Де Маркиз. Жюстина, или Несчастья добродетели

   Посреди, ночи, сменившей этот день, негодяй пришел к Жюстине: он хотел посмотреть на истерзанный, но все равно прекрасный зад несчастной девушки. Он облобызал его и, воспламенившись этим зрелищем, вставил член в задний проход; совершая содомию, он щипал ей грудь и говорил ужасные вещи, которые заставляли ее трястись от страха. Когда он полностью насладился, Жюстина ре— шила воспользоваться моментом и молить его о смягчении своей участи. Бедняжка не ведала, что если в таких душах экстаз обостряет наклонность к жестокости, то наступивший покой вовсе не подвигает их к добродетельным порывам честного человека: это костер, который постоянно тлеет под пеплом,
   — А по какому праву, — спросил ее Ролан, — ты полагаешь, что я сниму с тебя цепи? Неужели из-за того, что я соизволил потешиться с тобой? Может быть, я упал к твоим ногам и умолял подарить мне блаженство, за которое ты требуешь вознаграждение? Но ведь я ничего у тебя не прошу, я беру то, что мне принадлежит, и не понимаю, почему, осуществив одно из моих прав в отношении тебя, я должен отказаться от второго. В том, что я делаю, нет никакой любви: любовь — это рыцарское чувство, которое я презираю всей душой и которое никогда не трогало мое сердце. Я пользуюсь женщиной в силу необходимости как, скажем, ночным горшком: я беру его, когда мне надо испражниться, а женщину беру, когда меня одолевает потребность извергнуть сперму, но никогда не придет мне в голову влюбиться в эти предметы. К женщине, которую мои деньги и моя власть подчиняют моим желаниям, я не питаю ни уважения, ни нежности, я только себе обязан тем, что беру силой, и не требую от нее ничего, кроме повиновения, следовательно, ни о какой благодарности не может быть и речи. И вот я хочу спросить тебя: разве разбойник, отобравший кошелек у одинокого путника в лесу, потому что тот слабее его, должен испытывать признательность к этому человеку за причиненный ему ущерб? Так же обстоит дело и с оскорблением, нанесенным женщине: оно может стать поводом нанести ей второе, но уж никак не основанием для того, чтобы возместить ее обиду.
   — О сударь, вот до чего довело вас ваше злодейство!
   — До самой крайности, — с гордостью ответил Ролан. — Нет на свете ни одного извращения, которому бы я не предавался, ни одного преступления, которое бы я не совершил или которое было бы противно моим принципам. Я постоянно испытываю к пороку необъяснимое влечение, которое всегда оборачивается на пользу сладострастию. Преступление возбуждает мою похоть, чем оно серьезнее, тем сильнее воспламеняет меня, когда я его замышляю, у меня поднимается член, совершая его, я кончаю, сладостные воспоминания о нем вновь пробуждают мои чувства, и только при мысли о новом злодеянии начинает бродить сперма в моих яйцах. Погляди на мой член, Жюстина, и ты увидишь в нем твердое намерение убить тебя: вот о чем говорит его эрекция, будь уверена, что когда ты будешь корчиться в предсмертных судорогах, из него хлынет поток спермы, затем новые ужасы вернут ему потерянную энергию. Одно лишь злодейство способно возбудить распутника, все, что не преступно, лишено пряности, только в непристойности и мерзости рождается сладострастие.
   — Ужасны ваши слова, — сказала Жюстина, — но к своему несчастью я видела немало примеров, подтверждающих этот прискорбный факт.
