– Знаю ли? – возразил Бенуа. – Еще бы!.. Да, я знаю, что это гнусность, но она прибыльна, а мы часто делаем такие гнусности, которые не приносят нам ничего!..
   – Этот молодой человек очарователен! – прошептала Эмрода, с меланхолическим видом потупив свои прекрасные глаза, которые были устремлены на Рауля, пока говорил Бенуа.
   – Берегитесь, душечка! – возразил последний. – Пожалуй, вы не шутя влюбитесь в кавалера Рауля де ла Транблэ!..
   – Может быть…
   – Что вы сказали?..
   – Я сказала: может быть.
   – Что же вы будете делать в таком случае?
   – Я спасу этого молодого человека и вырву его из ваших когтей!..
   – Извините, моя милая, мне кажется, что вы забыли..
   – Что?
   – Одну статью в уставе нашего общества…
   – Какую?
   – А вот эту: «Если кто-нибудь из нас изменит интересам общества и будет способствовать неудаче предприятия, начатого нами, этот вероломный сообщник будет исключен, и каждый из нас даст клятву преследовать его всегда и повсюду своей ненавистью и мщением»…
   Эмрода опустила голову и ничего не отвечала.
   – Теперь вспомнили? – спросил Бенуа лукаво.
   – Да, – прошептала девушка.
   – Очень хорошо!.. Не будем же более говорить о вещах бесполезных, и если вас ждут где-нибудь в другом месте, ступайте, милое дитя, я вас не удерживаю…
   – Когда я вам буду нужна?..
   – Завтра.
   – В котором часу?
   – В двенадцать.
   – Где?
   – Здесь.
   – Приду непременно.
   – Надеюсь…
   – Прощай, старый черт!
   – Прощай, очаровательный бесенок!
   Эмрода набросила на плечи плащ из простой материи, закрыла капюшоном лицо, что придало ей внешность гризетки, возвращающейся с работы, бросила на Рауля последний томный и почти печальный взгляд и вышла. Николас Бенуа опять сел напротив кавалера и принялся пить,
   Было около полуночи, когда мнимый купец, найдя, что гость его довольно поспал, встал из-за стола и опрокинул стул. Рауль проснулся, глаза его были еще сонные, и совершенный беспорядок господствовал в его мыслях.
   – Что это? – прошептал он. – Где я?
   – У вашего лучшего друга, – отвечал Бенуа медовым голосом.
   Звук этого голоса заставил Рауля опомниться. Он с удивлением осмотрелся кругом. Бенуа понял этот взгляд и сказал, улыбаясь:
   – Гости наши уехали, племянница легла, мы одни…
   – Я заснул! – вскричал Рауль в смущении.
   – И прекрасно сделали, мой юный друг!.. Разве вы здесь не как дома?..
   – Но ваша племянница и эти господа… что могут они подумать обо мне?..
   – Они подумают, что вы устали от продолжительного путешествия верхом и уступили непреодолимому сну… Вот и все!.. Ничего не может быть проще!
   – Вы удостоверяете меня, что они не получили обо мне слишком невыгодного мнения?..
   – Клянусь вам честью!..
   – Ах! Вы меня успокаиваете немножко…
   – Успокойтесь совершенно!..
   – Теперь, любезный хозяин, позвольте мне поблагодарить вас за ваше любезное гостеприимство и проститься с вами…
   – К чему вы торопитесь?
   – Уже поздно, а голова у меня тяжела.
   – Когда я буду иметь честь увидеть вас?..
   – Когда вы хотите?
   – Чем скорее, тем лучше. Вы знаете, что завтра утром мы получим известие о вашем деле…
   – Надеетесь вы, что оно удастся?..
   – Не сомневаюсь нисколько…
   – Но я не знаю, должен ли принять ваше великодушное предложение насчет десяти тысяч франков…
   – Почему же?
