Страница:
– Я жду, господа, – сказал он. – Я жду…
Молчание продолжалось.
– Как! – вскричал Рауль, – никто не поставит даже нескольких тысяч ливров!..
И он поглядел направо и налево, но увидал только испуганные и плачевные физиономии, потому что все окружающие его были в проигрыше, каждый оставил перья со своих крыльев в огромной груде золота, возвышавшейся перед молодым человеком.
– Стало быть, я должен оставить игру, господа! – продолжал Рауль. – Надеюсь, по крайней мере, что меня не обвинят в жадности, потому что я ухожу не по своей охоте…
Говоря таким образом, он встал и набил карманы золотом.
О! случаи!.. Тот, кто заменил Рауля за столом, тут же проиграл!.. Фортуна как будто хотела доказать, что одному нашему герою расточала она свои милости!.. Все горько сожалели, что не держали последней ставки Рауля, но было уже поздно!..
Молодой человек начал прохаживаться по обширным великолепным залам, не участвуя постоянно ни в какой игре, но, время от времени ставя карту то в бириби, то в бассете, и все с тем же неслыханным счастьем. К полуночи выигрыш его превосходил уже вчерашний: Рауль выиграл более двухсот тысяч. Один из банкиров игорного дома подошел к нему и любезно предложил обменять большую часть его золота на банковские билеты и ассигнации, деньга удобоносимые. Рауль принял это предложение с восторгом. Он положил в карман сверток полученных билетов и оставил у себя золотом только полтораста луидоров. Выйдя из игорного дома, молодой человек кликнул носильщиков, стоявших у ворот, бросил им золотую монету, сказал адрес своей гостиницы и прибавил:
– Вот вам луидор, только вы должны лететь, как ветер.
– Постараемся угодить вашему сиятельству, – отвечал один из носильщиков, бросившись за золотой монетой, покатившейся по мостовой.
Когда дверца затворилась за молодым человеком, оба носильщика переглянулись, потом начали перешептываться:
– Жан…
– Что!
– Мне пришла в голову мысль…
– И мне также.
– Скажи ты.
– Верно, одна и та же…
– Может статься…
– Сделать можно…
– Ты находишь…
– Значит, решено!
Удивляясь неподвижности портшеза, Рауль закричал изнутри:
– Эй, негодяи, что же мы не двигаемся с места?
– Извините, ваше сиятельство, – отвечал носильщик, уже прежде говоривший с Раулем, – мы с товарищем прилаживали помочи, теперь мы готовы и сейчас пойдем…
В самом деле портшез дввинулся. Рауль прижался в угол и, приятно убаюкиваемый быстрым и ровным движением своего экипажа, скоро задремал. Прошло четверть часа. Вдруг носильщики снова остановились. Рауль проснулся, думая, что его донесли до гостиницы, и высунул голову в дверцу. Он не узнал дома, напротив которого остановился портшез. Улица была совершенно пустая, узкая, грязная, и тусклый свет луны едва проникал сквозь густой мрак. Носильщики, казалось, совещались, стоя шагах в десяти от портшеза, который поставили на землю.
– Где же это мы? – закричал им Рауль.
Носильщики подошли. Рауль повторил свой вопрос.
– Пора выходить, – сказал один из них грубым голосом.
– Выходить?.. Разве мы уже дома?
– Да.
– Где гостиница «Золотое Руно»?
– Она здесь или в другом месте, это все равно.
– Вы что, с ума сошли?
– Полно разговаривать!.. Выходите, да поскорее, а не то мы вас сами вытащим…
Носильщик, говоривший таким образом, растворил дверцу. Рауль понял, что ему угрожает большая опасность. Присутствие духа не оставило его. Он выскочил из портшеза как можно дальше от носильщиков. Предчувствуя, что на него будет сделано нападение, молодой человек прислонился к стене, чтобы мошенники не могли окружить его. Положив руку на эфес шпаги и приготовясь защищаться, он спросил:
– Чего вы хотите от меня, негодяи?
– Ваших денег!
– У меня их нет.
Носильщики отвечали свирепым хохотом.
– Вы вышли из игорного дома… бросили нам луидор за расстояние, требующее не более получаса ходьбы, и еще уверяете, что у вас нет денег!.. Плохую же отговорку вы придумали!
IX. Улица Прувер
X. Молох
XI. На первой ступеньке лестницы
XII. Пробуждение
Молчание продолжалось.
– Как! – вскричал Рауль, – никто не поставит даже нескольких тысяч ливров!..
И он поглядел направо и налево, но увидал только испуганные и плачевные физиономии, потому что все окружающие его были в проигрыше, каждый оставил перья со своих крыльев в огромной груде золота, возвышавшейся перед молодым человеком.
– Стало быть, я должен оставить игру, господа! – продолжал Рауль. – Надеюсь, по крайней мере, что меня не обвинят в жадности, потому что я ухожу не по своей охоте…
Говоря таким образом, он встал и набил карманы золотом.
О! случаи!.. Тот, кто заменил Рауля за столом, тут же проиграл!.. Фортуна как будто хотела доказать, что одному нашему герою расточала она свои милости!.. Все горько сожалели, что не держали последней ставки Рауля, но было уже поздно!..
Молодой человек начал прохаживаться по обширным великолепным залам, не участвуя постоянно ни в какой игре, но, время от времени ставя карту то в бириби, то в бассете, и все с тем же неслыханным счастьем. К полуночи выигрыш его превосходил уже вчерашний: Рауль выиграл более двухсот тысяч. Один из банкиров игорного дома подошел к нему и любезно предложил обменять большую часть его золота на банковские билеты и ассигнации, деньга удобоносимые. Рауль принял это предложение с восторгом. Он положил в карман сверток полученных билетов и оставил у себя золотом только полтораста луидоров. Выйдя из игорного дома, молодой человек кликнул носильщиков, стоявших у ворот, бросил им золотую монету, сказал адрес своей гостиницы и прибавил:
– Вот вам луидор, только вы должны лететь, как ветер.
– Постараемся угодить вашему сиятельству, – отвечал один из носильщиков, бросившись за золотой монетой, покатившейся по мостовой.
Когда дверца затворилась за молодым человеком, оба носильщика переглянулись, потом начали перешептываться:
– Жан…
– Что!
– Мне пришла в голову мысль…
– И мне также.
– Скажи ты.