   — Их бесчисленное множество, дитя мое. Не надо думать, будто сильнее всего волнует распутника женская красота, гражданские и религиозные законы считают обладание женщиной чем-то греховным, доказательством служит тот факт, что сила нашего возбуждения прямо зависит от степени греховности этого обладания. Человек, который сношает чужую жену, украденную у мужа, или дочь, похищенную у родителей, всегда получает больше удовольствия, нежели муж, который спит со своей женой; чем законнее узы, которые мы разрушаем, тем сильнее наша похоть. А когда речь идет о матери, сестре, сыне или дочери, к удовольствию прибавляются новые краски. Тот, кто испытал это, знает, как важно увеличить препятствия, чтобы получить дополнительное удовольствие, преодолевая их. Ну а если преступление питает наслаждение, то оно само по себе может быть наслаждением. Стало быть, в преступлении есть сладость, ведь то, что придает блюду вкусовые качества, не может быть лишено этих качеств. Таким образом, когда я похищаю девушку для себя, это доставляет мне живейшую радость, но, когда я делаю это для кого-то другого, мое удовольствие возрастает за счет удовольствия того, кто ею наслаждается. Кража часов, кошелька и так далее приятна в такой же мере, и если я приучил свои чувства волноваться при похищении девушки, такое же сладострастное ощущение я испытаю при краже часов, кошелька и т. д. Вот что объясняет фантазию многих добропорядочных людей, которые воруют без всякой необходимости. В этом нет ничего неестественного: люди получают громадное удовольствие от всего, что считается преступным, или благодаря воображению делают простые наслаждения настолько преступными, насколько это возможно. Таким путем они добавляют к своему наслаждению порцию соли, которой ему недоставало и которая необходима для полного счастья. Я понимаю, что такие рассуждения заводят очень далеко, быть может, я докажу это тебе очень скоро, Жюстина, но что из того? Самое главное — насладиться. Например, подумай, есть ли что-нибудь более естественное, чем утехи, которым я предаюсь в твоем обществе? Однако ты противишься этому, ты твердишь, что я злоупотребляю своими правами, что я проявляю самую черную неблагодарность, когда тебя насилую. Но мне на это наплевать, я разрываю все узы, которые сдерживают глупцов, я принуждаю тебя исполнять самые грязные мои желания и самое простое, самое монотонное удовольствие превращаю в неземное блаженство. Так покорись мне, шлюха, покорись! И если когда-нибудь ты придешь в этот мир в образе сильного существа, пользуйся всеми своими оравами и тогда узнаешь самое сладостное, самое живое из всех удовольствий.
   Закончив лекцию, Ролан накинул на шею Жюстины шелковую петлю и, вторгшись в ее зад, затянул ее настолько, что девушка потеряла сознание. И что же? Он испытал оргазм и, не думая о последствиях, преспокойно удалился.
   Прошло шесть месяцев с того дня, как наша героиня попала в этот замок и время от времени служила гнусным утехам хозяина, и вот однажды вечером он вошел в ее темницу в сопровождении Сюзанны.
   — Мне кажется, Жюстина, — начал монстр, — что я давно не водил тебя в ту пещеру, которая так напугала тебя, поэтому вы обе пойдете со мной, но вернется обратно только одна: кто это будет — решит жребий.
   Жюстина встала, бросила тревожный взгляд на подругу, увидела в ее глазах слезы… Палач зашагал вперед, они пошли за ним.
   Как только они вошли в подземелье, Ролан некоторое время смотрел на них злобно прищуренными глазами, потом еще раз с удовольствием повторил приговор, подчеркнув, что в живых останется только одна.
   Он уселся в кресло, поставил девушек на колени прямо перед собой и приказал:
   — Теперь по очереди вы будете стараться разочаровать этот парализованный кусок мяса, и горе той, которая вдохнет в него энергию!
   — Но это несправедливо, — возразила Сюзанна. — Пощаду должна получить та, которая сильнее возбудит его.
   — Ничего подобного, — ответил Ролан, — ведь чем выше женщина поднимет мой член, тем сладостнее будет для меня ее смерть: я стремлюсь только к тому, чтобы увеличить дозу своего сладострастия. К тому же, если я окажу милость той, которая скорее приведет меня в нужное состояние, вы обе возьметесь за это дело с таким жаром, что заставите меня извергнуться до того, как я успею задушить одну из вас, а этого я как раз и не хочу.
   — Это значит вы творите зло ради самого зла, сударь, — заметила испуганная Жюстина. — Вы должны стремиться только к увенчанию своего экстаза, и если вы придете к этому без преступления, зачем осквернять себя им?
   — Потому что только так я могу с наслаждением излить мою сперму, и для этого я спустился в этот подвал. Я знаю, что испытаю оргазм и без этого, но мне доставляет изощренное удовольствие поступать именно таким образом.
   Для начала он выбрал Жюстину; он заставил ее одновременно ласкать себе член и задний проход, а сам гладил ее прекрасное тело.