   – Боюсь употребить во зло…
   – Дитя! Я предлагаю вам эти деньги от всего сердца; притом сам не знаю почему, но мне кажется, что вы как будто принадлежите к моему семейству…
   Этот слишком ясный намек на возможность брака Эмроды и Рауля заставил забиться сердце молодого человека. Он опять схватил руку Бенуа и пожал ее.
   – По всей вероятности, – продолжал Бенуа, – завтра утром я увижу майора, около полудня заеду к вам, и если у вас не будет других планов, вы поедете со мной повидаться с моей племянницей, которая будет очень рада вас видеть…
   – Вы думаете? – спросил Рауль с восторгом.
   – Я хочу доставить ей самой удовольствие сказать вам об этом…
   Этими словами окончился разговор. Бенуа и Рауль отправились на бульвар. Там Бенуа простился с кавалером, который остановил портшез и велел отнести себя в гостиницу «Золотое Руно».
   Верный данному приказанию, Жак не оставлял своего поста. Он сидел на чемодане, в котором заключалось все состояние его господина, и держал в обеих руках по пистолету, готовый выстрелить в каждого, кто захотел бы войти насильно в комнату, вверенную его охране.
   – Все ли благополучно? – спросил Рауль.
   – Все, кавалер.
   – Никто не приходил?
   – Никто.
   – Хорошо. Ступай, мой милый, ты уже мне не нужен.
   Жак не заставил повторить этих слов, которые снимали с него тяжелую ответственность и возвращали ему право спать спокойно. Рауль остался один. Он осмотрел пистолеты, положил их на стол возле своей кровати, лег, погасил свечу и заснул почти в ту же минуту глубоким, благодетельным сном. Самые приятные сны, сны любви и счастья, снились ему на этот раз.
   Сначала Раулю казалось, будто маленькая и узкая комната, в которой он находился, превратилась вдруг в веселый сад, настоящий оазис зелени, напитанной благоуханием цветов; сладостное пение птиц делало из этого сада как бы жилище Гармонии. Только – странное дело! – в самой середине его, на мраморном пьедестале, вместо статуи стоял черный кожаный чемодан, в котором находилось сорок тысяч ливров. Среди чудес веселой природы чемодан этот производил странный эффект. Но вдруг с ним произошло неожиданное превращение. Черная кожа превратилась в белый мрамор. Чемодан принял форму раковины. Послышался шелест, похожий на журчание воды, и из раковины брызнул шумный ключ, превратившийся сначала в ручей, а потом в реку. Этот новый Пактол катил свои волны из чистого золота, потому что каждая капля воды, вытекавшая из фонтана, тотчас же превращалась в луидор. Де ла Транблэ с радостным изумлением присутствовал при этом неожиданном зрелище, как вдруг нежная, почти небесная музыка раздалась в воздухе, между тем, как гармонический голос пел строфы, которые можно было бы передать таким образом:
   «Наяда золотой реки явится в этих местах! Слава ей! Птицы, пойте самые сладостные ваши песни; цветы, разливайте ваше сладостнейшее благоухание! Вот наяда золотой реки!..»
   Наяда наконец показалась. Она была прекрасна своей молодостью, прекрасна своими божественными прелестями, прекрасна в особенности своим нарядом, который присвоили себе богини из кокетства. Рауль вскрикнул от изумления и восторга. Он узнал Эмроду.
   Старый тритон следовал за перламутровой и лазоревой раковиной, которая служила тропом и человеком юной богине. Длинная белая борода и тростниковая корона этого полубога не скрывали спокойных черт Николаса Бенуа. Как только он приметил Рауля, он вышел из реки, отряхивая золото, струившееся с его крепких членов, подошел к молодому человеку и пожал ему руку с совершенно человеческим добродушием.
   – Кавалер, – сказал он, – вы любили мою племянницу, когда она была женщиной? Не правда ли?
   – Более моей жизни! – вскричал Рауль.
   – А теперь, когда она сделалась богиней?..
   – Обожание примешивается к моей любви, но в моем сердце ничего не изменилось.