– Верно, одна и та же…
– Может статься…
– Сделать можно…
– Ты находишь…
– Значит, решено!
Удивляясь неподвижности портшеза, Рауль закричал изнутри:
– Эй, негодяи, что же мы не двигаемся с места?
– Извините, ваше сиятельство, – отвечал носильщик, уже прежде говоривший с Раулем, – мы с товарищем прилаживали помочи, теперь мы готовы и сейчас пойдем…
В самом деле портшез дввинулся. Рауль прижался в угол и, приятно убаюкиваемый быстрым и ровным движением своего экипажа, скоро задремал. Прошло четверть часа. Вдруг носильщики снова остановились. Рауль проснулся, думая, что его донесли до гостиницы, и высунул голову в дверцу. Он не узнал дома, напротив которого остановился портшез. Улица была совершенно пустая, узкая, грязная, и тусклый свет луны едва проникал сквозь густой мрак. Носильщики, казалось, совещались, стоя шагах в десяти от портшеза, который поставили на землю.
– Где же это мы? – закричал им Рауль.
Носильщики подошли. Рауль повторил свой вопрос.
– Пора выходить, – сказал один из них грубым голосом.
– Выходить?.. Разве мы уже дома?
– Да.
– Где гостиница «Золотое Руно»?
– Она здесь или в другом месте, это все равно.
– Вы что, с ума сошли?
– Полно разговаривать!.. Выходите, да поскорее, а не то мы вас сами вытащим…
Носильщик, говоривший таким образом, растворил дверцу. Рауль понял, что ему угрожает большая опасность. Присутствие духа не оставило его. Он выскочил из портшеза как можно дальше от носильщиков. Предчувствуя, что на него будет сделано нападение, молодой человек прислонился к стене, чтобы мошенники не могли окружить его. Положив руку на эфес шпаги и приготовясь защищаться, он спросил:
– Чего вы хотите от меня, негодяи?
– Ваших денег!
– У меня их нет.
Носильщики отвечали свирепым хохотом.
– Вы вышли из игорного дома… бросили нам луидор за расстояние, требующее не более получаса ходьбы, и еще уверяете, что у вас нет денег!.. Плохую же отговорку вы придумали!
IX. Улица Прувер
– Ну, если так, – сказал Рауль, чувствуя, что должен не терять присутствия духа и смело рисковать всем, – если вам нужны мои деньги, а я не хочу дать их вам, придите и возьмите их сами…
– Так мы и сделаем…
– Я жду!
И, обнажив шпагу, Рауль принял оборонительную позицию. Воры обычно очень трусливы. Редко бывает, чтобы они подвергали себя опасности, когда она представляется им лицом к лицу; сопротивление открытое, притом вооруженной рукой, большей частью смущает их. Рауль рассчитывал на это и не ошибался. Разбойники, несмотря на то, что их было двое против одного и что тяжелые палки портшеза могли стать в их руках оружием более опасным, чем щегольская шпага, отступили назад, вместо того чтобы броситься вперед. Рауль воспользовался этой остановкой, чтобы сделать четыре шага направо и таким образом с выгодой изменить свое положение. Он встал в углубление, образованное дверью. Ступени этой двери служили ему как бы пьедесталом, так что он возвышался над своими противниками, которые снова начали советоваться. Наконец один из них выступил вперед и сказал смягченным тоном, показывавшим примирительное намерение:
– Не сердитесь, давайте, если можно, поговорим.
Рауль сделал движение, означавшее: я слушаю. Разбойник продолжал:
– Мы хотим ваших денег, мы зашли уже слишком далеко, чтобы отступать, мы сильнее и, следовательно, вы должны исполнить наше требование; будьте же любезны, сделайте это добровольно, и, честное слово, мы вам не причиним ничего дурного…
Рауль колебался.
«Может быть, – думал он, – бросив горсть золота этим разбойникам, я успею спасти мою жизнь, которой угрожает опасность, и огромную сумму, которая со мной…»
Но почти тотчас же ему пришло в голову, что едва ли они удовольствуются несколькими луидорами, которые он им пожертвует. Притом Рауль не принадлежал к числу тех слабых душ, которые отступают перед опасностью.
– Я отказал сейчас и отказываю опять, – отвечал он твердо.
– Напрасно.
Рауль пожал плечами и промолчал.
– Это ваше последнее слово?
– Последнее.
– Раз, два, три?
– Да, да! сто раз «да»!..
– Ну, как вам будет угодно!..
И носильщики оба бросились на Рауля с поднятыми палками. Молодой человек хотел отразить удар своей шпагой, но палки были втрое длиннее его ломкого оружия. Противники Рауля могли нападать на него издали, а ему невозможно было достать до них. Однако на минуту ему удалось уклониться от удара. Затем шпага Рауля наткнулась на конец палки и сломалась как стеклянная. Обезоруженный таким образом, молодой человек должен был погибнуть. Страшный удар поразил его голову. Он вскрикнул и упал навзничь, без чувств. Без сомнения, дверь, к которой он стоял прислонившись, была плохо заперта, потому что под тяжестью его тела она растворилась. Тело Рауля распростерлось наполовину в коридоре дома, наполовину на грязной мостовой улицы.
– Попался наконец! – пробормотали разбойники с торжеством.
И они бросились к своей бесчувственной жертве со свирепой жадностью коршунов, устремляющихся на труп. Они обшарили карманы молодого человека и вытащили золото и часы с гербом.
– Все ли? – спросил один из них.
– Все, что я мог найти.
– Маловато!
– Да, черт побери!
– Ты, наверно, плохо обыскивал.
– Обыщи лучше, если можешь.
– Я так и сделаю.
И снова карманы Рауля были обшарены вдоль и поперек.
Десять раз жадные руки воров касались связки банковских билетов, но негодяи не подозревали о ценности этого пакета шелковистых бумажек и не обращали на него ни малейшего внимания.
– Решительно это все! – вскричал разбойник, которого звали Жаном.
– И мне кажется, что так.
– Надо удовольствоваться и этим…
– Да, за недостатком лучшего.
– Теперь нам нечего здесь делать, не правда ли?
– Нечего.
– Так бежим отсюда…
– И поскорее!..
Разбойники хотели уже удалиться, но Жан остановил своего товарища.
– Постой минуту! – сказал он.
– Ну, что еще?
Жан указал на тело Рауля.