   — Тебе еще многое надо пережить, Жюстина, — говорил он, теребя ее ягодицы, — чтобы эта сладкая плоть отвердела и превратилась в сплошную мозоль, как у Сюзанны: ее задницу можно поджарить, и она ничего не почувствует. А у тебя, Жюстина, у тебя здесь еще цветут розы и лилии… Но ничего, скоро мы дойдем до этого, непременно дойдем…
   Невозможно представить, насколько успокоила Жюстину эта угроза, Ролан, разумеется, не догадывался, какую надежду он вносит в ее сердце этими словами. В самом деле, разве было не очевидно, что раз он собирался подвергнуть ее новым жестокостям, у него не было желания расправиться с ней? Итак, фортуна начинала ей улыбаться, Жюстина несколько успокоилась. Еще один проблеск счастья: у нее ничего не получалось, и огромная масса плоти, безвольно отвисшая, никак не откликалась на ее движения. После нее в ту же позу встала Сюзанна, и руки злодея начали обследовать те же самые места на ее теле, но поскольку у нее была толстая продубленная кожа, Ролан с ней не церемонился; к тому же Сюзанна была моложе нашей героини.
   — Я уверен, — глубокомысленно заметил распутник, — что никакой хлыст не сможет теперь выдавить ни капли крови из этого седалища.
   Он поставил их обеих на четвереньки таким образом, чтобы перед ним оказались все четыре пещерки наслаждения, его язык обшарил две самые узкие, в две другие злодей с презрением плюнул. Потом заставил обеих встать на колени между своих расставленных ног, теперь его член находился на уровне их грудей.
   — А вот что касается сисек, — обратился Ролан к Жюстине, — Сюзанна далеко превосходит тебя, посмотри, как сложена у нее эта часть тела.
   Говоря это, он изо всех сил тискал грудь бедняжки Сюзанны, которая как раз ласкала его, и как только его пальцы стиснули пышную девичью плоть, его копье, вылетев из колчана, угрожающе взметнулось к потолку.
   — Мне жаль тебя, Сюзанна! вскричал Ролан. — Вот чего ты добилась! Это твоя смерть, твой смертный приговор, мерзавка, — продолжал он, щипая и выворачивая ей соски.
   При этом он только обсасывал и легонько покусывал розовые бутончики Жюстины. Наконец он поставил обреченную Сюзанну на колени на край дивана, низко наклонил ей голову и в таком положении вторгся в ее зад. Сотрясенная новыми болезненными ощущениями, Сюзанна стала вырываться, тогда Ролан, желавший лишь провести рекогносцировку боем и удовлетворившись несколькими толчками, переместился в задний проход Жюстины, но не перестал терзать другую жертву руками.
   — Эта блудница невероятно возбуждает меня, — говорил он, с размаху вонзая большую булавку в ее левую грудь, — я даже не знаю, что бы с ней сделать.
   — Ах, сударь, — жалобно сказала Жюстина, — сжальтесь над ней! Нельзя же причинять человеку такую боль.
   — Это только цветочки, — пригрозил злодей. — Если бы здесь мог оказаться знаменитый император Кье, один из самых выдающихся монстров, какие только сидели на китайском троне, мы бы придумали что-нибудь поинтереснее! ^[68]Он вместе со своей женой каждый день убивал людей; рассказывают, что они доводили их до такого жуткого состояния, до такой нечеловеческой боли, что те думали только о том, как бы поскорее умереть, но это им не удавалось благодаря супружеской чете, которая старалась отдалить этот момент и совместить его со своим оргазмом… Но я слишком милосерден, Жюстина, — продолжал коварный мясник, продолжая совокупляться и не переставая раздирать грудь Жюстины, — о, я слишком милосерден… я еще не дошел до этого… я только учусь…
   Через некоторое время, разогревшись предварительными упражнениями, Ролан наконец поднялся, так и не закончив жертвоприношения, и своим неожиданным отступлением причинил Жюстине больше страданий, чем она испытала в момент проникновения. Фаллос его стал еще тверже, и распутник бросился в объятия Сюзанны, решив дополнить истязания саркастическими замечаниями.
   — Милое создание, я никогда не забуду первые сладостные минуты нашего счастливого союза! Ни одна женщина не доставляла мне большего удовольствия! Никого я так не любил, как тебя, моя радость… Давай обнимемся, Сюзанна, может быть, теперь мы долго не увидимся.
   — Зверюга! — закричала несчастная, с ужасом отталкивая существо, которое мучило ее столь жестокими речами. — Отойди от меня, не усугубляй мои мучения такими издевательствами. Утоли свою ярость, чудовище, но уважай, по крайней мере, мое несчастье.