   – Очень хорошо! Так женитесь же на ней!
   – На богине? Такое счастье, без сомнения, мечта!
   – Нет, и доказательством служит то, что великий жрец Нептуна ждет вас вон там, чтобы совершить ваш союз… Невеста в нетерпении… Не заставляйте ее ждать… Ах! я забыл вам сказать, что моя племянница приносит вам в приданое золотую реку и что вы будете богаче всех земных королей, сокровища которых составляют несколько жалких миллиардов!.. Война опустошает их сундуки!.. Ваши же со кровища наполнят океан!..
   Рауль пошел за старым тритоном и женился на Эмроде перед жертвенником Нептуна.
   Этот сон продолжался всю ночь.

XIX. Обман

   Было около десяти часов утра, когда веселый солнечный луч разбудил кавалера де ла Транблэ. Молодой человек, внезапно оторванный от обольстительного сновидения, спрыгнул с постели и осмотрелся вокруг с некоторым беспокойством.
   Это беспокойство впрочем не оправдывалось ничем. Все было на своем месте, как накануне. Ничья нескромная рука не дотронулась до шкатулки; дверь оставалась запертой. Рауль пересчитал свое золото – все оказалось в наличности. Успокоившись, молодой человек вспомнил свой сон и сказал себе, что это мифологическое видение было верным предзнаменованием счастливой действительности. Без всякого сомнения, он женится на Эмроде, очаровательной племяннице Бенуа, и этот союз обеспечит ему наследство богатого купца, доставит возможность пользоваться неисчерпаемыми источниками золотой реки.
   Развеселившись этой обольстительной перспективой, Рауль оделся с чрезвычайным старанием, позвал Жака и велел подать завтракать. За несколько минут до двенадцати часов Бенуа явился в гостиницу «Золотое Руно», как обещал накануне.
   – Ну, что? – спросил последний, дружески пожав руку Бенуа, – видели вы майора Танкреда?..
   – Нет, но я получил от него сейчас записку…
   – Что он вам пишет?
   – Он меня уведомляет, что сообщит мне приятнейшие известия, и предупреждает, что будет в улице Грента в два часа.
   – Приятнейшие известия… – повторил кавалер. – Что бы это могло быть?..
   – Нетрудно понять!.. Он верно встретил барона Гектора де Кардальяка, и, без сомнения, ваше дело решено…
   – Дай Бог! – прошептал Рауль.
   – Впрочем, – продолжал Бенуа, – мы скоро узнаем, что значат слова майора, потому что, повторяю, в два часа он будет у меня…
   Обменявшись этими словами, Рауль опять приказал Жаку оставаться в своей комнате и пешком отправился с Бенуа на улицу Грента.
   Рауль нашел Эмроду свежее и милее – если только это было возможно, – чем вчера. Бенуа под каким-то предлогом оставил «племянницу»и кавалера наедине. Рауль поспешил воспользоваться несколькими минутами свободы. Влюбленный так сильно, как только можно влюбиться в его лета и в одни сутки, прошептал он на ухо молодой девушки страстное объяснение, которое было выслушано с волнением, не совсем притворным. О! Если бы в эту минуту Эмрода могла свободно располагать своим сердцем и своей рукой, как радостно повиновалась бы она влечению, которое чувствовала к этому молодому и очаровательному дворянину!.. Как она полюбила бы его и с какой искренностью сказала бы ему это!.. Но Эмрода не была свободна!.. Несчастная девушка отреклась от права хотеть и действовать. Она была звеном в цепи, колесом в машине и знала, что если решится на сопротивление, будет тотчас же уничтожена. Чувство этой зависимости, столь полной и столь жестокой, явилось ей в первый раз во всей своей горечи и болезненно сжало ее сердце. Две слезинки, прозрачные жемчужины, скатились с бархатных ресниц на атласные щеки.
   Рауль объяснил эти слезы лихорадочным волнением, возбужденным в молодой девушке его нежным признанием. Он не сомневался более, что он любим, и счастье его удвоилось.