– А что мы будем делать с этим молодцом?
– Не знаю.
– И я так же не знаю, поэтому и спрашиваю.
– Ты думаешь, что он умер?
– О! да.
– Не худо было бы удостовериться в этом…
– Каким образом?
И разбойник докончил фразу свирепым жестом. Жест этот показывал, что нужно было нанести Раулю новый удар и прекратить его жизнь совсем, если он был еще жив.
– К чему? – спросил его товарищ, у которого, вероятно, сердце было не так жестоко.
– А если он опомнится и встретится с нами?..
– Где?
– Откуда мне знать?
– Он нас не встретит…
– Не полагайся на это!..
– Он совсем нас не разглядывал… Нам стоит только возвратиться на улицу Сент-Онорэ, притом у него нет ни свидетелей, ни доказательств, чтобы обвинить нас…
– Все это прекрасно, но я не положился бы на это!..
– Напрасно.
– Стало быть, ты не хочешь его прикончить?..
– Нет.
– Мокрая курица!.. Ну, пусть будет по-твоему! Если уж тебе так хочется, я исполню твое желание!
В эту минуту на конце улицы (которая, сказать мимоходом, называлась улицей Прувер) послышались размеренные шаги.
– Слышишь? – сказал Жан.
– Слышу…
– Это дозор?
– Да.
– Бежим!
– Давно пора!
Разбойники, возвратив к прежнему назначению обе палки, взяли свой портшез и, оттолкнув в коридор тело Рауля и затворив за ним дверь, наскоро удалились в направлении, противоположном тому, откуда приближался дозор. В то время дозор имел похвальную привычку, которую, по преданию, так старательно сохраняет и нынешний наш патруль. Тогда, как и ныне, полицейским солдатам предшествовал шум, который слышался на другом конце улицы, и злодеи, предостерегаемые этим шумом, утихали и спокойно дожидались, пока восстановится безмолвие и уединение.
Ночной дозор прошел беззаботно и весело. Один солдат напевал какую-то модную песню, другой рассказывал товарищу историю своей любви с хорошенькой швеей, третий наконец говорил с энтузиазмом об удивительном вкусе старого вина во вновь открытом трактире. Словом, ночной дозор только будил добрых граждан, спокойствие которых должен был оберегать. Ни один солдат не подозревал, что на этом месте только что совершилось преступление и что за этой полузакрытой дверью, возможно, лежал труп!
– Так мы и сделаем…
– Я жду!
И, обнажив шпагу, Рауль принял оборонительную позицию. Воры обычно очень трусливы. Редко бывает, чтобы они подвергали себя опасности, когда она представляется им лицом к лицу; сопротивление открытое, притом вооруженной рукой, большей частью смущает их. Рауль рассчитывал на это и не ошибался. Разбойники, несмотря на то, что их было двое против одного и что тяжелые палки портшеза могли стать в их руках оружием более опасным, чем щегольская шпага, отступили назад, вместо того чтобы броситься вперед. Рауль воспользовался этой остановкой, чтобы сделать четыре шага направо и таким образом с выгодой изменить свое положение. Он встал в углубление, образованное дверью. Ступени этой двери служили ему как бы пьедесталом, так что он возвышался над своими противниками, которые снова начали советоваться. Наконец один из них выступил вперед и сказал смягченным тоном, показывавшим примирительное намерение:
– Не сердитесь, давайте, если можно, поговорим.
Рауль сделал движение, означавшее: я слушаю. Разбойник продолжал:
– Мы хотим ваших денег, мы зашли уже слишком далеко, чтобы отступать, мы сильнее и, следовательно, вы должны исполнить наше требование; будьте же любезны, сделайте это добровольно, и, честное слово, мы вам не причиним ничего дурного…
Рауль колебался.
«Может быть, – думал он, – бросив горсть золота этим разбойникам, я успею спасти мою жизнь, которой угрожает опасность, и огромную сумму, которая со мной…»
Но почти тотчас же ему пришло в голову, что едва ли они удовольствуются несколькими луидорами, которые он им пожертвует. Притом Рауль не принадлежал к числу тех слабых душ, которые отступают перед опасностью.
– Я отказал сейчас и отказываю опять, – отвечал он твердо.
– Напрасно.
Рауль пожал плечами и промолчал.
– Это ваше последнее слово?
– Последнее.
– Раз, два, три?
– Да, да! сто раз «да»!..
– Ну, как вам будет угодно!..
И носильщики оба бросились на Рауля с поднятыми палками. Молодой человек хотел отразить удар своей шпагой, но палки были втрое длиннее его ломкого оружия. Противники Рауля могли нападать на него издали, а ему невозможно было достать до них. Однако на минуту ему удалось уклониться от удара. Затем шпага Рауля наткнулась на конец палки и сломалась как стеклянная. Обезоруженный таким образом, молодой человек должен был погибнуть. Страшный удар поразил его голову. Он вскрикнул и упал навзничь, без чувств. Без сомнения, дверь, к которой он стоял прислонившись, была плохо заперта, потому что под тяжестью его тела она растворилась. Тело Рауля распростерлось наполовину в коридоре дома, наполовину на грязной мостовой улицы.
– Попался наконец! – пробормотали разбойники с торжеством.
И они бросились к своей бесчувственной жертве со свирепой жадностью коршунов, устремляющихся на труп. Они обшарили карманы молодого человека и вытащили золото и часы с гербом.
– Все ли? – спросил один из них.
– Все, что я мог найти.
– Маловато!
– Да, черт побери!
– Ты, наверно, плохо обыскивал.
– Обыщи лучше, если можешь.
– Я так и сделаю.
И снова карманы Рауля были обшарены вдоль и поперек.
Десять раз жадные руки воров касались связки банковских билетов, но негодяи не подозревали о ценности этого пакета шелковистых бумажек и не обращали на него ни малейшего внимания.
– Решительно это все! – вскричал разбойник, которого звали Жаном.
– И мне кажется, что так.
– Надо удовольствоваться и этим…
– Да, за недостатком лучшего.
– Теперь нам нечего здесь делать, не правда ли?
– Нечего.
– Так бежим отсюда…
– И поскорее!..
Разбойники хотели уже удалиться, но Жан остановил своего товарища.
– Постой минуту! – сказал он.
– Ну, что еще?
Жан указал на тело Рауля.