   Взбешенный Ролан повалил ее на канапе, широко раздвинул ей ноги и, вперив свирепый взгляд в зияющую вагину, продолжал издеваться:
   — А ты, храм моих прежних наслаждений, как я блаженствовал, срывая твои весенние розы, дай же мне проститься с тобой…
   И подлый распутник вонзил туда свои когти и несколько минут с остервенением копался там, а Сюзанна истошно кричала до тех пор, пока он не вытащил свою руку, залитую кровью. Сочтя такую пытку недостаточно болезненной, он ввел внутрь длинную толстую иглу и достал до матки. Кровь хлынула густой струей, он поставил под нее свой член, потом велел Жюстине обсосать его. Насытившись этими ужасами и чувствуя, что больше ему не выдержать, он заявил:
   — Пойдем, милая Жюстина, пойдем завершим этот спектакль игрой в веревочку (так он называл свою чудовищную шутку, о которой мы рассказывали выше) ^[69].
   Наша сирота взошла на трехногий эшафот, палач обвязал ее шею веревкой и устроился перед ней в кресле. Сюзанне, несмотря на ее ужасное состояние, было ведено возбуждать его руками. Через минуту он выдернул табурет, но Жюстина, вооруженная ножом, успела перерезать веревку и упала, отделавшись испугом.
   — Отлично, отлично! — похвалил Ролан. — Твоя очередь, Сюзанна; помни, что я тебя пощажу, если ты окажешься такой же ловкой.
   Сюзанна встала на место Жюстины, но коварный обманщик дал ей в руки тупой нож. Некоторое время он любовался жертвой в таком положении; он гладил ее, он шарил руками по всему ее телу, целовал задницу с большим чувством и наконец сел. Жюстина начала ласкать его; вдруг табурет дернулся и отлетел в сторону, и все старания Сюзанны оказались бесполезными: жуткие судороги исказили ее лицо, ее язык вывалился наружу. Ролан встал и во все глаза уставился на повешенную девушку. Читатель вряд ли нам поверит, что было потом… А потом распутник долго и страстно сосал этот язык, который вытолкнула изо рта последняя предсмертная мука.
   — О Жюстина! — закричал он. — Какое это блаженство! Вот она висит, потаскуха, вот она и сдохла… О разрази гром мои чресла! Никогда я не испытывал ничего подобного!.. Давай снимем ее и положим на диван, я хочу насладиться ее задницей: говорят только в таком состоянии у женщины сужаются все проходы.
   Он исполнил задуманное. Сюзанна уже не дышала, однако монстр получил удовольствие, после чего озабоченно произнес:
   — Надо снова подвесить ее, она еще жива… Она должна издохнуть, и я хочу содомировать тебя, Жюстина, когда буду убивать ее.
   Сюзанну вновь повесили, и мерзкий содомит, трепыхаясь в заднице Жюстины, которую поставил прямо перед виселицей, извергнулся в момент удушения своей любовницы. Потом он отвалил в сторону камень, закрывавший вход в глубокую яму, бросил туда труп и вышел, взяв с собой Жюстину.
   — Теперь ты видела, милая девочка, — сказал он ей по дороге, — что здесь произошло, и не забывай, что отныне ты войдешь в этот склеп, только когда наступит твой черед.
   — Меня это не пугает, — ответила Жюстина, — я предпочитаю смерть ужасному существованию, на которое вы меня обрекаете: разве могут дорожить жизнью такие несчастные, как я?
   Ролан, ничего не сказав, запер ее в темницу.
   На следующее утро, женщины спросили у нее, что стало с Сюзанной. Она рассказала им обо всем и нисколько их не удивила: все они были готовы к такому концу, все, так же, как и Жюстина, видели в смерти избавление от своих мук и ждали ее с нетерпением.
   Так прошел год, за это время еще двоих женщин, которых застала в замке Жюстина с первого дня, постигла участь несчастной Сюзанны, и на смену им привели новеньких. Потом исчезла третья. Но каково было изумление Жюстины, когда она увидела женщину, которой предстояло заменить последнюю жертву!.. Это была мадам Делиль, та самая хозяйка гостиницы, которая помогла Жюстине отделаться от гнусной воровки после того, как Серафина вызволила нашу героиню из логова мошенников с тем, чтобы продать ее в Лионе.
   — О мадам! — воскликнула Жюстина, бросаясь к ней. — Это вы, которую природа сотворила такой кроткой, такой доброй! Как же посмеялась над вами ваша судьба! Вот значит как вознаграждает небо смирение, гостеприимство, добронравие и прочие добродетели, составляющие счастье людей!
   Прелести мадам Делиль настолько взволновали Ролана, что он отвел ее в подземелье в первый же вечер. Легко представить, что с ней обошлись там не мягче, чем в свой время с Жюстиной; она возвратилась в жутком состоянии, и утешением для обеих стала возможность оплакать вместе общее несчастье.
