса – в противном случае Джокер убил бы его. Еще лучше, что она получила повышение по службе и, соответственно, отдельное жилище. Джокер слабо представлял себе свой визит в женскую казарму ХСМ. Но это не значит, что визит не состоялся бы, и кто может сказать, чем бы он закончился!..
А так все складывалось самым подходящим образом. Была в меру ветреная (работали вентиляторы) безлунная (Большая Мама отключила проекционный аппарат своего гигантского планетария) ночь. Живая изгородь и разросшийся малинник совершенно скрывали фигуру крадущегося самца. Он появился здесь, несмотря на риск и всевозможные препятствия. На него была устроена облава. Город наводняли вооруженные до зубов патрули и осведомители Синода. Но во дворе Ангелины было пусто, и Джокер ждал. Он умел ждать, не выдавая себя ни единым движением и даже дыханием. Он любил охотиться, а разве то, чем он сейчас занимался, не было самой настоящей охотой? Тем более что потенциальная жертва тоже была вооружена.
* * *
Ему пришлось ждать до полуночи.Сочная приехала домой в полицейском экипаже. Ангелина валилась с ног от усталости. День выдался тяжелым и чересчур длинным. Шесть трупов за одно утро – неслыханное дело! Свидетели, как назло, несли всякую чушь. Что-то об исчезающих уродах, двухколесных механизмах и пчелином рое – безумная галиматья, которую ни к чему не пришьешь. Вдобавок ко всему пополз зловещий слушок об исчезновении обер-прокурора. В каком-то смысле это было похуже убийств…
Ангелина поднялась на крыльцо и открыла дверь. Раздался тихий скрип. Она уловила легкое дуновение воздуха позади себя, но не успела отреагировать. В этот момент кто-то зажал ей рот ладонью и втолкнул в темный коридор. Она инстинктивно пыталась схватиться за пистолет, однако ее рука наткнулась на чужую руку, которая отбросила пушку в угол. Тогда она попробовала укусить ладонь. Стальные пальцы с тихим хрустом сжали ее челюсти. Она пустила в ход ногти, но те нашли только пустоту. Попытка нанести удар затылком в лицо привела лишь к тому, что ее голова оказалась запрокинутой далеко назад. В ее арсенале были еще удары каблуком и локтями. В общем, она испробовала все, прежде чем поняла, что сопротивление бесполезно.
Ее держало сильное животное, которое было выше по крайней мере на полголовы. И не просто держало, а крепко прижимало к себе. Судя по тому, что она ощущала своим упругим круглым задиком, намерения у самца были вполне определенные. И от этих ощущений ее ноги предательски расслаблялись, и внизу живота разгорался огонь, запускавший в глубину тела черные языки…
Она стремительно теряла над собой контроль. Самец ударил ее, отшвырнул от себя, затем набросился снова. Она испытывала унижение, жгучую боль, ярость, злобу, бессилие перед подавляющим натиском и… желание. Где-то рядом разверзлась пропасть греха; Ангелина каталась на краю, запутываясь в липкой паутине соблазна, а внутри нее, подчиняясь природе, неизбежному женскому мазохизму, уже зарождалось наслаждение.
Последней связной мыслью было дурацкое опасение, что Хозяину Болотного Храма может не понравиться ее поведение. Ее ИЗМЕНА… Потом Ангелину поглотила волна темного жара. Она барахталась, чтобы не утонуть, но прибой и новые волны черного бархата припечатали ее к твердой неподатливой поверхности. А сверху навалился бешеный зверь…