– А что мы будем делать с этим молодцом?
– Не знаю.
– И я так же не знаю, поэтому и спрашиваю.
– Ты думаешь, что он умер?
– О! да.
– Не худо было бы удостовериться в этом…
– Каким образом?
И разбойник докончил фразу свирепым жестом. Жест этот показывал, что нужно было нанести Раулю новый удар и прекратить его жизнь совсем, если он был еще жив.
– К чему? – спросил его товарищ, у которого, вероятно, сердце было не так жестоко.
– А если он опомнится и встретится с нами?..
– Где?
– Откуда мне знать?
– Он нас не встретит…
– Не полагайся на это!..
– Он совсем нас не разглядывал… Нам стоит только возвратиться на улицу Сент-Онорэ, притом у него нет ни свидетелей, ни доказательств, чтобы обвинить нас…
– Все это прекрасно, но я не положился бы на это!..
– Напрасно.
– Стало быть, ты не хочешь его прикончить?..
– Нет.
– Мокрая курица!.. Ну, пусть будет по-твоему! Если уж тебе так хочется, я исполню твое желание!
В эту минуту на конце улицы (которая, сказать мимоходом, называлась улицей Прувер) послышались размеренные шаги.
– Слышишь? – сказал Жан.
– Слышу…
– Это дозор?
– Да.
– Бежим!
– Давно пора!
Разбойники, возвратив к прежнему назначению обе палки, взяли свой портшез и, оттолкнув в коридор тело Рауля и затворив за ним дверь, наскоро удалились в направлении, противоположном тому, откуда приближался дозор. В то время дозор имел похвальную привычку, которую, по преданию, так старательно сохраняет и нынешний наш патруль. Тогда, как и ныне, полицейским солдатам предшествовал шум, который слышался на другом конце улицы, и злодеи, предостерегаемые этим шумом, утихали и спокойно дожидались, пока восстановится безмолвие и уединение.
Ночной дозор прошел беззаботно и весело. Один солдат напевал какую-то модную песню, другой рассказывал товарищу историю своей любви с хорошенькой швеей, третий наконец говорил с энтузиазмом об удивительном вкусе старого вина во вновь открытом трактире. Словом, ночной дозор только будил добрых граждан, спокойствие которых должен был оберегать. Ни один солдат не подозревал, что на этом месте только что совершилось преступление и что за этой полузакрытой дверью, возможно, лежал труп!
X. Молох
Дом, перед которым происходила борьба, описанная нами в прошлой главе, был грязен, черен и имел только три этажа.
Пока Рауль боролся с двумя убийцами, вот что происходило в самом верхнем этаже этого дома, в грязной квартире самой зловещей наружности.
Представьте себе комнату средней величины, голые стены которой почти совершенно покрыты слоем зеленой плесени. Бревна и доски служили вместо потолка, грубые камни покрывали пол. Большой разодранный занавес, продернутый в железные кольца, прикрепленные к длинному пруту, разделял эту комнату во всю длину и составлял таким образом две комнаты неравной величины: одна была втрое больше другой.
В том отделении, которое было меньше, стояли кровати, покрытые простынями сомнительной белизны и одеялами, походившими на разодранные тартаны ирландских нищих, Большой дубовый шкаф, четырехугольный стол и четыре стула составляли всю мебель. На столе стояли медные лампы и графин из богемского хрусталя, наполненный прозрачной водой. На этом же столе храпел, свернувшись, огромный черный кот и спала старая ворона с ощипанными перьями, стоя на одной ноге и подвернув голову под крыло.
По сторонам этого стола сидели друг напротив друга две женщины, старая и молодая.
Старухе должно быть лет под шестьдесят. Она была очень высока и очень худощава. Может быть, она и была хороша собой в то время, когда молодая и смуглая кожа покрывала ткани ее лица, теперь морщинистого и жесткого как пергамент.
Большие черные и впалые глаза бросали время от времени мрачные молнии. Орлиный нос придавал профилю некоторое сходство с хищной птицей. Впалые щеки и рот придавали нижней части лица какое-то зловещее выражение. Костюм этой женщины еще более увеличивал странный и почти страшный ее вид. Шелковый платок, некогда красный, был завязан на голове в виде тюрбана. Длинные пряди седых волос выбивались из-под многочисленных дыр этого головного убора. Широкое черное платье, с висячими рукавами, завязанное вместо пояса веревкой, закрывало длинное костлявое тело. На этом платье были вышиты красным шелком какие-то странные, без сомнения, кабалистические знаки.
Старуха, описанная нами и пользовавшаяся в квартале признанной репутацией чародейки, ворожеи, гадавшей на картах, по линиям руки и по звездам, и торговки тайными лекарствами, была известна под именем тетушки Молох.
Молодую девушку, которая сидела напротив нее, наши читатели уже знают. Мы представляли ее им два раза: сначала в доме Натана, возле прелестной Деборы, потом на углу улиц Ришелье и Сент-Онорэ, когда на нее наткнулся Рауль. Словом, это была Луцифер, без сомнения прозванная так потому что она была или по крайней мере слыла дочерью Молох, а всякому известно, что имя «молоха» носит старый дьявол, неоспоримо один из самых могущественных вельмож адского царства.
– Слышите, матушка? – сказала девушка, прислушиваясь.
– Что? – спросила старуха.
– Точно будто дерутся на улице.
– А нам какое дело?
Луцифер встала и подошла к маленькому окну, которое днем впускало в комнату частицы воздуха и света, и раскрыла его. Это было в ту минуту, когда носильщики напали на Рауля с палками. Звуки стали о дерево раздавались ясно и редка.
– Я не ошиблась, матушка, – прошептала девушка.
– Послушайте, послушайте…
– Ну, дерутся на дуэли – вот и все.
– На дуэли не дерутся ни в такое время, ни на такой улице, как наша.
– Что же это такое, по-твоему?
– Это не дуэль, матушка, а убийство!
Молох иронически улыбнулась и возразила:
– Полно, моя бедная Венера, ты помешалась, совсем помешалась!
Девушка не слыхала этого ответа. Едва дыша, она прислушивалась к тому, что происходило на улице. Сломавшаяся шпага Рауля упала на мостовую. Звук этот достиг слуха Луцифер и заставил ее вздрогнуть. Сразу же после этого раздался сильный глухой удар, потом громкий крик… потом звук падения тела… потом все смолкло.