   — Любезная моя спасительница, — так ответила Жюстина, услышав рассказ Делиль о том, что она испытала в той жуткой пещере, — как бы я хотела отплатить вам за ваши благодеяния, которые вы мне оказали! Но увы, я сама несчастна и ничем не могу вам помочь. Ах, если бы только я могла порвать мои цепи, с какой радостью я разорвала бы ваши! Я бы с радостью скорее освободила вас, нежели освободилась бы сама… Но видит Бог, надежды наши напрасны, мы никогда не выйдем отсюда.
   — Мерзавец, — тихо промолвила Делиль, — он поступил так только потому, что должен мне. Три года тому назад он истратил в моем доме большие деньги и не расплатился. Недавно он пригласил меня прогуляться, я имела неосторожность согласиться, около леса меня поджидали двое его людей, они связали меня, заткнули рот и привезли сюда на спине мула, замотанную в мешок.
   — А ваша семья?
   — У меня только малый ребенок, мой муж умер в прошлом году, и родителей у меня нет. Этот подлец прекрасно знал мое положение и вот что он сделал… Что будет с моей несчастной малышкой… без помощи, без защиты?.. С ней осталась только служанка, которая, наверное, все еще ждет меня. Что с ними будет? Я умоляла этого негодяя позволить мне хотя бы написать письмо, он отказал… Теперь я обречена…
   И обильные слезы струились из прекрасных глаз этого невинного создания… Тогда наша сострадательная утешительница поинтересовалась:
   — Нет сомнения, что его удовольствия причинили вам такие же муки, какие принимают от него все жертвы?
   При этих словах целомудренная женщина молча показала Жюстине свой прекрасный зад и добавила:
   — Вот посмотрите, моя милая, что он со мной сделал, я вся избита, истерзана, растоптана… О, какими чудовищными пороками заклеймила природа эту подлую душу!
   Так обстояли дела в замке, когда пленницы узнали, что надежды Ролана сбылись: он не только получил из Венеции огромное количество ценных бумаг, на которые рассчитывал, но у него попросили еще десять миллионов фальшивых монет, за которые обещали выслать векселя с условием оплаты в Италии. О большем этот злодей не мог и мечтать: он мог преспокойно отправиться в страну обетованную, имея два миллиона годовой ренты. Такой новый сюрприз Провидение приготовило для Жюстины, таким образом оно хотело еще раз убедить ее, что счастье существует только для порока, а добродетели остается несчастье.
   После этого события Ролан пришел за Жюстиной, чтобы в третий раз отвести ее в роковую пещеру; Несчастная затряслась, вспомнив последние его угрозы.
   — Успокойся, — сказал он, — тебе нечего бояться; речь идет об одной вещи, которая касается только меня… О необычной страсти, которой я хочу насладиться, и она не причинит тебе зла.
   Жюстина последовала за ним. Как только за ними закрылись тяжелые двери, Ролан сказал:
   — Милое дитя, тебе одной в этом доме я могу доверить то, что задумал. Мне нужна очень честная и порядочная женщина, я было подумал о Делиль, но при всей ее порядочности считаю ее мстительной… Что до моей сестры, признаюсь, что доверяю тебе больше…
   Заинтересованная Жюстина попросила Ролана объяснить яснее.
   — Выслушай меня, — продолжал этот закоренелый преступник. — Я очень богат, но несмотря на всю благосклонность судьбы, все может рухнуть в один миг; меня могут выследить и схватить во время переправки моих богатств, и если такое несчастье случится, меня ждет только виселица, то есть то самое наказание, которое составляет мое удовольствие с пленницами. Я убежден, насколько вообще возможно такое убеждение, что эта смерть невыразимо сладостна, но поскольку женщины, которых я заставлял переживать ее первые ужасы, никогда не были со мной откровенны, я хочу на себе испытать это ощущение. Я хочу узнать из собственного опыта, правда ли, что удушение вызывает эякуляцию, сжимая нервы, которые отвечают за эрекцию. Убедившись, что такая смерть всего лишь игра, последняя забава в жизни, я приму ее без страха, так как меня пугает вовсе не прекращение моего существования: мои принципы допускают этот факт, и, будучи уверен в том, что материя превращается только в материю и ни во что другое, я не боюсь ада и не надеюсь на рай; но я с содроганием думаю о жестокой смерти, как и все сластолюбцы, я боюсь боли, словом я бы не хотел страдать, когда буду умирать.
   — Однако, сударь, вам нравится мучить других, — заметила Жюстина.