   Когда возвратился Бенуа, ему достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что случилось во время его отсутствия. Он подошел к Раулю и сказал ему с выражением беспредельной важности и истинно родительского умиления:
   – Сначала составьте себе положение, а потом… Ну! а потом, может статься, ваши желания сойдутся с моими…
   Раулю захотелось броситься на шею этого достойного и превосходного человека и сжать его в своих объятиях. Без сомнения он и сделал бы это, но приход майора Танкреда д'Эстаньяка остановил это пылкое излияние чувств.
   – Ну что? – с живостью спросил Бенуа у майора.
   – Я не ошибся, – отвечал тот.
   – В чем?
   – В том, что барон де Кардальяк третьего дня порешил наследство своей тетки!..
   – Разорился?..
   – В пух.
   – А все верит своему секрету?
   – Еще бы… и даже более, чем прежде!..
   – Стало быть, он соглашается продать свою роту?..
   – В ту минуту, когда я заговорил с ним об этом, дело было уже почти решено с другим…
   – Ах! Боже мой! – вскричал Рауль.
   – Успокойтесь, – перебил майор, – я несколько возвысил цену, и, так как я товарищ барона, нам отдано преимущество.
   Рауль подпрыгнул от радости.
   – Итак, кончено? – спросил Бенуа.
   – Я дал слово за нашего молодого друга…
   – А цена?
   – Пятьдесят тысяч, конкурент наш предлагал сорок восемь.
   – Когда можем мы кончить? – спросил кавалер.
   – Когда хотите. Патент и передаточная расписка барона со мною…
   – Я побегу за деньгами! – вскричал молодой человек.
   – Постойте, – остановил его Бенуа. – Как вы думаете, – прибавил он, обращаясь к майору, – не надо ли, чтобы прежде, нежели наш любезный Рауль отдаст свои деньги, регент одобрил и подписал уступку этой роты?..
   – Да, конечно, – отвечал Танкред.
   – Опять задержка! – прошептал Рауль.
   – Никакой, если только регент в Париже… Вы знаете, здесь ли он, любезный майор?
   – Да. Он не выезжает из Пале-Рояля.
   – Стало быть, сегодня вечером все будет кончено, – продолжал Бенуа. – Я, кажется, вам говорил, что виконт Ролан де Сильвера в большой милости при дворе… Я отправлюсь к нему и отдам эти бумаги. Он тотчас поедет к регенту, и вы можете расплатиться вечером. Я думаю, это будет вам очень приятно, потому что вы должны спать не совсем спокойно возле вашего чемодана, набитого золотом!..
   – Сколько же я буду вам должен? – сказал Рауль.
   – Десять тысяч ливров, которые прибавлю к вашим сорока, – отвечал Бенуа, смеясь, – и уверяю вас, что вы найдете во мне не слишком жестокого кредитора… Однако пора! Я бегу к виконту. Вы подождете меня здесь, не правда ли?..
   – Если вы позволите… – пролепетал молодой человек, которого мысль снова остаться наедине с Эмродой приводила почти в исступление.
   Надежда эта была обманута. Бенуа точно вышел, но майор Танкред остался с молодыми людьми. Бедная птичка была так опутана, что ей невозможно было улететь. Следовательно, средства обольщения, употребляемые до тех пор, становились бесполезны; с другой стороны, благоразумие требовало не допустить Эмроду сделать какой-нибудь из тех необузданных поступков, которые так свойственны дочерям Евы. Рауль предпочел бы дуэт, но принужден был покориться необходимости и довольствоваться трио.
   Отсутствие Бенуа было продолжительно. Он возвратился только к шести часам вечера и в карете.
   – Регент подписал! – вскричал он, войдя в комнату, и показал Раулю пергамент, запечатанный огромной печатью, с гербом Франции, и подписанный Филиппом Орлеанским.