Луцифер застонала, отошла от окна, закрыла лицо обеими руками и пролепетала:
– Кончено… кончено!.. его убили!..
– Кого? – спросила старуха.
– Не знаю, но я уверена, что совершено преступление.
– Нам до этого нет никакого дела! У нас нечего красть, следовательно, нам нечего и бояться… Поздно, лампа почти догорела… Ляжем спать!
– Спать! – вскричала молодая девушка, – неужели вы будете в состоянии заснуть?
– Конечно!
– А я дрожу… То, что случилось сейчас, оледенило кровь в моих жилах.
Молох расхохоталась и возразила:
– Повторяю, моя бедная Венера, ты помешалась! совсем помешалась!..
Венера – это было настоящее имя Луцифер – Венера ничего не отвечала. Прошло минуты две. Вдали послышался приближающийся дозор. Девушка опять подбежала к окну.
«Они найдут тело убитого», – подумала она.
И по мере того, как приближались солдаты, сердце ее переставало биться. Мы уже знаем, что дозор прошел, не останавливаясь. Как только опять все смолкло на улице, Луцифер схватила медную лампу, догоравший фитиль которой бросал тусклый свет, и пошла к двери.
– Куда ты идешь? – спросила старуха.
– Вниз.
– Зачем?
– Я непременно должна узнать, что случилось… Я должна увидеть, есть ли кровь на мостовой перед нашим домом.
И девушка вышла на лестницу.
– Подожди меня, по крайней мере!.. подожди же меня! – закричала сердито Молох, которой, может быть, не очень хотелось оставаться одной впотьмах.
Молодая девушка тотчас остановилась. Мать пошла вместе с нею, ворча и повторяя:
– Да, помешалась!.. помешалась!.. именно помешалась!..
Обе женщины сошли вниз. Коридор был длинный и узкий. Луцифер заслонила рукой лампу, и коридор таким образом слабо осветился на всю длину.
Вдруг девушка вскрикнула и попятилась. Она заметила человеческое тело, лежавшее на земле.
– Что такое? – спросила Молох.
– Я не ошиблась: действительно, преступление совершено… воры убили человека, и тело его лежит вон там…
– Ты в этом уверена? – спросила старуха, слабые глаза которой не могли проникнуть сквозь мрак так хорошо, как глаза Венеры.
– Уверена… вижу… Пойдемте!..
Пока Рауль боролся с двумя убийцами, вот что происходило в самом верхнем этаже этого дома, в грязной квартире самой зловещей наружности.
Представьте себе комнату средней величины, голые стены которой почти совершенно покрыты слоем зеленой плесени. Бревна и доски служили вместо потолка, грубые камни покрывали пол. Большой разодранный занавес, продернутый в железные кольца, прикрепленные к длинному пруту, разделял эту комнату во всю длину и составлял таким образом две комнаты неравной величины: одна была втрое больше другой.
В том отделении, которое было меньше, стояли кровати, покрытые простынями сомнительной белизны и одеялами, походившими на разодранные тартаны ирландских нищих, Большой дубовый шкаф, четырехугольный стол и четыре стула составляли всю мебель. На столе стояли медные лампы и графин из богемского хрусталя, наполненный прозрачной водой. На этом же столе храпел, свернувшись, огромный черный кот и спала старая ворона с ощипанными перьями, стоя на одной ноге и подвернув голову под крыло.
По сторонам этого стола сидели друг напротив друга две женщины, старая и молодая.
Старухе должно быть лет под шестьдесят. Она была очень высока и очень худощава. Может быть, она и была хороша собой в то время, когда молодая и смуглая кожа покрывала ткани ее лица, теперь морщинистого и жесткого как пергамент.
Большие черные и впалые глаза бросали время от времени мрачные молнии. Орлиный нос придавал профилю некоторое сходство с хищной птицей. Впалые щеки и рот придавали нижней части лица какое-то зловещее выражение. Костюм этой женщины еще более увеличивал странный и почти страшный ее вид. Шелковый платок, некогда красный, был завязан на голове в виде тюрбана. Длинные пряди седых волос выбивались из-под многочисленных дыр этого головного убора. Широкое черное платье, с висячими рукавами, завязанное вместо пояса веревкой, закрывало длинное костлявое тело. На этом платье были вышиты красным шелком какие-то странные, без сомнения, кабалистические знаки.
Старуха, описанная нами и пользовавшаяся в квартале признанной репутацией чародейки, ворожеи, гадавшей на картах, по линиям руки и по звездам, и торговки тайными лекарствами, была известна под именем тетушки Молох.
Молодую девушку, которая сидела напротив нее, наши читатели уже знают. Мы представляли ее им два раза: сначала в доме Натана, возле прелестной Деборы, потом на углу улиц Ришелье и Сент-Онорэ, когда на нее наткнулся Рауль. Словом, это была Луцифер, без сомнения прозванная так потому что она была или по крайней мере слыла дочерью Молох, а всякому известно, что имя «молоха» носит старый дьявол, неоспоримо один из самых могущественных вельмож адского царства.
– Слышите, матушка? – сказала девушка, прислушиваясь.
– Что? – спросила старуха.
– Точно будто дерутся на улице.
– А нам какое дело?
Луцифер встала и подошла к маленькому окну, которое днем впускало в комнату частицы воздуха и света, и раскрыла его. Это было в ту минуту, когда носильщики напали на Рауля с палками. Звуки стали о дерево раздавались ясно и редка.
– Я не ошиблась, матушка, – прошептала девушка.
– Послушайте, послушайте…
– Ну, дерутся на дуэли – вот и все.
– На дуэли не дерутся ни в такое время, ни на такой улице, как наша.
– Что же это такое, по-твоему?
– Это не дуэль, матушка, а убийство!
Молох иронически улыбнулась и возразила:
– Полно, моя бедная Венера, ты помешалась, совсем помешалась!
Девушка не слыхала этого ответа. Едва дыша, она прислушивалась к тому, что происходило на улице. Сломавшаяся шпага Рауля упала на мостовую. Звук этот достиг слуха Луцифер и заставил ее вздрогнуть. Сразу же после этого раздался сильный глухой удар, потом громкий крик… потом звук падения тела… потом все смолкло.
Луцифер застонала, отошла от окна, закрыла лицо обеими руками и пролепетала:
– Кончено… кончено!.. его убили!..