   — Истинная правда, и это лишний раз доказывает, что я не хочу оказаться на их месте. Ну давай попробуем. Ты сделаешь со мной все то, что делал с тобой. Я разденусь догола, встану на табурет, ты привяжешь к нему веревку, я буду мастурбировать, потом, как только ты увидишь, что мой член поднялся, ты выдернешь из-под меня опору, и я повисну; ты оставишь меня в подвешенном состоянии до тех пор, пока не увидишь симптомы боли или извержение моей спермы. В первом случае ты сразу перережешь веревку, во втором предоставишь природе полную свободу и освободишь меня только после оргазма… Вот так, Жюстина, теперь ты видишь, что я вручаю в твои руки свою жизнь; твоя свобода, твое состояние будут наградой за твое примерное поведение.
   — Ах, сударь, я не слышала ничего более экстравагантного!
   — Ну и что, я этого хочу, — ответил Ролан, сбрасывая с себя одежды, — только будь умницей, подумай, какое доверие я тебе оказываю.
   Что стоило Жюстине заколебаться хотя бы на миг? И что на самом деле задумал Ролан? Может быть, он полагал, что зло, которое она причинит ему, тотчас будет исправлено исключительной заботой, с которой она поспешит спасать ему жизнь. В общем, какими бы ни были намерения Ролана, мысли Жюстины, как всегда, оставались чисты.
   Ролан начал со своих обычных предварительных упражнений, во время которых разговор зашел о Делиль.
   — Эта женщина не стоит тебя, — заявил Ролан, — мне нравится ее зад, он белоснежный, прекрасно скроенный, но дырка не так узка, как у тебя… К тому же Делиль не так обольстительна, как ты, в страданиях и слезах, наконец, я истязаю ее с меньшим удовольствием… Но она получит свое, Жюстина, обязательно получит.
   — Так вот, сударь, как вы платите долги?
   — Разве это не самый лучший способ платить их? Разве убийство не сладостнее в тысячу раз, когда оно сочетается с воровством? Ну хватит, дай мне поцеловать твои ягодицы, Жюстина, и не сомневайся, что я убью Делиль.
   При этих словах Ролан был уже достаточно возбужден и запрыгнул на табурет.
   Жюстина связала ему руки за спиной, накинула на шею петлю; он захотел, чтобы она в это время оскорбляла его, чтобы попрекала за все его ужасные деяния, и наша героиня так и сделала. Скоро член Ролана вздыбился, распутник дал ей знак выдернуть табурет… Возможно, читатель не поверит нам, но все случилось именно так, как предполагал Ролан: на лице распутника изобразились только симптомы наслаждения, и почти в тот же миг стремительная струя семени взметнулась к своду. Когда излияние закончилось, Жюстина бросилась освобождать его. Он упал без сознания, но немедленные хлопоты быстро привели его в чувство.
   — О Жюстина, — проговорил он, открыв глаза, — ты не представляешь себе эти ощущения, они превосходят все, что можно о них сказать. Теперь пусть делают со мной, что хотят: я плевал на меч Фемиды. Ты, конечно, опять будешь корить меня за неблагодарность, — продолжал он, связывая ей руки, — но что делать, дорогая, в моем возрасте уже не исправляются. Милое мое создание, ты только что подарила мне жизнь, а я никогда так не жаждал твоей гибели; ты оплакивала участь Сюзанны, так вот, я отправлю тебя к ней, я заживо опущу тебя в яму, где покоится ее тело.
   Напрасно рыдала Жюстина, напрасно заклинала его — Ролан ничего больше не слушал. Он открыл жуткую пещеру, спустил туда лампу, чтобы несчастная лучше разглядела гору сваленных трупов, затем пропустил у нее под руками веревку и опустил Жюстину вниз. Боль Жюстины не поддается описанию: ей казалось, будто из нее с корнем вырывают все члены. Но еще больше ужаснуло ее зрелище, открывшееся ее глазам: останки мертвых тел, среди которых она должна была закончить свои дни и которые уже издавали жуткое зловоние. Ролан намотал конец веревки на балку, переброшенную через яму, затем взяв нож и вперив взгляд в груз, висевший внизу, начал мастурбировать.
   — Ну что, шлюха! — кричал он. — Вручай свою душу Господу, в момент моего экстаза ты упадешь в эту могилу, я брошу тебя в преисподню, которая давно тебя ждет… Эгей!.. Эгей!.. Эгей!.. Черт меня побери! Ах ты, разрази меня гром! Я кончаю!