   – Рота ваша, любезный друг, – сказал он юноше. – Только надо заплатить, и сегодня же вечером.
   – Я готов, – отвечал Рауль.
   – Я приехал в карете, – продолжал Бенуа. – Поедем к вам, возьмем деньги и вернемся сюда обедать. Потом мы с майором отвезем пятьдесят тысяч бедному безумцу Кардальяку, который тотчас их прокутит.
   Рауль мог только согласиться на это предложение. Он сел в карету со своими двумя покровителями, и все трое приехали в гостиницу «Золотое Руно». По приказанию господина, Жак отворил дверь и на лице его отразилось сильная радость, когда он узнал, что с него будет снята всякая ответственность. Рауль раскрыл чемодан, чтобы вынуть вещи, доставшиеся ему от маркиза Режинальда, но тотчас передумал.
   – Окажите мне еще одну услугу, – сказал он Бенуа.
   – Какую?
   – Поберегите у себя эти вещи, пока я их не попрошу у вас.
   – Охотно, – отвечал Бенуа. – В моей кассе они будут в совершенной безопасности…
   – Разумеется, гораздо более, чем в моих руках, – отвечал с улыбкой молодой человек.
   Чемодан был отнесен в карету, и трое спутников возвратились на улицу Грента.

XX. Щедрость Бенуа

   Приехав в магазин «Серебряный Баран», Рауль, Бенуа и Танкред д'Эстаньяк нашли там виконта де Сильверу, который ждал их с Эмродой. Кавалер де ла Транблэ с жаром поблагодарил виконта за беспокойство, которое он принимал на себя, чтобы способствовать успеху важного дела, подробности которого мы изложили и перед нашими читателями. Виконт вежливо отвечал, что считает себя счастливым, найдя случай быть полезным Раулю.
   Наконец сели за стол. Обед не был так оживлен, как накануне. Какое-то непонятное смущение царствовало между собеседниками и леденило их веселость. Рауль был грустен, хотя и повторял себе, что достиг наконец цели своих желаний и что счастье, постигшее его, было так неожиданно. Какое-то тайное, необъяснимое предчувствие омрачало его мысли.
   Эмрода, казалось, была нездорова. Она отвечала только односложными словами на все вопросы, по большей части хранила угрюмое молчание и ничего не ела и не пила. По временам она печально взглядывала на Рауля, и тогда ее большие глаза наполнялись слезами, которые она отирала украдкой.
   Бедная Эмрода! Погибшее создание! сообщница воров! в ее сердце оставался, однако, уголок не совсем развращенный, и в этом уголке таились два небесных цветка: много, сострадания и немного любви!..
   Бенуа, очевидно, был очень озабочен. Обращение молодой девушки его сердило. Он бросал на нее грозные взгляды, которых она по большей части не видала и которые заставляли ее пожимать плечами, если неравно она примечала их.
   Танкред д'Эстаньяк, молчаливый против обыкновения, сосредоточил все свое внимание на рябчике с трюфелями и шамбертене, к которым, как казалось, питал истинное обожание.
   Один между всеми собеседниками, виконт де Сильвера сохранил свою блистательную веселость и остроумие. Но напрасно он усиливался расшевелить своих товарищей, наконец отказался и замолчал, по примеру других.
   Когда обед кончился. Бенуа взглянул на часы.
   – Девять часов, – сказал он, посмотрев на майора Танкреда.
   – Барон Кардальяк ждет вас, – отвечал д'Эстаньяк.
   – Не заставим его ждать.
   – Вы оставили карету?
   – Разумеется, она стоит у дверей.
   – Это прекрасно, таким образом, мы вернемся домой раньше, чем через час.
   Бенуа раскрыл чемодан, вынул оттуда вещи Рауля, находившиеся в кожаном мешочке, и положил их в большой железный сундук, стоявший в углу комнаты, потом вынул из кармана портфель, казавшийся туго набитым, и показал его Раулю, говоря:
   – Тут лежат десять тысяч франков, дополняющие сумму, которую вы должны Кардальяку. Мы привезем вам расписку.