– Кого? – спросила старуха.
– Не знаю, но я уверена, что совершено преступление.
– Нам до этого нет никакого дела! У нас нечего красть, следовательно, нам нечего и бояться… Поздно, лампа почти догорела… Ляжем спать!
– Спать! – вскричала молодая девушка, – неужели вы будете в состоянии заснуть?
– Конечно!
– А я дрожу… То, что случилось сейчас, оледенило кровь в моих жилах.
Молох расхохоталась и возразила:
– Повторяю, моя бедная Венера, ты помешалась! совсем помешалась!..
Венера – это было настоящее имя Луцифер – Венера ничего не отвечала. Прошло минуты две. Вдали послышался приближающийся дозор. Девушка опять подбежала к окну.
«Они найдут тело убитого», – подумала она.
И по мере того, как приближались солдаты, сердце ее переставало биться. Мы уже знаем, что дозор прошел, не останавливаясь. Как только опять все смолкло на улице, Луцифер схватила медную лампу, догоравший фитиль которой бросал тусклый свет, и пошла к двери.
– Куда ты идешь? – спросила старуха.
– Вниз.
– Зачем?
– Я непременно должна узнать, что случилось… Я должна увидеть, есть ли кровь на мостовой перед нашим домом.
И девушка вышла на лестницу.
– Подожди меня, по крайней мере!.. подожди же меня! – закричала сердито Молох, которой, может быть, не очень хотелось оставаться одной впотьмах.
Молодая девушка тотчас остановилась. Мать пошла вместе с нею, ворча и повторяя:
– Да, помешалась!.. помешалась!.. именно помешалась!..
Обе женщины сошли вниз. Коридор был длинный и узкий. Луцифер заслонила рукой лампу, и коридор таким образом слабо осветился на всю длину.
Вдруг девушка вскрикнула и попятилась. Она заметила человеческое тело, лежавшее на земле.
– Что такое? – спросила Молох.
– Я не ошиблась: действительно, преступление совершено… воры убили человека, и тело его лежит вон там…
– Ты в этом уверена? – спросила старуха, слабые глаза которой не могли проникнуть сквозь мрак так хорошо, как глаза Венеры.
– Уверена… вижу… Пойдемте!..
XI. На первой ступеньке лестницы
Луцифер, за которой следовала Молох на расстоянии двух или трех шагов, подошла к распростертому на полу Раулю, совершенная неподвижность которого походила на смерть. Девушка поднесла лампу к бледному лицу молодого человека и слабо вскрикнула, узнав его. Читатели, конечно, помнят, что за несколько часов перед этим молодая девушка встретила Рауля и что эта встреча произвела на нее довольно сильное впечатление, так что она даже желала, чтобы Рауль пошел за ней. Восклицание Венеры не ускользнуло от внимания Молох.
– Разве ты знаешь этого молодчика? – спросила она живо.
– Нет… нет, – поспешила ответить девушка.
– Точно?
– Уверяю вас.
– Зачем же ты так удивилась и даже смутилась?
– Я не удивилась… но как же мне было не смутиться?.. Подумайте, что перед нами лежит труп… который несколько минут назад был полон жизни и сил…
– Я не вижу крови, – отвечала старуха, – и ничто не доказывает, чтобы этот молодой человек умер.
– Вы думаете? – вскричала Венера.
– Наверно не знаю, но говорю, что это возможно.
– Почему бы вам не удостовериться?
– Я так и сделаю, только затвори дверь на улицу. Убийцы этого молодого человека могут вернуться и если увидят нас здесь, плохо нам придется!..
Луцифер тотчас исполнила приказание матери. Успокоившись, старуха не без труда встала на колени возле тела Рауля. Одну руку приложила она к сердцу, а другую к жиле правой кисти молодого человека. Луцифер тревожно следила за выражением лица своей матери, но это лицо решительно ничего не выражало, и девушка наконец принуждена была спросить:
– Ну, что же? – сказала она слабым голосом.
– Пульс бьется спокойно, будто этот молодой человек спит.
– Значит, опасности нет?
– Никакой.
– Слава Богу! Нашли вы рану?
– Если бы была рана, текла бы кровь, а я не вижу ни малейших следов ее.
– Однако не без причины же этот молодой человек лишился чувств?..
– Вероятно, но, повторяю, я не вижу крови.
– А мне кажется, что на лбу видна красная капля…
– Ты права, – отвечала Молох, засунув свои длинные, худые пальцы в густые каштановые волосы Рауля.
– Ну, что же? – спросила Луцифер во второй раз.
– Есть рана на голове, – объявила старуха.
– Опасная?
– Не думаю. Молодой человек получил удар не шпагой, а палкой, и, верно, череп у него очень крепок, потому что, по-видимому, удар был довольно сильный. Можно опасаться только одного: воспаления в мозгу.
– А нельзя ли избежать этой опасности?
– Можно.
– Как же?..
– Небольшое кровопускание тотчас облегчит мозг.
– И больной опомнится?
– Без всякого сомнения.
– Я слышала от вас раз сто, что ни один из докторов в Париже не умеет пускать кровь так искусно, как вы…
– Я говорила правду.
– Стало быть, вы можете вылечить этого молодого человека?
– Могу, только…
Молох остановилась.
– Только что? – с живостью спросила Луцифер.
– С какой стати мне это делать?
– Из человеколюбия.
Молох пожала плечами. Венера поняла, что она выбрала ложный путь, обращаясь к сердцу мнимой колдуньи, и поспешила прибавить:
– Притом этот молодой человек, кажется, богат и наверно щедро вознаградит вас за вашу заботу.
Этот аргумент произвел немедленное действие. Расположение старухи изменилось в один миг. Она помогла Венере донести (или скорее дотащить) тело Рауля до первой ступеньки лестницы, потом велела девушке сбегать в их комнату и принести заржавевший ланцет, спрятанный под грудой тряпок, несколько лоскутков старого белья для перевязки и какой-нибудь сосуд, в который могла бы стечь кровь.
Луцифер не заставила мать повторять два раза и вернулась с изумительной поспешностью. Старуха приготовила все с искусством заслуженного хирурга. Только рука ее, дрожавшая от старости, и жалкое состояние ланцета поставили ее перед необходимостью рассечь жилу три раза, прежде чем показалась кровь. На третий раз кровь брызнула в таком изобилии, что руки и лицо Луцифер были ею залиты. Девушка побледнела, задрожала, почувствовав на лице теплую влагу, и чуть было, в свою очередь, не лишилась чувств. Однако она удержалась на ногах, ухватившись за веревку, которая служила перилами грязной лестнице, отерла окровавленные руки и лицо, и волнение ее утихло.
По мере того, как кровь текла из открытой жилы Рауля, предсказание старухи оправдывалось. Через несколько минут раненый глубоко вздохнул. Обморок начинал проходить. Молодой человек раскрыл томные глаза, но взгляд, которым он обвел вокруг себя, был мутен и неясен. Глаза его не видели, или, по крайней мере, расстройство, сделанное в его умственных способностях страшным ударом, потревожившим мозг, не позволяло ему отдать себе отчет ни в том, что он видел, ни в обстоятельствах, которые привели его в незнакомое место.
Старуха пустила Раулю кровь из левой руки. Он приподнял правую и приложил ее два или три раза к голове. В ней была боль, которую он, очевидно, хотел понять, но не мог. Жизнь тела возвратилась, жизнь души еще медлила своим проявлением.
Луцифер следовала взором за каждым движением ля с беспокойством, исполненным волнения и страсти.
– Разве ты знаешь этого молодчика? – спросила она живо.
– Нет… нет, – поспешила ответить девушка.
– Точно?
– Уверяю вас.
– Зачем же ты так удивилась и даже смутилась?
– Я не удивилась… но как же мне было не смутиться?.. Подумайте, что перед нами лежит труп… который несколько минут назад был полон жизни и сил…
– Я не вижу крови, – отвечала старуха, – и ничто не доказывает, чтобы этот молодой человек умер.
– Вы думаете? – вскричала Венера.
– Наверно не знаю, но говорю, что это возможно.
– Почему бы вам не удостовериться?
– Я так и сделаю, только затвори дверь на улицу. Убийцы этого молодого человека могут вернуться и если увидят нас здесь, плохо нам придется!..
Луцифер тотчас исполнила приказание матери. Успокоившись, старуха не без труда встала на колени возле тела Рауля. Одну руку приложила она к сердцу, а другую к жиле правой кисти молодого человека. Луцифер тревожно следила за выражением лица своей матери, но это лицо решительно ничего не выражало, и девушка наконец принуждена была спросить:
– Ну, что же? – сказала она слабым голосом.
– Пульс бьется спокойно, будто этот молодой человек спит.
– Значит, опасности нет?
– Никакой.
– Слава Богу! Нашли вы рану?
– Если бы была рана, текла бы кровь, а я не вижу ни малейших следов ее.
– Однако не без причины же этот молодой человек лишился чувств?..
– Вероятно, но, повторяю, я не вижу крови.
– А мне кажется, что на лбу видна красная капля…
– Ты права, – отвечала Молох, засунув свои длинные, худые пальцы в густые каштановые волосы Рауля.
– Ну, что же? – спросила Луцифер во второй раз.
– Есть рана на голове, – объявила старуха.
– Опасная?
– Не думаю. Молодой человек получил удар не шпагой, а палкой, и, верно, череп у него очень крепок, потому что, по-видимому, удар был довольно сильный. Можно опасаться только одного: воспаления в мозгу.
– А нельзя ли избежать этой опасности?
– Можно.
– Как же?..
– Небольшое кровопускание тотчас облегчит мозг.
– И больной опомнится?
– Без всякого сомнения.
– Я слышала от вас раз сто, что ни один из докторов в Париже не умеет пускать кровь так искусно, как вы…
– Я говорила правду.
– Стало быть, вы можете вылечить этого молодого человека?
– Могу, только…
Молох остановилась.
– Только что? – с живостью спросила Луцифер.
– С какой стати мне это делать?
– Из человеколюбия.
Молох пожала плечами. Венера поняла, что она выбрала ложный путь, обращаясь к сердцу мнимой колдуньи, и поспешила прибавить:
– Притом этот молодой человек, кажется, богат и наверно щедро вознаградит вас за вашу заботу.
Этот аргумент произвел немедленное действие. Расположение старухи изменилось в один миг. Она помогла Венере донести (или скорее дотащить) тело Рауля до первой ступеньки лестницы, потом велела девушке сбегать в их комнату и принести заржавевший ланцет, спрятанный под грудой тряпок, несколько лоскутков старого белья для перевязки и какой-нибудь сосуд, в который могла бы стечь кровь.
Луцифер не заставила мать повторять два раза и вернулась с изумительной поспешностью. Старуха приготовила все с искусством заслуженного хирурга. Только рука ее, дрожавшая от старости, и жалкое состояние ланцета поставили ее перед необходимостью рассечь жилу три раза, прежде чем показалась кровь. На третий раз кровь брызнула в таком изобилии, что руки и лицо Луцифер были ею залиты. Девушка побледнела, задрожала, почувствовав на лице теплую влагу, и чуть было, в свою очередь, не лишилась чувств. Однако она удержалась на ногах, ухватившись за веревку, которая служила перилами грязной лестнице, отерла окровавленные руки и лицо, и волнение ее утихло.
По мере того, как кровь текла из открытой жилы Рауля, предсказание старухи оправдывалось. Через несколько минут раненый глубоко вздохнул. Обморок начинал проходить. Молодой человек раскрыл томные глаза, но взгляд, которым он обвел вокруг себя, был мутен и неясен. Глаза его не видели, или, по крайней мере, расстройство, сделанное в его умственных способностях страшным ударом, потревожившим мозг, не позволяло ему отдать себе отчет ни в том, что он видел, ни в обстоятельствах, которые привели его в незнакомое место.
Старуха пустила Раулю кровь из левой руки. Он приподнял правую и приложил ее два или три раза к голове. В ней была боль, которую он, очевидно, хотел понять, но не мог. Жизнь тела возвратилась, жизнь души еще медлила своим проявлением.
Луцифер следовала взором за каждым движением ля с беспокойством, исполненным волнения и страсти.
XII. Пробуждение
Между тем кровь все текла. Фаянсовая чаша, принесенная Венерой, была полна до краев. Рауль, уже очень бледный, бледнел все более и более, и симптомы близкого обморока начинали уже обнаруживаться на лице его.