   Не ожидая благодарности Рауля, Бенуа взял чемодан и вместе с майором д'Эстаньяком отнес его в карету, в которую сели они оба и уехали.
   Как только замолк стук колес на грязной мостовой улицы Грента, девушка горько заплакала.
   – Боже мой! – вскричал Рауль. – Что с вами?
   Эмрода не отвечала.
   – Что с вами? Что такое? – повторял молодой человек страстным и умоляющим голосом.
   – Ничего… – шептала Эмрода. – Я страдаю… Я задыхаюсь… Умоляю вас, не обращайте на меня внимания.
   Рауль хотел настаивать, но виконт де Сильвера поспешил занять его и развлечь до возвращения Бенуа и майора Танкреда. Они скоро вернулись. Эмрода отерла слезы и, казалось, успокоилась, если не совсем утешилась.
   – Милый друг, – сказал Бенуа, подавая Раулю бумагу, которую кавалер даже не развернул. – Вот расписка барона де Кардальяка. Все кончено: рота ваша!.. Мы откупорим бутылку эпернэ и весело осушим се в честь ваших эполет!
   Пенистое вино заискрилось в стаканах, и новый офицер отвечал на тост, предложенный достойным Бенуа.
   – Примите мое искреннее поздравление, кавалер! – вскричал виконт, пожимая руку Раулю.
   – Примите также и мое, любезный товарищ, – сказал майор Танкред в свою очередь. – В Королевско-Шампанском полку с этой минуты стало одним прекрасным офицером больше!
   – Благодарю вас, господа!.. Благодарю, друзья мои! Мои добрые друзья! – отвечал Рауль, пожимая протянутые ему руки. – Никогда, нет, никогда, не забуду я всего, что вы сделали для меня!..
   – Когда вы поедете в полк? – спросил Танкред.
   – Так скоро, как только возможно.
   – Вы знаете, что я беру на себя вашу экипировку, – сказал Бенуа.
   – Я поеду с вами в Валансьен, – перебил майор, – хочу иметь удовольствие сам представить вас нашим товарищам офицерам.
   Рауль снова поблагодарил и принял любезное предложение д'Эстаньяка.
   Пришло время разъезжаться. Рауль хотел проститься, но в эту минуту Эмрода подошла к Бенуа, взяла его руку и увлекла в угол комнаты. Там она начала что-то шептать ему. Бенуа нахмурил брови. Эмрода продолжала. Лицо мнимого дяди делалось все мрачнее и мрачнее. Наконец он отвечал Эмроде. Без сомнения, ответ этот не согласовался с желаниями или скорее с волей девушки, потому что ее очаровательные брови нахмурились в свою очередь; молния сверкнула в глазах ее, и она с нетерпением и даже с гневом топнула ногой. Потом разговор продолжался еще с минуту. Наконец Бенуа, казалось, уступил, хотя неохотно. Он пожал плечами и не говорил более ничего. Молодая девушка вернулась на свое место. Бенуа поговорил с виконтом и майором о посторонних вещах, которые, очевидно, должны были служить только переходом от одного предмета к другому, потом взял Рауля за руку и отвел его в сторону.
   – Право, – сказал он ему вполголоса, – я старый ветреник!..
   – Почему же? – спросил молодой человек.
   – Самые простые вещи выпали у меня из памяти!.. Я, кажется, потерял голову…
   При этом предисловии, глаза Рауля выразили самое полное удивление. Бенуа продолжал:
   – Вы отдали мне деньги сегодня вечером…
   – Да.
   – Все ваши деньги?
   – Без сомнения.
   – Стало быть, у вас не осталось ничего?
   – Это правда! – сказал Рауль.
   – Решительно ничего?
   – У меня остается только один луидор и немного мелочи, – отвечал молодой человек, шаря в карманах.