– Кажется, теперь довольно, – сказала Молох, и она приложила палец к открытой жиле, между тем как Луцифер развязывала жгуты, стягивавшие руки. Кровь тотчас остановилась. По указаниям матери, молодая девушка крепко перевязала рану и, когда это было сделано, сказала:
– Что же нам делать теперь?
– Раз уж мы начали лечение, – заявила Молох, – надо кончить… В таком положении молодой человек не может возвратиться домой, точно так же, как не может остаться на лестнице: надо его взять к нам и уложить.
Этого-то именно Луцифер и желала более всего, но не смела предложить матери. Поэтому, услышав слова старухи, она затрепетала от радости.
– Только, – продолжала Молох, – так как мы не в силах вдвоем отнести этого молодого человека, он должен постараться встать и идти сам, а ты его будешь поддерживать…
– Слушаю, матушка, – сказала девушка. – Милостивый государь, – прибавила она, обращаясь к Раулю самым нежным голосом.
Голос этот поразил слух Рауля, но он услыхал его, как бы во сне. Однако губы его машинально пролепетали:
– Что вам угодно?..
– Попробуйте встать, – продолжала Венера.
Рауль сделал усилие подняться на ноги, но не мог, и снова упал на ступеньку лестницы. Луцифер взяла его за руку, чтобы помочь ему. Опираясь на руку девушки, Рауль сделал новое усилие и сумел приподняться. Но все как будто вертелось вокруг него, странный шум раздавался в его ушах. Слабость раненого была так велика, что он упал бы снова, если бы Луцифер не удержала его обеими руками.
– Теперь пойдемте, – прошептала она.
Продолжая обхватывать стан молодого человека, она помогла ему подняться на лестницу, но переход до третьего этажа, разумеется, был продолжителен и труден. Беспрестанно надо было останавливаться, потому что Рауль и Венера оба сильно утомлялись.
Молох, с лампой в руке, шла вперед и глухо ворчала. Наконец все трое дошли до мансарды. У девушки уже недоставало сил. Будь на лестнице еще несколько ступенек, и подвиг ее мог бы не совершиться. Доведя Рауля до своей кровати, Венера уложила его и потом, едва переводя дух, упала на стул, будучи готова лишиться чувств. Молох продолжала ворчать однообразно и невнятно. Невозможно было уловить ни одного из слов, вырывавшихся из ее беззубого рта, но вот каков был смысл ее сердитого монолога:
– Сколько забот! сколько хлопот! сколько неприятностей!.. Проводить таким образом ночь!.. В мои лета!.. Тут нет здравого смысла!.. и ради кого? Ради человека совершенно незнакомого! Хорошо еще, если он заплатит. Но заплатит ли? Вид у него порядочный, одежда дворянская… но не все то золото, что блестит, и я не верю гладкой внешности.
Давно уже медная лампа грозила погаснуть от недостатка масла, давно уже пламя дрожало на конце фитиля, мало-помалу превращавшегося в уголь. Вдруг масло кончилось. Слабая блестка задрожала в последний раз и исчезла.
Молох воспользовалась этой темнотой, чтобы лечь на свою постель, все с тем же ворчанием, но сон скоро посетил ее, и угрюмый ропот превратился в звучный храп.
– Кажется, теперь довольно, – сказала Молох, и она приложила палец к открытой жиле, между тем как Луцифер развязывала жгуты, стягивавшие руки. Кровь тотчас остановилась. По указаниям матери, молодая девушка крепко перевязала рану и, когда это было сделано, сказала:
– Что же нам делать теперь?
– Раз уж мы начали лечение, – заявила Молох, – надо кончить… В таком положении молодой человек не может возвратиться домой, точно так же, как не может остаться на лестнице: надо его взять к нам и уложить.
Этого-то именно Луцифер и желала более всего, но не смела предложить матери. Поэтому, услышав слова старухи, она затрепетала от радости.
– Только, – продолжала Молох, – так как мы не в силах вдвоем отнести этого молодого человека, он должен постараться встать и идти сам, а ты его будешь поддерживать…
– Слушаю, матушка, – сказала девушка. – Милостивый государь, – прибавила она, обращаясь к Раулю самым нежным голосом.
Голос этот поразил слух Рауля, но он услыхал его, как бы во сне. Однако губы его машинально пролепетали:
– Что вам угодно?..
– Попробуйте встать, – продолжала Венера.
Рауль сделал усилие подняться на ноги, но не мог, и снова упал на ступеньку лестницы. Луцифер взяла его за руку, чтобы помочь ему. Опираясь на руку девушки, Рауль сделал новое усилие и сумел приподняться. Но все как будто вертелось вокруг него, странный шум раздавался в его ушах. Слабость раненого была так велика, что он упал бы снова, если бы Луцифер не удержала его обеими руками.
– Теперь пойдемте, – прошептала она.
Продолжая обхватывать стан молодого человека, она помогла ему подняться на лестницу, но переход до третьего этажа, разумеется, был продолжителен и труден. Беспрестанно надо было останавливаться, потому что Рауль и Венера оба сильно утомлялись.
Молох, с лампой в руке, шла вперед и глухо ворчала. Наконец все трое дошли до мансарды. У девушки уже недоставало сил. Будь на лестнице еще несколько ступенек, и подвиг ее мог бы не совершиться. Доведя Рауля до своей кровати, Венера уложила его и потом, едва переводя дух, упала на стул, будучи готова лишиться чувств. Молох продолжала ворчать однообразно и невнятно. Невозможно было уловить ни одного из слов, вырывавшихся из ее беззубого рта, но вот каков был смысл ее сердитого монолога:
– Сколько забот! сколько хлопот! сколько неприятностей!.. Проводить таким образом ночь!.. В мои лета!.. Тут нет здравого смысла!.. и ради кого? Ради человека совершенно незнакомого! Хорошо еще, если он заплатит. Но заплатит ли? Вид у него порядочный, одежда дворянская… но не все то золото, что блестит, и я не верю гладкой внешности.
Давно уже медная лампа грозила погаснуть от недостатка масла, давно уже пламя дрожало на конце фитиля, мало-помалу превращавшегося в уголь. Вдруг масло кончилось. Слабая блестка задрожала в последний раз и исчезла.
Молох воспользовалась этой темнотой, чтобы лечь на свою постель, все с тем же ворчанием, но сон скоро посетил ее, и угрюмый ропот превратился в звучный храп.