   – Этого не хватит для того, чтобы ждать даже несколько дней… Считайте меня, пожалуйста, вашим банкиром и свободно черпайте из моей кассы. Десять тысяч франков, которые я заплатил за вас сегодня вечером, несколько опустошили ее, но послезавтра она снова наполнится… Возьмите же пока эти двадцать пять луидоров, через три дня я привезу вам несколько тысяч экю.
   Рауль легонько оттолкнул руку Бенуа, которая протягивалась к нему с пригоршней золота.
   – Нет, сказал он, – я не приму от вас…
   – Почему же? – спросил купец.
   – Потому что этого слишком много!.. слишком много!.. Отец не сделал бы для сына того, что вы делаете для меня!..
   – Какая шутка!.. полноте, возьмите эту безделицу…
   – Нет, – повторил Рауль.
   – Я хочу!..
   – Я не могу…
   – Прошу вас…
   – Не настаивайте.
   – Упрямец! – вскричал Бенуа с умилением. – Вы огорчаете меня и еще другую особу…
   И мнимый купец указал глазами на Эмроду, которая не теряла ни одной из подробностей этой маленькой сцены.
   – Ну… – продолжал Бенуа, – теперь осмельтесь-ка сказать еще раз «нет».
   В самом деле Рауль был побежден. Он протянул руку и отвечал:
   – Если вы хотите… если непременно нужно… я принимаю…
   – Ну, вот и прекрасно! – вскричал Бенуа, – вот теперь я вас люблю!
   Простились. Рауль вернулся в свою гостиницу с деньгами, которые Бенуа дал ему, с пергаментом, посредством которого Филипп Орлеанский, регент Франции, давал ему роту в Королевско-Шампанском полку, и наконец с распиской барона Гектора де Кардальяка в получении пятидесяти тысяч ливров. Все его состояние теперь заключалось в двадцати шести луидорах золотом и в двух трехфранковых экю.

XXI. Обкраден!!!

   В эту ночь Рауль заснул спокойно и не видал ничего во сне. Уверенность, что он сделал своему маленькому состоянию хорошее и полезное употребление, сняла с его души мучительную тяжесть. Отныне он имел положение серьезное и почетное. Будущее принадлежало ему. Он был уверен, что ему будет на что жить!..
   Рауль проснулся рано, дал луидор Жаку и, отпустив его на целый день, позволил ему располагать своим временем, как он хочет. Легко можно угадать, что Жак очень обрадовался этому позволению, потому что с тех пор, как он был в Париже, он не видал ничего, кроме узкого двора, кухонь и меблированных комнат гостиницы «Золотое Руно». Он весело положил луидор в карман и тотчас же отправился в путь.
   Рауль сделал то же со своей стороны. Первой его мыслью, первым движением было отправиться в магазин на улице Грента. Эмрода накануне была печальна и нездорова, и Раулю казалось весьма естественным и приличным осведомиться о ее здоровье. Приличие было, по правде сказать, только предлогом, который Рауль предавал тайным желаниям своего сердца, потому что, повторяем, молодой человек любил Эмроду, или, лучше сказать, принимал за любовь сильный восторг, который почувствовал, увидев ее.
   Пройти с улицы Паради-Пуассоньер на улицу Грента было недолго. Кавалер быстрыми шагами подошел к двери магазина. Там его ожидал неприятный сюрприз. Дверь была заперта. Рауль постучал. Никто не отворял.
   «Вероятно, все вышли, – подумал он, – однако сегодня не праздничный день… Я вернусь немножко позже».
   И молодой человек со скукой и обманутым ожиданием пошел расхаживать по улице Сен-Дени. Во время этой прогулки мимо него проходило много хорошеньких гризеток, и не раз он был поражен приятной наружностью лавочниц и мещанок этого квартала. Но образ Эмроды занимал так много места в его сердце, что он не мог долго предаваться размышлениям такого рода. На лавочниц и гризеток смотрел он рассеянно и даже не оборачивался, чтобы следовать за ними взором.